— Почему тогда ты не уберешься к черту из этой страны, если ты так ее не любишь? — Говоривший был солдатом.
— Поддай ему, парень! — Но моя реплика утонула в ответном шуме толпы и неистовом крике выступающего.
Солдат в ответ тоже закричал и стал проталкиваться вперед, но двое парней в армейских куртках загородили ему дорогу.
Прекрасно, прекрасно, это как раз то, чего я хотел. Солдат старался оттолкнуть тех двоих, но один из них ударил его локтем. Я уже наметил отличный удар кулаком в ухо этому парню, когда в дело вмешался полицейский. Это был профессионал. Не поднимая высоко дубинку, он почти незаметно и без особого напряжения ударил парня в нужное место так, что у парня перехватило дыхание и он перегнулся пополам. Другой отступил в толпу, посылая проклятия.
— Тебе лучше уйти, солдат, — произнес полицейский.
— Я хочу разорвать этого ублюдка. Ты разве не слышал, что он говорил?
— Я слышу их каждый вечер, паренек, — ответил полицейский. — Они чокнутые. Лучше уходи, пусть себе говорят.
— Но не такие же вещи! Полицейский терпеливо улыбнулся:
— Они имеют право свободно говорить. Ты имеешь право их не слушать.
— Я не согласен. Нет у них прав говорить такие вещи. Этот болтун, наверное, слишком труслив, чтобы участвовать в войне, и слишком ленив, чтобы работать. Я должен проучить его.
— Ну-ну! — Полицейский вывел парня из толпы, и я услышал, как он сказал солдату:
— Это как раз то, чего они добиваются. Это сделает из них героев-мучеников, когда газеты раздуют эту историю. Мы знаем, как вести себя с ними, и они у нас под контролем, не волнуйся. Это здесь происходит каждый вечер, и я уже проучил нескольких дубинкой.
Я рассмеялся и повернулся к толпе. Один из парней в армейской куртке все еще ругался, с трудом дыша, другой стоял рядом, придерживая его. Я немного подвинулся таким образом, чтобы лучше разглядеть то, что заметил с самого начала.
У них под куртками было оружие. Пистолеты висели в петле под рукой.
Зеленые карточки, разглагольствующие подонки, толпа послушных, как овцы, людей, а теперь еще и оружие. Все это складывалось вместе, словно карты, выбрасываемые из колоды шулерской рукой. Игра становилась серьезной. Но зачем здесь оружие? Кто, черт возьми, в этой ободранной толпе стоит того, чтобы его нужно было убрать на людном месте, где тебя могут в любую минуту схватить за ношение оружия?
Я выбрался из толпы и прошел к скамейке. На другом ее конце сидел парень с закрытым газетой лицом и посапывал. Прошло минут пятнадцать, и сильный дождь разогнал почти всю толпу, кроме нескольких человек с плакатами против ядерного оружия. Неожиданно небо прояснилось. Парень на другом конце скамейки вдруг вскочил, сорвав газету со своего лица. Затем он несколько раз по-звериному втянул носом воздух, глубоко глотнул и, увидев меня, сорвался с места и поспешил прочь.
Я вынужден был еще посидеть на скамье минут пять, прежде чем встать, так как двое парней в армейских куртках дали этому парню возможность пройти метров тридцать, затем повернулись и последовали за ним. Телохранители. Для этого у них и было оружие.
Может, из-за дождя, может, из-за слов судьи, обрушившихся на меня, может, просто таковым я был, но вдруг у меня возникло сильное желание схватить этого типа в пальто, врезать ему как следует по зубам и посмотреть, на что способны его телохранители. Пусть бы они схватились за свое оружие, тогда я показал бы им, что может профессионал. Для них я был подонком — потому что воевал на войне, ничтожеством — потому что любил свою страну. Я был для них придурком — потому что не считал их вшивую породу высшей.
Этот полицейский с круглым ирландским лицом должен был бы бить их ножом в животы, а не тыкать толстым концом дубинки.
Я подождал, пока они скрылись за завесой дождя, и направился им вслед. Я висел у них на хвосте, когда они спустились в подземку и вышли из нее в Бруклине. Я шел за ними, когда они дошли до Кони-Айленд-авеню, был позади них, когда они свернули с авеню в переулок. И ни разу парни не обратили на меня внимания.
На перекрестке я перешел на противоположную сторону. Один из парней вошел в дверь, а другой остался стоять снаружи, подпирая плечом дверной проем и с беспечным видом вертя в руке брелок. Мне было интересно узнать, что представляют собой люди, собравшиеся править миром. И я решился: пересек улицу и направился прямо к парню. Он настороженно подобрался и подозрительно насупил брови, пытаясь вспомнить, где видел меня прежде. Он собрался было что-то сказать, но я сунул ему под нос зеленую карточку.
Даже не проверив ее, он кивнул на дверь. Я повернул ручку и вошел. Нужно не забыть сказать Пату, что они не так уж и осторожны.
Но как только дверь за мной закрылась, я изменил свое мнение. Автоматически включился свет, на окнах были специальные шторы, а кусок войлока, прибитый к низу двери, не пропускал свет на улицу. Выключатель, вмонтированный в дверной косяк, автоматически включал свет, когда дверь закрывалась, и выключал, стоило двери открыться.
Я оказался в лучах света в прихожей, на меня внимательно смотрела девушка, сидящая за столом. Она нетерпеливо протянула руку за карточкой и тщательно сверила ее с контрольной. Возвращая мне карточку, она обдумывала вопрос.
— Вы от?.. — Она запнулась.
— Филли, — быстро вставил я, надеясь, что ответил удачно. Видимо, я сказал что-то для нее значащее, так как девушка указала мне на дверь, находившуюся за столом, в дальнем углу прихожей.
Девушка нажала кнопку где-то под столешницей. Мне пришлось немного подождать у двери, пока я не услышал зуммер и щелчок замка.
В комнате, где я оказался, находилось двадцать семь человек, я быстро и тщательно всех пересчитал. Все они были очень заняты. Несколько человек, стоя вокруг стола, делали подборку из газетных и журнальных вырезок. В углу комнаты была расположена фотоаппаратура, с помощью которой фотограф снимал эти подборки, разложенные на столе, тут же получая микрофильм. Около карты, висевшей на стене, о чем-то тихо говорила небольшая группа людей, но я не мог расслышать, о чем именно.
