Страница:
С этого момента вся обстановка изменилась. Распутин как бы вырос. Он заявил категорически, что никуда из Петербурга не поедет. А. А. Вырубова уклонилась от каких либо па этому вопросу объяснений. Хитрый мужик провел министра и его помощника. Андроников заливался мелким смехом, как опростоволосились министры. Духовенство уехало с его гостеприимной квартиры. А Хвостов, много позже, рассказывал мне, что та поездка была задумана им с целью сбросить Распутина с площадки поезда. Это должен был проделать игумен Мартемиан, которого даже сделали архимандритом. На что все испортил Белецкий, который выведал у пьяного Мартемиана весь этот замысел и расстроил всю поездку. "Конечно он, Белецкий, перехитрил меня. Я оказался младенцем", прибавлял Хвостов.
Я лично в этот замысел Хвостова не верю. Тогда он эксплуатировал во всю Распутина в своих личных интересах.
Вырвав оба "дознания" из рук властей, Распутин стал смелее. Ведь его силу признал воочию сам министр. Он стал наглее. Он уже не желал ни руководства, ни контроля со стороны Андроникова. Он даже повздорил с князем из-за денег. Не удовлетворял его князь и относительно кутежей, ресторанов и женщин. В этом отношении он был человек скромной жизни и к тому же антифеминист.
Эту сторону жизни Распутина он порицал и открыто говорил о его безобразиях А. А. Вырубовой. Распутина это злило. Кроме того, он не встречал со стороны князя того раболепства, которым его дарили Хвостов, Белецкий и многие другие. Князь все-таки держался с ним настоящим, хотя может быть и скверным, но барином. Князь тяготил мужика, и Распутин хотел от него отделаться. Лишним сделался Андроников и для Хвостова. Он успешно сыграл свою роль в его сближении со "Старцем" и Вырубовой и более не был нужен. К тому же он, князь, {271} компрометировал сваею близостью министра в Петербурге. Шокировал министра в политических кругах. Надо было заменить князя кем-то другим. Выход нашел все тот же "Степан", как называли обычно Белецкого.
По предложению Белецкого в Петербург был вызван из провинции легендарный жандармский полковник Комиссаров, гремевший в столице еще во время первой революции, как офицер Петербургского Охранного отделения. Он был назначен охранять Распутина от всяких на него покушений, быть его постоянным компаньоном и собутыльником. Комиссаров был дружен с Белецким, предан ему и обязан ему многим по службе в прошлом.
На него Белецкий мог вполне положиться. Пить же, дебоширить с женщинами он мог как никто и в этом отношении являлся лучшим компаньоном для Распутина. А. А. Вырубовой было рассказано обо всех замечательных качествах Комиссарова, она осведомила о новом плане Императрицу, Хвостов же сделал доклад Государю, изобразив дело так, что при новой комбинации "Старец" будет и охранен, и огражден от всех дурных извне на него влияний. Хвостов и Белецкий только поднялись в глазах Их Величеств от такой заботы об их друге и молитвеннике.
Началось последнее действие пьесы. Комиссаров - высокий, здоровый мужчина, с красным лицом и рыжей бородой - настоящий Стенька Разин, начал с того, что подстерег на павильоне, приехавшую в Петербург, Вырубову и, разодетый в парадную форму, представился ей, отрапортовав, кто он и для чего, и к кому назначен. Эффект и смущение Вырубовой были безграничны. Остроумия Комиссарову занимать не приходилось. Распутин разъезжал в казенном автомобиле в сопровождении Комиссарова, который был произведен в генералы, но переоделся в статский костюм. Комиссарова, по прежней службе в Петербурге хорошо знали все рестораны и ночные увеселительные заведения. Теперь он являлся туда с Распутиным, как лицо официальное. Он командовал. Им отводились укромные кабинеты. Там и проводили время. Для ужинов же и деловых разговоров с Хвостовым и Белецким {272} была нанята конспиративная квартира. Там сговаривались, как действовать.
Хвостов и Белецкий, пользуясь Вырубовой, доводили до сведения дворца все, что им было нужно и в каком им было угодно свете. В то время как Хвостов действовал путем официальных докладов Государю, Белецкий делал доклады Вырубовой для передачи сведений Императрице, дабы склонить ее, предварительно, на сторону Хвостова. Белецкий приносил все те сведения, которые могли опорочить неугодных, вредных для компании лиц. Приносились сведения, касающиеся и Великих Князей. Читались перлюстрированные письма. Вырубовой вручались заметки, конспекты, о чем надо доложить Императрице. У Анны Александровны образовалась своеобразная кухня сыска по интригам против разных лиц, кого новый министр считал нужным валить, устранить от центра. Все это Вырубова докладывала Царице. Более сильных интриг, чем развели тогда около дворца Хвостов, Белецкий и Вырубова, никто не разводил ни до, ни после. В глазах Вырубовой Белецкий, с его вкрадчивым, бархатным голосом, вырос, как лицо все и вся знающее. Казалось, что при нем и безопасность Распутина, и безопасность Царской семьи, а стало быть и России, обеспечены лучше, чем когда либо.
Белецкий был официально принят Императрицей, удостоился беседы и благодарности за заботы о Распутине. Казалось, положение Хвостова и Белецкого прочно, как гранит. И, в упрочении этого положения, Вырубова сыграла едва ли не самую большую роль, хотя и в качестве передатчицы сведений.
Существует весьма распространенное мнение, что Анна Александровна была не умная женщина. Многие выражались даже более просто и категорически. Это далеко не так. Она не блистала особым умом, но она не была и "глупая" женщина, как она называет себя кокетливо в своих воспоминаниях. Чтобы удержаться в фаворе у Их Величеств в течение двенадцати лет, удержаться под напором всеобщей ненависти и, временами, среди чисто женских недоразумений на почве ревности, надо было иметь что либо в голове. И Вырубова это {273} "что-то" имела. Ее же святые глаза, наивная улыбка и, казавшийся искренним, тон, помогали ей в ее карьере около Их Величеств.
Не надо забывать и того, что за нею стоял ее отец - мудрый и умный Танеев. В описываемую эпоху Вырубова втянулась в политическую интригу, показала вкус к ней. Новые друзья, конечно, окручивали ее, как хотели и доводили до сведения дворца все, что находили нужным. По моменту интриговали против Горемыкина, проводя на его место самого Хвостова. Интриговали против министра финансов Барка, продвигая на его место "своего" человека графа Татищева из Москвы.
