Страница:
Различие племен и завоевание одного другим объяснят нам происхождение высших и низших каст, но не объяснят происхождение высших каст, жрецов и воинов, принадлежавших к одному господствующему племени.
Здесь, разумеется, прежде всего мы должны обратить внимание на экономическое положение частей народонаселения, являющихся нам в виде каст. Высшие касты, жрецов и воинов, по самому характеру своему должны получать содержание, обеспечивающее их в исполнении их обязанностей. В государстве первоначальном, земледельческом они должны быть наделены земельными участками. И действительно, в Египте мы видим этот надел для воинов и жрецов; они были помещиками на этих участках, которые таким образом были тесно соединены с исполнением известных обязанностей; переход из одной землевладельческой части народонаселения в другую произвел бы смуту в землевладении и потому не мог быть допущен.
Этому содействовало религиозное уважение к раз установившемуся, к старине, господствовавшее в древней жизни; для древнего человека идеал был назади, в далеком прошедшем, которое было ближе к царству богов и богоподобных людей; в Египте сначала царствовали боги, отсюда нарушение старых, установившихся отношений было делом греховным. Такое религиозное освящение и неподвижность установившихся отношений, разумеется, более всего зависели от жрецов, а жрецы находили в них свою выгоду, потому что в их руках находилась большая часть земельной собственности, чем у воинов.
Когда народонаселение раздроблено на такие резко отделенные друг от друга части, или касты, то понятно, что для достижения государственных целей, для общего направления деятельности оно нуждается в объединяющей силе; таким образом, касты необходимо уже предполагают большую власть в руках царя. Действительно, египетский царь, или, как мы привыкли называть его, фараон (фра - солнце), имел в руках своих обширную власть, которая основывалась на землевладении: ему принадлежала третья часть всей земли; две трети ее были поделены в неровной, как мы видели, мере между жрецами и воинами. Фараон не упускал случая усиливать свои средства на счет землевладельческой касты воинов.
"Иосиф собрал все серебро, какое было в Земле Египетской, за хлеб, который покупали, и внес Иосиф серебро в дом фараонов. И серебро истощилось в Земле Египетской, и пригоняли они к Иосифу скот свой. И пришли к нему на другой год и сказали ему: "Ничего не осталось у нас, кроме тел наших: купи нас и земли наши за хлеб". И купил Иосиф всю Землю Египетскую для фараона, только земли жрецов не купил. И сказал Иосиф народу: "Я купил теперь для фараона вас и землю вашу; вот вам семена, и засевайте землю. Когда будет жатва, давайте пятую часть фараону"".
Влияние касты воинов сдерживалось влиянием другой, высшей касты, жреческой; пользуясь соперничеством этих землевладельческих каст, фараону легко было усиливать свою власть. Жрецы, представители нравственной силы, желая охранить себя и взять перевес над представителями силы материальной, воинами, должны были соединить свои интересы с интересами фараона, давши его власти религиозное значение; как наместник богов, фараон, естественно, сделался охранителем интересов служителей религии; из их касты назначались правители и судьи.
С торжеством жреческой касты и с упадком касты воинов соединен упадок внешнего блеска и могущества Египта. Встречаем любопытное известие о фараоне Сетосе из касты жрецов, который обнаружил свою вражду к воинам тем, что отнял у них земельные участки, и когда ассирийский царь Санхериб приблизился к границам Египта с завоевательными намерениями, то воины отказались выступить в поход против неприятеля и Сетос должен был набирать войско из людей низших каст. Встречаем также известие о покорении Египта эфиопскими царями, по изгнании которых Египет является разделенным на 12 отдельных владений.
Один из 12 государей, Псамметих, покоряет остальных и восстановляет единовластие, но он это делает посредством иностранных наемных войск (ионийских и карийских) и возбуждает неудовольствие в касте воинов, которые в огромном числе удаляются в Эфиопию. Правнук Псамметиха, Гофра, лишился престола и жизни вследствие восстания воинов, заподозривших его в недоброжелательстве к своей касте и провозгласивших царем Амазиса. Но и Амазис был верен системе своих предшественников, которая состояла в недоверии и вражде к воинам; он образовал себе гвардию из ионийских и карийских наемников. При сыне Амазиса, Псаммените, Египет был покорен персами.
Таким образом, несмотря на скудость и мутность источников египетской истории, нельзя не усмотреть в ней этого внутреннего движения, бывшего следствием столкновения интересов фараона и двух высших землевладельческих каст, жрецов и воинов, причем именно земельное владение, имевшее такое важное значение в Египте, играло главную роль. Египет по физическим условиям был государством земледельческим по преимуществу; все внимание народа было обращено внутрь страны, на своего доброго кормильца плодоносный Нил, к которому необходимо явилось религиозное отношение.
Обращать внимание за пределы священной земли Нила было непростительно, греховно; отсюда торговля и городская промышленность не могли развиться и не могла подняться часть народонаселения, которая основывала бы свое значение на богатстве движимом, не говоря уже о том, что по характеру племени, к которому принадлежат низшие касты Египта, они и не могли быть способны к широкой торговой предприимчивости. Благодаря этим условиям произошла замкнутость Египта и ожирение его народонаселения, привыкшего хорошо есть и пить и получавшего возможность к этому внутри страны.
Возможность движения, подвига, столкновения с другими народами лежала в касте воинов, и действительно, эта каста давала средства фараонам предпринимать походы, делать завоевания, но это явление было какою-то случайностью в истории Египта,- случайностью, остававшеюся без последствий: продолжительные и отдаленные походы фараонов в Азию не доставляли им более или менее прочных завоеваний, так что воинственное движение государей оседлого и цивилизованного народа совершенно сходно с опустошительными и бесплодными движениями номадов.