Тут я увидел второго парня в армейской куртке. Он держался около человека в пальто, который, видимо, был боссом, проверяющим, как здесь идут дела. Перемещаясь от группы к группе, он делал замечания одним, подбадривал других и хвалил третьих.
Я пробыл в комнате не менее пяти минут, прежде чем люди стали замечать меня. Сначала это были случайные взгляды, затем более пристальные. Но стоило мне посмотреть в сторону смотрящего, как он тут же опускал глаза. Человек в пальто нервно поджал губы и улыбнулся мне.
Я уселся за стол, положил ногу на ногу и закурил, выпуская длинные струи дыма. Курил и наблюдал, стараясь понять, чем они здесь все занимаются. Некоторые из присутствующих были похожи на типичных коммунистов с карикатур. Пока я сидел, вошли еще несколько молодых людей и присоединились к работающим группам, словно только вчера они оставили здесь незавершенную работу. Вскоре и они стали поглядывать на меня, но как только я встречался с ними взглядом, поспешно опускали глаза. Это становилось похожим на игру. И еще я заметил, что тот человек, за работой которого я наблюдал, замечая это, тут же принимал напыщенно-важный вид. Взглядом я перебрал всех и наконец остановился на человеке в пальто, главном здесь, его слово было законом для остальных. Двадцать минут двенадцатого он начал обходить работающие группы, показывая им самое важное из сделанного или подводя какой-то итог.
В конце концов он подошел ко мне, какую-то долю секунды поколебался, затем прошел мимо к следующей группе. Я, как бы подыгрывая ему, тоже направился к одному из столов и уселся на его край, взяв один из лежавших на нем листков. Крашеная блондинка, сидящая за столом, не могла справиться с дрожью в руках.
Тогда я понял, в чем дело. Я читал программу действий на неделю, написанную в форме указаний. Я находился в центре связи с Москвой. Так просто попал в самое сердце и читал один за одним листки указаний. Прочитав, я вернулся на свое место и улыбнулся. И тут же все заулыбались. Парень в армейской куртке с пистолетом под мышкой подошел ко мне и поинтересовался:
— Кофе не желаете? — Он говорил с легким акцентом, но я не уловил, с каким именно.
Я улыбнулся в ответ на его предложение, и он пригласил следовать за ним. За фотоаппаратурой в углу комнаты была дверь, которую я сначала не заметил.
Она вела в небольшой конференц-зал со столом, шестью стульями и объемистой кофеваркой. Когда дверь за мной закрылась, нас в комнате оказалось семь человек, включая двух дам. Парень в куртке достал с полки поднос с чашками и поставил на стол. Во мне боролись два чувства: хотелось рассмеяться или врезать кому-нибудь по физиономии, настолько все были скованны и серьезны для вечернего кофе после рабочего дня.
Чтобы не рассмеяться, я закурил еще одну сигарету “Лаки Страйк”, в то время как все выстроились с чашками в очередь к кофеварке. Я упустил момент и оказался в конце очереди, но это было кстати, так как позволило мне немного успокоиться.
Все исподтишка наблюдали за мной, сдержанно переговариваясь, довольные тем, что я молчу. Было видно, что черный кофе не всем нравится. Они не привыкли к его горьковатому вкусу, но тем не менее пили, стреляя взглядами в мою сторону.
Как мне держаться с ними дальше? Принимают ли они всех людей за таких же дураков, как сами? Когда я наполнил свою чашку кофе, парень в армейской куртке уже стоял за мной. Все, кроме него, затаили дыхание, он же шумно дышал мне в шею. Я положил в кофе побольше сахара и налил молока по своему вкусу. Повернувшись, я поднял чашку и с удовольствием попробовал кофе. Тут же все оживились, и комната наполнилась шумом. Обе женщины подошли, тоже положили сахар и долили молока. Парень в армейской куртке счастливо улыбнулся.
— Очень хорошо, товарищ, что вы здесь, среди нас. К сожалению, мы не имеем возможности быть в надлежащей степени внимательны к вам.
— Конечно, — произнес я свое первое слово. Реакция была такой, словно я сказал что-то магическое.
Человек в пальто тут же подошел ко мне и протянул руку для рукопожатия.
— Я Генри Глэдоу, вы знаете. Разумеется, вы знаете. — Он нервно покашливал и был крайне возбужден. — Мы ожидали вашего прибытия, но не так быстро. Конечно, мы понимаем, что партия работает оперативно, но это почти сказочно. Вы появились с невероятной быстротой. Только сегодня вечером я получил информацию от нашего связного о вашем прибытии. Невероятно.
Так вот почему он был с вооруженными телохранителями. Мой новый приятель получал от кого-то инструкции на площади. Вот почему парни в армейских куртках блокировали солдата на случай, если это помешает передать сообщение.
— ..Рад, что вы проверяете нашу базу, товарищ. — Я оторвался от размышлений и стал вежливо слушать. — Редко выпадает такая честь. Фактически это первый случай. — Он повернулся ко все еще улыбающемуся парню. — Это мой... э-э... партнер по путешествиям, Мартин Ромберг. Очень способный человек. А это мой секретарь, — он указал на девушку в очках с толстыми линзами, которой не было еще и двадцати лет, — Марта Камисоле.
Затем Глэдоу обошел комнату, представляя каждого из присутствующих мне. С каждым я здоровался за руку, пытаясь изображать улыбку, но думаю, что у меня она плохо получалась. Мы выпили еще по чашке кофе и покурили, прежде чем Глэдоу взглянул на часы, и я почувствовал, что у него есть ко мне еще вопросы. Он спросил:
— Вы довольны тем, как работают у нас здесь люди, товарищ? Не хотели бы посмотреть наши документы?
Я нахмурился, чтобы скрыть удивление, но он понял это по-своему. Брови его поползли вверх, он осторожно улыбнулся.
— Нет, товарищ, не письменные документы. Здесь, на базе, у нас есть специалисты, которые держат все документы здесь. — И он постучал пальцем себе по голове.
— Замечательно, — ответил я. — А что случится, если они вдруг заговорят?
Глэдоу был немного озадачен моим вопросом, заставшим его врасплох.
— Очень интересно, товарищ. Да... А кто, собственно, может заставить их говорить? Здесь у нас есть преимущество. В этой стране не применяют силу. Так называемая третья степень допроса забыта. Даже правда теряет свою силу, если сказана под угрозой пытки. Глупцы, полные глупцы, им не хватает ума надлежащим образом править страной. Когда партия придет к власти, все будет иначе, так, товарищ?
