Страница:
Один из самых популярных вопросов, который мне задают представители интеллигенции, звучит так: "Ну почему вы приглашаете в программу… – и дальше следует фамилия политика, который вызывает у них обоснованный и праведный гнев (конечно, среди лидеров – Жириновский, Митрофанов, Макашов) – …ведь этим самым вы им только поднимаете рейтинг". В этом утверждении кроется сразу несколько глубинных и, на мой взгляд, абсолютно порочных установок. Во-первых, что показывать должны только классово близких, а не тех, кто находится в правовом поле. Поясню: как только будет объявлен Макашов вне закона – все, вопросов нет, я его не буду приглашать на передачи, да и у него будут проблемы выбраться из мест заключения для участия в них, но пока он является депутатом Государственной думы, то есть действующим политиком, то какое я имею право лишать его слова? Во-вторых, большинство наших соотечественников уверены, что народ – тупое стадо и его можно убедить благодаря телевизору в чем угодно, поэтому ему надо показывать только то, что заставит его голосовать прогрессивно, то есть в соответствии с желаниями моих просвещенных собеседников.
Их точке зрения есть прямое подтверждение в современной российской истории – выборы 1996 года, когда тупое заучивание и скандирование ДА-ДА-НЕТ-ДА подменило все. И сейчас большинство сограждан, участвовавших тогда в голосовании, помнят эту кричалку, но вряд ли скажут, на какие вопросы она отвечает.
Так и с представлением о демократии и свободной демократической прессе. Удалось вбить в головы, что демократия – это антикоммунизм и что когда бьют тебя, то это нарушение прав и недемократично, ну а если бьешь ты, то так и должно быть – в этом и проявляется законность.
В очередной раз вынужден сакцентировать внимание на простой мысли: в России всегда было и остается клановое сознание, которое превалирует над законом. Своим можно все, любая их подлость оправдана необходимостью борьбы, врагам нельзя ничего, что бы ни гласили законы. Кстати, хитроумные дельцы, захватившие власть над народными богатствами, сделали шаг, во многом повторив большевистский подход. Они легитимировали свои деяния, изменив законы и приняв новые, таким образом, что право, закон и механизмы, их воплощающие, стали защищать интересы не государства и не его граждан, а вполне конкретных людей и компаний.
Когда сейчас раздаются возгласы о том, что государство само виновато в появлении олигархов, то это немного неправда. Есть конкретные виновники, люди, осуществившие приход во власть Ельцина на второй срок, во многом реализовавшие лозунг: "Демократия в обмен на коррупцию". При этом, правда, демократии никто так и в глаза не видел.
Я не хочу мазать всех журналистов черной краской. Конечно, были и есть безупречно чистые люди, борцы за свои убеждения, и многих из них, с которыми не удалось договориться, убили, особенно часто это происходило на окраинах некогда великой империи. К сожалению, представление о профессии составляют только по немногим ярким и наиболее часто появляющимся на экране персонажам. А вот с ними есть проблемы.
Летом 2005 года в новом составе уже Совета по правам человека мы вновь собрались у президента, завязалась дискуссия между двумя Владимирами Владимировичами – Познером и Путиным. Завершая свое выступление, президент телевизионной академии подвел итог, что в ситуации государственного контроля за новостными программами доверие телезрителей к журналистам теряется и к ним относятся как к представителям древнейшей профессии. На что президент России остроумно заметил:
"То есть, если я вас правильно понял, вы призываете к легализации проституции".
Я понимаю, что это была шутка, да и озвучивалось мнение, очень часто звучащее в обществе по отношению к нашей профессии. Но я лично был оскорблен, о чем и не преминул заявить Путину, считая недопустимым, даже в шутливой форме, такое отношение к моим коллегам и ко мне. У меня нет иллюзий о продажности многих журналистов, как и чиновников, милиционеров, судей – список можно продолжать до бесконечности, и он совпадет с перечнем трудовых специальностей, однако это не значит, что так огульно можно судить о всех людях в профессии.
Мотивация Путина была очевидна, и он говорил о потере доверия еще во времена олигархического телевидения, когда телекиллеры на всю страну лгали о политиках и устраивали публичные разборки. Кстати, уже в Лондоне я обсуждал поведение Доренко во время избирательной кампании за Путина. Если кто не вспомнит, то именно господин Доренко тогда возглавил крестовый поход против Лужкова-Примакова. Канал вещания принадлежал Березовскому, который в этот момент ставил не столько за Путина, сколько против Примакова, понимая, что в случае победы Евгения Максимовича никаких шансов на нахождение не то что в бизнесе, а просто на свободе практически не оставалось.
Березовский рассказывал мне, как Доренко осознавал, что шансов победить практически нет, и тем не менее ввязался в эту войну, причем не по коммерческим, а по идеологическим соображениям. Увидев мой понимающий, но недоверчивый взгляд, Березовский уточнил, что уже со своей стороны был вынужден сделать все возможное, чтобы и финансовое вознаграждение было адекватным и могло в крайнем случае обеспечить пенсию семье журналиста по потере кормильца. Я не мог не порадоваться за такое единение чувств, духовного и материального, но его слова не внушали доверия. Насколько я знаю Бориса Абрамовича, он рассказывает о том, что заплатил, гораздо чаще, чем реально расстается с деньгами. Этот случай, по описанию коллег, тоже не стал исключением. Господин Доренко свои деньги получил, но не сразу, а после мощнейшего прессинга, при котором использовались даже угрозы выступить на федеральном канале с разоблачением финансовой нечистоплотности опального олигарха. Думаю, даже не надо уточнять, что ни одному, ни другому в голову не приходила идея об аморальности использования откровенной лжи для решения политических задач. Уверен, что в своей привычной манере бесовской скороговорки Борис Абрамович стал бы говорить: "Старик, ты ничего не понимаешь, ровным счетом ничего не понимаешь, нет других вариантов, иначе все было бы потеряно, абсолютно все…" Итак, для Березовского все потеряно – честь в том числе, хотя она никогда не воспринималась им как ценность.
