Страница:
Для взятия присяги с короля в ненарушении перемирия отправился в Литву боярин окольничий Михайла Яковлевич Морозов; он должен был также требовать царского титула для Иоанна, получившего этот титул от предков своих, именно от великого князя киевского Владимира Мономаха. Король велел отвечать Морозову, что прежде ни сам Иоанн, ни отец, ни дед его этого титула не употребляли; что же касается до великого князя киевского Мономаха, то, во-первых, это дела давние, во-вторых, стол киевский есть и будет в руках его, короля, следовательно, если уже кто имеет право называться царем киевским, то, конечно, он, король, а не великий князь московский, но так как этот титул не может принести королю никакой славы и выгоды, то он его и не употребляет, тем более что все государи христианские называют царем только императора римско-германского; если же король и великий князь московский называют царями хана крымского и других татарских и ногайских господарей, то это ведется из старины, давно уже на славянском языке начали их так называть, а сами они на своем языке так себя не величают. Мы видели, как Иоанн объявил, что крестного целования никак нигде нарушить не захочет. В этом отношении лежало у него на совести, что в перемирных грамотах вставлялось условие: беглецов выдавать на обе стороны - и условие это вместе с другими скреплялось крестным целованием, а между тем на деле никогда не исполнялось. "И ты, брат наш, порассуди, велел сказать царь Сигизмунду-Августу, - чтоб это неисполнение на наших душах не лежало: или вычеркнем условие из грамоты, или уже будем исполнять его, станем выдавать всех беглецов". Король не согласился уничтожить условие; касательно же исполнения его отвечал неопределенно, что он ничего не делает вопреки перемирной грамоте. Король защищался стариною, обычаем против новых требований Иоанновых; Морозов должен был также напомнить ему грозную старину: "Если польется кровь, то она взыщется на тех, которые покою христианского не хотели, а тому образцы были: Александр-король деда государя нашего не хотел писать государем всея Руси, а бог на чем поставил? Александр-король к этому еще много и своего придал. А ныне тот же бог". Король не исполнил и третьего требования Иоаннова - освободить двух пленных вельмож московских - князей Михайла Голицу и Федора Оболенского-Овчину - за 2000 рублей; вместо денег он просил за них городов и волостей: Чернигова, Мглина, Дрокова, Поповой горы, Себежа и Заволочья, на что, разумеется, Иоанн не мог согласиться.
Во время перемирия происходили ссылки между двумя дворами о разных делах. В 1550 году приезжал в Москву посол Станислав Едровский, через которого король велел сказать Иоанну: "Докучают нам подданные наши, жиды, купцы государства нашего, что прежде изначала при предках твоих вольно было всем купцам нашим, христианам и жидам, в Москву и по всей земле твоей с товарами ходить и торговать; а теперь ты жидам не позволяешь с товарами в государство свое въезжать". Иоанн отвечал: "Мы к тебе не раз писали о лихих делах от жидов, как они наших людей от христианства отводили, отравные зелья к нам привозили и пакости многие нашим людям делали; так тебе бы, брату нашему, не годилось и писать об них много, слыша их такие злые дела". Еще при жизни Сигизмунда Старого жиды брестские были выгнаны из Москвы и товары их сожжены за то, что они привозили продавать мумею. Важнее для обоих государств было требование Иоанна от короля: "Я послал грамоты всем своим порубежным наместникам, чтоб на наших землях позволяли твоим сторожам стеречь прихода татарского, и велел своим наместникам беречь твоих сторожей, чтоб им от наших людей обид никаких не было. И ты бы также в Каневе и в Черкасах своим наместникам приказал накрепко, чтоб они на своих землях нашим сторожам места дали, и какие вести у твоих наместников про татар будут, и они б наших наместников без вести не держали". Король показал было большую учтивость: без окупа освободил из плена старого воеводу, князя Михайлу Булгакова-Голицу, и прислал его в Москву. Царь принял старика очень ласково, к руке звал, о здоровье спросил, велел ему сесть, пожаловал шубою и звал обедать; Голица бил челом, что он истомился, и царь велел ему ехать на подворье, а от стола своего послал к нему с кушаньем. Но и этот поступок не повел к большой приязни между двумя государями, потому что непризнание царского титула со стороны короля постоянно раздражало Иоанна; в наказе послу Астафьеву, отправлявшемуся в Литву, читаем: "Станут говорить: прежде московские писались всегда великими князьями, а теперь государь по какой причине пишется царем? Отвечать: государь наш учинился на царстве по прежнему обычаю, как прародитель его великий князь Владимир Мономах венчан в царство Русское, когда ходил ратью на царя греческого Константина Мономаха, и царь Константин Мономах тогда добил ему челом и прислал ему дары: венец царский и диадему - с митрополитом Ефесским, кир Неофитом, и на царство его митрополит Неофит венчал, и с этого времени назывался царь и великий князь Владимир Мономах. А государя нашего венчал на царство Русское тем же венцом отец его Макарий митрополит, потому что теперь землею всею Русскою владеет государь наш один". Эти объяснения не помогали: король не называл Иоанна царем в своих грамотах, за это Иоанн в ответных грамотах не писал Сигизмунда-Августа королем, гонцы не брали таких грамот и уезжали с пустыми руками.
Так было до Казанского похода; после взятия Казани, в ноябре 1552 года, приехал в Москву Ян Гайко, присланный от виленского епископа и двоих Радзивиллов (Николая Черного и Николая Рыжего), самых могущественных вельмож в Литве, к митрополиту Макарию и боярам - князю Ивану Михайловичу Шуйскому и Даниилу Романовичу Юрьеву. Гайко был принят Макарием и двумя этими боярами в митрополичьем доме, причем присутствовали трое владык, архимандриты и игумены. Митрополит спрашивал о здоровье пославших сидя, а бояре - вставши; митрополит звал Гайка к руке, и посол целовал его руку; но когда бояре позвали его к руке и спросили о здоровье, то он, отступя, ударил им челом; после приема посол обедал у митрополита. В грамоте, посланной с Гайком, епископ и Радзивиллы писали, чтоб митрополит и бояре наводили государя на вечный мир и чтоб для его заключения московские послы приехали в Литву. Митрополит по царскому приказанию отвечал Гайку, что он привез грамоту о государских делах, а не о церковных, государские же земские дела до митрополита не касаются, о них ответ дадут епископу и панам государские бояре; он же митрополит, если бог даст, по времени господину и сыну своему царю и великому князю Ивану станет напоминать и на то его наводить, чтоб разлития крови христианской не было. Бояре отвечали панам, что вся вражда между государями пошла и ссылки прекратились оттого, что король не дает Иоанну царского титула, а царь за это не называет Сигизмунда-Августа королем. "Мы думаем, - писали бояре, - что в Великом княжестве Литовском старые паны радные еще есть и того не забыли, что никогда наши государи наперед послов своих не посылали; великий князь Василий, несмотря на просьбы императора и папы, даже и на границу послов своих не отправил для переговоров с литовскими послами; отец короля Сигизмунда не добился этого и в малолетство Иоанна, а теперь государь уже не малолетный и врагов своих победил, Казань взял. Мы не только государю, но даже своим дядьям и братьям грамоты вашей показать не смели".
В 1553 году приехали послы от короля - Довойна и Волович. Царь не позвал их к руке, не пригласил к обеду и верющую грамоту велел отдать им назад, потому что царского имени в ней не было. Послы говорили, что прежде толков о титуле нужно заключить вечный мир, для которого Иоанн должен уступить королю все завоеванные прежде у Литвы земли; после этого уже можно начать дело о титуле, на который король не прежде может согласиться, как получив согласие императора и папы. Бояре отвечали, что император и папа давно называют московских государей царями и что прежде решения о титуле никакого дела делать не станут. Послы уехали. Тогда царь созвал бояр и говорил им: "Нам следовало бы за свое имя стоять крепко; но теперь казанские люди еще не поукрепились совершенно, и мне кажется, что для казанского дела надобно заключить с королем перемирие на год или на два, чтоб в это время можно было Казань укрепить, а после этого будем стоять за свое имя крепко". Бояре отвечали, что надобно заключить перемирие именно для казанского дела; послов воротили с дороги, и заключили перемирие на два года. Мы видели, что до сих пор для оправдания принятого им царского титула Иоанн указывал только на Владимира Мономаха; теперь нашлись другие оправдания, и московским послам, отправленным в Литву для подтверждения двухлетнего перемирия, дан был такой наказ: "Когда спросят: почему великий князь называется царем? Отвечать: прародитель его, великий князь Владимир Святославович, как крестился сам и землю Русскую крестил, так царь греческий и патриарх венчали его на царство Русское, и он писался царем, а как преставился, то и образ его на иконах пишут царем; потом говорить о Мономахе; наконец, сказать, что царство Казанское взято и потому Иоанн сделался царем".
Скоро взято было и другое царство - Астраханское. Иоанн послал объявить об этом королю. Посланному, между прочим, дан был наказ: "Спросят: черкесы почему государя вашего холопы? Отвечать: черкесы - государей наших старинные холопы, потому что бежали из Рязани". Поздравить Иоанна со взятием Астрахани король послал дворянина своего, пана Тишкевича. Тишкевич был русский, православного исповедания и потому просил, чтоб ему было позволено принять благословение у митрополита. Царь назначил день, когда быть Тишкевичу у Макария, и послал сказать последнему, чтоб велел убрать у себя палату Столовую, где будет принимать посла, и чтоб на дворе у него было все прибрано, а во время приема были бы у него владыки и архимандриты все, которые в Москве, и было бы у него все порядочно (чиповно). Митрополит принял Тишкевича по-царски, как царь принимал обыкновенно послов, спросил у него, какого он закона, и, когда Тишкевич отвечал, что греческого, дал ему наставление о вере и благословил. Тишкевич говорил наедине митрополиту, что по рубежам литовским живут все христиане греческого закона, которые скорбят, что между государями вражда, и по всему видно, что скоро наступит кровопролитие. Тишкевич просил, чтоб митрополит уговорил Иоанна отправить к королю послов для заключения вечного мира, но прибавил, что он говорит это от себя, потому что, как слышал он от литовских панов, польские паны всею Радою беспрестанно толкуют королю, чтоб он начал войну с московским государем, о христианстве же польские паны не заботятся; они определили, чтоб королю послов своих в Москву не отправлять. А литовские паны все скорбят, что между государями гнев воздвигается, и о христианстве жалеют. Митрополит отвечал, что так как Тишкевич говорил это от себя и приказа и письма с ним ни от кого нет, то бить челом государю нельзя; вражда же между государями идет за одно государское имя.
Перемирие исходило. Виленский епископ Павел и виленский воевода Радзивилл прислали виленского купца Дементия с грамотою к митрополиту и князю Ивану Михайловичу Шуйскому, просили, чтоб они постарались о продлении перемирия. Дементий, подобно Тишкевичу, объявил, что это посылка тайная, потому что польская Рада хочет войны. Митрополит отвечал, что, хотя это и не его дело, однако, видя раденье епископа и Радзивилла, как пастырь добрый, берется склонить бояр и царя к миру. Иоанн, занятой войною шведскою, дал опасную грамоту на послов литовских, причем отправлены были также списки с грамот императора Максимилиана и султана Солимана, где московский государь называется царем. В 1556 году приехал посол, князь Збаражский, и заключил перемирие на шесть лет; о титуле не сговорились. Боярин Воронцов и казначей Сукин, отправленные в Литву для подтверждения перемирия, должны были повторить королю о праве Иоанна на царский титул с новыми прибавлениями, а именно: выставлено уже происхождение Рюрика от императора Августа; в заключение сказано: "А теперь не только на Русском господарстве бог нас учинил с этим титулом, но и Казанского и Астраханского государств титулы царские бог на нас положил".
Мы видели, что Иоанн не хотел заключать вечного мира с Литвою, желая непременно возвратить от нее свою отчину - Киев и другие русские города; несогласие короля признать царский титул московского государя должно было ускорить разрыв; несмотря на то, перемирие продолжалось - сперва для казанского дела, потом для шведской войны; наконец Иоанн обратил все свое внимание на Ливонию; прибрежье Балтийское явилось в его глазах важнее Приднепровья; война с Литвою отлагалась, таким образом, опять на неопределенное время; между тем должно было действовать и против крымского хана, отвлекать его от нападений на московские украйны, а с успехом действовать против Крыма можно было только в союзе с Литвою, владевшей низовьями Днепра. В феврале 1558 года пришла в Москву весть, что крымский царевич повоевал в Литовской земле и на Подолье многие места и досаду Литовской земле учинил многую. Царь созвал бояр и говорил им: "С крымским мы оставили дело о дружбе; он был в дружбе с королем, а теперь и королю сделал досаду большую; так теперь, пока они не помирились, задрать короля о дружбе, чтоб отвести его от крымского". Приговорили послать к королю с грамотою Романа Алферьева, предложить Литве союз против Крыма. Алферьев, возвратившись из Литвы, сказывал, что присылка царская королю и всей Раде была за большую честь, все люди его приезду были рады и честь ему была большая; только паны опасаются одного, что турецкий султан за крымского хана вступится, а царь в своем слове не устоит и, когда Литва будет воевать с турками, возьмет у нее города. Королевский посол Василий Тишкевич спросил Алексея Адашева, высланного к нему для переговоров, на каких условиях хочет Иоанн заключить вечный мир. В ответе Адашева высказалось ясно, как Иоанн, занявшись с обычною своею страстию делами ливонскими, переменил мысли относительно Литвы. "Прежние дела должно все отложить, - сказал Адашев, - и делать между государями доброе дело на избаву христианам; если же станем говорить по прежнему обычаю, станем просить у вас Кракова, Киева, Волынской земли, Подолья, Полоцка, Витебска и все города русские станем звать готовою вотчиною своего государя, а вы станете просить Смоленска, Северской страны, Новгорода Великого, то такими нелепыми речами дело сделается ли?" Адашев требовал, чтоб вечный мир заключен был по перемирной грамоте, но Тишкевич отвечал, что так мириться нельзя, что Москва должна возвратить Литве все завоевания отца и деда Иоаннова. "Пишет Златоуст в Златоструе, - говорил Тишкевич, - что у одного человека на дворе была змея, съела у него детей и жену, да еще захотела с ним вместе жить; мир, какого вы хотите, похож на это: съевши жену и детей, змея съест и самого человека. Нынешний государь ваш, конечно, не таков, и видим, что он всякие дела по боге делает, христианство исправляет и утверждает, по всей его державе христианство и церкви христианские цветут, как в старину в Иерусалиме при равноапостольном царе Константине. Но нашему государю, не взявши своих отчин, мириться нельзя; какой это мир - взявши, да не отдать!" Адашев отвечал: "Паны! Положите вы на своем разуме: как говорить то, чего и во сне не пригрезится? Как тому взойти, что гнило посеяно? - Только понапрасну истому принимать". Тишкевич объявил последнее слово: без возвращения Смоленска миру вечному не быть, причем очень откровенно высказал опасения литовских панов: "В условия вечного мира будет внесено, что стоять на крымского заодно; но крымский - присяжник турецкого, турецкий за крымского наступит на нашего государя, ваш государь нашему тогда не поможет, и наш до конца свою отчину погубит". Адашев этот страх отговаривал, утверждал, что царь будет заодно с королем на всех врагов, но Тишкевич не оставлял своих сомнений и говорил: "Если бы образцов не было, а то образцы живые: отец и дед вашего государя что сделали с Литвою? Избавившись от крымского, вам не на кого больше броситься, как на нас. Миру вечному теперь быть нельзя, а доброе перемирье чем не мир?" Тишкевич просил, чтоб перемирие, заключенное на шесть лет князем Збаражским, продлить еще на несколько лет, но царь не согласился. В заключение переговоров посол просил Иоанна от имени королевского помириться с ливонцами; Иоанн отвечал: "Ливонцы, извечные наши данщики, церкви божие разорили, образам божиим поругались и нам в наших данях не исправились; за такие свои дела от нас наказанье и приняли; сумеют к богу исправиться и своим челобитьем наш гнев утолить, тогда мы их пожалуем".
Литовское правительство откровенно призналось, что не хочет союза с Москвою против татар, потому что Москва опаснее для нее, чем Крым! Чего прежде не было, московские ратные люди плавали по Днепру, иногда, воюя с крымцами, переходили на западную его сторону, сторожа московские стояли по Днепру. В Москве старались предупредить жалобы на это; послу Ивову, отправленному к королю с исчислением обид, нанесенных литовцами купцам московским и порубежникам, был дан такой приказ: "Станут говорить: та ли государя вашего правда, что в отчину нашего государя, в Днепр, вступается и людей своих на Днепре ставит, вотчины черкасские люди его пустошат и рыболовов грабят? Отвечать: государь наш в королевские земли и воды не вступается ничем, рыболовов наши люди не грабят и вотчин черкасских не пустошат; а стоят наши люди на Днепре, берегут христианство от татар, и от этого стоянья их на Днепре не одним нашим людям оборона, но и королевской земле всей защита; бывал ли хотя один татарин за Днепр с тех пор, как наши люди начали стоять на Днепре? За такую христианскую оборону надобно было вам наших людей чтить, а вместо того королевские козаки беспрестанно крадут у них лошадей. Мы дел государских не знаем, как между государями о Днепре написано. А если о Днепре между государями и письма нет, не положено, в чьей он стороне, так он божий! Кто захочет, тот на нем и стоит. До сих пор мы не слыхали, что против Крыма Днепр королевский; нам кажется, что Днепр наш, потому что течет из земли нашего государя". Но в Литве дело шло не о Днепре.
Дела ливонские заставляли Иоанна желать вечного мира и союза с Литвою; но эти дела не только не могли повести к вечному миру, а ускорили еще разрыв. 16 сентября 1559 года между ливонским правительством и Сигизмундом-Августом заключен был в Вильне договор, по которому король обязался защищать орденские владения от Москвы; за это архиепископ и магистр отдали ему 9 волостей под залог с условием, что если они захотят их после выкупить, то должны заплатить 700000 польских гульденов. Сигизмунд-Август обязался прежде всего отправить посла в Москву с требованием, чтоб царь не вступался в Ливонию, потому что она отдалась под покровительство королевское. С этим требованием приехал в Москву в генваре 1560 года Мартин Володков. Отдавши королевскую грамоту, он просил повидаться с Адашевым и говорил ему: "Поляки всею землею хотят того, чтоб государь наш с вашим государем начал войну; но воевода виленский Николай Радзивилл и писарь литовский Волович стоят крепко, чтоб король с государем вашим был в любви. Поляки с Радзивиллом сильно бранятся, говорят, что воевода за подарки помогает русскому государю, говорят: нам Ливонской земли нельзя выдать, и не станет король за Ливонскую землю, то мы не станем его за короля держать; и приговорили накрепко, что королю к вашему государю посланника не отправлять. Так вы бы государя своего на то наводили, чтоб он отправил к нашему государю своего посланника, чтоб о Ливонской земле сговориться; тут уж непременно Радзивилл вступится в дело и приведет его к миру". Адашев отвечал, что государю к королю отправлять посла не годится, потому что король вступился в Ливонскую данную землю, и когда посол усумнился, точно ли Ливония должна платить дань государю московскому, то ему показали последнюю договорную грамоту с обязательством дерптского епископа платить по гривне с человека. На требование королевское не вступаться в Ливонию Иоанн отвечал: "Тебе очень хорошо известно, что Ливонская земля от предков наших по сие время не принадлежала никакому другому государству, кроме нашего, платила нам дань, а от Римского государства избирала себе духовных мужей и магистров для своего закона по утвержденным грамотам наших прародителей. Ты пишешь, что когда ты вздумал идти войною на Ливонскую землю, то я за нее не вступался и тем показал, что это не моя земля; знай, что по всемогущего бога воле начиная от великого государя русского Рюрика до сих пор держим Русское государство и, как в зеркале смотря на поведение прародителей своих, о безделье писать и говорить не хотим. Шел ты и стоял на своих землях, а на наши данные земли не наступал и вреда им никакого не делал; так зачем было нам к тебе писать о твоих землях? Как хотел, так на них и стоял; если какую им истому сделал, то сам знаешь. А если магистр и вся Ливонская земля вопреки крестному целованию и утвержденным грамотам к тебе приезжали и церкви наши русские разорили, то за эти их не правды огонь, меч и расхищение на них не перестанут, пока не обратятся и не исправятся". Король отвечал: "Ты называешь Ливонию своею; но как же при деде твоем была лютая война у Москвы с ливонцами и прекращена перемирием? Какой государь с своими подданными перемирие заключает?" Но все это остроумие, желание доказать друг другу свои права на Ливонию ни к чему не могли повести: дело могло решиться только оружием.
В то время как Московское государство, чувствуя необходимость сообщения с Западною Европою, с такими усилиями старалось овладеть берегами Балтийского моря, морские государства Западной Европы чувствовали столь же сильное стремление в противоположную сторону - к богатому Востоку, и следствием этого стремления было заведение торговых сношений России с Англиею на пустынных берегах Белого моря, которые долго должны были заменять для Московского государства заветные берега балтийские. В половине XVI века английские купцы заметили, что запрос на их товары в дальних и ближних странах уменьшается, цены их понизились, несмотря на то что английские купцы сами отвозили их в иностранные гавани, между тем как требования на иностранные товары увеличились, цены их возвысились чрезмерно. Это обстоятельство заставило сильно задуматься лучших граждан лондонских; они стали искать средств, как помочь горю, и остановились на том же самом, которое обогатило португальцев и испанцев - именно на открытии новых стран, новых торговых путей. После долгих совещаний с знаменитым мореплавателем Себастианом Каботою они решились отправить три корабля для открытия северных частей света и новых рынков для сбыта английских товаров. Составилась компания, каждый член которой должен был внести 25 фунтов стерлингов; этим средством собрали 6000 фунтов, купили три корабля и отправили их в северные моря под начальством Гюга Уилльоуби и Ричарда Ченслера. Экспедиция отправилась 20 мая 1553 года; буря разнесла флот, и Ченслер на своем корабле "Edward Bonaventure" один достиг Вардегуза в Норвегии - места, где он условился соединиться с Уилльоуби. Но, потерявши семь дней в напрасном ожидании, он решился ехать далее и благодаря постоянному дню, царствовавшему в это время в полярных странах, скоро (24 августа) достиг большого залива, в котором заметил несколько рыбачьих лодок; рыбаки, испуганные появлением большого, никогда не виданного ими прежде судна, хотели было убежать, но были схвачены и приведены пред Ченслера, который ободрил их ласковым приемом; после этого окрестные жители начали приезжать с предложением съестных припасов. Англичане узнали от них, что страна называется Россиею или Московиею и управляются царем Иваном Васильевичем, под властию которого находятся обширные земли. Русские в свою очередь спросили у англичан, откуда они. Те отвечали, что они посланы королем Эдуардом VI, должны доставить от него некоторые вещи царю, ищут они только дружбы государя русского и позволения торговать с его народом, от чего будет большая выгода и для русских, и для англичан. Между тем местное начальство - выборные головы холмогорские отписали к царю о прибытии иностранцев, спрашивая, что с ними делать. Царь отвечал, чтоб пригласили англичан приехать к нему в Москву, если же они не согласятся на такое долгое и трудное путешествие, то могут торговать с русскими. Но Ченслер не испугался долгого и трудного пути и отправился в Москву еще до прихода ответной грамоты царской; тщетно выборные головы откладывали день за днем его поездку под разными предлогами, все дожидаясь вестей из Москвы, Ченслер объявил им решительно, что если они не отпустят его в Москву, то он отплывет тотчас же назад в свою землю.
Прожив 13 дней в Москве, Ченслер позван был к государю, которого увидал сидящим на троне, с золотою короною на голове, в золотом платье, с богатым скипетром в руке; в наружности Иоанна Ченслер нашел величие, сообразное с его высоким положением. Прием и угощение Ченслера последовали по обычному церемониалу приема и угощения послов. Получив от Иоанна грамоту, содержавшую благоприятный ответ на грамоту Эдуарда, в которой король просил у всех государей покровительства капитану Уилльоуби, Ченслер отправился в Англию, где уже не нашел в живых Эдуарда; наместо его царствовала Мария. От имени новой королевы и мужа ее, Филиппа Испанского, Ченслер явился снова послом в Москве в 1555 году; с ним приехали и двое агентов компании, составлявшейся для торговли с Россиею. Ченслер и товарищи его были приняты милостиво царем, после чего приступили к переговорам с дьяком Висковатовым и лучшими купцами московскими насчет будущей деятельности компании. Переговоры кончились тем, что англичане получили следующую льготную грамоту: 1) члены, агенты и служители компании имеют свободный путь всюду, везде имеют право останавливаться и торговать со всеми беспрепятственно и беспошлинно, также отъезжать во всякие другие страны; 2) ни люди, ни товары не могут быть нигде задержаны ни за какой долг или поруку, если сами англичане не суть главные должники или поручники, ни за какое преступление, если не сами англичане его совершили; в Случае преступления англичанина дело выслушивает и решает сам царь; 3) англичане имеют полную свободу нанимать себе разного рода работников, брать с них клятву в точном исполнении обязанностей, при нарушении клятвы наказывать и отсылать их, нанимать других на их место; 4) главный фактор, назначенный компаниею в Россию, управляет всеми англичанами, находящимися здесь, чинит между ними суд и расправу; 5) если кто-нибудь из англичан ослушается фактора, то русские, как правительственные лица, так и простые люди обязаны помогать ему приводить ослушника в повиновение; 6) обещается строгое и скорое правосудие английским купцам при их жалобах на русских людей; 7) если кто-нибудь из англичан будет ранен или убит в России, то обещается строгий и немедленный сыск, и преступник получит должное и скорое наказание в пример другим. Если случится, что служители купцов английских будут подвергнуты за какое-нибудь преступление смертной казни или другому наказанию, то имущество и товары хозяев их не могут быть отобраны в казну; 8) если англичанин будет арестован за долг, то пристав не может вести его в тюрьму, прежде нежели узнает, главный фактор или депутаты будут ли поруками за арестованного? Если будут, то арестованный освобождается.
