Спинрад Норман Ричард. И вспыхнет огонь...

   - С изображением атомного облака и призывом "Сделай!"?
   Заместитель министра кивнул.
   - Ни вы, ни я не знаем, с чего все началось: то ли Национальный Совет Безопасности решил использовать психопатическое увлечение "Всадниками" для воздействия на общественное мнение, то ли "Четыре всадника" вообще его креатура, да это сейчас и не важно, потому что цель достигнута - вызванной "Всадниками" истерии поддались те самые слои населения, которые раньше наиболее решительно выступали против применения ядерного оружия, то есть хиппи, студенты, молодежь призывного возраста. Демонстрации протеста против войны и против применения ядерного оружия почти прекратились. Нужно совсем немного, чтобы шестьдесят пять процентов сторонников стали реальностью. Есть мнение - кажется, высказал его президент, - что еще одно выступление "Четырех всадников" - и цифра эта будет даже перекрыта.
   - Значит, за всем этим стоит президент?
   - Кто, кроме президента, имеет право санкционировать сброс атомной бомбы, подумайте сами, - ответил заместитель министра. - Мы дали разрешение передавать концерт "Всадников" из долины Юкка прямо в эфир. Расходы оплачивает крупный военный концерн, чрезвычайно заинтересованный в получении оборонных заказов. Мы дали разрешение допустить на представление зрителей. И конечно, за всем этим стоит президент, иначе и быть не может.
   - И представление завершится взрывом атомной бомбы?
   - Совершенно верно.
   - Видел я как-то этих самых "Всадников", - сказал я, - вместе с моими ребятами, они как раз смотрели телевизор. Чертовски странное чувство... я все время ждал, что вот-вот зазвонит красный телефон. И мне хотелось, чтобы он зазвонил.
   - Да, примерно такое же ощущение было и у меня, - сказал заместитель министра. - Иногда мне кажется, что те, чьей волей все это вершится, сами стали жертвами истерии... что теперь "Всадники" направляют действия людей, которые раньше пользовались для своих целей ими... круг замкнулся... Но я что-то за последнее время устал. Мы все так устали от этой войны. Разделаться бы с ней поскорее.
   - Да, все мы хотим разделаться с ней любыми средствами, - согласился я.
   60 минут до часа "ч"...
   Я получил приказ: весь экипаж подводной лодки "Бэкфиш" должен смотреть четвертое выступление "Четырех всадников". На первый взгляд приказ мог показаться странным - зачем всему личному составу подводного флота, оснащенного ядерными ракетами "Поларис", смотреть какую-то передачу по телевизору, однако если вдуматься, то станет ясно, что приказ продиктован заботой о моральном состоянии в войсках.
   Служба на ядерных подводных лодках - дело нелегкое, не всякие нервы ее выдержат. Почти все свое время мы тратим на то, чтобы достичь вершин искусства, которое нам никогда нельзя будет применить. Накопление ядерного потенциала - разумная политика, она сдерживает агрессивные устремления, но на людях в ядерных войсках сказывается огромным напряжением, которое в прошлом усугублялось еще и тем, что возложенная на нас миссия не вызывала сочувствия среди наших соотечественников.
   Поэтому установление более благожелательного отношения к нам в стране, которое все связывают с выступлением "Четырех всадников", сделало этих музыкантов чуть ли не кумирами ядерного подводного флота. Когда они поют, нам кажется, что они поют прежде всего для нас, что они обращаются непосредственно к нам.
   Я решил смотреть передачу в пункте управления ракетами, где боевая команда должна быть готова в любую минуту дня и ночи выпустить по приказу "Поларисы". С ребятами, дежурящими здесь, у меня крепкая, нерасторжимая связь, какой я не чувствую с другими членами моего экипажа. Возле пульта мы не капитан и его подчиненные, нет, здесь мы - голова и руки. И если придет приказ, он будет исполнен моей волей и их повиновением. В такую минуту легче, когда ты не один...
   Все смотрят на экран телевизора, который установлен над главным пультом управления.
   На экране - крутящаяся смерчем спираль, химически желтая на химически голубом фоне. Ползет вязкое, глухое гудение - по-моему, ситар и какой-то электронный инструмент, и мне кажется, что это гудит моя голова: спираль врезается в сетчатку, глазам больно, но нет на свете силы, которая заставила бы меня отвести их.
   Голос произносит медленно и торжественно:
   - Пусть свершится все...
   Другой подхватывает:
   - Пусть сейчас свершится.
   - Все... сейчас... все... сейчас... все... сейчас...
