Страница:
Святослав Ольгович был очень толст, сильно устал; потому, приехавши в Городец, не мог уже ехать дальше и отправил к Чернигову одного племянника, Святослава Всеволодича; тот, приехавши к перевозу на Десну, узнал, что Изяслав Давыдович уже в Чернигове, и поскакал тотчас же назад, послав сказать дяде, чтоб ехал в Новгород-Северский, а Чернигов уже занят. С другой стороны Владимирко галицкий шел к свату своему Юрию на помощь, но, узнавши на дороге, что Юрий разбит, поспешно пошел назад. Так, Мстиславичам нечего было бояться с запада, и они с торжеством вступили с дядею в Киев, где начали жить очень весело и очень дружно.
Но дядя Юрий все сидел в Переяславле; Изяславу нельзя было позволить ему оставаться в таком близком соседстве, и он с дядею Вячеславом стал сбираться на него, а брата Ростислава отпустил в Смоленск. В это время пришла к нему неприятная новость с запада: Владимирко галицкий, возвращаясь домой, узнал, что Мстислав Изяславич ведет отряд венгров на помощь отцу своему, и решился напасть на него. Мстислав, ничего не зная, стал у Сапогиня, близ Дорогобужа, откуда Владимир Андреевич (посаженный здесь, как видно, Владимирком) прислал к нему много вина и велел сказать, что Владимирко идет на него, Мстислав стал пить с венграми и во время пира объявил им о приближении галицкого князя; пьяные венгры отвечали: "Пусть его приходит! Мы с ним побьемся". В полночь, когда все улеглось в стане, сторожа прибежали к Мстиславу с вестию, что идет Владимирко. Мстислав с дружиною сели на коней и начали будить венгров, но те после попойки лежали, как мертвые, нельзя было никак их добудиться; на рассвете Владимирко напал на стан и перебил почти всех венгров, немного только взял в плен, а Мстислав с дружиною убежал в Луцк. Когда Изяслав в Киеве получил весть, что сын его побежден и венгры перебиты, то сказал поговорку, которую летописец и прежде слыхал от него:
"Не идет место к голове, а голова к месту; но дал бы только бог здоровье мне и королю; а Владимирку будет месть". Но прежде надобно было разделаться с Юрием, и Вячеслав с племянниками - Изяславом и Святополком и с берендеями пошли к Переяславлю, бились здесь два дня, на третий пехота ворвалась в город и зажгла предместья. Тогда Вячеслав с Изяславом послали сказать Юрию: "Кланяемся тебе; иди в Суздаль, а сына посади здесь в Переяславле; с тобою не можем быть здесь, приведешь на нас опять половцев". Юрий в это время не мог ждать скоро ниоткуда помощи, хотя пересылался и с Владимирком и с половцами: из дружины его одни были убиты, другие взяты в плен, и потому он послал сказать брату и племяннику:
"Пойду в Городок и, побыв там, пойду в Суздаль"; те велели отвечать ему, что может оставаться в Городке месяц, а потом чтоб шел в Суздаль; если же не пойдет, то они осадят его в Городке точно так же. как теперь в Переяславле. Юрию было нечего делать, неволею целовал крест с сыновьями, что пойдет через месяц в Суздаль и не будет искать Киева под Вячеславом и Изяславом; должен был также отказаться от союза с Святославом Ольговичем и не мог включить его в договор.
Оставив в Переяславле сына Глеба, он пошел в Городок, а старший сын его Андрей отпросился идти наперед в Суздаль: "Нам здесь, батюшка, - говорил он, - нечего больше делать, уйдем затепло". Святослав Ольгович, слыша, что Юрий уладился с братом и племянником, послал в Чернигов к Изяславу Давыдовичу сказать ему от своего имени и от имени племянника Святослава Всеволодовича: "Брат! Мир стоит до рати, и рать до мира; ведь мы тебе братья, прими нас к себе; отчины у нас две - одна моего отца Олега, а другая твоего отца Давыда, ты - Давыдович, а я - Ольгович; так ты, брат, возьми отцовское давыдовское, а что ольгово, то отдай нам, мы тем и поделимся". Изяслав поступил по-христиански, говорил летописец, принял братьев и отчину им отдал, но, как видно, с условием отстать от Юрия и быть вместе с Мстиславичами. Юрий не мог расстаться с Русской землею, нарушил клятву, пробыл в Городке более месяца; но Изяслав хотел сдержать свое слово и явился осаждать его в Городке с берендеями, Изяславом Давыдовичем черниговским, Святославом Всеволодовичем и вспомогательным отрядом Святослава Ольговича; последний не пошел, однако, сам против своего старого союзника. Юрий затворился в Городке и долго отбивался; наконец, стало ему тяжко, помощи не было ниоткуда; он должен был целовать крест, что пойдет в Суздаль и на этот раз действительно пошел, оставив в Городке сына Глеба: Переяславль, как видно, был у него отнят за прежнее нарушение клятвы; Изяслав посадил в нем после сына своего Мстислава.
Юрий пошел в Суздаль на Новгород-Северский, заехал к старому приятелю Святославу Ольговичу, принят был от него с честию и получил все нужное для дороги.
