Соловьев Александр. Нашествие хронокеров

   – Наверно вы таки сильно стукнулись, – заметила она и вновь торопливо взглянула в окно.
   – Угу… – сказал я.
   Наш словесный поединок подходил к концу; судя по всему, он был нисколько не интересен Мире. В ее движениях появилась резкость, а в голосе уже звучала тревога, вызванная теми изменениями, что происходили за окном.
   – Ладно, давайте завершим этот странный разговор, – сказала она, внезапно заторопившись. – Или о чем вы там хотели еще сказать?
   Я посмотрел в ее удивительные глаза и попробовал пойти ва-банк.
   – У меня был дурацкий день, – сказал я. – Кажется, я не сумел вовремя разглядеть, что рядом со мной находится самая прекрасная девушка из тех, что я когда-либо видел. Иначе я бы сразу попытался навязать вам свое общество и постарался бы вас околдовать. И, если бы мы сидели вдвоем, мерзкие типы не посмели к вам привязаться.
   Еще на середине этой фразы у нее на лице появилось нетерпеливое выражение.
   – Чаю на дорожку? – предложила Мира, пропустив мои потуги мимо ушей.
   Я не стал отказываться. Она кивнула.
   Мира налила воды из кувшина в стеклянный чайник, поставила на плиту, достала из шкафчика чашки, заварку и сахар. Я подавлено следил за ее движениями. Мне не хотелось больше говорить.
   – Посидите тут, – сказала девушка.
   Она вышла. Я задумчиво уставился на чайник. Ладно уж, выпью чаю и буду отправляться. Все равно нет ни единого шанса остаться здесь на ночлег.
   Из прихожей донеслось шуршание. Я выглянул: Мира чистила мое пальто.
   – Удивительное нагромождение неприятностей, – сказала она как ни в чем не бывало. – Скажите, Ростислав, как такое может быть: Москва без света и воды?
   – Даже не знаю… – оживился я. – Допустим, самолет где-нибудь упал. Или пожар случился. Повредились сети. Что-то пришлось временно отключить. Или другой вариант. – Я понизил голос, и Мира посмотрела на меня внимательно. – Предположим, начинается конец света.
   – У меня встреча с подругой сорвалась. – Мира нахмурила брови. – Она в метро застряла. Что-то не то. А еще брат на ночном дежурстве. Я до него тоже не смогла дозвониться. Слушайте, и тот голос по радио… А вы? – Она с подозрением посмотрела мне в глаза. – Где ваша семья?
   – Нет семьи.
   – Ясно. А живете где?
   Я назвал свой бывший адрес.
   Должно быть, она стала прикидывать расстояние от моего дома до кафе, где мы встретились. Я добавил:
   – Люблю, знаете ли, погулять по ночным улочкам.
   – Так вы еще и гуляка. – Мира и задумалась. Потом она покачала головой и сказала: – Послушайте, Ростислав. Надо как-то разобраться с этой странной ситуацией. Когда мы сюда шли, я не видела машин. Прекратилось движение. Заметили?
   – Заметил.
   – И что думаете?
   – Не иначе, проспекты перекрыли. Может, ведутся срочные ремонтные работы. Давайте постучим к соседям. Может, у них телефонная связь сохранилась. Если другой оператор…
   – Пожалуй… Только вот что. Тут соседи не очень-то вежливые. Лучше оставим их на самый крайний случай. Давайте, вы сходите на улицу, а?
   – Как скажете. – Я ощутил прилив энтузиазма. – Я схожу на улицу, попробую узнать, что происходит, а затем вернусь обратно и все расскажу.
   – Идет, – кивнула Мира. – А как вы себя чувствуете?
   – Все в порядке. Давайте пальто.
   – Оно мокрое.
   – Ничего. – Я махнул рукой. – На мне высохнет.
   – Центрифуга! – вспомнила Мира. Отложив щетку, она потащила пальто в ванную.
   – Говорю же вам, не получится. – Я шагнул навстречу. – Вся бытовая техника приспособлена под переменное напряжение.
