Страница:
ДОПОЛНЕНИЯ КО ВТОРОМУ ТОМУ
Изложенный нами во втором томе взгляд на междукняжеские отношения встретил с разных сторон возражения, когда впервые был высказан в книге нашей: "История отношений между русскими князьями Рюрикова дома". Теперь считаем не бесполезным разобрать эти возражения.
Г. Кавелин в рецензии своей, напечатанной в "Современнике" 1847 года, представил следующие возражения:
"Г. Соловьев говорит о родовых отношениях, потом о государственных, которые сначала с ними боролись и, наконец, их сменили. Но в каком отношении они находились между собою, откуда взялись государственные отношения в нашем быту вслед за родовыми - этого он не объясняет или объясняет слишком неудовлетворительно. Во-первых, он не показывает естественной преемственности быта юридического после родового, во-вторых, взгляд его не вполне отрешился от преувеличений, которые так изукрасили древнюю Русь, что ее нельзя узнать. Правда, его взгляд несравненно простее, естественнее, но надо было сделать еще один шаг, чтоб довершить полное высвобождение древней русской истории от несвойственных ей представлений, а его-то г. Соловьев и не сделал. Этим и объясняется, почему автор по необходимости должен был прибегнуть к остроумной, но неверной гипотезе о различии новых княжеских городов от древних вечевых для объяснения нового порядка вещей, народившегося в Северо-Восточной России. Представляя себе в несколько неестественных размерах Владимирскую и Московскую Русь, г. Соловьев увидел в них то, что они или вовсе не представляли, или представляли, но не в том свете, который им придает автор.
Оттого у г. Соловьева между Русью до и после XIII века целая пропасть, которую наполнить можно было чем-нибудь внешним, не лежавшим в органическом развитии нашего древнейшего быта. Таким вводным обстоятельством является у автора система новых городов; вывести эту систему из родовых начал, наполнявших своим развитием государственную историю России до Иоанна III, нет никакой возможности. Объяснимся. Мы уже сказали, что государственный, политический элемент один сосредоточивает в себе весь интерес и всю жизнь древней Руси. Если этот элемент выразился в родовых, патриархальных формах, ясно, что в то время они были высшей и единственно возможной формой быта для древней Руси. Никаких сильных переворотов во внутреннем составе нашего отечества не происходило; отсюда можно apriori безошибочно заключить, что все изменения, происшедшие постепенно в политическом быту России, развились органически из самого патриархального, родового быта. В самом деле, мы видим, что история наших князей представляет совершенно естественное перерождение кровного быта в юридический и гражданский. Сначала князья составляют целый род, владеющий сообща всею Русскою землею. Отношений по собственности нет и быть не может, потому что нет прочной оседлости. Князья беспрестанно переходят с места на место, из одного владения в другое, считаясь между собою только по родству, старшинством. Впоследствии они начинают оседаться на местах. Как только это сделалось, княжеский род раздробился на ветви, из которых каждая стала владеть особенным участком земли - областью или княжеством. Вот первый шаг к собственности. Правда, в каждой отдельной территории продолжался еще прежний порядок вещей: общее владение, единство княжеской ветви, им обладавшей, и переходы князей. Но не забудем, что эти территории были несравненно меньше, княжеские ветви малочисленнее; стало быть, теперь гораздо легче могла возникнуть мысль, что княжество ни более, ни менее, как княжеская вотчина, наследственная собственность, которою владелец может распоряжаться безусловно. Когда эта мысль, конечно бессознательно, наконец укрепилась и созрела, территориальные, владельческие интересы должны были одержать верх над личными, т. е., по-тогдашнему, кровными и родственными… Братья между собою считались старшинством и, таким образом, даже по смерти отца составляли целое, определяемое постоянными законами, но дети каждого из них имели ближайшее отношение к отцу и только второстепенное, посредственное - к роду. Для них их семейные интересы были главное и первое, род был уже гораздо дальше и не мог так живо, всецело поглощать их внимание и любовь. Прибавьте к этому, что и для их отца выгоды своей семьи были близки и, во многих случаях приходя в столкновение с выгодами рода, могли их перевешивать. Но пока род был немногочислен и линии еще недалеко разошлись, род еще мог держаться, а что ж должно было произойти, когда после родоначальника сменились три, четыре поколения, когда каждая княжеская линия имела уже свои семейные и родовые предания, а общеродовые интересы ступили на третье, четвертое место? Естественно, к роду, обратившемуся теперь в призрак, все должны были охладеть. Вследствие чего же? Вследствие того, что вотчинное, семейное начало, нисходящие разорвали род на самостоятельные, друг от друга независящие части или отрасли. Этот процесс повторялся несколько раз: из ветвей развивались роды. Эти роды разлагались семейным началом и т.д. до тех пор, пока родовое начало не износилось совершенно".