— Конечно, все будет совсем по-другому, — ответил я. Глэдоу удовлетворенно закивал головой.
— Может, вы хотите посмотреть что-нибудь специальное? — Он заметно повеселел.
— Нет, не надо. Достаточно того, что я в общем увидел, как вы работаете. — Я поглубже затянулся и выпустил клуб дыма прямо ему в лицо. Он воспринял это как должное.
— Значит, вы укажете в вашем отчете, что у нас все нормально?
— Разумеется, вне всякого сомнения. — Послышался вздох облегчения, и в его взгляде поубавилось страха. Девчушка Камисоле нервно захихикала.
— Тогда позвольте мне повторить еще раз, что мы глубоко ценим ту честь, которой мы удостоены вашим визитом, — сказал Глэдоу. — С тех пор как неожиданно и безвременно наш бывший товарищ ушел из жизни, мы чувствовали себя напряженно. Вы, конечно, понимаете, как мы могли себя чувствовать. Для нас было большим облегчением узнать, что он не был опознан и не установлена его связь с партией. Даже газеты в этой стране глупые.
Я вынужден был опустить глаза, чтобы он не увидел в моем взгляде ненависти. Я готов был убить этого ублюдка, его жизнь висела на волоске, а он даже не подозревал об этом. Я повернул голову и посмотрел на настенные часы. Было около полуночи, я пробыл здесь уже достаточно долго. Поставив пустую чашку на стол, я направился к двери. Они даже не могли приготовить хороший кофе.
Все члены группы уже разошлись, в комнате остался только фотограф, который укладывал микрофильмы в металлическую коробочку, и девчонка, сжигавшая бумаги в специальной корзине. Я не стал присматриваться к их лицам и забивать свою память, слишком много их развелось за последнее время. Глэдоу надеялся, что я пожму ему руку, но я держал руки в карманах.
В это время я услышал, как открылась внешняя дверь и голос девушки за столом в прихожей произнес:
— Проходите прямо сюда.
Я стоял у самой двери комнаты, когда она открылась. Я быстро оглянулся, дабы убедиться, что нахожусь в удобном месте. Все-таки это была база комми, а не клуб девиц в норковых манто и модных шляпках. Вошедшая относилась к тем высоким стройным блондинкам, которые расцветают к тридцати годам. Ее можно было назвать просто красавицей. Но ее тело заставляло тебя, забыв о красоте, подумать о многих других вещах.
Она заулыбалась, увидев Глэдоу, и протянула ему руку. Он замурлыкал от удовольствия, целуя протянутую руку, и произнес:
— Мисс Брайтон, это всегда такое удовольствие — видеть вас. — Он выпрямился, все еще улыбаясь, и добавил:
— Я не ожидал, что вы придете в такой час.
— Я также не ожидала застать вас здесь, Генри. Тем не менее я попыталась использовать этот шанс. Я принесла деньги. — Ее голос был мягким, как бархат.
Она достала конверт из сумочки и передала его Глэдоу.
Только тогда она впервые заметила меня и прищурилась, присматриваясь ко мне. Я улыбнулся ей. Мне было приятно улыбаться миллиону долларов. Этель Брайтон улыбнулась мне в ответ.
Генри Глэдоу вежливо кашлянул и повернулся ко мне.
— Мисс Брайтон одна из тех наших товарищей, кто больше всех добывает для партии денег. Через нее к нам поступили самые крупные вклады.
Он даже не пытался представить ей меня. Кажется, ее это ничуть не удивляло. Они только обменялись взглядами, и на какое-то мгновение хмурая тучка пробежала по ее лицу. Тень парня в армейской куртке на стене позади нее двигалась, совершая какие-то энергичные жесты.
У меня возникло желание познакомиться с Этель поближе. Я решил воспользоваться моментом и своим положением здесь.
— Я еду в верхнюю часть города. Если вы не собираетесь задерживаться, то мы могли бы уйти вместе.
Для женщины, чьи фото регулярно появляются в воскресных газетах, она выглядела не совсем уверенно. Она как-то сникла и посмотрела на Глэдоу, как бы спрашивая разрешения. Очевидно, он разрешил, и она, согласно кивнув, сказала:
— Мой автомобиль... стоит как раз неподалеку. Ни с кем не попрощавшись, я прошел через приемную, раскрыл входную дверь и придержал ее, пропуская Этель Брайтон. Когда она оказалась за порогом, я громко хлопнул дверью. Не ожидая приглашения, я сел за руль автомобиля и протянул к ней руку за ключами. Она опустила их в мою раскрытую ладонь и откинулась на спинку сиденья.
Автомобиль... этот автомобиль был красавец. Седан с открывающимся верхом, сейчас, в темноте, он выглядел почти черным и сверкал огнями улицы, отражающимися на его поверхности и в хроме деталей, как в зеркале.
— Вы из... Нью-Йорка? — поинтересовалась Этель.
— Нет, из Филли, — солгал я.
Я чувствовал, что она нервничает. Вряд ли из-за того, что я сидел за рулем ее машины, поскольку вел аккуратно, со скоростью не более тридцати миль в час, подстраиваясь под зеленую волну светофоров. Я попробовал улыбнуться ей еще раз, и Этель улыбнулась в ответ, теребя пальцами перчатки.
У меня никак не укладывалось в голове: “Этель Брайтон — комми!” Ее папаша дал бы ей по заднице за такие дела, не важно, сколько ей лет. Да, собственно, какого черта, не одна она из тех, у кого есть деньги, цепляются за красный флаг.
— Думаю, не так легко скрывать от всех эти ваши дела, не так ли? — спросил я. Ее руки остановились.
— Конечно, но мне удается.
— Молодец. Вы прекрасно работаете.
— Спасибо.
— Не за что. Для разумных людей это, безусловно, не трудно. Когда вы собираете у людей вклады, разве они не интересуются, на что идут их деньги?
Она опять нахмурилась, немного озадаченная.
— Я обо всем подробно пишу в своих отчетах.
— Да, вы пишете, но все же ответьте на мой вопрос. Мы обязаны все учитывать, ведь ситуации бывают разные.
Я говорил сплошную чушь, но для ее образа мыслей это имело определенный смысл.
— Обычно люди слишком заняты, чтобы слушать мои объяснения, а потом, они могут позволить себе уменьшить часть своей прибыли, облагаемой налогом.
