Стаднюк Иван Фотиевич. Сердце помнит

   - Значит, ему известно? - быстро спросил полковник Доллингер, в упор глядя на генерала и всеми силами стараясь скрыть страх, который пронял его в эту минуту.
   - Не волнуйтесь, - поспешил успокоить полковника Каллагэн, точно угадав его душевное состояние. - Мэлби убедит Дина, что это ему показалось: наконец, объяснит, пригрозит. Я уже распорядился. Приказал Мэлби, чтобы он не допустил распространения этого слуха среди русских или, во всяком случае, ликвидировал источник его распространения.
   Доллингер, пораженный решительностью генерала и его агентов, только покачал головой, ничего не ответив.
   - Ну а если слух этот распространился, - продолжал Каллагэн, придется вашего Дина показать перед русскими дураком, трусом - чем угодно, лишь бы ему не поверили. Впрочем, будет видно, как поступить. Русские и сами могут не поверить, что наш самолет подбит нами же. К тому же Дин может пригодиться в нашем деле. Он молодчина, уже начал волочиться за медсестрой русского госпиталя. Капитан ведь ранен...
   - Серьезно ранен? Почему же вы молчали до сих пор? Я обязан докладывать в штаб дивизии! - Доллингер начинал терять терпение. Случалось это с ним очень редко и лишь тогда, когда он долго не мог понять, что от него хотят, не знал, как лучше себя держать с собеседником.
   - Рана пустяковая, - успокоил его Каллагэн. - Рука поцарапана. Это даже удобнее нам. Пусть Дин подольше задержится в госпитале. С ремонтом самолета торопиться нечего, тем более что ему взлететь не удастся.
   Доллингер бросил настороженный взгляд на генерала.
   - Ничего не поделаешь, могло быть и хуже, - ответил на его взгляд Каллагэн. - Майор Мэлби промерил луг, на котором приземлилась "летающая крепость", и убедился, что он очень короток для взлета.
   - Как же быть? - спросил озадаченный полковник.
   - Что-нибудь придумаем.
   - Но как объяснить все это командиру дивизии?
   - Вот это уже не моя забота, - заметил генерал Каллагэн. - С вашим стариком я не намерен разговаривать так же откровенно, как с вами. Иначе он упечет нас обоих... Генерал Эдвардс рекомендовал мне только вас. Теперь слушайте дальше. Как только капитан Дин окажется ненужным Мэлби, передайте ему приказ добраться до русского аэродрома, где вы приземляетесь, и очередным рейсом доставьте его сюда. И еще позаботьтесь, чтобы с воздуха сфотографировали передний край русских.
   - Немцы в этом не нуждаются, - сказал Доллингер и впервые за время разговора отвел глаза в сторону. Он с тревогой ждал, что ответит на эту откровенность генерал.
   Каллагэн не замедлил с ответом.
   - У нас аппаратура более совершенна, чем у немцев, - сказал он. Потом помолчал, откусил конец сигары, прикурил и рассмеялся: - Очень хорошо, что вы разбираетесь в обстановке. Не скрываю, некоторые лица из госдепартамента считают, что наступила новая фаза войны. Нам нужно думать о своем будущем. Верно?
   Доллингер молчал, испытующе глядя на собеседника. Каллагэн сдерживал себя, чтобы не ежиться под этим пустым, ничего не выражающим взглядом. Он мешал ему говорить, сковывал мысли.
   - Выпьем, - предложил Каллагэн, наливая виски.
   Выпили. И хотя выражение лица Доллингера было таким же бесстрастным, Каллагэн продолжал откровенный разговор. Тем более что его испытанный друг Эдвардс хорошо рекомендовал этого полковника.