Быть может, это приятельское свидание Юрия с Ольговичем было одною из причин, заставивших Изяслава Мстиславича съехаться в 1152 году с Изяславом Давыдовичем черниговским и Святославом Всеволодовичем. На этом съезде решено было избавиться от опасного притона, который был у Юрия на Руси между Черниговскою и Переяславскою волостию, вследствие чего князья разрушили Городок и сожгли его вместе с Михайловскою церковию. Услыхав об этом, Юрий вздохнул от сердца, по выражению летописца, и начал собирать войско; пришел к нему рязанский князь Ростислав Ярославич с братьею, с полками рязанскими и муромскими; соединился с ним и Святослав Ольгович северский; наконец, пришло множество половцев, все орды, что между Волгою и Доном; Юрий сказал: "Они мой Городец пожгли и церковь, так я им отожгу за это", и пошел прямо к Чернигову. Между тем, услыхав о дядином походе, Изяслав Мстиславич послал сказать брату Ростиславу в Смоленск: "Там у тебя Новгород сильный и Смоленск; собравшись, постереги свою землю; если Юрий пойдет на тебя, то я к тебе пойду, а если минует твою волость, то приходи ты сюда, ко мне". Когда Ростислав узнал, что дядя миновал Смоленскую область и пошел прямо на Чернигов, то отправился немедленно и сам туда же, опередил Юрия и вместе с Святославом Всеволодичем затворился в Чернигове, к которому скоро явились Юрьевы половцы и стали жечь окрестности. Осажденные князья, видя множество половцев, велели жителям всем перебраться в ночь из острога в кремль (детинец); а на другое утро подошли к городу Юрий и Святослав Ольгович со всеми своими полками; половцы бросились к городу, разломали острог, зажгли все предместия и начали биться с черниговцами, которые держались крепко. Видя это, осаждающие князья стали думать: "Не крепко станут биться дружины и половцы, если не поедем с ними сами"; Андрей Юрьич, по обычаю своему, вызвался первый идти вперед: "Я начну день свой", сказал он, взял дружину, поехал под город, ударил на осажденных, которые вздумали сделать вылазку, и втоптал их в город; другие князья, ободренные примером Андрея, также стали ездить подле города, и напуганные черниговцы уже не смели более делать вылазок. Уже 12 дней стоял Юрий под Черниговом, как пришла к нему весть о приближении Изяслава Мстиславича с дядею Вячеславом; половцы, храбрые, когда надобно было жечь черниговские предместия и стреляться издали с осажденными, теперь первые струсили и начали отъезжать прочь. Юрий и Ольгович, видя бегство половцев, принуждены были также отступить от Чернигова; Юрий пошел на Новгород-Северский, оттуда - к Рыльску, из Рыльска хотел идти уже в Суздаль, как был остановлен Святославом Ольговичем: "Ты хочешь идти прочь, - говорил ему Святослав, - а меня оставить, погубивши мою волость, потравивши половцами весь хлеб; половцы теперь ушли, а за ними вслед явится Изяслав и погубит остальную мою волость за союз с тобою". Юрий обещался оставить ему помощь и оставил сына Василька с 50 человек дружины! Ольгович не обманулся в своих опасениях: Изяслав Мстиславич стоял уже на реке Альте со всеми своими силами; отпустивши старика Вячеслава в Киев, а сына Мстислава с черными клобуками на половцев, вероятно, для того, чтоб отвлечь их от подания помощи северскому князю, Изяслав сам отправился к Новгороду-Северскому, где соединились с ним Изяслав Давыдович, Святослав Всеволодович и Роман, сын Ростислава смоленского. Когда острог был взят и осажденные вбиты в крепость, то на третий день после осады Святослав Ольгович прислал к Изяславу с поклоном и с просьбою о мире; Изяслав сначала не хотел слушать его просьбы, но потом, раздумав, что время уже подходит к весне, помирился и пошел назад к Чернигову, где получил весть от сына Мстислава, что тот разбил половцев на реках Угле и Самаре, самих прогнал, вежи их, лошадей, скот побрал и множество душ христианских избавил из неволи и отпустил по домам. После этого, в 1154 году, Юрий еще раз собрался на Русскую землю и опять неудачно: на дороге открылся в его войске сильный конский падеж; пришедши в землю вятичей, он остановился, не доходя Козельска; здесь пришли к нему половцы; он подумал и, отпустив сына Глеба к половцам в степь, сам возвратился в Суздаль. По некоторым известиям, Юрий принужден был к возвращению тем, что половцев пришло гораздо меньше, чем сколько он ожидал, и вот он отправил сына Глеба в степи для найма еще других варваров.
Так кончилась борьба Юрия с Изяславом. Мы видели, что в этой борьбе главным союзником ростовского князя на востоке был Святослав Ольгович, который теперь должен был принять мир на всей воле Изяславовой; но еще более деятельного союзника имел Юрий на западе в свате своем, князе галицком Владимирке: на этого Изяслав должен был еще более сердиться, чем на Ольговича; мы видели, как он обещался отомстить ему за поражение венгров. Еще в 1151 году, сбираясь выгнать Юрия из Городка, Изяслав послал сказать королю венгерскому: "Владимир галицкий дружину мою и твою избил; так теперь, брат, тебе надобно подумать об этом; не дай бог нам этого так оставить, дай бог нам отомстить за дружину; собирайся, брат, у себя, а я здесь, и как нам с ним бог даст". Король отвечал, что он уже собирается; но Изяслав боялся, чтоб сборы не были долги, и послал сына Мстислава в Венгрию торопить зятя; Гейза назначил срок, когда сбираться, и послал сказать Изяславу: "Я уже сажусь на коня и сына твоего Мстислава беру с собою; садись и ты на коня". Изяслав тотчас собрал дружину, взял с собою весь полк Вячеславов, всех черных клобуков, лучших киевлян, всю русскую дружину и пошел на Галич; на дороге у Дорогобужа соединился с ним родной брат Владимир, у Пересопницы - двоюродный Владимир Андреевич и другой родной - Святополк из Владимира; Изяслав велел Святополку оставаться в своем городе и, взяв его полк, пошел далее.
Перешедши реку Сан, он встретил королевского посла, который приехал с сотнею ратных и сказал Изяславу: "Зять твой король тебе кланяется и велел сказать, что он уже пятый день дожидается тебя, ступай скорее". Изяслав пошел немедленно вперед и на другой день после обеда подошел к венгерскому стану, расположенному за Ярославлем.
Король с дружиною выехал к нему навстречу; они обнялись, говорит летописец, с великою любовию и с великою честию и вошедши в королевский шатер, стали думать, как бы на другой день рано ехать биться к реке Сану. На рассвете король ударил в бубны, выстроил полки и послал сказать Изяславу: "Ступай с своими полками подле моего полку; где я стану, там и ты становись, чтоб нам вместе можно было обо всем думать". Союзники пришли к Сану ниже Перемышля; на противоположном берегу уже стоял Владимирко, но скоро должен был отодвинуться дальше от натиска венгров; перед началом битвы Изяслав сказал своей дружине: "Братья и дружина!
Бог никогда Русской земли и русских сынов в беcчестье не оставлял; везде они честь свою брали; теперь, братья, поревнуем тому: дай нам бог в этих землях и перед чужими народами честь свою взять". Сказавши это, Изяслав бросился со всеми своими полками вброд; венгры, видя, что русские уже переправляются, бросились также вброд, с разных сторон въехали в полки галицкие и обратили их в бегство; сам Владимирко, убегая от венгров, попался было к черным клобукам и едва сам-друг успел скрыться в Перемышле; этот город был бы тогда непременно взят, потому что некому было отстаивать его, но, к счастью для Владимирка, за городом на лугу находился княжий двор, где было много всякого добра: туда ринулось все войско, а о городе позабыли. Владимирко между тем, видя беду, стал посылать к королю просить мира; ночью послал, по старому обычаю, к архиепископу и к воеводам королевским, притворился, что жестоко ранен, лежит при смерти, и потому велел сказать им: "Просите за меня короля; я жестоко ранен, каюсь пред ним, что тогда огорчил его, перебивши венгров, и что теперь опять стал против него; бог грехи отпускает, пусть и король простит меня и не выдает Изяславу, потому что я очень болен; если меня бог возьмет, то отдаю королю сына моего на руки; я отцу королеву много послужил своим копьем и своими полками, за его обиду и с ляхами бился; пусть король припомнит это и простит меня". Много даров, золота, серебра, сосудов золотых и серебряных, платья выслал Владимирко архиепископам и вельможам венгерским, чтоб просили короля не губить его, не исполнять желание королевы, сестры Изяславовой. На другой день Гейза съехался с Изяславом и сказал ему:
"Батюшка! Кланяюсь тебе; Владимирко присылал ко мне, молится и кланяется, говорит, что сильно ранен и не останется жив; что ты скажешь на это?" Изяслав отвечал: "Если Владимирко умрет, то это бог убил его за клятвопреступление нам обоим; исполнил ли он тебе хотя что-нибудь из того, что обещал? Мало того, опозорил нас обоих; так как ему теперь верить? Два раза он нарушал клятву; а теперь сам бог отдал нам его в руки, так возьмем его вместе с волостью".
