Страница:
Аналитическая записка
О гарантии прав человека
1. Чего же вы хотите: мафию либо «гестапо»?
Начнём с выдержек из сообщений СМИ. Первая из интернета с сайта www.newsru.com, поместившего 17 ноября 2002 г. следующее сообщение:
«Суперкомпьютер будет следить за американцами
Пентагон планирует создать не имеющую аналогов автоматизированную систему сбора персональной информации. Создание подобного автоматизированного шпиона объясняется, как обычно, необходимостью борьбы с мировым терроризмом. По данным “The New-York Times” заведует проектом вице-адмирал Джон Пойндекстер. В своих выступлениях перед руководством оборонного ведомства он сообщил, что система под названием “Тотальная информированность” (Total Information Awareness) предоставит аналитическим отделам спецслужб и правоохранительным органам доступ к огромным массивам информации, включая электронную почту, данные о кредитных картах и банковских операциях, данные о путешественниках и туристах.
До сих пор, отмечает газета, для того чтобы шпионить за гражданами США, в каждом конкретном случае спецслужбам необходимо получать отдельное разрешение от судебных властей. Предложенные адмиралом Пойндекстером инициативы в корне изменят ситуацию. В частности, он предлагает объединить коммерческие базы данных с государственными досье, в частности с данными спецслужб, чтобы спецагенты могли использовать в своих поисках всю мощь современной технологии.
«Наша деятельность должна стать более эффективной, более интеллектуальной в плане поиска новых источников информации», — считает Пойндекстер.
По информации газеты из источников в спецслужбах, возможности сотрудничества в этой области между Пентагоном и ФБР активно обсуждаются. Разумеется, разведчикам идеи Пойндекстера нравятся. А вот правозащитники опасаются, что идея виртуального «большого брата» нанесёт колоссальный ущерб идее демократии в США.
Однако, как отмечает газета, курс властей вполне ясен. Для развертывания подобной системы потребуются изменения в законодательстве США. Некоторые необходимые изменения содержатся в предлагаемом администрацией Буша Акте национальной безопасности (Homeland Security Act [1]), который сейчас рассматривает конгресс. В частности, предполагается внести изменения в Акт о личной тайне 1974 года (Privacy Act), которым определены права спецслужб распоряжаться попавшей к ним личной информацией.
В Пентагоне планы по согласованию данной системы подтверждают. В частности, адмирал Пойндекстер встречался по этому поводу с министром обороны США Дональдом Рамсфельдом».
Как можно понять из этого, заправилы США пришли к мысли, что так называемое «полицейское государство» в принципе не так уж и плохо как инструмент управления делами общества. Оно получает оценку «плохо» либо «хорошо» в зависимости от того, кому персонально служит и какими идеями руководствуется, поддерживая стабильность жизни общества на основе этих идей в условиях проявлений недовольства характером этой стабильности внешними или внутренними силами.
Соответственно, если сложившиеся обстоятельства и намерения на будущее заправил США того требуют, то теоретические и практические наработки гестапо, штази и КГБ в области анализа жизни общества, тотального внутреннего и внешнего шпионажа и многослойного контршпионажа с целью пресечения и канализации антиобщественных инициатив тех или иных индивидов и социальных групп не только должны быть включены в систему американской «демократии», но это должно быть сделано так, чтобы в перспективе стать образцом для насаждения в других странах в ходе построения «нового мирового порядка» в глобальных масштабах.
Многих пугает перспектива жизни в «полицейском государстве», тем более в глобальном, где вся жизнь общества и функционирование государства протекают под опёкой всюду проникающего «гестапо» — политической тайной полиции. Однако тенденции в развитии Запада в варианте без «гестапо» тоже не радостны. О них пишет Модест Колеров в статье “Вечный мир и вечные угрозы ему”, опубликованной в интернет-издании “Русский журнал” [2] 26 ноября 2002 г.:
«Мир в Европе любой ценой
Массовый пацифизм и неистовый поиск компромисса с теми, кто угрожает миру, — роскошь и болезнь исключительно послевоенного североамериканско-европейского мира, ещё вчера стоявшего на грани вечности, за которой, казалось, бесконечное самосовершенствование либерализма и «конец истории». Миролюбивая риторика здесь всегда больше зависела от массовой психологии [3], чем от любых деклараций и философских построений [4].
