— Да, это их почерк, — подтвердил Борис Павлович. — Итальяшки ломают конечности и не всегда после убивают, а наши боевики вырезают глаза, а уж потом кончают.
— О Господи! — воскликнула Жаклин. — Садисты.
— Да нет, вряд ли. Это в назидание другим.
Я тут же вспомнил рассказ Лены об убийстве бежавших проституток.
Жаклин глянула на меня, похоже, догадываясь е моих мыслях. Одна надежда — на моего бывшего студента, который прикипел к Лене.
А она — к нему?
— Работать с ними нелегко, — сказал Стив. — Практически у нас нет осведомителей в их структурах. Один раз удалось проникнуть, но это опять был итальянец, а после истории с его соплеменником к суперсейфу с информацией его не допускали. Вот крупная рыба и ушла. Чего нам не хватает, так это eureka piece. Как это по-русски? — обратился он ко мне.
Я сказал.
— Теперь вы понимаете, почему мы заинтересовались вашим делом? Мы могли бы зайти к ним с черного хода, откуда они меньше всего нас ожидают. Девичий трафик — пустячок для них, игра мускулами, ну натрясут они пару лимонов, это при их-то обороте! А что они пользуют своих — вот что интересно. Верхушка айсберга.
Стив выжидательно смотрел на меня.
Я уже жалел, что обратился к ним за помощью через Жаклин и свел вместе. Свалял дурака, переоценив расположение Бориса Павловича ко мне. А не переоцениваю ли Жаклин? Могла же она влюбиться в меня, подозревая в убийстве. Почему тогда невозможен наоборотный вариант — спать со мной и использовать меня с Танюшей для своих полицейских на-добностей?
— У вас разные цели не только с Борисом Павловичем, но и со мной, — сказал я Стиву. — Я хочу защитить свою дочь, а вы — распутать клубок.
— Ситуация полностью под нашим контролем, — сказал Стив. — Самую надежную защиту вашей дочке мы сможем обеспечить, если возьмем их всех под колпак.
— А пока что с ее помощью надеетесь выйти на мафиаю? Что она вам, подсадная утка? Достаточно, что я потерял жену.
Нарочно употребил слово «потерял» с его двояким значением, не вдаваясь в подробности.
Какими сведениями и гипотезами поделились они друг с другом за моей спиной?
Они знают о существовании злачных мест для новых русских, но им пока неизвестно, что Лена вынуждена была возвратиться к своей девичьей профессии, а уж тем более не догадываются, что я поимел собственную жену в качестве бляди в «Матрешках». Почему я промолчал об этом, исповедуясь перед Жаклин? Что они знают и о чем только догадываются? И что им, наконец, надо от меня и от Танюши? Меньше всего я надеялся, что получу от них исчерпывающие ответы, но на последний — получил и успокоился: Танюшу они в свои планы не задействовали. Жаклин опровергла это со всей решительностью:
— Помимо моральных соображений, это еще и не по правилам — использовать ребенка в качестве приманки. Стив поддержал ее:
— Охрана вашей дочери предоставлена независимо от того, согласны или не согласны вы с нами сотрудничать. Что меня больше всего интересует — так это отношения вашей жены и ее брата с мафиозными структурами. Это раз. Другой вопрос, скорее косвенный — через Куинс-колледж прошло несколько новых русских, которые у нас на заметке. Вот и ваша покойная жена — перед тем как ею стать — была вашей студенткой. Не приходилось ли ей или вам сталкиваться с такого рода людьми позднее?
— Приходилось, — услышал я с удивлением собственный голос.
Тут Борис Павлович вынул пачку фотографий и разложил на столе.
— Это те, кто связан с сексуальным графиком? — спросил Стив.
— Возможно. Только нас не это сейчас интересует, да простит нас профессор Кендалл. Это главные русские торговцы современным оружием, которых разыскивает РУОП.
— РУОП? — переспросил Стив.
— Ну да. Российское управление по борьбе с организованной преступностью. Они обратились в наше частное агентство за помощью. Мы отследили именно этих людей, потому что они напрямую связаны с офицерами армии и госбезопасности.
— Почему не арестованы?
— Потому что в бегах. За границей. Скорее всего в Америке.
Стив внимательно просмотрел фотографии, потом передал их мне.
Особого интереса они у меня не вызвали, и я, не взглянув, перефутболил их Жаклин.
Жаклин быстро вернула их Стиву.
— Пропустим через компьютер, — сказал он. — Может, кого и опознаем.
— Я бы все-таки хотел, чтобы вы на них тоже глянули,
Профессор, — сказал Борис Павлович. — Более внимательно.
Подивился его настойчивости, а заодно и наблюдательности. Мы все дальше и дальше отходили от того, что меня волновало и ради чего, собственно, мы здесь собрались. По крайней мере мне так казалось, когда я отправлялся на эту встречу. Изначальную цель нашей тусовки мы потеряли из виду, если и вовсе не утратили. Я, однако, промолчал и веером разложил перед собой снимки.
Их было шесть. Мордовороты на фотках были мне неизвестны, за одним исключением: в обнимку с Леной был заснят человек в темных очках. Я вглядывался в фотографию, пытаясь отгадать, когда она сделана: до или после исчезновения? Почему Жаклин никак не отреагировала? Кого-кого, а Лену она могла опознать, будучи с ней хорошо знакома, пусть и заочно. Борис Павлович, тот, конечно, заранее знал, что за матрешку обнимает мой бывший студент. Но как ему удалось этот снимок раздобыть? У них через границу действуют не только наемные убийцы, но и наемные фотографы?
Не так уж много у Лены было одежды — слава Богу, не модница, но я не узнавал вязаной кофточки с оленями, которая очень ей шла, делала какой-то иной, новой, незнакомой. Готов поклясться, что не из домашнего гардероба. Или им в «Матрешках» выдают дополнительную спецодежду, помимо расписных сарафанов? Выглядели если не счастливой парочкой — скорее супружеская пара с давно улаженным, устоявшимся статусом отношений. Похоже, что снимок был сделан тайно — они не видели, что их снимают. Фон — щемяще знакомый городской пейзаж: горбатый переулок, газетный ларек, уличные зеваки, перспектива замкнута церковным куполом. Что я знал точно — сам никогда здесь с Леной не бывал. Больше всего меня поразило ее спокойствие, я бы сказал — покой. Укол даже не ревности, а чего-то другого. Пока мы здесь убиваемся…
— Где это снято? Когда? — спросил я Бориса Павловича.
— На обороте должно быть указано.