Особенно говорил против Владимирка и выставлял все вины его Мстислав Изяславич, который был сердит на галицкого князя за дорогобужское дело. Но король не слушался их, потому что был уже уговорен архиепископом и вельможами, подкупленными Владимирком; он отвечал Изяславу: "Не могу его убить: он молится и кланяется, и в вине своей прощенья просит; но если теперь, поцеловав крест, нарушит еще раз клятву, тогда уже либо я буду в венгерской земле, либо он в галицкой". Владимирко прислал и к Изяславу с просьбою: "Брат! Кланяюсь тебе и во всем каюсь, во всем я виноват; а теперь, брат, прими меня к себе и прости, да и короля понудь, чтоб меня принял; а мне дай бог с тобою быть". Изяслав сам по себе не хотел и слышать о мире; но одному ему нельзя было противиться королю и его Вельможам; поневоле должен был начать переговоры: король требовал от Владимирка клятвы в том, что он возвратит все захваченные им русские города Изяславу и будет всегда в союзе с последним, при всяких обстоятельствах, счастливых или несчастных; когда король хотел послать бояр своих к Владимирку с крестом, который тот должен был поцеловать, то Изяслав говорил, что не для чего заставлять целовать крест человека, который играет клятвами; на это король отвечал: "Это самый тот крест, на котором был распят Христос бог наш; богу угодно было, чтоб он достался предку моему св. Стефану; если Владимирко поцелует этот крест, нарушит клятву и останется жив, то я тебе, батюшка, говорю, что либо голову свою сложу, либо добуду Галицкую землю; а теперь не могу его убить".
Изяслав согласился, но сын его Мстислав сказал: "Вы поступаете, как должно по-христиански, честному кресту верите и с Владимирком миритесь; но я вам перед этим честным крестом скажу, что он непременно нарушит свою клятву; тогда ты, король, своего слова не забудь и приходи опять с полками к Галичу"; король отвечал: "Ну право же тебе говорю, что если Владимирко нарушит клятву, то как до сих пор отец твой Изяслав звал меня на помощь, так тогда уже я позову его к себе на помощь". Владимирко целовал крест, что исполнит королевские требования; целовал он крест лежа, показывая вид, что изнемог от ран, тогда как ран на нем никаких не было.
Простившись с королем, Изяслав пошел назад в Русскую землю, и когда был во Владимире, то послал посадников своих в города, которые Владимирко обещал ему возвратить; но посадники пришли назад: Владимирко не пустил их ни в один город.
Изяслав продолжал путь в Киев, только послал сказать королю: "Ни тебе, ни мне теперь уже не ворочаться назад, я только объявляю тебе, что Владимирко нарушил клятву; так не забудь своего слова". Владимирко спешил нарушить и другое условие мира: узнав, что сват его Юрий идет на племянника, он также выступил против Изяслава, но возвратился, когда дали ему весть, что тот идет к нему навстречу.
Управившись с дядею, Изяслав послал в Галич боярина своего Петра Бориславича, который был свидетелем клятвы Владимирковой пред крестом св. Стефана. Петр должен был сказать галицкому князю от имени Изяслава: "Ты нам с королем крест целовал, что возвратишь русские города, и не возвратил; теперь я всего того не поминаю; но если хочешь исполнить свое крестное целование и быть с нами в мире, то отдай мне города мои; а не хочешь отдать, то клятву свою ты нарушил, и мы с королем будем переведываться с тобою, как нам бог даст", Владимирко отвечал на это послу: "Скажи от меня Изяславу, вот что: ты нечаянно напал на меня сам и короля навел; так если буду жив, то либо голову свою сложу, либо отомщу тебе за себя". Петр сказал ему на это: "Князь! ведь ты крест целовал Изяславу и королю, что все исправишь и будешь с ними в союзе; так ты нарушил крестное целование".
Владимирко отвечал: "Вот еще: что мне этот маленький крестик!" "Князь! - возразил ему киевский боярин, - хотя крестик и мал, да сила его велика на небеси и на земле; ведь тебе король объявлял, что это самый тот крест, на котором Христос был распят; да и то было тебе говорено, что если, поцеловав тот крест, ты слова своего не сдержишь, то жив не останешься; слышал ли ты обо всем этом от королевского посла?" Владимирко отвечал: "Да, помню, досыта вы тогда наговорились; а теперь ступай вон, поезжай назад к своему князю". Петр, положив пред ним крестные грамоты, пошел вон, и когда собрался ехать, то не дали ему ни повозки, ни корма, так что он принужден был отправиться на своих лошадях. Петр съезжал с княжьего двора, а Владимирко шел в то время в церковь к вечерне и, видя, что Петр уезжает, стал смеяться над ним: "Смотрите-ка, русский-то боярин поехал, побравши все волости!" Когда вечерня отошла и Владимирко, возвращаясь из церкви, дошел до того самого места, где смеялся над Петром, то вдруг сказал:
"Что это, как будто кто меня ударил по плечу!" и не мог двинуть больше ногами:
если б не подхватили его, то упал бы с лестницы; понесли его в горенку, положили в укроп; к вечеру стало ему хуже, а к ночи умер. Между тем Петр Бориславич, выехавши из Галича, остановился ночевать в селе Большове; вдруг на рассвете скачет к нему гонец из Галича: "Князь не велел тебе ехать дальше, дожидайся пока пришлет за тобою". Петр, ничего не зная о Владимирковой смерти, стал тужить, что ему надобно ехать назад в город и, верно, придется вытерпеть там разные притеснения; и точно, еще до обеда прискакал к нему новый гонец с приказом от князя ехать в город; Петр отправился, и когда въехал на княжий двор, то к нему навстречу вышли из сеней слуги княжие все в черном; он удивился - чтобы это такое значило? Вошел на сени, смотрит - на княжом месте сидит сын Владимирков Ярослав в черном платье и в черной шапке, также и все бояре в черном. Петру поставили стул, и когда он сел, то Ярослав, взглянувши на него, залился слезами.