С конца 1940-х до начала 1990-х средний европейский обыватель видел военное насилие лишь издалека: во Вьетнаме, Алжире, Корее (исключениями были только не вполне масштабные с военной точки зрения акты подавления оппозиции в странах «народной демократии» в 1950 — 60-х). В позднеколониальном мире наилучшим способом излечения от проблем казалась деколонизация. Эвакуировавшись из Алжира, два миллиона алжирских французов сразу попали в разряд поражённых в культурных правах провинциалов. Убежав от вьетнамских коммунистов, граждане «сайгонского режима» населили изолированные кварталы на восточном побережье США, на периферии внимания. Даже американские ветераны, демобилизовавшись с вьетнамской войны, вынуждены были создать целую художественную традицию, чтобы рассказать массовому обывателю, что они есть, что их опыт переживания фронтового и партизанского насилия важен.
Миролюбивый обыватель и его политический класс воспитывались на риторике невмешательства, парадоксальным образом впитавшей в себя и консервативный самоизоляционизм, и левый интернационализм 68-го года [5]. Обыватель не хотел видеть и не видел угроз, не сводимых к апокалиптическим сценариям «третьей мировой», столь же ужасным, сколь и далёким от ежедневного сознания. Никто не верил в реальность угроз здесь и сейчас, себе лично, своему дому, своим детям. Показанная в телевизионном онлайн-режиме, дистанционная, почти игровая Война в Заливе только укрепила массовое представление о том, что с угрозой можно разобраться издалека, ценой любого, «пропорционального» или «непропорционального» применения силы на чужой территории; любого сговора за столом переговоров, «пропорционального» или «непропорционального» влиянию противника. Грубая, террористическая, финансируемая мафиозным наркотрафиком, борьба косовских албанцев за отделение от Сербии-Югославии была признана Европой легитимной и хирургически навязана Сербии. Главное — чтобы тень угрозы, распространявшейся по Европе вместе с «беженцами», не нарушала «вечного мира». Косово добилось независимости. Этнические чистки против сербов близки к концу. Однако 35 тысяч албанских беженцев в Сербии и 130 тысяч в Германии возвращаться в Косово не хотят [6]. «Вечный мир» терпеливо продолжает не видеть угрозы.
Даже совершенно незначительная, вялотекущая террористическая деятельность ольстерских, корсиканских или баскских сепаратистов, которую любой «старый режим» просто игнорировал бы, относя к уголовной статистике, вызывала миролюбивые усилия целых государств, уступки, политическую легализацию террористов в качестве легитимной стороны переговоров. Стоит ли напоминать, что ни один из таких компромиссов не привёл к умиротворению ирландцев, корсиканцев и басков. Они малой кровью добивались все большего, и недалёк день, когда добьются независимости. «Вечный мир» готов оставить в прошлом ценность централизованных и даже федерализованных национальных государств. Он готов создать новые государства и отдать их в руки европейской наднациональной и самозаконной бюрократии, поместив в рамки «компромиссного» Европейского Союза. В проклятом послевоенном прошлом осталась нерушимость границ, в непредсказуемом будущем — независимые новые члены ЕС: респектабельная Шотландия, депрессивное Косово, сезонная Корсика, этнически озабоченная Баскония, промышленные гиганты Каталония и Ломбардия… Пусть будет больше новых государств, хороших и разных, лишь бы грубая материя национального освобождения канализировалась в их свободолюбивый пафос. Пусть против плохого Саддама возникнет хороший Курдистан, а против негибкой Индии — гибкий Кашмир. Лишь бы в дом обывателя не входила война.