Все эти интриги расшифровывались в Петербурге довольно легко. Этим усердно занимался Андроников, которого Хвостов стал отстранять и отношения с которым становились все более и более натянутыми. Просачивалось в публику и все, что делалось около Распутина. Слухи проходили в редакции газет, муссировались, проходили в разные круги общества, до военных включительно. Сплетни кончались скабрезными намеками на дворец. Только влиянием во дворце и объясняли тот сплошной политический скандал, что разыгрывался Хвостовым.
О многом из рассказанного я докладывал генералу Воейкову. Воейков всей душой ненавидел Распутина и видел весь вред, им приносимый. Он неоднократно имел крупный разговор о нем с Вырубовой, которая была подругой его жены. Однажды Вырубова, разобиженная, передала разговор Царице и Царица пожаловалась даже Государю и несколько изменилась к Воейкову. Вырубова осведомила Белецкого. Друзья поняли, что в этом есть участие и генерала Спиридовича и стали придумывать комбинацию, как бы дать ему повышение, но удалить из Царского Села. Было использовано во вред мое новое семейное положение. В ноябре я женился вторым браком на москвичке М. А. М., урожденной Т. (После революции, в Париже, мы развелись и я женился в третий раз на дочери генерала Гескета - Нине Александровне).
В то время думали сменить Петроградского, градоначальника. Меня называли как кандидата. Хвостов личным {274} докладом отстранил эту мою кандидатуру. Князь Оболенский остался на своем месте. Мне же Белецкий, по поручению Хвостова, предложил пост Астраханского губернатора и Атамана Астраханского казачьего войска. С назначением так спешили, что мне на квартиру были доставлены из министерства некоторые "дела" по Астрахани, особенно интересовавшие тогда министра. Я на все уговоры Белецкого отвечал, что я ничего не ищу и очень доволен моим положением при Государе. Но делавшееся мне предложение было настолько лестно для молодого генерала, что Белецкий с Хвостовым не оставили своего намерения убедить меня принять предложение, Царице же, через Вырубову, было доложено, что я настраиваю Воейкова на Хвостова, что Царица и сообщила Государю.
24-го ноября Государь выехал в Ставку с Наследником. На другой день прибыли в Могилев.
В тот же день генерал Воейков пригласил меня и сообщил мне, что телеграммой на его имя министр Внутренних дел предлагает мне пост Астраханского губернатора, который совмещаете с должностью Атамана Астраханского казачьего Войска. Генерал поздравлял меня, но я благодарил и просил ответить, что я не принимаю предлагаемого назначения. Генерал убеждал меня подумать хорошо, так как делаемое мне предложение очень лестно и просил зайти с окончательным ответом на следующий день утром. Утром я подтвердил мой отказ, и генерал послал соответствующую телеграмму в Петербург. Там были удивлены и Белецкий снова предупредил Вырубову для передачи Императрице, что я порчу отношения генерала Воейкова и Хвостова, что вредит делу. Царица письмом в Ставку предупредила о том Государя и просила не назначать меня Петербургским градоначальником. Для меня лично это вышло к лучшему.
26-го ноября день Св. Великомученика и Победоносца Георгия, патрона нашего ордена "За Храбрость", был отпразднован в Ставке величественно. В Ставку были вызваны Георгиевские кавалеры по офицеру и по два солдата из каждого корпуса. Также и от флота. В десять утра Георгиевские кавалеры были построены перед дворцом. На правом фланге {275} стоял В. Кн. Борис Владимирович. Государь с Наследником обошел кавалеров, здоровался и поздравил с праздником. Отслужили молебен. Прошли церемониальным маршем. Государь благодарил отдельно офицеров и солдат. Алексеев провозгласил "Ура" Державному Вождю Русской Армии и Георгиевскому кавалеру! Затем была обедня и завтраки. Государь пришел в столовую солдат кавалеров и выпил за их здоровье квасом. После же завтрака офицеров, на котором было 170 человек, и сам Государь, Его Величество обошел офицеров и разговаривал буквально с каждым. Это заняло полтора часа и произвело на всех огромное впечатление. Когда же, после обхода, Государь поздравил кавалеров с производством в следующий чин, энтузиазм прорвался в криках ура и достиг апогея.
Праздник храбрых вселял глубокую веру в победоносный конец войны. На душе было бодро и весело. Но пришедшие газеты влили ложку дегтя в бочку меда. В "Биржевых Ведомостях" была помещена статья Пругавина - "Книга Илиодора". Говорилось о его книге "Святой черт", каковым именем Илиодор прозвал своего бывшего друга, Распутина. И сердце сжималось за тыл, за все то, что происходило в Петрограде около Хвостова, Белецкого, Распутина с Комиссаровым.
27-го ноября Ставку покинул, уехав в Одессу, флигель-адъютант Ник. Павл. Саблин. Его назначили командиром одного из батальонов Гвардейского экипажа. После Вырубовой Саблин был самым близким лицом к Царской Семье. Государыня считала его самым верным и самым преданным другом Государя и всей Семьи. "Он наш", говорила не раз Государыня в кругу близких людей. Мужу же она писала: "Его жизнь так слилась с нашей за все эти долгие годы, когда он разделял с нами наши радости и горести, что он вполне наш и мы для него самые близкие и дорогие". И Государыня очень жалела, что Саблин покидает Ставку, и что Государь лишается его общества. Около этого времени Государыня составила список, кого она считала "нашими" и "НЕ нашими." Был в числе наших и адмирал Веселкин. Но когда Царица узнала, как он неодобрительно относится к "Старцу", он был {276} вычеркнут из "наших". Один из камердинеров не преминул предупредить о том Веселкина письмом.
28-го ноября полковник А. А. Дрентельн, исполнявший, после ухода князя Орлова его обязанности по Военно-походной канцелярии Его Величества, был назначен командиром 7-го Лейб-Гв. Преображенского полка с производством в генерал-майоры и с назначением в Свиту Его Величества. Назначение из ряда вон выходящее по почету; милость большая, и в то же время удаление от Государя.
Умный, образованный, тактичный едва ли не единственный около Государя из свиты человек, который разбирался в политических событиях государственной важности, он десять лет нес на себе всю тяжесть работы по Военно-походной канцелярии, так как Орлов работать не любил. С Дрентельном Государь любил говорить. С ним можно было говорить. Ему прочили широкую будущность около Государя. Он мог быть действительным воспитателем Наследника. Десять лет служил при Государе, долгое время пользовался расположением Царицы. Дружил одно время с А. А. Вырубовой. Вместе увлекались музыкой.