Можно подумать, что фараоны, охотники занимать и утомлять излишек народонаселения огромными постройками, египетскими работами, придумавшие умерщвлять новорожденных младенцев мужеского пола в случае опасного размножения подданных,- можно подумать, что фараоны предпринимали походы с единственною целью занять и утомить касту воинов, уменьшить ее опасное число. Но воинственные фараоны - редкое явление в египетской истории; касте воинов редко дается возможность развить свои силы, приобрести важное значение посредством движения, подвига.
Жреческая каста сдерживает силы опасных воинов.
Наконец, Египет благодаря Псамметиху и последующим фараонам выходит из прежней замкнутости, сближается с иностранцами, но здесь не происходит никакого важного переворота в египетской жизни: прежний порядок вещей остается ненарушимым; вся новизна направлена против касты воинов, которые принуждены выселяться, и это обстоятельство, разумеется, должно было более всего содействовать падению Египта.
Жреческая каста явно берет преимущество перед кастою воинов: воины в презрении, у воинов отнимают земли, воины должны выселиться из Египта.
Относительно жрецов не встречается подобных известий: жрецы до конца сохраняют свое важное значение. Жрецы славились своею мудростью, своими обширными познаниями, но свою мудрость они берегли для себя, своих познаний они не распространяли в народе и не спасли государства от падения. Но каким же божествам служили жрецы египетские?
В Египте мы встречаем множество имен божеств; это множество происходит оттого, что одно и то же божество в разных местностях чествовалось под разными именами. Из египетских мифов, наиболее известных, оказывается, что и здесь было поклонение началам мужескому и женскому - в Озирисе и Изиде и началам доброму и злому - в Озирисе и Тифоне. Мы имеем полное право успокоиться на известии Геродота, что из всех божеств только Изида и Озирис пользовались одинаковым поклонением во всем Египте, тогда как о других божествах сказать этого нельзя.
Диодор Сицилийский говорит, что существует великое несогласие в именах египетских божеств: одно и то же божество называется Изидою, Церерою, Тесмофорою, Луною, Юноною, а некоторые величают ее всеми этими именами вместе. Озирис одно и то же, что Серапис, Вакх, Плутон, Аммон, Юпитер, Пан. Но из слов самого же Диодора оказывается, что великое несогласие разрешается в согласие, когда под разными именами является одно и то же божество. Для нас важно известие Геродота, что женское божество, Изида, почиталось в Египте более всех других божеств. В связи с этим находится известие, что женщины пользовались в Египте особенно выгодным положением, даже преимуществом перед мужчинами.
Несмотря на успехи, какие, по-видимому, сделаны в изучении Древнего Египта, мы знаем о нем немного более прежнего; разногласие, противоположность во мнениях ученых о Египте, о его историческом значении всего лучше показывают, на какой шаткой почве находимся мы здесь. Великие исторические народы не проживают молча, тайком от других, не оставляют в своих памятниках загадок для потомства и предмета для ученых споров. Несмотря на наше убеждение, что дело не в количестве, а в качестве, громадность всегда сохраняет способность поражать воображение; так поражают воображение рукотворные горы Египта, пирамиды, переживающие тысячелетия, и вселяют невольное уважение к цивилизации, высказавшейся в таких памятниках.
Но Египет внушал уважение не одними своими громадными бессмертными могилами; греки, которые так хвастались обыкновенно своею цивилизацией, преклонялись пред мудростию жрецов египетских. Посмотрим же, что такое египетские жрецы, скрывавшие свои знания от своего народа, сообщали из них чужим, грекам.
Мы не будем отвергать предания о египетских колониях в Греции и о том, что эти колонисты сообщили сведения о разных полезных вещах дикому еще тогда народонаселению Греции. Но дело идет о другого рода заимствованиях, именно о заимствованиях в области религии и философии.
Мы не отвергнем и этих заимствований, только позволим себе сказать несколько слов насчет осторожности, какую историк должен соблюдать в вопросах о заимствовании.
Мы привыкли рассматривать племена и народы в их отдельности, и действительно, мы должны обращать особенное внимание на их особенности, различия друг от друга; но при этом мы не должны упускать из виду общечеловеческого, не должны забывать, что имеем дело с человеком, который повсюду, в каких бы обстоятельствах ни находился, смотрит на известные явления и действует в известных случаях одинаково, выражает при известных условиях одинаковые нравственные требования.
От этого мы необходимо должны встречать у различных народов одинаковые представления, должны встречать одинаковые рассказы в произведениях фантазии, одинаковые известия в памятниках исторических. На каком же основании мы, встретив у двух различных народов два одинаковые рассказа, известия, воззрения, предполагаем сейчас же заимствование, предполагаем, следовательно, что самое простое, естественное отношение могло раз произойти только у известного народа и никак не могло произойти у другого; если же встречаем известие о нем у другого, то это будет непременно заимствование?
Но этого мало; если мы встречаем у разных народов и в разные времена известия об одинаковом явлении, то, вместо того чтобы увериться в возможности этого явления, мы немедленно отвергаем эту возможность, из действительности переносим явление в область вымыслов и здесь заставляем один народ непременно списывать у другого. Таким образом, выходит, что если один только свидетель говорит нам о явлении, то мы признаем возможность этого явления, но стоит только явиться нескольким свидетелям, которые скажут нам, что явление повторилось в разные времена у разных народов, как мы сейчас же начнем отрицать возможность явления и передадим его в область вымыслов.
Хотят, чтобы греки заимствовали у египтян верование в бессмертие души, потому только, что греческий миф о Миносе, судье мертвых, сходен с египетским мифом об Озирисе, исправляющем ту же должность! Отнять у греков верование в бессмертие души было бы слишком странно. Но как скоро допускается верование в бессмертие души, то естественно рождается представление об отчете, который должны отдать души по разлучении с телом, о суде. От суда необходим переход к судьям; почему же такое движение мысли, возможное у одного народа, было невозможно у другого?