Я перевернул снимок — он оказался двухнедельной давности. Город, который я узнал и не узнал, был городом моей юности. Так я и не свозил ее в Париж, хотя столько рассказывал. И теперь вот кто-то другой…
Короче, нас тогда в Фанди замели.
Или она и не скрывалась, а только делала вид, продолжая дурить мне голову? И не от них она сбежала, а от меня, предварительно сговорившись с Тарзаном? Ставлю вопросительный знак, хотя лучше бы точку — прочь сомнения. А дежурные у балетной школы, которых заметила Танюша, были не соглядатаями, а охраной. Все стало на свои места. Соскучилась по дочке, вот и явилась не запылилась, как бы выразился ее брательник. А Тарзан приставил к своей присухе стражу. От кого стражу? Да хоть от меня, недаром так закамуфлировалась. Либо от самой Лены, не полностью ей доверяя, — коли она по природе лжица, его могла надуть, как и меня. Нет худа без добра: хоть за Танюшу можно теперь не волноваться. Чтоб Лена задумала похитить Танюшу — исключено: материнский инстинкт в ней сильнее тоски по дочери.
— Вам кто-нибудь знаком на этом снимке? — спросил Стив. Странно, что, идя на нашу встречу, этот лопух не удосужился даже глянуть на фотографии Лены.
— Это его жена, — сказала Жаклин.
— Выходит, она не утонула?
— Выходит. — И я рассказал о нашей неудачной попытке скрыться от русских мафиози, не посвящая присутствующих в мою новую гипотезу. Пусть будут на том уровне знаний, на котором я сам находился несколько минут назад.
Я уже не сомневался, что Лена обманула меня ночью в кемпграунде, а действовала заодно с Тарзаном.
Глянул на Жаклин — готов поклясться: она обо всем догадалась еще раньше.
Зато Стив, похоже, потерял всякий ко мне интерес, как только выяснил, что я признал на снимке Лену. Но Борис Павлович сверлил меня глазом. Точно так же, как когда-то, в первую нашу встречу, когда прощупывал меня на предмет вербовки, пытаясь на глаз определить, в качестве кого — осведомителя или консультанта.
— А что за супермен рядом? Знаете? — спросил он так, будто догадывался об ответе.
— Знаю.
Здесь на меня вскинулись все трое.
И дальше, будто не я это говорил, а кто другой, прослушал собственный рассказ о встрече в Саг-Харборе с бывшим студентом — он же мой гид и соперник, а если верить Лене — хозяин русских притонов от Нью-Йорка до Флориды.
— Он меня туда и привел.
О его эксклюзивных отношениях с Леной решил не упоминать. И так ясно.
Странно, но никто не спросил, было ли у меня что с тамошними матрешками.
— Знаете его кличку? — спросил Борис Павлович.
— Тарзан.
— Почему Тарзан? — удивилась Жаклин.
— Потому что не просто крутой, а дикий, — пояснил Борис Павлович. — Импульсивен, неуправляем, непредсказуем. С детства такой. Балованный. Единственный ребенок в семье. Привык получать все, что пожелает.
— Семья с уголовным прошлым? — спросил Стив.
— Смотря как считать, — усмехнулся Борис Павлович. Отец — генерал КГБ. Когда организацию расформировали, застрелился. Почему — никто точно не знает. Вот с тех пор Тарзан и отбился от рук. Решил взять закон в свои руки. Что именно он преследует, трудно сказать. Но деньги для него не главное. Нечто среднее между капитаном Немо и графом Монте-Кристо. Не хотел бы иметь его среди своих врагов. Опасен, потому что сам страха не ведает. А также из-за своих связей. Раздобыть ядерные чемоданчики ему сподручнее других. На посылках у него бывшие субординаты его отца.
— Про «Матрешки» нам известно, хотя ваши сведения — из первых рук, — сказал мне Стив. — И о том, что группы «Бог в помощь!» и «Братья Карамазовы» соперничают между собой, — тоже знаем. Но у нас нет штата пасти их всех, следить за русскими кабаками, банями, клубами — плодятся как кролики. Особенно на Брайтон-Бич в Бруклине и в Рего-Парке в Куинсе. Да еще парочка на Стейтен-Айленде. Время от времени мы их прочесываем, устанавливаем «жучки», устраиваем шмон, но никаких результатов. В ресторане «Распутин» чуть было не накрыли с дурманом, однако кто-то их предупредил, мы опоздали на полчаса. Обычная история: знаем больше, чем можем доказать. На том же Стейтен-Айленде стоит, к примеру, на берегу особнячок с белыми колоннами и китайскими сфинксами, настоящий владелец, итальянец, подзалетел на семь лет, а в качестве сторожа проживает русский с семьей, выдает себя за хозяина и в бейсменте держит редакцию русскоязычного ежемесячника «Царский подарок». Еще одно свидетельство союза итальянских мафиози и русских братков. Внешне там вроде бы все чин-чином. Но у нас есть точные сведения, что стебаный этот журнальчик — только вывеска, а его мнимый хозяин — трепло и показушник, мелкая сошка, подставное лицо, шестерка, но через этот журнальчик отмываются деньги от операций «наркотики — оружие», и сам этот особняк — еще одна явка, наподобие «Матрешек». Мы можем хоть сейчас накрыть это гнездо, но нас интересуют его боссы, такие вот, как ваш Тарзан.
— Тарзан вроде бы владеет и этим журнальчиком, — сказал я, припомнив рассказ Лены о своем мачо, но тут же пожалел, что вмешался, — не слишком ли я радею за бывшего студента? В нише соперника Тарзан заменил Володю.
— А как до него дотянуться? — сказал Стив. — В «Матрешки» мы не вхожи. А почему бы вам не побывать у них еще разок? — спросил меня Стив.
— Довольно одного раза. Тем более Лены там нет.
— Вы уверены? Сказать, что ее там нет, мы не можем, потому что не знаем, где она сейчас.
— А парижский снимок?
— Это было две недели назад, — напомнил Борис Павлович. — А у балетной школы она появилась вчера.
— Танюша могла ошибиться, — сказал я, хоть так не думал.
— А кому принадлежат «Матрешки»? — спросил Борис Павлович. — Какой из двух организаций?
— Какое это имеет значение? — удивился Стив самому вопросу.
— Кто знает, — уклончиво сказал Борис Павлович. — В таких делах любая мелочь может оказаться важной.
— Организации «Бог в помощь!» — сказал я. Я все еще ждал главного вопроса — был ли у меня в тот день сексуальный контакт с одной из матрешек, понятно с какой, но его так и не последовало, что показалось мне подозрительным. Не исключено, что они догадываются о том, что именно я скрываю. В том числе об особых отношениях между Леной и Тарзаном. Что, если они знают больше, чем говорят? Как и я. Больше, чем я? И тут вдруг, быстро пролистав страницы моей слабеющей памяти, я не обнаружил в ней ничего о том, когда Лена сошлась с Тарзаном. Это я сам так решил, что все произошло в «Матрешках», — сама она ничего не говорила.