— Какие отзывчивые люди! В этот раз она заулыбалась:
— О да! Это очень приятные люди, и потом, они думают, что жертвуют с целью благотворительности.
— Ох-ох! Ну а если ваш отец узнает, чем вы занимаетесь?
Она отреагировала на мое замечание так, как если бы я ударил ее:
— О пожалуйста, не говорите ему!
— Не волнуйтесь, я же сказал “если”.
Даже в темноте было заметно, как она побледнела.
— Отец никогда... никогда не простит мне. Я думаю... он отправит меня куда-нибудь и полностью лишит наследства. — Она задрожала, а ее руки вновь потянулись к перчаткам. — Но он не узнает, а когда узнает, будет уже слишком поздно.
— Однако тем не менее вы сильно это переживаете.
— Вы бы чувствовали то же самое, если бы... О, я не имела в виду...
Ее волнение вдруг сменилось страхом. Это был не просто страх, а ужас той девочки на мосту.
Я внимательно посмотрел на Этель, и что-то заставило меня произнести:
— Не собираюсь делать вам ничего плохого. Возможно, вы не сможете повторить перед всеми то, что говорите мне. Но я не такой, как остальные, понимаю чужие проблемы, потому что имею кучу собственных.
— Но вы... вы...
— Что я?
— Вы знаете. — Она прикусила губу, искоса посматривая на меня. Я кивнул, словно знал, о чем идет речь. — Вы долго пробудете здесь?
— Возможно. — Я пожал плечами. — А почему вы меня спрашиваете?
Страх снова появился на ее лице.
— Просто спросила. Я ничего не имела в виду. Честно, просто спросила. Я думала... с теми, кто был убит, и все остальное...
Черт возьми, она так говорила со мной, как будто я должен был знать обо всем, что у них здесь происходит. За кого, черт побери, они меня все-таки принимают?
— Я еще побуду здесь, — ответил я.
Мы проехали по мосту и вместе с другими автомашинами направились к ночному Манхэттену. Добравшись до Таймс-сквер, я припарковал машину.
— Прибыл на место, дорогая. Спасибо за компанию. Возможно, я вас еще увижу.
Этель посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. О, что это был за взгляд! Она шумно вздохнула:
— Увидите меня?
— Конечно. Почему нет?
— Но... ведь вы не... я никогда не предполагала...
— Что я могу просто интересоваться женщинами? — закончил я.
— В общем, да.
— Я люблю женщин, милая. Они у меня были и будут. Впервые она улыбнулась простой естественной улыбкой и произнесла:
— Вы немного другой, чем я думала. Действительно. Вы мне нравитесь. Другие агенты были такими официальными, что это просто пугало.
— А я не пугаю вас?
— Вы... могли бы... но не пугаете. Я открыл дверцу:
— Спокойной ночи, Этель.
— Спокойной ночи. — Она проскользнула на сиденье, взялась за руль и завела двигатель.
Я успел послать короткую улыбку, прежде чем она уехала.
«Что за черт! — вертелось у меня в голове. — Что за черт!..»
Что все это значит? Я попал прямо в гнездо к комми, потому что подобрал зеленую карточку, а они даже не высказали ни слова, ни одного слова подозрения! Словно дети, они играли со мной в какую-то игру, расшаркиваясь и раскланиваясь, как перед королем. Ни один из них не поинтересовался моим именем.
Читай газеты. Смотри, что говорят сегодня о красной угрозе, как гибко используют ситуацию. Они действуют очень умно, толковые ребята. А тут вели себя как тупые ослы, по крайней мере по отношению ко мне. Грандиозно. Этот трюк с кофеваркой был просто великолепен.
Я немного прошелся по улице до первого ресторана и заказал себе яичницу с ветчиной. Было около двух часов ночи, когда я добрался до своего дома. Дождь давно прошел, но в воздухе висела сырая пелена, окутывающая здания. Я поднялся к своей квартире и вставил ключ в замочную скважину. Почему-то в этот момент я мысленно вернулся к Глэдоу, стараясь вспомнить все его слова и извлечь из них какой-то смысл. Он говорил о чьей-то смерти. Меня приняли за кого-то, кто был послан к ним. Но чью смерть Глэдоу имел в виду? Помнится, рисунок в газете был приблизительным. Изображенный не был похож на того толстого парня, которого я убрал. Тогда чей же это был портрет? Был убит еще только один человек с зеленой карточкой, тот, которого убил предположительно Ли Демер. Думаю, они приняли меня как его замену. Но кто он был и кем я должен тогда быть?
Есть над чем поломать голову, а я чувствовал, что ужасно устал. Вам не приходилось убить человека, увидеть, как от выражения вашего лица девчонка решается расстаться с жизнью, попасть в самый центр организации комми... и все это в течение двух дней без нормального сна и отдыха. Это очень тяжело.
Я бухнулся в кресло и принялся курить одну сигарету за другой. Телефонный звонок отвлек меня от раздумий.
Я с трудом нашел в себе силы, чтобы поднять трубку и ответить.
Звонил Пат. Он прокричал в трубку несколько фраз, прежде чем я ответил ему.
— Что, слишком поздно для тебя, Майк? Четыре часа утра. Ты только встал или собираешься ложиться? — Ни то и ни другое, я работаю.
— В такой час?
— Начиная с шести вечера.
— Как отпуск?
— Я его отменил.
— Действительно? Не нашел в себе сил оставить город? Кстати, тебе больше не удалось найти зеленые карточки?
Мои ладони вдруг стали влажными.
— Нет.
— — А ты еще проявляешь к ним интерес?
— Кончай ломать комедию, Пат. Куда ты клонишь? Не слишком подходящее время для намеков.
— Давай быстро ко мне, Майк. Так быстро, как только можешь.
Оцепенение мгновенно спало с меня.
— Хорошо, Пат, дай мне пятнадцать минут. — Я положил трубку и надел плащ.
Проще было поймать такси, чем выводить свою машину из гаража. Я похлопал водителя по плечу и назвал ему адрес Пата, а сам позволил себе расслабиться на заднем сиденье, пока наш автомобиль пробирался по городу. Мы уложились как раз в пятнадцать минут, и я хорошо заплатил таксисту. Прежде чем войти в подъезд, я взглянул на небо. Облака исчезли, и на небе сверкали звезды. Может, сегодня будет хорошая погода, простой прекрасный день без всяких приключений, без притворства и игры. Может быть. Я нажал кнопку звонка квартиры Пата на щитке домофона, и дверь тут же открылась.