   - Нам нужно думать не только о будущем, но и о настоящем, - говорил Каллагэн. - О том, что и как сейчас нужно бомбить, вы и без меня знаете. Нам нужно убрать Германию как конкурента на мировом рынке и нужно сохранить ее как верного союзника, младшего партнера в борьбе с большевиками. Но сейчас есть дела поважнее, не терпящие отлагательства. Ни на минуту нам нельзя забывать, что большевизм - реальная угроза для всей Европы. Подумать страшно! Мы освобождаем от нацистов Францию, а у власти там могут оказаться коммунисты. Парадокс. Американская армия насаждает в Европе коммунистические режимы! Вы задумывались над этим?!
   Каллагэн поднялся из-за стола и, взволнованный, быстрыми шагами начал ходить по комнате. Услышав его шаги, в комнату вскользнул официант и, отвешивая американцу поклоны, спросил:
   - Прикажете еще виски?
   - Пшел! - крикнул на него генерал и, усевшись на свое место, вновь обратился к Доллингеру: - Нельзя, дорогой полковник, закрывать глаза на реальные вещи. Удивляюсь, как до сих пор вы этого не понимаете. Ведь что будет, если во главе металлургических заводов в Лотарингии, во главе шахт в Сент-Этьене станут рабочие комитеты, участники так называемого внутреннего Сопротивления? Что будет, если во Франции появится коммунистическое или даже менее левое правительство? Молчите?.. А будет то, что нам с вами придется убраться за океан, в Штаты, несолоно хлебавши. Мы же не за этим сюда пришли. Потом не забывайте, что Франция обладает обширными колониальными владениями: Западная Африка, Экваториальная Африка, Мадагаскар с островами, Сомали, Марокко, Тунис и, наконец, Вьетнам!.. Что случится с этими колониями, если во Франции власть возьмет в свои руки народ? Они получат независимость! А это будет означать крах нашей политики, нашей системы. Короче - цивилизация гибнет!
   Каллагэн сидел красный, с выступившей на лбу испариной. Даже на глазах его появились красные прожилки, и взгляд генерала был сейчас тупой, обреченный.
   - Надеюсь, мы этого не допустим, - холодно промолвил полковник Доллингер.
   Занятый какой-то своей новой мыслью, генерал ответил не сразу. Неожиданно речь его полилась спокойно, размеренно, точно это не он сейчас задыхался от злобы и кричал до исступления.
   - Разумеется, не допустим, дорогой полковник, - промолвил Каллагэн. Для этого нужны решительные меры, нужен новый взгляд на мораль, на человеческие права - на всю ту мишуру, которая мешает нам проводить нашу политику. Вот большинство промышленников Франции, да и много политиков сотрудничали с нацистами. Стоит ли их за это осуждать? Святой бог, не стоит! На их месте и мы с вами не поступили б иначе. Поразмыслите - вы владелец завода или заводов. В страну пришли нацисты. У вас два выхода: или бежать и потерять все, или остаться на месте, уживаться с новой властью и сохранить свои капиталы. Умный, деловой человек выберет последнее, как многие, да почти все, и сделали. И вот многие эти люди собственники заводов, рудников, шахт, земельных массивов, судоходных компаний, всякие политические деятели сейчас укрываются от "гнева народного", от рабочих комитетов, участников Сопротивления. Они считают, что теперь потеряно все. Многие из них решили, что раз мы в этой войне поддерживаем Советский Союз, значит, всем, кто помогал фашистам, пощады не будет и выхода из создавшегося положения нет. А мы им укажем выход. Мы посадим их на старые места и скажем: властвуйте! Но властвуйте так, как мы вам скажем. О доходах тоже особый разговор. Часть их должна лечь в наш карман. Вот и пусть попробует кто сказать, что Америка вмешивается в чужие дела! Пусть! Мы только поддерживаем справедливость. Собственность должна находиться в руках тех, кому она принадлежит. Но пусть кто скажет, что нам принадлежит Европа!.. Вот вам и выход из положения, вот вам рецепт для лекарства против коммунистической опасности.