В свое время его познакомили с Распутиным, но Дрентельн не пришел от него в восторг и не подружился с ним. В последние же годы считал Распутина несчастьем для России, для Царской Семьи. Этого было достаточно, чтобы Царица стала причислять Дрентельна к тем, кто шел против нее. Понимая, что положение его становится неустойчивым, он принял новое назначение с радостью. Уход Дрентельна явился потерей для дела Военно-походной канцелярии. Начальствовать стал причисленный к ней полковник Кирилл Нарышкин, один из друзей детства Государя, человек бесцветный, скромного ума, со странностями. Вегетарианец. Но он был сын гофмейстерины Елизаветы Алексеевны Нарышкиной.
{279}
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Декабрь 1915 года. - Смерть фрейлины Софьи Ивановны Орбельяни. - Выезд Государя из Ставки на фронт. - Болезнь Наследника. Возвращение в Царское Село. - Распутин и выздоровление Наследника. - Вера в молитвы Распутина. Поездка с Кеграсом на автомобильных санях. - Посещение меня революционером Бурцевым. Выезд в Ставку 12го декабря. - Смотр Гвардии при ст. Черный Остров. - Смотр Гвардии около Волочиска и Подволочиска. - Возвращение в Могилев. - Приезд 28-го декабря Белецкого и его доклад. - Дело фрейлины М. А. Васильчиковой. Ее письма приезд, сплетни, высылка. Выезд Государя на фронт 19-го декабря. Смотр у ст. Замирье. - Генерал Куропаткин. - Государь подтверждает, что сказал в день объявления войны. - Смотры гренадерским частям. - Царь в землянках. Смотры Архангелогородскому и Вологодскому полкам. - Смотр у дер. Новоселки. Смотр у дер. Уши. - Смотр у ст. Вилейки. - Возвращение 24-го декабря в Царское Село. - Награждение меня орденом Св. Станислава 1-ой степени. - Сплетни в Петрограде. Родзянко, Сазонов и Хвостов. - Отъезд 30-го декабря в Ставку. Приказ по Армии и Флоту 31-го декабря 1915 г. - Ночь под Новый, 1916 год. Встреча 1916 года у меня в номере.
1-го декабря, в Царском Селе, в государевом дворце скончалась фрейлина княжна Софья Ивановна Орбельяни. Несколько лет она была прикована к постели параличем и медленно угасала. Ее очень любила вся Царская Семья. Когда-то княжна была очень близка к Государыне. Дружба Царицы с Вырубовой и болезнь княжны оттеснили княжну. С княжной как бы отходили в вечность последние воспоминания о тех годах, когда молодая, веселая, здоровая Царица Александра Федоровна ездила с княжной верхом, в Крыму, была свободна от "темных влияний". Все было, все прошло... "Еще одно верное сердце ушло", сказала с грустью Императрица. Императрица Мария Федоровна приезжала на панихиду из Петрограда. Царица Александра Федоровна с дочерьми присутствовала на панихидах, на выносе, на похоронах. 3-го все было кончено. Царица в то утро причастилась Св. Тайн. Было ясно, но холодно. Пятнадцать градусов мороза. Потом пошел снег.
3-го же декабря Государь с Наследником выехал из Могилева для осмотра войск Гвардии. Эта поездка едва не стоила жизни Наследнику. Еще накануне Алексей Николаевич простудился и схватил сильный насморк. 3-го, от сильного чиханья началось кровотечение, продолжавшееся с перерывами весь день. Это было уже в поезде. В пути, лейб-хирург Федоров признал положение опасным и вечером посоветовал Государю вернуться в Могилев. Императорский поезд повернул обратно, а Царице была послана телеграмма с просьбой приехать на 6 декабря, день Ангела Государя, в Могилев. Утром 4-го приехали в Могилев. Наследник очень ослаб. Температура 39 градусов. Федоров доложил Государю, что считает необходимым немедленно везти больного в Царское {280} Село. Государь съездил из поезда в штаб и в 3 часа выехали в Царское Село. Днем температура спала, самочувствие улучшилось, но к вечеру жар поднялся. Силы падали, кровотечение не унималось. Несколько раз останавливали поезд, чтобы переменить тампоны в носу. Ночью положение ухудшилось. Голову лежавшего Наследника поддерживал все время матрос Нагорный. Два раза мальчик впадал в обморок. Думали, что умирает. В Царское послали телеграмму, чтобы никто не встречал.
В 6 ч. 20 м. утра больному стала лучше. Кровотечение прекратилось. В 11 ч. утра поезд осторожно подошел к павильону Царского Села. Встретила одна Императрица. Государь успокаивал ее, сказав, что кровотечение прекратилось, стало лучше. Царица спросила Жильяра, когда именно прекратилась кровь. Тот ответил: "В 6 ч. 20 м." "Я это знала", ответила Императрица и показала полученную от Распутина телеграмму, в которой значилось: "БОГ ПОМОЖЕТ, БУДЕТ ЗДОРОВ". Телеграмма была отправлена Распутиным в 6 ч. 20 м. утра.
С большими предосторожностями больного перевезли во дворец. Вновь открылось кровотечение. Сделали обычное прижигание железом, не помогло. Царица вне себя от отчаяния. Бедный мальчик лежал белый, как воск с окровавленной ватой у носа. Казалось, что умирает. Царица приказала вызвать Григория Ефимовича. Он приехал. Его привели к больному. Распутин подошел к кровати. Пристально уставился на больного и медленно перекрестил его. Затем сказал родителям, что серьезного ничего нет. Им нечего беспокоиться. И, как будто усталый, он вышел из комнаты. Кровотечение прекратилось. Больной мало помалу оправился. Естественно, что Императрица приписала спасение сына молитвам "Старца". И вера в молитвы "Старца", вера в его угодность Богу еще более окрепла в ней. Она была несокрушима, как гранитная скала. В ней была вся сила Распутина.
Стояла настоящая северная зима. По вечерам мороз доходил до 20 градусов по Реомюру. Снегу было много. Однажды Кегрес, царский шофер, произведенный за войну в прапорщики, катал меня на окончательно сконструированном им {281} автомобиле-санях. Мы летели целиной по снежному полю, преодолевая все сугробы.
