Солженицын Александр Исаевич. Знают истину танки!

Солженицын Александр И

Знают истину танки !

   Александр Солженицын
   Знают истину танки!
   киносценарий
   для экрана
   переменной формы
   Д Е Й С Т В У Ю Щ И Е Л И Ц А:
   П а в е л Г а й, Т-120
   П е т р К л и м о в, Т-5
   И в а н Б а р н я г и н, летчик, Герой Советского Союза
   В л а д и м и р Ф е д о т о в, Р-27, студент
   В и к т о р М а н т р о в, его одноделец
   А л е к с а н д р Г е д г о в д, Ы-448, "Бакалавр"
   Ч е с л а в Г а в р о н с к и й, Р-863
   Г а л а к т и о н А д р и а н о в и ч, хирург
   Д е м е н т и й Г р и г о р ь е в и ч М е ж е н и н о в, ботаник
   Е в д о к и м о в, полковник
   Т и м о х о в и ч, бригадир
   П о л ы г а н о в, бригадир
   К и ш к и н, Ф-111
   Б о г д а н, глава бандеровцев, Ы-655
   М а г о м е т, глава мусульман
   А н т о н а с, литовец
   Х а д р и с, ингуш
   Ю р о ч к а, молодой врач
   Пожилой н о р м и р о в щ и к
   А у р а, литовка
   С-213, секретарь прораба, лагерный скрипач
   К о к к и А б д у ш и д з е
   В о з г р я к о в, С-731
   Ч е р е д н и ч е н к о, майор, начальник ОЛПа
   Н а ч а л ь н и к о п е р ч е к и с т с к о г о о т д е л а
   С т а р ш и й о п е р у п о л н о м о ч е н н ы й
   Б е к е ч, лейтенант, начальник режима
   Н а ч а л ь н и к К В Ч
   Н а ч а л ь н и ц а с а н ч а с т и
   Н а д з и р а т е л ь с у г о л ь н ы м л и ц о м
   Н а д з и р а т е л ь - "морячок"
   П о л и т р у к
   П р о р а б
   Д е с я т н и к
   Заключенные Особлага в номерах.
   Надзиратели. Конвойные офицеры, сержанты, солдаты. Танкисты.
   Во вступлении и эпилоге:
   М у ж
   Ж е н а
   А л ь б и н а
   Оркестранты, официанты, Курортная публика.
   Значок "" означает монтажный стык, то есть внезапную полную cмену кадра. В остальных случаях подразумевается, что последующий кадр получается из предыдущего плавным (панорамным) переходом.
   Надписи, начатые с левого края страницы, означают музыкальное и всякое звуковое сопровождение.
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   УЗКИЙ (ВЕРТИКАЛЬНЫЙ) ЭКРАН.
   Кипарисы! Вытянулись!.. Исчерна-зеленые.
   У их подножья - снование маленьких людей. Далеко за вершинами скалистые горы в клубящемся туманце.
   ШИРОКИЙ ЭКРАН.
   Курортная аллея под ними. Газоны. Стволы и стебли знают свое место.
   И все же хорошо...
   Идут курортники нам навстречу в веселом пестром легком. В чалмах самодельных. Защитных очках. И с мохнатыми полотенцами.
   Шуршит под ногами гравий. Обрывки неясные речи. Звук подъехавшего автомобиля.
   Из "волги" выходят - Дама со слишком золотистой прической, ее Муж в чесучевом костюме, Девушка и Мантров, подобранный, довольно молодой. Они заперли машину и идут по аллее то в тени, то на солнце. То сквозь тень, то сквозь солнце.
   Свисают ветви с бледно-розовой ватой цветов.
   Они идут мимо киоска сувениров.
   Мимо скамей, где отдыхают грузные курортники и грузные дети.
   Открывается крутой откос наверх. По откосу - широкие ступени, декоративный кустарник.
   Они поднимаются. Вверху - веранда, парусиновые пологи над ее пролетами. Над входом надпись: Ресторан "Магнолия".
   оттуда доносится музыка.
   Муж дамы:
   - Ну как, Виктор? Выдерживаешь?
   У Виктора сдержанная, но располагающая улыбка, ясный взгляд. То ли рассеянность, то ли растерянность:
   - Не знаю. Еще не могу привыкнуть. Золотистая дама:
   - Ах, Витенька! К хорошему люди привыкают легко! К хорошему мы вас быстро вернем. Правда, Альбина?