   Генерал помедлил, подумал, а потом продолжил:
   - А то, что было до сих пор, - безумие нашего президента! Он поддался давлению так называемого народа, американских обывателей, наших рабочих, батраков, зараженных симпатиями к большевизму, к русским вообще. Да и часть наших деловых людей ослепла от жадности. Подумаешь, Германия стала хозяином Европы! Германия завладела нужными Америке рынками и источниками сырья! Германия урезает наши доходы! На все это плевать надо было с крыши "Эмпайр стейт билдинг"*. Ведь Германия прежде всего такое же государство, как и Штаты. У нас с немцами одинаковый уклад жизни, одинаковые понятия о добре и зле, одинаковая свобода частной инициативы. Договориться с Германией - совсем несложное дело. Нужно было твердо держать курс, взятый еще в двадцатых годах, - продолжать науськивать Германию на Россию. Так нет, напугались, что окрепшая при нашей же помощи Германия угрожает миру. А ведь это сущая чепуха!
   _______________
   * "Э м п а й р с т е й т б и л д и н г" - самый высокий небоскреб в Нью-Йорке.
   - А фашизм? - бросил вопрос Доллингер.
   - Фашизм? Фашизм, дорогой мой, это высшая необходимость, это высшее проявление демократии деловых людей, запомните: демократия деловых людей! Нужно перестать играть в свободу и равенство для всех. Помилуйте, о каком равенстве может идти речь среди людей, из которых одна часть имеет полные карманы, а другая, хотя эта часть и очень велика, еле сводит концы с концами? И если вовремя не одуматься, в одно прекрасное время в Белый дом придут рабочие и попросят президента убраться вон. Россия - печальный пример этому. Ведь никакое наше вмешательство в дела России не изменило там положения. Помните восемнадцатый-двадцатый годы? Я их хорошо помню. Помню Петроград, Вологду, Архангельск, а на их улицах - вооруженные отряды рабочих... Так вот, фашизм положил подобной опасности конец... Советский Союз - это чужой, непонятный для нас мир. И то, что мы стали его союзниками, - злая ирония судьбы. Нужно исправлять положение, пока не поздно.
   Каллагэн посмотрел на полковника Доллингера посветлевшими глазами, точно обрадованный, что наконец и сам уразумел важную истину, которую проповедовал сейчас своему собеседнику.
   Выпили еще по рюмке. Генерал застегнул ворот своей тужурки, как будто давая понять, что беседа идет к концу, потом хлопнул ладонью по столу и, испытывая непонятную для Доллингера неловкость или нерешительность, снова заговорил:
   - Но нельзя забывать о святом законе делового человека. А ведь мы с вами деловые люди?
   - Разумеется, - ответил Доллингер, настораживаясь.
   - Так вот, мы не должны за общими задачами забывать сегодняшний день. А для делового человека прожить день - значит ощутить, что в кармане его стало тяжелее. Бизнес - первая наша заповедь. Короче, имею деловое предложение. Вы можете организовать каждый месяц по два самолета в Штаты?
   - Могу, если это нужно.
   - Очень нужно. Под видом грузов для армии они будут доставлять сигареты моей фирмы. С высадкой наших войск во Франции в Европе открылся свободный рынок. Нужно торопиться.
   - Это связано с огромным риском, - промолвил Доллингер. - В военное время и судят по-военному.
   - Не будем предаваться мрачным предчувствиям, - запротестовал Каллагэн. - Поверьте, они обманчивы. Вы будете иметь четверть дохода.
   - Треть, - поправил Доллингер.
   - О, вы не так уж малопрактичны! Тогда еще один самолет прибавьте.
   - Сколько потребуется, столько и будет.
   - По рукам!
   Капитан Дин за завтраком или обедом выпивал сто граммов спирта и потом бродил по школьному двору, по улицам села, вначале бодрый и веселый, но потом эта бодрость сменялась разбитостью. Ему уже наскучило торчать в госпитале, тем более что рана его почти зажила.