Он поджидал меня в коридоре возле лифта.
— Поддай ему, парень! — Но моя реплика утонула в ответном шуме толпы и неистовом крике выступающего.
Солдат в ответ тоже закричал и стал проталкиваться вперед, но двое парней в армейских куртках загородили ему дорогу.
Прекрасно, прекрасно, это как раз то, чего я хотел. Солдат старался оттолкнуть тех двоих, но один из них ударил его локтем. Я уже наметил отличный удар кулаком в ухо этому парню, когда в дело вмешался полицейский. Это был профессионал. Не поднимая высоко дубинку, он почти незаметно и без особого напряжения ударил парня в нужное место так, что у парня перехватило дыхание и он перегнулся пополам. Другой отступил в толпу, посылая проклятия.
— Тебе лучше уйти, солдат, — произнес полицейский.
— Я хочу разорвать этого ублюдка. Ты разве не слышал, что он говорил?
— Я слышу их каждый вечер, паренек, — ответил полицейский. — Они чокнутые. Лучше уходи, пусть себе говорят.
— Но не такие же вещи! Полицейский терпеливо улыбнулся:
— Они имеют право свободно говорить. Ты имеешь право их не слушать.
— Я не согласен. Нет у них прав говорить такие вещи. Этот болтун, наверное, слишком труслив, чтобы участвовать в войне, и слишком ленив, чтобы работать. Я должен проучить его.
— Ну-ну! — Полицейский вывел парня из толпы, и я услышал, как он сказал солдату:
— Это как раз то, чего они добиваются. Это сделает из них героев-мучеников, когда газеты раздуют эту историю. Мы знаем, как вести себя с ними, и они у нас под контролем, не волнуйся. Это здесь происходит каждый вечер, и я уже проучил нескольких дубинкой.
Я рассмеялся и повернулся к толпе. Один из парней в армейской куртке все еще ругался, с трудом дыша, другой стоял рядом, придерживая его. Я немного подвинулся таким образом, чтобы лучше разглядеть то, что заметил с самого начала.
У них под куртками было оружие. Пистолеты висели в петле под рукой.
Зеленые карточки, разглагольствующие подонки, толпа послушных, как овцы, людей, а теперь еще и оружие. Все это складывалось вместе, словно карты, выбрасываемые из колоды шулерской рукой. Игра становилась серьезной. Но зачем здесь оружие? Кто, черт возьми, в этой ободранной толпе стоит того, чтобы его нужно было убрать на людном месте, где тебя могут в любую минуту схватить за ношение оружия?
Я выбрался из толпы и прошел к скамейке. На другом ее конце сидел парень с закрытым газетой лицом и посапывал. Прошло минут пятнадцать, и сильный дождь разогнал почти всю толпу, кроме нескольких человек с плакатами против ядерного оружия. Неожиданно небо прояснилось. Парень на другом конце скамейки вдруг вскочил, сорвав газету со своего лица. Затем он несколько раз по-звериному втянул носом воздух, глубоко глотнул и, увидев меня, сорвался с места и поспешил прочь.
Я вынужден был еще посидеть на скамье минут пять, прежде чем встать, так как двое парней в армейских куртках дали этому парню возможность пройти метров тридцать, затем повернулись и последовали за ним. Телохранители. Для этого у них и было оружие.
Может, из-за дождя, может, из-за слов судьи, обрушившихся на меня, может, просто таковым я был, но вдруг у меня возникло сильное желание схватить этого типа в пальто, врезать ему как следует по зубам и посмотреть, на что способны его телохранители. Пусть бы они схватились за свое оружие, тогда я показал бы им, что может профессионал. Для них я был подонком — потому что воевал на войне, ничтожеством — потому что любил свою страну. Я был для них придурком — потому что не считал их вшивую породу высшей.
Этот полицейский с круглым ирландским лицом должен был бы бить их ножом в животы, а не тыкать толстым концом дубинки.
Я подождал, пока они скрылись за завесой дождя, и направился им вслед. Я висел у них на хвосте, когда они спустились в подземку и вышли из нее в Бруклине. Я шел за ними, когда они дошли до Кони-Айленд-авеню, был позади них, когда они свернули с авеню в переулок. И ни разу парни не обратили на меня внимания.
На перекрестке я перешел на противоположную сторону. Один из парней вошел в дверь, а другой остался стоять снаружи, подпирая плечом дверной проем и с беспечным видом вертя в руке брелок. Мне было интересно узнать, что представляют собой люди, собравшиеся править миром. И я решился: пересек улицу и направился прямо к парню. Он настороженно подобрался и подозрительно насупил брови, пытаясь вспомнить, где видел меня прежде. Он собрался было что-то сказать, но я сунул ему под нос зеленую карточку.
Даже не проверив ее, он кивнул на дверь. Я повернул ручку и вошел. Нужно не забыть сказать Пату, что они не так уж и осторожны.
Но как только дверь за мной закрылась, я изменил свое мнение. Автоматически включился свет, на окнах были специальные шторы, а кусок войлока, прибитый к низу двери, не пропускал свет на улицу. Выключатель, вмонтированный в дверной косяк, автоматически включал свет, когда дверь закрывалась, и выключал, стоило двери открыться.
Я оказался в лучах света в прихожей, на меня внимательно смотрела девушка, сидящая за столом. Она нетерпеливо протянула руку за карточкой и тщательно сверила ее с контрольной. Возвращая мне карточку, она обдумывала вопрос.
— Вы от?.. — Она запнулась.
— Филли, — быстро вставил я, надеясь, что ответил удачно. Видимо, я сказал что-то для нее значащее, так как девушка указала мне на дверь, находившуюся за столом, в дальнем углу прихожей.
Девушка нажала кнопку где-то под столешницей. Мне пришлось немного подождать у двери, пока я не услышал зуммер и щелчок замка.
В комнате, где я оказался, находилось двадцать семь человек, я быстро и тщательно всех пересчитал. Все они были очень заняты. Несколько человек, стоя вокруг стола, делали подборку из газетных и журнальных вырезок. В углу комнаты была расположена фотоаппаратура, с помощью которой фотограф снимал эти подборки, разложенные на столе, тут же получая микрофильм. Около карты, висевшей на стене, о чем-то тихо говорила небольшая группа людей, но я не мог расслышать, о чем именно.
Тут я увидел второго парня в армейской куртке. Он держался около человека в пальто, который, видимо, был боссом, проверяющим, как здесь идут дела. Перемещаясь от группы к группе, он делал замечания одним, подбадривал других и хвалил третьих.