   Девушка в той поре,когда всякая хороша. Мило-диковатая прическа. Улыбается вместо ответа.
   ресторанная музыка ближе и громче.
   Они уже - под шатром веранды. Белизна и сверкание столов.
   Есть свободный, они садятся.
   В прозор между балюстрадой и пологом - вершинки кипарисов где-то близко внизу, а за ними - море, море... Беленький пассажирский катерок.
   веселенькая разухабистая музыка.
   Муж
   - Нет! Поразительное и удивительное не что Виктор там был, а что он оттуда вернулся! Невредимым!
   Дама:
   - Страдалец! Чего он там натерпелся! И ничего не хочет рассказать!
   Мантров смотрит ясными глазами, улыбается умеренно:
   - К сожалению, я ничего не помню. Я - все забыл...
   Море - во весь экран, лишь край полога наверху, колонка веранды. И внемлющий профиль девушки:
   - Но сейчас-то вам - разве плохо?
   только голос его:
   - Хорошо бесконечно.
   Море. И профиль девушки.
   В кадр входит плечо и темя официанта, наклонившегося к их столу:
   - Антрекот - два, фрикассе из лопатки - раз... Суфле лимонное четыре...
   Голова Мантрова запрокинулась, кадык ходит по горлу:
   - Будто в насмешку...
   Общий вид ресторана. Чистая кушающая публика. Дородные официанты просторными проходами снисходительно разносят подносы. Две пары покачиваются между столиками. На эстраде - маленький оркестр: струнные, саксофонист, ударник.
   бесшабашный мотивчик. Голос Мантрова:
   - Будто в насмешку вот такой же оркестрик по воскресеньям играл и там...
   Скрипка и виолончель и движущиеся их смычки остаются резкими. Остальные инструменты и все оркестранты расплываются...
   . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . но резко звучит все тот же, все тот же распущенный мотивчик. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
   И проступают четверо оркестрантов в черных спецовках, и черных картузиках. Над козырьками картузиков, выше сердца на спецовках и над левыми коленями у всех - белые лоскутки с черными номерами. У первой скрипки, одутловатого парня с добродушным видом, - номер С-213.
   Стулья оркестра - на маленьком сколоченном возвышении около квадратного столба, посреди огромной столовой, где в два ряда идут такие же столбы. И тесовые грубые ничем не покрытые столы - в четыре долгих ряда. И за каждым столом - по десятку заключенных, лицами к нам и спинами к нам (меж лопаток у каждого - тоже лоскут с номером).
   В проходах - тесно. Проталкиваясь среди приходящих и уходящих, одни заключенные несут деревянные подносы с полными мисками. А иные собирают пустые миски, накладывая их друг в друга горкой до двадцати. И из мисок, в каких остается,- выпивают, вылизывают остатки.
   Едящие. Грязная публика. Их плечи пригорблены. Лица - нетерпеливо голодны.
   Те - жадно заглядывают в миску к соседу.
   А тот пробует ложкой - пуста попалась ему баланда!
   Молодой парень снял шапку и крестится перед едой.
   та же счастливая подпрыгивающая мелодия. Только танцевать!
   И один сборщик пустых мисок подтанцовывает. Собирая миски, он неприлично подбрасывает зад то правым, то левым боком, горку мисок обнимая как партнершу. Лицо у него круглое, придурковатое. И все приемы юродивого. И одет он по-дурацки: сверх черной спецовки какая-то зеленая рваная жилетка, к которой приколот кумачовый бантик, как на первое мая. На спине жилетки и на груди мелом выведен тот же номер, что на фуражке: Ф-111.
   Обедающие смеются над ним:
   - Кишкин не унывает!
   КРУПНО.
   Парень наклонился над миской, весь ушел в жеванье голого рыбьего скелетика, свисающего у него изо рта. Тут на столе, между мисками, много наплевано таких костей. Вдруг чья-то рука со стороны трогает его ломтик хлеба, лежащий рядом. Парень вздрагивает и двумя руками ухватывается за свой хлеб. Но, подняв глаза, улыбается:
   это Кишкин хватал, теперь отпускает, его круглое лицо в улыбке:
   - Все вы такие. Пока вашей пайки не тронь, вы ни о чем не спохватитесь.