Петр сидел в недоумении, смотря на все стороны; наконец, спросил: да что же это такое значит? Тут ему объявили, что ночью князь умер. "Как умер? возразил Петр:
когда я поехал, он был совсем здоров!" Ему отвечали, что был здоров, да вдруг схватился за плечо, начал с того изнемогать и умер. "Воля божия, сказал на это Петр, - нам всем там быть". Тогда Ярослав начал говорить Петру: "Мы позвали тебя для того, что вот бог сотворил волю свою; поезжай ты теперь к отцу моему Изяславу, поклонись ему от меня и скажи: "Бог взял моего отца, так ты будь мне вместо него; ты с покойником сам ведался, что там между вас было, уже бог рассудил вас; бог отца моего к себе взял, а меня оставил на его место, полк и дружина его у меня, только одно копье поставлено у его гроба, да и то в моих руках; теперь кланяюсь тебе, батюшка! Прими меня, как сына своего Мстислава:
пусть Мстислав ездит подле твоего стремени с одной стороны, а я буду ездить по другой стороне со всеми своими полками". Петр с этим и отправился.
Ярослав или, по некоторым известиям бояре его только манили Изяслава, чтоб выиграть время, а в самом деле и не думали возвращать ему городов, захваченных Владимирком. Это заставило киевского князя пойти в другой раз на Галич (1153 г.); с ним пошли сын его Мстислав с переяславцами, полк Изяслава Давыдовича черниговского и все черные клобуки; а на дороге присоединились к нему братья, - Владимир из Дорогобужа, Святополк из Владимира, Владимир Андреич из Бреста. У Теребовля встретился Изяслав с полками Ярославовыми, и перед битвою галицкие бояре сказали своему князю: "Ты, князь, молод, отъезжай прочь и смотри на нас; отец твой нас кормил и любил, так мы хотим за честь твоего отца и за твою сложить свои головы; ты у нас один; если с тобой что случится, то что нам тогда делать? Так ступай-ка, князь, к городу, а мы станем биться с Изяславом, и кто из нас останется жив, тот прибежит к тебе и затворится с тобою в городе". Злая сеча продолжалась уже от полудня до вечера, когда сделалось в обеих ратях смятение:
не видно было, которые победили. Изяслав гнал галичан, а братья бежали от них:
Изяслав побрал в плен галицких бояр, а галичане Изяславовых. Время шло уже к ночи, когда киевский князь остановился с небольшою дружиною на месте боя и поднял галицкие стяги; галичане побежали к ним, думая, что тут свои, и были перехватаны; но в ночь Изяславу стало страшно: дружины у него осталось мало, пленников было больше, чем дружины, а между тем из Теребовля Ярослав мог напасть на него; подумавши, Изяслав велел перебить пленников, оставя только лучших мужей, и выступил назад к Киеву, потому что братья и дружина его разбежались, не с кем было продолжать поход. Был после этого плач великий по всей земле Галицкой, говорит летописец.
Этим печальным походом заключилась деятельность Изяслава. В 1154 году, женившись во второй раз на царевне грузинской, Изяслав схоронил брата Святополка, а потом скоро сам занемог и умер. Летописец называет его честным, благородным, христолюбивым, славным; говорит, что плакала по нем вся Русская земля и все черные клобуки, как по царе и господине своем, а больше, как по отце; причина такой любви народной ясна: при необыкновенной храбрости (в которой равнялся с ним, быть может, из князей один Андрей Юрьевич), не уступая никому первого места в битве, гоня врагов и в то время, когда полки его бывали разбиты, Изяслав отличался также искусством, был хитер на воинские выдумки; но, будучи похож на знаменитого деда своего храбростию, отвагою, он напоминал его также ласковостию к народу; мы видели, как он обращался с ним в Киеве, в Новгороде; неприятное правление дяди Юрия только оттенило добрые качества Изяслава, заставило смолкнуть всякое нерасположение, какое у кого было к нему, и мы видели, как ревностно бились за него и граждане и черные клобуки, прежде равнодушные.
Поговорка его: "Не идет место к голове, а голова к месту", показывает его стремление, его положение и, по всем вероятностям, служила для него оправданием этих стремлений и происшедшей от них новизны положения его; поговорка эта оправдывает стремление дать личным достоинствам силу пред правом старшинства.
Действительно, Изяслав в сравнении с своими старшими, дядьями, был в роде Мономаховом единственною головою, которая шла к месту. Но мы видели, что Изяслав должен был уступить; ему не удалось дать преимущества личным достоинствам своим и даже другому праву своему, праву завоевателя, первого приобретателя старшей волости; несмотря на то, что он головою добыл Киев, он принужден был, наконец, признать старшинство и права дяди Вячеслава, которого голова уже никак не шла к месту; а преждевременная смерть Изяслава нанесла окончательный удар притязаниям племянников и Мстиславовой линии: из братьев Изяславовых ни один не был способен заменить его; деятельнее, предприимчивее дядей был сын его Мстислав, но он не мог действовать один мимо родных дядей и против них; его положение было одинаково с положением отца, только гораздо затруднительнее; заметим еще, что преждевременная смерть отца Изяслава, отказавшегося от старшинства в пользу дяди, в глазах многих должна была отнимать у молодого Мстислава право считаться отчичем на столе киевском.
Старый дядя Вячеслав плакал больше всех по племяннике, за щитом которого он только что успокоился: "Сын! - причитал старик над его гробом, - это было мое место; но, видно, перед богом ничего не сделаешь!" В Киеве все плакали, а на той стороне Днепра сильно радовались смерти Изяславовой и не тратили времени.