Надо было видеть удивление останавливавшихся на дороге крестьян, когда наши сани-автомобиль пересекали их дорогу и неслись по ровному полю, вдоль ее. На одном из заводов были заказаны двое автомобиль-саней для Его Величества и такая же машина для моей части. После войны, уже во Франции, Кегрес, выросший в компаньона Ситроена, сконструировал по этому образцу машину, на которой победил Сахару.
В один из тех зимних вечеров меня посетил в Петрограде необычный гость известный революционер В. Л. Бурцев. Горячий патриот, социалист, Бурцев, после объявления войны, стал на позицию: защищать родину и биться с врагом до победного конца. 3-го сентября 1914 г. он приехал в Россию и был арестован на границе. Тогдашние руководители министерства Внутренних Дел, Маклаков и Джунковский, не понимали всей выгоды для правительства того приезда Бурцева, не понимали, как можно было его использовать. Его предали суду за прежние преступления, судили и по суду сослали в феврале 1915 года в Туруханский край. В августе того же года, благодаря заступничеству французского посла Мориса Палеолога перед Государем, Государь даровал Бурцеву помилование. Вернувшись из Сибири, Бурцев поселился в Твери, откуда наезжал иногда в столицу. И вот, однажды вечером меня вызвали па телефону на моей Петроградской квартире. На мой вопрос - Кто говорит? - я услышал - Владимиров.
- Какой Владимиров? Я не имею удовольствия знать Вас, кто Вы такой?
- Я Бурцев, Владимир Львович Бурцев, - послышался ответ.
У меня, знавшего Бурцева отлично по его революционной деятельности и по его литературным трудам, но никогда его не видавшего в глаза, как-то невольно вырвалось: - Ах, это Вы, Владимир Львович, здравствуйте, чем могу служить?
В постоянной борьбе с революцией, как-то невольно становишься "знакомым" теоретически с ее деятелями и при столкновении с ними в жизни на этой почве происходят {282} довольно курьёзные случаи. Бурцев хотел повидаться со мной. Я предложил ему приехать ко мне на ту самую квартиру, куда он мне телефонирует, через два часа, ровно в 8 ч. вечера. Он, видимо, удивился и обещал приехать.
Повесив трубку, я невольно улыбнулся. Ко мне, к начальнику Государевой секретной охраны, приедет Бурцев и приедет без всякой конспирации, открыто. Чего не делает война и общий фронт против немцев. Взгляд упал на книжные шкафы, где целая полка была занята изданиями Бурцева: "За сто лет" и "Былое". Я перелистал "За сто лет", считавшуюся редкостью. Стал перебирать в памяти прошлое Бурцева. Вспомнил, как он уговаривал моего начальника Зубатова начать работать на революцию, против правительства. Вспомнил, как он, шеф красного розыска, пытается всегда все выпытать, узнать у собеседника. Как он выпытал ловко в свое время у Лопухина, что Азеф был шпионом. И т. д. Многое пришло на память. Надо быть осторожным. Что ему нужно?
Ровно в восемь в передней раздался звонок. Я открыл дверь. Встретились как старые знакомые. Я попросил гостя в кабинет, предложил кресло около письменного стола, сам сел на свое кресло за столом. Бурцев осматривался, сморкался с холоду, протирал очки. Книжные шкафы привлекли его внимание. Посмотрел на стену за моей спиной.
Бурцев начал с просьбы, дабы я дал ему ту мою книгу, что я написал об Азефе. Я разъяснил, что специальной книги о нем я не писал, но что в изданной мною книге: "Партия Социалистов-Революционеров и ее предшественники" много о нем говорится. Я предложил ему эту, только что изданную мою книгу. Он с любопытством стал рассматривать довольно объемистый том. Разговор завязался. Бурцев сел на своего конька - Азефа. Он уверял меня в провокаторстве некоторых чинов политической полиции. Уверял меня, что, давая сведения генералу Герасимову, Азеф в то же время подготовлял цареубийство. Я просил дать доказательства, назвать соучастников. Бурцев отвечал, что не имеет права назвать их, но довольно туманно рассказывал, как подготовлялось покушение на Государя в Ревеле и как тому помогал какой-то весьма важный чиновник, носивший мундир и ордена. Я {283} повторил, что без имен все это бездоказательно. Не доказана ни провокация в данном случае Азефа, ни вина Герасимова.
Затем разговор перешел на войну, на правительство. К моему большому удивлению, передо мной был не социалист интернационалист, а горячий русский патриот. Я нападал на него за ту систематическую ложь, что преподносят своим читателям в своих газетках наши революционеры эмигранты.
"Ну вот и Вы, Владимир Львович, издаете Вашу газету. Думаешь по величине, что это серьёзный орган. И, вдруг, находишь статью: "Три Бога". И по той статье оказывается, что я, полковник Спиридович, один из трех богов, встречаю иногда в Царском Селе с особой каретой Распутина, затем Императрицу Александру Федоровну и везу их обоих на свидание в Царском Селе в какую-то парикмахерскую. Вы понимаете, Владимир Львович, что все это настолько неправдоподобно, настолько смешно и нелепо, понимаете нелепо, что на этот вздор даже не сердишься. Над ним просто хохочешь. А ведь ваша газета претендует на серьезность. И вы считаетесь ведь крупным публицистом. Ну разве это не стыд? Ну где же тут серьёзность?"
Бурцев был смущен, а я, достав из шкафа его газету, показывал злосчастную статью, которая думала утопить и меня, и еще двух богов. Сконфуженный Бурцев оправдывался, что статья была прислана ему одним чиновником из Департамента полиции и т. д. Он интересовался Государем, его характером, что он читает, говорят ли ему правду лица, его окружающие. Спрашивал, веду ли я дневник и настойчиво советовал писать и писать, и записывать все, что делается около меня.
Не обошлось и без курьёза. За дверьми, в соседней комнате послышался густой бас и разговор. Бурцев тревожно насторожился. Я успокоил его, сказав, что там больная и это пришел доктор. Бурцев заинтересовался моей библиотекой. Я похвастался некоторыми редкими революционными изданиями и показал ему его "За сто лет", ставшую уже и тогда библиографическою редкостью. Он был доволен. Книги нас как-то сблизили. Я предложил гостю чаю. Казак Андрей подал нам. Разговор пошел проще.