   Она пожала плечами и протянула пальто. Я начал его натягивать. Какое же оно мокрое и противное…
   На кухне раздался свист.
   – Постойте, – остановила Мира. – Мы с вами, кажется, чай собирались пить. Может, сперва согреетесь?
   – Э… ну, давайте! – я махнул рукой. – Попью – и пойду.
   Мира вновь направилась на кухню.
   – Две ложечки! – крикнул я вслед.
   Повесив пальто обратно на плечики, я на всякий случай заглянул в ванную. Вода едва капала. Я по-хозяйски окинул взглядом комнатушку, выложенную фиолетовым кафелем. И вдруг внутри похолодело. Да что же это со всеми нами происходит?!
   Мира наполнила чашки, взяла одну из них в руки и вернулась к окну.
   – Извините, больше предложить нечего. У нас не часто готовят.
   – Да не беспокойтесь об этом.
   Я глотнул чаю и вспомнил о нетронутом ризотто. А потом опять о стремительных движениях Миры во время той драки.
   – Скажите, – наконец не выдержал я. – Как это вам удалось за несколько секунд уложить четверых здоровенных парней?
   – Тренировки, – бросила Мира, всматриваясь в темноту. – Занимаюсь триатлоном и немного восточными единоборствами.
   Ух ты… Я с уважением покосился на ее плечи и бедра, пытаясь их оценить по-новому. Не было в них той объемности и грубости, которая встречается у женщин-атлетов.
   Я ждал, что она продолжит, но Мира больше ничего не сказала.
   – И все же забавно, – произнесла она после паузы, словно прочитав мои мысли. – Я о том, что вы за меня заступились… Может, и правда, есть какая-то другая причина? Одно дело, сидели бы вы в компании таких же лоботрясов, и другое дело – один.
   Я почувствовал, что краснею. Ну что ж, сам напросился.
   – Вы где-нибудь работаете? – спросила она.
   – Стою на бирже.
   – А-а…
   – Там, где раньше работал, были проблемы с руководством.
   – И чем занимались, если не секрет?
   – Я исследовал время.
   – Вы исследовали время? – Она посмотрела с любопытством.
   – Занимался физикой времени.
   – Вы – ученый?
   – Собственно, да.
   За окном послышался шум и голоса.
   – Скорее выключите свет, – попросила Мира и, поставив чашку на подоконник, прислонилась лбом к стеклу. Я выполнил ее просьбу, встал рядом. Наши плечи соприкоснулись.
   Тучи на небе немного рассеялись, и луна освещала задний двор. Несколько человек пытались сесть в автомобиль, который, похоже, был уже полон.
   – Сбегаю к ним! – сказал я и бросился в коридор. – Должно быть, они знают, что происходит.
   Я кое-как обул ботинки, потянулся за пальто, но Мира быстро подала мне куртку.
   – Возьмите. Это – моего брата.
   Я кивнул, открыл дверь и, натягивая куртку на ходу, побежал вниз.
   На лестнице было совершенно темно. Мне сразу пришлось замедлить движение и схватиться за перила.
   Я услышал, как во дворе завелась машина. Кто-то неразборчиво крикнул. Хлопнула дверь.
   Прибавив скорости, я тут же поскользнулся и чуть не упал. Ступени были высокие, узкие, да еще с закругленными краями. Опускаться по ним, к тому же подшофе, намного труднее, чем подниматься вверх.
   Надо было хоть фонарик у Миры попросить, подумал я.
   С трудом добравшись до третьего этажа, я на секунду остановился и прислушался: может, соседи шумят в одной из квартир? Но на площадке стояла абсолютная тишина.
   И вдруг я почувствовал…
   Чем-то веяло от стены. Как холодом. Или тоской. Нет, это было что-то незнакомое, какая-то жуткая потусторонняя стынь, словно бездна космоса внезапно распахнулась в двух шагах от меня.
   Раздался шорох, словно на ступени посыпался мелкий песок.
   Я пригляделся. В глазах плыло, а очки лежали в кармане, и не было времени их доставать. Мне почудилось, что по серой штукатуреной стене движется большое светлое пятно.