Объяснимся и мы теперь, с своей стороны. Г. Кавелин говорит: "Сначала князья составляют целый род, владеющий сообща всею Русскою землею. Князья беспрестанно переходят с места на место; впоследствии они начинают оседаться на местах. Вот первый шаг к собственности". Но спрашиваем: почему же они вдруг начинают оседаться на местах? Что их к этому принудило? Решение этого-то вопроса, отыскание причины, почему князья начинают усаживаться на местах, и есть главная задача для историка. Князья могли усесться только тогда на местах, когда получили понятие об отдельной собственности, а по мнению г. Кавелина, выходит наоборот: у него следствие поставлено причиною, и как произошло основное явление - не объяснено. "Правда, - говорит он, - в каждой отдельной территории продолжался еще прежний порядок вещей: общее владение, единство княжеской ветви, им обладавшей, и переходы князей. Но не забудем, что эти территории были несравненно меньше, княжеские ветви малочисленнее; стало быть, теперь гораздо легче могла возникнуть мысль, что княжество ни более ни менее, как княжеская отчина, наследственная собственность". Но не забудем, что, когда территория меньше, когда княжеская ветвь малочисленнее, тогда-то и представляется полная возможность развиваться родовым отношениям, укорениться понятию об общем владении, потому что обширная территория и многочисленность княжеских ветвей всего более содействуют раздроблению рода, порванию родовой связи; таким образом, здесь г. Кавелин причиною явления ставит то, что должно необходимо вести к следствиям противоположным, но нам не нужно возражать г. Кавелину, он сам себе возражает: "Пока род, - говорит он, - был немногочислен и линии еще не далеко разошлись, род еще мог держаться, а что ж должно было произойти, когда после родоначальника сменились три, четыре поколения, когда княжеская линия имела уже свои семейные и родовые предания и общеродовые интересы ступили на третье, четвертое место? Естественно, к роду должны были все охладеть". Разве здесь не противоречие? Сперва говорится, что родовое начало рушится, когда княжеская ветвь становится малочисленнее, а потом утверждают, что родовое начало ослабело вследствие разветвления рода! Род раздробляется вследствие разветвления, к роду все должны были охладеть. Вследствие чего же, спрашивает г. Кавелин и отвечает: "Вследствие того, что вотчинное, семейное начала нисходящие разорвали род на самостоятельные, друг от друга независящие части или отрасли". Но теперь, когда большой род разорвался на малые роды или семьи, то что мешает им развиваться опять в роды или большие семьи? Быть может, малочисленность ветвей, как прежде говорил г. Кавелин? Нет, ничто не мешает. "Этот процесс, - говорит г. Кавелин, - повторялся несколько раз; из ветвей развивались роды. Эти роды разлагались семейным началом и т.д. до тех пор, пока родовое начало не износилось совершенно".
Итак, сначала говорилось, что родовое начало ослабевало вследствие малочисленности княжеской ветви, потом говорилось, что оно ослабевало вследствие разветвления рода, многочисленности его членов; наконец, показали нам, что ни то, ни другое не могло уничтожить родовых отношений, ибо когда род раздробится на несколько отдельных княжеских линий, то эти линии стремятся опять развиваться в роды, следовательно, малочисленность княжеской ветви нисколько этому не мешает; что же уничтожило родовые отношения? Да так, ничто, родовое начало износилось само собою! Как будто бы в истории и в природе вообще может что-нибудь исчезнуть, износиться само собою, без влияния внешних условий?
Нужно ли говорить, как приведенное мнение г. Кавелина соответствует действительности, фактам? Но оно именно явилось вследствие отрешенности от фактов, от всякой живой, исторической связи событий, от живых исторических взаимодействующих начал, между которыми главное место занимают личности исторических деятелей и почва, на которой они действуют, ее условия. Родовым княжеским отношениям нанесен был первый сильный удар, когда Северо-Восточная Русь отделилась от Юго-Западной, получила возможность действовать на последнюю благодаря деятельности Андрея Боголюбского; но как образовался характер, взгляд, отношения последнего, почему он пренебрег югом, почему начал новый порядок вещей, и почему этот порядок вещей принялся и укоренился на севере и не мог приняться на юге - это объяснит только исследование почвы севера и юга, а не сухое, отвлеченное представление о том, как семейное начало разлагало родовое, но не могло разложить, пока то само не износилось совершенно. Сперва старшие князья смотрели и могли только смотреть на младших как на равноправных родичей, ибо кроме вкорененных понятий не имели материальной силы, зависели от младших родичей, но потом явился князь, который, получив независимость от родичей, материальную силу, требует от младших, чтоб они повиновались ему беспрекословно; те ясно понимают, что он хочет переменить прежние родовые отношения на новые, государственные, хочет обращаться с ними не как с равноправными родственниками, но как с подручниками, простыми людьми; начинается продолжительная борьба, в которой мало-помалу младшие должны признать новые отношения, должны подчиниться старшему, как подданные государю. Историк смотрит на эту борьбу как на борьбу родовых отношений с государственными, начавшуюся в XII ч кончившуюся полным торжеством государственных отношений в XVI веке, а ему возражают, что он о государственных отношениях не должен говорить до самого Петра Великого, что со времен Андрея Боголюбского начинает господствовать семейное начало, которое разлагает, сменяет родовое, а до государственного еще далеко. Но, стало быть, Андрей Боголюбский переменил родовые отношения к Ростиславичам на семейные? Новые, подручнические отношения, каких не хотели признать Ростиславичи, выходят семейные, в противоположность родовым? Что может быть проще, естественнее, непосредственнее перехода от значения великого князя как старшего в роде, только зависимого от родичей, к значению государя, как скоро он получает независимость от родичей, материальную силу? А г. Кавелин говорит, что между этими двумя значениями целая пропасть, которую мы ничем не наполнили и которая, по его мнению, наполняется господством семейного начала.
Но г. Кавелин, объясняя исчезновение родового начала разложением его посредством начала семейного, изнашиванием без причины, без всякого постороннего влияния, отвергая объяснение наше относительно старых и новых городов, сам на стр. 194 принимает влияние городов за разлагающее родовой быт начало и упрекает нас в том, что мы не выставили его как движущее начало, тогда как мы именно выставили отношения городов движущим началом, выставили отношения новых городов к князьям главным условием в произведении нового порядка вещей и отношения старых городов условием для поддержания старого, потому что старые общины не понимали наследственности и потому препятствовали князьям усаживаться в одних и тех же волостях, смотреть на последние как на отдельную собственность; если старые общины переменяли иногда княжеские родовые счеты, то этим они подавали повод к усобицам, но не могли вести к разложению родового начала, ибо предпочтенное племя развивалось опять в род с прежними счетами и отношениями, а на отношения к старым общинам князья опереться не могли по шаткости, неопределенности этих отношений. Прежде г. Кавелин утверждает, что родовое начало исчезло само собою вследствие повторительного разложения семейным началом, без всякого участия посторонних условий, которых, по мнению г. Кавелина, вовсе не было на Руси, а потом подле семейного, или вотчинного, начала он ставит влияние общин на разложение родового быта. Мы видим здесь непоследовательность, противоречие, но все рады за автора, что он признал, наконец, возможность посторонних влияний, но если он признал влияние городов, то зачем же он так сильно вооружается на нас за то, что мы выставили это влияние, а не приняли его объяснения, по которому родовое начало должно было безо всякой причины, безо всякого постороннего влияния само собою износиться? Мы принимаем влияние городовых отношений, и он принимает теперь это влияние, следовательно, вопрос должен идти о том только, как рассматривать это влияние, а не о том, нужно или не нужно вводить его? Зачем же г. Кавелин говорит, что наша гипотеза о влиянии городовых отношений не нужна в науке?