{284} А пока мы разговаривали, на Фонтанке, около нашего дома суетились, наблюдавшие за Бурцевым филеры Охранного отделения. Установив, что "наблюдаемый" прошел в мою квартиру, они были в смятении. Протелефонировали начальнику отделения. Тот доложил Белецкому, который осведомил даже Хвостова. Когда же Бурцев ушел, я доложил по телефону кратко Дворцовому коменданту, а на следующий день, рано утром, рассказал ему все подробно. Я оттенил, сколь большую пользу могло бы извлечь из его приезда правительство, если бы Маклаков и Джунковский не поступили с ним так нелепо.
Я лично в этот замысел Хвостова не верю. Тогда он эксплуатировал во всю Распутина в своих личных интересах.
Вырвав оба "дознания" из рук властей, Распутин стал смелее. Ведь его силу признал воочию сам министр. Он стал наглее. Он уже не желал ни руководства, ни контроля со стороны Андроникова. Он даже повздорил с князем из-за денег. Не удовлетворял его князь и относительно кутежей, ресторанов и женщин. В этом отношении он был человек скромной жизни и к тому же антифеминист.
Эту сторону жизни Распутина он порицал и открыто говорил о его безобразиях А. А. Вырубовой. Распутина это злило. Кроме того, он не встречал со стороны князя того раболепства, которым его дарили Хвостов, Белецкий и многие другие. Князь все-таки держался с ним настоящим, хотя может быть и скверным, но барином. Князь тяготил мужика, и Распутин хотел от него отделаться. Лишним сделался Андроников и для Хвостова. Он успешно сыграл свою роль в его сближении со "Старцем" и Вырубовой и более не был нужен. К тому же он, князь, {271} компрометировал сваею близостью министра в Петербурге. Шокировал министра в политических кругах. Надо было заменить князя кем-то другим. Выход нашел все тот же "Степан", как называли обычно Белецкого.
По предложению Белецкого в Петербург был вызван из провинции легендарный жандармский полковник Комиссаров, гремевший в столице еще во время первой революции, как офицер Петербургского Охранного отделения. Он был назначен охранять Распутина от всяких на него покушений, быть его постоянным компаньоном и собутыльником. Комиссаров был дружен с Белецким, предан ему и обязан ему многим по службе в прошлом.
На него Белецкий мог вполне положиться. Пить же, дебоширить с женщинами он мог как никто и в этом отношении являлся лучшим компаньоном для Распутина. А. А. Вырубовой было рассказано обо всех замечательных качествах Комиссарова, она осведомила о новом плане Императрицу, Хвостов же сделал доклад Государю, изобразив дело так, что при новой комбинации "Старец" будет и охранен, и огражден от всех дурных извне на него влияний. Хвостов и Белецкий только поднялись в глазах Их Величеств от такой заботы об их друге и молитвеннике.
Началось последнее действие пьесы. Комиссаров - высокий, здоровый мужчина, с красным лицом и рыжей бородой - настоящий Стенька Разин, начал с того, что подстерег на павильоне, приехавшую в Петербург, Вырубову и, разодетый в парадную форму, представился ей, отрапортовав, кто он и для чего, и к кому назначен. Эффект и смущение Вырубовой были безграничны. Остроумия Комиссарову занимать не приходилось. Распутин разъезжал в казенном автомобиле в сопровождении Комиссарова, который был произведен в генералы, но переоделся в статский костюм. Комиссарова, по прежней службе в Петербурге хорошо знали все рестораны и ночные увеселительные заведения. Теперь он являлся туда с Распутиным, как лицо официальное. Он командовал. Им отводились укромные кабинеты. Там и проводили время. Для ужинов же и деловых разговоров с Хвостовым и Белецким {272} была нанята конспиративная квартира. Там сговаривались, как действовать.
Хвостов и Белецкий, пользуясь Вырубовой, доводили до сведения дворца все, что им было нужно и в каком им было угодно свете. В то время как Хвостов действовал путем официальных докладов Государю, Белецкий делал доклады Вырубовой для передачи сведений Императрице, дабы склонить ее, предварительно, на сторону Хвостова. Белецкий приносил все те сведения, которые могли опорочить неугодных, вредных для компании лиц. Приносились сведения, касающиеся и Великих Князей. Читались перлюстрированные письма. Вырубовой вручались заметки, конспекты, о чем надо доложить Императрице. У Анны Александровны образовалась своеобразная кухня сыска по интригам против разных лиц, кого новый министр считал нужным валить, устранить от центра. Все это Вырубова докладывала Царице. Более сильных интриг, чем развели тогда около дворца Хвостов, Белецкий и Вырубова, никто не разводил ни до, ни после. В глазах Вырубовой Белецкий, с его вкрадчивым, бархатным голосом, вырос, как лицо все и вся знающее. Казалось, что при нем и безопасность Распутина, и безопасность Царской семьи, а стало быть и России, обеспечены лучше, чем когда либо.
Белецкий был официально принят Императрицей, удостоился беседы и благодарности за заботы о Распутине. Казалось, положение Хвостова и Белецкого прочно, как гранит. И, в упрочении этого положения, Вырубова сыграла едва ли не самую большую роль, хотя и в качестве передатчицы сведений.
Существует весьма распространенное мнение, что Анна Александровна была не умная женщина. Многие выражались даже более просто и категорически. Это далеко не так. Она не блистала особым умом, но она не была и "глупая" женщина, как она называет себя кокетливо в своих воспоминаниях. Чтобы удержаться в фаворе у Их Величеств в течение двенадцати лет, удержаться под напором всеобщей ненависти и, временами, среди чисто женских недоразумений на почве ревности, надо было иметь что либо в голове. И Вырубова это {273} "что-то" имела. Ее же святые глаза, наивная улыбка и, казавшийся искренним, тон, помогали ей в ее карьере около Их Величеств.
Не надо забывать и того, что за нею стоял ее отец - мудрый и умный Танеев. В описываемую эпоху Вырубова втянулась в политическую интригу, показала вкус к ней. Новые друзья, конечно, окручивали ее, как хотели и доводили до сведения дворца все, что находили нужным. По моменту интриговали против Горемыкина, проводя на его место самого Хвостова. Интриговали против министра финансов Барка, продвигая на его место "своего" человека графа Татищева из Москвы.
Все эти интриги расшифровывались в Петербурге довольно легко. Этим усердно занимался Андроников, которого Хвостов стал отстранять и отношения с которым становились все более и более натянутыми. Просачивалось в публику и все, что делалось около Распутина. Слухи проходили в редакции газет, муссировались, проходили в разные круги общества, до военных включительно. Сплетни кончались скабрезными намеками на дворец. Только влиянием во дворце и объясняли тот сплошной политический скандал, что разыгрывался Хвостовым.