   Я осторожно протянул руку, собираясь прикоснуться к штукатурке.
   Был ли это плод моего воображения – неизвестно, но мне показалось, что пятно сперва замерло, а затем стало проваливаться, образуя воронку. Внезапно меня охватила слабость, а следом какая-то странная благоговейная тоска, и я увидел, что пальцы мои начинают удлиняться.
   – Боже… – прошептал я.
   В эту самую минуту внизу заревел мотор автомобиля, и я, отдернув руку, бросился бежать. Ноги были как ватные, но я достиг первого этажа, ни разу не поскользнувшись.
   В вестибюле я с трудом нахожу дверь, ведущую на задний двор. Когда выскакиваю из дома, оказывается, что машины уже нет. Вот досада!
   Поодаль стоит джип и еще какая-то легковушка, оба автомобиля пусты.
   Дождя уже нет. Выйдя на середину двора, оглядываюсь. На пятом этаже одиноко светящееся окно с силуэтом Миры. Все остальные окна дома темны. Машу рукой, но она вряд ли меня видит: небо снова затянуто тучами, и дворик скрывается во мраке.
   Уныние сковывает сердце. Не слышно ни звуков транспорта, ни дальних голосов – над домами глубокое безмолвие.
   Я пересекаю двор и подхожу к соседнему дому.
   Во дворе стоит несколько машин, но людей не видно. Идя мимо этого дома, с надеждой вглядываюсь в окна: может хоть где-нибудь мелькнет отблеск свечи. Но длинный шестиэтажный барак мертв.
   Нельзя возвращаться, не узнав, что происходит. Обойдя дом, направляюсь к переулку Пречистенки, мимо которого мы шли, а, дойдя до него, поворачиваю налево, к Гоголевскому бульвару.
   На стороне, противоположной дому Миры, стоит несколько двухэтажных зданий, по-видимому, нежилых. Выхожу на тротуар и неожиданно в одном из окон первого этажа замечаю тусклое свечение. Я приближаюсь.
   Окно расположено низко. Схватившись за металлическую решетку, я просовываю между прутьями руку и стучу. Прождав минуту или две, стучу вновь.
   Различим край стола, стул, две большие коробки… Где-то высоко стоит невидимая свеча. Она мерцает, и тень, отбрасываемая предметами, то и дело подрагивает.
   Проходит минут десять. Я колочу в окно, зову неведомого обитателя здания, трясу решетку, но никто не идет на мой зов. И вдруг свеча гаснет. И снова веет холодом – странным, запредельным, пожирающим…
   Что-то сверхъестественное, чудовищное слопало свечу и обитателей дома!
   Я отпускаю решетку и бросаюсь бежать.
   Несколько секунд я бегу, ничего не видя, затем решаю двигаться к жилым шестиэтажкам, стоящим на этой же стороне, но вдруг – интуитивно – кидаю взгляд на дом Миры. О, черт! Все окна в доме черны.
   Выбегаю на середину Пречистенки и во весь голос кричу:
   – Мира!
   Эхо разносится над домами и затихает.
   – Мира!.. – снова ору я.
   Но балконная дверь не издает скрипа, не происходит никакого движения в окне на пятом этаже. Я застываю один посреди немой, померкшей Москвы, в которой кишат невидимые пятна, пожирающие реальность.
   Отчаяние вспыхивает внутри. Рушится стена, отделявшая разум от очевидного факта, который я до сих пор не мог принять.
   Произошла катастрофа, и неведомая стихия поглотила людей.
   Как быстро и беззвучно все произошло!
   А может, я погиб в той драке, и теперь моя душа обречена скитаться по пустым улицам моего подсознания до тех пор, пока оно не растворится в небытии?
   – Мира!
   Я устремляюсь к дому, и по всей улице слышно мое тяжелое перепуганное дыхание, похожее на стоны умирающего.
   Споткнувшись, распластываюсь на асфальте, тут же вскакиваю, не обращая внимания на немоту в коленях, бросаюсь к центральному входу.
   Дверь заперта!