Мое разочарование Доренко подкрепилось и печальной историей с Киселевым и многими выходцами из славной команды НТВ, придумавшей себе фантастическое по своей претенциозности название УЖК – уникальный журналистский коллектив.
Трагедия этих людей очевидна, и для меня она заключается не в исчезновении с экрана многих действительно замечательных журналистов. А в том, что эти люди просто решили, что они на стороне добра, они и свет, и демократия, и все лучшее, что есть в стране, если угодно, то они ее совесть. Без них страна не может существовать ни при каких обстоятельствах, ведь кто разъяснит народу, да и политикам, что реально происходит, кто вскроет все хитросплетения. Ведь уже сложилось мнение, что головы слетают и выращиваются новые политические вожди только на этом канале.
Ведущие журналисты уже сами давно политики, причем уверенно занимающие позиции в первой двадцатке самых влиятельных, и уж их-то тронуть никак нельзя, невозможно, ведь вся страна встанет на дыбы, ход истории повернется вспять. Народ на баррикадах готов будет отдать жизнь за своих кумиров.
В этой риторике как-то не нашлось никого, способного задать себе и своим коллегам очень простой вопрос: а как быть с необходимостью платить долги и почему вдруг политическая позиция является оправданием невыполнения финансовых обязательств?
Здесь как раз можно было и подискутировать, достать договора о предоставлении кредитов НТВ и об условиях, по которым эти займы должны были погашаться, вести переговоры о реструктуризации долгов, о скучных банковских делах, но это не интересно.
Я не собираюсь отрицать наличие политической составляющей в деле НТВ. Как это часто случается в России, проигравший политические баталии сдается на милость победителя, но, как мудро заявил по совсем другому делу заместитель генерального прокурора В.И. Колесников: "Не надо воровать, тогда и политической подоплеки не будет", финансовая несуразность Гусинского сделала задачу политических противников простой до невозможности и показала всю колоссальную наивность и незнание реалий жизни журналистами УЖК. Кстати, я пришел на тот последний "Глас народа" и высказал свою точку зрения. Я поддерживал журналистов, считая, что они вправе понимать, что и почему происходит, но надо отметить, что сами журналисты не были заинтересованы в выяснении, на чьей стороне правда. Ведь они были уже не в профессии, превратившись в бойцов идеологического фронта, ненавидящих оппонентов и отстаивающих своих, даже если все факты говорили о сомнительности такого подхода. Даже сейчас для большинства из них, если Путин скажет, что дважды два четыре, ответ будет воспринят как наглая ложь, ибо ну не может этот человек говорить правду.
Поход журналистов к Путину сломал многих из них. В первую очередь, на мой взгляд, Светлану Иннокентиевну Сорокину. После этой беседы она как-то уже и не смогла снова найти себя, оставшись блестящим профессионалом, не нашла внутренних сил для поддержания интереса к окружающему миру. Все перегорело, и я ни в коей мере ее не виню – посудите сами. Журналист обращается в прямом эфире к Путину, и тот отзывается – принимает в Кремле группу ведущих представителей УЖК, и перед общей беседой проводит немалое время наедине с Сорокиной.
Вряд ли какая-либо женщина, тем более журналист, да еще знающая наверняка о симпатии к ней со стороны руководителя государства, сомневается в том, что ей удастся склонить мужчину к своей точке зрения. А когда беседуешь с лидером великой страны, то, что бы ты о нем ни думал, испытываешь волнение, ведь от тебя сейчас зависит все, ты можешь изменить ход конфликта, а может быть, и всей современной российской истории. У тебя сорок минут – ты и он, причем тебя любят миллионы, ты лучший интервьюер, и сейчас ты можешь в результате беседы все изменить. Уровень ответственности феноменальный. Шанс – гигантский, и расплата за поражение страшная. В первую очередь потеря уверенности в себе, ты не смог его расположить к себе и объяснить свою правоту. Бесполезно, больше нет никаких шансов, даже теоретических, все – конец главы, жирная точка, и апеллировать не к кому. У тебя был шанс, и ты его упустил.
Очевидно, что человеческая психика, особенно творческого индивидуума, не может смириться с тем, что это ты сплоховал, и подсовывает удобные ответы, что просто твой собеседник исчадие ада. Но эта метода замечательно работает в случае Виктора Шендеровича, но неприменима к Светлане Иннокентиевне. Ведь она чувствовала искреннюю доброжелательность и расположенность президента к себе лично, отчего удар и оказался столь сокрушительным.
Многозначительная неспешность Киселева и сатирический задор Шендеровича оказались неуместны в жесткой фактологической беседе, где эмоциям были противопоставлены цифры, а услышать доводы противоположной стороны многие не могли.
Большинство журналистов пришли убеждать, а не быть убежденными, тем более человеком, который для них ни в коей мере не являлся авторитетом ни в какой области. У них не могло быть уважения ни к нему лично, ни к посту, который он занимал.
Ведь именно они знали истинную цену государственных постов и общественного признания. Причем цену в том числе и в условных единицах.
В журналистике вполне обычным процессом является деформация сознания. Окружающие тебя люди, как правило, с восторгом относятся к твоей деятельности, бытовые проблемы уходят на второй план, гаишники и чиновники пытаются пойти навстречу и в большом и в малом. Ты начинаешь осознавать свою исключительность, в России ведь законы написаны для остальных, а ты сверху наблюдаешь за происходящим, вмешиваясь и расставляя все в нужном порядке. С течением времени ты обрастаешь списком телефонов правильных людей и понимаешь, когда и кем надо воспользоваться для решения вопросов. Ну и конечно, у тебя не возникает ни малейшего сомнения в том, что весь мир, то есть все прогрессивное человечество ловит каждый твой вздох с экрана.
Общее заболевание выглядит довольно мило в своих маленьких частных проявлениях.