Г. Кавелин утверждает, что рядом с родовыми, кровными, интересами у древних князей наших развивались и другие, владельческие, которые впоследствии мало-помалу вытеснили все другие. Он говорит: "Мы позволили себе даже пойти далее и утверждать в противность мнению г. Соловьева, что эти интересы уже стояли теперь на первом плане, но только прикрывались формами родовых отношений, так сказать, сдерживались ими, и потому-то борьба за старшинство, которою автор характеризует междукняжеские отношения в эту эпоху, не что иное, как выражение тех же владельческих стремлений, которые князья старались узаконить господствовавшим тогда родовым правом". Отвечаем: историку нет дела до владельческих интересов, отрешенно взятых, ему дело только до того, как выражались эти владельческие интересы, как владеют князья, что дает им возможность владеть теми или другими волостями, как эта возможность определяется ими самими и целым современным обществом, потому что только эти стремления характеризуют известный век, известное общество, а эта-то характеристика прежде всего и нужна для историка. Впрочем, это мнение о преобладании владельческих интересов более развито г. Погодиным, который в статье "О междоусобных войнах" выражается так:
"Где право, там и обида, говорит русская пословица. У нас же наследственное право состояло в одном семейном обычае, который искони передавался от отцов к детям, из рода в род, без всякой определенной формы, всего менее - юридической. Простираясь, по самому естеству вещей, только на ближайшее потомство и завися во многих отношениях от произвола действующих лиц, он подавал легко поводы к недоразумениям, спорам и, следовательно, войнам при всяких новыхслучаях вследствие неизбежного умножения княжеских родов. Присоедините бранный дух господствующего племени, избыток физической силы, неукротимость первых страстей. жажду деятельности, которая нигде более по переменившимся обстоятельствам не находила себе поприща, и вы поймете, почему междоусобия занимают самое видное место в нашей истории от кончины Ярослава до владычества монголов, 1054-1240. Впрочем, они были совсем не таковы, какими у нас без ближайшего рассмотрения представлялись и представляются. Итак, подвергнем их строгому, подробному химическому анализу или разложению и исследуем, за что, как, где, когда, кем они велися и какое могли иметь влияние на действующие лица, на всю землю и ее судьбы. Постараемся вести наши исследования путем строгим, математическим".
Мы видим здесь, что г. Погодин начинает свое исследование как должно, с главной причины разбираемого явления; указывает на главный источник - семейный обычай. Но, найдя главную причину, главный источник междоусобий в семейном обычае, мы должны, идя путем строгим,прежде всего исследовать, какой же это был семейный обычай, как подавал он поводы к спорам, какие это были новые случаи, зарождавшие войны? Для этого мы должны рассмотреть все междоусобные войны из года в год по летописям и, зная, что источник каждой войны заключался в семейном праве, должны объяснять, какая междоусобная война произошла вследствие каких семейных счетов и рассчетов, какое право по господствовавшим тогда понятиям имел известный князь считать себя обиженным и начинать войну; за то ли начата она, что младшему дали больше волостей, чем старшему, или старший обидел младшего, или, быть может, младший не уважил прав старшего? Так мы должны исследовать междоусобные войны, если хотим идти путем строгим, математическим. Но так ли поступает г. Погодин? Показав в начале статьи главную причину междоусобий в семейном обычае, он потом задает вопрос: за что князья воевали? и отвечает: "Главною причиною, источником, целью всех междоусобных войн были волости,т. е. владения. Переберите все войны и, в сущности, при начале или конце вы не найдете никакой другой причины, именно (начинает пересчитывать): Ростислав отнял Тмутаракань у Глеба Святославича, Всеслав полоцкий взял Новгород, Изяслав воротил себе Киев и отнял Полоцк у Всеслава" и проч.
Прежде всякого возражения попробуем взглянуть точно таким же образом на события всеобщей истории и начнем рассуждать так: главною причиною, источником, целью всех войн между народами в древней, средней и новой истории были волости, т. е. владения.
Переберите все войны и, в сущности, при начале или конце вы не найдете никакой другой причины, а именно: персы воевали с греками, взяли Афины и другие города, греки возвратили свои города от персов. Спартанцы воевали с афинянами, взяли Афины. Афиняне возвратили свой город от спартанцев. Филипп Македонский победил греков. Александр Македонский завоевал Персию. Римляне взяли Карфаген. Крестоносцы овладели Иерусалимом. Испанцы взяли Гренаду и т. д.