   В голове у меня гулко отдается "все-сейчас", "все-сейчас", "все-сейчас", экран начинает пульсировать разными цветами: "все" вспыхивает желтый вихрь спирали на голубом фоне, "сейчас" - зеленый вихрь на красном... "все-сейчас-все-сейчас-все-сейчас-все-сейчас..."
   "Сейчас" - это экран, "все" - это я... Как странно, словно я бьюсь о невидимую стену, которая стоит между мной и экраном, и мозг мой сжимает стальной обруч, а я пытаюсь этот обруч сорвать... Сорвать? Зачем мне его срывать?
   Экран пульсирует быстрее, быстрее, между "все" и "сейчас" уже давно нет паузы, они слились, глаз не может вынести безостановочное мелькание, изображение не успевает стереться с сетчатки, на него сразу же накладывается другое, третье, четвертое... нет, так нельзя, голова моя сейчас расколется...
   Пение и музыка обрываются, перед нами на фоне чистого голубого неба "Четыре всадника" в своих черных одеждах, и одинокий голос умиротворенно вздыхает:
   - Свершилось...
   Теперь камера находится прямо над "Всадниками", которые стоят на каком-то круглом помосте. Она медленно и плавно поворачивается вверх и в сторону, и я вижу, что этот помост устроен на самом верху высокой башни, а вокруг башни - тысячи, десятки тысяч людей, они сидят прямо на песке, который тянется до самого горизонта.
   - И я, и ты, и он...
   Да, я тоже один из этой толпы, она струится с экрана и обволакивает меня, она тает и течет, как нагретый пластик.
   - Мы все...
   Удивительное, несказанное ощущение! Музыка все быстрее, все экстатичнее, все исступленнее. Наш "Бэкфиш" - неужели он еще существует? Толпа медленно раскачивается вокруг меня, расстояние, отделяющее нас, исчезло, я с ними, там, они со мною, здесь мы - одно существо;
   - Мы все... мы вместе... это чудо совершили!
   45 минут до часа "ч"...
   Мы с Джереми сидели, глядя на экран, забыв и друг о друге, и обо всем на свете. Хоть вахты у нас короткие, но, когда ты находишься здесь, в бункере, под многотонной толщей бетона, один на один со своим напарником, и у вас нет другого дела, как думать невеселые думы да действовать друг другу на нервы, на душе у тебя порой становится на редкость погано. Нас считают самыми уравновешенными людьми на свете, во всяком случае так нам говорят, и так оно, наверное, и есть, потому что мир пока еще не полетел в тартарары. Ведь так мало нужно - вдруг на ребят, дежурящих за пультами "минитменов", что-то одновременно накатило, они повернули свои ключи в стартовых замках, нажали кнопки и - готово, третья мировая война началась!
   Скверная эта мысль, не должна она приходить нам в голову, иначе я начну следить за Джереми, Джереми начнет следить за мной, это превратится в навязчивую идею, в манию... Впрочем, опасаться нечего, мы слишком уравновешенны и слишком остро сознаем лежащую на нас ответственность. Пока мы помним, что нам и положено испытывать в бункере что-то вроде легкого страха, все в порядке.
   Тем не менее хорошо, что здесь есть телевизор. Он не дает нам забыть о внешнем мире, он все время напоминает, что этот мир существует, иначе слишком уж легко поверить, будто этот наш бункер - единственный реально существующий мир, а происходящее там, наверху, лишь пустяки, о которых не стоит даже и думать. Ох, плохо, когда тебе в голову приходят подобные мысли!
   "Четыре всадника"... они помогают нам с ними справиться. Человек не может выносить такое напряжение бесконечно, иногда хочется плюнуть на долг, ответственность и прочие вколоченные в нас понятия и разом со всем покончить. А "Всадники" для нас - разрядка, с ними напряжение снимается безболезненно и не причиняя никому вреда, ты просто позволяешь волне нахлынуть на тебя и потом незаметно схлынуть... По-моему, эти ребята сумасшедшие, в них - то самое безумие, которое мы должны всеми силами душить в себе здесь, под землей. Отдаться этому безумию до конца, пока слушаешь "Всадников", - вернейшая гарантия, что потом ты не выпустишь его из-под своей власти. Может быть, по этой же причине многие из нас и надевают значки с призывом "Сделай!", когда поднимаются на землю. Начальство не возражает - стало быть, понимает, что это всего лишь не слишком веселая шутка, которой мы пытаемся поддерживать настроение..