Какое мне дело до «дурь»-наркоты, ядерных кейсов и борьбы ФБР с русской мафией! Чума на оба ваших дома, пропади все пропадом, коли у меня самого голова кругом идет от всей этой невнятицы около Лены. Который раз пытался я мысленно выстроить события — от моего визита в их хазу в Саг-Харборе до вчерашнего видения Лены Танюшей, но все выходило как-то вкривь и вкось, совсем не таким, как казалось раньше, словно все было предписано кем-то заранее и я играл свою роль в чужой пьесе и был таким же отчужденным ее персонажем, как и все остальные: Лена, Володя, Тарзан, Жаклин. За всей этой чередой чрезвычайных в моей жизни событий я подозревал теперь тайного режиссера, а сам казался не только актером, играющим себя в чужой пьесе, но также и зрителем, смотрящим из зала на то, как нелепо и невнятно складывается на сцене его собственная жизнь. Невнятица была сплошь, все шиворот-навыворот и напереко-сяк. Вспомнил вдруг туман на океане в тот день, когда исчезла Лена. Теперь туман стал метафизическим. Одно мне ясно: Лену я потерял окончательно. Навсегда. Бесследно. Если только не считать один оставшийся от нее след — мою Танюшу.
Готов был поклясться впоследствии, что именно на этой пусть соглашательской, но успокоительной мысли о Танюше раздался звонок на столе у Стива. Он снял трубку, с полминуты слушал, потом сказал:
— Выезжаю.
И встал из-за стола.
— Мне очень жаль, Профессор. Пропала ваша дочь.
12
— О Господи! — воскликнула Жаклин. — Садисты.
— Да нет, вряд ли. Это в назидание другим.
Я тут же вспомнил рассказ Лены об убийстве бежавших проституток.
Жаклин глянула на меня, похоже, догадываясь е моих мыслях. Одна надежда — на моего бывшего студента, который прикипел к Лене.
А она — к нему?
— Работать с ними нелегко, — сказал Стив. — Практически у нас нет осведомителей в их структурах. Один раз удалось проникнуть, но это опять был итальянец, а после истории с его соплеменником к суперсейфу с информацией его не допускали. Вот крупная рыба и ушла. Чего нам не хватает, так это eureka piece. Как это по-русски? — обратился он ко мне.
Я сказал.
— Теперь вы понимаете, почему мы заинтересовались вашим делом? Мы могли бы зайти к ним с черного хода, откуда они меньше всего нас ожидают. Девичий трафик — пустячок для них, игра мускулами, ну натрясут они пару лимонов, это при их-то обороте! А что они пользуют своих — вот что интересно. Верхушка айсберга.
Стив выжидательно смотрел на меня.
Я уже жалел, что обратился к ним за помощью через Жаклин и свел вместе. Свалял дурака, переоценив расположение Бориса Павловича ко мне. А не переоцениваю ли Жаклин? Могла же она влюбиться в меня, подозревая в убийстве. Почему тогда невозможен наоборотный вариант — спать со мной и использовать меня с Танюшей для своих полицейских на-добностей?
— У вас разные цели не только с Борисом Павловичем, но и со мной, — сказал я Стиву. — Я хочу защитить свою дочь, а вы — распутать клубок.
— Ситуация полностью под нашим контролем, — сказал Стив. — Самую надежную защиту вашей дочке мы сможем обеспечить, если возьмем их всех под колпак.
— А пока что с ее помощью надеетесь выйти на мафиаю? Что она вам, подсадная утка? Достаточно, что я потерял жену.
Нарочно употребил слово «потерял» с его двояким значением, не вдаваясь в подробности.
Какими сведениями и гипотезами поделились они друг с другом за моей спиной?
Они знают о существовании злачных мест для новых русских, но им пока неизвестно, что Лена вынуждена была возвратиться к своей девичьей профессии, а уж тем более не догадываются, что я поимел собственную жену в качестве бляди в «Матрешках». Почему я промолчал об этом, исповедуясь перед Жаклин? Что они знают и о чем только догадываются? И что им, наконец, надо от меня и от Танюши? Меньше всего я надеялся, что получу от них исчерпывающие ответы, но на последний — получил и успокоился: Танюшу они в свои планы не задействовали. Жаклин опровергла это со всей решительностью:
— Помимо моральных соображений, это еще и не по правилам — использовать ребенка в качестве приманки. Стив поддержал ее:
— Охрана вашей дочери предоставлена независимо от того, согласны или не согласны вы с нами сотрудничать. Что меня больше всего интересует — так это отношения вашей жены и ее брата с мафиозными структурами. Это раз. Другой вопрос, скорее косвенный — через Куинс-колледж прошло несколько новых русских, которые у нас на заметке. Вот и ваша покойная жена — перед тем как ею стать — была вашей студенткой. Не приходилось ли ей или вам сталкиваться с такого рода людьми позднее?
— Приходилось, — услышал я с удивлением собственный голос.
Тут Борис Павлович вынул пачку фотографий и разложил на столе.
— Это те, кто связан с сексуальным графиком? — спросил Стив.
— Возможно. Только нас не это сейчас интересует, да простит нас профессор Кендалл. Это главные русские торговцы современным оружием, которых разыскивает РУОП.
— РУОП? — переспросил Стив.
— Ну да. Российское управление по борьбе с организованной преступностью. Они обратились в наше частное агентство за помощью. Мы отследили именно этих людей, потому что они напрямую связаны с офицерами армии и госбезопасности.
— Почему не арестованы?
— Потому что в бегах. За границей. Скорее всего в Америке.
Стив внимательно просмотрел фотографии, потом передал их мне.
Особого интереса они у меня не вызвали, и я, не взглянув, перефутболил их Жаклин.
Жаклин быстро вернула их Стиву.
— Пропустим через компьютер, — сказал он. — Может, кого и опознаем.
— Я бы все-таки хотел, чтобы вы на них тоже глянули,
Профессор, — сказал Борис Павлович. — Более внимательно.
Подивился его настойчивости, а заодно и наблюдательности. Мы все дальше и дальше отходили от того, что меня волновало и ради чего, собственно, мы здесь собрались. По крайней мере мне так казалось, когда я отправлялся на эту встречу. Изначальную цель нашей тусовки мы потеряли из виду, если и вовсе не утратили. Я, однако, промолчал и веером разложил перед собой снимки.