До сих пор мы думали, что историк обязан представлять события в связи, объяснять причины явлений, а не разрывать всякую связь между событиями; если один князь пошел и взял город, а другой пришел и отнял у него добычу, то неужели это только и значит, что князья воевали именно за этот город и, следовательно, война Юрия Долгорукого с племянником его Изяславом Мстиславичем совершенно похожа на войну карфагенян с римлянами, потому что и здесь и там воюют за волости. Войны характеризуются причинами, а не формою, которая постоянно везде и всегда одинакова. Г. Погодин назвал статью свою "Междоусобные войны", но из этой статьи нельзя догадаться, чтобы войны, о которых говорится, были междоусобные, в выписках из летописи читатель решительно не поймет, какие отношения между воюющими князьями, что они - независимые владельцы совершенно отдельных государств или есть между ними какая-нибудь связь. Видно, что они родня друг другу, но по каким отношениям действуют они, и какое значение имеют города, которые они отнимают друг у друга - этого не видно.
На пяти печатных листах помещены выписки из летописей и в конце статьи узнаем, что жили в старину князья, которые отнимали друг у друга владения - и только. Но взглянем на эти выписки. "1064 г. Ростислав отнял Тмутаракань у Глеба Святославича". Какая же причина этому явлению? Не знаем; по крайней мере, г. Погодин не объясняет нам ее; он говорит в другом месте, что Ростислав взял Тмутакарань безо всякого предлога. Да кто же такой был Ростислав? Он был сын старшего сына Ярославова, Владимира, князя новгородского; стало быть, и Ростислав был князь новгородский же? Нет, но каким же это образом могло случиться? Сын старшего сына Ярославова не получил не только старшего стола - Киева, но даже и отцовского стола - Новгорода, принужден добывать себе волость мечом? Это явление объясняется семейным обычаем, по которому Ростислав считался изгоем. Итак, причина взятия Тмутаракани Ростиславом у Глеба - был семейный обычай, который и сам г. Погодин в начале статьи поставил главною причиною междоусобий; вследствие того же семейного обычая происходили и другие междоусобия в волости Черниговской и Волынской. Волости раздавались вследствие родовых отношений, вследствие родового обычая (который г. Погодин называет семейным, боясь употребить слово родовой, как будто здесь дело в словах), на основании старшинства: старший получал больше, младший - меньше, обидапроисходила, если тот, кто считал себя старшим,получал меньше, нежели тот, кого он считал младшим или равным себе; обиженный начинал действовать вооруженною рукою, и происходило междоусобие. Отчего же происходило оно? Где главная его причина, источник? Родовой счет по старшинству, а не волость, которая сама условливается старшинством, междоусобие происходило от обиды, а обида - от неправильного, по мнению обиженного, счета, неправильного представления об его старшинстве. Я обижен потому, что мне дали мало, но почему я думаю, что мне дали мало - вот главная причина, ибо ее только я могу выставить при отыскании своего права. Но пусть говорят за нас сами действующие лица: по смерти в. к. Всеволода сын его Владимир сказал: "Если я сяду на столе отца своего, то будет у меня война с Святополком, потому что этот стол принадлежал прежде отцу его". Будет междоусобие, говорит Мономах, потому что(главная и единственная причина междоусобий!) Святополк старше меня: он сын старшего Ярославича, который прежде моего отца сидел на старшем столе. На этот раз Мономах не нарушил права старшинства, и междоусобия не было: с уничтожением причины уничтожилось и следствие, но по смерти Святополка Мономах принужден был нарушить право старшинства Святославичей черниговских, и отсюда междоусобие между Мономаховичами и Ольговичами. Послушаем опять, как рассуждают сами действующие лица, сами князья: Всеволоду Ольговичу удалось восстановить свое право старшинства и овладеть Киевом; приближаясь к смерти, он говорил: "Мономах нарушил наше право старшинства, сел в Киеве мимо отца нашего Олега, да и после себя посадил Мстислава, сына своего, а тот после себя посадил брата своего Ярополка; так и я сделаю то же, после себя отдаю Киев брату своему Игорю". Нарушение права старшинства Святославичей со стороны Мономаха и его потомков заставляет и Ольговича действовать таким же образом. Против этого, разумеется, должны были восстать Мономаховичи, и вот междоусобие. Но опять послушаем, какую причину этому междоусобию выставляет Мономахович Изяслав - опять те же родовые счеты, родовой обычай. "Я терпел Всеволода на столе киевском, - говорит Изяслав, - потому чтоон был старшийбрат; брат и зять старший для меня вместо отца, а с этими (братьями Всеволода) хочу управиться, как мне бог даст". Выписывая известия из летописи, где упоминаются волости, хотят убедить нас, что за них идет все дело и скрывают все причины, всю связь событий, но, раздробив события, отняв у них связь, можно доказать все, что угодно. Так и война у Мономаховичей между дядею Юрием и племянником Изяславом, причиною которой были родовые счеты, спор о старшинстве, у г. Погодина представлена только борьбою за волости; читаем: "Юрий говорил: я выгоню Изяслава и возьму его область. Изяслав возвратил Киев от Георгия и хотел взять Переяславль. Георгий отнял Киев". Но при этом выпущены из княжеских речей самые важные места. Юрий говорит Изяславу: "Дай мне Переяславль, и я посажу там сына, а ты царствуй в Киеве". Но эта речь в подлиннике начинается так: "Се брате, на мя еси приходил и землю повоевал, старейшинство с мене снял". Пропущена и речь Вячеслава к брату Юрию, в которой объявлена прямая причина войны: "Ты мне говорил (Юрий Вячеславу): не могу поклониться младшему(т. е. племяннику Изяславу); но вот теперь добыл Киев, поклонился мне, назвал меня отцом, и я сижу в Киеве; если ты прежде говорил: младшему не поклонюсь, то я старше тебя и не малым". Скажите человеку, вовсе незнакомому с русскою историею, что междоусобные войны, происходившие в древней Руси, были родовые споры между князьями, владевшими своими волостями по старшинству, и всякий поймет вас, для всякого будет ясен характер древнего периода нашей истории, отличие ее от истории других народов; но сказать, что причиною, источником наших древних междоусобных войн были волости, владения, значит все равно что не сказать ничего. Какое понятие о древней русской истории можно получить от такого определения? Чем отличить тогда древний период нашей истории от феодального периода в истории западных народов? И здесь и там происходили междоусобные войны за владения?