   Кидаюсь в обход, запинаюсь о бетонный цветочный горшок, падаю на металлический заборчик, ударяюсь грудью, взвываю от боли, вскакиваю и, задыхаясь, несусь мимо мертвых окон.
   Не помня себя, я заворачиваю во двор, мчусь мимо машин, забегаю в подъезд и, перепрыгивая в темноте через несколько ступеней, спешу наверх.
   Я поскальзываюсь и сбиваю себе голени, путаюсь в этажах и стучу во все двери, что попадаются мне на пути и, наконец, чуть не сшибаю с ног Миру, которая ждет меня на лестничной площадке.
   Некоторое время я не мог говорить. Меня трясло. Я стоял на площадке рядом с девушкой, держа ее за плечи, и тяжело дыша.
   Приходя в себя, я соображал, как рассказать Мире об исчезновении людей и не знал, с чего начать.
   – Почему свет выключен? – наконец спросил я.
   – Мешал смотреть в окно, – сказала Мира.
   – Хоть бы в коридоре оставила!.. – рассердился я. – Я-то подумал, что тебя тоже пятна съели.
   – Что? – Мира с некоторым раздражением отстранилась. – Какие пятна?
   – Невидимые, – сказал я.
   Девушка молчала с минуту, затем сказала:
   – Зайдите.
   Она вошла в прихожую, включила свет и, развернувшись, уставилась на меня.
   – Что еще за пятна?
   – А бог его знает… – сказал я, щурясь от света. – Какая-то аномалия… Может, новое оружие массового уничтожения… Американцы или арабы… У меня пока нет объяснений. Все произошло незаметно. Не знаю, успели ли уехать те люди, что садились в машину… Я никого не встретил. Понимаешь? – вообще никого. Мы здесь одни.
   Я закрыл за собой дверь.
   – Мы одни, – повторил я. – Если не считать ледяных пятен… Природа обезумела. Эти проклятые пятна вылезли словно из-под земли, они поглотили все живое и светящееся, а еще все линии электропередач и водоснабжения… Рядом с ними находиться невозможно, они воздействуют на психику, становится страшно, хочется бежать… Послушай, у тебя есть что-нибудь выпить?
   Она словно не слышала вопроса.
   – Вы больны?
   – Успокойся, Мира…
   Я начал разуваться.
   – Нет! – крикнула она, хватая с вешалки мое пальто. – Отдайте куртку и немедленно уходите.
   – Перестань… – Я попытался выдавить улыбку. – Куда же мне идти? Там ведь… никого нет.
   – Снимите куртку и забирайте свое пальто! – Вид у Миры был решительный. – Вы видели, как я умею драться! Выполняйте!
   Я выпрямился и застыл ошарашено.
   – Мира…
   Она шагнула навстречу. Ее прекрасные глаза стали еще темней. Брови сошлись над переносицей. Вот сейчас возьмет и покажет мне один из своих приемов. Как же это все нелепо выглядит в настоящей ситуации!
   Ну и черт с тобой.
   Я расстегнул молнию, снял куртку, отбросил в сторону…
   В этот самый момент в дверь постучали. Не просто постучали – забарабанили изо всех сил, так, что оба мы вздрогнули.
   – Мира! Ромка! Открывайте!.. Или я сейчас с ума сойду!..
   Я потянулся к двери, но Мира с неженской силой перехватила руку.
   – Не открывайте!
   Я был не согласен. Кто бы это ни был – он человек, такой же, как мы. Он спасся, и мы должны его впустить.
   – Кто там? – спросил я, вырываясь. За дверью молчали. Я повернулся к Мире. – Муж?
   – Нет! – По ее лицу пробежала тень.
   – Значит, друг?
   Ужас на ее лице сменился холодным выражением.
   – Это мой бывший муж, – сказала она.
   Мира на минуту задумалась и вдруг резко оттолкнула меня от двери.
   – Все. Разувайтесь. Позже уйдете.
   Стук в дверь повторился.
   – Эй, вы!.. Скорей!.. Я же сейчас умру от всего этого!..