Их было шесть. Мордовороты на фотках были мне неизвестны, за одним исключением: в обнимку с Леной был заснят человек в темных очках. Я вглядывался в фотографию, пытаясь отгадать, когда она сделана: до или после исчезновения? Почему Жаклин никак не отреагировала? Кого-кого, а Лену она могла опознать, будучи с ней хорошо знакома, пусть и заочно. Борис Павлович, тот, конечно, заранее знал, что за матрешку обнимает мой бывший студент. Но как ему удалось этот снимок раздобыть? У них через границу действуют не только наемные убийцы, но и наемные фотографы?
Не так уж много у Лены было одежды — слава Богу, не модница, но я не узнавал вязаной кофточки с оленями, которая очень ей шла, делала какой-то иной, новой, незнакомой. Готов поклясться, что не из домашнего гардероба. Или им в «Матрешках» выдают дополнительную спецодежду, помимо расписных сарафанов? Выглядели если не счастливой парочкой — скорее супружеская пара с давно улаженным, устоявшимся статусом отношений. Похоже, что снимок был сделан тайно — они не видели, что их снимают. Фон — щемяще знакомый городской пейзаж: горбатый переулок, газетный ларек, уличные зеваки, перспектива замкнута церковным куполом. Что я знал точно — сам никогда здесь с Леной не бывал. Больше всего меня поразило ее спокойствие, я бы сказал — покой. Укол даже не ревности, а чего-то другого. Пока мы здесь убиваемся…
— Где это снято? Когда? — спросил я Бориса Павловича.
— На обороте должно быть указано.
Я перевернул снимок — он оказался двухнедельной давности. Город, который я узнал и не узнал, был городом моей юности. Так я и не свозил ее в Париж, хотя столько рассказывал. И теперь вот кто-то другой…
Короче, нас тогда в Фанди замели.
Или она и не скрывалась, а только делала вид, продолжая дурить мне голову? И не от них она сбежала, а от меня, предварительно сговорившись с Тарзаном? Ставлю вопросительный знак, хотя лучше бы точку — прочь сомнения. А дежурные у балетной школы, которых заметила Танюша, были не соглядатаями, а охраной. Все стало на свои места. Соскучилась по дочке, вот и явилась не запылилась, как бы выразился ее брательник. А Тарзан приставил к своей присухе стражу. От кого стражу? Да хоть от меня, недаром так закамуфлировалась. Либо от самой Лены, не полностью ей доверяя, — коли она по природе лжица, его могла надуть, как и меня. Нет худа без добра: хоть за Танюшу можно теперь не волноваться. Чтоб Лена задумала похитить Танюшу — исключено: материнский инстинкт в ней сильнее тоски по дочери.
— Вам кто-нибудь знаком на этом снимке? — спросил Стив. Странно, что, идя на нашу встречу, этот лопух не удосужился даже глянуть на фотографии Лены.
— Это его жена, — сказала Жаклин.
— Выходит, она не утонула?
— Выходит. — И я рассказал о нашей неудачной попытке скрыться от русских мафиози, не посвящая присутствующих в мою новую гипотезу. Пусть будут на том уровне знаний, на котором я сам находился несколько минут назад.
Я уже не сомневался, что Лена обманула меня ночью в кемпграунде, а действовала заодно с Тарзаном.
Глянул на Жаклин — готов поклясться: она обо всем догадалась еще раньше.
Зато Стив, похоже, потерял всякий ко мне интерес, как только выяснил, что я признал на снимке Лену. Но Борис Павлович сверлил меня глазом. Точно так же, как когда-то, в первую нашу встречу, когда прощупывал меня на предмет вербовки, пытаясь на глаз определить, в качестве кого — осведомителя или консультанта.
— А что за супермен рядом? Знаете? — спросил он так, будто догадывался об ответе.
— Знаю.
Здесь на меня вскинулись все трое.
И дальше, будто не я это говорил, а кто другой, прослушал собственный рассказ о встрече в Саг-Харборе с бывшим студентом — он же мой гид и соперник, а если верить Лене — хозяин русских притонов от Нью-Йорка до Флориды.
— Он меня туда и привел.
О его эксклюзивных отношениях с Леной решил не упоминать. И так ясно.
Странно, но никто не спросил, было ли у меня что с тамошними матрешками.
— Знаете его кличку? — спросил Борис Павлович.
— Тарзан.
— Почему Тарзан? — удивилась Жаклин.
— Потому что не просто крутой, а дикий, — пояснил Борис Павлович. — Импульсивен, неуправляем, непредсказуем. С детства такой. Балованный. Единственный ребенок в семье. Привык получать все, что пожелает.
— Семья с уголовным прошлым? — спросил Стив.
— Смотря как считать, — усмехнулся Борис Павлович. Отец — генерал КГБ. Когда организацию расформировали, застрелился. Почему — никто точно не знает. Вот с тех пор Тарзан и отбился от рук. Решил взять закон в свои руки. Что именно он преследует, трудно сказать. Но деньги для него не главное. Нечто среднее между капитаном Немо и графом Монте-Кристо. Не хотел бы иметь его среди своих врагов. Опасен, потому что сам страха не ведает. А также из-за своих связей. Раздобыть ядерные чемоданчики ему сподручнее других. На посылках у него бывшие субординаты его отца.
— Про «Матрешки» нам известно, хотя ваши сведения — из первых рук, — сказал мне Стив. — И о том, что группы «Бог в помощь!» и «Братья Карамазовы» соперничают между собой, — тоже знаем. Но у нас нет штата пасти их всех, следить за русскими кабаками, банями, клубами — плодятся как кролики. Особенно на Брайтон-Бич в Бруклине и в Рего-Парке в Куинсе. Да еще парочка на Стейтен-Айленде. Время от времени мы их прочесываем, устанавливаем «жучки», устраиваем шмон, но никаких результатов. В ресторане «Распутин» чуть было не накрыли с дурманом, однако кто-то их предупредил, мы опоздали на полчаса. Обычная история: знаем больше, чем можем доказать. На том же Стейтен-Айленде стоит, к примеру, на берегу особнячок с белыми колоннами и китайскими сфинксами, настоящий владелец, итальянец, подзалетел на семь лет, а в качестве сторожа проживает русский с семьей, выдает себя за хозяина и в бейсменте держит редакцию русскоязычного ежемесячника «Царский подарок». Еще одно свидетельство союза итальянских мафиози и русских братков. Внешне там вроде бы все чин-чином. Но у нас есть точные сведения, что стебаный этот журнальчик — только вывеска, а его мнимый хозяин — трепло и показушник, мелкая сошка, подставное лицо, шестерка, но через этот журнальчик отмываются деньги от операций «наркотики — оружие», и сам этот особняк — еще одна явка, наподобие «Матрешек». Мы можем хоть сейчас накрыть это гнездо, но нас интересуют его боссы, такие вот, как ваш Тарзан.