Нашествие кланов
Телевизионное переживание перемен закончилось. «Цивилизованные» верхушки новых айсбергов, «политические крылья», использующие терроризм своих подпольных единомышленников для публичного торга и государственного шантажа, как Арафат — Хезболлу, Масхадов — Басаева, — всего лишь телевизионные псевдонимы тех подспудных масс, которые пришли в движение и набирают слепую и разрушительную скорость. Именно в интенсивном политическом торге, в активности международной бюрократии, становящейся все более детальной [7] и изобретательной, созревают угрозы, перед которыми бессильны государственный аппарат и право. Легитимизация сепаратизма, отказ от нерушимости границ, «прагматическое» сосуществование с терроризмом — это новая эпоха передела, новая мировая война, лишь по случайности остававшаяся на периферии массового сознания и политического масскульта.
11 сентября 2001 года и 23 октября 2002 года война пришла в национальные центры, в прямой эфир, где обыватель и политик могли наблюдать себя в качестве непосредственных мишеней. Этой угрозе уже нельзя определить место на окраине, локализовать её в рамках географических, этнических или социальных «меньшинств». Она внутри ежедневной политической риторики. Она уже часть современного языка. Ориентация общества в современности уже немыслима без самоопределения в контексте растущего числа политических, этнических, религиозных, территориальных сепаратизмов. Для них теперь самозаконная воля даже самой малой группы активистов выше свободы личности и национального «общего блага». Для человека девяностых слово «партизаны», прежде однозначно позитивно и героически окрашенное, уже не обозначает акт вневойсковой самозащиты от иноземных оккупантов и не отсылает к 1812 году или белорусским и брянским лесам 1942-го. Оно именует десятилетиями длящееся восстание подпольных кланов, тесно связанное с наркобаронами, пытками, заложничеством, терактами, марксистским и религиозным фанатизмом. Неизбежной жертвой партизан становятся поверившие послевоенному «вечному миру» обыватели, институты их центральной и национальной власти. Гвардией партизан «становятся» — меньшинства, управляемые мафиозными и этническими кланами. Среднеевропейским «цивилизованным» хуторским, кулацким, инженерско-учительским, соседским и дачным сообществам эти кланы противопоставляют новые «железные батальоны» этнических, батрацких, бандитских сообществ.
Защищаясь от нашествия кланов, дробящего стабильную обывательскую среду, личность стремится под покров постимперской власти — будь то бюрократическая «партия власти» или политкорректная «единственная супердержава». Но бюрократическая и политкорректная власть гнётся под нашествием кланов, выбирая из них те, с которыми можно было бы договориться. Договориться нельзя. И вновь близок день, когда очередной прирученный Римской империей варвар захочет стать императором Рима.
Террор сопредельных территорий
Как с этим может бороться государство? По каким линиям каких границ оно хочет строить «бетонные» стены и полосы безопасности? Как бы ни была опасна агрессия бандитских групп с сопредельных территорий, главная угроза исходит от самих территорий: от слабости их центральной власти, от непрекращающегося потока трудовой миграции, от традиционной транснациональной этнической мафиозной инфраструктуры, от приграничного бизнеса (контрабанды, оружия, наркотиков, беженцев), коррумпирующего местные органы власти на сотни километров вглубь национальной территории, от формального и неформального шпионажа и т.п.»
В общем, тенденции развития «гражданского общества» на основе идей индивидуализма М.Колеровым обрисованы верно, за исключением того, что на Западе царит не массовый пацифизм: обыватель там не миролюбив, а мелочно своекорыстен и его неутолимая боязнь даже дискомфорта (а не то, что реальных угроз его жизни) вынуждает практикующих политиков, — избираемых беззаботно-безответственным политически близоруким обывателем, — придавать статус «высокой договаривающейся стороны» всякому отщепенцу, который способен устойчиво терроризировать обывателя и шантажировать угрозой террора политиков как внутри страны, так и за её пределами [8].