   И уже пританцовывает с пустыми мисками дальше. Вдруг поставил горку на край другого стола и наклонился к сидящим:
   - Ребята!..
   Его голова над столом и несколько обедающих. К нам лицом: Мантров, стриженный наголо, с номером над сердцем, как у всех, и Р-27, юноша с очень впалыми щеками, с быстрыми сообразительными глазами, необщим выражением лица.
   - Ребята! Если батька - дурак, а матушка - проститутка, так дети будут сытые или голодные?
   - Голодные!
   кричат ему, предвидя забаву. Мантров лишь рассеянно взглядывает, продолжая аккуратно есть. Р-27 остановил ложку, с интересом слушает, как и соседи. Кишкин разводит руками:
   - Разделите семь-восемь миллиардов пудов (прим.- "7-8 миллиардов пудов" - настрявший вдолбленный лозунг сталинских 30-х годов о советском обильном урожае) на двести миллионов человек. Сколько получится?
   И, обняв миски, приплясывая, исчезает из кадра. Он оставил недоумение. Все считают. Р-27 трясет за плечо сдержанного Мантрова:
   - Слышь, Витька, какая простая мысль! Ай да Кишкин! Я никогда не считал. Значит, это будет...
   Но Мантров не увлечен, он методично высасывает с ложки жижицу баланды. Р-27 оборачивается к соседу с другой стороны - к Р-863:
   - Пан Гавронский!
   У Гавронского - удлиненное лицо с тонкими чертами. Он тоже считал. Он говорит почти без акцента, но с затруднением:
   - Сорок пудов в год. Два килограмма в день. Даже на ребенка в люльке.
   С кривой улыбкой жалости он берет с тряпицы на столе свой кусочек хлеба.
   ВО ВЕСЬ ЭКРАН
   его ладонь с этой неровно обломленной ничтожной корочкой.
   всплеск наглой музыки!
   Невозмутимо пилит смычком одутловатый скрипач С-213.
   ЗАТЕМНЕНИЕ МЕДЛЕННОЕ.
   ба-бам! - оглушительно бьют железом о рельс.- Ба-бам!
   ИЗ ЗАТЕМНЕНИЯ КРУПНО.
   Рука в гимнастерке медленно бьет молотком о висящий качающийся рельс.
   На алом восходном небе - черный силуэт зоны: вышки черные по краям экрана, соединенные сплошным забором, над ним - заостренные столбы с фонарями и колючая проволока во много нитей. Черная.
   Зона медленно проплывает, как видна она изнутри.
   Одна вышка переходит в другую. И снова проволока. Потом полукругло вытянутые верхушки ворот.
   Ворота - выше забора. Они - двойные во всю их высоту. Простые, деревянные. Но что-то готическое в них. Что-то безысходное.
   Только тут смолкают мерные удары в рельс.
   Ворота распахиваются к нам.
   А МЫ ОТСТУПАЕМ.
   И видна теперь долгая прямая "линейка" - дорога, ведущая сквозь ворота. Ничем не обсажена, голая, меж бараков.
   На ней - три тысячи спин! Три тысячи спин по пять в шеренгу! В одинаковых черных курточках с крупными белыми лоскутами, пришитыми меж лопаток неаккуратно, неровно - номера! номера! номера!
   МЫ ПЛЫВЁМ
   над колонной, как над таблицей логарифмов.
   КРУПНО.
   Артистическая рука с кисточкой. И одна такая спина. Кисточка кончает выписывать номер: Ы-448.
   Человек поворачивается. Он выше окружающих, даже долговяз. Лицо худое. Пока тот же номер ему выписывают над козырьком шутовского картузика, он говорит:
   - Гран мерси! Вы очень любезны. Как сказал некий поэт: "Есть еще хорошие буквы - Эр! Ша! Ы!"
   За его спиной торопливое движение.
   голос:
   - Гедговд! Бакалавр!
   Ы-448 из-под кисти бросается догонять.
   Разведя полы своих черных курточек, пятерки арестантов отделяются от колонны и проходят раздельно на обыск.
   Пять надзирателей с голубыми погонами и голубыми околышами фуражек стоят прочно, расставив ноги, и в обнимку принимают и обхлопывают заключенных.
   Пройдя обыск, заключенные добегают к воротам и снова выстраиваются по пять.
