– Он довольно мил, – сказал Хью, когда тот ушел. – При его известности…
   – А вы слышали, – спросил кто-то старообразный,- как он сказал: "Мне как художнику?.." Смешно, правда?
   – А что, он и есть художник, – сказал Хью, – в том смысле, что…
   Но за общим смехом его не услышали.
   Несколько дней спустя Хью сказал Дафне:
   – Я получил письмо от Ральфа Мерсера.
   – От кого?
   – От того романиста, которого мы видели в пивной. Он просит твой адрес.
   – Зачем, не знаешь?
   – Наверное, ты ему понравилась.
   – Он женат?
   – Нет. Он живет с матерью. В общем, я послал ему твой адрес. Ты не возражаешь?
   – Конечно возражаю. Я не почтовая открытка, чтобы пускать меня по рукам. Боюсь, я не захочу тебя больше видеть.
   – Знаешь, – сказал Хью, – хорошо, что у нас ничего не было. Я, понимаешь, не очень гожусь для женщин.
   – Не знаю, что тебе ответить, – сказала она.
   – Надеюсь, Ральф Мерсер тебе понравится. Он очень обеспеченный человек. Интересная личность.
   – Я не собираюсь с ним видеться, – сказала Дафна.
 
   Ее связь с Ральфом Мерсером продолжалась два года. Она увлеклась им до самозабвения и соответственно высоко была вознесена в глазах прочей свиты, в которую входило избранное число писателей и без числа народу из мира кино. Ее квартира в Хампстеде была выстлана серыми коврами, обставлена дорогой и модной шведской мебелью. Друзья Ральфа по-всякому обхаживали ее, весь день обрывали телефон, приносили цветы и билеты в театр.
   Первые три месяца Ральф не отходил от нее ни на шаг. Она рассказала ему о своем детстве, о Чакате, о ферме, о дорпе, о Дональде Клути, о Старом Тейсе. Ральф требовал еще и еще. "Мне нужно знать все, что тебя окружало, каждую подробность. Любить – значит стирать с карты белые пятна". Столь оригинальный подход необычайно обострил ее память. Она вспомнила события, пролежавшие впотьмах пятнадцать и больше лет. Она уже смекала, какие рассказы придутся ему по вкусу – например, история вражды между Старым Тейсом и Ча-катой, узлом связавшей честь и месть. Получив однажды от Чакаты письмо, она смогла одной фразой завершить повесть жизни Дональда Клути: он умер от пьянства. Это скромное даяние она вручила Ральфу, гордясь собой, поскольку из этого явствовало, что знание человека и его судьбы ей тоже доступно, хотя она и не романистка. "Я всегда, – сказала она, -спрашивала, пьяный он или трезвый, и он всегда отвечал правду". А позже в тот день мысль о смерти Дональда Клути сразила ее, и она неутешно разрыдалась.
   Миссис Чаката, сообщили из дому, разделила судьбу Дональда – по тем же причинам. И эту новость Дафна понесла на алтарь. Романист воспринял ее сдержаннее, чем предыдущую. "Старому Тейсу уже не удастся отомстить", -добавила она в пояснение, отлично зная, что после удара Старый Тейс глуп и беспомощен. Друзья писали ей из колонии, что миссис Чаката уже давно ложится без револьвера: "Старый Тейс не обращает на нее никакого внимания. Он обо всем забыл".
   – Смерть перехитрила Старого Тейса, – сказала Дафна.
   – Очень мелодраматично, – заметил Ральф.
   Не предупреждая ее, Ральф стал исчезать на дни и целые недели. Перепуганная Дафна звонила его матери.
   – Даже не представляю, где он может быть, – отвечала та. – Уж такой он человек, милочка. Одно мучение с ним.
   Спустя много времени она скажет Дафне:
   – Я люблю сына, но скажу как на духу: он мне не нравится.
   Миссис Мерсер была набожной женщиной. Ральф любил мать, но она ему не нравилась. У него часто бывали нервные срывы.
   – Я должен, – говорил он, – творить. Для этого мне требуется одиночество. Поэтому я и отлучаюсь.
   – Понятно, – сказала Дафна.
   – Если ты еще раз скажешь это слово, я тебя ударю.
   И в ту же минуту ударил ее, хотя она не сказала ни слова.
   Позже она сказала ему:
   – Ты бы хоть предупреждал, когда уезжаешь, мне было бы спокойнее. А так я схожу с ума.
   – Отлично. Сегодня вечером я уезжаю.
   – Куда ты уезжаешь? Куда?
   – Почему, – спросил он, – ты не возвращаешься в Африку?
   – Потому что не хочу.
   Всеми ее помыслами владел Ральф, и места для Африки уже не оставалось.
   Его очередная книга пользовалась небывалым успехом. По ней снимался фильм. Он признался Дафне, что обожает ее и прекрасно сознает, какую адскую жизнь ей устроил. Видимо, с творческой натурой лучше не связываться.
   – Игра стоит свеч, – сказала Дафна, – и, наверное, от меня тоже есть какая-нибудь польза.
   В ту минуту он в этом не сомневался, прикинув, что последняя его книга была вся написана за время их связи.
 