   На экране снова вспыхнула та самая спираль, которой началась передача, снова поползло низкое гудение. И я снова впился в телевизор, словно выступление "Четырех всадников" и не прерывалось рекламой.
   - ... чудо совершили.
   Лицо их солиста - крупным планом, он глядит прямо на меня, он рядом со мной, как Джереми, только еще более живой и настоящий, и глаза у него такие, что сразу становится ясно: ты перед ним со всеми своими затаенными мыслями как на ладони. Раздается резкое, рвущее струны пиццикато на контрабасе и свист какого-то электроинструмента, от которого по коже у меня ползут мурашки. А "всадник" хватает гитару и начинает играть злобно, с вывертом. И петь, только это похоже не на пение, а на пьяную ругань в непотребном кабаке:
   - Я зарезал свою мать, задушил сестренку.
   Гитара, издеваясь, вторит ему грубыми, мрачными аккордами: словно обнаженная вена, пульсирует на экране огромная свастика - красная на черном, черная на красном...
   Глумящееся лицо "всадника"...
   - Я распнул щенка в сортире.
   Аккорды гитары и пульсирующая свастика...
   - Разжег костер и сжег котенка - пусть визжит, пусть визжит, пусть визжит!
   На экране большие языки медленно разгорающегося пламени, и голос - стон тоски и отчаяния:
   - Красный огонь, красный костер пляшет в моем мозгу. Палит меня красный огонь, красный костер в мозгу. Паяльной лампой я спины жег, задыхаясь от дыма и смрада.
   Из огня выступает лицо женщины-вьетнамки, она с криком бежит по деревне, пытаясь сорвать горящую одежду.
   - Я понял тогда: человек - дерьмо в грязи земного шара!
   Кадры демонстрации в Нюрнберге: движущаяся свастика - колонна людей, размахивающих факелами...
   Изломанный огненный крест свастики расплывается, снова возникает "всадник".
   - Как ты ненавидишь меня, мой брат! Бьется огонь в мозгу... Но я все равно растопчу тебя, гад! Бьется огонь в мозгу...
   Лицо "всадника", источающее звериную ненависть:
   - И мне наплевать на мольбы и плач, ползущие по земле. Да, мать, я чудовище, я - палач!
   Всюду, куда хватает глаз, - толпа, люди машут руками, что-то беззвучно кричат. Быстрый наплыв - лица, лица, лица, мелькающие, как в калейдоскопе, обезумевшие глаза, раскрытые в исступлении рты.
   - Имя мое...
   На лица беснующихся людей накладывается лицо "всадника":
   - ...ЧЕЛОВЕК!
   Я гляжу на Джереми. Он вертит в руках висящий у него на груди стартовый ключ на цепочке. Лоб его покрыт каплями пота. И вдруг до меня доходит, что и мое лицо залито потом, и мне жжет ладонь маленький медный ключ...
   13 минут до часа "ч"...
   Наш капитан смотрит с нами выступление "Четырех всадников" в пункте управления ракетами - чудно! Я сижу перед своим пультом, гляжу на экран телевизора и чувствую, как он дышит мне в затылок. Мне кажется, он знает, что сейчас творится со мной, а вот я не знаю, что творится с ним, и от этого в жгущий меня огонь словно бы подмешивается что-то нечистое.
   Но вот кончилась реклама, на экране снова вспыхнула спираль, и - конец, я снова в плену у телевизора, мне уже не до капитана.
   А спираль наливается желтым светом на синем фоне, потом красным на зеленом, начинает крутиться - сначала медленно, через несколько секунд чуть быстрее, быстрее, еще быстрее в лихорадочной пульсации цвета, в бешеной пляске витков... И что-то звенит, вроде бы колокольчик кони-айлендских каруселей, звенит все быстрее, и звон этот кружится, кружится, кружится, вспыхивает красно-зеленым, желто-синим, кружится, кружится, безостановочно кружится...
   Меня до краев наполняет низкое гудение, от которого дрожит все вокруг, оно тоже кружится, кружится. Мышцы мои расслабились, из меня словно вынули стержень, и все во мне кружится, кружится, и так легко, так блаженно, все кружится, кружится, кружится...
   А в центре этого цветового водоворота - яркая бесцветная точка, она в самой середине, она стоит на месте и никуда не движется, а вокруг нее в неодолимом мелькании красок кружится и кружится весь мир под карусельный звон пульсирующих витков. В этой точке дрожит низкое, глухое гудение, оно поет свою песню мне, для меня, обо мне...
   Эта точка - свет - в конце длинного, бесконечно длинного вращающегося тоннеля. Гудение слегка усиливается, яркая точка начинает расти. Я медленно плыву к ней по тоннелю, а все вокруг кружится, кружится, кружится...