На радиостанцию "Серебряный дождь", где к этому времени я уже пару лет проработал утренним ведущим, пришел стажироваться ночной диджей. Мы пересекались на пару минут, и где-то на третий раз он посмотрел на меня многозначительно и сказал: "Знаете, Владимир, вот еду в метро с радиостанции и чувствую, люди меня узнают". Разубеждать его смысла не было. Похожая история случилась и с Оскаром Кучерой еще до его телевизионных появлений. Как-то раз он приехал жутко возмущенный поведением сотрудников ГАИ:
– Они меня специально мучили, потому что я на «Дожде» работаю.
– А как они об этом узнали, у тебя ведь в правах не твой псевдоним, а настоящие имя и фамилия.
– А я им сам сказал, думал, что отпустят.
Когда заболевание прогрессирует, то умиление исчезает, и печально смотреть, как очень талантливые люди уже не работают для зрителя. Они – вершители судеб, сначала работающие для целевой аудитории вершителей судеб страны, а потом уже и вовсе для одного зрителя. И с ним идет бесконечная дискуссия, чем-то напоминающая бой с тенью, только вот фантазия боксеров не столь богата, как у Виктора Шендеровича.
Замечательный, талантливый, легкий, остроумный человек с течением времени превратился в одержимого зануду: "Ты видел, как я ему вставил, вот он-то злится…" Абсолютно бессмысленно допускать мысль о том, что президент не увидел или не обратил внимания. Конечно увидел, ему записали, смотрел сто раз, рыдал, злился, топал ногами, а потом вызвал церберов и приказал им сделать все, чтобы нашли Шендеровича и наказали, ведь именно он главный обличитель.
Падение рейтингов воспринимается как откровенные происки властей, и цифрам этим не верят. Профессиональность и здравость в оценках заменяется у них убежденностью в том, что остро и против Путина – это автоматически означает талантливо, интересно и рейтингово.
Даже Хрюн со Степаном уверены, что их трагическая судьба никак не связана с тем, что их перестали смотреть, потому что шутки стали скучными. Причем я говорил с ребятами, знаю их много лет, и они жаловались, что лучшие шутки вырезают, а под лучшими понимались острые. Задавать вопрос, а зачем же они это позволяют, бессмысленно, тут же начинается песня о куске хлеба.
Политизированность журналистики и политики порождает удивительных персонажей.
Самый яркий из непримиримых – это, конечно, Валерия Ильинична Новодворская. Я отношусь к Лерочке с глубочайшим уважением, она всей своей жизнью доказала свое право на собственную позицию. К сожалению, изменилось время, к ярким трибунам, призывающим к ценностям диссидентства начала 80-х, уже относятся как к анахронизму, а своей изощренной высококультурной литературной речью она отдаляется от аудитории «Аншлага», столь активно участвующего в избирательном процессе. Валерия Ильинична и осколки демократической журналистики во время второго срока Путина оказались удивительным образом по одну сторону баррикад. Но если у госпожи Новодворской это было связано с феноменальной политической близорукостью, то у журналистов – с открывшимися источниками финансирования и личной обидой на невостребованность со стороны власти.
Я очень часто беседовал с Валерией Новодворской. Представительница древнего боярского рода, она воспринимается своими ненавистниками еврейкой, должно быть, потому, что в обыденном сознании еврей – всегда бунтарь. А Лерочка ультрареволюционер. Если во время телефонной беседы вдруг прерывается связь, то Новодворская всегда будет убеждена, что гэбэульники прервали разговор, но не поверит, что всего лишь в телефоне села батарейка.
Леру знают все, во время одной из передач «Поединок» Лера сошлась в битве с бывшим генералом КГБ Михайловым. В гримерной он делился воспоминаниями оперативной молодости:
– А я ведь помню госпожу Новодворскую еще по советским годам. Бывало, идешь разгонять их сборище и знаешь, спину можно сорвать, пока ее со всеми сумками в автобус затолкаешь.
Правда, на передаче не моргнув глазом красный офицер заявил, что не встречался с Лерой по своей служебной линии.
Лера очаровательна в своей убежденности, хотя вместе с тем умеет и быстро разочаровываться в политиках. Уж как мы спорили с ней по поводу господина Гайдара, как Лера свято верила в него, считая Чубайса нерукоподатным, а Егора Тимуровича – белым рыцарем. Жестокие реалии поведения этих господ во время избирательной кампании лишили Леру последних иллюзий.
Апофеоз Лериной карьеры, как она считает, это возможность умереть в подвалах Лубянки. Но мечта несбыточная и очень печальная – времена изменились, а борцы против СССР этого не заметили. И вот правозащитники советской закваски все пинают умершего льва и требуют признания своих заслуг, полагая, что им принадлежит монопольное право на обладание истиной.
Крах гусинско-березовской журналистики особенно ярко проявляется в ее единении с правозащитниками и Новодворскими от политики, но если последние всегда были в оппозиции власти, то журналисты сменили позицию в шахматной игре, сохранив источники финансирования.
Для меня личное разочарование в УЖК было постепенным. Первый раз я столкнулся с ними во время своей работы на ТНТ, когда после ночного захвата они перешли через дорогу и оказались в офисах родственной по холдингу телекомпании. В кабинетах, где сидели другие люди, завязалась активная жизнь, пришедшие вели себя как хозяева, расположившись с полным пренебрежением к принявшим их хозяевам. Мое главное разочарование было связано с Феноменально низкой бытовой культурой борцов за правду. Я, конечно, понимаю, что они находились в угаре, но при этом такого захламления помещений, гор окурков и уделанных мест общего пользования от них не ожидал, а о неумении вежливо общаться с коллегами можно и не упоминать. Ведь они суперпрофи, а все остальные – это просто пшик. Поэтому меня не удивило, как легко и быстро они расправились позже с каналом «ТВ-6», вышвырнув прежний коллектив.
УЖК воевал за свое представление о правде, поэтому всех остальных автоматически приносили в жертву, считая, что они и сами должны осознать всю необходимость этого шага.