   Дин удивлялся терпеливости Мэлби. Тот целыми часами сидел под старой грушей в углу школьного двора, где были сложены парты. Там всегда толпились ходячие раненые, раскуривая козьи ножки и делясь фронтовыми новостями.
   Мэлби щедро угощал раненых сигаретами, улыбался, щурил свои маленькие глазки, иногда хлопал собеседника по плечу и твердил: "Рус, карош человек..." Но больше молчал, устремив взгляд в землю.
   Вначале американский сержант вызывал любопытство. Его рассматривали как диковинку, пытаясь завести разговор, но Мэлби смущенно улыбался, что-то тараторил по-английски и, разводя руками, опять говорил: "Рус карош". Знатоков чужого языка среди раненых не находилось, и сержанта оставляли в покое. Вскоре вроде перестали и замечать его - молчаливого, безучастного к тому, о чем вели речь раненые. Только время от времени, когда Мэлби бросал сигарету и вытаскивал пакет с жевательной резинкой, на него снова устремляли любопытные взгляды.
   - Опять жует! - с удивлением восклицал кто-нибудь.
   Шофер "эмки" начальника госпиталя Вася Зозуля, увидев первый раз, как американец стал жевать резинку, даже рот открыл от удивления. Он долго стоял возле сержанта Мэлби, что-то прикидывал в уме, раздумывая. Потом улыбнулся какой-то своей мысли и, коренастый, маленький, прямой, как гвоздь, медленно побрел со школьного двора к своей машине, стоявшей в вишеннике у дома, где размещался начальник госпиталя.
   Из-под сиденья машины Вася достал кусок красной резиновой камеры, аккуратно вырезал из нее небольшой кружочек, точно заплату на дырку, старательно промыл его в бензине и, воровато оглянувшись по сторонам, сунул кружочек в рот. Сосредоточенно, словно к чему-то прислушиваясь, пожевал его, потер зубами. Лицо Зозули перекосилось от мучительной гримасы, словно его вот-вот стошнит. Он решительно выплюнул резину, вытер губы рукавом комбинезона и с великим недоумением посмотрел в сторону школы. Американский сержант казался ему с этой минуты пропащим человеком.
   На второй день после того, как на лугу у деревни Бугры приземлилась "летающая крепость", с очередной машиной раненых в госпиталь прибыл старший лейтенант Андронов. Из-под его гимнастерки виднелась повязка на левом плече. Молодой, загорелый, с открытым лицом и живыми глазами, Андронов ничем особым не выделялся среди раненых, кроме как своей разговорчивостью. Андронов был очень осведомлен о делах на фронте, о скором наступлении и охотно делился всем этим со своими новыми знакомыми.
   Может быть, потому, что Андронов чуть-чуть знал английский язык, сержант Мэлби почувствовал к нему большую симпатию. Американец все время держался поближе к офицеру, восторженно глядел в его лицо, улыбался. А Андронов без удержу рассказывал своим слушателям забавные эпизоды из фронтовой жизни. Иногда, медленно подбирая английские слова, передавал сказанное Мэлби.
   Нередко под старую грушу, где на партах в тени прохлаждались ходячие и выздоравливающие, заглядывал шофер Вася Зозуля. Он внимательно слушал веселые рассказы Андронова и так безудержно смеялся, что сержант Мэлби с опаской отодвигался от него.
   Однажды Вася, воспользовавшись тем, что Андронов куда-то отлучился, сознался о причине своей столь несоизмеримой с услышанным веселости:
   - Первого класса сочинитель! Врет и глазом не моргнет. А сам же от передовой так же далеко, как и мы с вами, - в штабе армии. Слово шофера. Сам вчера мне в этом сознался. И работа, кажись, не пыльная топографические карты разрисовывать для самого командующего. А ранен при бомбежке...
   Неожиданно для Зозули это его открытие повысило интерес слушателей к Андронову. Раз человек близок к начальству, значит, что-нибудь да знает. Если бы Вася был более наблюдательным, он бы заметил, что и американский сержант не остался безучастным к такой новости, хотя, казалось, откуда ему уразуметь слова болтливого шофера. В глазах Мэлби вспыхнули и тут же потухли живые огоньки.