   За воротами снова счет:
   - Одиннадцатая! Двенадцатая! Тринадцатая!..
   Названная пятерка отделяется от задней колонны и переходит в переднюю.
   А там - еще один пересчет.
   Кругом - оцепление автоматчиков. Автоматы наизготове. Угрожающие нахмуренные конвоиры.
   В строю - Гедговд. Он что-то заметил в стороне, просиял, тормошит соседей:
   - Посмотрите, посмотрите, бригадир! ЧЕслав! Гавронский! Скорее! Вон, где машины ждут каменный карьер.
   С ним рядом Р-863, тонконосый Гавронский, и бригадир Т-5, могучий парень, широколицый, курносый. Он поворачивается туда же:
   - Ну-у-у!..
   Они видят:
   в косом радостном свете восхода стоят два потрепанных ЗИСа с пустыми кузовами,передняя часть которых отгорожена железной решеткой. За решетками сидят на крышах кабин по конвоиру. Автоматы их до времени беспечно лежат на коленях, но уже и сейчас направлены дулами в кузова. Внизу, прислонясь к борту одного из ЗИСов, ждут в бравых позах остальные конвоиры. Они как будто застыли, фотографируясь. Станковый пулемет выставлен у их ног. Но где же их офицер?.. В кабине на командирском месте сидит и высунулась сквозь окошко дверцы большая овчарка. Умная злая морда. Оскаленные зубы. Смотрит на нас,
   на колонну заключенных. Длинный Гедговд в строю поднимает длинные пальцы:
   - Ах, как забавно! Страна восходящего солнца!
   Опять тот же живописный неподвижный снимок - конвоиры залиты утренним солнцем. И собака не поведет головой.
   Бригадир Т-5 усмехается:
   - Сторонники мира!
   Они трое, рядом. Гавронский впился в увиденное. Его лицо опалено шляхетским гневом.
   Аккорды 12-го этюда Шопена доносятся как ветерок. Он шепчет:
   - Да-а... Они - за мир!
   Конвоиры, ЗИС, собака высунулась. Никакого движения. Фотография!
   ... Они - сторонники мира! Такого мира, чтоб автоматы и собаки были у них, а мы...
   траурные ритмы. Тихо, во настойчиво.
   Долгая колонна заключенных, руки за спину, головы опустив, тянется уныло, как на похоронах. В двадцати шагах от нее слева и справа - автоматчики, колонной по одному, в разрядку.
   МЫ ПОДНИМАЕМСЯ
   Колонна и автоматчики видны нам сверху. Длинные черные тени от невысокого солнца.
   И не одна эта колонна, а много их, расходящихся степными дорогами от главных ворот.
   И весь лагерь сверху - прямоугольник, обнесенный забором и вышками. Внутри еще заборы в зоны, бараки, линейки и ни деревца.
   МЫ ОПУСКАЕМСЯ
   к одной из выходящих колонн, к другим воротам.
   Эта колонна - женщины... С такими же номерами на груди, на спине, на шапке, на юбке. В таких же платьях и телогрейках, забрызганные глиной, штукатуркой.
   ВЕСЬ КАДР БРЫЗГАМИ РАЗЛЕТАЕТСЯ.
   Это - брызги щебня от камня,
   от молота, опускаемого черной рукой заключенного, дробящего камень на щебень. Однообразно он поднимает и опускает молот.
   стук многих молотков по камню.
   Целая бригада заключенных сидит на земле, на камнях - и бьет камень на щебень, камень на щебень.
   Не трудно как будто, а говорить не хочется. Не трудно как будто, а работа каторжная.
   И так же вручную другие зэки относят набитый щебень носилками.
   Медленно относят. Еле покачиваются спины их с латками-номерами.
   Они взносят носилки на помост и высыпают щебень в пасть бетономешалки.
   гудит бетономешалка.
   И следующие туда же.
   И следующие.
   А внизу в подставляемые носилки-корытца бетономешалка выливает бетон.
   И этими корытцами пары зэков несут и несут бетон.
   Все - одной дорожкой, как муравьи.
   Как муравьи.
   И - трапом наверх. И идут по лесам вдоль опалубки.
   И выливают свой бетон. И назад.
   Торчат, уходят вдаль вертикальные стойки лесов и опалубки. Вспышки электросварки.
   Большое поле стройки вокруг здания. Нагорожено, наставлено, навалено. Строятся и другие здания.