Г. Кавелин в рецензии своей, напечатанной в "Современнике" 1847 года, представил следующие возражения:
"Г. Соловьев говорит о родовых отношениях, потом о государственных, которые сначала с ними боролись и, наконец, их сменили. Но в каком отношении они находились между собою, откуда взялись государственные отношения в нашем быту вслед за родовыми - этого он не объясняет или объясняет слишком неудовлетворительно. Во-первых, он не показывает естественной преемственности быта юридического после родового, во-вторых, взгляд его не вполне отрешился от преувеличений, которые так изукрасили древнюю Русь, что ее нельзя узнать. Правда, его взгляд несравненно простее, естественнее, но надо было сделать еще один шаг, чтоб довершить полное высвобождение древней русской истории от несвойственных ей представлений, а его-то г. Соловьев и не сделал. Этим и объясняется, почему автор по необходимости должен был прибегнуть к остроумной, но неверной гипотезе о различии новых княжеских городов от древних вечевых для объяснения нового порядка вещей, народившегося в Северо-Восточной России. Представляя себе в несколько неестественных размерах Владимирскую и Московскую Русь, г. Соловьев увидел в них то, что они или вовсе не представляли, или представляли, но не в том свете, который им придает автор.
Оттого у г. Соловьева между Русью до и после XIII века целая пропасть, которую наполнить можно было чем-нибудь внешним, не лежавшим в органическом развитии нашего древнейшего быта. Таким вводным обстоятельством является у автора система новых городов; вывести эту систему из родовых начал, наполнявших своим развитием государственную историю России до Иоанна III, нет никакой возможности. Объяснимся. Мы уже сказали, что государственный, политический элемент один сосредоточивает в себе весь интерес и всю жизнь древней Руси. Если этот элемент выразился в родовых, патриархальных формах, ясно, что в то время они были высшей и единственно возможной формой быта для древней Руси. Никаких сильных переворотов во внутреннем составе нашего отечества не происходило; отсюда можно apriori безошибочно заключить, что все изменения, происшедшие постепенно в политическом быту России, развились органически из самого патриархального, родового быта. В самом деле, мы видим, что история наших князей представляет совершенно естественное перерождение кровного быта в юридический и гражданский. Сначала князья составляют целый род, владеющий сообща всею Русскою землею. Отношений по собственности нет и быть не может, потому что нет прочной оседлости. Князья беспрестанно переходят с места на место, из одного владения в другое, считаясь между собою только по родству, старшинством. Впоследствии они начинают оседаться на местах. Как только это сделалось, княжеский род раздробился на ветви, из которых каждая стала владеть особенным участком земли - областью или княжеством. Вот первый шаг к собственности. Правда, в каждой отдельной территории продолжался еще прежний порядок вещей: общее владение, единство княжеской ветви, им обладавшей, и переходы князей. Но не забудем, что эти территории были несравненно меньше, княжеские ветви малочисленнее; стало быть, теперь гораздо легче могла возникнуть мысль, что княжество ни более, ни менее, как княжеская вотчина, наследственная собственность, которою владелец может распоряжаться безусловно. Когда эта мысль, конечно бессознательно, наконец укрепилась и созрела, территориальные, владельческие интересы должны были одержать верх над личными, т. е., по-тогдашнему, кровными и родственными… Братья между собою считались старшинством и, таким образом, даже по смерти отца составляли целое, определяемое постоянными законами, но дети каждого из них имели ближайшее отношение к отцу и только второстепенное, посредственное - к роду. Для них их семейные интересы были главное и первое, род был уже гораздо дальше и не мог так живо, всецело поглощать их внимание и любовь. Прибавьте к этому, что и для их отца выгоды своей семьи были близки и, во многих случаях приходя в столкновение с выгодами рода, могли их перевешивать. Но пока род был немногочислен и линии еще недалеко разошлись, род еще мог держаться, а что ж должно было произойти, когда после родоначальника сменились три, четыре поколения, когда каждая княжеская линия имела уже свои семейные и родовые предания, а общеродовые интересы ступили на третье, четвертое место? Естественно, к роду, обратившемуся теперь в призрак, все должны были охладеть. Вследствие чего же? Вследствие того, что вотчинное, семейное начало, нисходящие разорвали род на самостоятельные, друг от друга независящие части или отрасли. Этот процесс повторялся несколько раз: из ветвей развивались роды. Эти роды разлагались семейным началом и т.д. до тех пор, пока родовое начало не износилось совершенно".