И соответственно остаётся сделать вывод о том, что при сохранении в дальнейшем того качества культуры, которое сложилось на Западе и которое навязывается России после 1991 г. в качестве якобы естественной для человека, обывателю в перспективе придётся принять одно из двух:
· либо всеохватывающую опёку «гестапо» или «инквизиции» с неизбежными злоупотреблениями властью со стороны персонала такого рода служб, которым в перспективе придётся стать надгосударственным глобальным сообществом [9];
· либо разгул мафиозно организованной уголовной и политически-экстремистской вседозволенности пришлых мигрантов из неблагополучных регионов [10] и тех своих соотечественников, кого старшие поколения не сумели зачать, родить и воспитать по-человечески и дать им образование, отвечающее потребностям общественного развития в наши дни.
При сохранении и распространении культового индивидуализма, иногда однако способного к корпоративности, что свойственно западному образу жизни, в случае отсутствия «гестапо» обыватель обречён столкнуться именно со вторым явлением при робких попытках уголовной полиции реагировать постфактум на уже свершившиеся преступления против личности и юридических лиц, большей частью мафиозно организованные.
Дело в том, что господствующая на Западе юридическая традиция ориентирована на разрешение межличностных конфликтов и конфликтов юридических лиц между собой, а также — на подавление индивидуальной преступной деятельности мелко бытового характера, не имеющей долговременных интересов экономического (в том числе и макро-) и политического характера и стратегий их осуществления так или иначе организованными коллективными усилиями. Именно последнее и отличает мафии — организованную профессиональную преступность — от индивидуальной преступности на бытовой почве. Кроме того, мафии действуют по целесообразности, не обременены бюрократическими процедурами, свободны от внутреннего саботажа и некомпетентности своего «персонала»: такие субъекты, если даже ненароком оказываются в рядах мафий, то отторгаются ими вплоть до физического уничтожения. Эти качества обеспечивают мафиям более высокое быстродействие, нежели структурам государства. На этом основана их способность оказать адресное давление на того или иного чиновника государства или на его начальника, которые оказываются беззащитными по отношению к мафиозному давлению, способному прийти с любой стороны в любое время; то же касается и членов семей тех лиц, в придании деятельности которых определённой направленности заинтересованы мафии.
Соответственно, если общество порождает организованную преступность, то чтобы защитить личность от мафиозного рабства государство обязано либо узаконить принцип коллективной вины и ответственности «на полную катушку» участников коллективной преступной деятельности, освободив органы охраны правопорядка и суды от обременительной процедуры определения «доли вины» каждого из соучастников преступления [11]; либо — хотя бы в кризисные периоды — допускать работу спецслужб в командно-оперативном режиме по целесообразности, включая и применение оружия на поражение без предупреждения; либо сочетать и то, и другое. Т.е. именно «полицейское государство» способно пресечь мафиозную деятельность, если само общество порождает организованную преступность [12].
Исторический опыт Италии говорит именно об этом: режим Б.Муссолини без избыточных юридических формальностей в короткие сроки если и не искоренил мафию, то свёл её активность к редким единичным проявлениям на всей территории Италии; а буржуазная демократия, приняв Италию под свою власть по завершении второй мировой войны ХХ века, возродила в ней мафию как реальную общественную силу, срослась с нею, после чего непрерывно и бесперспективно “борется” с мафией на протяжении нескольких десятилетий.
2. Об историческом опыте «полицейского государства» СССР
И хотя «полицейское государство» не может быть предметом мечтаний, всё же страхи, вызываемые этим термином, весьма далёки от реальной статистики уголовного беспредела в его отсутствие, и от реальной статистики злоупотреблений властью в «полицейском государстве» в случае его установления.