   После этого, когда разговор заходил о предстоящем наступлении, из всех госпитальных "стратегов" наиболее авторитетным считался старший лейтенант Андронов. И Андронов оправдывал надежды товарищей. Он охотно делился своими соображениями и загадочно хлопал рукой по висевшей на боку планшетке. Васе Зозуле казалось, что в этой планшетке Андронов держит карту, на которой все видно как в зеркале...
   Впрочем, особой нужды в оперативной карте не было. Андронов мог обыкновенным прутиком начертить на земле все свои замыслы по разгрому белорусской группировки фашистов.
   - Гляди, - обращался старший лейтенант к кому-нибудь. - Видишь, как линия фронта выгнулась? Это Белорусский выступ - "Белорусский балкон", как его немцы называют. Вот Витебск, вот Могилев, Бобруйск, и здесь мы западнее Мозыря. Тут линия фронта лицом на север повернула и идет прямо до Ковеля. Понимаешь, что значит для фашистов этот выступ? - И Андронов обводил слушателей строгим, многозначительным взглядом.
   - Ясное дело, понимаем, - ответил шофер Зозуля, - "жизненное пространство".
   В это время шофера позвали к начальству. Кинув ему вслед уничтожающий взгляд, Андронов продолжал:
   - Это угроза для Москвы! И сил у немцев здесь видимо-невидимо. Значит, оборона наша должна быть железной, и соваться здесь в наступление, все равно что Зозуле на "эмке" надолбы сшибать.
   - Не то вы говорите, - возразил молоденький лейтенант-танкист с черными усиками. - А зачем же силы такие скопляются?
   - Значит, нужны они, - убежденно ответил Андронов, и его прутик начал вычерчивать на земле грозные стрелы, рвавшие оборону врага. - Гляди-ка. Вот здесь Ковель. Отсюда совсем недалеко до Бреста, Люблина, Варшавы. Мощный удар на Хелм и на Львов - и фашистам станет жарко в Белоруссии! Ведь это похлеще, чем на Волге получается! Тогда и резервы на нашем фронте потребуются, чтобы преследовать и уничтожать врага... Ну, может, еще для вспомогательного удара нужны. А всерьез наступать в Белоруссии какой же смысл? Тут что ни шаг, то речка. А болота, леса! Не развернешься...
   Рассуждения Андронова казались убедительными, хотя и не устраивали раненых. Всем хотелось, чтобы наступление началось именно здесь, и каждый вынашивал надежду к его началу вернуться в строй.
   Подошел капитан Дин. Скользнув безразличным взглядом по лицам раненых, он приблизился к сержанту Мэлби, здоровой рукой хлопнул его по плечу и оживленно воскликнул:
   - Пошли! Господин Янчуров приглашает...
   Мэлби нехотя оставил свое место на верху парты и поплелся со двора школы за капитаном.
   По дороге Мэлби сказал Дину:
   - По моей просьбе полковник Янчуров будет знакомить нас с обстановкой на фронте. Задавайте ему больше дурацких вопросов.
   - Почему дурацких? - удивился Дин.
   - Не будьте идиотом!.. Постарайтесь оставить меня наедине с картой...
   Полковник медслужбы Янчуров дожидался прихода американцев. Заложив руки за спину, он прохаживался по комнате, приспособленной под кабинет, предаваясь тревожным мыслям. Последнее время в его госпитале происходит что-то странное. Начальник контрразведки дивизии сказал ему только несколько слов: "Ничему не удивляйтесь и будьте ко всему готовы". Топографическую карту с нанесенной обстановкой тоже прислали из контрразведки. И этот старший лейтенант Андронов...
   В дверь постучались, и тотчас же на пороге встали капитан Дин и сержант Мэлби.