Объяснимся и мы теперь, с своей стороны. Г. Кавелин говорит: "Сначала князья составляют целый род, владеющий сообща всею Русскою землею. Князья беспрестанно переходят с места на место; впоследствии они начинают оседаться на местах. Вот первый шаг к собственности". Но спрашиваем: почему же они вдруг начинают оседаться на местах? Что их к этому принудило? Решение этого-то вопроса, отыскание причины, почему князья начинают усаживаться на местах, и есть главная задача для историка. Князья могли усесться только тогда на местах, когда получили понятие об отдельной собственности, а по мнению г. Кавелина, выходит наоборот: у него следствие поставлено причиною, и как произошло основное явление - не объяснено. "Правда, - говорит он, - в каждой отдельной территории продолжался еще прежний порядок вещей: общее владение, единство княжеской ветви, им обладавшей, и переходы князей. Но не забудем, что эти территории были несравненно меньше, княжеские ветви малочисленнее; стало быть, теперь гораздо легче могла возникнуть мысль, что княжество ни более ни менее, как княжеская отчина, наследственная собственность". Но не забудем, что, когда территория меньше, когда княжеская ветвь малочисленнее, тогда-то и представляется полная возможность развиваться родовым отношениям, укорениться понятию об общем владении, потому что обширная территория и многочисленность княжеских ветвей всего более содействуют раздроблению рода, порванию родовой связи; таким образом, здесь г. Кавелин причиною явления ставит то, что должно необходимо вести к следствиям противоположным, но нам не нужно возражать г. Кавелину, он сам себе возражает: "Пока род, - говорит он, - был немногочислен и линии еще не далеко разошлись, род еще мог держаться, а что ж должно было произойти, когда после родоначальника сменились три, четыре поколения, когда княжеская линия имела уже свои семейные и родовые предания и общеродовые интересы ступили на третье, четвертое место? Естественно, к роду должны были все охладеть". Разве здесь не противоречие? Сперва говорится, что родовое начало рушится, когда княжеская ветвь становится малочисленнее, а потом утверждают, что родовое начало ослабело вследствие разветвления рода! Род раздробляется вследствие разветвления, к роду все должны были охладеть. Вследствие чего же, спрашивает г. Кавелин и отвечает: "Вследствие того, что вотчинное, семейное начала нисходящие разорвали род на самостоятельные, друг от друга независящие части или отрасли". Но теперь, когда большой род разорвался на малые роды или семьи, то что мешает им развиваться опять в роды или большие семьи? Быть может, малочисленность ветвей, как прежде говорил г. Кавелин? Нет, ничто не мешает. "Этот процесс, - говорит г. Кавелин, - повторялся несколько раз; из ветвей развивались роды. Эти роды разлагались семейным началом и т.д. до тех пор, пока родовое начало не износилось совершенно".
Итак, сначала говорилось, что родовое начало ослабевало вследствие малочисленности княжеской ветви, потом говорилось, что оно ослабевало вследствие разветвления рода, многочисленности его членов; наконец, показали нам, что ни то, ни другое не могло уничтожить родовых отношений, ибо когда род раздробится на несколько отдельных княжеских линий, то эти линии стремятся опять развиваться в роды, следовательно, малочисленность княжеской ветви нисколько этому не мешает; что же уничтожило родовые отношения? Да так, ничто, родовое начало износилось само собою! Как будто бы в истории и в природе вообще может что-нибудь исчезнуть, износиться само собою, без влияния внешних условий?
Нужно ли говорить, как приведенное мнение г. Кавелина соответствует действительности, фактам? Но оно именно явилось вследствие отрешенности от фактов, от всякой живой, исторической связи событий, от живых исторических взаимодействующих начал, между которыми главное место занимают личности исторических деятелей и почва, на которой они действуют, ее условия. Родовым княжеским отношениям нанесен был первый сильный удар, когда Северо-Восточная Русь отделилась от Юго-Западной, получила возможность действовать на последнюю благодаря деятельности Андрея Боголюбского; но как образовался характер, взгляд, отношения последнего, почему он пренебрег югом, почему начал новый порядок вещей, и почему этот порядок вещей принялся и укоренился на севере и не мог приняться на юге - это объяснит только исследование почвы севера и юга, а не сухое, отвлеченное представление о том, как семейное начало разлагало родовое, но не могло разложить, пока то само не износилось совершенно. Сперва старшие князья смотрели и могли только смотреть на младших как на равноправных родичей, ибо кроме вкорененных понятий не имели материальной силы, зависели от младших родичей, но потом явился князь, который, получив независимость от родичей, материальную силу, требует от младших, чтоб они повиновались ему беспрекословно; те ясно понимают, что он хочет переменить прежние родовые отношения на новые, государственные, хочет обращаться с ними не как с равноправными родственниками, но как с подручниками, простыми людьми; начинается продолжительная борьба, в которой мало-помалу младшие должны признать новые отношения, должны подчиниться старшему, как подданные государю. Историк смотрит на эту борьбу как на борьбу родовых отношений с государственными, начавшуюся в XII ч кончившуюся полным торжеством государственных отношений в XVI веке, а ему возражают, что он о государственных отношениях не должен говорить до самого Петра Великого, что со времен Андрея Боголюбского начинает господствовать семейное начало, которое разлагает, сменяет родовое, а до государственного еще далеко. Но, стало быть, Андрей Боголюбский переменил родовые отношения к Ростиславичам на семейные? Новые, подручнические отношения, каких не хотели признать Ростиславичи, выходят семейные, в противоположность родовым? Что может быть проще, естественнее, непосредственнее перехода от значения великого князя как старшего в роде, только зависимого от родичей, к значению государя, как скоро он получает независимость от родичей, материальную силу? А г. Кавелин говорит, что между этими двумя значениями целая пропасть, которую мы ничем не наполнили и которая, по его мнению, наполняется господством семейного начала.
Но г. Кавелин, объясняя исчезновение родового начала разложением его посредством начала семейного, изнашиванием без причины, без всякого постороннего влияния, отвергая объяснение наше относительно старых и новых городов, сам на стр. 194 принимает влияние городов за разлагающее родовой быт начало и упрекает нас в том, что мы не выставили его как движущее начало, тогда как мы именно выставили отношения городов движущим началом, выставили отношения новых городов к князьям главным условием в произведении нового порядка вещей и отношения старых городов условием для поддержания старого, потому что старые общины не понимали наследственности и потому препятствовали князьям усаживаться в одних и тех же волостях, смотреть на последние как на отдельную собственность; если старые общины переменяли иногда княжеские родовые счеты, то этим они подавали повод к усобицам, но не могли вести к разложению родового начала, ибо предпочтенное племя развивалось опять в род с прежними счетами и отношениями, а на отношения к старым общинам князья опереться не могли по шаткости, неопределенности этих отношений. Прежде г. Кавелин утверждает, что родовое начало исчезло само собою вследствие повторительного разложения семейным началом, без всякого участия посторонних условий, которых, по мнению г. Кавелина, вовсе не было на Руси, а потом подле семейного, или вотчинного, начала он ставит влияние общин на разложение родового быта. Мы видим здесь непоследовательность, противоречие, но все рады за автора, что он признал, наконец, возможность посторонних влияний, но если он признал влияние городов, то зачем же он так сильно вооружается на нас за то, что мы выставили это влияние, а не приняли его объяснения, по которому родовое начало должно было безо всякой причины, безо всякого постороннего влияния само собою износиться? Мы принимаем влияние городовых отношений, и он принимает теперь это влияние, следовательно, вопрос должен идти о том только, как рассматривать это влияние, а не о том, нужно или не нужно вводить его? Зачем же г. Кавелин говорит, что наша гипотеза о влиянии городовых отношений не нужна в науке?