О многом из рассказанного я докладывал генералу Воейкову. Воейков всей душой ненавидел Распутина и видел весь вред, им приносимый. Он неоднократно имел крупный разговор о нем с Вырубовой, которая была подругой его жены. Однажды Вырубова, разобиженная, передала разговор Царице и Царица пожаловалась даже Государю и несколько изменилась к Воейкову. Вырубова осведомила Белецкого. Друзья поняли, что в этом есть участие и генерала Спиридовича и стали придумывать комбинацию, как бы дать ему повышение, но удалить из Царского Села. Было использовано во вред мое новое семейное положение. В ноябре я женился вторым браком на москвичке М. А. М., урожденной Т. (После революции, в Париже, мы развелись и я женился в третий раз на дочери генерала Гескета - Нине Александровне).
В то время думали сменить Петроградского, градоначальника. Меня называли как кандидата. Хвостов личным {274} докладом отстранил эту мою кандидатуру. Князь Оболенский остался на своем месте. Мне же Белецкий, по поручению Хвостова, предложил пост Астраханского губернатора и Атамана Астраханского казачьего войска. С назначением так спешили, что мне на квартиру были доставлены из министерства некоторые "дела" по Астрахани, особенно интересовавшие тогда министра. Я на все уговоры Белецкого отвечал, что я ничего не ищу и очень доволен моим положением при Государе. Но делавшееся мне предложение было настолько лестно для молодого генерала, что Белецкий с Хвостовым не оставили своего намерения убедить меня принять предложение, Царице же, через Вырубову, было доложено, что я настраиваю Воейкова на Хвостова, что Царица и сообщила Государю.
24-го ноября Государь выехал в Ставку с Наследником. На другой день прибыли в Могилев.
В тот же день генерал Воейков пригласил меня и сообщил мне, что телеграммой на его имя министр Внутренних дел предлагает мне пост Астраханского губернатора, который совмещаете с должностью Атамана Астраханского казачьего Войска. Генерал поздравлял меня, но я благодарил и просил ответить, что я не принимаю предлагаемого назначения. Генерал убеждал меня подумать хорошо, так как делаемое мне предложение очень лестно и просил зайти с окончательным ответом на следующий день утром. Утром я подтвердил мой отказ, и генерал послал соответствующую телеграмму в Петербург. Там были удивлены и Белецкий снова предупредил Вырубову для передачи Императрице, что я порчу отношения генерала Воейкова и Хвостова, что вредит делу. Царица письмом в Ставку предупредила о том Государя и просила не назначать меня Петербургским градоначальником. Для меня лично это вышло к лучшему.
26-го ноября день Св. Великомученика и Победоносца Георгия, патрона нашего ордена "За Храбрость", был отпразднован в Ставке величественно. В Ставку были вызваны Георгиевские кавалеры по офицеру и по два солдата из каждого корпуса. Также и от флота. В десять утра Георгиевские кавалеры были построены перед дворцом. На правом фланге {275} стоял В. Кн. Борис Владимирович. Государь с Наследником обошел кавалеров, здоровался и поздравил с праздником. Отслужили молебен. Прошли церемониальным маршем. Государь благодарил отдельно офицеров и солдат. Алексеев провозгласил "Ура" Державному Вождю Русской Армии и Георгиевскому кавалеру! Затем была обедня и завтраки. Государь пришел в столовую солдат кавалеров и выпил за их здоровье квасом. После же завтрака офицеров, на котором было 170 человек, и сам Государь, Его Величество обошел офицеров и разговаривал буквально с каждым. Это заняло полтора часа и произвело на всех огромное впечатление. Когда же, после обхода, Государь поздравил кавалеров с производством в следующий чин, энтузиазм прорвался в криках ура и достиг апогея.
Праздник храбрых вселял глубокую веру в победоносный конец войны. На душе было бодро и весело. Но пришедшие газеты влили ложку дегтя в бочку меда. В "Биржевых Ведомостях" была помещена статья Пругавина - "Книга Илиодора". Говорилось о его книге "Святой черт", каковым именем Илиодор прозвал своего бывшего друга, Распутина. И сердце сжималось за тыл, за все то, что происходило в Петрограде около Хвостова, Белецкого, Распутина с Комиссаровым.
27-го ноября Ставку покинул, уехав в Одессу, флигель-адъютант Ник. Павл. Саблин. Его назначили командиром одного из батальонов Гвардейского экипажа. После Вырубовой Саблин был самым близким лицом к Царской Семье. Государыня считала его самым верным и самым преданным другом Государя и всей Семьи. "Он наш", говорила не раз Государыня в кругу близких людей. Мужу же она писала: "Его жизнь так слилась с нашей за все эти долгие годы, когда он разделял с нами наши радости и горести, что он вполне наш и мы для него самые близкие и дорогие". И Государыня очень жалела, что Саблин покидает Ставку, и что Государь лишается его общества. Около этого времени Государыня составила список, кого она считала "нашими" и "НЕ нашими." Был в числе наших и адмирал Веселкин. Но когда Царица узнала, как он неодобрительно относится к "Старцу", он был {276} вычеркнут из "наших". Один из камердинеров не преминул предупредить о том Веселкина письмом.
28-го ноября полковник А. А. Дрентельн, исполнявший, после ухода князя Орлова его обязанности по Военно-походной канцелярии Его Величества, был назначен командиром 7-го Лейб-Гв. Преображенского полка с производством в генерал-майоры и с назначением в Свиту Его Величества. Назначение из ряда вон выходящее по почету; милость большая, и в то же время удаление от Государя.
Умный, образованный, тактичный едва ли не единственный около Государя из свиты человек, который разбирался в политических событиях государственной важности, он десять лет нес на себе всю тяжесть работы по Военно-походной канцелярии, так как Орлов работать не любил. С Дрентельном Государь любил говорить. С ним можно было говорить. Ему прочили широкую будущность около Государя. Он мог быть действительным воспитателем Наследника. Десять лет служил при Государе, долгое время пользовался расположением Царицы. Дружил одно время с А. А. Вырубовой. Вместе увлекались музыкой.