   11 минут до часа "ч"...
   Кружащийся вихрь несет меня по длинному, пульсирующему красками тоннелю туда, к выходу, к яркому свету... Скорей бы доплыть до него, погрузиться в эту упоительную, пронизывающую все мое тело вибрацию, тогда я смогу забыть, что сижу в подземелье, что в руке у меня стартовый ключ и рядом со мной - только Дюк, мы одни с ним в этой пещере среди вьющихся красок спирали, и нас кружит, и кружит, и кружит какая-то сила и мчит к манящему свету, который сияет у выхода из тоннеля...
   10 минут до часа "ч"...
   Световой круг у выхода из тоннеля все больше, все больше, гудение все громче, на душе все светлее, стены "Бэкфиша" отодвигаются от меня все дальше, дальше, страшный груз ответственности все легче, и все кружится, кружится, кружится, и такая радость переполняет меня, что хочется плакать, и радость эта кружится, кружится, кружится...
   9 минут до часа "ч"...
   Кружится все вокруг, кружится, кружится - кружусь я, кружится Джереми, кружится наш бункер... свет в конце тоннеля все ближе, ближе... Наконец-то! Меня вынесло наружу. Все вокруг заливает желтый свет. Светлый, химически яркий желтый свет. И вдруг он превращается в химически яркий голубой. Желтый... Голубой... Желтый. Голубой. Желтый-голубой-желтый-голубой-желтый-голубой-желтый...
   Чистый пульсирующий свет. Чистый вибрирующий звук. И слово. Я не могу прочесть его за желтыми и голубыми вспышками, но знаю, что оно там, за ними, бледное, почти неразличимое - важное, самое важное слово на свете... И голос, он словно поет во мне, словно это я сам пою:
   - Узнать... узнать... узнать всю правду. Узнать... узнать... узнать всю правду...
   Весь мир содрогается в пульсирующих вспышках вокруг слова, которое я не могу прочесть, не могу разобрать, но должен, непременно должен это сделать... вот, сейчас я прочту его...
   - Узнать... узнать... помоги узнать всю правду...
   Бесформенные клубящиеся тени скрывают от меня голубую - желто-голубую мерцающую вселенную, прячут слово... Прочь, вы мешаете мне проникнуть в тайну, узнать всю правду!
   - О скажи, скажи мне... правду, правду, правду, правду...
   7 минут до часа "ч"...
   Я не могу прочесть это слово! Почему капитан мне мешает? А голос внутри меня продолжает петь: "Узнать... узнать... узнать... отчего такая мука..." Да замолчи ты, наконец, дай прочесть слово! Зачем оно мелькает так быстро? Неужели нельзя его остановить? Или хотя бы замедлить пульсацию красок? Тогда я прочту его, тогда я буду знать, что мне делать.
   6 минут до часа "ч"".
   Ладонь мою жжет мокрый от пота стартовый ключ. Дюк тоже вертит в руках свой. Узнать! Я должен узнать! Сквозь пульсирующий желто-голубой желто-голубой свет, сквозь ускользающие буквы слова, которое страшным, непереносимым напряжением разрывает мне затылок, я вижу "Четырех всадников". Стоя на коленях с обращенными к небу лицами, они молят:
   - Скажи, скажи, скажи мне...
   Исполинские волны густо-красного, вскипающего золотом огня медленно затапливают мир, я слышу голос, подобный грому. Он силится изречь какое-то слово, он начинает его и не может докончить и прерывается со стоном...
   Голубые - желто-голубые сполохи вьются вокруг слова, которое я не могу прочесть - да ведь это же самое слово, вдруг понимаю я, тщетно пытается произнести голос огня, этого же слова ждут молящиеся на коленях "Четыре всадника":
   - О скажи, скажи, скажи мне...
   И теплый, ласковый огонь так хочет его сказать!
   4 минуты до часа "ч"...
   Что это за слово? Какой приказ я должен отдать? Ребята ждут его, я знаю. Ведь я же командир, я не имею права скрывать от них приказ, узнать его - мой долг.
   О скажи, скажи мне... молят четыре фигуры в черном под гулкий набат крови в моих висках, и я уже вижу это слово... сейчас, сейчас...
   - О скажи, скажи, скажи мне... - шепчу я ласковому оранжевому огню, который силится и не может произнести слово.
   - О скажи, скажи, скажи мне... - шепчут сидящие рядом со мной ребята.
   3 минуты до часа "ч"...