— Тарзан вроде бы владеет и этим журнальчиком, — сказал я, припомнив рассказ Лены о своем мачо, но тут же пожалел, что вмешался, — не слишком ли я радею за бывшего студента? В нише соперника Тарзан заменил Володю.
— А как до него дотянуться? — сказал Стив. — В «Матрешки» мы не вхожи. А почему бы вам не побывать у них еще разок? — спросил меня Стив.
— Довольно одного раза. Тем более Лены там нет.
— Вы уверены? Сказать, что ее там нет, мы не можем, потому что не знаем, где она сейчас.
— А парижский снимок?
— Это было две недели назад, — напомнил Борис Павлович. — А у балетной школы она появилась вчера.
— Танюша могла ошибиться, — сказал я, хоть так не думал.
— А кому принадлежат «Матрешки»? — спросил Борис Павлович. — Какой из двух организаций?
— Какое это имеет значение? — удивился Стив самому вопросу.
— Кто знает, — уклончиво сказал Борис Павлович. — В таких делах любая мелочь может оказаться важной.
— Организации «Бог в помощь!» — сказал я. Я все еще ждал главного вопроса — был ли у меня в тот день сексуальный контакт с одной из матрешек, понятно с какой, но его так и не последовало, что показалось мне подозрительным. Не исключено, что они догадываются о том, что именно я скрываю. В том числе об особых отношениях между Леной и Тарзаном. Что, если они знают больше, чем говорят? Как и я. Больше, чем я? И тут вдруг, быстро пролистав страницы моей слабеющей памяти, я не обнаружил в ней ничего о том, когда Лена сошлась с Тарзаном. Это я сам так решил, что все произошло в «Матрешках», — сама она ничего не говорила.
Какое мне дело до «дурь»-наркоты, ядерных кейсов и борьбы ФБР с русской мафией! Чума на оба ваших дома, пропади все пропадом, коли у меня самого голова кругом идет от всей этой невнятицы около Лены. Который раз пытался я мысленно выстроить события — от моего визита в их хазу в Саг-Харборе до вчерашнего видения Лены Танюшей, но все выходило как-то вкривь и вкось, совсем не таким, как казалось раньше, словно все было предписано кем-то заранее и я играл свою роль в чужой пьесе и был таким же отчужденным ее персонажем, как и все остальные: Лена, Володя, Тарзан, Жаклин. За всей этой чередой чрезвычайных в моей жизни событий я подозревал теперь тайного режиссера, а сам казался не только актером, играющим себя в чужой пьесе, но также и зрителем, смотрящим из зала на то, как нелепо и невнятно складывается на сцене его собственная жизнь. Невнятица была сплошь, все шиворот-навыворот и напереко-сяк. Вспомнил вдруг туман на океане в тот день, когда исчезла Лена. Теперь туман стал метафизическим. Одно мне ясно: Лену я потерял окончательно. Навсегда. Бесследно. Если только не считать один оставшийся от нее след — мою Танюшу.
Готов был поклясться впоследствии, что именно на этой пусть соглашательской, но успокоительной мысли о Танюше раздался звонок на столе у Стива. Он снял трубку, с полминуты слушал, потом сказал:
— Выезжаю.
И встал из-за стола.
— Мне очень жаль, Профессор. Пропала ваша дочь.
12
Теперь-то я понимаю изначальную причину обрушившихся на меня несчастий: я возжелал невозможного — повернуть время вспять. Ну а как, скажите, смириться с ускользающей жизнью, когда душой да и телом еще молод, а анкетная цифирь — год рождения — выводит тебя постепенно в расход? Покончив с формальностями последнего развода, я довольно долго не мог прийти в себя и отсиживался глубоко в норе, пока не выполз из нее, встретив Лену. Жалею ли я сейчас? Не о том, что сидел в этой норе и перебивался случайными связями, но о том, что выполз на свет Божий и позарился на юную плоть, надеясь с ее помощью пробудить в себе прежние инстинкты и импульсы, не прибегая к медикаментам типа виагры. Говорю не только о сексуальных побуждениях.
Сколько зла можно было избежать, если бы я не взбунтовался против биологических законов и остался со своим сходящим со сцены, предпенсионным поколением, которое давно уже перестало меня интересовать, и я даже как-то тяготился возрастной своей к нему привязкой. Я не давал ему присяги верности, не клялся оставаться с ним до конца, а потому:
«Здравствуй, племя младое, незнакомое…»
И возликовал в душе своей, скинувшей груз прожитого, и присосался, подобно вурдалаку, к совсем еще юной женщине — о моя солнечная батарея, мой Мефисто, Елена Прекрасная. Да, племя младое, незнакомое, я в срочном порядке осваивал его новоречь — сначала в общении со студентами, а потом в постели с Леной. Они будут жить в следующем столетии, а мне суждено доживать в своем, как донашивают старое платье, даже если физически я и перешагну этот условный рубеж вместе с ними.
Так я и застрял между небом и землей, выпав из своего времени и не попав в чужое, путь в которое мне заказан. Самый раз заняться банальнейшей из проблем — откуда берется время и куда оно истекает? Лучше Блаженного Августина, который понимал время на уровне ребенка, все равно не скажешь: из будущего, которого еще нет, — в прошлое, которого уже нет, — через настоящее, а у того нет длительности. Вот и выходит, что не только я, но и само время навсегда застревает между небом и землей. Но разве утешает всеобщая смертность, когда ты оказываешься лицом к лицу с собственной смертью? А тут еще Жаклин — стоило только исчезнуть Лене. Ох эта моя ненасытная стареющая плоть…
Зло, однако, творит добро: Танюша. Утешение на старости лет. И тут поток моих мыслей был резко оборван жуткой реальностью, которая ускользнула от меня, пока я праздномыслия: какое же утешение, когда ее нет рядом и неизвестно, есть ли она где на этом свете? Господи, что бы я дал, только бы цела-невредима, пусть никогда больше не увижу. Никогда: прижизненная смерть. Молю Бога, в которого давно уже не верю. Даже не молитва, а предложение сделки:
жертвую своим отцовством ради ее жизни. И только когда я предложил себя взамен Танюши, до меня дошло, что торгуюсь не с Богом, а со смертью.