Изяелав Давыдович черниговский немедленно поехал в Киев; но на перевозе у Днепра встретил его посол от старика Вячеслава с вопросом: "Зачем приехал, и кто тебя звал? Ступай назад в свой Чернигов". Изяслав отвечал: "Я приехал плакаться над братом покойником, я не был при его смерти, так позволь теперь хотя на гробе его поплакать". Но Вячеслав, по совету с Мстиславом Изяславичем и боярами своими, не пустил его в Киев. Трудно решить, насколько было справедливо подозрение Мстислава и киевских бояр; для оправдания их мы должны припомнить, что в 1153 году Изяелав Давыдович имел съезд с Святославом Ольговичем, где двоюродные братья обещали друг другу стоять заодно. В Киеве с нетерпением дожидались приезда Ростислава Мстиславича из Смоленска и между тем решились разъединить Черниговских, привлекши на свою сторону Святослава Всеволодича, которому легче всего было стать на стороне Мстиславичей и по родству, да и потому, что из всех Черниговских он один был отчич относительно старшинства и Киева. К нему-то старик Вячеслав послал сказать: "Ты Ростиславу сын любимый, также и мне; приезжай сюда, побудь в Киеве, пока приедет Ростислав, а тогда все вместе урядимся о волостях". Всеволодич, не сказавшись дядьям своим, поехал в Киев и дождался там Ростислава, которому все очень обрадовались, по словам летописца: и старик Вячеслав, и вся Русская земля, и все черные клобуки. Вячеслав, увидав племянника, сказал ему: "Сын! Я уже стар, всех рядов не могу рядить; даю их тебе, как брат твой держал и рядил; а ты почитай меня, как отца, и уважай, обходись, как брат твой со мною обходился; вот мой полк и дружина моя, ты их ряди". Ростислав поклонился и сказал: "Очень рад, господин батюшка, почитаю тебя, как отца господина, и буду уважать тебя, как брат мой Изяслав уважал тебя и в твоей воле был". Киевляне, посадивши у себя Ростислава, также сказали ему:
Но дядя Юрий все сидел в Переяславле; Изяславу нельзя было позволить ему оставаться в таком близком соседстве, и он с дядею Вячеславом стал сбираться на него, а брата Ростислава отпустил в Смоленск. В это время пришла к нему неприятная новость с запада: Владимирко галицкий, возвращаясь домой, узнал, что Мстислав Изяславич ведет отряд венгров на помощь отцу своему, и решился напасть на него. Мстислав, ничего не зная, стал у Сапогиня, близ Дорогобужа, откуда Владимир Андреевич (посаженный здесь, как видно, Владимирком) прислал к нему много вина и велел сказать, что Владимирко идет на него, Мстислав стал пить с венграми и во время пира объявил им о приближении галицкого князя; пьяные венгры отвечали: "Пусть его приходит! Мы с ним побьемся". В полночь, когда все улеглось в стане, сторожа прибежали к Мстиславу с вестию, что идет Владимирко. Мстислав с дружиною сели на коней и начали будить венгров, но те после попойки лежали, как мертвые, нельзя было никак их добудиться; на рассвете Владимирко напал на стан и перебил почти всех венгров, немного только взял в плен, а Мстислав с дружиною убежал в Луцк. Когда Изяслав в Киеве получил весть, что сын его побежден и венгры перебиты, то сказал поговорку, которую летописец и прежде слыхал от него:
"Не идет место к голове, а голова к месту; но дал бы только бог здоровье мне и королю; а Владимирку будет месть". Но прежде надобно было разделаться с Юрием, и Вячеслав с племянниками - Изяславом и Святополком и с берендеями пошли к Переяславлю, бились здесь два дня, на третий пехота ворвалась в город и зажгла предместья. Тогда Вячеслав с Изяславом послали сказать Юрию: "Кланяемся тебе; иди в Суздаль, а сына посади здесь в Переяславле; с тобою не можем быть здесь, приведешь на нас опять половцев". Юрий в это время не мог ждать скоро ниоткуда помощи, хотя пересылался и с Владимирком и с половцами: из дружины его одни были убиты, другие взяты в плен, и потому он послал сказать брату и племяннику:
"Пойду в Городок и, побыв там, пойду в Суздаль"; те велели отвечать ему, что может оставаться в Городке месяц, а потом чтоб шел в Суздаль; если же не пойдет, то они осадят его в Городке точно так же. как теперь в Переяславле. Юрию было нечего делать, неволею целовал крест с сыновьями, что пойдет через месяц в Суздаль и не будет искать Киева под Вячеславом и Изяславом; должен был также отказаться от союза с Святославом Ольговичем и не мог включить его в договор.
Оставив в Переяславле сына Глеба, он пошел в Городок, а старший сын его Андрей отпросился идти наперед в Суздаль: "Нам здесь, батюшка, - говорил он, - нечего больше делать, уйдем затепло". Святослав Ольгович, слыша, что Юрий уладился с братом и племянником, послал в Чернигов к Изяславу Давыдовичу сказать ему от своего имени и от имени племянника Святослава Всеволодовича: "Брат! Мир стоит до рати, и рать до мира; ведь мы тебе братья, прими нас к себе; отчины у нас две - одна моего отца Олега, а другая твоего отца Давыда, ты - Давыдович, а я - Ольгович; так ты, брат, возьми отцовское давыдовское, а что ольгово, то отдай нам, мы тем и поделимся". Изяслав поступил по-христиански, говорил летописец, принял братьев и отчину им отдал, но, как видно, с условием отстать от Юрия и быть вместе с Мстиславичами. Юрий не мог расстаться с Русской землею, нарушил клятву, пробыл в Городке более месяца; но Изяслав хотел сдержать свое слово и явился осаждать его в Городке с берендеями, Изяславом Давыдовичем черниговским, Святославом Всеволодовичем и вспомогательным отрядом Святослава Ольговича; последний не пошел, однако, сам против своего старого союзника. Юрий затворился в Городке и долго отбивался; наконец, стало ему тяжко, помощи не было ниоткуда; он должен был целовать крест, что пойдет в Суздаль и на этот раз действительно пошел, оставив в Городке сына Глеба: Переяславль, как видно, был у него отнят за прежнее нарушение клятвы; Изяслав посадил в нем после сына своего Мстислава.
Юрий пошел в Суздаль на Новгород-Северский, заехал к старому приятелю Святославу Ольговичу, принят был от него с честию и получил все нужное для дороги.
Быть может, это приятельское свидание Юрия с Ольговичем было одною из причин, заставивших Изяслава Мстиславича съехаться в 1152 году с Изяславом Давыдовичем черниговским и Святославом Всеволодовичем. На этом съезде решено было избавиться от опасного притона, который был у Юрия на Руси между Черниговскою и Переяславскою волостию, вследствие чего князья разрушили Городок и сожгли его вместе с Михайловскою церковию. Услыхав об этом, Юрий вздохнул от сердца, по выражению летописца, и начал собирать войско; пришел к нему рязанский князь Ростислав Ярославич с братьею, с полками рязанскими и муромскими; соединился с ним и Святослав Ольгович северский; наконец, пришло множество половцев, все орды, что между Волгою и Доном; Юрий сказал: "Они мой Городец пожгли и церковь, так я им отожгу за это", и пошел прямо к Чернигову. Между тем, услыхав о дядином походе, Изяслав Мстиславич послал сказать брату Ростиславу в Смоленск: "Там у тебя Новгород сильный и Смоленск; собравшись, постереги свою землю; если Юрий пойдет на тебя, то я к тебе пойду, а если минует твою волость, то приходи ты сюда, ко мне". Когда Ростислав узнал, что дядя миновал Смоленскую область и пошел прямо на Чернигов, то отправился немедленно и сам туда же, опередил Юрия и вместе с Святославом Всеволодичем затворился в Чернигове, к которому скоро явились Юрьевы половцы и стали жечь окрестности. Осажденные князья, видя множество половцев, велели жителям всем