В свое время его познакомили с Распутиным, но Дрентельн не пришел от него в восторг и не подружился с ним. В последние же годы считал Распутина несчастьем для России, для Царской Семьи. Этого было достаточно, чтобы Царица стала причислять Дрентельна к тем, кто шел против нее. Понимая, что положение его становится неустойчивым, он принял новое назначение с радостью. Уход Дрентельна явился потерей для дела Военно-походной канцелярии. Начальствовать стал причисленный к ней полковник Кирилл Нарышкин, один из друзей детства Государя, человек бесцветный, скромного ума, со странностями. Вегетарианец. Но он был сын гофмейстерины Елизаветы Алексеевны Нарышкиной.
{279}
ГЛАВА ШЕСТНАДЦАТАЯ
Декабрь 1915 года. - Смерть фрейлины Софьи Ивановны Орбельяни. - Выезд Государя из Ставки на фронт. - Болезнь Наследника. Возвращение в Царское Село. - Распутин и выздоровление Наследника. - Вера в молитвы Распутина. Поездка с Кеграсом на автомобильных санях. - Посещение меня революционером Бурцевым. Выезд в Ставку 12го декабря. - Смотр Гвардии при ст. Черный Остров. - Смотр Гвардии около Волочиска и Подволочиска. - Возвращение в Могилев. - Приезд 28-го декабря Белецкого и его доклад. - Дело фрейлины М. А. Васильчиковой. Ее письма приезд, сплетни, высылка. Выезд Государя на фронт 19-го декабря. Смотр у ст. Замирье. - Генерал Куропаткин. - Государь подтверждает, что сказал в день объявления войны. - Смотры гренадерским частям. - Царь в землянках. Смотры Архангелогородскому и Вологодскому полкам. - Смотр у дер. Новоселки. Смотр у дер. Уши. - Смотр у ст. Вилейки. - Возвращение 24-го декабря в Царское Село. - Награждение меня орденом Св. Станислава 1-ой степени. - Сплетни в Петрограде. Родзянко, Сазонов и Хвостов. - Отъезд 30-го декабря в Ставку. Приказ по Армии и Флоту 31-го декабря 1915 г. - Ночь под Новый, 1916 год. Встреча 1916 года у меня в номере.
1-го декабря, в Царском Селе, в государевом дворце скончалась фрейлина княжна Софья Ивановна Орбельяни. Несколько лет она была прикована к постели параличем и медленно угасала. Ее очень любила вся Царская Семья. Когда-то княжна была очень близка к Государыне. Дружба Царицы с Вырубовой и болезнь княжны оттеснили княжну. С княжной как бы отходили в вечность последние воспоминания о тех годах, когда молодая, веселая, здоровая Царица Александра Федоровна ездила с княжной верхом, в Крыму, была свободна от "темных влияний". Все было, все прошло... "Еще одно верное сердце ушло", сказала с грустью Императрица. Императрица Мария Федоровна приезжала на панихиду из Петрограда. Царица Александра Федоровна с дочерьми присутствовала на панихидах, на выносе, на похоронах. 3-го все было кончено. Царица в то утро причастилась Св. Тайн. Было ясно, но холодно. Пятнадцать градусов мороза. Потом пошел снег.
3-го же декабря Государь с Наследником выехал из Могилева для осмотра войск Гвардии. Эта поездка едва не стоила жизни Наследнику. Еще накануне Алексей Николаевич простудился и схватил сильный насморк. 3-го, от сильного чиханья началось кровотечение, продолжавшееся с перерывами весь день. Это было уже в поезде. В пути, лейб-хирург Федоров признал положение опасным и вечером посоветовал Государю вернуться в Могилев. Императорский поезд повернул обратно, а Царице была послана телеграмма с просьбой приехать на 6 декабря, день Ангела Государя, в Могилев. Утром 4-го приехали в Могилев. Наследник очень ослаб. Температура 39 градусов. Федоров доложил Государю, что считает необходимым немедленно везти больного в Царское {280} Село. Государь съездил из поезда в штаб и в 3 часа выехали в Царское Село. Днем температура спала, самочувствие улучшилось, но к вечеру жар поднялся. Силы падали, кровотечение не унималось. Несколько раз останавливали поезд, чтобы переменить тампоны в носу. Ночью положение ухудшилось. Голову лежавшего Наследника поддерживал все время матрос Нагорный. Два раза мальчик впадал в обморок. Думали, что умирает. В Царское послали телеграмму, чтобы никто не встречал.
В 6 ч. 20 м. утра больному стала лучше. Кровотечение прекратилось. В 11 ч. утра поезд осторожно подошел к павильону Царского Села. Встретила одна Императрица. Государь успокаивал ее, сказав, что кровотечение прекратилось, стало лучше. Царица спросила Жильяра, когда именно прекратилась кровь. Тот ответил: "В 6 ч. 20 м." "Я это знала", ответила Императрица и показала полученную от Распутина телеграмму, в которой значилось: "БОГ ПОМОЖЕТ, БУДЕТ ЗДОРОВ". Телеграмма была отправлена Распутиным в 6 ч. 20 м. утра.
С большими предосторожностями больного перевезли во дворец. Вновь открылось кровотечение. Сделали обычное прижигание железом, не помогло. Царица вне себя от отчаяния. Бедный мальчик лежал белый, как воск с окровавленной ватой у носа. Казалось, что умирает. Царица приказала вызвать Григория Ефимовича. Он приехал. Его привели к больному. Распутин подошел к кровати. Пристально уставился на больного и медленно перекрестил его. Затем сказал родителям, что серьезного ничего нет. Им нечего беспокоиться. И, как будто усталый, он вышел из комнаты. Кровотечение прекратилось. Больной мало помалу оправился. Естественно, что Императрица приписала спасение сына молитвам "Старца". И вера в молитвы "Старца", вера в его угодность Богу еще более окрепла в ней. Она была несокрушима, как гранитная скала. В ней была вся сила Распутина.
Стояла настоящая северная зима. По вечерам мороз доходил до 20 градусов по Реомюру. Снегу было много. Однажды Кегрес, царский шофер, произведенный за войну в прапорщики, катал меня на окончательно сконструированном им {281} автомобиле-санях. Мы летели целиной по снежному полю, преодолевая все сугробы.
Надо было видеть удивление останавливавшихся на дороге крестьян, когда наши сани-автомобиль пересекали их дорогу и неслись по ровному полю, вдоль ее. На одном из заводов были заказаны двое автомобиль-саней для Его Величества и такая же машина для моей части. После войны, уже во Франции, Кегрес, выросший в компаньона Ситроена, сконструировал по этому образцу машину, на которой победил Сахару.