   Клочок строительного поля.
   КРУПНЕЕ.
   Земля вылетает из траншеи от невидимых лопат. Сбоку - ноги стоящего в лагерных тупоносых ботинках.
   из траншеи голос:
   - Бригадир! Ну, смотри, опять обвалилось. Как копать?
   От ботинок на вверх - и весь бригадир, Т-5. Очень хмуро он смотрит
   вниз, в траншею. Она уходит за оба обреза экрана - узкая глубокая щель с обвальными песчаными краями. Там внизу, когда копающий наклонится, - кажется, он совсем на дне, черепаха с белой латкой на спине. Сюда наверх, в нас, летят из траншеи сыпки с лопат.
   шорох сыпков земли.
   Их четверо копает. Озабоченный низенький мужичок с черной небритой щетинкой. И Гавронский, Р-863. Но только долговязый Гедговд, распрямившись, почти достает до верха траншеи. Он опять улыбается:
   - Покойная мама всегда предупреждала меня: Саша, ты плохо кончишь! Ты кончишь плохо - ты женишься на проститутке!.. Но боюсь, что до этого заманчивого конца я не доживу! Вчера Сатурн зловеще вступил в восьмой квадрат. Это очень меня беспокоит.
   Бригадир хмурится. И слушает и не слушает.
   - А ну-ка, Бакалавр, пошли со мной.
   Наклоняется и протягивает руку Гедговду. Тут уцепился, карабкается из траншеи. Выбрался, но из-под ног его обваливается косяк песчаной стенки. Гедговд оборачивается, качает головой.
   И - вслед за бригадиром. Тот быстро шагает, широкая спина.
   Мимо них опять - с носилками, с носилками...
   И сидит на земле, как на восточном базаре, та бригада, что бьет камень на щебень.
   удары молотков о камень.
   И тачки катят вереницей, железные тачки. "Машина ОСО"! - две ручки, одно колесо...
   грохот тачек, повизгивание колес.
   Вот и подходят - близится дощаное временное здание, на фанерной двери кривая надпись углем: "Контора". Бригадир обернулся:
   - Подожди меня здесь, Бакалавр. Если еще раз откажут, так мы... Обещающе кивнул, вошел в контору.
   Мимо Гедговда Проходит автомобиль-самосвал и останавливается перед вахтой, тоже дощаной некрашеной будкой. Гедговду видно, как из вахты выходит ефрейтор, подходит к кабине шофера, проверяет его пропуск. На подножку вскочил, заглянул в кузов - не уцепился ли кто там? Потом прошел
   к воротам - двойным, решетчатым из брусков. Внутренние развел внутрь, внешние - наружу.
   А между конторой и вахтой - трое заключенных ошкуряют топорами долгие бревна.
   стучали топорами - и перестали разом.
   По всему низу экрана тянется их бревно. А они подняли глаза от топоров и покосились
   туда, на открытые ворота. Самосвал, покачиваясь, прошел сквозь них.
   а сзади нас - опять сигнал грузовика.
   Ефрейтор от ворот оглянулся, но не оставил ворот открытыми, свел и внешние и внутренние.
   Трое опять наклонились над бревном, работают.
   стучат их топоры.
   Опять самосвал, минуя нас и Гедговда, подошел к вахте. Ефрейтор повторяет все сначала: проверяет пропуск, осматривает кузов, заглядывает меж колес. И так же идет к воротам, открывает внутренние, разводит внешние.
   топоры смолкли.
   И все трое (лицо одного выделяется щедрой мужественностью) смотрят опять от своего бревна...
   ...на то, как выходит грузовик в свободные ворота. Как заводит ефрейтор наружные, закрывает внутренние.
   А дальше от ворот - колючая проволока во много рядов. Столбы.
   И вышка. На ней - часовой. Свесился через барьерчик, смотрит сюда, дуло карабина высовывается над барьерчиком. А с наружной стороны вышка обшита тесом, от ветра. Ведь ему туда не стрелять.
   застучали топоры.
   ШТОРКА. ПОСЛЕ НЕЁ ШИРОКИЙ ЭКРАН ПРЕВРАТИЛСЯ В ОБЫЧНЫЙ.