Хотят, чтобы и перевозчик душ, Харон, с его лодкой были заимствованы греками у египтян, потому что миф носит отпечаток местности Египта, изрезанной каналами, но известно, что представление о реке как пути для душ в недра земли и обратно есть представление общее, встречающееся у народов, не имевших никакого соприкосновения с египтянами. Геродот пустил в ход мысль, что все заимствовано у египтян. Громадность египетских памятников произвела на восприимчивого грека самое сильное впечатление. "Ни одна страна не заключает в себе столько чудес! ни в одной другой стране нельзя найти таких удивительных памятников!" Всматриваясь внимательнее, он находит сходное со своим. "Не может же это сходство быть случайным,- рассуждал он,- и, так как Египетское государство древнее всех государств, следовательно, все заимствовано из Египта". Жрецы ловко берутся за дело: "Все, что занято у нас, все ваши поэты и мудрецы были у нас и у нас выучились всему". Жрецы ни перед чем не останавливались в развитии своего основного положения.
Упомянет им грек о древнем афинском устройстве. "Да это все взято у нас,- говорят они. - Эвпатриды - да это наша каста жрецов!"2 Геродот не уступает жрецам и серьезно утверждает, что египтяне первые установили праздники, религиозные процессии и все богослужебные приемы и греки все это заимствовали у них. Утверждают, что учение о переселении душ Пифагор и Платон заимствовали у египетских жрецов, но этого предмета мы еще коснемся в наблюдениях над историческою жизнию греков.
3. АССИРИЯ И ВАВИЛОН
В Китае мы видели народ, тихо, незаметно в продолжение веков наполнивший огромное пространство земли, удаленный от сообщения с другими народами; в Египте мы видели завоевание с поселением победителей среди побежденных, отчего произошло разделение на касты; но физические условия страны препятствовали дальнейшему воинственному движению египтян: с одной стороны, все внимание народонаселения было обращено внутрь страны, к кормильцу-Нилу; потом с севера море, с востока и запада пустыня защищали Египет и давали его жителям возможность сосредоточивать свое внимание внутри страны. Истории Китая и Египта похожи тем друг на друга, что обе страны, имеющие в соседстве пустыни, подвергаются иногда нашествию и даже игу диких жителей пустыни, но это нашествие, это иго не изменяет ничего в быте обеих стран.
Теперь с берегов Нила перейдем на берега Евфрата и Тигра и здесь уже встретим другое явление. Здесь на относительно небольших пространствах сталкиваются два сильные народа семитического племени, ассирияне и вавилоняне, развившиеся благодаря выгодным физическим условиям, ибо плодоносная область двух великих рек рано пригласила народонаселение к деятельности.
Но жители берегов Евфрата и Тигра не могли, подобно жителям Нильской области, ограничиться одной внутренней деятельностью, ибо, как уже было сказано, здесь один подле другого жили два сильные народа, не могшие не вступить в борьбу друг с другом. Борьба требовала сосредоточения сил народных, требовала вождя, царя с большой, неограниченной властью, храброго человека, который бы умел защищаться от неприятеля, дать победу; и есть известие, что первый вождь вавилонян был богатырь-ловец Немврод. Борьба у ассириян и вавилонян шла с переменным счастьем: сперва одно государство брало верх благодаря преимущественно личности своего царя и подчиняло себе другое.
Здесь было покорение не народа народом, причем победители, оставившие почему-либо свою сторону, селились между побежденными; здесь было покорение одного государства другим, завоеванное государство превращалось в провинцию государства покорившего. Царь направлял движение, набирал войско из целого народа и распускал его по миновании нужды; здесь, следовательно, не могло образоваться касты воинов. Покорение одного государства другим, разумеется, увеличивало силы царя-покорителя: он располагал теперь средствами двух государств, что давало ему возможность покорять другие государства, присоединять их в виде провинций к своему.
Но то самое обстоятельство, что покорялся не дикий народ цивилизованному, а покорялось одно цивилизованное государство другим цивилизованным, - это самое обстоятельство вело к тому, что покорение не могло быть прочно: при первом удобном случае покоренное государство возвращало себе независимость и, усилившись, в свою очередь подчиняло себе государство, прежде господствовавшее.
Сначала поднимается Ассирия; ее цари подчиняют себе Вавилон и широко распространяют свои завоевания вокруг, присоединяя к своим владениям в виде провинций более или менее цивилизованные государства. По истечении известного времени Вавилон возвращает себе независимость и снова теряет ее; потом опять восстает вместе с мидянами и снова принужден покориться; наконец, Вавилон восстает в третий раз: Мидия, Вавилон и Киликия вступают в союз против Ассирии; это государство падает, великолепная столица его Ниневия разрушена. Черед усиливаться пришел Вавилону; Навуходоносор своими завоеваниями основывает обширную монархию.
Таким образом, из области Евфрата и Тигра произошло движение, произведшее сильную историческую жизнь и во всех окрестных областях к северу, востоку и западу. Здесь несколько государств начинают жить общею жизнью, хотя эта жизнь и обнаруживается преимущественно в борьбе. Несмотря на покорение одного государства другим, несмотря на образование обширных монархий, народности не исчезают, но стремятся при благоприятных обстоятельствах возвратить себе независимость. С этою целью заключаются союзы между народами, как, например, союз мидян, вавилонян и киликийцев против ассириян; даже привыкший к одинокой жизни Египет в последнее время втягивается в эту общую жизнь народов: против союза мидян, вавилонян и киликийцев ассирийский царь Сарданапал ищет союза египетского фараона Нехо, но тот, задержанный борьбою с народами, находившимися на дороге, не поспел вовремя на защиту Ниневии.
Свидетельства о цивилизации Ассирии и Вавилона, цивилизации более живой и человечной, чем цивилизация Египта, остались в развалинах громадных и великолепных памятников. Что касается до религии, то и здесь мы видим поклонение мужескому, производящему началу, которое обоготворялось в Беле, господине неба и света, и женскому, воспринимающему и рождающему, которое обоготворялось в Милитте. Известно, что в Вавилоне был обычай, по которому каждая женщина раз в жизни должна была отправиться в храм Милитты, чтобы там отдать себя иностранцу, который бросит ей деньги, призывая имя Милитты.
В этом обычае нельзя не видеть средства религиозной пропаганды: вавилонянка, раба Милитты, вступая в связь с иностранцем, этим самым делала и его рабом своей богини, заставляла его приносить ей жертву; она допускала иностранца не прежде как он призовет имя Милитты; простым стремлением приносить в жертву богине любви самое драгоценное благо целомудрие - объяснить явление нельзя, потому что именно требовался иностранец.
Что религиозная пропаганда шла посредством женщин, это ясно видно из истории евреев. "И приглашали они (моавитянки) народ (израильский) к жертвам богов своих, и кланялся народ богам их. И вот, некто из сынов израильских пришел и привел к братьям своим мадианитянку... Финеес, сын Елеазара, пронзил обоих их... Имя убитой мадианитянки Хазва... И сказал Господь Моисею: "Враждуйте с мадианитянами и поражайте их. Ибо они враждебно поступали с вами в коварстве своем, прельстив вас Фегором (божеством) и Хазвою, дочерью начальника мадиамского"".
4.ФИНИКИЯ
До сих пор мы видели две формы жизни у рассмотренных нами народов: или народы живут замкнутою жизнию исключительно; или - преимущественно жизнию внутреннею, избегая сообщества других народов, таковы китайцы и египтяне; или несколько равносильных по физическим и нравственным средствам народов живут вместе, сталкиваются, вступают в борьбу, то один, то другой берет верх, является завоевание, образование обширных государств, восстания государств покоренных, союзы их для освобождения себя от чужой зависимости. Эти явления представляет нам западная часть Азии, где два народа семитического племени, ассирияне и вавилоняне, играют главную роль, сменяя друг друга в господстве над окрестными государствами.
Теперь переходим мы к третьей форме, представляемой историей народа также семитического племени - финикиян. Загнанные, припертые к морю, в стране бесплодной, рано, не успевши еще образовать из себя государственного тела, живя еще отдельными родами, финикияне должны были заняться торговлею и промышленностью. Явились богатые города, из которых каждый со своим округом составил отдельное владение.
Происходят явления, обыкновенные во всех подобных малых владениях, состоявших преимущественно из одного богатого торгового города: сильная торговля и промышленность ведут к резкому различию между богатыми и бедными, образуются партии с противоположными интересами, аристократическая и демократическая, и вступают в борьбу друг с другом. Один из богачей-вельмож усиливается и приобретает верховную власть, становится царем, но власть этого царя не может быть так неограниченна, как власть царя у больших земледельческих народов, здесь уже прежде выработалась сильная аристократия, которая и ограничивает власть царя.
Борьба между аристократическим и демократическим элементами в городах вела к усобицам в царских семействах. Так, по смерти известного тирского царя Хирама, современника и друга Соломонова, сын его был умерщвлен родственниками, которые овладели верховною властью, опираясь на низшие классы народонаселения.
Подобные события, низложение той или другой стороны вело к выселению побежденных в отдаленные страны, к основанию колоний, что было возможно благодаря обширному мореплаванию финикиян, знакомству их с далекими землями; так, основана была знаменитая финикийская колония Карфаген благодаря усобице и низложению аристократической партии в Тире.
Мы обыкновенно говорим, что горы и степи разделяют народы, а моря соединяют их, но к этому надобно прибавить, что горы и степи не удержат народы, движущиеся по сильным побуждениям внутренним или внешним, равно как моря соединяют только те народы, которые сами стремятся к соединению, и притом первоначально только нужда могла заставить народ пуститься в море. Финикияне должны были сделать это, и Средиземное море стало их областью. Благодаря им Средиземное море впервые получило то важное значение, какое оно удерживало за собою так долго, - значение исторического моря по преимуществу.
Несмотря, однако, на важное значение деятельности финикиян, мы видим в ней одностороннее направление, направление изначала исключительно торговое и промышленное; и здесь мы видим хотя сильное и широкое движение, но без подвига; не видим движения, совершающегося по высшим побуждениям и совершающегося совокупными силами народа или его представителей, лучших людей. Исключительная торговля и промышленная деятельность дробна и мелка, а потому не может вести к высокой степени человеческого развития. Финикия - это Голландия древнего мира.
Религия финикиян представляет тоже поклонение началам, во-первых, мужескому и женскому (Ваал и Ашера); во-вторых, доброму и злому: Ваалу, божеству производящему, зиждительному, противополагалось божество злое, разрушительное - Молох, имевший соответствующее ему женское божество Астарту. Служение мужескому и женскому началам и здесь, как везде, по самой сущности своей отличалось чувственностию, и финикиянки заставляли иностранцев служить своей богине теми же средствами, как и вавилонянки. Служение противоположному божеству, Астарте, божеству разрушительному, должно было, разумеется, сопровождаться противоположными действиями: если служение одному божеству требовало усиления жизни, усиления производительности, то служение другому, разрушительному, уничтожающему жизнь, требовало именно уничтожения средств производительности, и Астарте служили оскоплением, Молоху - человеческими жертвами.
Здесь, следовательно, мы имеем дело с чистым, полным дуализмом; начало или божество злое, разрушительное, стоит рядом с божеством добрым, зиждительным, на совершенно равных правах; человек одинаково служит им обоим и нисколько еще не сознает своей обязанности служить исключительно доброму началу и под его знаменем ратовать против злого, как мы это увидим в религиозном учении арийского племени, к наблюдениям над историческою жизнию которого мы теперь и переходим.
Здесь, разумеется, прежде всего мы должны обратить внимание на экономическое положение частей народонаселения, являющихся нам в виде каст. Высшие касты, жрецов и воинов, по самому характеру своему должны получать содержание, обеспечивающее их в исполнении их обязанностей. В государстве первоначальном, земледельческом они должны быть наделены земельными участками. И действительно, в Египте мы видим этот надел для воинов и жрецов; они были помещиками на этих участках, которые таким образом были тесно соединены с исполнением известных обязанностей; переход из одной землевладельческой части народонаселения в другую произвел бы смуту в землевладении и потому не мог быть допущен.
Этому содействовало религиозное уважение к раз установившемуся, к старине, господствовавшее в древней жизни; для древнего человека идеал был назади, в далеком прошедшем, которое было ближе к царству богов и богоподобных людей; в Египте сначала царствовали боги, отсюда нарушение старых, установившихся отношений было делом греховным. Такое религиозное освящение и неподвижность установившихся отношений, разумеется, более всего зависели от жрецов, а жрецы находили в них свою выгоду, потому что в их руках находилась большая часть земельной собственности, чем у воинов.
Когда народонаселение раздроблено на такие резко отделенные друг от друга части, или касты, то понятно, что для достижения государственных целей, для общего направления деятельности оно нуждается в объединяющей силе; таким образом, касты необходимо уже предполагают большую власть в руках царя. Действительно, египетский царь, или, как мы привыкли называть его, фараон (фра - солнце), имел в руках своих обширную власть, которая основывалась на землевладении: ему принадлежала третья часть всей земли; две трети ее были поделены в неровной, как мы видели, мере между жрецами и воинами. Фараон не упускал случая усиливать свои средства на счет землевладельческой касты воинов.
"Иосиф собрал все серебро, какое было в Земле Египетской, за хлеб, который покупали, и внес Иосиф серебро в дом фараонов. И серебро истощилось в Земле Египетской, и пригоняли они к Иосифу скот свой. И пришли к нему на другой год и сказали ему: "Ничего не осталось у нас, кроме тел наших: купи нас и земли наши за хлеб". И купил Иосиф всю Землю Египетскую для фараона, только земли жрецов не купил. И сказал Иосиф народу: "Я купил теперь для фараона вас и землю вашу; вот вам семена, и засевайте землю. Когда будет жатва, давайте пятую часть фараону"".
Влияние касты воинов сдерживалось влиянием другой, высшей касты, жреческой; пользуясь соперничеством этих землевладельческих каст, фараону легко было усиливать свою власть. Жрецы, представители нравственной силы, желая охранить себя и взять перевес над представителями силы материальной, воинами, должны были соединить свои интересы с интересами фараона, давши его власти религиозное значение; как наместник богов, фараон, естественно, сделался охранителем интересов служителей религии; из их касты назначались правители и судьи.
С торжеством жреческой касты и с упадком касты воинов соединен упадок внешнего блеска и могущества Египта. Встречаем любопытное известие о фараоне Сетосе из касты жрецов, который обнаружил свою вражду к воинам тем, что отнял у них земельные участки, и когда ассирийский царь Санхериб приблизился к границам Египта с завоевательными намерениями, то воины отказались выступить в поход против неприятеля и Сетос должен был набирать войско из людей низших каст. Встречаем также известие о покорении Египта эфиопскими царями, по изгнании которых Египет является разделенным на 12 отдельных владений.
Один из 12 государей, Псамметих, покоряет остальных и восстановляет единовластие, но он это делает посредством иностранных наемных войск (ионийских и карийских) и возбуждает неудовольствие в касте воинов, которые в огромном числе удаляются в Эфиопию. Правнук Псамметиха, Гофра, лишился престола и жизни вследствие восстания воинов, заподозривших его в недоброжелательстве к своей касте и провозгласивших царем Амазиса. Но и Амазис был верен системе своих предшественников, которая состояла в недоверии и вражде к воинам; он образовал себе гвардию из ионийских и карийских наемников. При сыне Амазиса, Псаммените, Египет был покорен персами.
Таким образом, несмотря на скудость и мутность источников египетской истории, нельзя не усмотреть в ней этого внутреннего движения, бывшего следствием столкновения интересов фараона и двух высших землевладельческих каст, жрецов и воинов, причем именно земельное владение, имевшее такое важное значение в Египте, играло главную роль. Египет по физическим условиям был государством земледельческим по преимуществу; все внимание народа было обращено внутрь страны, на своего доброго кормильца плодоносный Нил, к которому необходимо явилось религиозное отношение.
Обращать внимание за пределы священной земли Нила было непростительно, греховно; отсюда торговля и городская промышленность не могли развиться и не могла подняться часть народонаселения, которая основывала бы свое значение на богатстве движимом, не говоря уже о том, что по характеру племени, к которому принадлежат низшие касты Египта, они и не могли быть способны к широкой торговой предприимчивости. Благодаря этим условиям произошла замкнутость Египта и ожирение его народонаселения, привыкшего хорошо есть и пить и получавшего возможность к этому внутри страны.
Возможность движения, подвига, столкновения с другими народами лежала в касте воинов, и действительно, эта каста давала средства фараонам предпринимать походы, делать завоевания, но это явление было какою-то случайностью в истории Египта,- случайностью, остававшеюся без последствий: продолжительные и отдаленные походы фараонов в Азию не доставляли им более или менее прочных завоеваний, так что воинственное движение государей оседлого и цивилизованного народа совершенно сходно с опустошительными и бесплодными движениями номадов.
Можно подумать, что фараоны, охотники занимать и утомлять излишек народонаселения огромными постройками, египетскими работами, придумавшие умерщвлять новорожденных младенцев мужеского пола в случае опасного размножения подданных,- можно подумать, что фараоны предпринимали походы с единственною целью занять и утомить касту воинов, уменьшить ее опасное число. Но воинственные фараоны - редкое явление в египетской истории; касте воинов редко дается возможность развить свои силы, приобрести важное значение посредством движения, подвига.
Жреческая каста сдерживает силы опасных воинов.
Наконец, Египет благодаря Псамметиху и последующим фараонам выходит из прежней замкнутости, сближается с иностранцами, но здесь не происходит никакого важного переворота в египетской жизни: прежний порядок вещей остается ненарушимым; вся новизна направлена против касты воинов, которые принуждены выселяться, и это обстоятельство, разумеется, должно было более всего содействовать падению Египта.
Жреческая каста явно берет преимущество перед кастою воинов: воины в презрении, у воинов отнимают земли, воины должны выселиться из Египта.
Относительно жрецов не встречается подобных известий: жрецы до конца сохраняют свое важное значение. Жрецы славились своею мудростью, своими обширными познаниями, но свою мудрость они берегли для себя, своих познаний они не распространяли в народе и не спасли государства от падения. Но каким же божествам служили жрецы египетские?
В Египте мы встречаем множество имен божеств; это множество происходит оттого, что одно и то же божество в разных местностях чествовалось под разными именами. Из египетских мифов, наиболее известных, оказывается, что и здесь было поклонение началам мужескому и женскому - в Озирисе и Изиде и началам доброму и злому - в Озирисе и Тифоне. Мы имеем полное право успокоиться на известии Геродота, что из всех божеств только Изида и Озирис пользовались одинаковым поклонением во всем Египте, тогда как о других божествах сказать этого нельзя.
Диодор Сицилийский говорит, что существует великое несогласие в именах египетских божеств: одно и то же божество называется Изидою, Церерою, Тесмофорою, Луною, Юноною, а некоторые величают ее всеми этими именами вместе. Озирис одно и то же, что Серапис, Вакх, Плутон, Аммон, Юпитер, Пан. Но из слов самого же Диодора оказывается, что великое несогласие разрешается в согласие, когда под разными именами является одно и то же божество. Для нас важно известие Геродота, что женское божество, Изида, почиталось в Египте более всех других божеств. В связи с этим находится известие, что женщины пользовались в Египте особенно выгодным положением, даже преимуществом перед мужчинами.
Несмотря на успехи, какие, по-видимому, сделаны в изучении Древнего Египта, мы знаем о нем немного более прежнего; разногласие, противоположность во мнениях ученых о Египте, о его историческом значении всего лучше показывают, на какой шаткой почве находимся мы здесь. Великие исторические народы не проживают молча, тайком от других, не оставляют в своих памятниках загадок для потомства и предмета для ученых споров. Несмотря на наше убеждение, что дело не в количестве, а в качестве, громадность всегда сохраняет способность поражать воображение; так поражают воображение рукотворные горы Египта, пирамиды, переживающие тысячелетия, и вселяют невольное уважение к цивилизации, высказавшейся в таких памятниках.
Но Египет внушал уважение не одними своими громадными бессмертными могилами; греки, которые так хвастались обыкновенно своею цивилизацией, преклонялись пред мудростию жрецов египетских. Посмотрим же, что такое египетские жрецы, скрывавшие свои знания от своего народа, сообщали из них чужим, грекам.
Мы не будем отвергать предания о египетских колониях в Греции и о том, что эти колонисты сообщили сведения о разных полезных вещах дикому еще тогда народонаселению Греции. Но дело идет о другого рода заимствованиях, именно о заимствованиях в области религии и философии.
Мы не отвергнем и этих заимствований, только позволим себе сказать несколько слов насчет осторожности, какую историк должен соблюдать в вопросах о заимствовании.
Мы привыкли рассматривать племена и народы в их отдельности, и действительно, мы должны обращать особенное внимание на их особенности, различия друг от друга; но при этом мы не должны упускать из виду общечеловеческого, не должны забывать, что имеем дело с человеком, который повсюду, в каких бы обстоятельствах ни находился, смотрит на известные явления и действует в известных случаях одинаково, выражает при известных условиях одинаковые нравственные требования.
От этого мы необходимо должны встречать у различных народов одинаковые представления, должны встречать одинаковые рассказы в произведениях фантазии, одинаковые известия в памятниках исторических. На каком же основании мы, встретив у двух различных народов два одинаковые рассказа, известия, воззрения, предполагаем сейчас же заимствование, предполагаем, следовательно, что самое простое, естественное отношение могло раз произойти только у известного народа и никак не могло произойти у другого; если же встречаем известие о нем у другого, то это будет непременно заимствование?
Но этого мало; если мы встречаем у разных народов и в разные времена известия об одинаковом явлении, то, вместо того чтобы увериться в возможности этого явления, мы немедленно отвергаем эту возможность, из действительности переносим явление в область вымыслов и здесь заставляем один народ непременно списывать у другого. Таким образом, выходит, что если один только свидетель говорит нам о явлении, то мы признаем возможность этого явления, но стоит только явиться нескольким свидетелям, которые скажут нам, что явление повторилось в разные времена у разных народов, как мы сейчас же начнем отрицать возможность явления и передадим его в область вымыслов.
Хотят, чтобы греки заимствовали у египтян верование в бессмертие души, потому только, что греческий миф о Миносе, судье мертвых, сходен с египетским мифом об Озирисе, исправляющем ту же должность! Отнять у греков верование в бессмертие души было бы слишком странно. Но как скоро допускается верование в бессмертие души, то естественно рождается представление об отчете, который должны отдать души по разлучении с телом, о суде. От суда необходим переход к судьям; почему же такое движение мысли, возможное у одного народа, было невозможно у другого?
Хотят, чтобы и перевозчик душ, Харон, с его лодкой были заимствованы греками у египтян, потому что миф носит отпечаток местности Египта, изрезанной каналами, но известно, что представление о реке как пути для душ в недра земли и обратно есть представление общее, встречающееся у народов, не имевших никакого соприкосновения с египтянами. Геродот пустил в ход мысль, что все заимствовано у египтян. Громадность египетских памятников произвела на восприимчивого грека самое сильное впечатление. "Ни одна страна не заключает в себе столько чудес! ни в одной другой стране нельзя найти таких удивительных памятников!" Всматриваясь внимательнее, он находит сходное со своим. "Не может же это сходство быть случайным,- рассуждал он,- и, так как Египетское государство древнее всех государств, следовательно, все заимствовано из Египта". Жрецы ловко берутся за дело: "Все, что занято у нас, все ваши поэты и мудрецы были у нас и у нас выучились всему". Жрецы ни перед чем не останавливались в развитии своего основного положения.
Упомянет им грек о древнем афинском устройстве. "Да это все взято у нас,- говорят они. - Эвпатриды - да это наша каста жрецов!"2 Геродот не уступает жрецам и серьезно утверждает, что египтяне первые установили праздники, религиозные процессии и все богослужебные приемы и греки все это заимствовали у них. Утверждают, что учение о переселении душ Пифагор и Платон заимствовали у египетских жрецов, но этого предмета мы еще коснемся в наблюдениях над историческою жизнию греков.
3. АССИРИЯ И ВАВИЛОН
В Китае мы видели народ, тихо, незаметно в продолжение веков наполнивший огромное пространство земли, удаленный от сообщения с другими народами; в Египте мы видели завоевание с поселением победителей среди побежденных, отчего произошло разделение на касты; но физические условия страны препятствовали дальнейшему воинственному движению египтян: с одной стороны, все внимание народонаселения было обращено внутрь страны, к кормильцу-Нилу; потом с севера море, с востока и запада пустыня защищали Египет и давали его жителям возможность сосредоточивать свое внимание внутри страны. Истории Китая и Египта похожи тем друг на друга, что обе страны, имеющие в соседстве пустыни, подвергаются иногда нашествию и даже игу диких жителей пустыни, но это нашествие, это иго не изменяет ничего в быте обеих стран.
Теперь с берегов Нила перейдем на берега Евфрата и Тигра и здесь уже встретим другое явление. Здесь на относительно небольших пространствах сталкиваются два сильные народа семитического племени, ассирияне и вавилоняне, развившиеся благодаря выгодным физическим условиям, ибо плодоносная область двух великих рек рано пригласила народонаселение к деятельности.
Но жители берегов Евфрата и Тигра не могли, подобно жителям Нильской области, ограничиться одной внутренней деятельностью, ибо, как уже было сказано, здесь один подле другого жили два сильные народа, не могшие не вступить в борьбу друг с другом. Борьба требовала сосредоточения сил народных, требовала вождя, царя с большой, неограниченной властью, храброго человека, который бы умел защищаться от неприятеля, дать победу; и есть известие, что первый вождь вавилонян был богатырь-ловец Немврод. Борьба у ассириян и вавилонян шла с переменным счастьем: сперва одно государство брало верх благодаря преимущественно личности своего царя и подчиняло себе другое.
Здесь было покорение не народа народом, причем победители, оставившие почему-либо свою сторону, селились между побежденными; здесь было покорение одного государства другим, завоеванное государство превращалось в провинцию государства покорившего. Царь направлял движение, набирал войско из целого народа и распускал его по миновании нужды; здесь, следовательно, не могло образоваться касты воинов. Покорение одного государства другим, разумеется, увеличивало силы царя-покорителя: он располагал теперь средствами двух государств, что давало ему возможность покорять другие государства, присоединять их в виде провинций к своему.
Но то самое обстоятельство, что покорялся не дикий народ цивилизованному, а покорялось одно цивилизованное государство другим цивилизованным, - это самое обстоятельство вело к тому, что покорение не могло быть прочно: при первом удобном случае покоренное государство возвращало себе независимость и, усилившись, в свою очередь подчиняло себе государство, прежде господствовавшее.
Сначала поднимается Ассирия; ее цари подчиняют себе Вавилон и широко распространяют свои завоевания вокруг, присоединяя к своим владениям в виде провинций более или менее цивилизованные государства. По истечении известного времени Вавилон возвращает себе независимость и снова теряет ее; потом опять восстает вместе с мидянами и снова принужден покориться; наконец, Вавилон восстает в третий раз: Мидия, Вавилон и Киликия вступают в союз против Ассирии; это государство падает, великолепная столица его Ниневия разрушена. Черед усиливаться пришел Вавилону; Навуходоносор своими завоеваниями основывает обширную монархию.
Таким образом, из области Евфрата и Тигра произошло движение, произведшее сильную историческую жизнь и во всех окрестных областях к северу, востоку и западу. Здесь несколько государств начинают жить общею жизнью, хотя эта жизнь и обнаруживается преимущественно в борьбе. Несмотря на покорение одного государства другим, несмотря на образование обширных монархий, народности не исчезают, но стремятся при благоприятных обстоятельствах возвратить себе независимость. С этою целью заключаются союзы между народами, как, например, союз мидян, вавилонян и киликийцев против ассириян; даже привыкший к одинокой жизни Египет в последнее время втягивается в эту общую жизнь народов: против союза мидян, вавилонян и киликийцев ассирийский царь Сарданапал ищет союза египетского фараона Нехо, но тот, задержанный борьбою с народами, находившимися на дороге, не поспел вовремя на защиту Ниневии.