   По-моему, нам надо пожениться, – сказал он.
   На следующий день он вышел из дома и уехал за границу. Два года не притупили ее любви, не заглушили боли и страха.
   Через три недели он написал ей с материной квартиры и попросил съехать. Он сам потом расплатится и прочее.
   Она позвонила его матери.
   – Он не станет говорить с тобой, – сказала та.- Честно говоря, я со стыда сгораю за него.
   Дафна взяла такси и поехала к ним.
   – Он работает наверху,- сказала его мать.- Завтра снова куда-то собирается уезжать. Честно говоря, я надеюсь, что это надолго.
   – Мне нужно повидать его, – сказала Дафна.
   – Я буквально больная от него,- сказала мать.- Стара я, милочка, чтобы переносить такое. Благослови тебя Бог.
   Она подошла к лестнице и крикнула:
   – Ральф, спустись, пожалуйста, на минутку. Дождавшись его шагов на площадке, она быстро шмыгнула в сторону.
   – Уходи, – сказал Ральф. – Уходи и оставь меня в покое.
 

III

 
   В колонию Дафна вернулась в самые дожди. От сырости Чакату совсем замучил ревматизм. О ревматизме он в основном и говорил и, спросив что-нибудь про Англию, даже не слушал ответа.
   – Вест-Энд страшно разбомбили,-сказала Дафна;
   – Когда я поворачиваюсь в постели, в паху словно ножом режет, -ответил он.
   Заходили соседи повидать Дафну. Молодежь переженилась, некоторых она вообще впервые видела.
   – К югу от нас купил ферму какой-то парень из Англии, говорит, что знает тебя,- сказал Чаката. – Кажется, его фамилия Каш.
   – Касс, – сказала Дафна. – Майкл Касс. Правильно?
   – Это снадобье, что мне прописали, совсем не помогает. Только хуже себя чувствую.
   В доме Старого Тейса теперь жил новый табачник. Старый Тейс жил в хозяйском доме, у Чакаты. Он сидел в углу веранды и нес околесицу либо сло нялся по двору. Чаката раздражался, когда Старому Тейсу не сиделось на месте, поскольку сам он передвигался с трудом. "Не приведи бог, – говорил он, провожая взглядом Старого Тейса, – вот и руки-ноги есть, а в голове никакого соображения. Я хоть еще соображаю". Чаката предпочитал, чтобы Старый Тейс сидел в своем кресле на веранде. В такие минуты он говорил: "Знаешь, после стольких лет я очень привязался к Старому Тейсу".
   За едой Старый Тейс чавкал. Чаката словно не замечал этого. Дафне пришла мысль, что она теперь не очень и нужна Чакате, коль скоро ее не надо спасать от Старого Тейса. Она решила пожить на ферме месяц, не больше. А потом найти работу в столице.
   На третий день погода разгулялась. Все утро она слонялась по ферме, облитой солнцем, а после обеда пошла в крааль Макаты. Новый табачник с большой охотой согласился заехать за ней на машине.
   Она отвыкла ходить и после первой мили выдохлась. В небе она заметила облако саранчи и безотчетно бросила тревожный взгляд в сторону маисовых полей Чакаты. Стая пролетела, не опустившись. Дафна села на камень передохнуть и спугнула ящерку.
   – У-хо-ди. У-хо-ди, – услышала она.
   – Господи, – позвала она, – помоги. Нет больше моих сил.
 