   Комната конторы. За канцелярским столом - худой мужчина в форменной фуражке с молоточком и ключом - прораб. Рядом со столом прораба сидит майор МВД, очень жирный. Сбоку стоит С-213, он принес прорабу подписывать бумаги. Он сейчас - деловой, крепенький, и ломком бы мог ворочать.
   голос от нас:
   - Почва песчаная, осыпается чуть тронь. Глубина траншеи два метра двадцать!
   Это - Т-5, бригадир. Он говорит со злостью:
   ...И вы обязаны делать крепление! Техника безопасности одинакова для всех! Заключенные тоже люди!
   Лицо майора. Всем доволен. Его не проймешь! Даже нахмурился небрежно, не делает усилия как следует нахмуриться:
   - Ах, тоже люди?! Ты демагогию бросай, Климов, а то я тебе место найду!
   Прораб. Жестко, быстро, одновременно подписывая бумаги:
   - Траншея - временная, и крепления не полагается. Сейчас уложите трубы - и завалите. Вам и дай крепление, так вы только доски изрубите да запишете в наряд! Знаю! А ставить не будете. Не первый год с заключенными работаю. Уходите!
   Климов. Немного жил - и всю-то жизнь или солдат, или военнопленный, или заключенный. Да чем можно пронять этих людей? Слишком много пришлось бы сказать, если начинать говорить...
   За спиной Климова распахивается дверь. В нее ныряет, не помещаясь, Гедговд. Он искажен, кричит:
   - Бригадир! Засыпало наших!!
   И убежал, ударившись о притолоку.
   Лицо Климова!!
   Спина!
   И убежал. Только непритворенная дверь туда-сюда покачивается, покачивается...
   ПО ШИРОКОМУ ЭКРАНУ
   все это засыпает внезапным песком. Густой обвал желтого песка по всему экрану.
   СВЕРХУ.
   Мертвая неподвижность уже свершившегося обвала. Уже и потерялось, где были раньше стены траншеи. Нет, чуть сохранилась линяя с краю.
   Там картузик лежит на бывшей твердой земле: Р-863.
   А из песка высунулись
   руки! - пять пальцев! и другие пять! Они пытаются очистить путь своей голове.
   топот. Сюда бегут.
   Выбарахтывается, выбарахтывается кто-то из траншеи.
   Его тянут! Тянут и отгребают.
   Это - Чеслав Гавронский...
   Нет, не дай Бог видеть лицо человека, вернувшегося с того света!.. Губы искривлены, как у параличного. Рот набился песком. Кашляет судорожно.
   Его вытащили уже всего. Он кашляет, кашляет - и пальцем показывает, где засыпало его товарищей.
   Скорей! скорей! Кто-то с размаху вонзил лопату в песок и выгребает ею.
   - Стой! Голову разрубите! Только руками!
   В кадр вбегает Климов. Он бросается на колени. И роет быстробыстро, как лапами крот.
   И с ним рядом - Гедговд. И другие. На коленях все. А с краев лопатами, лопатами. Осторожно.
   Гавронский приподнялся на руках, кашляет, хрипит и показывает, где отгребать.
   Кто-то сверху (только ноги его видны да спустившаяся рука) надевает на голову Гавронскому его картузик Р-863. Ног много кругом. Все собрались, да работать негде.
   - Врача бы из лагеря...
   - Звонили. Конвоя не дают врачу. Шторка. Вид сверху.
   Со дна траншеи копающие поднимают над собой тело.
   Это - мальчик почти. Мертвец. Его лоб надрублен наискосок неосторожной лопатой. Песком забиты ноздри и зев рта.
   Положили его на землю. Лицом к небу.
   А рядом взмахами рук-плетей делают искусственное дыхание мужичку, черной щетинке.
   Климов делает. Но уже и он на исходе сил.
   Слабеющими взмахами рук-плетей щетинка черная отбивается от жизни.
   музыка похоронная.
   Климов сидит около мертвеца. Схватился за голову.
   Плачет солдат. Виноват - солдат...
   Гедговд идет прочь. Он идет зоной, не видя ее. Он если и слышит что, так
   эту музыку. Похоронную.
   Мимо него - с носилками, с носилками.
   И сидит бригада на земле, бьет камень на щебень.
   Катят тачки железные вереницей.
   Колючая проволока. Передвигается по экрану. Вот и ворота. Вахта. Грузовик ждет выпуска.
   Ефрейтор проверил пропуск, с подножки осмотрел кузов. Заглянул под задние колеса.