   Мира подозрительно на меня посмотрела. Я развел руками.
   – Если не верите мне, мужу своему поверьте. Пусть даже и бывшему.
   Мира вспыхнула, с яростью отшвырнула мое пальто, подошла к двери вплотную и крикнула:
   – Эй! От чего ты там сдыхать собрался?!
   За дверью послышался вой, перешедший в сдавленные рыдания.
   – Мирочка… Прошу тебя… Это просто кошмарный сон… Я все видел! Слышишь? Все исчезли! Машины растаяли! Моя машина тоже растаяла! Понимаешь? Открывай же! Открывай! Открыва-а-ай!!!
   Невидимый гость опять забарабанил в дверь, теперь он уже не останавливался, бил изо всей силы и охрипшим голосом непрерывно кричал: «Открывай!».
   – Тьфу ты, бред какой-то, – буркнула Мира и посмотрела на меня растерянно.
   – Впусти его, – попросил я. – Пожалуйста.
   Девушка минуту поколебалась, затем сказала, пожав плечами:
   – Если что, пеняйте на себя.
   Она быстро повернула защелку, и дверь тут же распахнулась.
   В прихожую, чуть не сбив нас обоих с ног, ввалился громила, каких я еще в жизни не видел. Он захлопнул за собой дверь и, глядя на нас с выражением крайнего ужаса, простонал:
   – Что ж это такое?!
   Великан был непропорциональным: никаких признаков шеи, на огромные плечи посажена приплюснутая лысая голова, кожа на лбу собрана в толстые складки, глаза маленькие, раскосые, – они непрерывно бегали от Миры ко мне и обратно. По щекам его текли слезы.
   – Что ж это такое? – Он сделал шаг в мою сторону. Меня поразил его плащ: чуть ли не до пола. – Все умерли!
   Великан протянул ко мне руку, и я непроизвольно сжался, увидев внезапный испуг на лице Миры. Но гость сказал:
   – Я – Федор. Как хорошо, что вы не умерли! Я ведь думал, и здесь никого уже нет.
   – Ростислав. – Я пожал ему руку.
   Громила быстро повернулся к Мире.
   – Спиртное есть?
   Девушка стояла с растерянным видом.
   – Кажется, – прошептала она. – А у меня же Рома… на работе…
   – На работе… – глухо повторил Федор.
   Он, не разуваясь, пошел на кухню.
   – Всё, понимаете, как бы выцветает… – послышалось оттуда. – Или растворяется. Сперва это хорошо было видно. Потом темно уже стало… Ни фонарей, ни светофоров, и вообще ни хрена не разобрать.
   Загремела посуда.
   Я последовал за Мирой. Войдя на кухню, мы увидели Федора. Он стоял на коленях перед холодильником и, выдвинув лоток, вытаскивал бутылку водки.
   – Н-не знаю… куда нам теперь-то… – пробормотал он.
   – Что ты видел? – спросила Мира.
   – Я в «Галеру» ехал, пожрать… Потом… потом свет стал к черту гаснуть, а машины… они как бы таяли… ну, как в компьютерной игре, что ли… – Он раскупорил бутылку и тут же к ней приложился, сделал несколько больших глотков.
   – Дальше что? – спросила Мира, закрывая холодильник.
   – В пробку въехал, – продолжил Федор. – Смотрю, что-то творится. А потом все вдруг как ломонут. Я тоже из машины выскочил… И тут мой «Волво» – хлоп!.. Темно, ни хрена не видно. Понял, что к тебе самая короткая дорога. Бегу, а вокруг все как-то тише и тише… понимаешь? Вижу, в начале улицы канава… огромная такая, точно экскаватор выкопал – от края до края. В ней троллейбус… Я по нему и перебрался. А на улице – ни души.
   Я наблюдал за Мирой. Взгляд ее становился холодным и твердым.
   – Конец Пречистенке, – сказал Федор. – А ведь на ней Пушкин жил…
   Он заскрипел зубами.
   Мира шагнула к нему, отобрала бутылку, поставила на стол, затем достала из шкафчика три рюмки, и сама их наполнила. Подняла одну и сказала:
   – Мне надо найти брата.