перебраться в ночь из острога в кремль (детинец); а на другое утро подошли к городу Юрий и Святослав Ольгович со всеми своими полками; половцы бросились к городу, разломали острог, зажгли все предместия и начали биться с черниговцами, которые держались крепко. Видя это, осаждающие князья стали думать: "Не крепко станут биться дружины и половцы, если не поедем с ними сами"; Андрей Юрьич, по обычаю своему, вызвался первый идти вперед: "Я начну день свой", сказал он, взял дружину, поехал под город, ударил на осажденных, которые вздумали сделать вылазку, и втоптал их в город; другие князья, ободренные примером Андрея, также стали ездить подле города, и напуганные черниговцы уже не смели более делать вылазок. Уже 12 дней стоял Юрий под Черниговом, как пришла к нему весть о приближении Изяслава Мстиславича с дядею Вячеславом; половцы, храбрые, когда надобно было жечь черниговские предместия и стреляться издали с осажденными, теперь первые струсили и начали отъезжать прочь. Юрий и Ольгович, видя бегство половцев, принуждены были также отступить от Чернигова; Юрий пошел на Новгород-Северский, оттуда - к Рыльску, из Рыльска хотел идти уже в Суздаль, как был остановлен Святославом Ольговичем: "Ты хочешь идти прочь, - говорил ему Святослав, - а меня оставить, погубивши мою волость, потравивши половцами весь хлеб; половцы теперь ушли, а за ними вслед явится Изяслав и погубит остальную мою волость за союз с тобою". Юрий обещался оставить ему помощь и оставил сына Василька с 50 человек дружины! Ольгович не обманулся в своих опасениях: Изяслав Мстиславич стоял уже на реке Альте со всеми своими силами; отпустивши старика Вячеслава в Киев, а сына Мстислава с черными клобуками на половцев, вероятно, для того, чтоб отвлечь их от подания помощи северскому князю, Изяслав сам отправился к Новгороду-Северскому, где соединились с ним Изяслав Давыдович, Святослав Всеволодович и Роман, сын Ростислава смоленского. Когда острог был взят и осажденные вбиты в крепость, то на третий день после осады Святослав Ольгович прислал к Изяславу с поклоном и с просьбою о мире; Изяслав сначала не хотел слушать его просьбы, но потом, раздумав, что время уже подходит к весне, помирился и пошел назад к Чернигову, где получил весть от сына Мстислава, что тот разбил половцев на реках Угле и Самаре, самих прогнал, вежи их, лошадей, скот побрал и множество душ христианских избавил из неволи и отпустил по домам. После этого, в 1154 году, Юрий еще раз собрался на Русскую землю и опять неудачно: на дороге открылся в его войске сильный конский падеж; пришедши в землю вятичей, он остановился, не доходя Козельска; здесь пришли к нему половцы; он подумал и, отпустив сына Глеба к половцам в степь, сам возвратился в Суздаль. По некоторым известиям, Юрий принужден был к возвращению тем, что половцев пришло гораздо меньше, чем сколько он ожидал, и вот он отправил сына Глеба в степи для найма еще других варваров.
Так кончилась борьба Юрия с Изяславом. Мы видели, что в этой борьбе главным союзником ростовского князя на востоке был Святослав Ольгович, который теперь должен был принять мир на всей воле Изяславовой; но еще более деятельного союзника имел Юрий на западе в свате своем, князе галицком Владимирке: на этого Изяслав должен был еще более сердиться, чем на Ольговича; мы видели, как он обещался отомстить ему за поражение венгров. Еще в 1151 году, сбираясь выгнать Юрия из Городка, Изяслав послал сказать королю венгерскому: "Владимир галицкий дружину мою и твою избил; так теперь, брат, тебе надобно подумать об этом; не дай бог нам этого так оставить, дай бог нам отомстить за дружину; собирайся, брат, у себя, а я здесь, и как нам с ним бог даст". Король отвечал, что он уже собирается; но Изяслав боялся, чтоб сборы не были долги, и послал сына Мстислава в Венгрию торопить зятя; Гейза назначил срок, когда сбираться, и послал сказать Изяславу: "Я уже сажусь на коня и сына твоего Мстислава беру с собою; садись и ты на коня". Изяслав тотчас собрал дружину, взял с собою весь полк Вячеславов, всех черных клобуков, лучших киевлян, всю русскую дружину и пошел на Галич; на дороге у Дорогобужа соединился с ним родной брат Владимир, у Пересопницы - двоюродный Владимир Андреевич и другой родной - Святополк из Владимира; Изяслав велел Святополку оставаться в своем городе и, взяв его полк, пошел далее.
Перешедши реку Сан, он встретил королевского посла, который приехал с сотнею ратных и сказал Изяславу: "Зять твой король тебе кланяется и велел сказать, что он уже пятый день дожидается тебя, ступай скорее". Изяслав пошел немедленно вперед и на другой день после обеда подошел к венгерскому стану, расположенному за Ярославлем.
Король с дружиною выехал к нему навстречу; они обнялись, говорит летописец, с великою любовию и с великою честию и вошедши в королевский шатер, стали думать, как бы на другой день рано ехать биться к реке Сану. На рассвете король ударил в бубны, выстроил полки и послал сказать Изяславу: "Ступай с своими полками подле моего полку; где я стану, там и ты становись, чтоб нам вместе можно было обо всем думать". Союзники пришли к Сану ниже Перемышля; на противоположном берегу уже стоял Владимирко, но скоро должен был отодвинуться дальше от натиска венгров; перед началом битвы Изяслав сказал своей дружине: "Братья и дружина!
Бог никогда Русской земли и русских сынов в беcчестье не оставлял; везде они честь свою брали; теперь, братья, поревнуем тому: дай нам бог в этих землях и перед чужими народами честь свою взять". Сказавши это, Изяслав бросился со всеми своими полками вброд; венгры, видя, что русские уже переправляются, бросились также вброд, с разных сторон въехали в полки галицкие и обратили их в бегство; сам Владимирко, убегая от венгров, попался было к черным клобукам и едва сам-друг успел скрыться в Перемышле; этот город был бы тогда непременно взят, потому что некому было отстаивать его, но, к счастью для Владимирка, за городом на лугу находился княжий двор, где было много всякого добра: туда ринулось все войско, а о городе позабыли. Владимирко между тем, видя беду, стал посылать к королю просить мира; ночью послал, по старому обычаю, к архиепископу и к воеводам королевским, притворился, что жестоко ранен, лежит при смерти, и потому велел сказать им: "Просите за меня короля; я жестоко ранен, каюсь пред ним, что тогда огорчил его, перебивши венгров, и что теперь опять стал против него; бог грехи отпускает, пусть и король простит меня и не выдает Изяславу, потому что я очень болен; если меня бог возьмет, то отдаю королю сына моего на руки; я отцу королеву много послужил своим копьем и своими полками, за его обиду и с ляхами бился; пусть король припомнит это и простит меня". Много даров, золота, серебра, сосудов золотых и серебряных, платья выслал Владимирко архиепископам и вельможам венгерским, чтоб просили короля не губить его, не исполнять желание королевы, сестры Изяславовой. На другой день Гейза съехался с Изяславом и сказал ему:
"Батюшка! Кланяюсь тебе; Владимирко присылал ко мне, молится и кланяется, говорит, что сильно ранен и не останется жив; что ты скажешь на это?" Изяслав отвечал: "Если Владимирко умрет, то это бог убил его за клятвопреступление нам обоим; исполнил ли он тебе хотя что-нибудь из того, что обещал? Мало того, опозорил нас обоих; так как ему теперь верить? Два раза он нарушал клятву; а теперь сам бог отдал нам его в руки, так возьмем его вместе с волостью".