"ТВ-6" принадлежал Березовскому, тогда уже потерявшему всякие позиции во власти и перешедшему в оппозицию, так что финансовые и журналистские ресурсы теперь уже опальных олигархов объединились.
Несчастные журналисты, перелетая из гнезда в гнездо и оставляя их разоренными, так и не могли осмыслить всей меры трагедии происходящего. Они сознанием законсервировались на себе образца 1999 года и не хотели понять изменений в окружающем мире. Наиболее ярко это проявлялось в поведении Киселева, он вел себя как барин в изгнании – все более напоминая располневший памятник себе, который перемещался в пространстве в окружении охранников. Замечательная квартира, дом, машины, более чем раскованный образ жизни – ничто не могло подорвать всего этого, ни низкие рейтинги, ни удлиняющиеся паузы между словами, ни падение влияния.
Особенно меня поразила человеческая нечистоплотность, с которой я столкнулся во время недолгой совместной работы. Это проявилось и в готовности сдать членов своей команды, как в случае с Александром Левиным, и в желании убрать некогда близких людей чужими руками, и в просто финансовой непорядочности, когда, взяв денег за участие в передаче (что уже за рамками профессии), господин Киселев даже не счел нужным выделить часть суммы операторам, осветителям и другим студийным работникам, не получавшим уже многие месяцы зарплаты в структуре, где начальником был именно он.
Поэтому его полное фиаско во время управления печатным органом для меня не было удивительным. Киселев остался верен себе – убежденный в собственной непогрешимости, он по-прежнему считает, что его время вернется.
Сейчас многие из кумиров прошлых лет работают кто на радио, кто на телевизионных каналах, и это приветствуется телевизионными критиками их же поколения. Все они представители одной тусовки, и такое единение ярко проявляется на вручениях разнообразных премий, которые уже давно раздаются по корпоративным и политическим, но не профессиональным признакам. А журналисты и критики, закостеневшие в своем видении, не могут понять изменившегося времени и удивляются, почему рейтинги столь уважаемых ими программ не велики. Ответ прост.
В начале 1990-х именно журналисты были наиболее яркими и, если угодно, революционно настроенными представителями интеллигенции. От их смелости зависело многое, а подчас и все, именно мужество Сергея Медведева в освещении ГКЧП изменило отношение к происходящему, от неизбежности и безысходности – к революционному бунту. Большинство работавших в то время были хорошо образованными людьми, зачастую с некоторым опытом столкновения с западной реальностью. Начиная свою деятельность на дикторском телевидении, они отвоевывали свое место и искали новые формы в условиях жесточайшей цензуры и конкуренции, но пробивались, и во многом именно поэтому их имена до сих пор в памяти. В первую очередь это ребята из «Взгляда» и замечательная питерская команда Пятого канала, да и многие другие. Со временем, с победами они матерели и занимали посты, уходя от своей журналистской ипостаси в чиновничью, в бизнес и в политику. В новой России произошел информационный взрыв, появилось колоссальное число новых журналов, газет, радиостанций, телевизионных проектов, а работать в них могли только новые люди. Прежде всего, они по настрою соответствовали изменившемуся времени, да и старых в таком количестве просто не было. Уровень журналистики упал колоссально, число безграмотных людей в профессии до сих пор феноменально. Главным стало иметь свою точку зрения, никакой роли не играло ее обоснование и правомерность. Постепенно из этого питательного бульона выплывали самые способные, подхваченные менеджерами из вчерашних революционеров в журналистике, и они оказывались в команде телевизионных счастливцев.
Они становились участниками политических баталий и вскоре приобретали необходимые воззрения.
В свое время Джордж Буш попал впросак, когда не смог ответить на вопрос о цене молока в супермаркете, и избиратели поняли, насколько оторвался президент от жизни рядовых граждан. Такой вопрос нашим политикам неуместен, они давно потеряли всякое представление о жизни россиян и часто судят по своему предполетному опыту. Полет, конечно, в высшие политические сферы, когда все бытовые вопросы решают специально обученные люди, чтобы, не дай бог, не отвлекать вершителей судеб от важных дел.
Совершенно неожиданно среди этих небожителей оказались и ведущие журналисты, о развращении их я говорил выше. Но ведь даже при желании они не могут пересечься с реальностью, угар телевидения пожирает все время. Ты постоянно чем-то занят, причем всегда безумно важным, весь этот шум забивает звуки реальной жизни, и ты сам превращаешься в мультяшный персонаж. А жизнь продолжается по своим законам, которые отличаются от законов телевизионной корпорации – не только медийной, но и политической. Хотя здесь надо учитывать, что журналисты, чиновники и политики живут в некоем симбиозе. Ход времени и развитие интриг, сезонность и взаимозависимость очевидны, как и переход из одной ипостаси в другую, из журналистов в менеджеры телевидения, из них в политики и общественные деятели, забегая на эстраду, в губернаторство, думскую и министерскую работу, в пресссекретари президента и снова на телевидение. Все это плескание в единой детской ванночке. И все бы ничего, да ванночка плавает в бушующем море.
Кровь застоялась, нужны новые идеи, новые лица, журналистика перестала отражать жизнь, став зеркалом тусовки, обслуживая потребителей и издателей глянцевых журналов и рекламных агентств. Превратилась в развлечение и средство влияния для рекламодателей всех мастей – от политических до коммерческих.
Неважно, кого раскручивать – новое политическое лицо или вдруг запевшую жену очередного олигарха. Технология одна и та же. А то, что окружающих тошнит, так это от зависти. Я давно смотрю телевизор и читаю газеты не для того, чтобы узнать что-то новое, а чтобы увидеть, кто и против кого заказал очередную информационную войну.
Как-то раз я столкнулся в ресторане с президентом Чувашии. Воспользовавшись случаем, я пригласил господина Федорова, которого я очень уважаю, к себе на передачу. Он поинтересовался, сколько это будет стоить. Я максимально вежливо объяснил, что это всегда бесплатно. Его удивление легко читалось, незадолго до этого он выступал у известного московского разоблачителя, что обошлось ему в несколько десятков тысяч долларов. Поясню: это не означает, что все сюжеты продажные, но еще раз напомню о бочке меда и ложке дерьма.
Регулярно звонят и предлагают гостей на мои передачи, всегда приходится вежливо объяснять, что денег не надо. Если гости интересные, то мы и так счастливы их показать. Однако такой ответ не может порадовать посредников, ведь появилась целая прослойка, в том числе и из бывших журналистов, приторговывающая пиаром.
Их точке зрения есть прямое подтверждение в современной российской истории – выборы 1996 года, когда тупое заучивание и скандирование ДА-ДА-НЕТ-ДА подменило все. И сейчас большинство сограждан, участвовавших тогда в голосовании, помнят эту кричалку, но вряд ли скажут, на какие вопросы она отвечает.
Так и с представлением о демократии и свободной демократической прессе. Удалось вбить в головы, что демократия – это антикоммунизм и что когда бьют тебя, то это нарушение прав и недемократично, ну а если бьешь ты, то так и должно быть – в этом и проявляется законность.
В очередной раз вынужден сакцентировать внимание на простой мысли: в России всегда было и остается клановое сознание, которое превалирует над законом. Своим можно все, любая их подлость оправдана необходимостью борьбы, врагам нельзя ничего, что бы ни гласили законы. Кстати, хитроумные дельцы, захватившие власть над народными богатствами, сделали шаг, во многом повторив большевистский подход. Они легитимировали свои деяния, изменив законы и приняв новые, таким образом, что право, закон и механизмы, их воплощающие, стали защищать интересы не государства и не его граждан, а вполне конкретных людей и компаний.
Когда сейчас раздаются возгласы о том, что государство само виновато в появлении олигархов, то это немного неправда. Есть конкретные виновники, люди, осуществившие приход во власть Ельцина на второй срок, во многом реализовавшие лозунг: "Демократия в обмен на коррупцию". При этом, правда, демократии никто так и в глаза не видел.
Я не хочу мазать всех журналистов черной краской. Конечно, были и есть безупречно чистые люди, борцы за свои убеждения, и многих из них, с которыми не удалось договориться, убили, особенно часто это происходило на окраинах некогда великой империи. К сожалению, представление о профессии составляют только по немногим ярким и наиболее часто появляющимся на экране персонажам. А вот с ними есть проблемы.
Летом 2005 года в новом составе уже Совета по правам человека мы вновь собрались у президента, завязалась дискуссия между двумя Владимирами Владимировичами – Познером и Путиным. Завершая свое выступление, президент телевизионной академии подвел итог, что в ситуации государственного контроля за новостными программами доверие телезрителей к журналистам теряется и к ним относятся как к представителям древнейшей профессии. На что президент России остроумно заметил:
"То есть, если я вас правильно понял, вы призываете к легализации проституции".
Я понимаю, что это была шутка, да и озвучивалось мнение, очень часто звучащее в обществе по отношению к нашей профессии. Но я лично был оскорблен, о чем и не преминул заявить Путину, считая недопустимым, даже в шутливой форме, такое отношение к моим коллегам и ко мне. У меня нет иллюзий о продажности многих журналистов, как и чиновников, милиционеров, судей – список можно продолжать до бесконечности, и он совпадет с перечнем трудовых специальностей, однако это не значит, что так огульно можно судить о всех людях в профессии.
Мотивация Путина была очевидна, и он говорил о потере доверия еще во времена олигархического телевидения, когда телекиллеры на всю страну лгали о политиках и устраивали публичные разборки. Кстати, уже в Лондоне я обсуждал поведение Доренко во время избирательной кампании за Путина. Если кто не вспомнит, то именно господин Доренко тогда возглавил крестовый поход против Лужкова-Примакова. Канал вещания принадлежал Березовскому, который в этот момент ставил не столько за Путина, сколько против Примакова, понимая, что в случае победы Евгения Максимовича никаких шансов на нахождение не то что в бизнесе, а просто на свободе практически не оставалось.
Березовский рассказывал мне, как Доренко осознавал, что шансов победить практически нет, и тем не менее ввязался в эту войну, причем не по коммерческим, а по идеологическим соображениям. Увидев мой понимающий, но недоверчивый взгляд, Березовский уточнил, что уже со своей стороны был вынужден сделать все возможное, чтобы и финансовое вознаграждение было адекватным и могло в крайнем случае обеспечить пенсию семье журналиста по потере кормильца. Я не мог не порадоваться за такое единение чувств, духовного и материального, но его слова не внушали доверия. Насколько я знаю Бориса Абрамовича, он рассказывает о том, что заплатил, гораздо чаще, чем реально расстается с деньгами. Этот случай, по описанию коллег, тоже не стал исключением. Господин Доренко свои деньги получил, но не сразу, а после мощнейшего прессинга, при котором использовались даже угрозы выступить на федеральном канале с разоблачением финансовой нечистоплотности опального олигарха. Думаю, даже не надо уточнять, что ни одному, ни другому в голову не приходила идея об аморальности использования откровенной лжи для решения политических задач. Уверен, что в своей привычной манере бесовской скороговорки Борис Абрамович стал бы говорить: "Старик, ты ничего не понимаешь, ровным счетом ничего не понимаешь, нет других вариантов, иначе все было бы потеряно, абсолютно все…" Итак, для Березовского все потеряно – честь в том числе, хотя она никогда не воспринималась им как ценность.
Мое разочарование Доренко подкрепилось и печальной историей с Киселевым и многими выходцами из славной команды НТВ, придумавшей себе фантастическое по своей претенциозности название УЖК – уникальный журналистский коллектив.
Трагедия этих людей очевидна, и для меня она заключается не в исчезновении с экрана многих действительно замечательных журналистов. А в том, что эти люди просто решили, что они на стороне добра, они и свет, и демократия, и все лучшее, что есть в стране, если угодно, то они ее совесть. Без них страна не может существовать ни при каких обстоятельствах, ведь кто разъяснит народу, да и политикам, что реально происходит, кто вскроет все хитросплетения. Ведь уже сложилось мнение, что головы слетают и выращиваются новые политические вожди только на этом канале.
Ведущие журналисты уже сами давно политики, причем уверенно занимающие позиции в первой двадцатке самых влиятельных, и уж их-то тронуть никак нельзя, невозможно, ведь вся страна встанет на дыбы, ход истории повернется вспять. Народ на баррикадах готов будет отдать жизнь за своих кумиров.
В этой риторике как-то не нашлось никого, способного задать себе и своим коллегам очень простой вопрос: а как быть с необходимостью платить долги и почему вдруг политическая позиция является оправданием невыполнения финансовых обязательств?
Здесь как раз можно было и подискутировать, достать договора о предоставлении кредитов НТВ и об условиях, по которым эти займы должны были погашаться, вести переговоры о реструктуризации долгов, о скучных банковских делах, но это не интересно.
Я не собираюсь отрицать наличие политической составляющей в деле НТВ. Как это часто случается в России, проигравший политические баталии сдается на милость победителя, но, как мудро заявил по совсем другому делу заместитель генерального прокурора В.И. Колесников: "Не надо воровать, тогда и политической подоплеки не будет", финансовая несуразность Гусинского сделала задачу политических противников простой до невозможности и показала всю колоссальную наивность и незнание реалий жизни журналистами УЖК. Кстати, я пришел на тот последний "Глас народа" и высказал свою точку зрения. Я поддерживал журналистов, считая, что они вправе понимать, что и почему происходит, но надо отметить, что сами журналисты не были заинтересованы в выяснении, на чьей стороне правда. Ведь они были уже не в профессии, превратившись в бойцов идеологического фронта, ненавидящих оппонентов и отстаивающих своих, даже если все факты говорили о сомнительности такого подхода. Даже сейчас для большинства из них, если Путин скажет, что дважды два четыре, ответ будет воспринят как наглая ложь, ибо ну не может этот человек говорить правду.
Поход журналистов к Путину сломал многих из них. В первую очередь, на мой взгляд, Светлану Иннокентиевну Сорокину. После этой беседы она как-то уже и не смогла снова найти себя, оставшись блестящим профессионалом, не нашла внутренних сил для поддержания интереса к окружающему миру. Все перегорело, и я ни в коей мере ее не виню – посудите сами. Журналист обращается в прямом эфире к Путину, и тот отзывается – принимает в Кремле группу ведущих представителей УЖК, и перед общей беседой проводит немалое время наедине с Сорокиной.
Вряд ли какая-либо женщина, тем более журналист, да еще знающая наверняка о симпатии к ней со стороны руководителя государства, сомневается в том, что ей удастся склонить мужчину к своей точке зрения. А когда беседуешь с лидером великой страны, то, что бы ты о нем ни думал, испытываешь волнение, ведь от тебя сейчас зависит все, ты можешь изменить ход конфликта, а может быть, и всей современной российской истории. У тебя сорок минут – ты и он, причем тебя любят миллионы, ты лучший интервьюер, и сейчас ты можешь в результате беседы все изменить. Уровень ответственности феноменальный. Шанс – гигантский, и расплата за поражение страшная. В первую очередь потеря уверенности в себе, ты не смог его расположить к себе и объяснить свою правоту. Бесполезно, больше нет никаких шансов, даже теоретических, все – конец главы, жирная точка, и апеллировать не к кому. У тебя был шанс, и ты его упустил.
Очевидно, что человеческая психика, особенно творческого индивидуума, не может смириться с тем, что это ты сплоховал, и подсовывает удобные ответы, что просто твой собеседник исчадие ада. Но эта метода замечательно работает в случае Виктора Шендеровича, но неприменима к Светлане Иннокентиевне. Ведь она чувствовала искреннюю доброжелательность и расположенность президента к себе лично, отчего удар и оказался столь сокрушительным.
Многозначительная неспешность Киселева и сатирический задор Шендеровича оказались неуместны в жесткой фактологической беседе, где эмоциям были противопоставлены цифры, а услышать доводы противоположной стороны многие не могли.
Большинство журналистов пришли убеждать, а не быть убежденными, тем более человеком, который для них ни в коей мере не являлся авторитетом ни в какой области. У них не могло быть уважения ни к нему лично, ни к посту, который он занимал.
Ведь именно они знали истинную цену государственных постов и общественного признания. Причем цену в том числе и в условных единицах.
В журналистике вполне обычным процессом является деформация сознания. Окружающие тебя люди, как правило, с восторгом относятся к твоей деятельности, бытовые проблемы уходят на второй план, гаишники и чиновники пытаются пойти навстречу и в большом и в малом. Ты начинаешь осознавать свою исключительность, в России ведь законы написаны для остальных, а ты сверху наблюдаешь за происходящим, вмешиваясь и расставляя все в нужном порядке. С течением времени ты обрастаешь списком телефонов правильных людей и понимаешь, когда и кем надо воспользоваться для решения вопросов. Ну и конечно, у тебя не возникает ни малейшего сомнения в том, что весь мир, то есть все прогрессивное человечество ловит каждый твой вздох с экрана.
Общее заболевание выглядит довольно мило в своих маленьких частных проявлениях.
На радиостанцию "Серебряный дождь", где к этому времени я уже пару лет проработал утренним ведущим, пришел стажироваться ночной диджей. Мы пересекались на пару минут, и где-то на третий раз он посмотрел на меня многозначительно и сказал: "Знаете, Владимир, вот еду в метро с радиостанции и чувствую, люди меня узнают". Разубеждать его смысла не было. Похожая история случилась и с Оскаром Кучерой еще до его телевизионных появлений. Как-то раз он приехал жутко возмущенный поведением сотрудников ГАИ:
– Они меня специально мучили, потому что я на «Дожде» работаю.
– А как они об этом узнали, у тебя ведь в правах не твой псевдоним, а настоящие имя и фамилия.
– А я им сам сказал, думал, что отпустят.
Когда заболевание прогрессирует, то умиление исчезает, и печально смотреть, как очень талантливые люди уже не работают для зрителя. Они – вершители судеб, сначала работающие для целевой аудитории вершителей судеб страны, а потом уже и вовсе для одного зрителя. И с ним идет бесконечная дискуссия, чем-то напоминающая бой с тенью, только вот фантазия боксеров не столь богата, как у Виктора Шендеровича.
Замечательный, талантливый, легкий, остроумный человек с течением времени превратился в одержимого зануду: "Ты видел, как я ему вставил, вот он-то злится…" Абсолютно бессмысленно допускать мысль о том, что президент не увидел или не обратил внимания. Конечно увидел, ему записали, смотрел сто раз, рыдал, злился, топал ногами, а потом вызвал церберов и приказал им сделать все, чтобы нашли Шендеровича и наказали, ведь именно он главный обличитель.
Падение рейтингов воспринимается как откровенные происки властей, и цифрам этим не верят. Профессиональность и здравость в оценках заменяется у них убежденностью в том, что остро и против Путина – это автоматически означает талантливо, интересно и рейтингово.
Даже Хрюн со Степаном уверены, что их трагическая судьба никак не связана с тем, что их перестали смотреть, потому что шутки стали скучными. Причем я говорил с ребятами, знаю их много лет, и они жаловались, что лучшие шутки вырезают, а под лучшими понимались острые. Задавать вопрос, а зачем же они это позволяют, бессмысленно, тут же начинается песня о куске хлеба.
Политизированность журналистики и политики порождает удивительных персонажей.
Самый яркий из непримиримых – это, конечно, Валерия Ильинична Новодворская. Я отношусь к Лерочке с глубочайшим уважением, она всей своей жизнью доказала свое право на собственную позицию. К сожалению, изменилось время, к ярким трибунам, призывающим к ценностям диссидентства начала 80-х, уже относятся как к анахронизму, а своей изощренной высококультурной литературной речью она отдаляется от аудитории «Аншлага», столь активно участвующего в избирательном процессе. Валерия Ильинична и осколки демократической журналистики во время второго срока Путина оказались удивительным образом по одну сторону баррикад. Но если у госпожи Новодворской это было связано с феноменальной политической близорукостью, то у журналистов – с открывшимися источниками финансирования и личной обидой на невостребованность со стороны власти.
Я очень часто беседовал с Валерией Новодворской. Представительница древнего боярского рода, она воспринимается своими ненавистниками еврейкой, должно быть, потому, что в обыденном сознании еврей – всегда бунтарь. А Лерочка ультрареволюционер. Если во время телефонной беседы вдруг прерывается связь, то Новодворская всегда будет убеждена, что гэбэульники прервали разговор, но не поверит, что всего лишь в телефоне села батарейка.
Леру знают все, во время одной из передач «Поединок» Лера сошлась в битве с бывшим генералом КГБ Михайловым. В гримерной он делился воспоминаниями оперативной молодости:
– А я ведь помню госпожу Новодворскую еще по советским годам. Бывало, идешь разгонять их сборище и знаешь, спину можно сорвать, пока ее со всеми сумками в автобус затолкаешь.
Правда, на передаче не моргнув глазом красный офицер заявил, что не встречался с Лерой по своей служебной линии.
Лера очаровательна в своей убежденности, хотя вместе с тем умеет и быстро разочаровываться в политиках. Уж как мы спорили с ней по поводу господина Гайдара, как Лера свято верила в него, считая Чубайса нерукоподатным, а Егора Тимуровича – белым рыцарем. Жестокие реалии поведения этих господ во время избирательной кампании лишили Леру последних иллюзий.
Апофеоз Лериной карьеры, как она считает, это возможность умереть в подвалах Лубянки. Но мечта несбыточная и очень печальная – времена изменились, а борцы против СССР этого не заметили. И вот правозащитники советской закваски все пинают умершего льва и требуют признания своих заслуг, полагая, что им принадлежит монопольное право на обладание истиной.
Крах гусинско-березовской журналистики особенно ярко проявляется в ее единении с правозащитниками и Новодворскими от политики, но если последние всегда были в оппозиции власти, то журналисты сменили позицию в шахматной игре, сохранив источники финансирования.
Для меня личное разочарование в УЖК было постепенным. Первый раз я столкнулся с ними во время своей работы на ТНТ, когда после ночного захвата они перешли через дорогу и оказались в офисах родственной по холдингу телекомпании. В кабинетах, где сидели другие люди, завязалась активная жизнь, пришедшие вели себя как хозяева, расположившись с полным пренебрежением к принявшим их хозяевам. Мое главное разочарование было связано с Феноменально низкой бытовой культурой борцов за правду. Я, конечно, понимаю, что они находились в угаре, но при этом такого захламления помещений, гор окурков и уделанных мест общего пользования от них не ожидал, а о неумении вежливо общаться с коллегами можно и не упоминать. Ведь они суперпрофи, а все остальные – это просто пшик. Поэтому меня не удивило, как легко и быстро они расправились позже с каналом «ТВ-6», вышвырнув прежний коллектив.
УЖК воевал за свое представление о правде, поэтому всех остальных автоматически приносили в жертву, считая, что они и сами должны осознать всю необходимость этого шага.
"ТВ-6" принадлежал Березовскому, тогда уже потерявшему всякие позиции во власти и перешедшему в оппозицию, так что финансовые и журналистские ресурсы теперь уже опальных олигархов объединились.
Несчастные журналисты, перелетая из гнезда в гнездо и оставляя их разоренными, так и не могли осмыслить всей меры трагедии происходящего. Они сознанием законсервировались на себе образца 1999 года и не хотели понять изменений в окружающем мире. Наиболее ярко это проявлялось в поведении Киселева, он вел себя как барин в изгнании – все более напоминая располневший памятник себе, который перемещался в пространстве в окружении охранников. Замечательная квартира, дом, машины, более чем раскованный образ жизни – ничто не могло подорвать всего этого, ни низкие рейтинги, ни удлиняющиеся паузы между словами, ни падение влияния.