Свидетельства о цивилизации Ассирии и Вавилона, цивилизации более живой и человечной, чем цивилизация Египта, остались в развалинах громадных и великолепных памятников. Что касается до религии, то и здесь мы видим поклонение мужескому, производящему началу, которое обоготворялось в Беле, господине неба и света, и женскому, воспринимающему и рождающему, которое обоготворялось в Милитте. Известно, что в Вавилоне был обычай, по которому каждая женщина раз в жизни должна была отправиться в храм Милитты, чтобы там отдать себя иностранцу, который бросит ей деньги, призывая имя Милитты.
В этом обычае нельзя не видеть средства религиозной пропаганды: вавилонянка, раба Милитты, вступая в связь с иностранцем, этим самым делала и его рабом своей богини, заставляла его приносить ей жертву; она допускала иностранца не прежде как он призовет имя Милитты; простым стремлением приносить в жертву богине любви самое драгоценное благо целомудрие - объяснить явление нельзя, потому что именно требовался иностранец.
Что религиозная пропаганда шла посредством женщин, это ясно видно из истории евреев. "И приглашали они (моавитянки) народ (израильский) к жертвам богов своих, и кланялся народ богам их. И вот, некто из сынов израильских пришел и привел к братьям своим мадианитянку... Финеес, сын Елеазара, пронзил обоих их... Имя убитой мадианитянки Хазва... И сказал Господь Моисею: "Враждуйте с мадианитянами и поражайте их. Ибо они враждебно поступали с вами в коварстве своем, прельстив вас Фегором (божеством) и Хазвою, дочерью начальника мадиамского"".
4.ФИНИКИЯ
До сих пор мы видели две формы жизни у рассмотренных нами народов: или народы живут замкнутою жизнию исключительно; или - преимущественно жизнию внутреннею, избегая сообщества других народов, таковы китайцы и египтяне; или несколько равносильных по физическим и нравственным средствам народов живут вместе, сталкиваются, вступают в борьбу, то один, то другой берет верх, является завоевание, образование обширных государств, восстания государств покоренных, союзы их для освобождения себя от чужой зависимости. Эти явления представляет нам западная часть Азии, где два народа семитического племени, ассирияне и вавилоняне, играют главную роль, сменяя друг друга в господстве над окрестными государствами.
Теперь переходим мы к третьей форме, представляемой историей народа также семитического племени - финикиян. Загнанные, припертые к морю, в стране бесплодной, рано, не успевши еще образовать из себя государственного тела, живя еще отдельными родами, финикияне должны были заняться торговлею и промышленностью. Явились богатые города, из которых каждый со своим округом составил отдельное владение.
Происходят явления, обыкновенные во всех подобных малых владениях, состоявших преимущественно из одного богатого торгового города: сильная торговля и промышленность ведут к резкому различию между богатыми и бедными, образуются партии с противоположными интересами, аристократическая и демократическая, и вступают в борьбу друг с другом. Один из богачей-вельмож усиливается и приобретает верховную власть, становится царем, но власть этого царя не может быть так неограниченна, как власть царя у больших земледельческих народов, здесь уже прежде выработалась сильная аристократия, которая и ограничивает власть царя.
Борьба между аристократическим и демократическим элементами в городах вела к усобицам в царских семействах. Так, по смерти известного тирского царя Хирама, современника и друга Соломонова, сын его был умерщвлен родственниками, которые овладели верховною властью, опираясь на низшие классы народонаселения.
Подобные события, низложение той или другой стороны вело к выселению побежденных в отдаленные страны, к основанию колоний, что было возможно благодаря обширному мореплаванию финикиян, знакомству их с далекими землями; так, основана была знаменитая финикийская колония Карфаген благодаря усобице и низложению аристократической партии в Тире.
Мы обыкновенно говорим, что горы и степи разделяют народы, а моря соединяют их, но к этому надобно прибавить, что горы и степи не удержат народы, движущиеся по сильным побуждениям внутренним или внешним, равно как моря соединяют только те народы, которые сами стремятся к соединению, и притом первоначально только нужда могла заставить народ пуститься в море. Финикияне должны были сделать это, и Средиземное море стало их областью. Благодаря им Средиземное море впервые получило то важное значение, какое оно удерживало за собою так долго, - значение исторического моря по преимуществу.
Несмотря, однако, на важное значение деятельности финикиян, мы видим в ней одностороннее направление, направление изначала исключительно торговое и промышленное; и здесь мы видим хотя сильное и широкое движение, но без подвига; не видим движения, совершающегося по высшим побуждениям и совершающегося совокупными силами народа или его представителей, лучших людей. Исключительная торговля и промышленная деятельность дробна и мелка, а потому не может вести к высокой степени человеческого развития. Финикия - это Голландия древнего мира.
Религия финикиян представляет тоже поклонение началам, во-первых, мужескому и женскому (Ваал и Ашера); во-вторых, доброму и злому: Ваалу, божеству производящему, зиждительному, противополагалось божество злое, разрушительное - Молох, имевший соответствующее ему женское божество Астарту. Служение мужескому и женскому началам и здесь, как везде, по самой сущности своей отличалось чувственностию, и финикиянки заставляли иностранцев служить своей богине теми же средствами, как и вавилонянки. Служение противоположному божеству, Астарте, божеству разрушительному, должно было, разумеется, сопровождаться противоположными действиями: если служение одному божеству требовало усиления жизни, усиления производительности, то служение другому, разрушительному, уничтожающему жизнь, требовало именно уничтожения средств производительности, и Астарте служили оскоплением, Молоху - человеческими жертвами.
Здесь, следовательно, мы имеем дело с чистым, полным дуализмом; начало или божество злое, разрушительное, стоит рядом с божеством добрым, зиждительным, на совершенно равных правах; человек одинаково служит им обоим и нисколько еще не сознает своей обязанности служить исключительно доброму началу и под его знаменем ратовать против злого, как мы это увидим в религиозном учении арийского племени, к наблюдениям над историческою жизнию которого мы теперь и переходим.