Я пробыл в комнате не менее пяти минут, прежде чем люди стали замечать меня. Сначала это были случайные взгляды, затем более пристальные. Но стоило мне посмотреть в сторону смотрящего, как он тут же опускал глаза. Человек в пальто нервно поджал губы и улыбнулся мне.
Я уселся за стол, положил ногу на ногу и закурил, выпуская длинные струи дыма. Курил и наблюдал, стараясь понять, чем они здесь все занимаются. Некоторые из присутствующих были похожи на типичных коммунистов с карикатур. Пока я сидел, вошли еще несколько молодых людей и присоединились к работающим группам, словно только вчера они оставили здесь незавершенную работу. Вскоре и они стали поглядывать на меня, но как только я встречался с ними взглядом, поспешно опускали глаза. Это становилось похожим на игру. И еще я заметил, что тот человек, за работой которого я наблюдал, замечая это, тут же принимал напыщенно-важный вид. Взглядом я перебрал всех и наконец остановился на человеке в пальто, главном здесь, его слово было законом для остальных. Двадцать минут двенадцатого он начал обходить работающие группы, показывая им самое важное из сделанного или подводя какой-то итог.
В конце концов он подошел ко мне, какую-то долю секунды поколебался, затем прошел мимо к следующей группе. Я, как бы подыгрывая ему, тоже направился к одному из столов и уселся на его край, взяв один из лежавших на нем листков. Крашеная блондинка, сидящая за столом, не могла справиться с дрожью в руках.
Тогда я понял, в чем дело. Я читал программу действий на неделю, написанную в форме указаний. Я находился в центре связи с Москвой. Так просто попал в самое сердце и читал один за одним листки указаний. Прочитав, я вернулся на свое место и улыбнулся. И тут же все заулыбались. Парень в армейской куртке с пистолетом под мышкой подошел ко мне и поинтересовался:
— Кофе не желаете? — Он говорил с легким акцентом, но я не уловил, с каким именно.
Я улыбнулся в ответ на его предложение, и он пригласил следовать за ним. За фотоаппаратурой в углу комнаты была дверь, которую я сначала не заметил.
Она вела в небольшой конференц-зал со столом, шестью стульями и объемистой кофеваркой. Когда дверь за мной закрылась, нас в комнате оказалось семь человек, включая двух дам. Парень в куртке достал с полки поднос с чашками и поставил на стол. Во мне боролись два чувства: хотелось рассмеяться или врезать кому-нибудь по физиономии, настолько все были скованны и серьезны для вечернего кофе после рабочего дня.
Чтобы не рассмеяться, я закурил еще одну сигарету “Лаки Страйк”, в то время как все выстроились с чашками в очередь к кофеварке. Я упустил момент и оказался в конце очереди, но это было кстати, так как позволило мне немного успокоиться.
Все исподтишка наблюдали за мной, сдержанно переговариваясь, довольные тем, что я молчу. Было видно, что черный кофе не всем нравится. Они не привыкли к его горьковатому вкусу, но тем не менее пили, стреляя взглядами в мою сторону.
Как мне держаться с ними дальше? Принимают ли они всех людей за таких же дураков, как сами? Когда я наполнил свою чашку кофе, парень в армейской куртке уже стоял за мной. Все, кроме него, затаили дыхание, он же шумно дышал мне в шею. Я положил в кофе побольше сахара и налил молока по своему вкусу. Повернувшись, я поднял чашку и с удовольствием попробовал кофе. Тут же все оживились, и комната наполнилась шумом. Обе женщины подошли, тоже положили сахар и долили молока. Парень в армейской куртке счастливо улыбнулся.
— Очень хорошо, товарищ, что вы здесь, среди нас. К сожалению, мы не имеем возможности быть в надлежащей степени внимательны к вам.
— Конечно, — произнес я свое первое слово. Реакция была такой, словно я сказал что-то магическое.
Человек в пальто тут же подошел ко мне и протянул руку для рукопожатия.
— Я Генри Глэдоу, вы знаете. Разумеется, вы знаете. — Он нервно покашливал и был крайне возбужден. — Мы ожидали вашего прибытия, но не так быстро. Конечно, мы понимаем, что партия работает оперативно, но это почти сказочно. Вы появились с невероятной быстротой. Только сегодня вечером я получил информацию от нашего связного о вашем прибытии. Невероятно.
Так вот почему он был с вооруженными телохранителями. Мой новый приятель получал от кого-то инструкции на площади. Вот почему парни в армейских куртках блокировали солдата на случай, если это помешает передать сообщение.
— ..Рад, что вы проверяете нашу базу, товарищ. — Я оторвался от размышлений и стал вежливо слушать. — Редко выпадает такая честь. Фактически это первый случай. — Он повернулся ко все еще улыбающемуся парню. — Это мой... э-э... партнер по путешествиям, Мартин Ромберг. Очень способный человек. А это мой секретарь, — он указал на девушку в очках с толстыми линзами, которой не было еще и двадцати лет, — Марта Камисоле.
Затем Глэдоу обошел комнату, представляя каждого из присутствующих мне. С каждым я здоровался за руку, пытаясь изображать улыбку, но думаю, что у меня она плохо получалась. Мы выпили еще по чашке кофе и покурили, прежде чем Глэдоу взглянул на часы, и я почувствовал, что у него есть ко мне еще вопросы. Он спросил:
— Вы довольны тем, как работают у нас здесь люди, товарищ? Не хотели бы посмотреть наши документы?
Я нахмурился, чтобы скрыть удивление, но он понял это по-своему. Брови его поползли вверх, он осторожно улыбнулся.
— Нет, товарищ, не письменные документы. Здесь, на базе, у нас есть специалисты, которые держат все документы здесь. — И он постучал пальцем себе по голове.
— Замечательно, — ответил я. — А что случится, если они вдруг заговорят?
Глэдоу был немного озадачен моим вопросом, заставшим его врасплох.
— Очень интересно, товарищ. Да... А кто, собственно, может заставить их говорить? Здесь у нас есть преимущество. В этой стране не применяют силу. Так называемая третья степень допроса забыта. Даже правда теряет свою силу, если сказана под угрозой пытки. Глупцы, полные глупцы, им не хватает ума надлежащим образом править страной. Когда партия придет к власти, все будет иначе, так, товарищ?
— Конечно, все будет совсем по-другому, — ответил я. Глэдоу удовлетворенно закивал головой.