   Мальчик прибежал к сушильням, где, опершись на две трости, передыхал Чаката.
   – Баас Тейс ушел стрелять антилопу. Негритенок говорит: он взял ружье стрелять антилопу.
   – Кто? Что?
   – Баас Тейс. Ружье.
   – Куда он пошел? В какую сторону?
   – К северу. Негритенок видел. После обеда, говорит негритенок, сказал, что идет стрелять антилопу.
   Подошло несколько туземцев.
   – Бегом за ним! Отберите у Старого Тейса ружье. Приведите обратно.
   Они нерешительно взглянули на него. Чтобы туземцу велели отобрать у белого человека ружье – такое услышишь не каждый день.
   – Отправляйтесь, болваны. Бегом!
   Еле живые от страха, они приплелись через полчаса. Тем временем, ожидая их, Чаката дотащился до конюшни:
   – Где Тейс? Вы его нашли?
   Они не сразу ответили. Потом один туземец ткнул пальцем на дорогу через маисовое поле, по которой, шатаясь от усталости, брел Старый Тейс и что-то волочил за собой.
   – Возьмите ее, – велел Чаката.
   – Подстрелил антилопу,- объявил Старый Тейс собравшимся. – Выходит, на что-то еще гожусь. Подстрелил антилопу.
   Он внимательно вгляделся в Чакату. Он не понимал его безучастности.
   – Чаката, у нас антилопа на обед, – сказал он.
   С похоронами в колонии не тянут, потому что климат торопит. Провели дознание и на следующий день Дафну похоронили. На похороны приехал. Майкл Касс, кладбище было неподалеку от дорпа.
   – Вообще-то мы были довольно хорошо знакомы. Она жила у моей матери, – сказал он Чакате. – Мать подарила ей птицу – или что-то в этом роде.
   Он хихикнул. Озадаченно взглянув на него, Чаката не увидел на его лице улыбки.
   Чакате помогли сесть в машину.
   – Надо показаться настоящему специалисту, – сказал он.
 