Так, если вспомнить эпоху «застоя» в СССР, то его граждане в своём большинстве не испытывали особых неудобств от проникающей всюду деятельности КГБ. Зато благодаря профилактической большей частью его деятельности на основе этого «всеведения» были защищены от «политического экстремизма», массового терроризма и организованного бандитизма всех видов, нарко— порно— и игорного «бизнеса», что и отличало во многом жизнь населения СССР от жизни населения стран Запада.
Это касается того большинства граждан, которым всё было «по фигу» или которые по своей убеждённости были лояльны культовой идеологии СССР и не начинали по своей инициативе заниматься «творческим развитием» марксистско-ленинского наследия [13]. При этом КГБ мог работать в режиме профилактики наиболее тяжких преступлений на основе своей информированности почти обо всём во многом и потому, что пользовался авторитетом в достаточно широких слоях населения и действовал, опираясь на искреннюю поддержку людей. Проблемы во взаимоотношениях с КГБ имели те, кто либо понимал идеалы социализма и коммунизма и практику их воплощения в жизнь иначе, чем это было свойственно партийной номенклатуре в соответствующий период истории СССР, либо те, кто заявлял словом или делом о своей приверженности идеалам буржуазного индивидуализма большей частью по общезападному образцу.
О последних сатирик М.Н.Задорнов в своих выступлениях говорит совершенно правильно в том смысле, что если кто из них эмигрировал из СССР, то «уехали они не от КГБ, а от ОБХСС [14]», — и против этой оценки никто не возражает.
Но если поглубже вникнуть в психологию личности, то указание М.Н.Задорнова на конфликт именно с ОБХСС, а не с КГБ [15] справедливо и по отношению к тем диссидентам, кого многие почитают «идейными» борцами-бессребрениками, «страстотерпцами», таким как академик А.Д.Сахаров, его вдова Е.Боннэр, А.Галич, Б.Окуджава и многие другие.
Ничего подобного «горячим точкам» (Сумгаиту, Карабаху, Абхазии, Приднестровью, Чечне и т.п.) в послевоенном СССР не было и не могло быть именно благодаря «всеведению» КГБ и его высокому быстродействию — персонально адресному — при необременённости его деятельности непрестанными судебными тяжбами (тем более гласными) и необходимостью производить для каждого судебного процесса если не тонны, то центнеры деловых бумаг. Это не значит, что общество в СССР не порождало тенденций к политическому экстремизму, а также к нарко-, порно-, игорному и прочим видам деградационно-паразитического бизнеса. Но деятельность КГБ не позволяла зародышам этих социальных бедствий вырасти в бедственные явления такой мощности, чтобы они могли оказывать заметное влияние на жизнь большинства людей, составляющих общество, и представлять реальную угрозу жизни каждого из них.
И не только КГБ в советском прошлом был дееспособен: режим в целом в СССР не был столь уж «прогнившим» и профессионально несостоятельным, «некомпетентным», как то представляют многие писатели и аналитики буржуазно-«либерального» культово-индивидуалистического толка, а обладал достаточной для функционирования устойчивостью даже после 15-летнего периода, предшествовавшего «перестройке» и включающего в себя брежневский «застой» и «нервозность» государства времён Ю.В.Андропова и К.У.Черненко.
Об этом чуть ли не каждый день своим слушателям твердит радио “Свобода” в анонсе программы “Лидер отвечает журналистам”, воспроизводя запись голоса М.С.Горбачёва: «Я бы до сих пор мог сидеть в кресле генсека…»
Иными словами, режим в СССР был устойчив и мог бы обеспечить иную стратегию реформ, если бы лидеры внутрипартийной мафии М.С.Горбачёв и А.Н.Яковлев — по известным не только им причинам — не заявили, что государство у нас не должно быть «тоталитарным», а КГБ не должен давить ростки «свободомыслия» и «национального самосознания», что якобы необходимо взращивать и допускать «плюрализм [16] мнений», «толерантность» к инакомыслящим и меньшинствам как культурно своеобразным, так и сексуальным.