— Может, вы хотите посмотреть что-нибудь специальное? — Он заметно повеселел.
— Нет, не надо. Достаточно того, что я в общем увидел, как вы работаете. — Я поглубже затянулся и выпустил клуб дыма прямо ему в лицо. Он воспринял это как должное.
— Значит, вы укажете в вашем отчете, что у нас все нормально?
— Разумеется, вне всякого сомнения. — Послышался вздох облегчения, и в его взгляде поубавилось страха. Девчушка Камисоле нервно захихикала.
— Тогда позвольте мне повторить еще раз, что мы глубоко ценим ту честь, которой мы удостоены вашим визитом, — сказал Глэдоу. — С тех пор как неожиданно и безвременно наш бывший товарищ ушел из жизни, мы чувствовали себя напряженно. Вы, конечно, понимаете, как мы могли себя чувствовать. Для нас было большим облегчением узнать, что он не был опознан и не установлена его связь с партией. Даже газеты в этой стране глупые.
Я вынужден был опустить глаза, чтобы он не увидел в моем взгляде ненависти. Я готов был убить этого ублюдка, его жизнь висела на волоске, а он даже не подозревал об этом. Я повернул голову и посмотрел на настенные часы. Было около полуночи, я пробыл здесь уже достаточно долго. Поставив пустую чашку на стол, я направился к двери. Они даже не могли приготовить хороший кофе.
Все члены группы уже разошлись, в комнате остался только фотограф, который укладывал микрофильмы в металлическую коробочку, и девчонка, сжигавшая бумаги в специальной корзине. Я не стал присматриваться к их лицам и забивать свою память, слишком много их развелось за последнее время. Глэдоу надеялся, что я пожму ему руку, но я держал руки в карманах.
В это время я услышал, как открылась внешняя дверь и голос девушки за столом в прихожей произнес:
— Проходите прямо сюда.
Я стоял у самой двери комнаты, когда она открылась. Я быстро оглянулся, дабы убедиться, что нахожусь в удобном месте. Все-таки это была база комми, а не клуб девиц в норковых манто и модных шляпках. Вошедшая относилась к тем высоким стройным блондинкам, которые расцветают к тридцати годам. Ее можно было назвать просто красавицей. Но ее тело заставляло тебя, забыв о красоте, подумать о многих других вещах.
Она заулыбалась, увидев Глэдоу, и протянула ему руку. Он замурлыкал от удовольствия, целуя протянутую руку, и произнес:
— Мисс Брайтон, это всегда такое удовольствие — видеть вас. — Он выпрямился, все еще улыбаясь, и добавил:
— Я не ожидал, что вы придете в такой час.
— Я также не ожидала застать вас здесь, Генри. Тем не менее я попыталась использовать этот шанс. Я принесла деньги. — Ее голос был мягким, как бархат.
Она достала конверт из сумочки и передала его Глэдоу.
Только тогда она впервые заметила меня и прищурилась, присматриваясь ко мне. Я улыбнулся ей. Мне было приятно улыбаться миллиону долларов. Этель Брайтон улыбнулась мне в ответ.
Генри Глэдоу вежливо кашлянул и повернулся ко мне.
— Мисс Брайтон одна из тех наших товарищей, кто больше всех добывает для партии денег. Через нее к нам поступили самые крупные вклады.
Он даже не пытался представить ей меня. Кажется, ее это ничуть не удивляло. Они только обменялись взглядами, и на какое-то мгновение хмурая тучка пробежала по ее лицу. Тень парня в армейской куртке на стене позади нее двигалась, совершая какие-то энергичные жесты.
У меня возникло желание познакомиться с Этель поближе. Я решил воспользоваться моментом и своим положением здесь.
— Я еду в верхнюю часть города. Если вы не собираетесь задерживаться, то мы могли бы уйти вместе.
Для женщины, чьи фото регулярно появляются в воскресных газетах, она выглядела не совсем уверенно. Она как-то сникла и посмотрела на Глэдоу, как бы спрашивая разрешения. Очевидно, он разрешил, и она, согласно кивнув, сказала:
— Мой автомобиль... стоит как раз неподалеку. Ни с кем не попрощавшись, я прошел через приемную, раскрыл входную дверь и придержал ее, пропуская Этель Брайтон. Когда она оказалась за порогом, я громко хлопнул дверью. Не ожидая приглашения, я сел за руль автомобиля и протянул к ней руку за ключами. Она опустила их в мою раскрытую ладонь и откинулась на спинку сиденья.
Автомобиль... этот автомобиль был красавец. Седан с открывающимся верхом, сейчас, в темноте, он выглядел почти черным и сверкал огнями улицы, отражающимися на его поверхности и в хроме деталей, как в зеркале.
— Вы из... Нью-Йорка? — поинтересовалась Этель.
— Нет, из Филли, — солгал я.
Я чувствовал, что она нервничает. Вряд ли из-за того, что я сидел за рулем ее машины, поскольку вел аккуратно, со скоростью не более тридцати миль в час, подстраиваясь под зеленую волну светофоров. Я попробовал улыбнуться ей еще раз, и Этель улыбнулась в ответ, теребя пальцами перчатки.
У меня никак не укладывалось в голове: “Этель Брайтон — комми!” Ее папаша дал бы ей по заднице за такие дела, не важно, сколько ей лет. Да, собственно, какого черта, не одна она из тех, у кого есть деньги, цепляются за красный флаг.
— Думаю, не так легко скрывать от всех эти ваши дела, не так ли? — спросил я. Ее руки остановились.
— Конечно, но мне удается.
— Молодец. Вы прекрасно работаете.
— Спасибо.
— Не за что. Для разумных людей это, безусловно, не трудно. Когда вы собираете у людей вклады, разве они не интересуются, на что идут их деньги?
Она опять нахмурилась, немного озадаченная.
— Я обо всем подробно пишу в своих отчетах.
— Да, вы пишете, но все же ответьте на мой вопрос. Мы обязаны все учитывать, ведь ситуации бывают разные.
Я говорил сплошную чушь, но для ее образа мыслей это имело определенный смысл.
— Обычно люди слишком заняты, чтобы слушать мои объяснения, а потом, они могут позволить себе уменьшить часть своей прибыли, облагаемой налогом.
— Какие отзывчивые люди! В этот раз она заулыбалась:
— О да! Это очень приятные люди, и потом, они думают, что жертвуют с целью благотворительности.
— Ох-ох! Ну а если ваш отец узнает, чем вы занимаетесь?
Она отреагировала на мое замечание так, как если бы я ударил ее:
— О пожалуйста, не говорите ему!
— Не волнуйтесь, я же сказал “если”.
Даже в темноте было заметно, как она побледнела.
— Отец никогда... никогда не простит мне. Я думаю... он отправит меня куда-нибудь и полностью лишит наследства. — Она задрожала, а ее руки вновь потянулись к перчаткам. — Но он не узнает, а когда узнает, будет уже слишком поздно.
— Однако тем не менее вы сильно это переживаете.
— Вы бы чувствовали то же самое, если бы... О, я не имела в виду...
Ее волнение вдруг сменилось страхом. Это был не просто страх, а ужас той девочки на мосту.
Я внимательно посмотрел на Этель, и что-то заставило меня произнести:
— Не собираюсь делать вам ничего плохого. Возможно, вы не сможете повторить перед всеми то, что говорите мне. Но я не такой, как остальные, понимаю чужие проблемы, потому что имею кучу собственных.
— Но вы... вы...
— Что я?
— Вы знаете. — Она прикусила губу, искоса посматривая на меня. Я кивнул, словно знал, о чем идет речь. — Вы долго пробудете здесь?
— Возможно. — Я пожал плечами. — А почему вы меня спрашиваете?
Страх снова появился на ее лице.
— Просто спросила. Я ничего не имела в виду. Честно, просто спросила. Я думала... с теми, кто был убит, и все остальное...
Черт возьми, она так говорила со мной, как будто я должен был знать обо всем, что у них здесь происходит. За кого, черт побери, они меня все-таки принимают?
— Я еще побуду здесь, — ответил я.
Мы проехали по мосту и вместе с другими автомашинами направились к ночному Манхэттену. Добравшись до Таймс-сквер, я припарковал машину.
— Прибыл на место, дорогая. Спасибо за компанию. Возможно, я вас еще увижу.
Этель посмотрела на меня широко раскрытыми глазами. О, что это был за взгляд! Она шумно вздохнула:
— Увидите меня?
— Конечно. Почему нет?
— Но... ведь вы не... я никогда не предполагала...
— Что я могу просто интересоваться женщинами? — закончил я.
— В общем, да.
— Я люблю женщин, милая. Они у меня были и будут. Впервые она улыбнулась простой естественной улыбкой и произнесла:
— Вы немного другой, чем я думала. Действительно. Вы мне нравитесь. Другие агенты были такими официальными, что это просто пугало.
— А я не пугаю вас?
— Вы... могли бы... но не пугаете. Я открыл дверцу:
— Спокойной ночи, Этель.
— Спокойной ночи. — Она проскользнула на сиденье, взялась за руль и завела двигатель.
Я успел послать короткую улыбку, прежде чем она уехала.
«Что за черт! — вертелось у меня в голове. — Что за черт!..»
Что все это значит? Я попал прямо в гнездо к комми, потому что подобрал зеленую карточку, а они даже не высказали ни слова, ни одного слова подозрения! Словно дети, они играли со мной в какую-то игру, расшаркиваясь и раскланиваясь, как перед королем. Ни один из них не поинтересовался моим именем.
Читай газеты. Смотри, что говорят сегодня о красной угрозе, как гибко используют ситуацию. Они действуют очень умно, толковые ребята. А тут вели себя как тупые ослы, по крайней мере по отношению ко мне. Грандиозно. Этот трюк с кофеваркой был просто великолепен.
Я немного прошелся по улице до первого ресторана и заказал себе яичницу с ветчиной. Было около двух часов ночи, когда я добрался до своего дома. Дождь давно прошел, но в воздухе висела сырая пелена, окутывающая здания. Я поднялся к своей квартире и вставил ключ в замочную скважину. Почему-то в этот момент я мысленно вернулся к Глэдоу, стараясь вспомнить все его слова и извлечь из них какой-то смысл. Он говорил о чьей-то смерти. Меня приняли за кого-то, кто был послан к ним. Но чью смерть Глэдоу имел в виду? Помнится, рисунок в газете был приблизительным. Изображенный не был похож на того толстого парня, которого я убрал. Тогда чей же это был портрет? Был убит еще только один человек с зеленой карточкой, тот, которого убил предположительно Ли Демер. Думаю, они приняли меня как его замену. Но кто он был и кем я должен тогда быть?
Есть над чем поломать голову, а я чувствовал, что ужасно устал. Вам не приходилось убить человека, увидеть, как от выражения вашего лица девчонка решается расстаться с жизнью, попасть в самый центр организации комми... и все это в течение двух дней без нормального сна и отдыха. Это очень тяжело.
Я бухнулся в кресло и принялся курить одну сигарету за другой. Телефонный звонок отвлек меня от раздумий.
Я с трудом нашел в себе силы, чтобы поднять трубку и ответить.
Звонил Пат. Он прокричал в трубку несколько фраз, прежде чем я ответил ему.
— Что, слишком поздно для тебя, Майк? Четыре часа утра. Ты только встал или собираешься ложиться? — Ни то и ни другое, я работаю.
— В такой час?
— Начиная с шести вечера.
— Как отпуск?
— Я его отменил.
— Действительно? Не нашел в себе сил оставить город? Кстати, тебе больше не удалось найти зеленые карточки?
Мои ладони вдруг стали влажными.
— Нет.
— — А ты еще проявляешь к ним интерес?
— Кончай ломать комедию, Пат. Куда ты клонишь? Не слишком подходящее время для намеков.
— Давай быстро ко мне, Майк. Так быстро, как только можешь.
Оцепенение мгновенно спало с меня.
— Хорошо, Пат, дай мне пятнадцать минут. — Я положил трубку и надел плащ.
Проще было поймать такси, чем выводить свою машину из гаража. Я похлопал водителя по плечу и назвал ему адрес Пата, а сам позволил себе расслабиться на заднем сиденье, пока наш автомобиль пробирался по городу. Мы уложились как раз в пятнадцать минут, и я хорошо заплатил таксисту. Прежде чем войти в подъезд, я взглянул на небо. Облака исчезли, и на небе сверкали звезды. Может, сегодня будет хорошая погода, простой прекрасный день без всяких приключений, без притворства и игры. Может быть. Я нажал кнопку звонка квартиры Пата на щитке домофона, и дверь тут же открылась.
Он поджидал меня в коридоре возле лифта.