Особенно говорил против Владимирка и выставлял все вины его Мстислав Изяславич, который был сердит на галицкого князя за дорогобужское дело. Но король не слушался их, потому что был уже уговорен архиепископом и вельможами, подкупленными Владимирком; он отвечал Изяславу: "Не могу его убить: он молится и кланяется, и в вине своей прощенья просит; но если теперь, поцеловав крест, нарушит еще раз клятву, тогда уже либо я буду в венгерской земле, либо он в галицкой". Владимирко прислал и к Изяславу с просьбою: "Брат! Кланяюсь тебе и во всем каюсь, во всем я виноват; а теперь, брат, прими меня к себе и прости, да и короля понудь, чтоб меня принял; а мне дай бог с тобою быть". Изяслав сам по себе не хотел и слышать о мире; но одному ему нельзя было противиться королю и его Вельможам; поневоле должен был начать переговоры: король требовал от Владимирка клятвы в том, что он возвратит все захваченные им русские города Изяславу и будет всегда в союзе с последним, при всяких обстоятельствах, счастливых или несчастных; когда король хотел послать бояр своих к Владимирку с крестом, который тот должен был поцеловать, то Изяслав говорил, что не для чего заставлять целовать крест человека, который играет клятвами; на это король отвечал: "Это самый тот крест, на котором был распят Христос бог наш; богу угодно было, чтоб он достался предку моему св. Стефану; если Владимирко поцелует этот крест, нарушит клятву и останется жив, то я тебе, батюшка, говорю, что либо голову свою сложу, либо добуду Галицкую землю; а теперь не могу его убить".
Изяслав согласился, но сын его Мстислав сказал: "Вы поступаете, как должно по-христиански, честному кресту верите и с Владимирком миритесь; но я вам перед этим честным крестом скажу, что он непременно нарушит свою клятву; тогда ты, король, своего слова не забудь и приходи опять с полками к Галичу"; король отвечал: "Ну право же тебе говорю, что если Владимирко нарушит клятву, то как до сих пор отец твой Изяслав звал меня на помощь, так тогда уже я позову его к себе на помощь". Владимирко целовал крест, что исполнит королевские требования; целовал он крест лежа, показывая вид, что изнемог от ран, тогда как ран на нем никаких не было.
Простившись с королем, Изяслав пошел назад в Русскую землю, и когда был во Владимире, то послал посадников своих в города, которые Владимирко обещал ему возвратить; но посадники пришли назад: Владимирко не пустил их ни в один город.
Изяслав продолжал путь в Киев, только послал сказать королю: "Ни тебе, ни мне теперь уже не ворочаться назад, я только объявляю тебе, что Владимирко нарушил клятву; так не забудь своего слова". Владимирко спешил нарушить и другое условие мира: узнав, что сват его Юрий идет на племянника, он также выступил против Изяслава, но возвратился, когда дали ему весть, что тот идет к нему навстречу.
Управившись с дядею, Изяслав послал в Галич боярина своего Петра Бориславича, который был свидетелем клятвы Владимирковой пред крестом св. Стефана. Петр должен был сказать галицкому князю от имени Изяслава: "Ты нам с королем крест целовал, что возвратишь русские города, и не возвратил; теперь я всего того не поминаю; но если хочешь исполнить свое крестное целование и быть с нами в мире, то отдай мне города мои; а не хочешь отдать, то клятву свою ты нарушил, и мы с королем будем переведываться с тобою, как нам бог даст", Владимирко отвечал на это послу: "Скажи от меня Изяславу, вот что: ты нечаянно напал на меня сам и короля навел; так если буду жив, то либо голову свою сложу, либо отомщу тебе за себя". Петр сказал ему на это: "Князь! ведь ты крест целовал Изяславу и королю, что все исправишь и будешь с ними в союзе; так ты нарушил крестное целование".
Владимирко отвечал: "Вот еще: что мне этот маленький крестик!" "Князь! - возразил ему киевский боярин, - хотя крестик и мал, да сила его велика на небеси и на земле; ведь тебе король объявлял, что это самый тот крест, на котором Христос был распят; да и то было тебе говорено, что если, поцеловав тот крест, ты слова своего не сдержишь, то жив не останешься; слышал ли ты обо всем этом от королевского посла?" Владимирко отвечал: "Да, помню, досыта вы тогда наговорились; а теперь ступай вон, поезжай назад к своему князю". Петр, положив пред ним крестные грамоты, пошел вон, и когда собрался ехать, то не дали ему ни повозки, ни корма, так что он принужден был отправиться на своих лошадях. Петр съезжал с княжьего двора, а Владимирко шел в то время в церковь к вечерне и, видя, что Петр уезжает, стал смеяться над ним: "Смотрите-ка, русский-то боярин поехал, побравши все волости!" Когда вечерня отошла и Владимирко, возвращаясь из церкви, дошел до того самого места, где смеялся над Петром, то вдруг сказал:
"Что это, как будто кто меня ударил по плечу!" и не мог двинуть больше ногами:
если б не подхватили его, то упал бы с лестницы; понесли его в горенку, положили в укроп; к вечеру стало ему хуже, а к ночи умер. Между тем Петр Бориславич, выехавши из Галича, остановился ночевать в селе Большове; вдруг на рассвете скачет к нему гонец из Галича: "Князь не велел тебе ехать дальше, дожидайся пока пришлет за тобою". Петр, ничего не зная о Владимирковой смерти, стал тужить, что ему надобно ехать назад в город и, верно, придется вытерпеть там разные притеснения; и точно, еще до обеда прискакал к нему новый гонец с приказом от князя ехать в город; Петр отправился, и когда въехал на княжий двор, то к нему навстречу вышли из сеней слуги княжие все в черном; он удивился - чтобы это такое значило? Вошел на сени, смотрит - на княжом месте сидит сын Владимирков Ярослав в черном платье и в черной шапке, также и все бояре в черном. Петру поставили стул, и когда он сел, то Ярослав, взглянувши на него, залился слезами.
Петр сидел в недоумении, смотря на все стороны; наконец, спросил: да что же это такое значит? Тут ему объявили, что ночью князь умер. "Как умер? возразил Петр:
когда я поехал, он был совсем здоров!" Ему отвечали, что был здоров, да вдруг схватился за плечо, начал с того изнемогать и умер. "Воля божия, сказал на это Петр, - нам всем там быть". Тогда Ярослав начал говорить Петру: "Мы позвали тебя для того, что вот бог сотворил волю свою; поезжай ты теперь к отцу моему Изяславу, поклонись ему от меня и скажи: "Бог взял моего отца, так ты будь мне вместо него; ты с покойником сам ведался, что там между вас было, уже бог рассудил вас; бог отца моего к себе взял, а меня оставил на его место, полк и дружина его у меня, только одно копье поставлено у его гроба, да и то в моих руках; теперь кланяюсь тебе, батюшка! Прими меня, как сына своего Мстислава:
пусть Мстислав ездит подле твоего стремени с одной стороны, а я буду ездить по другой стороне со всеми своими полками". Петр с этим и отправился.