   Одним махом опрокинув рюмку в рот, она подошла к окну.
   – Я иду прямо сейчас, – сказала Мира.
   – Куда?! – спросил я.
   – В Дом Ученых. Там – Рома.
   Она вышла из кухни.
   Мы с Федором переглянулись. В маленьких его глазках была тоска.
   – Никуда не пойду, – сказал он.
   Я с ним был согласен.
   – Угу… я тоже там был…
   – Кто вы такой? – меланхолично спросил он.
   – Так… – Я махнул рукой. – Проходимец.
   Федор покивал, – голова без шеи подвигалась на шарнире, скрытом где-то между плеч. Отчего-то в этой страшной ситуации моя наблюдательность особенно явственно подчеркивала физические уродства моего нового знакомого.
   – В другой раз я бы вас выкинул, – задумчиво сказал он и вздохнул. – Не знаю, есть ли где-нибудь еще живые люди.
   – Кажется, Мира собирается идти на поиски брата, – заметил я. – Ее ведь нельзя туда отпускать одну.
   – Шишига умер, – тихо, но уверенно сказал Федор. – Там вообще нет никого живого. Я шел по крыше троллейбуса, внутри никого не было, точно знаю. Как в склепе. Вся Москва – кладбище. Только и трупов нет. Темно.
   Вошла Мира, открыла шкаф, стала что-то искать.
   – Надо быть внимательным, – сказал я. – Есть способ почувствовать их близость.
   – Чью? – спросила Мира, не поворачиваясь.
   – Аномальных пятен. Я пытался к одному из них прикоснуться. От них веет чем-то. Холодом.
   – Веет, – согласился Федор. – Я тоже что-то такое чувствовал… И в машине, и на троллейбусе, и здесь, на лестничной площадке…
   – Мира! – я постарался, чтобы голос звучал решительно. – Мы не должны никуда ходить. По крайней мере, до утра.
   – Нет, должны! – отрезала девушка. – Утром будет бесполезно.
   – Нет! – возразил я. – Все основное уже случилось. Если твой брат жив… если с ним все в порядке, то у него, как и у нас, есть шансы протянуть до утра. Когда развиднеется, нам легче будет его отыскать, не попав при этом в ловушку. Который час, кстати?
   – У Шишиги тяжелая форма аллергии на свет, – объяснил Федор. – Я зову его ночным мальчиком.
   Мира с силой хлопнула дверцей.
   Федор налил еще по одной и, ни слова не говоря, выпил.
   Я подошел к Мире и попытался отобрать у нее сумку, но она толкнула меня ладонью в грудь, так резко и сильно, что я потерял равновесие и едва не упал.
   – Вы меня не остановите, – сдержано сказала девушка. – Я иду искать брата. Даже, если шанс, что он выжил, один из миллиона.
   Она прошла мимо, а я приблизился к окну. Где-то вдалеке светилось несколько одиноких огоньков, скорей всего работали такие же аккумуляторы, как и в квартире Миры.
   – Сколько же времени? – опять спросил я.
   Никто не ответил, и пришлось идти в залу: там висели настенные часы.
   Зайдя в залу, я сунул руку в карман за очками и стал осторожно выгребать осколки, собрал их и положил на край комода. Я даже не расстроился. Это всего лишь мелкая неприятность.
   Часы показывали половину первого.
   Я вернулся в прихожую. Мира сидела в кресле и зашнуровывала ботинки.
   – Я с тобой, – неожиданно сказал я.
   Страх владел сознанием, и мне было не все равно, рядом с кем бояться. Аномалия распространялась, поглощая все на своем пути, и здесь, на пятом этаже мертвого, кишащего смертоносными пятнами, дома, мы не были защищены. Мира не позволяла себе предаваться панике, и, похоже, это свойство ее характера сейчас было и моим убежищем.
   – Сама справлюсь, – холодно сказала она.
   Я сделал вид, что не расслышал.
   – Идемте, Федор! – крикнул я.