   - Милости прошу! - пригласил Янчуров. - Для начала давайте пропустим по рюмочке, - и он указал на маленький столик, где под салфеткой стояла бутылка превосходного коньяка, несколько чистых рюмок и тарелочка с ломтиками лимона.
   - С превеликим удовольствием! - воскликнул Дин.
   Он подошел к столику, бесцеремонно сдернул салфетку и, увидев коньяк, прищелкнул языком:
   - О'кэй! Угощайте, господин полковник!
   Янчуров наполнил рюмки...
   Дин пил с чувством. Вылив рюмку в рот, он некоторое время держал коньяк на языке и затем медленно глотал.
   - Божественный напиток! - заключил Дин и брался за ломтик лимона...
   Сержант Мэлби пил сдержанно. Он долго разглядывал искрящуюся жидкость на свет, улыбался, пережидал, пока Янчуров и Дин выпьют и снова наполнят свои рюмки, затем вместе с ними пил маленькими глотками, жмурясь от удовольствия.
   Когда бутылка была опорожнена, Янчуров направился к железному ящику, стоящему за столом рядом со стулом, и достал из него аккуратно сложенную карту. Потом развернул карту, расстелил ее на столе и сказал:
   - Прошу!
   На карте была нанесена линия фронта, красными флажками обозначены медсанбаты, из которых в госпиталь поступают раненые, а над деревнями, где размещались первый и второй эшелоны штаба армии, высились флажки покрупнее.
   Сержант Мэлби опытным взглядом окинул карту, задержал взгляд на том месте, где красных флажков было погуще, бегло сосчитал их, проследил, куда ведет красная нитка шоссейной дороги, заметил, в каком месте проходят через фронт разграничительные линии армий...
   - Вот, смотрите, Бугры, - пояснил Янчуров. - Здесь располагается наш госпиталь.
   Но все, что говорил полковник Янчуров, не интересовало Мэлби. Ему уже было ясно, что русские собираются наносить удар южнее Полесья...
   В это время в кабинете раздался голос старшего лейтенанта Андронова (он постучался, но стука его никто не расслышал):
   - Товарищ полковник медицинской службы, разрешите к вам обратиться?
   Янчуров кинул притворно-недовольный взгляд на вошедшего без разрешения офицера.
   - В чем дело?
   - Товарищ полковник, вы не собираетесь в штаб армии?
   - Завтра буду там.
   - Очень прошу вас не отказать в просьбе. - И старший лейтенант Андронов начал торопливо расстегивать свою планшетку. - Я вместе с начальством ездил в одну из дивизий и, после того как меня ранили, позабыл отдать карту с нанесенной обстановкой. Держать ее у себя не решаюсь.
   И старший лейтенант развернул огромную карту, покрыв ею ту, которая лежала на столе.
   Мэлби несколько изменился в лице. Резче вдруг обозначились на его щеках морщины, еще больше сузились щелочки глаз, плотнее сжался безгубый маленький рот. Его пронял страх. Цепким взглядом Мэлби впился в лицо Андронова, пытаясь прочитать на нем какую-нибудь мысль, утвердиться в своей догадке. Ему показалось, что он пойман с поличным, что все они начальник госпиталя, этот старший лейтенант - знают, что он офицер разведывательной службы, знают, что каждый вечер из "летающей крепости", которая распластала крылья на недалеком лугу, он поддерживает связь с Лондоном. Неужели они разгадали его и дурачат как могут, подсовывая ему карты с фиктивной обстановкой, любезничают с ним, а в душе смеются? Нет, с неподдельной искренностью светятся глаза русского офицера. Он ждет, что ответит ему Янчуров... Лицо открытое, простое, ни тени наигранности. "Нет, - твердо решает про себя Мэлби, - опять повезло мне, старому волку. Или, может, амулет, который ношу на шее, помогает?" И Мэлби с благодарностью вспоминает тот день, когда в графстве Уайз приобрел он эту священную вещичку.