В один из тех зимних вечеров меня посетил в Петрограде необычный гость известный революционер В. Л. Бурцев. Горячий патриот, социалист, Бурцев, после объявления войны, стал на позицию: защищать родину и биться с врагом до победного конца. 3-го сентября 1914 г. он приехал в Россию и был арестован на границе. Тогдашние руководители министерства Внутренних Дел, Маклаков и Джунковский, не понимали всей выгоды для правительства того приезда Бурцева, не понимали, как можно было его использовать. Его предали суду за прежние преступления, судили и по суду сослали в феврале 1915 года в Туруханский край. В августе того же года, благодаря заступничеству французского посла Мориса Палеолога перед Государем, Государь даровал Бурцеву помилование. Вернувшись из Сибири, Бурцев поселился в Твери, откуда наезжал иногда в столицу. И вот, однажды вечером меня вызвали па телефону на моей Петроградской квартире. На мой вопрос - Кто говорит? - я услышал - Владимиров.
- Какой Владимиров? Я не имею удовольствия знать Вас, кто Вы такой?
- Я Бурцев, Владимир Львович Бурцев, - послышался ответ.
У меня, знавшего Бурцева отлично по его революционной деятельности и по его литературным трудам, но никогда его не видавшего в глаза, как-то невольно вырвалось: - Ах, это Вы, Владимир Львович, здравствуйте, чем могу служить?
В постоянной борьбе с революцией, как-то невольно становишься "знакомым" теоретически с ее деятелями и при столкновении с ними в жизни на этой почве происходят {282} довольно курьёзные случаи. Бурцев хотел повидаться со мной. Я предложил ему приехать ко мне на ту самую квартиру, куда он мне телефонирует, через два часа, ровно в 8 ч. вечера. Он, видимо, удивился и обещал приехать.
Повесив трубку, я невольно улыбнулся. Ко мне, к начальнику Государевой секретной охраны, приедет Бурцев и приедет без всякой конспирации, открыто. Чего не делает война и общий фронт против немцев. Взгляд упал на книжные шкафы, где целая полка была занята изданиями Бурцева: "За сто лет" и "Былое". Я перелистал "За сто лет", считавшуюся редкостью. Стал перебирать в памяти прошлое Бурцева. Вспомнил, как он уговаривал моего начальника Зубатова начать работать на революцию, против правительства. Вспомнил, как он, шеф красного розыска, пытается всегда все выпытать, узнать у собеседника. Как он выпытал ловко в свое время у Лопухина, что Азеф был шпионом. И т. д. Многое пришло на память. Надо быть осторожным. Что ему нужно?
Ровно в восемь в передней раздался звонок. Я открыл дверь. Встретились как старые знакомые. Я попросил гостя в кабинет, предложил кресло около письменного стола, сам сел на свое кресло за столом. Бурцев осматривался, сморкался с холоду, протирал очки. Книжные шкафы привлекли его внимание. Посмотрел на стену за моей спиной.
Бурцев начал с просьбы, дабы я дал ему ту мою книгу, что я написал об Азефе. Я разъяснил, что специальной книги о нем я не писал, но что в изданной мною книге: "Партия Социалистов-Революционеров и ее предшественники" много о нем говорится. Я предложил ему эту, только что изданную мою книгу. Он с любопытством стал рассматривать довольно объемистый том. Разговор завязался. Бурцев сел на своего конька - Азефа. Он уверял меня в провокаторстве некоторых чинов политической полиции. Уверял меня, что, давая сведения генералу Герасимову, Азеф в то же время подготовлял цареубийство. Я просил дать доказательства, назвать соучастников. Бурцев отвечал, что не имеет права назвать их, но довольно туманно рассказывал, как подготовлялось покушение на Государя в Ревеле и как тому помогал какой-то весьма важный чиновник, носивший мундир и ордена. Я {283} повторил, что без имен все это бездоказательно. Не доказана ни провокация в данном случае Азефа, ни вина Герасимова.
Затем разговор перешел на войну, на правительство. К моему большому удивлению, передо мной был не социалист интернационалист, а горячий русский патриот. Я нападал на него за ту систематическую ложь, что преподносят своим читателям в своих газетках наши революционеры эмигранты.
"Ну вот и Вы, Владимир Львович, издаете Вашу газету. Думаешь по величине, что это серьёзный орган. И, вдруг, находишь статью: "Три Бога". И по той статье оказывается, что я, полковник Спиридович, один из трех богов, встречаю иногда в Царском Селе с особой каретой Распутина, затем Императрицу Александру Федоровну и везу их обоих на свидание в Царском Селе в какую-то парикмахерскую. Вы понимаете, Владимир Львович, что все это настолько неправдоподобно, настолько смешно и нелепо, понимаете нелепо, что на этот вздор даже не сердишься. Над ним просто хохочешь. А ведь ваша газета претендует на серьезность. И вы считаетесь ведь крупным публицистом. Ну разве это не стыд? Ну где же тут серьёзность?"
Бурцев был смущен, а я, достав из шкафа его газету, показывал злосчастную статью, которая думала утопить и меня, и еще двух богов. Сконфуженный Бурцев оправдывался, что статья была прислана ему одним чиновником из Департамента полиции и т. д. Он интересовался Государем, его характером, что он читает, говорят ли ему правду лица, его окружающие. Спрашивал, веду ли я дневник и настойчиво советовал писать и писать, и записывать все, что делается около меня.
Не обошлось и без курьёза. За дверьми, в соседней комнате послышался густой бас и разговор. Бурцев тревожно насторожился. Я успокоил его, сказав, что там больная и это пришел доктор. Бурцев заинтересовался моей библиотекой. Я похвастался некоторыми редкими революционными изданиями и показал ему его "За сто лет", ставшую уже и тогда библиографическою редкостью. Он был доволен. Книги нас как-то сблизили. Я предложил гостю чаю. Казак Андрей подал нам. Разговор пошел проще.
{284} А пока мы разговаривали, на Фонтанке, около нашего дома суетились, наблюдавшие за Бурцевым филеры Охранного отделения. Установив, что "наблюдаемый" прошел в мою квартиру, они были в смятении. Протелефонировали начальнику отделения. Тот доложил Белецкому, который осведомил даже Хвостова. Когда же Бурцев ушел, я доложил по телефону кратко Дворцовому коменданту, а на следующий день, рано утром, рассказал ему все подробно. Я оттенил, сколь большую пользу могло бы извлечь из его приезда правительство, если бы Маклаков и Джунковский не поступили с ним так нелепо.