   Мозг мой жжет желто-голубым огнем вопрос: "Что хочет сказать мне огонь? Что это за слово?"
   Я должен освободить его, разомкнуть темницу, где оно томится. Найти к ней ключ.
   Ключ... Ключ? Да вот же он, ключ! И замок этой темницы передо мной! Нужно вставить в него ключ... Я смотрю на Джереми. Ведь есть же на свете что-то - вернее, было когда-то, давно, что теперь и не вспомнишь, - было же что-то, ради чего Джереми попытается остановить мою руку?
   Но я вставляю в замок стартовый ключ, и Джереми не делает ни малейшего движения, чтобы помешать мне.
   2 минуты до часа "ч"...
   Почему капитан скрывает от меня, какой он получил приказ? Огонь этот приказ знает, но выразить его словом ему не дано. В мозгу что-то болезненно бьется, слово ускользает, ускользает от меня.
   - Скажи, скажи, скажи, - молю я. И вдруг понимаю, что наш капитан тоже с мольбой повторяет:
   - Скажи, скажи, скажи...
   90 секунд до часа "ч"...
   - Скажи, скажи... - молят "Четыре всадника". И прячущееся за вспышками слово пылает в моем мозгу как огонь.
   Я вижу ключ Дюка в стартовом замке на пульте, перед которым мы сидим. Откуда-то издалека до меня доносится его голос:
   - Мы должны сделать это одновременно.
   Наши ключи... Ну, конечно, наши ключи освободят слово.
   Я вставляю свой ключ в замок. Раз, два, три, мы одновременно поворачиваем ключи. Крышка, закрывающая пульт, откидывается. На пульте три красные кнопки. Горят три красные лампочки боевой готовности ракет.
   60 секунд до часа "ч"...
   Люди ждут приказа! Оранжево-золотой огонь хочет сказать мне его. Четыре черные фигуры молятся огню...
   Сквозь желто-голубое мелькание, скрывающее слово, я вижу огромную толпу вокруг башни. Люди, стоя, беззвучно молят.
   Высящаяся над толпой башня вспыхивает тем самым оранжевым огнем, который хочет выпустить на свободу томящееся в темнице слово. И вдруг огненный столб превращается в грибовидное облако - величественно клубящийся дым и невыносимое, пронзающее глаз оранжево-красное сияние...
   30 секунд до часа "ч"...
   Сейчас гигантский столб огня скажет нам с Джереми, что мы должны делать. Толпа визжит и ревет. Желто-голубые - желто-голубые вспышки вокруг грибовидного облака вьются все быстрей, быстрей, быстрей... Сейчас я прочту слово, сейчас, еще немного! Я уже вижу его!
   20 секунд до часа "ч"...
   Почему капитан молчит? Сейчас я сам прочту слово! И вдруг толпа, окружающая великолепное атомное облако, начинает скандировать:
   - Сделай! Сделай! Сделай! Сделай!
   10 секунд до часа "ч"...
   - Сделай! Сделай! Сделай! Сделай! Сделай! Сделай! Сделай! Сделай! Что они хотят, чтобы я сделал? Может быть, Дюк знает?
   9...
   Люди ждут. Приказ, приказ, какой я должен отдать им приказ? Они склонились над пультами управления огнем и... НАД ПУЛЬТАМИ УПРАВЛЕНИЯ ОГНЕМ?!
   - Сделай! Сделай! Сделай! Сделай!
   8...
   - Сделай! Сделай! Сделай! Сделай! - неистовствует толпа.
   - Джереми! - кричу я. - Джереми, я вижу слово!
   7...
   Руки мои лежат на пульте возле пусковых кнопок.
   - Сделай! Сделай! Сделай! Сделай! - Вот оно, это слово! Неужели капитан до сих пор не понял?
   6...
   - Что они хотят, чтобы мы сделали, Джереми?
   5...
   Почему грибовидное облако не отдает приказ? Мои люди ждут. Настоящие моряки всегда рвутся в бой.
   Но вот голос подобный грому вырывается из огненного столба:
   - Сделай! Сделай! Сделай! Сделай!
   4...
   - Есть только одна вещь, которую мы можем сделать здесь, Дюк.
   З...
   - Внимание, ребята, слушайте приказ! К бою! Огонь!
   2...
   - Да, да, да! Джереми!
   1...
   Я протягиваю руку к пусковым кнопкам на пульте. Все ребята протягивают руки к своим кнопкам. Но я опередил их! Я нажимаю кнопку...
   0...
   И ВСПЫХНУЛ ОГОНЬ!