   – Нет, – отозвался тот. – Лучше умереть в доме…
   Я подумал, что, возможно, говорю с этим человеком в последний раз, и высунулся в коридор, чтобы взглянуть на него.
   Громила сидел, склонившись над рюмками. Брови его выпятились и нависли над переносицей, как у гориллы.
   – Прислушивайтесь, – сказал я. – Если станет холодно, советую бежать.
   Федор ничего не ответил.
   – Можно, я эту куртку надену? – спросил я.
   Мира чуть заметно кивнула.
   – Возьми фонарик, – сказал я.
   – Фонарик, аптечка, монтировка… – Мира говорила сама с собой, похлопала по сумке. – Все, что может понадобиться.
   – Давай, понесу, – сказал я.
   – Несите. – Девушка без колебаний отдала мне сумку и отвернулась. Она не стала рассыпаться в благодарностях за то, что я решил пойти с ней, и я не почувствовал, что ее отношение ко мне хоть чуть-чуть потеплело, но ее недостижимая красота заставила меня не обращать на это внимание.
   – Осторожно, – предупредил я, когда Мира повернула защелку.
   Дверь приоткрылась, и в лицо нам зловеще глянула темнота.
   Мира щелкнула фонариком и шагнула вперед. Я выключил в прихожей свет и двинулся за ней.
   Сразу бросились в глаза перемены, происшедшие на лестнице.
   Здание состарилось и покосилось. Вся западная стена была покрыта желтоватыми разводами. Казалось, что течет крыша, и стену многократно заливало водой. В одном месте, рядом с окном, зияла дыра размером с колесо легкового автомобиля. Отсутствовала часть перил, и даже в самой лестнице были прорехи.
   – Держись как можно ближе к стене, – сказал я. – Но только ни в коем случае не прикасайся.
   Мира молча кивнула и стала спускаться.

2

   Исследования физики времени, которыми занималась моя группа, неопровержимо указывали на существование закономерности в отношениях между временем, пространством и еще двумя слагаемыми мира: мы называли их нигилом или точкой, и пси-фактором или эфиром.
   Эйнштейновский наблюдатель за инерциальными лабораториями в наших исследованиях был заменен реальным живым человеком, а точки, составляющие отрезки времени и пространства, – реальными точками, то есть отрицательными бесконечностями.
   Еще не подготовив достаточной базы, мы занялись созданием хроновизора – аппарата, позволяющего видеть время в виде отрезков и измерять скорость причинно-следственных явлений.
   Как ни популистски звучали используемые нами термины, теория работала.
   Теория работала, не имея еще сил подняться на ноги. Для того чтобы подтвердить теорию на практике, нужны были деньги.
   В минувшем ноябре, когда начал верстаться бюджет на будущий год, Факторович, мой бывший шеф, попросил меня обосновать, зачем моей лаборатории необходима такая огромная сумма, которую я указал в своей служебке. Я обосновал. Сперва устно, затем письменно – все как положено. Но это не помогло.
   Я начал хитрить и подстраивать кое-какие затраты, касающиеся создания хроновизора под другие статьи бюджета. Этого было мало, а азарт и искушение сделать великое открытие и подтвердить тем самым собственную гипотезу были настолько сильны, что я решил недостающую сумму одолжить.
   Я связался со своим старым знакомым Саливаном, злоупотребил его добрым отношением ко мне и взял деньги под символический процент, но на строго оговоренный срок.
   Совершив этот неосторожный шаг, я погрузился в работу, совсем позабыв о тех подводных камнях, которые сам разбросал в силу своего холерического характера.
   Витька Андреев, мой старый студенческий приятель, которого я отказался принять в группу, но с которым постоянно сотрудничал по разным вопросам, написал основательную докладную записку о моих махинациях с бюджетом, и на следующий день исследования были прекращены.
   Высшее руководство заявило, что я вообще не смыслю, в чем разница между физикой и философией, причем то, чем я занимаюсь, философией тоже можно назвать весьма и весьма условно.
   Поскольку денег я не прикарманил, и все происходило в общем-то с согласия администрации, решили ограничиться строгим выговором.