Ярослав или, по некоторым известиям бояре его только манили Изяслава, чтоб выиграть время, а в самом деле и не думали возвращать ему городов, захваченных Владимирком. Это заставило киевского князя пойти в другой раз на Галич (1153 г.); с ним пошли сын его Мстислав с переяславцами, полк Изяслава Давыдовича черниговского и все черные клобуки; а на дороге присоединились к нему братья, - Владимир из Дорогобужа, Святополк из Владимира, Владимир Андреич из Бреста. У Теребовля встретился Изяслав с полками Ярославовыми, и перед битвою галицкие бояре сказали своему князю: "Ты, князь, молод, отъезжай прочь и смотри на нас; отец твой нас кормил и любил, так мы хотим за честь твоего отца и за твою сложить свои головы; ты у нас один; если с тобой что случится, то что нам тогда делать? Так ступай-ка, князь, к городу, а мы станем биться с Изяславом, и кто из нас останется жив, тот прибежит к тебе и затворится с тобою в городе". Злая сеча продолжалась уже от полудня до вечера, когда сделалось в обеих ратях смятение:
не видно было, которые победили. Изяслав гнал галичан, а братья бежали от них:
Изяслав побрал в плен галицких бояр, а галичане Изяславовых. Время шло уже к ночи, когда киевский князь остановился с небольшою дружиною на месте боя и поднял галицкие стяги; галичане побежали к ним, думая, что тут свои, и были перехватаны; но в ночь Изяславу стало страшно: дружины у него осталось мало, пленников было больше, чем дружины, а между тем из Теребовля Ярослав мог напасть на него; подумавши, Изяслав велел перебить пленников, оставя только лучших мужей, и выступил назад к Киеву, потому что братья и дружина его разбежались, не с кем было продолжать поход. Был после этого плач великий по всей земле Галицкой, говорит летописец.
Этим печальным походом заключилась деятельность Изяслава. В 1154 году, женившись во второй раз на царевне грузинской, Изяслав схоронил брата Святополка, а потом скоро сам занемог и умер. Летописец называет его честным, благородным, христолюбивым, славным; говорит, что плакала по нем вся Русская земля и все черные клобуки, как по царе и господине своем, а больше, как по отце; причина такой любви народной ясна: при необыкновенной храбрости (в которой равнялся с ним, быть может, из князей один Андрей Юрьевич), не уступая никому первого места в битве, гоня врагов и в то время, когда полки его бывали разбиты, Изяслав отличался также искусством, был хитер на воинские выдумки; но, будучи похож на знаменитого деда своего храбростию, отвагою, он напоминал его также ласковостию к народу; мы видели, как он обращался с ним в Киеве, в Новгороде; неприятное правление дяди Юрия только оттенило добрые качества Изяслава, заставило смолкнуть всякое нерасположение, какое у кого было к нему, и мы видели, как ревностно бились за него и граждане и черные клобуки, прежде равнодушные.
Поговорка его: "Не идет место к голове, а голова к месту", показывает его стремление, его положение и, по всем вероятностям, служила для него оправданием этих стремлений и происшедшей от них новизны положения его; поговорка эта оправдывает стремление дать личным достоинствам силу пред правом старшинства.
Действительно, Изяслав в сравнении с своими старшими, дядьями, был в роде Мономаховом единственною головою, которая шла к месту. Но мы видели, что Изяслав должен был уступить; ему не удалось дать преимущества личным достоинствам своим и даже другому праву своему, праву завоевателя, первого приобретателя старшей волости; несмотря на то, что он головою добыл Киев, он принужден был, наконец, признать старшинство и права дяди Вячеслава, которого голова уже никак не шла к месту; а преждевременная смерть Изяслава нанесла окончательный удар притязаниям племянников и Мстиславовой линии: из братьев Изяславовых ни один не был способен заменить его; деятельнее, предприимчивее дядей был сын его Мстислав, но он не мог действовать один мимо родных дядей и против них; его положение было одинаково с положением отца, только гораздо затруднительнее; заметим еще, что преждевременная смерть отца Изяслава, отказавшегося от старшинства в пользу дяди, в глазах многих должна была отнимать у молодого Мстислава право считаться отчичем на столе киевском.
Старый дядя Вячеслав плакал больше всех по племяннике, за щитом которого он только что успокоился: "Сын! - причитал старик над его гробом, - это было мое место; но, видно, перед богом ничего не сделаешь!" В Киеве все плакали, а на той стороне Днепра сильно радовались смерти Изяславовой и не тратили времени.
Изяелав Давыдович черниговский немедленно поехал в Киев; но на перевозе у Днепра встретил его посол от старика Вячеслава с вопросом: "Зачем приехал, и кто тебя звал? Ступай назад в свой Чернигов". Изяслав отвечал: "Я приехал плакаться над братом покойником, я не был при его смерти, так позволь теперь хотя на гробе его поплакать". Но Вячеслав, по совету с Мстиславом Изяславичем и боярами своими, не пустил его в Киев. Трудно решить, насколько было справедливо подозрение Мстислава и киевских бояр; для оправдания их мы должны припомнить, что в 1153 году Изяелав Давыдович имел съезд с Святославом Ольговичем, где двоюродные братья обещали друг другу стоять заодно. В Киеве с нетерпением дожидались приезда Ростислава Мстиславича из Смоленска и между тем решились разъединить Черниговских, привлекши на свою сторону Святослава Всеволодича, которому легче всего было стать на стороне Мстиславичей и по родству, да и потому, что из всех Черниговских он один был отчич относительно старшинства и Киева. К нему-то старик Вячеслав послал сказать: "Ты Ростиславу сын любимый, также и мне; приезжай сюда, побудь в Киеве, пока приедет Ростислав, а тогда все вместе урядимся о волостях". Всеволодич, не сказавшись дядьям своим, поехал в Киев и дождался там Ростислава, которому все очень обрадовались, по словам летописца: и старик Вячеслав, и вся Русская земля, и все черные клобуки. Вячеслав, увидав племянника, сказал ему: "Сын! Я уже стар, всех рядов не могу рядить; даю их тебе, как брат твой держал и рядил; а ты почитай меня, как отца, и уважай, обходись, как брат твой со мною обходился; вот мой полк и дружина моя, ты их ряди". Ростислав поклонился и сказал: "Очень рад, господин батюшка, почитаю тебя, как отца господина, и буду уважать тебя, как брат мой Изяслав уважал тебя и в твоей воле был". Киевляне, посадивши у себя Ростислава, также сказали ему: