268
рукою на каменеющую толпу, непроницаемую для "гласа лиры", он уходит в свою неприступную крепость, к своему неотъемлемому достоянию:
Не для житейского волнения,
Не для корысти, не для битв,
_Мы рождены для вдохновения_,
Для звуков сладких и молитв.
Вдохновенье - вот начало и конец этой поэтической исповеди. Вся она только борьба за безусловные права вдохновения. Что значат все лукавые приставания "черни" к поэту, как не покушения на _верховность_ его вдохновения? "Пой нам не то, что внушает твое вдохновение, которое кажется нам бесплодным, а то, что нам нужно, и чего ты также должен хотеть,- ведь должен же ты быть альтруистом, должен желать нам блага!"
- "Подите прочь!"
XIII
Душа поэта, как человека ( его личная воля и ум), пассивна в области поэзии, молчит перед грядущим вдохновением, и только может тосковать по нем, жаждать его и готовиться к его приему. Но когда оно пришло, и принято душою, и овладело ею, то сама эта душа становится верховною властью в своем мире. В поэзии вдохновенный поэт есть царь. Здесь, как истинный царь-самодержец, он не зависит от "народа", не слушает его, не угождает ему, и для своего собственного дела, для вдохновенного творчества, не нуждается ни в чьем постороннем внушении и не подчиняется никакому постороннему суду.
Поэт отошел от толпы, смягчился, успокоился. То сознание своей поэтической самозаконности (автономии), которое в "Черни" приняло форму резкой полемики с врагами этой автономии, выразилось в сонете: "Поэту" {29}, как задумчивый и продуманный монолог:
Поэт, не дорожи любовию народной!
Восторженных похвал пройдет минутный шум,
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной:
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
"Чернь" показала нам в драматическом изображении этот суд глупца и этот смех толпы холодной и гневный ответ поэта. Теперь он без негодования поминает этот суд и смех;
269
он понял их неизбежность и остается в немозмутимом сознании своей верховной независимости.
Ты царь: живи один.
Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуй плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Вдохновение безусловно свободно по своему началу, оно приходит само собою - но не с пустыми руками: оно несет с собою плоды любимых дум и налагает на поэта благородный подвиг их усовершенствования. Но этот подвиг совершается в области внутреннего самосознания поэта, и его награды не зависят от постороннего одобрения:
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд.
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит,
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
Заметьте смягчение: та самая толпа, то есть те враги поэтической автономии и верховных прав вдохновения, которые в разговоре с "чернью" представлялись _каменеющими в разврате_,- здесь укоряются только за _детскую резвость_.
Мы не будем останавливаться на прекрасном маленьком стихотворении "Эхо". Оно само было эхом, которым откликнулся Пушкин на голос Томаса Мура. Однако нельзя выпустить и его из числа самосвидетельств пушкинской поэзии; в нем особенно ярко выдвинута одна основная черта, всегда присущая поэтическому самосознанию Пушкина - невольность, пассивность творчества. Эхо не по своему произволу и выбору повторяет подходящие звуки - "таков и ты, поэт!". Заметим, однако, в конце слегка грустную ноту: "тебе ж нет отклика" {30}.
Подобный разбор чудной драматической сцены "Моцарт и Сальери" еще предстоит нам. Здесь заметим только, как прежние характеристики творческого гения подтверждаются и дополняются этою новою. "Пророк", "жрец", "царь" - к этим трем образам присоединяется четвертый - "гуляка праздный". Но все это сходится в одном: свобода и самозаконность относительно низшей и внешней, чужеродной условности и полная зависимость, пассивность перед внутренними наитиями, из сверхсознательной области вдохновения. Этот существенный характер поэзии с особенно яркою наглядностью выступает здесь вследствие трагического стол
270
кновения между истинным гением, Моцартом - он же и "гуляка праздный" и самоотверженным, добросовестным, но лишенным высшего вдохновения подвижником искусства,- Сальери.
XIV
Идут годы. В груди поэта бьется все то же _трепетное_ человеческое сердце, кругом него все то же зло, и не чувствует он в себе того огня, который мог бы спалить это зло. В уме его все более и более укореняется сомнение в том необъятном призвании, которого величавый образ явился ему некогда на середине его жизненного пути. Внимание его обращается на ближайшую будущность его поэзии. За несколько месяцев до смерти он еще раз восходит,- но не на пустынную вершину серафических вдохновений, а на то предгорье, откуда взор его видит большой народ, потомство его поэзии, ее будущую публику. Этот большой народ, конечно, не та маленькая "чернь", светская и старосветская, что его окружает. Этот новый большой народ не вырывает гневных слов у поэта, эти народные колыбели не противны его душе, как живые гробы. В этом большом народе есть добро, и оно даст добрый отклик на то, что найдет добрым в поэзии Пушкина. Поэт не провидит, чтобы этот большой народ весь состоял из ценителей чистой поэзии: и эти люди будут требовать пользы от поэзии, но они будут _искренно_ желать _истинной_ пользы нравственной; навстречу такому требованию поэт может пойти без унижения: ведь и чистая поэзия приносит истинную пользу, хотя не преднамеренно. Так что ж? Эти люди ценят поэзию не в ней самой, а в ее нравственных действиях. Отчего же не показать им этих действий в пушкинской поэзии? "То добро, которое вы цените,- оно есть и в моем поэтическом запасе; за него вы будете вечно ценить мою поэзию; оно воздвигнет мне среди вас нерукотворный и несокрушимый памятник". Вот достойный и благородный "компромисс" поэта с будущим народом, составляющий сущность стихотворения "Памятник". Это стихотворение есть не поэтическое, а практическое (в хорошем смысле слова) credo Пушкина,- непостыдное соглашение его с потомством. Для поэта главное в поэзии - она сама, но он не может отрицать и ее нравственной пользы; для "народа" главное в поэзии - эта нравственная польза, но ведь он ценит и ее прекрасную форму. Значит, нет надобности обращать эти два взгляда
271
острием друг против друга, когда они могут сойтись в одной и той же, хотя неодинаково обоснованной оценке {31}.
Я памятник себе воздвиг нерукотворный;
К нему не зарастет _народная тропа_;
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.
Высота поэтического самосознания уже не обращена здесь против народа, да и не имеет причины обращаться. Ведь этот _будущий_ народ не посягает на права вдохновения, ничего не требует от поэта,- он только берет в созданиях поэта то, что особенно ценит. Сам поэт выше всего ценит у себя чистую поэзию; от этого он и теперь не отрекается:
Нет! весь я не умру! Душа _в заветной лире_
Мой прах переживет и тленья убежит.
Самое важное для поэта - поэтическое вдохновение, _заветная лира_. Это есть первое и главное основание его славы среди _избранников_:
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Но поэт, прежде забывавший даже о среде избранников, утверждавшийся в своем безусловном одиночестве - "ты царь: живи один",- теперь не ограничивается уже и своею славою среди "пиитов",- он утверждает свою _всенародную_ славу:
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык:
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей - калмык.
Поэт знает, что эта пестрая народная толпа будет ценить его главным образом не за чистую поэзию, не за вдохновение "звуков сладких и молитв",для нее более ценно нравственное действие поэзии:
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
Это дорого народу, но ведь это дорого и самому поэту, хотя и не дороже всего. В последней строфе, как бы полагая нерушимую печать безупречного благородства на свое согла
272
шение с потомством, поэт опять настаивает на верховности вдохновения и на безусловной самозаконности поэзии:
Веленью божию, о муза, будь послушна:
Обиды не страшись, не требуй и венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспоривай глупца.
При всем различии разобранных нами стихотворений, они сходятся в том, что по мысли и внутреннему чувству Пушкина все значение поэзии - в безусловно независимом от внешних целей и намерений, самозаконном вдохновении, создающем то прекрасное, что по самому существу своему есть и нравственно доброе.
Этим достаточно определяется _значение_ поэзии, но не содержание ее. Чтобы узнать это содержание, всего лучше последовательно пройти через весь ряд пушкинских творений.
273
КОММЕНТАРИИ: ЗНАЧЕНИЕ ПОЭЗИИ В СТИХОТВОРЕНИЯХ ПУШКИНА
Впервые напечатана в "Вестнике Европы", 1899, No 12, с. 660-711.
Статьей Соловьева редакция журнала подводила итоги юбилейного года, богатого разного рода торжествами, которым был придан, как правило, официальный характер. В сообщениях о пушкинских празднествах "Вестник Европы" держался либерально-критического тона, сравнивал 1899 г. и 1880 г., когда в Москве был открыт памятник Пушкину, вспоминал "тени недавнего прошлого" и отмечал, что сейчас "нет праздника" (Вестник Европы. 1899. No 6. С. 849-850; No 7. С. 410-431). Для самого Соловьева новое обращение к имени Пушкина было связано со стремлением объяснить смысл статьи "Судьба Пушкина", напомнить об отличии этической стороны дела от эстетической. Общий подход критика к творчеству Пушкина не изменился, он считал его правильным и обличал "антиисторические и противопушкинские" взгляды других. См. комментарий к статье "Судьба Пушкина".
Статья "Значение поэзии в стихотворениях Пушкина" была задумана как часть большого труда о поэте, который остался ненаписанным. В этом смысле статью можно считать неоконченной.
{1} См.: Майков Л. Н. Пушкин: Биографические материалы и историко-литературные очерки. СПб., 1899; Корш Ф. Е. Разбор вопроса о подлинном окончании "Русалки" А. С. Пушкина по записи Д. П. Зуева. СПб., 1898-1899 // Известия Отделения русского языка и словесности имп. Академии наук. 1898. Т. 3. Кн. 3. С. 633-785; 1899. Кн. 1. С. 153-364.
{2} Имеется в виду статья А. Ф. Кони "Нравственный облик Пушкина". См. комментарий к статье "Судьба Пушкина".
{3} Не называя имен, Соловьев продолжает полемику с авторами журнала "Мир искусства", начатую в статье "Особое чествование Пушкина".
{4} Строки стихотворения Пушкина "Муза" (1821). Ниже Соловьев приводит его полностью.
{5} Ниже Соловьев цитирует (с неточностями и, как и во всех остальных случаях, пренебрегая авторской пунктуацией) стихотворение "19 октября" ("Роняет лес багряный свой убор..."), 1825.
403
{6} Здесь и далее неточно приводятся строки из стихотворения "Осень" (1833).
{7} Из стихотворения "Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю..." (1829).
{8} "Пророк" написан в 1826 г. Анализируя стихотворение, Соловьев выступает не столько как литературный критик, сколько как знаток библейских текстов и автор книги "Магомет, его жизнь и религиозное учение" (СПб., 1896).
{9} _Хеджас_ (Эль-Геджас) и _Нэджед_ - области в Аравии.
{10} Из "Подражаний Корану" (1824).
{11} Поэма "Руслан и Людмила" создавалась в 1820 г., "Каменный гость" в 1830 г., "Русалка" - в 1826-1832 гг.
{12} Соловьев перечисляет древнееврейских пророков VIII- начала VII в. до и. э., чьи "Книги" вошли в Ветхий завет; о Валааме, относительно которого в богословии нет единого мнения и которого считают то ложным пророком, то пророком истинным, но впавшим в грех, см. книга Числ, гл 22-24; 31, 8. Знаменитый пророк Даниил (VI в. до н. э.) назван "загадочным" потому, что подлинность его книги неоднократно подвергалась сомнению.
{13} _Корейшиты_ - арабское племя, долго не принимавшее учение Мухаммеда, который был родом корейшит (родился в 570 г.).
{14} _Ягве_ (Яхве) - одно из имен Бога в Библии, наряду с Иеговой, Саваофом, Элогимом и др.
{15} Дан. 12, 8.
{16} _Израиль_, он же Иаков - младший сын Исаака и Ревекки, откупивший у брата Исава право первородства за чечевичную похлебку (Быт. 25, 31-34); _Ассур_, строитель Ниневии (напр., Быт. 10, 11); _Эдом_ (Едом), он же Исав; _Моаб_ (Моав) и _Амман_, сыновья Лоттовых дочерей (Быт. 19, 37 - 38).
{17} См. Ион. 2, 3, 10.
{18} Из стихотворения "Стансы" (1826). Соловьевская трактовка "бодрого" настроения поэта в 1826 г. по меньшей мере односторонна.
{19} Строки из стихотворения "19 октября" (1825).
{20} Соловьев приводит эпиграмму 1821 г., цитируя сначала три последние строки, а затем две первые (курсив Пушкина, слово "полон" тоже курсивом).
{21} Неточная цитата из стихотворения А. К. Толстого "Меня, во мраке и в пыли..."
{22} Неточная цитата из стихотворения А. А. Фета "Поэтам" (1890).
{23} Соловьев неточно цитирует начальные строки стихотворения А. С. Хомякова "Подвиг есть и в сраженьи..." (1859).
{24} Быт. 27, 22.
{25} _Кармиль_ (Кармель) - гора в Палестине, _Синай_ - гора на Синайском полуострове. Описаны в Библии.
{26} Речь идет о стихотворении "Поэт" (1827), цитируемом ниже.
404
{27} Далее Соловьев неточно цитирует стихотворение "Поэт и толпа" (1828).
{28} Речь идет о М. О. Меньшикове.
{29} Сонет относится к 1830 г.
{30} Соловьев неточно цитирует строки из стихотворения "Эхо" (1831).
{31} Соловьев полностью (с небольшими неточностями) приводит стихотворение "Я памятник себе воздвиг нерукотворный..." (1836).
рукою на каменеющую толпу, непроницаемую для "гласа лиры", он уходит в свою неприступную крепость, к своему неотъемлемому достоянию:
Не для житейского волнения,
Не для корысти, не для битв,
_Мы рождены для вдохновения_,
Для звуков сладких и молитв.
Вдохновенье - вот начало и конец этой поэтической исповеди. Вся она только борьба за безусловные права вдохновения. Что значат все лукавые приставания "черни" к поэту, как не покушения на _верховность_ его вдохновения? "Пой нам не то, что внушает твое вдохновение, которое кажется нам бесплодным, а то, что нам нужно, и чего ты также должен хотеть,- ведь должен же ты быть альтруистом, должен желать нам блага!"
- "Подите прочь!"
XIII
Душа поэта, как человека ( его личная воля и ум), пассивна в области поэзии, молчит перед грядущим вдохновением, и только может тосковать по нем, жаждать его и готовиться к его приему. Но когда оно пришло, и принято душою, и овладело ею, то сама эта душа становится верховною властью в своем мире. В поэзии вдохновенный поэт есть царь. Здесь, как истинный царь-самодержец, он не зависит от "народа", не слушает его, не угождает ему, и для своего собственного дела, для вдохновенного творчества, не нуждается ни в чьем постороннем внушении и не подчиняется никакому постороннему суду.
Поэт отошел от толпы, смягчился, успокоился. То сознание своей поэтической самозаконности (автономии), которое в "Черни" приняло форму резкой полемики с врагами этой автономии, выразилось в сонете: "Поэту" {29}, как задумчивый и продуманный монолог:
Поэт, не дорожи любовию народной!
Восторженных похвал пройдет минутный шум,
Услышишь суд глупца и смех толпы холодной:
Но ты останься тверд, спокоен и угрюм.
"Чернь" показала нам в драматическом изображении этот суд глупца и этот смех толпы холодной и гневный ответ поэта. Теперь он без негодования поминает этот суд и смех;
269
он понял их неизбежность и остается в немозмутимом сознании своей верховной независимости.
Ты царь: живи один.
Дорогою свободной
Иди, куда влечет тебя свободный ум,
Усовершенствуй плоды любимых дум,
Не требуя наград за подвиг благородный.
Вдохновение безусловно свободно по своему началу, оно приходит само собою - но не с пустыми руками: оно несет с собою плоды любимых дум и налагает на поэта благородный подвиг их усовершенствования. Но этот подвиг совершается в области внутреннего самосознания поэта, и его награды не зависят от постороннего одобрения:
Они в самом тебе. Ты сам свой высший суд.
Всех строже оценить умеешь ты свой труд.
Ты им доволен ли, взыскательный художник?
Доволен? Так пускай толпа его бранит,
И плюет на алтарь, где твой огонь горит,
И в детской резвости колеблет твой треножник.
Заметьте смягчение: та самая толпа, то есть те враги поэтической автономии и верховных прав вдохновения, которые в разговоре с "чернью" представлялись _каменеющими в разврате_,- здесь укоряются только за _детскую резвость_.
Мы не будем останавливаться на прекрасном маленьком стихотворении "Эхо". Оно само было эхом, которым откликнулся Пушкин на голос Томаса Мура. Однако нельзя выпустить и его из числа самосвидетельств пушкинской поэзии; в нем особенно ярко выдвинута одна основная черта, всегда присущая поэтическому самосознанию Пушкина - невольность, пассивность творчества. Эхо не по своему произволу и выбору повторяет подходящие звуки - "таков и ты, поэт!". Заметим, однако, в конце слегка грустную ноту: "тебе ж нет отклика" {30}.
Подобный разбор чудной драматической сцены "Моцарт и Сальери" еще предстоит нам. Здесь заметим только, как прежние характеристики творческого гения подтверждаются и дополняются этою новою. "Пророк", "жрец", "царь" - к этим трем образам присоединяется четвертый - "гуляка праздный". Но все это сходится в одном: свобода и самозаконность относительно низшей и внешней, чужеродной условности и полная зависимость, пассивность перед внутренними наитиями, из сверхсознательной области вдохновения. Этот существенный характер поэзии с особенно яркою наглядностью выступает здесь вследствие трагического стол
270
кновения между истинным гением, Моцартом - он же и "гуляка праздный" и самоотверженным, добросовестным, но лишенным высшего вдохновения подвижником искусства,- Сальери.
XIV
Идут годы. В груди поэта бьется все то же _трепетное_ человеческое сердце, кругом него все то же зло, и не чувствует он в себе того огня, который мог бы спалить это зло. В уме его все более и более укореняется сомнение в том необъятном призвании, которого величавый образ явился ему некогда на середине его жизненного пути. Внимание его обращается на ближайшую будущность его поэзии. За несколько месяцев до смерти он еще раз восходит,- но не на пустынную вершину серафических вдохновений, а на то предгорье, откуда взор его видит большой народ, потомство его поэзии, ее будущую публику. Этот большой народ, конечно, не та маленькая "чернь", светская и старосветская, что его окружает. Этот новый большой народ не вырывает гневных слов у поэта, эти народные колыбели не противны его душе, как живые гробы. В этом большом народе есть добро, и оно даст добрый отклик на то, что найдет добрым в поэзии Пушкина. Поэт не провидит, чтобы этот большой народ весь состоял из ценителей чистой поэзии: и эти люди будут требовать пользы от поэзии, но они будут _искренно_ желать _истинной_ пользы нравственной; навстречу такому требованию поэт может пойти без унижения: ведь и чистая поэзия приносит истинную пользу, хотя не преднамеренно. Так что ж? Эти люди ценят поэзию не в ней самой, а в ее нравственных действиях. Отчего же не показать им этих действий в пушкинской поэзии? "То добро, которое вы цените,- оно есть и в моем поэтическом запасе; за него вы будете вечно ценить мою поэзию; оно воздвигнет мне среди вас нерукотворный и несокрушимый памятник". Вот достойный и благородный "компромисс" поэта с будущим народом, составляющий сущность стихотворения "Памятник". Это стихотворение есть не поэтическое, а практическое (в хорошем смысле слова) credo Пушкина,- непостыдное соглашение его с потомством. Для поэта главное в поэзии - она сама, но он не может отрицать и ее нравственной пользы; для "народа" главное в поэзии - эта нравственная польза, но ведь он ценит и ее прекрасную форму. Значит, нет надобности обращать эти два взгляда
271
острием друг против друга, когда они могут сойтись в одной и той же, хотя неодинаково обоснованной оценке {31}.
Я памятник себе воздвиг нерукотворный;
К нему не зарастет _народная тропа_;
Вознесся выше он главою непокорной
Александрийского столпа.
Высота поэтического самосознания уже не обращена здесь против народа, да и не имеет причины обращаться. Ведь этот _будущий_ народ не посягает на права вдохновения, ничего не требует от поэта,- он только берет в созданиях поэта то, что особенно ценит. Сам поэт выше всего ценит у себя чистую поэзию; от этого он и теперь не отрекается:
Нет! весь я не умру! Душа _в заветной лире_
Мой прах переживет и тленья убежит.
Самое важное для поэта - поэтическое вдохновение, _заветная лира_. Это есть первое и главное основание его славы среди _избранников_:
И славен буду я, доколь в подлунном мире
Жив будет хоть один пиит.
Но поэт, прежде забывавший даже о среде избранников, утверждавшийся в своем безусловном одиночестве - "ты царь: живи один",- теперь не ограничивается уже и своею славою среди "пиитов",- он утверждает свою _всенародную_ славу:
Слух обо мне пройдет по всей Руси великой,
И назовет меня всяк сущий в ней язык:
И гордый внук славян, и финн, и ныне дикой
Тунгус, и друг степей - калмык.
Поэт знает, что эта пестрая народная толпа будет ценить его главным образом не за чистую поэзию, не за вдохновение "звуков сладких и молитв",для нее более ценно нравственное действие поэзии:
И долго буду тем любезен я народу,
Что чувства добрые я лирой пробуждал,
Что в мой жестокий век восславил я свободу
И милость к падшим призывал.
Это дорого народу, но ведь это дорого и самому поэту, хотя и не дороже всего. В последней строфе, как бы полагая нерушимую печать безупречного благородства на свое согла
272
шение с потомством, поэт опять настаивает на верховности вдохновения и на безусловной самозаконности поэзии:
Веленью божию, о муза, будь послушна:
Обиды не страшись, не требуй и венца,
Хвалу и клевету приемли равнодушно
И не оспоривай глупца.
При всем различии разобранных нами стихотворений, они сходятся в том, что по мысли и внутреннему чувству Пушкина все значение поэзии - в безусловно независимом от внешних целей и намерений, самозаконном вдохновении, создающем то прекрасное, что по самому существу своему есть и нравственно доброе.
Этим достаточно определяется _значение_ поэзии, но не содержание ее. Чтобы узнать это содержание, всего лучше последовательно пройти через весь ряд пушкинских творений.
273
КОММЕНТАРИИ: ЗНАЧЕНИЕ ПОЭЗИИ В СТИХОТВОРЕНИЯХ ПУШКИНА
Впервые напечатана в "Вестнике Европы", 1899, No 12, с. 660-711.
Статьей Соловьева редакция журнала подводила итоги юбилейного года, богатого разного рода торжествами, которым был придан, как правило, официальный характер. В сообщениях о пушкинских празднествах "Вестник Европы" держался либерально-критического тона, сравнивал 1899 г. и 1880 г., когда в Москве был открыт памятник Пушкину, вспоминал "тени недавнего прошлого" и отмечал, что сейчас "нет праздника" (Вестник Европы. 1899. No 6. С. 849-850; No 7. С. 410-431). Для самого Соловьева новое обращение к имени Пушкина было связано со стремлением объяснить смысл статьи "Судьба Пушкина", напомнить об отличии этической стороны дела от эстетической. Общий подход критика к творчеству Пушкина не изменился, он считал его правильным и обличал "антиисторические и противопушкинские" взгляды других. См. комментарий к статье "Судьба Пушкина".
Статья "Значение поэзии в стихотворениях Пушкина" была задумана как часть большого труда о поэте, который остался ненаписанным. В этом смысле статью можно считать неоконченной.
{1} См.: Майков Л. Н. Пушкин: Биографические материалы и историко-литературные очерки. СПб., 1899; Корш Ф. Е. Разбор вопроса о подлинном окончании "Русалки" А. С. Пушкина по записи Д. П. Зуева. СПб., 1898-1899 // Известия Отделения русского языка и словесности имп. Академии наук. 1898. Т. 3. Кн. 3. С. 633-785; 1899. Кн. 1. С. 153-364.
{2} Имеется в виду статья А. Ф. Кони "Нравственный облик Пушкина". См. комментарий к статье "Судьба Пушкина".
{3} Не называя имен, Соловьев продолжает полемику с авторами журнала "Мир искусства", начатую в статье "Особое чествование Пушкина".
{4} Строки стихотворения Пушкина "Муза" (1821). Ниже Соловьев приводит его полностью.
{5} Ниже Соловьев цитирует (с неточностями и, как и во всех остальных случаях, пренебрегая авторской пунктуацией) стихотворение "19 октября" ("Роняет лес багряный свой убор..."), 1825.
403
{6} Здесь и далее неточно приводятся строки из стихотворения "Осень" (1833).
{7} Из стихотворения "Зима. Что делать нам в деревне? Я встречаю..." (1829).
{8} "Пророк" написан в 1826 г. Анализируя стихотворение, Соловьев выступает не столько как литературный критик, сколько как знаток библейских текстов и автор книги "Магомет, его жизнь и религиозное учение" (СПб., 1896).
{9} _Хеджас_ (Эль-Геджас) и _Нэджед_ - области в Аравии.
{10} Из "Подражаний Корану" (1824).
{11} Поэма "Руслан и Людмила" создавалась в 1820 г., "Каменный гость" в 1830 г., "Русалка" - в 1826-1832 гг.
{12} Соловьев перечисляет древнееврейских пророков VIII- начала VII в. до и. э., чьи "Книги" вошли в Ветхий завет; о Валааме, относительно которого в богословии нет единого мнения и которого считают то ложным пророком, то пророком истинным, но впавшим в грех, см. книга Числ, гл 22-24; 31, 8. Знаменитый пророк Даниил (VI в. до н. э.) назван "загадочным" потому, что подлинность его книги неоднократно подвергалась сомнению.
{13} _Корейшиты_ - арабское племя, долго не принимавшее учение Мухаммеда, который был родом корейшит (родился в 570 г.).
{14} _Ягве_ (Яхве) - одно из имен Бога в Библии, наряду с Иеговой, Саваофом, Элогимом и др.
{15} Дан. 12, 8.
{16} _Израиль_, он же Иаков - младший сын Исаака и Ревекки, откупивший у брата Исава право первородства за чечевичную похлебку (Быт. 25, 31-34); _Ассур_, строитель Ниневии (напр., Быт. 10, 11); _Эдом_ (Едом), он же Исав; _Моаб_ (Моав) и _Амман_, сыновья Лоттовых дочерей (Быт. 19, 37 - 38).
{17} См. Ион. 2, 3, 10.
{18} Из стихотворения "Стансы" (1826). Соловьевская трактовка "бодрого" настроения поэта в 1826 г. по меньшей мере односторонна.
{19} Строки из стихотворения "19 октября" (1825).
{20} Соловьев приводит эпиграмму 1821 г., цитируя сначала три последние строки, а затем две первые (курсив Пушкина, слово "полон" тоже курсивом).
{21} Неточная цитата из стихотворения А. К. Толстого "Меня, во мраке и в пыли..."
{22} Неточная цитата из стихотворения А. А. Фета "Поэтам" (1890).
{23} Соловьев неточно цитирует начальные строки стихотворения А. С. Хомякова "Подвиг есть и в сраженьи..." (1859).
{24} Быт. 27, 22.
{25} _Кармиль_ (Кармель) - гора в Палестине, _Синай_ - гора на Синайском полуострове. Описаны в Библии.
{26} Речь идет о стихотворении "Поэт" (1827), цитируемом ниже.
404
{27} Далее Соловьев неточно цитирует стихотворение "Поэт и толпа" (1828).
{28} Речь идет о М. О. Меньшикове.
{29} Сонет относится к 1830 г.
{30} Соловьев неточно цитирует строки из стихотворения "Эхо" (1831).
{31} Соловьев полностью (с небольшими неточностями) приводит стихотворение "Я памятник себе воздвиг нерукотворный..." (1836).