Эти лозунги перестройки по существу призывали к тому, чтобы своими же руками взрастить разрушительную для жизни общества концептуальную неопределённость государственного управления, поскольку вопрос о том, какие мнения в «плюрализме» праведны, а какие ложны и при их осуществлении вредны для подавляющего большинства людей? — тщательно обходился стороной пропагандистами и «архитекторами» перестройки.
Соответственно такого рода разрушительным директивным указаниями лидеров Политбюро ЦК КПСС, СССР рухнул в результате того, что КГБ, — выполняя волю изменнического руководства правящей внутрипартийной мафии, — перестал защищать от беззаботно-безответственного “элитарного” «свободомыслия» и ростков «национального самосознания» индивидуалистов провозглашаемые в обществе идеалы [17] жизни общества без паразитизма одних на труде других; перестал защищать и функционирование государства в соответствии с этими идеалами [18]. На этой почве ГБ-шного непротивления злу и выросли те истерично-“демократичные” политические силы, что впоследствии создали новые “элитарно”-олигархические режимы на обломках «сверхдержавы № 2», доведённой до краха её же государственной властью при попустительстве всего остального общества.
В итоге прекращения КГБ охранительной деятельности по отношению к обществу и государству крах СССР стоил его населению большего количества преждевременно оборвавшихся, а так же и не рождённых жизней, сломанных судеб, нежели все злоупотребления властью со стороны ВЧК-ОГПУ-КГБ в любой период истории СССР [19], продолжительность которого сопоставима со временем, прошедшим после его краха.
3. Где кончается «полиция» и начинается «Беня Крик»?
Соотносясь с печальным опытом краха Российской империи, с не менее печальным опытом краха СССР, деятельность администрации президента Дж.Буша младшего, направленную на создание органа типа «КГБ США», можно признать вынужденно необходимой.
Тем более повышение эффективности спецслужб необходимо потому, что по мере роста поражающих способностей техники и технологий, которые могут оказаться во власти злоумышленника, группы злоумышленников или во власти психически больного субъекта, жизнь в технически развитой цивилизации без тотального контроля со стороны государства и лояльных граждан за информационными потоками с целью выявления антиобщественных тенденций и намерений будет становиться всё более и более опасной и чреватой происшествиями, куда более тяжелыми по их последствиям, чем события 11 сентября 2001 г. в Нью-Йорке, когда два захваченных террористами авиалайнера были употреблены ими в качестве самолётов-снарядов и поразили оба небоскреба Всемирного торгового центра.
Однако и опасения “правозащитников” по поводу создания «КГБ США» администрацией Дж.Буша обоснованы: злоупотребления со стороны такого рода спецслужб в гражданском обществе западного типа неизбежны и способны вылиться в установление по существу фашистского режима даже без нарушения таким режимом формальных демократических процедур [20]. К тому же наличие в государстве инструмента типа «КГБ» вовсе не гарантирует от того, что эта система не совершит ошибку, которая приведёт к не менее тяжёлым последствиям, чем уголовный или политический мафиозно организованный экстремизм, для защиты от которого создаётся «КГБ».
Сам факт порождения обществом двух взаимоисключающих требований по обеспечению безопасности личности — защититься от мафий посредством создания «КГБ», и защититься от злоупотреблений «КГБ» отказом от его создания — является выражением дефективности его культуры и образа жизни на её основе.
И неразрешимость этого конфликта требований к обеспечению безопасности на основе принципов сложившейся культуры требует более глубоко вникнуть в алгоритмику порождения обществом проблем, от которых «КГБ» предположительно должен защитить личность и общество, а также и проблем защиты личности и общества от злоупотреблений со стороны «КГБ».