   Случившееся потрясло Ральфа Мерсера. Получалось так, что некая догадка подтвердилась. Встретившись с ним, Дафна только и начала жить, а расставшись – в определенном смысле умерла. Он пытался растолковать это своей матери.
   – Как те цветы, что растут в саду. Ведь нельзя сказать, что они существуют, пока не увидишь их собственными глазами. Или другой пример…
   – Цветы, сад… Тут душа человеческая.
   Через год Ральф пережил творческий кризис. Его книги расходились, однако серьезная публика не принимала их всерьез.
   У всех его романов были счастливые концы. Он решил написать трагедию.
   В поисках трагического он поворошил свой жизненный опыт. Он обдумал и забраковал домашние неурядицы своих прошлых и теперешних друзей – слишком все банально. Забраковал историю своей матери, рано овдовевшей, разочаровавшейся в сыне, но все еще не павшей духом, – слишком частная история. И задумался о Дафне. Тут забрезжило нечто экзотическое и трагическое. Он вспомнил ее рассказы о Старом Тейсе и Чакате, историю их пожизненной вражды. Он взял билет на самолет и улетел в колонию, чтобы собрать необходимый материал.
   В колонии им почти сразу завладели поклонники; С ним еще никогда так не носились, он был нарасхват. Его пригласили к губернатору. В его честь устраивали обеды, и, хотя реки разлились, гости съезжались издалека. Он уже не каждым приглашением соблазнялся. Всякий белый человек знал это имя -Ральф Мерсер, даже если и не читал его книг. А главное, отдыхая после обеда на просторных верандах, он мог разглядывать общество, не опасаясь уколоться о встречный взгляд какого-нибудь критика, кошмарного типа, даже по имени вряд ли известного читательской публике, который дома обязатель но затешется в компанию и будет портить Ральфу кровь. Он склонялся к мысли, что весьма недооценивал своего читателя.
   – Я подумываю о том, чтобы сменить творческую манеру. Подумываю написать трагедию.
   – Великий боже, – сказал его собеседник, отставной генерал, – не пугайте нас.
   И все его поддержали.
   Еще в одном отношении все были единодушны: "Отчего бы вам не обосноваться у нас?" Или: "Отчего бы вам не купить дом и не жить в нем несколько месяцев в году? Это единственный способ избежать высоких налогов".
   В клубе он встретил Майкла Касса, который приехал в столицу похлопотать о ссуде в земельном банке.
   – Моя жена обожает ваши книги,- сказал Майкл и хихикнул. Ральф забеспокоился, не критик ли он. – У нас с вами есть общая знакомая,-сказал Майкл,- вернее, была. Дафна дю Туа. Я приезжал ее хоронить.
   И хихикнул.
   – Я, собственно, приехал, чтобы побывать на ее могиле,- сказал Ральф в свое оправдание.- И еще – поговорить с ее дядей.
   – У вас есть машина? – спросил Майкл. – Если нет, то я вас отвезу. Я живу недалеко от них.
   Ральф догадался, что хихиканье Майкла – это просто нервный тик.
   – Я думаю обосноваться в колонии, – поведал он, – жить здесь семь месяцев в году.
   – Недалеко от нас есть прекрасный дом,- сказал Майкл. – Его скоро будут продавать.
   Только пробыв в колонии два месяца, объездив страну вдоль и поперек, повидав все достопримечательные места и интересных людей, Ральф смог наконец ответить на приглашение Майкла и приехал к ним на ферму.
   – Вы сейчас что-нибудь пишете? – спросила его жена Майкла.
   – Нет, сейчас я собираю материал. – Так это будет про колонию?
   – Трудно сказать.
   Вдохновленный образом Дафны замысел книги уже не казался ему столь заманчивым. Он не мог вообразить читателя, способного воздать должное такой теме, – во всяком случае, здешние его почитатели, когда он узнавал их поближе, для этого не годились.
   Майкл возил его на ферму, объявленную к продаже. Ральф сказал, что почти наверняка купит ее.
   Ходили к Чакате, Ральф поговорил с ним о Дафне.
   – Почему она не осталась в Англии насовсем? – сказал Чаката. -Почему вернулась?
   – Наверное, ее, тянуло назад, – сказал Майкл и хихикнул.
   Чаката заговорил о ревматизме. Он проковылял на веранду и крикнул, чтобы принесли выпить. Гости вышли следом, и Ральф увидел сидящего в углу долговязого старика, что-то бормочущего себе под нос.
   Он спросил Чакату:
   – Это не мистер Тейс? Дафна рассказывала мне о мистере Тейсе.
   – Не удался в этом году маис, – сказал Чаката. – Не жилец я на белом свете.
   Майкл отвез Ральфа на кладбище. Жена предупреждала: "Оставь его там ненадолго одного. По-моему, он любил девочку". Майкл уважал деликатную натуру своей жены. Хихикнув, он оставил Ральфа у могилы, объяснив, что у него неотложные дела в деревне и что он вернется за ним.
   – Но вы, – сказал Ральф, – ненадолго?
   – Нет-нет, – сказал Майкл.
   – Тут что-то очень много москитов. У вас бывает малярия?,
   – Нет-нет.
   Он хихикнул и ушел.
   Постояв перед камнем с надписью "Дафна дю Туа. 1922-1950", Ральф стал нетерпеливо расхаживать по кладбищу. Его рассеянный взгляд ухватил надпись: "Дональд Клути". Что-то знакомое, но откуда выплыло это имя – он не мог вспомнить. Возможно, его упоминала Дафна.
   – У-хо-ди, у-хо-ди.
   Птичка сидела как раз за могилой Дафны. Дафна часто ее поминала:
   – Она свистит: "У-хо-ди, у-хо-ди".
   – И что из этого? – спрашивал он, раздражаясь, потому что иногда он с пронзительной ясностью видел в ней самое Глупость.
   Без всякого конкретного повода она то и дело объявляла: "У нас есть птичка, которая свистит: "у-хо-ди", "у-хо-ди"; она навязывала ему эту птичку, словно он орнитолог, а не писатель.
   – У-хо-ди, у-хо-ди,- сказала птичка с той стороны могилы.
   Все шесть недель, что он ездил по сельским районам, он каждый день слышал птичку. Вернуться в столицу и больше не слышать ее голоса было большим облегчением. В клубном уюте все предстало таким образом, что никакой птички никогда и не было.
   Но вот он пошел с губернатором посмотреть раунд гольфа.
   – У-хо-ди, у-хо-ди.
   Он заказал билет на самолет в Англию – к сожалению, только на будущую неделю. В "Уильяме-отеле" он случайно встретил Майкла Касса.
   – Насчет той фермы, – сказал Майкл. – Кто-то еще приценивался. Вам надо побыстрее решать.
   – Я не хочу ее покупать, – сказал Ральф. – Я не хочу здесь оставаться.
   Они сидели на веранде и пили виски с содовой. За москитной сеткой торчала птичка.
   – Вы ее слышите, эту птичку-"уходи"?
   Майкл прилежно вслушался:
   – Нет. Не скажу, что слышу.
   Он хихикнул, и Ральфу захотелось его ударить.
   – Я ее везде слышу, – сказал Ральф. – Она мне не нравится. Поэтому я и уезжаю отсюда.
   – Господи, твоя воля. Вы что, птицами интересуетесь?
   – Нет, не особенно.
 
   – Ральф Мерсер не будет покупать ферму, – сообщил Майкл своей жене вечером.
   – Мне казалось, это решенное дело.
   – Нет, он возвращается домой. К нам уже не приедет. Говорит, ему не нравятся здешние птицы.
   – Надо бы тебе полечиться от этого хихиканья, Майкл. Что, ты говоришь, ему не нравится?
   – Птицы.
   – Птицы? Так он что – орнитолог?
   – Нет, по-моему, католик.
   – Дорогой, я имею в виду специалиста по птицам.
   – А! Нет, он говорит, что не особенно интересуется птицами.
   – Оригинал, – сказала она.
 

1958

 
This file was created
with BookDesigner program
bookdesigner@the-ebook.org
13.10.2008