   Янчуров медлил с ответом. Ему, кажется, не хотелось связывать себя обещанием. И это еще больше успокоило Мэлби. Он убедился, что заговора нет, и бросил пытливый взгляд на карту. Мэлби интересовало сейчас одно: действительно ли русские готовят удар на Люблинском и Львовском направлениях? Действительно ли гитлеровским армиям группы "Центр" опасность угрожает с юга, а не с запада?
   Мэлби несколько разочарован. Обстановка на карте Андронова хотя и совпадает с той, которая на карте Янчурова, но слишком схематична: разграничительные линии, нумерация армий и танковых соединений. Но и этого достаточно. Только дураку было неясно, что главные силы русских - под Ковелем и Владимир-Волынском. Концентрация сил в Белоруссии - для вспомогательных ударов; об этом говорили обе карты.
   Мэлби заметил на карте подтертые места, большой вопросительный знак над скрещением дорог у Луцка, перечеркнутый номер какой-то армии. Все эти следы свидетельствовали о том, что карта рабочая, а не специально для него подготовленная. И Мэлби успокоился окончательно. Лицо его посветлело, морщины несколько разгладились - он ликовал, мысленно составлял шифровку. Быстрее бы вечер!..
   Янчуров взял карту, медленно свернул ее. Андронов аккуратно складывал карту полковника.
   А на следующий день, к большой радости Мэлби и Дина, им сообщили, что отремонтированную "летающую крепость" можно поднимать в воздух. Русские саперы расчистили за лугом кустарник, удлинив до нужных размеров взлетную полосу.
   Но не ведали Мэлби, Дин и сержант Хатчинс, что не вернуться им на свой аэродром в предместье Лондона. Откуда им было знать, что при перелете американскими бомбардировщиками линии фронта именно в их "летающую крепость" попадет снаряд немецкой зенитки?
   3. ОПЯТЬ ВОСПОМИНАНИЯ КУДРИНА
   Павел пришел в себя. Он удивленно посмотрел на бревенчатые стены небольшого помещения. Сквозь крохотное окошко внутрь падал косой луч солнца и вырывал из темноты какую-то рухлядь. У стены Павел заметил человека, приникшего к щели. Когда Кудрин пошевелился и под ним зашуршала солома, человек повернулся. Павел узнал Шестова.
   - Где мы? - спросил Павел и не услышал своего голоса. В голове звенело. Острая боль сжимала виски. - Где мы?! - что было силы крикнул Кудрин. На этот раз голос донесся точно издалека.
   Шестов нетвердым шагом подошел к товарищу.
   - Не знаю, - развел он руками, - я сам только что очухался.
   Павел подполз к щели и увидел знакомую улицу родного села...
   На допрос разведчиков повели вечером, когда они несколько оправились от контузии. Кудрин и Шестов не знали, что уже второй день находились в плену. Казалось, что только сейчас всколыхнулась под ногами земля и в небо взметнулся огонь...
   Путь к бывшему колхозному клубу, куда вели пленных, пролегал мимо дома Кудрина. Три года не был здесь Павел! Сколько думал о том, как встретят его мать, отец! А теперь он больше всего боялся этой встречи. Живы ли они?.. Вот и знакомая хата. У ворот стоит мальчуган в подвернутых штанах. Кудрин узнал Федьку - соседского мальчишку. Тот, встретившись взглядом с Павлом, вскрикнул и что есть духу побежал в дом.
   Солдаты проводили пленных в колхозный клуб. В зале Кудрин заметил наваленное крестьянское имущество, из дверей библиотеки торчал перевернутый шкаф. Только комната, где раньше помещалась читальня, содержалась в некотором порядке.
   Здесь их встретил капитан войск СС. На черных петлицах его мундира тускло поблескивали эмблемы "мертвой головы". В длинном с серыми навыкат глазами лице офицера было что-то хищное. Сточенные скулы сливались с вытянутым носом, и от этого все лицо фашиста было похоже на клюв диковинной птицы.