Особенно меня поразила человеческая нечистоплотность, с которой я столкнулся во время недолгой совместной работы. Это проявилось и в готовности сдать членов своей команды, как в случае с Александром Левиным, и в желании убрать некогда близких людей чужими руками, и в просто финансовой непорядочности, когда, взяв денег за участие в передаче (что уже за рамками профессии), господин Киселев даже не счел нужным выделить часть суммы операторам, осветителям и другим студийным работникам, не получавшим уже многие месяцы зарплаты в структуре, где начальником был именно он.
Поэтому его полное фиаско во время управления печатным органом для меня не было удивительным. Киселев остался верен себе – убежденный в собственной непогрешимости, он по-прежнему считает, что его время вернется.
Сейчас многие из кумиров прошлых лет работают кто на радио, кто на телевизионных каналах, и это приветствуется телевизионными критиками их же поколения. Все они представители одной тусовки, и такое единение ярко проявляется на вручениях разнообразных премий, которые уже давно раздаются по корпоративным и политическим, но не профессиональным признакам. А журналисты и критики, закостеневшие в своем видении, не могут понять изменившегося времени и удивляются, почему рейтинги столь уважаемых ими программ не велики. Ответ прост.
В начале 1990-х именно журналисты были наиболее яркими и, если угодно, революционно настроенными представителями интеллигенции. От их смелости зависело многое, а подчас и все, именно мужество Сергея Медведева в освещении ГКЧП изменило отношение к происходящему, от неизбежности и безысходности – к революционному бунту. Большинство работавших в то время были хорошо образованными людьми, зачастую с некоторым опытом столкновения с западной реальностью. Начиная свою деятельность на дикторском телевидении, они отвоевывали свое место и искали новые формы в условиях жесточайшей цензуры и конкуренции, но пробивались, и во многом именно поэтому их имена до сих пор в памяти. В первую очередь это ребята из «Взгляда» и замечательная питерская команда Пятого канала, да и многие другие. Со временем, с победами они матерели и занимали посты, уходя от своей журналистской ипостаси в чиновничью, в бизнес и в политику. В новой России произошел информационный взрыв, появилось колоссальное число новых журналов, газет, радиостанций, телевизионных проектов, а работать в них могли только новые люди. Прежде всего, они по настрою соответствовали изменившемуся времени, да и старых в таком количестве просто не было. Уровень журналистики упал колоссально, число безграмотных людей в профессии до сих пор феноменально. Главным стало иметь свою точку зрения, никакой роли не играло ее обоснование и правомерность. Постепенно из этого питательного бульона выплывали самые способные, подхваченные менеджерами из вчерашних революционеров в журналистике, и они оказывались в команде телевизионных счастливцев.
Они становились участниками политических баталий и вскоре приобретали необходимые воззрения.
В свое время Джордж Буш попал впросак, когда не смог ответить на вопрос о цене молока в супермаркете, и избиратели поняли, насколько оторвался президент от жизни рядовых граждан. Такой вопрос нашим политикам неуместен, они давно потеряли всякое представление о жизни россиян и часто судят по своему предполетному опыту. Полет, конечно, в высшие политические сферы, когда все бытовые вопросы решают специально обученные люди, чтобы, не дай бог, не отвлекать вершителей судеб от важных дел.
Совершенно неожиданно среди этих небожителей оказались и ведущие журналисты, о развращении их я говорил выше. Но ведь даже при желании они не могут пересечься с реальностью, угар телевидения пожирает все время. Ты постоянно чем-то занят, причем всегда безумно важным, весь этот шум забивает звуки реальной жизни, и ты сам превращаешься в мультяшный персонаж. А жизнь продолжается по своим законам, которые отличаются от законов телевизионной корпорации – не только медийной, но и политической. Хотя здесь надо учитывать, что журналисты, чиновники и политики живут в некоем симбиозе. Ход времени и развитие интриг, сезонность и взаимозависимость очевидны, как и переход из одной ипостаси в другую, из журналистов в менеджеры телевидения, из них в политики и общественные деятели, забегая на эстраду, в губернаторство, думскую и министерскую работу, в пресссекретари президента и снова на телевидение. Все это плескание в единой детской ванночке. И все бы ничего, да ванночка плавает в бушующем море.
Кровь застоялась, нужны новые идеи, новые лица, журналистика перестала отражать жизнь, став зеркалом тусовки, обслуживая потребителей и издателей глянцевых журналов и рекламных агентств. Превратилась в развлечение и средство влияния для рекламодателей всех мастей – от политических до коммерческих.
Неважно, кого раскручивать – новое политическое лицо или вдруг запевшую жену очередного олигарха. Технология одна и та же. А то, что окружающих тошнит, так это от зависти. Я давно смотрю телевизор и читаю газеты не для того, чтобы узнать что-то новое, а чтобы увидеть, кто и против кого заказал очередную информационную войну.
Как-то раз я столкнулся в ресторане с президентом Чувашии. Воспользовавшись случаем, я пригласил господина Федорова, которого я очень уважаю, к себе на передачу. Он поинтересовался, сколько это будет стоить. Я максимально вежливо объяснил, что это всегда бесплатно. Его удивление легко читалось, незадолго до этого он выступал у известного московского разоблачителя, что обошлось ему в несколько десятков тысяч долларов. Поясню: это не означает, что все сюжеты продажные, но еще раз напомню о бочке меда и ложке дерьма.
Регулярно звонят и предлагают гостей на мои передачи, всегда приходится вежливо объяснять, что денег не надо. Если гости интересные, то мы и так счастливы их показать. Однако такой ответ не может порадовать посредников, ведь появилась целая прослойка, в том числе и из бывших журналистов, приторговывающая пиаром.