Г. Кавелин утверждает, что рядом с родовыми, кровными, интересами у древних князей наших развивались и другие, владельческие, которые впоследствии мало-помалу вытеснили все другие. Он говорит: "Мы позволили себе даже пойти далее и утверждать в противность мнению г. Соловьева, что эти интересы уже стояли теперь на первом плане, но только прикрывались формами родовых отношений, так сказать, сдерживались ими, и потому-то борьба за старшинство, которою автор характеризует междукняжеские отношения в эту эпоху, не что иное, как выражение тех же владельческих стремлений, которые князья старались узаконить господствовавшим тогда родовым правом". Отвечаем: историку нет дела до владельческих интересов, отрешенно взятых, ему дело только до того, как выражались эти владельческие интересы, как владеют князья, что дает им возможность владеть теми или другими волостями, как эта возможность определяется ими самими и целым современным обществом, потому что только эти стремления характеризуют известный век, известное общество, а эта-то характеристика прежде всего и нужна для историка. Впрочем, это мнение о преобладании владельческих интересов более развито г. Погодиным, который в статье "О междоусобных войнах" выражается так:
"Где право, там и обида, говорит русская пословица. У нас же наследственное право состояло в одном семейном обычае, который искони передавался от отцов к детям, из рода в род, без всякой определенной формы, всего менее - юридической. Простираясь, по самому естеству вещей, только на ближайшее потомство и завися во многих отношениях от произвола действующих лиц, он подавал легко поводы к недоразумениям, спорам и, следовательно, войнам при всяких новыхслучаях вследствие неизбежного умножения княжеских родов. Присоедините бранный дух господствующего племени, избыток физической силы, неукротимость первых страстей. жажду деятельности, которая нигде более по переменившимся обстоятельствам не находила себе поприща, и вы поймете, почему междоусобия занимают самое видное место в нашей истории от кончины Ярослава до владычества монголов, 1054-1240. Впрочем, они были совсем не таковы, какими у нас без ближайшего рассмотрения представлялись и представляются. Итак, подвергнем их строгому, подробному химическому анализу или разложению и исследуем, за что, как, где, когда, кем они велися и какое могли иметь влияние на действующие лица, на всю землю и ее судьбы. Постараемся вести наши исследования путем строгим, математическим".
Мы видим здесь, что г. Погодин начинает свое исследование как должно, с главной причины разбираемого явления; указывает на главный источник - семейный обычай. Но, найдя главную причину, главный источник междоусобий в семейном обычае, мы должны, идя путем строгим,прежде всего исследовать, какой же это был семейный обычай, как подавал он поводы к спорам, какие это были новые случаи, зарождавшие войны? Для этого мы должны рассмотреть все междоусобные войны из года в год по летописям и, зная, что источник каждой войны заключался в семейном праве, должны объяснять, какая междоусобная война произошла вследствие каких семейных счетов и рассчетов, какое право по господствовавшим тогда понятиям имел известный князь считать себя обиженным и начинать войну; за то ли начата она, что младшему дали больше волостей, чем старшему, или старший обидел младшего, или, быть может, младший не уважил прав старшего? Так мы должны исследовать междоусобные войны, если хотим идти путем строгим, математическим. Но так ли поступает г. Погодин? Показав в начале статьи главную причину междоусобий в семейном обычае, он потом задает вопрос: за что князья воевали? и отвечает: "Главною причиною, источником, целью всех междоусобных войн были волости,т. е. владения. Переберите все войны и, в сущности, при начале или конце вы не найдете никакой другой причины, именно (начинает пересчитывать): Ростислав отнял Тмутаракань у Глеба Святославича, Всеслав полоцкий взял Новгород, Изяслав воротил себе Киев и отнял Полоцк у Всеслава" и проч.
Прежде всякого возражения попробуем взглянуть точно таким же образом на события всеобщей истории и начнем рассуждать так: главною причиною, источником, целью всех войн между народами в древней, средней и новой истории были волости, т. е. владения.
Переберите все войны и, в сущности, при начале или конце вы не найдете никакой другой причины, а именно: персы воевали с греками, взяли Афины и другие города, греки возвратили свои города от персов. Спартанцы воевали с афинянами, взяли Афины. Афиняне возвратили свой город от спартанцев. Филипп Македонский победил греков. Александр Македонский завоевал Персию. Римляне взяли Карфаген. Крестоносцы овладели Иерусалимом. Испанцы взяли Гренаду и т. д.
До сих пор мы думали, что историк обязан представлять события в связи, объяснять причины явлений, а не разрывать всякую связь между событиями; если один князь пошел и взял город, а другой пришел и отнял у него добычу, то неужели это только и значит, что князья воевали именно за этот город и, следовательно, война Юрия Долгорукого с племянником его Изяславом Мстиславичем совершенно похожа на войну карфагенян с римлянами, потому что и здесь и там воюют за волости. Войны характеризуются причинами, а не формою, которая постоянно везде и всегда одинакова. Г. Погодин назвал статью свою "Междоусобные войны", но из этой статьи нельзя догадаться, чтобы войны, о которых говорится, были междоусобные, в выписках из летописи читатель решительно не поймет, какие отношения между воюющими князьями, что они - независимые владельцы совершенно отдельных государств или есть между ними какая-нибудь связь. Видно, что они родня друг другу, но по каким отношениям действуют они, и какое значение имеют города, которые они отнимают друг у друга - этого не видно.