Осталось досказать немногое — печальная моя повесть близится к концу. Не стану останавливаться на моих переживаниях в связи с похищением Танюши — пишу сухой отчет о событиях, а не психологический роман. Если это и проза, то лысая, без украшений, без ответвлений, без объяснений. Да и что я могу объяснить, коли под старость меня занесло в лабиринт, из которого нет выхода. Он же вход. Какой идиот приравнял старость к мудрости? Разве что под мудростью разуметь осознание собственной немощи, жалко-сти и растерянности. Одно скажу: не знаю, что бы я делал в эти дикие дни, если б не Жаклин, хотя сама она горевала не меньше меня. А что крепче связки, чем совместное горе?
Перед моим мысленным взором проносились этапы недолгой Танюшиной жизни, да еще с такими подробностями, что выть хотелось. Живые картины истязания и смерти Танюши преследовали меня днем и ночью. Не исключая худший вариант. Жаклин терпеливо втолковывала мне, насколько он маловероятен, и были иные возможности, более правдоподобные, она перечисляла по пальцам. Да, в том числе похищение Танюши самой Леной, истосковавшейся по дочери. Я было ухватился за этот спасительный вариант, и злоба против Лены так и вскипала в сердце, но спустя мгновение я снова впадал в тихое отчаяние, и надруганное, искромсанное тельце моей Танюши стояло у меня перед глазами. Были моменты, когда я ненавидел Жаклин за ее терапевтическую тактику вытеснения меньшим злом большего — если представить, как страдает или отстрадала уже Танюша, пусть это единственный, маловероятный, да хоть невероятный вариант, нулевая вероятность, все равно я должен сострадать ей непрерывно, не отлынивая и не успокаиваясь, хотя все равно не искуплю никогда своим страданием ее. Перестал принимать каптоприл, нитроглицерин, валиум и лоразепам, полагая это бесчестным по отношению к Танюше бегством от ее трагедии — что ж, ей одной, что ли? Предложил еще одну жертву — если Танюша жива, я умру. Решил также умереть, если узнаю, что она погибла. То есть в любом случае. Но что моя жертва? Пшик. Зачем смерти жизнь старика, который и так уже ею помечен. А больше платить мне нечем.
Ждал смерти как нирваны, чтобы освободиться от земных страданий. Вспомнил про страх индуса прожить еще сто долгих зим.
Слово свое не сдержал.
Иногда желал ей мгновенной смерти — чтобы избавить от непосильных в ее возрасте мук, а иногда, наоборот, молил, чтобы Бог продлил ее муки, а с ними жизнь. Жаклин стойко переносила мое к ней небрежение, понимая, что хоть я и ненавижу всех окрест, но себя ненавижу больше, чем кого бы то ни было, будучи кругом виноват. Ни разу больше не повторилась первая наша с ней ночь, хотя она взяла отпуск и жила у меня дома. Среди тысячи вин, в которых корил себя, была и та ночная измена Лене, после которой исчезла Танюша. Вот Он и покарал меня. В Бога — нет, но в наказание от Него — верю. Меа culpa. Была еще одна за мной вина, конкретная и главная, но я тогда не знал о ней, только начал догадываться. Потому и пропало всуе мое Танюше предупреждение, что я предупредил ее совсем не о той опасности, которая ее настигла. Точнее, не совсем о той. Но откуда было знать, что моя оговорка сыграет такую роль в ее судьбе?
Конечно, это было нетрадиционное похищение, коли от похитителей не последовало никаких требований и они не давали о себе знать. Вот причина, почему не только Жаклин, но и Стив склонялся к версии похищения Танюши самой Леной либо с ее ведома или по ее замыслу, но в любом случае из родительского эгоизма. Да хоть тот же Тарзан, которого она зацепила, и теперь он был готов ради нее на все. Как же, любовь супермена! Даже если не на все, то по крайней мере на доставку крале, с помощью своих боевиков, ее дочки, без которой она так убивалась. Зачем еще она возникла перед балетной школой, ожидая выхода Танюши? Только чтоб на нее взглянуть?
Версия Жаклин была сложнее Стивовой и обрастала романическими подробностями: Тарзан похитил Танюшу не просто чтобы угодить Лене, но чтобы удержать ее — своего рода любовный шантаж.
Один только Борис Павлович помалкивал до поры, не высказывая никаких предположений. Или их у него не было? Мне показалось, что здесь, в Америке, он как-то слинял. Может, он был подавлен своим безъязычием и ограниченными из-за того возможностями проводить расследование: он мог общаться только с теми, кто говорит по-русски? Либо я его немного преувеличил за счет организации, которую он когда-то представлял, и тот гипноз перестал действовать в Америке? Я вспомнил реакцию Стива на его действительно неуместный вопрос, кто хозяин «Матрешек» — «Бог в помощь!» или «Братья Карамазовы»? И зачем я пригласил его в Нью-Йорк? Впрочем, и от Стива проку как от козла молока. «Ситуация под нашим контролем», — все еще стоял у меня в ушах его самоуверенный голос, хотя прошла уже неделя с того страшного дня. Как же, как же! Проворонить Танюшу, увели из-под самого их носа. И ядерную бомбочку так же проворонят. Пусть рванут в Манхэттене, лишь бы Танюша была жива где угодно! Вот проверка моей гражданской ответственности — если миропорядок не стоит одной детской слезинки, то тем более жертвую чем и кем угодно ради ее спасения. Господи, как я мог довериться этой бюрократической машине по имени ФБР? Никогда себе не прощу.
«Но вы же позвонили, что сами ее заберете у школы», — оправдывалась, плача, Джессика. Как легко оказалось сымитировать мой голос! А полицейский выскочил перехватить сандвич: «Пара минут всего!» Как раз в это время Танюша вышла из школы и исчезла. Нашлись свидетели — видели, какве увела с собой пожилая женщина. Тем временем полицейский вернулся с треклятым своим сандвичем и, запивая кокой, еще с полчаса пристально сверлил входящих и выходящих балетной школы имени Барышникова, пока не догадался заглянуть внутрь и спросить про Танюшу. На ноги были поставлены отряды быстрого развертывания, полиция npoчесывала аэропорты и вокзалы, на всех ближайших дорогах были выставлены патрули, но полчаса, потраченные этим шлюмазелем на пережевывание сандвича, оказалось достаточно, чтоб умчать мою Танюшу неведомо куда. Казнил себя за неточные инструкции. Но я и представить не мог, что Танюша поймет их так буквально и, предупрежденная опасаться незнакомых мужчин, доверчиво просунет свою ручонку в руку незнакомой женщины. Меа culpa, черт побери!