Во время перемирия происходили ссылки между двумя дворами о разных делах. В 1550 году приезжал в Москву посол Станислав Едровский, через которого король велел сказать Иоанну: "Докучают нам подданные наши, жиды, купцы государства нашего, что прежде изначала при предках твоих вольно было всем купцам нашим, христианам и жидам, в Москву и по всей земле твоей с товарами ходить и торговать; а теперь ты жидам не позволяешь с товарами в государство свое въезжать". Иоанн отвечал: "Мы к тебе не раз писали о лихих делах от жидов, как они наших людей от христианства отводили, отравные зелья к нам привозили и пакости многие нашим людям делали; так тебе бы, брату нашему, не годилось и писать об них много, слыша их такие злые дела". Еще при жизни Сигизмунда Старого жиды брестские были выгнаны из Москвы и товары их сожжены за то, что они привозили продавать мумею. Важнее для обоих государств было требование Иоанна от короля: "Я послал грамоты всем своим порубежным наместникам, чтоб на наших землях позволяли твоим сторожам стеречь прихода татарского, и велел своим наместникам беречь твоих сторожей, чтоб им от наших людей обид никаких не было. И ты бы также в Каневе и в Черкасах своим наместникам приказал накрепко, чтоб они на своих землях нашим сторожам места дали, и какие вести у твоих наместников про татар будут, и они б наших наместников без вести не держали". Король показал было большую учтивость: без окупа освободил из плена старого воеводу, князя Михайлу Булгакова-Голицу, и прислал его в Москву. Царь принял старика очень ласково, к руке звал, о здоровье спросил, велел ему сесть, пожаловал шубою и звал обедать; Голица бил челом, что он истомился, и царь велел ему ехать на подворье, а от стола своего послал к нему с кушаньем. Но и этот поступок не повел к большой приязни между двумя государями, потому что непризнание царского титула со стороны короля постоянно раздражало Иоанна; в наказе послу Астафьеву, отправлявшемуся в Литву, читаем: "Станут говорить: прежде московские писались всегда великими князьями, а теперь государь по какой причине пишется царем? Отвечать: государь наш учинился на царстве по прежнему обычаю, как прародитель его великий князь Владимир Мономах венчан в царство Русское, когда ходил ратью на царя греческого Константина Мономаха, и царь Константин Мономах тогда добил ему челом и прислал ему дары: венец царский и диадему - с митрополитом Ефесским, кир Неофитом, и на царство его митрополит Неофит венчал, и с этого времени назывался царь и великий князь Владимир Мономах. А государя нашего венчал на царство Русское тем же венцом отец его Макарий митрополит, потому что теперь землею всею Русскою владеет государь наш один". Эти объяснения не помогали: король не называл Иоанна царем в своих грамотах, за это Иоанн в ответных грамотах не писал Сигизмунда-Августа королем, гонцы не брали таких грамот и уезжали с пустыми руками.
Так было до Казанского похода; после взятия Казани, в ноябре 1552 года, приехал в Москву Ян Гайко, присланный от виленского епископа и двоих Радзивиллов (Николая Черного и Николая Рыжего), самых могущественных вельмож в Литве, к митрополиту Макарию и боярам - князю Ивану Михайловичу Шуйскому и Даниилу Романовичу Юрьеву. Гайко был принят Макарием и двумя этими боярами в митрополичьем доме, причем присутствовали трое владык, архимандриты и игумены. Митрополит спрашивал о здоровье пославших сидя, а бояре - вставши; митрополит звал Гайка к руке, и посол целовал его руку; но когда бояре позвали его к руке и спросили о здоровье, то он, отступя, ударил им челом; после приема посол обедал у митрополита. В грамоте, посланной с Гайком, епископ и Радзивиллы писали, чтоб митрополит и бояре наводили государя на вечный мир и чтоб для его заключения московские послы приехали в Литву. Митрополит по царскому приказанию отвечал Гайку, что он привез грамоту о государских делах, а не о церковных, государские же земские дела до митрополита не касаются, о них ответ дадут епископу и панам государские бояре; он же митрополит, если бог даст, по времени господину и сыну своему царю и великому князю Ивану станет напоминать и на то его наводить, чтоб разлития крови христианской не было. Бояре отвечали панам, что вся вражда между государями пошла и ссылки прекратились оттого, что король не дает Иоанну царского титула, а царь за это не называет Сигизмунда-Августа королем. "Мы думаем, - писали бояре, - что в Великом княжестве Литовском старые паны радные еще есть и того не забыли, что никогда наши государи наперед послов своих не посылали; великий князь Василий, несмотря на просьбы императора и папы, даже и на границу послов своих не отправил для переговоров с литовскими послами; отец короля Сигизмунда не добился этого и в малолетство Иоанна, а теперь государь уже не малолетный и врагов своих победил, Казань взял. Мы не только государю, но даже своим дядьям и братьям грамоты вашей показать не смели".
В 1553 году приехали послы от короля - Довойна и Волович. Царь не позвал их к руке, не пригласил к обеду и верющую грамоту велел отдать им назад, потому что царского имени в ней не было. Послы говорили, что прежде толков о титуле нужно заключить вечный мир, для которого Иоанн должен уступить королю все завоеванные прежде у Литвы земли; после этого уже можно начать дело о титуле, на который король не прежде может согласиться, как получив согласие императора и папы. Бояре отвечали, что император и папа давно называют московских государей царями и что прежде решения о титуле никакого дела делать не станут. Послы уехали. Тогда царь созвал бояр и говорил им: "Нам следовало бы за свое имя стоять крепко; но теперь казанские люди еще не поукрепились совершенно, и мне кажется, что для казанского дела надобно заключить с королем перемирие на год или на два, чтоб в это время можно было Казань укрепить, а после этого будем стоять за свое имя крепко". Бояре отвечали, что надобно заключить перемирие именно для казанского дела; послов воротили с дороги, и заключили перемирие на два года. Мы видели, что до сих пор для оправдания принятого им царского титула Иоанн указывал только на Владимира Мономаха; теперь нашлись другие оправдания, и московским послам, отправленным в Литву для подтверждения двухлетнего перемирия, дан был такой наказ: "Когда спросят: почему великий князь называется царем? Отвечать: прародитель его, великий князь Владимир Святославович, как крестился сам и землю Русскую крестил, так царь греческий и патриарх венчали его на царство Русское, и он писался царем, а как преставился, то и образ его на иконах пишут царем; потом говорить о Мономахе; наконец, сказать, что царство Казанское взято и потому Иоанн сделался царем".
Скоро взято было и другое царство - Астраханское. Иоанн послал объявить об этом королю. Посланному, между прочим, дан был наказ: "Спросят: черкесы почему государя вашего холопы? Отвечать: черкесы - государей наших старинные холопы, потому что бежали из Рязани". Поздравить Иоанна со взятием Астрахани король послал дворянина своего, пана Тишкевича. Тишкевич был русский, православного исповедания и потому просил, чтоб ему было позволено принять благословение у митрополита. Царь назначил день, когда быть Тишкевичу у Макария, и послал сказать последнему, чтоб велел убрать у себя палату Столовую, где будет принимать посла, и чтоб на дворе у него было все прибрано, а во время приема были бы у него владыки и архимандриты все, которые в Москве, и было бы у него все порядочно (чиповно). Митрополит принял Тишкевича по-царски, как царь принимал обыкновенно послов, спросил у него, какого он закона, и, когда Тишкевич отвечал, что греческого, дал ему наставление о вере и благословил. Тишкевич говорил наедине митрополиту, что по рубежам литовским живут все христиане греческого закона, которые скорбят, что между государями вражда, и по всему видно, что скоро наступит кровопролитие. Тишкевич просил, чтоб митрополит уговорил Иоанна отправить к королю послов для заключения вечного мира, но прибавил, что он говорит это от себя, потому что, как слышал он от литовских панов, польские паны всею Радою беспрестанно толкуют королю, чтоб он начал войну с московским государем, о христианстве же польские паны не заботятся; они определили, чтоб королю послов своих в Москву не отправлять. А литовские паны все скорбят, что между государями гнев воздвигается, и о христианстве жалеют. Митрополит отвечал, что так как Тишкевич говорил это от себя и приказа и письма с ним ни от кого нет, то бить челом государю нельзя; вражда же между государями идет за одно государское имя.
Перемирие исходило. Виленский епископ Павел и виленский воевода Радзивилл прислали виленского купца Дементия с грамотою к митрополиту и князю Ивану Михайловичу Шуйскому, просили, чтоб они постарались о продлении перемирия. Дементий, подобно Тишкевичу, объявил, что это посылка тайная, потому что польская Рада хочет войны. Митрополит отвечал, что, хотя это и не его дело, однако, видя раденье епископа и Радзивилла, как пастырь добрый, берется склонить бояр и царя к миру. Иоанн, занятой войною шведскою, дал опасную грамоту на послов литовских, причем отправлены были также списки с грамот императора Максимилиана и султана Солимана, где московский государь называется царем. В 1556 году приехал посол, князь Збаражский, и заключил перемирие на шесть лет; о титуле не сговорились. Боярин Воронцов и казначей Сукин, отправленные в Литву для подтверждения перемирия, должны были повторить королю о праве Иоанна на царский титул с новыми прибавлениями, а именно: выставлено уже происхождение Рюрика от императора Августа; в заключение сказано: "А теперь не только на Русском господарстве бог нас учинил с этим титулом, но и Казанского и Астраханского государств титулы царские бог на нас положил".
Мы видели, что Иоанн не хотел заключать вечного мира с Литвою, желая непременно возвратить от нее свою отчину - Киев и другие русские города; несогласие короля признать царский титул московского государя должно было ускорить разрыв; несмотря на то, перемирие продолжалось - сперва для казанского дела, потом для шведской войны; наконец Иоанн обратил все свое внимание на Ливонию; прибрежье Балтийское явилось в его глазах важнее Приднепровья; война с Литвою отлагалась, таким образом, опять на неопределенное время; между тем должно было действовать и против крымского хана, отвлекать его от нападений на московские украйны, а с успехом действовать против Крыма можно было только в союзе с Литвою, владевшей низовьями Днепра. В феврале 1558 года пришла в Москву весть, что крымский царевич повоевал в Литовской земле и на Подолье многие места и досаду Литовской земле учинил многую. Царь созвал бояр и говорил им: "С крымским мы оставили дело о дружбе; он был в дружбе с королем, а теперь и королю сделал досаду большую; так теперь, пока они не помирились, задрать короля о дружбе, чтоб отвести его от крымского". Приговорили послать к королю с грамотою Романа Алферьева, предложить Литве союз против Крыма. Алферьев, возвратившись из Литвы, сказывал, что присылка царская королю и всей Раде была за большую честь, все люди его приезду были рады и честь ему была большая; только паны опасаются одного, что турецкий султан за крымского хана вступится, а царь в своем слове не устоит и, когда Литва будет воевать с турками, возьмет у нее города. Королевский посол Василий Тишкевич спросил Алексея Адашева, высланного к нему для переговоров, на каких условиях хочет Иоанн заключить вечный мир. В ответе Адашева высказалось ясно, как Иоанн, занявшись с обычною своею страстию делами ливонскими, переменил мысли относительно Литвы. "Прежние дела должно все отложить, - сказал Адашев, - и делать между государями доброе дело на избаву христианам; если же станем говорить по прежнему обычаю, станем просить у вас Кракова, Киева, Волынской земли, Подолья, Полоцка, Витебска и все города русские станем звать готовою вотчиною своего государя, а вы станете просить Смоленска, Северской страны, Новгорода Великого, то такими нелепыми речами дело сделается ли?" Адашев требовал, чтоб вечный мир заключен был по перемирной грамоте, но Тишкевич отвечал, что так мириться нельзя, что Москва должна возвратить Литве все завоевания отца и деда Иоаннова. "Пишет Златоуст в Златоструе, - говорил Тишкевич, - что у одного человека на дворе была змея, съела у него детей и жену, да еще захотела с ним вместе жить; мир, какого вы хотите, похож на это: съевши жену и детей, змея съест и самого человека. Нынешний государь ваш, конечно, не таков, и видим, что он всякие дела по боге делает, христианство исправляет и утверждает, по всей его державе христианство и церкви христианские цветут, как в старину в Иерусалиме при равноапостольном царе Константине. Но нашему государю, не взявши своих отчин, мириться нельзя; какой это мир - взявши, да не отдать!" Адашев отвечал: "Паны! Положите вы на своем разуме: как говорить то, чего и во сне не пригрезится? Как тому взойти, что гнило посеяно? - Только понапрасну истому принимать". Тишкевич объявил последнее слово: без возвращения Смоленска миру вечному не быть, причем очень откровенно высказал опасения литовских панов: "В условия вечного мира будет внесено, что стоять на крымского заодно; но крымский - присяжник турецкого, турецкий за крымского наступит на нашего государя, ваш государь нашему тогда не поможет, и наш до конца свою отчину погубит". Адашев этот страх отговаривал, утверждал, что царь будет заодно с королем на всех врагов, но Тишкевич не оставлял своих сомнений и говорил: "Если бы образцов не было, а то образцы живые: отец и дед вашего государя что сделали с Литвою? Избавившись от крымского, вам не на кого больше броситься, как на нас. Миру вечному теперь быть нельзя, а доброе перемирье чем не мир?" Тишкевич просил, чтоб перемирие, заключенное на шесть лет князем Збаражским, продлить еще на несколько лет, но царь не согласился. В заключение переговоров посол просил Иоанна от имени королевского помириться с ливонцами; Иоанн отвечал: "Ливонцы, извечные наши данщики, церкви божие разорили, образам божиим поругались и нам в наших данях не исправились; за такие свои дела от нас наказанье и приняли; сумеют к богу исправиться и своим челобитьем наш гнев утолить, тогда мы их пожалуем".
Литовское правительство откровенно призналось, что не хочет союза с Москвою против татар, потому что Москва опаснее для нее, чем Крым! Чего прежде не было, московские ратные люди плавали по Днепру, иногда, воюя с крымцами, переходили на западную его сторону, сторожа московские стояли по Днепру. В Москве старались предупредить жалобы на это; послу Ивову, отправленному к королю с исчислением обид, нанесенных литовцами купцам московским и порубежникам, был дан такой приказ: "Станут говорить: та ли государя вашего правда, что в отчину нашего государя, в Днепр, вступается и людей своих на Днепре ставит, вотчины черкасские люди его пустошат и рыболовов грабят? Отвечать: государь наш в королевские земли и воды не вступается ничем, рыболовов наши люди не грабят и вотчин черкасских не пустошат; а стоят наши люди на Днепре, берегут христианство от татар, и от этого стоянья их на Днепре не одним нашим людям оборона, но и королевской земле всей защита; бывал ли хотя один татарин за Днепр с тех пор, как наши люди начали стоять на Днепре? За такую христианскую оборону надобно было вам наших людей чтить, а вместо того королевские козаки беспрестанно крадут у них лошадей. Мы дел государских не знаем, как между государями о Днепре написано. А если о Днепре между государями и письма нет, не положено, в чьей он стороне, так он божий! Кто захочет, тот на нем и стоит. До сих пор мы не слыхали, что против Крыма Днепр королевский; нам кажется, что Днепр наш, потому что течет из земли нашего государя". Но в Литве дело шло не о Днепре.
Дела ливонские заставляли Иоанна желать вечного мира и союза с Литвою; но эти дела не только не могли повести к вечному миру, а ускорили еще разрыв. 16 сентября 1559 года между ливонским правительством и Сигизмундом-Августом заключен был в Вильне договор, по которому король обязался защищать орденские владения от Москвы; за это архиепископ и магистр отдали ему 9 волостей под залог с условием, что если они захотят их после выкупить, то должны заплатить 700000 польских гульденов. Сигизмунд-Август обязался прежде всего отправить посла в Москву с требованием, чтоб царь не вступался в Ливонию, потому что она отдалась под покровительство королевское. С этим требованием приехал в Москву в генваре 1560 года Мартин Володков. Отдавши королевскую грамоту, он просил повидаться с Адашевым и говорил ему: "Поляки всею землею хотят того, чтоб государь наш с вашим государем начал войну; но воевода виленский Николай Радзивилл и писарь литовский Волович стоят крепко, чтоб король с государем вашим был в любви. Поляки с Радзивиллом сильно бранятся, говорят, что воевода за подарки помогает русскому государю, говорят: нам Ливонской земли нельзя выдать, и не станет король за Ливонскую землю, то мы не станем его за короля держать; и приговорили накрепко, что королю к вашему государю посланника не отправлять. Так вы бы государя своего на то наводили, чтоб он отправил к нашему государю своего посланника, чтоб о Ливонской земле сговориться; тут уж непременно Радзивилл вступится в дело и приведет его к миру". Адашев отвечал, что государю к королю отправлять посла не годится, потому что король вступился в Ливонскую данную землю, и когда посол усумнился, точно ли Ливония должна платить дань государю московскому, то ему показали последнюю договорную грамоту с обязательством дерптского епископа платить по гривне с человека. На требование королевское не вступаться в Ливонию Иоанн отвечал: "Тебе очень хорошо известно, что Ливонская земля от предков наших по сие время не принадлежала никакому другому государству, кроме нашего, платила нам дань, а от Римского государства избирала себе духовных мужей и магистров для своего закона по утвержденным грамотам наших прародителей. Ты пишешь, что когда ты вздумал идти войною на Ливонскую землю, то я за нее не вступался и тем показал, что это не моя земля; знай, что по всемогущего бога воле начиная от великого государя русского Рюрика до сих пор держим Русское государство и, как в зеркале смотря на поведение прародителей своих, о безделье писать и говорить не хотим. Шел ты и стоял на своих землях, а на наши данные земли не наступал и вреда им никакого не делал; так зачем было нам к тебе писать о твоих землях? Как хотел, так на них и стоял; если какую им истому сделал, то сам знаешь. А если магистр и вся Ливонская земля вопреки крестному целованию и утвержденным грамотам к тебе приезжали и церкви наши русские разорили, то за эти их не правды огонь, меч и расхищение на них не перестанут, пока не обратятся и не исправятся". Король отвечал: "Ты называешь Ливонию своею; но как же при деде твоем была лютая война у Москвы с ливонцами и прекращена перемирием? Какой государь с своими подданными перемирие заключает?" Но все это остроумие, желание доказать друг другу свои права на Ливонию ни к чему не могли повести: дело могло решиться только оружием.
В то время как Московское государство, чувствуя необходимость сообщения с Западною Европою, с такими усилиями старалось овладеть берегами Балтийского моря, морские государства Западной Европы чувствовали столь же сильное стремление в противоположную сторону - к богатому Востоку, и следствием этого стремления было заведение торговых сношений России с Англиею на пустынных берегах Белого моря, которые долго должны были заменять для Московского государства заветные берега балтийские. В половине XVI века английские купцы заметили, что запрос на их товары в дальних и ближних странах уменьшается, цены их понизились, несмотря на то что английские купцы сами отвозили их в иностранные гавани, между тем как требования на иностранные товары увеличились, цены их возвысились чрезмерно. Это обстоятельство заставило сильно задуматься лучших граждан лондонских; они стали искать средств, как помочь горю, и остановились на том же самом, которое обогатило португальцев и испанцев - именно на открытии новых стран, новых торговых путей. После долгих совещаний с знаменитым мореплавателем Себастианом Каботою они решились отправить три корабля для открытия северных частей света и новых рынков для сбыта английских товаров. Составилась компания, каждый член которой должен был внести 25 фунтов стерлингов; этим средством собрали 6000 фунтов, купили три корабля и отправили их в северные моря под начальством Гюга Уилльоуби и Ричарда Ченслера. Экспедиция отправилась 20 мая 1553 года; буря разнесла флот, и Ченслер на своем корабле "Edward Bonaventure" один достиг Вардегуза в Норвегии - места, где он условился соединиться с Уилльоуби. Но, потерявши семь дней в напрасном ожидании, он решился ехать далее и благодаря постоянному дню, царствовавшему в это время в полярных странах, скоро (24 августа) достиг большого залива, в котором заметил несколько рыбачьих лодок; рыбаки, испуганные появлением большого, никогда не виданного ими прежде судна, хотели было убежать, но были схвачены и приведены пред Ченслера, который ободрил их ласковым приемом; после этого окрестные жители начали приезжать с предложением съестных припасов. Англичане узнали от них, что страна называется Россиею или Московиею и управляются царем Иваном Васильевичем, под властию которого находятся обширные земли. Русские в свою очередь спросили у англичан, откуда они. Те отвечали, что они посланы королем Эдуардом VI, должны доставить от него некоторые вещи царю, ищут они только дружбы государя русского и позволения торговать с его народом, от чего будет большая выгода и для русских, и для англичан. Между тем местное начальство - выборные головы холмогорские отписали к царю о прибытии иностранцев, спрашивая, что с ними делать. Царь отвечал, чтоб пригласили англичан приехать к нему в Москву, если же они не согласятся на такое долгое и трудное путешествие, то могут торговать с русскими. Но Ченслер не испугался долгого и трудного пути и отправился в Москву еще до прихода ответной грамоты царской; тщетно выборные головы откладывали день за днем его поездку под разными предлогами, все дожидаясь вестей из Москвы, Ченслер объявил им решительно, что если они не отпустят его в Москву, то он отплывет тотчас же назад в свою землю.
Прожив 13 дней в Москве, Ченслер позван был к государю, которого увидал сидящим на троне, с золотою короною на голове, в золотом платье, с богатым скипетром в руке; в наружности Иоанна Ченслер нашел величие, сообразное с его высоким положением. Прием и угощение Ченслера последовали по обычному церемониалу приема и угощения послов. Получив от Иоанна грамоту, содержавшую благоприятный ответ на грамоту Эдуарда, в которой король просил у всех государей покровительства капитану Уилльоуби, Ченслер отправился в Англию, где уже не нашел в живых Эдуарда; наместо его царствовала Мария. От имени новой королевы и мужа ее, Филиппа Испанского, Ченслер явился снова послом в Москве в 1555 году; с ним приехали и двое агентов компании, составлявшейся для торговли с Россиею. Ченслер и товарищи его были приняты милостиво царем, после чего приступили к переговорам с дьяком Висковатовым и лучшими купцами московскими насчет будущей деятельности компании. Переговоры кончились тем, что англичане получили следующую льготную грамоту: 1) члены, агенты и служители компании имеют свободный путь всюду, везде имеют право останавливаться и торговать со всеми беспрепятственно и беспошлинно, также отъезжать во всякие другие страны; 2) ни люди, ни товары не могут быть нигде задержаны ни за какой долг или поруку, если сами англичане не суть главные должники или поручники, ни за какое преступление, если не сами англичане его совершили; в Случае преступления англичанина дело выслушивает и решает сам царь; 3) англичане имеют полную свободу нанимать себе разного рода работников, брать с них клятву в точном исполнении обязанностей, при нарушении клятвы наказывать и отсылать их, нанимать других на их место; 4) главный фактор, назначенный компаниею в Россию, управляет всеми англичанами, находящимися здесь, чинит между ними суд и расправу; 5) если кто-нибудь из англичан ослушается фактора, то русские, как правительственные лица, так и простые люди обязаны помогать ему приводить ослушника в повиновение; 6) обещается строгое и скорое правосудие английским купцам при их жалобах на русских людей; 7) если кто-нибудь из англичан будет ранен или убит в России, то обещается строгий и немедленный сыск, и преступник получит должное и скорое наказание в пример другим. Если случится, что служители купцов английских будут подвергнуты за какое-нибудь преступление смертной казни или другому наказанию, то имущество и товары хозяев их не могут быть отобраны в казну; 8) если англичанин будет арестован за долг, то пристав не может вести его в тюрьму, прежде нежели узнает, главный фактор или депутаты будут ли поруками за арестованного? Если будут, то арестованный освобождается.