На пяти печатных листах помещены выписки из летописей и в конце статьи узнаем, что жили в старину князья, которые отнимали друг у друга владения - и только. Но взглянем на эти выписки. "1064 г. Ростислав отнял Тмутаракань у Глеба Святославича". Какая же причина этому явлению? Не знаем; по крайней мере, г. Погодин не объясняет нам ее; он говорит в другом месте, что Ростислав взял Тмутакарань безо всякого предлога. Да кто же такой был Ростислав? Он был сын старшего сына Ярославова, Владимира, князя новгородского; стало быть, и Ростислав был князь новгородский же? Нет, но каким же это образом могло случиться? Сын старшего сына Ярославова не получил не только старшего стола - Киева, но даже и отцовского стола - Новгорода, принужден добывать себе волость мечом? Это явление объясняется семейным обычаем, по которому Ростислав считался изгоем. Итак, причина взятия Тмутаракани Ростиславом у Глеба - был семейный обычай, который и сам г. Погодин в начале статьи поставил главною причиною междоусобий; вследствие того же семейного обычая происходили и другие междоусобия в волости Черниговской и Волынской. Волости раздавались вследствие родовых отношений, вследствие родового обычая (который г. Погодин называет семейным, боясь употребить слово родовой, как будто здесь дело в словах), на основании старшинства: старший получал больше, младший - меньше, обидапроисходила, если тот, кто считал себя старшим,получал меньше, нежели тот, кого он считал младшим или равным себе; обиженный начинал действовать вооруженною рукою, и происходило междоусобие. Отчего же происходило оно? Где главная его причина, источник? Родовой счет по старшинству, а не волость, которая сама условливается старшинством, междоусобие происходило от обиды, а обида - от неправильного, по мнению обиженного, счета, неправильного представления об его старшинстве. Я обижен потому, что мне дали мало, но почему я думаю, что мне дали мало - вот главная причина, ибо ее только я могу выставить при отыскании своего права. Но пусть говорят за нас сами действующие лица: по смерти в. к. Всеволода сын его Владимир сказал: "Если я сяду на столе отца своего, то будет у меня война с Святополком, потому что этот стол принадлежал прежде отцу его". Будет междоусобие, говорит Мономах, потому что(главная и единственная причина междоусобий!) Святополк старше меня: он сын старшего Ярославича, который прежде моего отца сидел на старшем столе. На этот раз Мономах не нарушил права старшинства, и междоусобия не было: с уничтожением причины уничтожилось и следствие, но по смерти Святополка Мономах принужден был нарушить право старшинства Святославичей черниговских, и отсюда междоусобие между Мономаховичами и Ольговичами. Послушаем опять, как рассуждают сами действующие лица, сами князья: Всеволоду Ольговичу удалось восстановить свое право старшинства и овладеть Киевом; приближаясь к смерти, он говорил: "Мономах нарушил наше право старшинства, сел в Киеве мимо отца нашего Олега, да и после себя посадил Мстислава, сына своего, а тот после себя посадил брата своего Ярополка; так и я сделаю то же, после себя отдаю Киев брату своему Игорю". Нарушение права старшинства Святославичей со стороны Мономаха и его потомков заставляет и Ольговича действовать таким же образом. Против этого, разумеется, должны были восстать Мономаховичи, и вот междоусобие. Но опять послушаем, какую причину этому междоусобию выставляет Мономахович Изяслав - опять те же родовые счеты, родовой обычай. "Я терпел Всеволода на столе киевском, - говорит Изяслав, - потому чтоон был старшийбрат; брат и зять старший для меня вместо отца, а с этими (братьями Всеволода) хочу управиться, как мне бог даст". Выписывая известия из летописи, где упоминаются волости, хотят убедить нас, что за них идет все дело и скрывают все причины, всю связь событий, но, раздробив события, отняв у них связь, можно доказать все, что угодно. Так и война у Мономаховичей между дядею Юрием и племянником Изяславом, причиною которой были родовые счеты, спор о старшинстве, у г. Погодина представлена только борьбою за волости; читаем: "Юрий говорил: я выгоню Изяслава и возьму его область. Изяслав возвратил Киев от Георгия и хотел взять Переяславль. Георгий отнял Киев". Но при этом выпущены из княжеских речей самые важные места. Юрий говорит Изяславу: "Дай мне Переяславль, и я посажу там сына, а ты царствуй в Киеве". Но эта речь в подлиннике начинается так: "Се брате, на мя еси приходил и землю повоевал, старейшинство с мене снял". Пропущена и речь Вячеслава к брату Юрию, в которой объявлена прямая причина войны: "Ты мне говорил (Юрий Вячеславу): не могу поклониться младшему(т. е. племяннику Изяславу); но вот теперь добыл Киев, поклонился мне, назвал меня отцом, и я сижу в Киеве; если ты прежде говорил: младшему не поклонюсь, то я старше тебя и не малым". Скажите человеку, вовсе незнакомому с русскою историею, что междоусобные войны, происходившие в древней Руси, были родовые споры между князьями, владевшими своими волостями по старшинству, и всякий поймет вас, для всякого будет ясен характер древнего периода нашей истории, отличие ее от истории других народов; но сказать, что причиною, источником наших древних междоусобных войн были волости, владения, значит все равно что не сказать ничего. Какое понятие о древней русской истории можно получить от такого определения? Чем отличить тогда древний период нашей истории от феодального периода в истории западных народов? И здесь и там происходили междоусобные войны за владения?