В очередную нашу совместную встречу, когда мы мусолили разные версии похищения Танюши, переливая из пустого в порожнее, Борис Павлович, который по большей части отмалчивался, неожиданно прорезался, высказав более чем странное предположение о том, что Танюшу похитил вовсе не Тарзан с возглавляемой им организацией «Бог в помощь!», но их смертельные конкуренты «Братья Карамазовы», зная об отношениях Тарзана и Лены. Поначалу они хотели похитить Лену, точно высчитав, что та неизбежно появится у балетной школы имени Барышникова, соскучившись по Танюше. Но ей удалось от них улизнуть — вот они и решили похитить Танюшу, чтобы с ее помощью шантажировать Тарзана и заставить его пойти на уступки.
— Слишком сложно, — сказал Стив. — Отдает литературой.
— Это для вас слишком сложно! — огрызнулся Борис Павлович. — Пусть отдает литературой — ну и что? Разве русская литература не отразила иезуитские коленца русского ума, вернув их обратно в жизнь еще более усложненными? Нынешний русский ум, со всеми его извращениями, есть производное русской литературы. Профессор Кендалл, как специалист по русской литературе, мог бы это подтвердить.
— Не думал об этом, — признался я. — Хотя на теоретическом уровне допускаю, конечно, обратное влияние литературы на жизнь. Я бы только говорил не о русском уме, но о русской душе.
— А что, есть разница между русской душой и английской или французской? — спросила Жаклин.
«Еще какая!» — воскликнул я, правда, молча, чтобы не пускаться в дебри моего знания, а точнее, незнания самой что ни на есть русской души по имени Матрешка.
Так протекла неделя, и я стал привыкать к своему горю, размеры которого были мне неведомы. Или я уже зарос той самой «старческой коростой равнодушия», о которой предупреждал Толстой, и на длинные дистанции моего страдания не хватает, а только на нытье? Как быстро я стал забывать Лену, а теперь, за свежей болью, ее судьба и вовсе отошла куда-то на задний план — большее горе вытеснило меньшее, а не наоборот, как пыталась меня обработать Жаклин. «Я пережил свои страданья» — всплыла в памяти русская строчка, но, как ни силился, не мог вспомнить поэта, который так гениально обмолвился. Что ж, выходит, и Танюше суждено со временем перейти в разряд воспоминаний?
Сколько зла можно было избежать, если бы я не взбунтовался против биологических законов и остался со своим сходящим со сцены, предпенсионным поколением, которое давно уже перестало меня интересовать, и я даже как-то тяготился возрастной своей к нему привязкой. Я не давал ему присяги верности, не клялся оставаться с ним до конца, а потому:
«Здравствуй, племя младое, незнакомое…»
И возликовал в душе своей, скинувшей груз прожитого, и присосался, подобно вурдалаку, к совсем еще юной женщине — о моя солнечная батарея, мой Мефисто, Елена Прекрасная. Да, племя младое, незнакомое, я в срочном порядке осваивал его новоречь — сначала в общении со студентами, а потом в постели с Леной. Они будут жить в следующем столетии, а мне суждено доживать в своем, как донашивают старое платье, даже если физически я и перешагну этот условный рубеж вместе с ними.
Так я и застрял между небом и землей, выпав из своего времени и не попав в чужое, путь в которое мне заказан. Самый раз заняться банальнейшей из проблем — откуда берется время и куда оно истекает? Лучше Блаженного Августина, который понимал время на уровне ребенка, все равно не скажешь: из будущего, которого еще нет, — в прошлое, которого уже нет, — через настоящее, а у того нет длительности. Вот и выходит, что не только я, но и само время навсегда застревает между небом и землей. Но разве утешает всеобщая смертность, когда ты оказываешься лицом к лицу с собственной смертью? А тут еще Жаклин — стоило только исчезнуть Лене. Ох эта моя ненасытная стареющая плоть…
Зло, однако, творит добро: Танюша. Утешение на старости лет. И тут поток моих мыслей был резко оборван жуткой реальностью, которая ускользнула от меня, пока я праздномыслия: какое же утешение, когда ее нет рядом и неизвестно, есть ли она где на этом свете? Господи, что бы я дал, только бы цела-невредима, пусть никогда больше не увижу. Никогда: прижизненная смерть. Молю Бога, в которого давно уже не верю. Даже не молитва, а предложение сделки:
жертвую своим отцовством ради ее жизни. И только когда я предложил себя взамен Танюши, до меня дошло, что торгуюсь не с Богом, а со смертью.
Осталось досказать немногое — печальная моя повесть близится к концу. Не стану останавливаться на моих переживаниях в связи с похищением Танюши — пишу сухой отчет о событиях, а не психологический роман. Если это и проза, то лысая, без украшений, без ответвлений, без объяснений. Да и что я могу объяснить, коли под старость меня занесло в лабиринт, из которого нет выхода. Он же вход. Какой идиот приравнял старость к мудрости? Разве что под мудростью разуметь осознание собственной немощи, жалко-сти и растерянности. Одно скажу: не знаю, что бы я делал в эти дикие дни, если б не Жаклин, хотя сама она горевала не меньше меня. А что крепче связки, чем совместное горе?
Перед моим мысленным взором проносились этапы недолгой Танюшиной жизни, да еще с такими подробностями, что выть хотелось. Живые картины истязания и смерти Танюши преследовали меня днем и ночью. Не исключая худший вариант. Жаклин терпеливо втолковывала мне, насколько он маловероятен, и были иные возможности, более правдоподобные, она перечисляла по пальцам. Да, в том числе похищение Танюши самой Леной, истосковавшейся по дочери. Я было ухватился за этот спасительный вариант, и злоба против Лены так и вскипала в сердце, но спустя мгновение я снова впадал в тихое отчаяние, и надруганное, искромсанное тельце моей Танюши стояло у меня перед глазами. Были моменты, когда я ненавидел Жаклин за ее терапевтическую тактику вытеснения меньшим злом большего — если представить, как страдает или отстрадала уже Танюша, пусть это единственный, маловероятный, да хоть невероятный вариант, нулевая вероятность, все равно я должен сострадать ей непрерывно, не отлынивая и не успокаиваясь, хотя все равно не искуплю никогда своим страданием ее. Перестал принимать каптоприл, нитроглицерин, валиум и лоразепам, полагая это бесчестным по отношению к Танюше бегством от ее трагедии — что ж, ей одной, что ли? Предложил еще одну жертву — если Танюша жива, я умру. Решил также умереть, если узнаю, что она погибла. То есть в любом случае. Но что моя жертва? Пшик. Зачем смерти жизнь старика, который и так уже ею помечен. А больше платить мне нечем.
Ждал смерти как нирваны, чтобы освободиться от земных страданий. Вспомнил про страх индуса прожить еще сто долгих зим.
