Страница:
Справедливо замечают, что как вообще утверждение христианства на Руси последовало только постепенно, то и утверждение суда церковного по делам семейным могло совершиться также в течение известного времени; но начало утверждения того и другого мы должны необходимо отнести к описываемому периоду. Легко понять, какое влияние должна была оказать церковь, подчинив своему суду отношения семейные, оскорбления чистоты нравственной и преступления, совершавшиеся по языческим преданиям. Духовенство с своим судом вооружилось против всех прежних языческих обычаев, против похищения девиц, против многоженства, против браков в близких степенях родства. Церковь взяла женщину под свое покровительство и блюла особенно за ее нравственностию, возвысила ее значение, поднявши мать в уровень с отцом, что ясно видно из отношений женщины по имуществу. Духовенство блюло, чтоб родители не женили сыновей, не отдавали дочерей замуж насильно; преследовало преступления, которые унижают человека, приравнивают его зверю. Летописец жалуется, что у языческих славян позволялось срамословие в семейном кругу: духовенство начинает преследовать срамословие. Семья, до сих пор замкнутая и независимая, подчиняется надзору чужой власти, христианство отнимает у отцов семейств жреческий характер, который они имели во времена языческие; подле отцов природных являются отцы духовные; что прежде подлежало суду семейному, теперь подлежит суду церковному. Но понятно, что древнее языческое общество не вдруг уступило новой власти свои права, что оно боролось с нею и боролось долго; долго, как увидим, христиане только по имени не хотели допускать новую власть вмешиваться в свои семейные дела; долго требования христианства имели силу только в верхних слоях общества и с трудом проникали вниз, в массу, где язычество жило еще на деле в своих обычаях. Мы видели, что вследствие родового быта у восточных славян не могло развиться общественное богослужение, не могло образоваться жреческое сословие; не имея ничего противопоставить христианству, язычество легко должно было уступить ему общественное место; но, будучи религиею рода, семьи, дома, оно надолго осталось здесь. Язычник русский, не имея ни храма, ни жрецов, без сопротивления допустил строиться новым для него храмам, оставаясь в то же время с прежним храмом - домом, с прежним жрецом - отцом семейства, с прежними
законными обедами,с прежними жертвами у колодца, в роще. Борьба, вражда древнего языческого общества против влияния новой религии и ее служителей выразилась в суеверных приметах, теперь бессмысленных, но имевших смысл в первые века христианства на Руси: так появление служителя новой религии закоренелый язычник считал для себя враждебным, зловещим, потому что это появление служило знаком к прекращению нравственных беспорядков, к подчинению его грубого произвола нравственно-религиозному закону. Бежал закоренелый язычник, увидав издали служителя церкви, врага его прежнего языческого быта, врага его прежних богов, врага его домашних духов-покровителей. Не имея силы действовать положительно против новой религии, язычество действовало отрицательно удалением от ее служителей; это удаление, разумеется, поддерживалось стариками, ревнивыми к своей власти, от которой они должны были отказаться в пользу старцев церкви, пресвитеров и епископов.
Касательно содержания церкви в летописи находим известие, что св. Владимир дал в пользу Богородичной церкви в Киеве от имения своего и от доходов десятую часть, отчего и церковь получила название Десятинной, о Ярославе говорится, что он строил церкви и определял к ним священников, которым давал содержание из казны своей: это уже может показывать, что приношения прихожан не могли быть достаточны для содержания церквей в то время:
стадо было малое.по словам Илариона. Из жития св. Феодосия узнаем, что в курской церкви служба не могла часто совершаться по недостатку просвир; из того же источника узнаем, что градоначальник или посадник в Курске имел свою церковь. Пособием для церковного содержания могли служить пени, взимаемые за преступления по церковному суду, как это означено в уставе Ярослава. От средств, находившихся в распоряжении церквей и монастырей, зависело призрение, которое находили около них бедные, увечные и странники; о частной благотворительности, которая условливалась христианством, находим ясные указания в предании о делах Владимировых.
Мы видели тесную связь грамотности с христианством, слышали отзыв инока-летописца о пользе книжного учения, следили за деятельностью нового, грамотного поколения христиан, теперь посмотрим, не обнаружилась ли эта деятельность в слове и не дошло ли до нас каких-нибудь письменных памятников из рассматриваемого периода. Единственный письменный памятник, дошедший до нас от этого времени, составляют сочинения первого киевского митрополита из русских - Илариона; его сочинения заключаются в «Слове о законе», данном через Моисея, и благодати и истине, явившихся чрез Иисуса Христа, с присовокуплением похвалы «Кагану нашему Владимиру» и изложения веры. Кроме того, в сборнике XIV или XV века открыто слово св. Илариона, митрополита киевского. Для нас особенно важны два первых сочинения, как непосредственно относящиеся к нашему предмету. Естественно ожидать, что первым словом церковного пастыря после введения христианства будет прославление нового порядка вещей, указание тех благ, которые народ приобрел посредством новой веры. И точно, в слове Илариона мы находим указание на это превосходство новой веры пред старою: «Уже не зовемся более идолослужителями, но христианами, - говорит он, - мы более уже
небезнадежники,но уповаем в жизнь вечную; не строим более капищ, но зиждем церкви Христовы; не закаляем бесам друг друга, но Христос закаляется за нас и дробится в жертву богу и отцу». Но эта противоположность христианства с прежним русским язычеством не составляет главного содержания слова, в котором преимущественно показывается противоположность и превосходство христианства пред иудейством, благодати Христовой пред законом Моисеевым, как истины пред тенью, сыновства пред рабством, общего, всечеловеческого пред частным, народным. Такое содержание Иларионова сочинения объясняется тем, что он, по собственным словам его, писал не к неведущим людям, но к насытившимся сладости книжные: обращаясь же к новому поколению грамотных христиан, Иларион не имел нужды выставлять много превосходство христианской религии пред старым русским язычеством: это превосходство было для них ясно; Илариону надобно было приступить к другому, более важному вопросу об отношении Нового Завета к Ветхому, о вине пришествия Христова на землю; первый вопрос, предложенный Владимиром греческому проповеднику, был: «Для чего бог сошел на землю и принял страсть?» Этот же вопрос нужно было прежде всего уяснить и новому поколению. Основываясь на приведенных словах: «Не к неведущим бо пишет, но преизлиха насыщшемся сладости книжныя», мы даже позволим себе догадку, что слово Илариона о законе и благодати есть послание митрополита к самому великому князю Ярославу, потому что о последнем всего приличнее можно было сказать, что он насытился сладости книжные, если сравним отзывы летописей об этом князе: «И бе Ярослав любя церковные уставы, и пресвитеры любяше повелику, и книги прочитая». Или: «Ярослав же сей любяше книги зело». Объяснивши превосходство христианской веры над иудейскою и языческою, Иларион, естественно, переходит к прославлению того князя, которому суждено было быть апостолом на Руси: таким образом, оба сочинения - «Слово о законе и благодати» и «Похвала Владимиру» - составляют одно целое.
Но, кроме письменного памятника, мы должны обратить внимание на изустно сохранившиеся произведения народной фантазии, которых начало, первый древнейший склад относится к описываемому времени; таковы наши древние народные песни и сказки, в которых упоминается о Владимире, о подвигах его богатырей. Главное содержание этих песен и сказок составляют подвиги богатырей, защищавших Русскую землю от врагов внешних и внутренних: первыми являются степные кочевники, приходящие с востока на Русскую землю, на стольный город Владимира, вторыми - разбойники. По характеру своему эти песни и сказки разделяются на такие, в которых преобладает древний, языческий элемент, и на такие, в которых уже видны следы христианского влияния. Характер первого из означенных отделов соответствует вполне характеру эпохи, как он изображен нами в своем месте. Герой песни или сказки - богатырь, обладающий страшною материальною силою: вот он является ко двору княжескому, все глядят на молодца, дивуются, ему наливают чару зелена вина в полтора ведра, он принимает чару единой рукой, выпивает ее единым духом; бросит он горсть песку по высокому терему - полтерема сшибет; закричит богатырь зычным голосом - с теремов верхи повалятся, с горниц охлопья попадают, в погребах питья всколеблются. Вот подвиги любимого народного богатыря Ильи Муромца: Илья идет в послах от князя Владимира к хану кочевой орды и заводит с ним ссору; хан велит связать ему руки белые, плюет ему в ясны очи: «И тут Илье за беду стало,/ За великую досаду показалося,/ Что плюет Калин (хан) в ясны очи;/ Вскочил в полдрева стоячего,/ Изорвал чембуры на мoгучиx плечах,/ Не допустят Илью до добра коня,/ И до его-то до палицы тяжкие,/ До медны литы в три тысячи./ Схватил Илья татарина за ноги,/ Который ездил в Киев-град,/ И зачал татарином помахивати:/ Куда ни махнет, тут и улицы лежат,/ Куда отвернет - с переулками,/ А сам татарину приговаривает:/ «А и крепок татарин, не ломится,/ А жиловат, собака, не изорвется…».
Но не одна чудовищная, материальная сила действует в богатырях; в них действует также сила чародейская. Мы видели занесенное в летопись предание о том, что полоцкий князь Всеслав Брячиславич родился от волшебства (волхованья); песня рассказывает в подробности это предание, как родился богатырь Волх Всеславьевич от лютого змея. Когда минуло Волху десять годов, стал учиться он
премудростям:первой мудрости учился - обертываться ясным соколом; другой мудрости учился - обертываться серым волком; третьей мудрости учился он - обертываться гнедым туром-золотые рога. На двенадцатом году начинает он набирать дружину; живо и согласно с летописью представляет нам песня дружинный быт: стал себе Волх прибирать дружину, прибирал три года и набрал себе дружины семь тысяч; сам он, Волх, в пятнадцать лет и вся его дружина по пятнадцати лет… Волх поил, кормил дружину храбрую, обувал, одевал добрых молодцев. Особенно отличаются
мудростью, хитростью,т. е. чародейством, ведовством, женщины, знаменитые ведьмы киевские: такова Марина Игнатьевна, которая водится с Змеем Горынчищем. Осердясь на богатыря Добрыню, Марина привораживает его к себе: «Брала она следы горячие молодецкие,/ Набирала Марина беремя дров,/ А беремя дров белодубовых,/ Клала дровца в печку муравленую/ С теми следы горячими,/ Разжигает дрова палящатым огнем/ И сама она дровам приговаривает:/ «Сколь жарко дрова разгораются/ Со теми следы молодецкими,/ Разгоралось бы сердце молодецкое».
Чары действуют на Добрыню: он влюбляется в ведьму, прогоняет от нее соперника своего, Змея Горынчища, за что Марина обертывает его гнедым туром. Такова Авдотья Лиховидьевна, которая искала
мудростинад мужем своим, Потоком Михайлою Ивановичем: она взяла с него слово, что если она умрет прежде него, то ему зарыться с нею в могилу живому; и вот через полтора года Лиховидьевна умирает, и Поток, верный своему слову, «С конем и сбруею ратною/ Опустился в тое ж могилу глубокую,/ И заворочали потолоком дубовыим/ И засыпали песками желтыми,/ А над могилою поставили деревянный крест,/ Только место оставили веревке одной,/ Которая была привязана к колоколу соборному./ И стоял он, Поток Михайло Иванович,/ В могиле с добрым конем/ С полудни до полуночи./ И для страху, добыв огня,/ Зажигал свечи воску ярого./ И, как пришла пора полуночная,/ Собиралися к нему все гады змеиные,/ А потом пришел большой змей,/ Он жжет и палит пламем огненным,/ А Поток Михайло Иванович/ На того не робок был,/ Вынимал саблю острую,/ Убивает змея лютого/ И ссекает ему голову/ И тою головою змеиною/ Учал тело Авдотьино мазати./ Втепоры она еретница/ Из мертвых пробуждалася».
Так отразился материальный, языческий быт юной Руси на произведениях народной фантазии; теперь посмотрим, как отразилось на них влияние христианства. Это влияние заметно отразилось в песне об Алеше Поповиче; противником Алеши является Тугарин Змеевич, богатырь с чудовищною материальною силою и чародей: отечество Змеевич, способность палить огнем и склонность к сладострастию указывают на его нечистое происхождение. Алеша Попович не отличается чудовищною материальною силою, но ловко владеет оружием. За столом княжеским Тугарин Змеевич ест и пьет по-богатырски: по целой ковриге за щеку мечет, глотает целиком по лебедю, по целой чаше охлестывает, которая чаша в полтретья ведра, и бесстыдно ведет себя с женщинами; все это не нравится Алеше, он сравнивает Тугарина с прожорливым животным: здесь уже природа человеческая вооружается против животненной. Приготовляясь к битве с Тугарином, Алеша не спит всю ночь, молится со слезами, чтобы бог послал ему в помощь тучу грозную с дождем и градом; Алешины молитвы доходны ко Христу: бог посылает тучу с дождем и градом, крылья у Тугарина обмокли, и он свалился на землю, принужден бороться обыкновенным способом; Алеша побеждает его, но побеждает не материальною силою, а хитростию: сошедшись с Тугарином, Алеша говорит ему: «Ты хочешь драться со мною один на один, а между тем ведешь за собою силу несметную»; Тугарин оглянулся назад; этим мгновением воспользовался Алеша, подскочил и отрубил ему голову. Любопытно видеть, как под влиянием христианства переделывались предания о любимом народном богатыре - Илье Муромце: мы встретили уже раз Илью в борьбе с кочевою ордою, когда он, вместо оружия, человеком бил людей; но вот слышится об нем же другое предание, составившееся под новым влиянием: тридцать лет сидит Илья сиднем, не владеет ни руками, ни ногами и получает богатырскую силу чудом, как дар божий за христианский подвиг, за желание утолить жажду двух странников; дальнейшие подвиги его отмечены также смирением, благодушием. Против языческого поклонения материальной силе христианство выставило поклонение силе духовной, небесной, пред которой материальная, земная сила ничто, против которой не устоит никакой богатырь. Мы видели, как это понятие отразилось в предании об Алеше Поповиче и Илье Муромце; но всего резче высказалось оно в предании о том, как богатыри, победив несметную басурманскую силу, обезумели от гордости и вызвали на бой силу небесную, которая росла все более и более под ударами богатырей и, наконец, заставила их окаменеть от ужаса. Так под влиянием христианства начало упраздняться поклонение материальной силе.
Мы уже имели случай упоминать о том, как в древних богатырских песнях наших, сквозь позднейшие слои проглядывает слой древний, отражающий в себе быт первоначального периода нашей истории; мы видим, как в них отразился особенно быт дружины; справедливо замечают, что старинные богатыри русские принадлежат разным сословиям, сходятся ко двору княжескому с разных концов Руси: таков постоянно характер дружины, который долго держался у нас в чистоте. Укажем еще на некоторые черты, напоминающие время: известен древний обычай давать кораблям вид разных зверей, драконов и т.п.; и вот в песне о Соловье Будимировиче так, между прочим, описан его корабль: «Нос, корма по-туриному,/ Бока взведены по-звериному».
Эта же песня напоминает о греческой торговле, о судах, приходивших в Киев с греческими товарами: «Говорил Соловей таково слово:/ «Гой еси вы, гости корабельщики/ И все целовальники любимые!/ Как буду я в городе в Киеве,/ У ласкова князя Владимира,/ Чем мне-то будет князя дарить,/ Чем света жаловати?»/ Отвечают гости корабельщики/ И все целовальники любимые:/ «Ты славный, богатый гость,/ Молодой Соловей, сын Будимирович!/ Есть, сударь, у вас золота казна,/ Сорок сороков черных соболей,/ Вторые сорок бурнастых лисиц;/ Есть, сударь, дорога камка,/ Что не дорога камочка - узор хитер;/ Хитрости были Царя-града,/ А и мудрости Иерусалима,/ Замыслы Соловья Будимировича;/ На злате, серебре не погневаться»./ Прибежали корабли под славный Киев-град,/ Якори метали в Днепр-реку./ Сходни бросали на крут бережок…»
Мы знаем из летописи, что новгородцы славились плотничеством; песня говорит, что они славились уменьем строгать стрелы: «…тем стрелам цены не было/ Колоты они были из трость-дерева,/ Строганы те стрелки в Новгороде».
Летописец знает о дунайском городке Киевце, который основан будто бы нашим же Кием полянским; песня знает также Киевец: «Чурила живет не в Киеве,/ А живет он пониже малого Киевца.»
Мы знаем, что дружинники переходили от одного владельца к другому, служили то в одной, то в другой стране; таковы и богатыри песни, таков знаменитый Дунай Иванович, который говорит о себе: «Служил я, Дунай, во семи Ордах,/ В семи Ордах, семи королям.»
В Галицкой Руси теперь еще поется об этих дружинниках, о наших старинных руссах, которые сбирались идти на тихий Дунай служить царю болгарскому или в Константинополь к императору:
«В чистом поле шатер стоит; в шатре сидят добры молодцы, сидят они, думу думают: как пойдем мы к кузнецу доброму, покуем себе медные челна, медные челна, золотые весла: как пустимся мы на тихий Дунай, вдоль Дуная под Царь-город. Ой, чуем там доброго пана, что платит щедро за службу молодецкую: дает, что год, по сту червонных; по сту червонных да по вороному коню; по вороному коню да по сабельке; по сабельке да по кафтанчику; по кафтанчику да по шапочке; по шапочке да по красной девице».
Мы видели влияние христианства на древние наши богатырские предания, видели, как под этим влиянием переделывался характер богатырей, характер их поступков. Но есть еще целый ряд произведений народной фантазии, которые отзываются также глубокою древностию и которые своим существованием обязаны уже почти исключительно новой религии: мы говорим о духовных наших песнях или стихах, которые обыкновенно поются слепыми нищими. Мы видели в предании о принятии Владимиром христианства, что князя всего более поразил рассказ греческого проповедника о начале и конце мира; мы видели также, что эти вопросы занимали сильно языческие народы севера; и вот народная фантазия овладевает этими вопросами и решает их по-своему, под непосредственным, однако, влиянием христианства. Так произошли важнейшие стихи - о
Голубиной книге и о Страшном суде.В первой песне говорится, как из грозной тучи вышла исполинская книга, как из многочисленного собора всякого рода людей никто не мог разогнуть ее, как мог это сделать один царь Давид, совопросником которого о тайнах творения является наш Владимир. Здесь можно видеть связь песни с преданием о том, как Владимир спрашивал у греческого проповедника о содержании Ветхого и Нового завета.
Рассмотрев события начального периода и внутреннее состояние общества в это время, постараемся вникнуть в главные, характеристические черты эпохи. Прежде всего представляются нам племена, разбросанные на огромных пространствах и живущие под формами родового быта. На севере племена эти, по всем вероятностям, вследствие столкновения с другими историческими народами сознают необходимость выйти из родового быта, для чего призывают власть извне, призывают князя из чужого рода. Соединенные посредством нового начала, силы действуют; князь северных племен пользуется силами последних и подчиняет себе остальные племена на всем огромном пространстве великой восточной равнины. Племена эти, вследствие означенного подчинения, сосредоточения постепенно переходят из родового быта в областной; в городах, вследствие деятельности правительственного начала, вследствие переселений и нового разделения жителей, родовой быт ослабевает. Между тем является новое могущественное начало - церковь; князья северных племен движутся на юг по великому водному пути из Балтийского моря в Черное, утверждают свое пребывание в Киеве, откуда начинаются частые сношения с Византиею; вследствие этих сношений является на Руси христианство, торжествует над язычеством в Киеве и отсюда мало-помалу распространяется во все стороны. Влияние церкви, духовенства на общественный строй оказывается немедленно, особенно при необходимом столкновении с семейным началом; ясно начинают обнаруживаться действия новой религии в конце периода, когда выступает новое поколение грамотных христиан. Главные условия, которые определяли при этом дальнейший ход русской истории, были, во-первых, природа страны, во-вторых, быт племен, вошедших в состав нового общества, в-третьих, состояние соседних народов и государств. Равнинность страны, а главное, величина и обилие рек условили быстрое очертание огромной государственной области, первоначальные основы которой положены по великому водному пути из Северной Европы в Южную, из Балтийского моря в Черное; путь шел, по выражению летописца, «от Варягов к Грекам»; этим условились два явления, имевшие решительное влияние на жизнь русского общества: от варягов пришло правительственное начало, от греков - христианство. Быт племен родовой условил явления, побудившие к призванию князей, он условил и отношения между призванным началом и призвавшими его, князь мог явиться не иначе, как в значении родоначальника; по отсутствию наследственности родового старшинства в одной линии старшины родов не могли выдвинуться на первый план с ограничивающим княжескую власть значением, и дружина необходимо получает характер только служебный. Природа страны и быт племен условили и особенную форму распространения русской государственной области, именно - колонизацию, которую мы замечаем с самого начала; при этом замечаем также, что движение отправляется преимущественно с севера на юг, замечаем больший прилив жизненных начал на севере: три раза вступает север в борьбу с югом и три раза остается победителем; но север не только дает победу князьям своим над князьями юга, он посылает часть своего народонаселения на постоянную защиту юга от степных варваров. Третьим главным условием, определившим изначала ход русской истории, назвали мы отношения к соседним государствам и народам. Русское государство образовалось на девственной почве, на которой история, цивилизация другого народа не оставила никаких следов; никаких преданий, никаких учреждений не досталось в наследство юному русскому обществу, которое должно было начать свою историческую жизнь с одними собственными средствами. Но при таких обстоятельствах важно было то, что новорожденное общество, находясь на краю восточной Европы, вследствие отдаленности, уединения своего, избегло чуждых сильных влияний со стороны народов, поставленных в более благоприятные обстоятельства относительно гражданственности. Западные славянские государства основались также на девственной почве, но они немедленно должны были подчиниться влиянию чужого племени, германского, которое действовало с помощью римских начал, усвоенных им на почве Империи. Это могущественное влияние чуждой народности, против которого славянская народность не могла выставить сильного сопротивления, нанесло при самом начале решительный удар самостоятельности западных славян во всех отношениях, при самом начале условило их будущую судьбу. Но влияние германского племени прекратилось Польшею, не могло достигнуть России вследствие самой ее отдаленности, уединения; свободная от влияния чуждых племен, Русь могла сохранить свою славянскую народность; она приняла христианство от Византии, которая вследствие этого обнаружила сильное влияние на жизнь юного русского общества, но это влияние не было нисколько вредно для славянской народности последнего, потому что Восточная империя по самой слабости своей не могла насильственно втеснять русскую жизнь в формы своего быта, навязывать русским свой язык, высылать к ним свое духовенство, свои колонии; византийская образованность действовала не чрез свой собственный орган, но чрез орган русской народности, чрез русский язык, и таким образом вместо удушения, содействовала только к утверждению славянской народности на Руси; Греция обнаруживала свое влияние на Русь не во столько, во сколько сама хотела обнаружить его, но во столько и в таких формах, в каких сами русские хотели принимать ее влияние; ни светская, ни духовная власть Восточной империи не могли иметь решительного влияния на явления древней русской жизни, не могли выставить начала, равносильного господствовавшим в ней началам, которые потому и развивались свободно и независимо; византийские государственные понятия, проводимые на Руси чрез духовенство, могли только тогда способствовать окончательному сокрушению некоторых форм жизни, когда эти формы были уже решительно поколеблены вследствие внутренних причин. Безопасная от насильственного влияния империй Римско-Греческой и Римско-Германской, древняя Русь была безопасна от насильственного влияния и других соседних народов: Польша и во времена могущества своего постоянно сдерживалась Западом, принуждена была постоянно смотреть в ту сторону, притом же силы двух юных государств были одинаковы, Польше не удалось утвердить своего влияния на востоке и при Болеславе Храбром, тем менее она могла иметь средств к тому после его смерти. Дикие литовцы и ятвяги могли только беспокоить русские границы своими набегами. В Швеции вследствие появления там христианства началось разложение древних языческих форм жизни, сопровождаемое внутренними волнениями, уничтожившими для народа и князей его возможность действовать наступательно на соседние страны. С Востока, от степей Азии, нет так же сильных напоров, могущих вырвать с корнем основы новорожденного общества, как некогда наплыв гуннский уничтожил в этих странах владение готов. Так с самого начала уже оказывалось, что из всех славянских государств одному русскому суждено было самостоятельное существование в Европе.
законными обедами,с прежними жертвами у колодца, в роще. Борьба, вражда древнего языческого общества против влияния новой религии и ее служителей выразилась в суеверных приметах, теперь бессмысленных, но имевших смысл в первые века христианства на Руси: так появление служителя новой религии закоренелый язычник считал для себя враждебным, зловещим, потому что это появление служило знаком к прекращению нравственных беспорядков, к подчинению его грубого произвола нравственно-религиозному закону. Бежал закоренелый язычник, увидав издали служителя церкви, врага его прежнего языческого быта, врага его прежних богов, врага его домашних духов-покровителей. Не имея силы действовать положительно против новой религии, язычество действовало отрицательно удалением от ее служителей; это удаление, разумеется, поддерживалось стариками, ревнивыми к своей власти, от которой они должны были отказаться в пользу старцев церкви, пресвитеров и епископов.
Касательно содержания церкви в летописи находим известие, что св. Владимир дал в пользу Богородичной церкви в Киеве от имения своего и от доходов десятую часть, отчего и церковь получила название Десятинной, о Ярославе говорится, что он строил церкви и определял к ним священников, которым давал содержание из казны своей: это уже может показывать, что приношения прихожан не могли быть достаточны для содержания церквей в то время:
стадо было малое.по словам Илариона. Из жития св. Феодосия узнаем, что в курской церкви служба не могла часто совершаться по недостатку просвир; из того же источника узнаем, что градоначальник или посадник в Курске имел свою церковь. Пособием для церковного содержания могли служить пени, взимаемые за преступления по церковному суду, как это означено в уставе Ярослава. От средств, находившихся в распоряжении церквей и монастырей, зависело призрение, которое находили около них бедные, увечные и странники; о частной благотворительности, которая условливалась христианством, находим ясные указания в предании о делах Владимировых.
Мы видели тесную связь грамотности с христианством, слышали отзыв инока-летописца о пользе книжного учения, следили за деятельностью нового, грамотного поколения христиан, теперь посмотрим, не обнаружилась ли эта деятельность в слове и не дошло ли до нас каких-нибудь письменных памятников из рассматриваемого периода. Единственный письменный памятник, дошедший до нас от этого времени, составляют сочинения первого киевского митрополита из русских - Илариона; его сочинения заключаются в «Слове о законе», данном через Моисея, и благодати и истине, явившихся чрез Иисуса Христа, с присовокуплением похвалы «Кагану нашему Владимиру» и изложения веры. Кроме того, в сборнике XIV или XV века открыто слово св. Илариона, митрополита киевского. Для нас особенно важны два первых сочинения, как непосредственно относящиеся к нашему предмету. Естественно ожидать, что первым словом церковного пастыря после введения христианства будет прославление нового порядка вещей, указание тех благ, которые народ приобрел посредством новой веры. И точно, в слове Илариона мы находим указание на это превосходство новой веры пред старою: «Уже не зовемся более идолослужителями, но христианами, - говорит он, - мы более уже
небезнадежники,но уповаем в жизнь вечную; не строим более капищ, но зиждем церкви Христовы; не закаляем бесам друг друга, но Христос закаляется за нас и дробится в жертву богу и отцу». Но эта противоположность христианства с прежним русским язычеством не составляет главного содержания слова, в котором преимущественно показывается противоположность и превосходство христианства пред иудейством, благодати Христовой пред законом Моисеевым, как истины пред тенью, сыновства пред рабством, общего, всечеловеческого пред частным, народным. Такое содержание Иларионова сочинения объясняется тем, что он, по собственным словам его, писал не к неведущим людям, но к насытившимся сладости книжные: обращаясь же к новому поколению грамотных христиан, Иларион не имел нужды выставлять много превосходство христианской религии пред старым русским язычеством: это превосходство было для них ясно; Илариону надобно было приступить к другому, более важному вопросу об отношении Нового Завета к Ветхому, о вине пришествия Христова на землю; первый вопрос, предложенный Владимиром греческому проповеднику, был: «Для чего бог сошел на землю и принял страсть?» Этот же вопрос нужно было прежде всего уяснить и новому поколению. Основываясь на приведенных словах: «Не к неведущим бо пишет, но преизлиха насыщшемся сладости книжныя», мы даже позволим себе догадку, что слово Илариона о законе и благодати есть послание митрополита к самому великому князю Ярославу, потому что о последнем всего приличнее можно было сказать, что он насытился сладости книжные, если сравним отзывы летописей об этом князе: «И бе Ярослав любя церковные уставы, и пресвитеры любяше повелику, и книги прочитая». Или: «Ярослав же сей любяше книги зело». Объяснивши превосходство христианской веры над иудейскою и языческою, Иларион, естественно, переходит к прославлению того князя, которому суждено было быть апостолом на Руси: таким образом, оба сочинения - «Слово о законе и благодати» и «Похвала Владимиру» - составляют одно целое.
Но, кроме письменного памятника, мы должны обратить внимание на изустно сохранившиеся произведения народной фантазии, которых начало, первый древнейший склад относится к описываемому времени; таковы наши древние народные песни и сказки, в которых упоминается о Владимире, о подвигах его богатырей. Главное содержание этих песен и сказок составляют подвиги богатырей, защищавших Русскую землю от врагов внешних и внутренних: первыми являются степные кочевники, приходящие с востока на Русскую землю, на стольный город Владимира, вторыми - разбойники. По характеру своему эти песни и сказки разделяются на такие, в которых преобладает древний, языческий элемент, и на такие, в которых уже видны следы христианского влияния. Характер первого из означенных отделов соответствует вполне характеру эпохи, как он изображен нами в своем месте. Герой песни или сказки - богатырь, обладающий страшною материальною силою: вот он является ко двору княжескому, все глядят на молодца, дивуются, ему наливают чару зелена вина в полтора ведра, он принимает чару единой рукой, выпивает ее единым духом; бросит он горсть песку по высокому терему - полтерема сшибет; закричит богатырь зычным голосом - с теремов верхи повалятся, с горниц охлопья попадают, в погребах питья всколеблются. Вот подвиги любимого народного богатыря Ильи Муромца: Илья идет в послах от князя Владимира к хану кочевой орды и заводит с ним ссору; хан велит связать ему руки белые, плюет ему в ясны очи: «И тут Илье за беду стало,/ За великую досаду показалося,/ Что плюет Калин (хан) в ясны очи;/ Вскочил в полдрева стоячего,/ Изорвал чембуры на мoгучиx плечах,/ Не допустят Илью до добра коня,/ И до его-то до палицы тяжкие,/ До медны литы в три тысячи./ Схватил Илья татарина за ноги,/ Который ездил в Киев-град,/ И зачал татарином помахивати:/ Куда ни махнет, тут и улицы лежат,/ Куда отвернет - с переулками,/ А сам татарину приговаривает:/ «А и крепок татарин, не ломится,/ А жиловат, собака, не изорвется…».
Но не одна чудовищная, материальная сила действует в богатырях; в них действует также сила чародейская. Мы видели занесенное в летопись предание о том, что полоцкий князь Всеслав Брячиславич родился от волшебства (волхованья); песня рассказывает в подробности это предание, как родился богатырь Волх Всеславьевич от лютого змея. Когда минуло Волху десять годов, стал учиться он
премудростям:первой мудрости учился - обертываться ясным соколом; другой мудрости учился - обертываться серым волком; третьей мудрости учился он - обертываться гнедым туром-золотые рога. На двенадцатом году начинает он набирать дружину; живо и согласно с летописью представляет нам песня дружинный быт: стал себе Волх прибирать дружину, прибирал три года и набрал себе дружины семь тысяч; сам он, Волх, в пятнадцать лет и вся его дружина по пятнадцати лет… Волх поил, кормил дружину храбрую, обувал, одевал добрых молодцев. Особенно отличаются
мудростью, хитростью,т. е. чародейством, ведовством, женщины, знаменитые ведьмы киевские: такова Марина Игнатьевна, которая водится с Змеем Горынчищем. Осердясь на богатыря Добрыню, Марина привораживает его к себе: «Брала она следы горячие молодецкие,/ Набирала Марина беремя дров,/ А беремя дров белодубовых,/ Клала дровца в печку муравленую/ С теми следы горячими,/ Разжигает дрова палящатым огнем/ И сама она дровам приговаривает:/ «Сколь жарко дрова разгораются/ Со теми следы молодецкими,/ Разгоралось бы сердце молодецкое».
Чары действуют на Добрыню: он влюбляется в ведьму, прогоняет от нее соперника своего, Змея Горынчища, за что Марина обертывает его гнедым туром. Такова Авдотья Лиховидьевна, которая искала
мудростинад мужем своим, Потоком Михайлою Ивановичем: она взяла с него слово, что если она умрет прежде него, то ему зарыться с нею в могилу живому; и вот через полтора года Лиховидьевна умирает, и Поток, верный своему слову, «С конем и сбруею ратною/ Опустился в тое ж могилу глубокую,/ И заворочали потолоком дубовыим/ И засыпали песками желтыми,/ А над могилою поставили деревянный крест,/ Только место оставили веревке одной,/ Которая была привязана к колоколу соборному./ И стоял он, Поток Михайло Иванович,/ В могиле с добрым конем/ С полудни до полуночи./ И для страху, добыв огня,/ Зажигал свечи воску ярого./ И, как пришла пора полуночная,/ Собиралися к нему все гады змеиные,/ А потом пришел большой змей,/ Он жжет и палит пламем огненным,/ А Поток Михайло Иванович/ На того не робок был,/ Вынимал саблю острую,/ Убивает змея лютого/ И ссекает ему голову/ И тою головою змеиною/ Учал тело Авдотьино мазати./ Втепоры она еретница/ Из мертвых пробуждалася».
Так отразился материальный, языческий быт юной Руси на произведениях народной фантазии; теперь посмотрим, как отразилось на них влияние христианства. Это влияние заметно отразилось в песне об Алеше Поповиче; противником Алеши является Тугарин Змеевич, богатырь с чудовищною материальною силою и чародей: отечество Змеевич, способность палить огнем и склонность к сладострастию указывают на его нечистое происхождение. Алеша Попович не отличается чудовищною материальною силою, но ловко владеет оружием. За столом княжеским Тугарин Змеевич ест и пьет по-богатырски: по целой ковриге за щеку мечет, глотает целиком по лебедю, по целой чаше охлестывает, которая чаша в полтретья ведра, и бесстыдно ведет себя с женщинами; все это не нравится Алеше, он сравнивает Тугарина с прожорливым животным: здесь уже природа человеческая вооружается против животненной. Приготовляясь к битве с Тугарином, Алеша не спит всю ночь, молится со слезами, чтобы бог послал ему в помощь тучу грозную с дождем и градом; Алешины молитвы доходны ко Христу: бог посылает тучу с дождем и градом, крылья у Тугарина обмокли, и он свалился на землю, принужден бороться обыкновенным способом; Алеша побеждает его, но побеждает не материальною силою, а хитростию: сошедшись с Тугарином, Алеша говорит ему: «Ты хочешь драться со мною один на один, а между тем ведешь за собою силу несметную»; Тугарин оглянулся назад; этим мгновением воспользовался Алеша, подскочил и отрубил ему голову. Любопытно видеть, как под влиянием христианства переделывались предания о любимом народном богатыре - Илье Муромце: мы встретили уже раз Илью в борьбе с кочевою ордою, когда он, вместо оружия, человеком бил людей; но вот слышится об нем же другое предание, составившееся под новым влиянием: тридцать лет сидит Илья сиднем, не владеет ни руками, ни ногами и получает богатырскую силу чудом, как дар божий за христианский подвиг, за желание утолить жажду двух странников; дальнейшие подвиги его отмечены также смирением, благодушием. Против языческого поклонения материальной силе христианство выставило поклонение силе духовной, небесной, пред которой материальная, земная сила ничто, против которой не устоит никакой богатырь. Мы видели, как это понятие отразилось в предании об Алеше Поповиче и Илье Муромце; но всего резче высказалось оно в предании о том, как богатыри, победив несметную басурманскую силу, обезумели от гордости и вызвали на бой силу небесную, которая росла все более и более под ударами богатырей и, наконец, заставила их окаменеть от ужаса. Так под влиянием христианства начало упраздняться поклонение материальной силе.
Мы уже имели случай упоминать о том, как в древних богатырских песнях наших, сквозь позднейшие слои проглядывает слой древний, отражающий в себе быт первоначального периода нашей истории; мы видим, как в них отразился особенно быт дружины; справедливо замечают, что старинные богатыри русские принадлежат разным сословиям, сходятся ко двору княжескому с разных концов Руси: таков постоянно характер дружины, который долго держался у нас в чистоте. Укажем еще на некоторые черты, напоминающие время: известен древний обычай давать кораблям вид разных зверей, драконов и т.п.; и вот в песне о Соловье Будимировиче так, между прочим, описан его корабль: «Нос, корма по-туриному,/ Бока взведены по-звериному».
Эта же песня напоминает о греческой торговле, о судах, приходивших в Киев с греческими товарами: «Говорил Соловей таково слово:/ «Гой еси вы, гости корабельщики/ И все целовальники любимые!/ Как буду я в городе в Киеве,/ У ласкова князя Владимира,/ Чем мне-то будет князя дарить,/ Чем света жаловати?»/ Отвечают гости корабельщики/ И все целовальники любимые:/ «Ты славный, богатый гость,/ Молодой Соловей, сын Будимирович!/ Есть, сударь, у вас золота казна,/ Сорок сороков черных соболей,/ Вторые сорок бурнастых лисиц;/ Есть, сударь, дорога камка,/ Что не дорога камочка - узор хитер;/ Хитрости были Царя-града,/ А и мудрости Иерусалима,/ Замыслы Соловья Будимировича;/ На злате, серебре не погневаться»./ Прибежали корабли под славный Киев-град,/ Якори метали в Днепр-реку./ Сходни бросали на крут бережок…»
Мы знаем из летописи, что новгородцы славились плотничеством; песня говорит, что они славились уменьем строгать стрелы: «…тем стрелам цены не было/ Колоты они были из трость-дерева,/ Строганы те стрелки в Новгороде».
Летописец знает о дунайском городке Киевце, который основан будто бы нашим же Кием полянским; песня знает также Киевец: «Чурила живет не в Киеве,/ А живет он пониже малого Киевца.»
Мы знаем, что дружинники переходили от одного владельца к другому, служили то в одной, то в другой стране; таковы и богатыри песни, таков знаменитый Дунай Иванович, который говорит о себе: «Служил я, Дунай, во семи Ордах,/ В семи Ордах, семи королям.»
В Галицкой Руси теперь еще поется об этих дружинниках, о наших старинных руссах, которые сбирались идти на тихий Дунай служить царю болгарскому или в Константинополь к императору:
«В чистом поле шатер стоит; в шатре сидят добры молодцы, сидят они, думу думают: как пойдем мы к кузнецу доброму, покуем себе медные челна, медные челна, золотые весла: как пустимся мы на тихий Дунай, вдоль Дуная под Царь-город. Ой, чуем там доброго пана, что платит щедро за службу молодецкую: дает, что год, по сту червонных; по сту червонных да по вороному коню; по вороному коню да по сабельке; по сабельке да по кафтанчику; по кафтанчику да по шапочке; по шапочке да по красной девице».
Мы видели влияние христианства на древние наши богатырские предания, видели, как под этим влиянием переделывался характер богатырей, характер их поступков. Но есть еще целый ряд произведений народной фантазии, которые отзываются также глубокою древностию и которые своим существованием обязаны уже почти исключительно новой религии: мы говорим о духовных наших песнях или стихах, которые обыкновенно поются слепыми нищими. Мы видели в предании о принятии Владимиром христианства, что князя всего более поразил рассказ греческого проповедника о начале и конце мира; мы видели также, что эти вопросы занимали сильно языческие народы севера; и вот народная фантазия овладевает этими вопросами и решает их по-своему, под непосредственным, однако, влиянием христианства. Так произошли важнейшие стихи - о
Голубиной книге и о Страшном суде.В первой песне говорится, как из грозной тучи вышла исполинская книга, как из многочисленного собора всякого рода людей никто не мог разогнуть ее, как мог это сделать один царь Давид, совопросником которого о тайнах творения является наш Владимир. Здесь можно видеть связь песни с преданием о том, как Владимир спрашивал у греческого проповедника о содержании Ветхого и Нового завета.
Рассмотрев события начального периода и внутреннее состояние общества в это время, постараемся вникнуть в главные, характеристические черты эпохи. Прежде всего представляются нам племена, разбросанные на огромных пространствах и живущие под формами родового быта. На севере племена эти, по всем вероятностям, вследствие столкновения с другими историческими народами сознают необходимость выйти из родового быта, для чего призывают власть извне, призывают князя из чужого рода. Соединенные посредством нового начала, силы действуют; князь северных племен пользуется силами последних и подчиняет себе остальные племена на всем огромном пространстве великой восточной равнины. Племена эти, вследствие означенного подчинения, сосредоточения постепенно переходят из родового быта в областной; в городах, вследствие деятельности правительственного начала, вследствие переселений и нового разделения жителей, родовой быт ослабевает. Между тем является новое могущественное начало - церковь; князья северных племен движутся на юг по великому водному пути из Балтийского моря в Черное, утверждают свое пребывание в Киеве, откуда начинаются частые сношения с Византиею; вследствие этих сношений является на Руси христианство, торжествует над язычеством в Киеве и отсюда мало-помалу распространяется во все стороны. Влияние церкви, духовенства на общественный строй оказывается немедленно, особенно при необходимом столкновении с семейным началом; ясно начинают обнаруживаться действия новой религии в конце периода, когда выступает новое поколение грамотных христиан. Главные условия, которые определяли при этом дальнейший ход русской истории, были, во-первых, природа страны, во-вторых, быт племен, вошедших в состав нового общества, в-третьих, состояние соседних народов и государств. Равнинность страны, а главное, величина и обилие рек условили быстрое очертание огромной государственной области, первоначальные основы которой положены по великому водному пути из Северной Европы в Южную, из Балтийского моря в Черное; путь шел, по выражению летописца, «от Варягов к Грекам»; этим условились два явления, имевшие решительное влияние на жизнь русского общества: от варягов пришло правительственное начало, от греков - христианство. Быт племен родовой условил явления, побудившие к призванию князей, он условил и отношения между призванным началом и призвавшими его, князь мог явиться не иначе, как в значении родоначальника; по отсутствию наследственности родового старшинства в одной линии старшины родов не могли выдвинуться на первый план с ограничивающим княжескую власть значением, и дружина необходимо получает характер только служебный. Природа страны и быт племен условили и особенную форму распространения русской государственной области, именно - колонизацию, которую мы замечаем с самого начала; при этом замечаем также, что движение отправляется преимущественно с севера на юг, замечаем больший прилив жизненных начал на севере: три раза вступает север в борьбу с югом и три раза остается победителем; но север не только дает победу князьям своим над князьями юга, он посылает часть своего народонаселения на постоянную защиту юга от степных варваров. Третьим главным условием, определившим изначала ход русской истории, назвали мы отношения к соседним государствам и народам. Русское государство образовалось на девственной почве, на которой история, цивилизация другого народа не оставила никаких следов; никаких преданий, никаких учреждений не досталось в наследство юному русскому обществу, которое должно было начать свою историческую жизнь с одними собственными средствами. Но при таких обстоятельствах важно было то, что новорожденное общество, находясь на краю восточной Европы, вследствие отдаленности, уединения своего, избегло чуждых сильных влияний со стороны народов, поставленных в более благоприятные обстоятельства относительно гражданственности. Западные славянские государства основались также на девственной почве, но они немедленно должны были подчиниться влиянию чужого племени, германского, которое действовало с помощью римских начал, усвоенных им на почве Империи. Это могущественное влияние чуждой народности, против которого славянская народность не могла выставить сильного сопротивления, нанесло при самом начале решительный удар самостоятельности западных славян во всех отношениях, при самом начале условило их будущую судьбу. Но влияние германского племени прекратилось Польшею, не могло достигнуть России вследствие самой ее отдаленности, уединения; свободная от влияния чуждых племен, Русь могла сохранить свою славянскую народность; она приняла христианство от Византии, которая вследствие этого обнаружила сильное влияние на жизнь юного русского общества, но это влияние не было нисколько вредно для славянской народности последнего, потому что Восточная империя по самой слабости своей не могла насильственно втеснять русскую жизнь в формы своего быта, навязывать русским свой язык, высылать к ним свое духовенство, свои колонии; византийская образованность действовала не чрез свой собственный орган, но чрез орган русской народности, чрез русский язык, и таким образом вместо удушения, содействовала только к утверждению славянской народности на Руси; Греция обнаруживала свое влияние на Русь не во столько, во сколько сама хотела обнаружить его, но во столько и в таких формах, в каких сами русские хотели принимать ее влияние; ни светская, ни духовная власть Восточной империи не могли иметь решительного влияния на явления древней русской жизни, не могли выставить начала, равносильного господствовавшим в ней началам, которые потому и развивались свободно и независимо; византийские государственные понятия, проводимые на Руси чрез духовенство, могли только тогда способствовать окончательному сокрушению некоторых форм жизни, когда эти формы были уже решительно поколеблены вследствие внутренних причин. Безопасная от насильственного влияния империй Римско-Греческой и Римско-Германской, древняя Русь была безопасна от насильственного влияния и других соседних народов: Польша и во времена могущества своего постоянно сдерживалась Западом, принуждена была постоянно смотреть в ту сторону, притом же силы двух юных государств были одинаковы, Польше не удалось утвердить своего влияния на востоке и при Болеславе Храбром, тем менее она могла иметь средств к тому после его смерти. Дикие литовцы и ятвяги могли только беспокоить русские границы своими набегами. В Швеции вследствие появления там христианства началось разложение древних языческих форм жизни, сопровождаемое внутренними волнениями, уничтожившими для народа и князей его возможность действовать наступательно на соседние страны. С Востока, от степей Азии, нет так же сильных напоров, могущих вырвать с корнем основы новорожденного общества, как некогда наплыв гуннский уничтожил в этих странах владение готов. Так с самого начала уже оказывалось, что из всех славянских государств одному русскому суждено было самостоятельное существование в Европе.