   Топоры тесали и остановились.
   Трое смотрят от своего бревна.
   Пошел ефрейтор к воротам, открыл внутренние, взялся за внешние.
   голос сзади нас:
   - Шофер! Шофер! Иди сюда! Прораб зовет.
   Шофер - в старой солдатской пилотке, но в гражданском. Вылез из кабины, пошел на голос.
   а мотор тихо работает.
   Ефрейтор развел внешние ворота и оглядывается - почему шофер не едет.
   Трое над бревном. Переглянулись молнией.
   Машина ждет! И дверца открыта.
   И бросились!
   Двое - в кабину! один - в кузов!
   И - тронули, на ходу прихлопывая дверцы!
   Изумленное лицо Гедговда!!
   в музыке - бетховенская рубка! ("гремят барабаны! литавры гремят!")
   - И я! И я с вами!!
   Долговязый! Догоняет машину! Вспрыгнул на задний борт. Висит!
   Машина - на нас!! Раздавят!! *
   вой мотора.
   Не на нас! - на ефрейтора! Он метнулся прочь, давая дорогу.
   И у столба ворот - за пистолетом лезет в кобуру. Лезет, никак не вытащит. Выхватил!
   Вон - уходит грузовик по дороге! Гедговд ноги подбирает в кузов.
   выстрел! Выстрел! - от нас, пистолетный. А сбоку сверху, с вышки,карабинный, раскатистый. И еще!
   Уходит грузовик! уходит!
   ("гремят барабаны! литавры гремят!")
   МЫ ВОЗНЕСЛИСЬ. СВЕРХУ.
   Угол зоны, обращенный к бегущим. Вот с этой угловой вышки и стрелять! - но несподручно: она с двух внешних сторон обшита от ветра. Изгибаясь, бьет часовой.
   А грузовик уходит! уходит!
   выстрелы слабеют вдали.
   ПОСЛЕ КОСОЙ ШТОРКИ - ТОЛЬКО УГОЛОК ЭКРАНА.
   Индукторный телефон старого образца. На него падают руки военного - на трубку и на ручку. Круть, круть, круть! - говорящего не видно всего:
   - Конвойный городок! Конвойный городок! С третьего объекта побег! На машине в сторону рудника Дальнего! Дайте знать на рудник Дальний! Вызовите мотоциклы! Всем - в ружье!!
   КОСАЯ ШТОРКА ЧЕРЕЗ ВЕСЬ ЭКРАН.
   Из нее наискось вырывается наш грузовик.
   Он несется, несется, несется! - мимо последних строений поселка.
   Он уходит, уходит, уходит! - уже по степной дороге.
   И две фигуры видны нам сзади в кузове. Их швыряет, они скрючились, держась за борта и крышу кабины. Один слишком высок.
   А теперь - спереди. Две головы - над кабиной. Два лица - в кабине, через ветровое стекло. Их напряжение обгоняет бег автомобиля: убежать! успеть! уйти!
   Двое в кабине - во весь широкий экран. За рулем - тот крупнолицый, главарь. Что за щедрая сила у этого человека! Крутит руль и стонет:
   - Э-э-эх, где вы, мои крылышки? Когда надо - вас нет!.. Сосед его - за плечо:
   - Слушай, Ваня! Рудник Дальний - объедем! Они до дороги достанут! Объедем по целине!
   - Не! На целине скорость потеряем! Дуну ветром! Сосед стучит назад в стекло:
   - Эй вы, шпана! Ложись! Ложись! Прицепился, черт долговязый...
   НО МЫ ОТСТУПАЕМ ЕЩЁ БЫСТРЕЙ, ЧЕМ
   на нас несется грузовик. Мы видим его все меньшим, меньшим.
   Его отчетливо видно: черненький, сзади от него - хвост серобелой пыли, перед ним - серо-белая лента дороги.
   Мы видим его с охранной вышки - меж двух ее столбиков и под ее навесом.
   Мы чуть опережаем его дулом нашего карабина.
   Мы видим его увеличенным в наш оптический прицел и выбираем место цели - передний скат. Сейчас мы его...
   оглушающий выстрел около нас.
   Ствол карабина рвануло и увело.
   Тем временем - выстрелы неподалеку.
   И в прицеле нашем видно, как грузовик уже заносит поперек дороги.