Слово свое не сдержал.
Иногда желал ей мгновенной смерти — чтобы избавить от непосильных в ее возрасте мук, а иногда, наоборот, молил, чтобы Бог продлил ее муки, а с ними жизнь. Жаклин стойко переносила мое к ней небрежение, понимая, что хоть я и ненавижу всех окрест, но себя ненавижу больше, чем кого бы то ни было, будучи кругом виноват. Ни разу больше не повторилась первая наша с ней ночь, хотя она взяла отпуск и жила у меня дома. Среди тысячи вин, в которых корил себя, была и та ночная измена Лене, после которой исчезла Танюша. Вот Он и покарал меня. В Бога — нет, но в наказание от Него — верю. Меа culpa. Была еще одна за мной вина, конкретная и главная, но я тогда не знал о ней, только начал догадываться. Потому и пропало всуе мое Танюше предупреждение, что я предупредил ее совсем не о той опасности, которая ее настигла. Точнее, не совсем о той. Но откуда было знать, что моя оговорка сыграет такую роль в ее судьбе?
Конечно, это было нетрадиционное похищение, коли от похитителей не последовало никаких требований и они не давали о себе знать. Вот причина, почему не только Жаклин, но и Стив склонялся к версии похищения Танюши самой Леной либо с ее ведома или по ее замыслу, но в любом случае из родительского эгоизма. Да хоть тот же Тарзан, которого она зацепила, и теперь он был готов ради нее на все. Как же, любовь супермена! Даже если не на все, то по крайней мере на доставку крале, с помощью своих боевиков, ее дочки, без которой она так убивалась. Зачем еще она возникла перед балетной школой, ожидая выхода Танюши? Только чтоб на нее взглянуть?
Версия Жаклин была сложнее Стивовой и обрастала романическими подробностями: Тарзан похитил Танюшу не просто чтобы угодить Лене, но чтобы удержать ее — своего рода любовный шантаж.
Один только Борис Павлович помалкивал до поры, не высказывая никаких предположений. Или их у него не было? Мне показалось, что здесь, в Америке, он как-то слинял. Может, он был подавлен своим безъязычием и ограниченными из-за того возможностями проводить расследование: он мог общаться только с теми, кто говорит по-русски? Либо я его немного преувеличил за счет организации, которую он когда-то представлял, и тот гипноз перестал действовать в Америке? Я вспомнил реакцию Стива на его действительно неуместный вопрос, кто хозяин «Матрешек» — «Бог в помощь!» или «Братья Карамазовы»? И зачем я пригласил его в Нью-Йорк? Впрочем, и от Стива проку как от козла молока. «Ситуация под нашим контролем», — все еще стоял у меня в ушах его самоуверенный голос, хотя прошла уже неделя с того страшного дня. Как же, как же! Проворонить Танюшу, увели из-под самого их носа. И ядерную бомбочку так же проворонят. Пусть рванут в Манхэттене, лишь бы Танюша была жива где угодно! Вот проверка моей гражданской ответственности — если миропорядок не стоит одной детской слезинки, то тем более жертвую чем и кем угодно ради ее спасения. Господи, как я мог довериться этой бюрократической машине по имени ФБР? Никогда себе не прощу.
«Но вы же позвонили, что сами ее заберете у школы», — оправдывалась, плача, Джессика. Как легко оказалось сымитировать мой голос! А полицейский выскочил перехватить сандвич: «Пара минут всего!» Как раз в это время Танюша вышла из школы и исчезла. Нашлись свидетели — видели, какве увела с собой пожилая женщина. Тем временем полицейский вернулся с треклятым своим сандвичем и, запивая кокой, еще с полчаса пристально сверлил входящих и выходящих балетной школы имени Барышникова, пока не догадался заглянуть внутрь и спросить про Танюшу. На ноги были поставлены отряды быстрого развертывания, полиция npoчесывала аэропорты и вокзалы, на всех ближайших дорогах были выставлены патрули, но полчаса, потраченные этим шлюмазелем на пережевывание сандвича, оказалось достаточно, чтоб умчать мою Танюшу неведомо куда. Казнил себя за неточные инструкции. Но я и представить не мог, что Танюша поймет их так буквально и, предупрежденная опасаться незнакомых мужчин, доверчиво просунет свою ручонку в руку незнакомой женщины. Меа culpa, черт побери!
В очередную нашу совместную встречу, когда мы мусолили разные версии похищения Танюши, переливая из пустого в порожнее, Борис Павлович, который по большей части отмалчивался, неожиданно прорезался, высказав более чем странное предположение о том, что Танюшу похитил вовсе не Тарзан с возглавляемой им организацией «Бог в помощь!», но их смертельные конкуренты «Братья Карамазовы», зная об отношениях Тарзана и Лены. Поначалу они хотели похитить Лену, точно высчитав, что та неизбежно появится у балетной школы имени Барышникова, соскучившись по Танюше. Но ей удалось от них улизнуть — вот они и решили похитить Танюшу, чтобы с ее помощью шантажировать Тарзана и заставить его пойти на уступки.
— Слишком сложно, — сказал Стив. — Отдает литературой.
— Это для вас слишком сложно! — огрызнулся Борис Павлович. — Пусть отдает литературой — ну и что? Разве русская литература не отразила иезуитские коленца русского ума, вернув их обратно в жизнь еще более усложненными? Нынешний русский ум, со всеми его извращениями, есть производное русской литературы. Профессор Кендалл, как специалист по русской литературе, мог бы это подтвердить.
— Не думал об этом, — признался я. — Хотя на теоретическом уровне допускаю, конечно, обратное влияние литературы на жизнь. Я бы только говорил не о русском уме, но о русской душе.
— А что, есть разница между русской душой и английской или французской? — спросила Жаклин.
«Еще какая!» — воскликнул я, правда, молча, чтобы не пускаться в дебри моего знания, а точнее, незнания самой что ни на есть русской души по имени Матрешка.
Так протекла неделя, и я стал привыкать к своему горю, размеры которого были мне неведомы. Или я уже зарос той самой «старческой коростой равнодушия», о которой предупреждал Толстой, и на длинные дистанции моего страдания не хватает, а только на нытье? Как быстро я стал забывать Лену, а теперь, за свежей болью, ее судьба и вовсе отошла куда-то на задний план — большее горе вытеснило меньшее, а не наоборот, как пыталась меня обработать Жаклин. «Я пережил свои страданья» — всплыла в памяти русская строчка, но, как ни силился, не мог вспомнить поэта, который так гениально обмолвился. Что ж, выходит, и Танюше суждено со временем перейти в разряд воспоминаний?