Стахов Дмитрий. Арабские скакуны

   -И Ващинского твоего я бы сократил! - сказал Иосиф, а Иван кивнул.
   Спелись мои друзья, спелись, решили выступать дуэтом, Пат и Паташон, Тарапунька и Штепсель. Отцы, отцы.
   Я прихлопнул плакатик в кармане и посмотрел на канадца. Знал этот заморский гусь об аресте Сергея или нет? Или, для полноты картины, он тоже один из претендентов на отцовство? Это было бы просто здорово!
   Канадец улыбнулся и, как бы отвечая на мой незаданный вопрос, передал привет от Сергея, с которым якобы несколько часов назад в Лондоне пил кофе, достал специальную трубочную зажигалку и разжег короткую трубку с янтарным мундштуком. Кто из них врал? Канадец? Сергей? И зачем, спрашивается?
   Канадец выпустил облачко вкусного дыма. Улыбка канадца пряталась в уголках слегка обметанных лихорадкой губ, у него были длинные ресницы, маленькие глаза. Меня окружали люди с маленькими глазами. Мне хотелось встретиться с кем-то, кто глазами походил бы на пластикового пупса: круглость, открытость цвета. А тут - поди разберись, пойми, прочти.
   - С Сергеем интересно работать, да-а? - канадец говорил очень чисто, но интонация была уже чужой: уехал, может быть и не так давно, но много работал и общался с аборигенами.
   - Еще бы! - мне пришлось изобразить восторг и умиление. - Это новые горизонты! Новые возможности!
   Канадец внимательно посмотрел на меня и кивнул. Он соглашался с такой оценкой. А я понимал, что говорить ему ничего не буду: меня просили встретить, и сам Сергей, и его компаньоны, встретить, а не развлекать разговорами. Что может быть веселей разговоров про тюрьму? Только разговоры про волю.
   - Среди виртуальных брокеров более сильных раз-два и обчелся, - сказал канадец. - Можете мне поверить. Да-а? Сергей великолепно понимает рынок. Именно - понимает. А теперь понимание для многих анахронизм. Теперь вообще все изменилось. Когда мы начинали, все было другим, да-а? - он вытащил большой несвежий платок, видимо, тот, о который полутайком вытирал пальцы после нашего рукопожатия, и громко высморкался.
   Холуй с отсутствующим видом жевал жвачку и, словно конь, прядал ушами: шереметьевские или ополоски из всяких там органов, или продолжающие находиться в штате - в любом случае профессиональные навыки не пропиваются. Рынок, понимание - всё это было мне так чуждо. И потом мне не надо было пить пиво, не надо было прокладывать пиво рюмкой водки - только одну, только одну! - так гундел Иван, сам выпивший почти всю бутылку, - не надо было наедаться стряпней Иосифа, жир плавал по поверхности ерша, хотелось пройтись по свежему воздуху, по аллее парка, сесть на лавочку, закинуть ногу на ногу, а тут - суета, запахи, нервы. Какие брокеры? У меня убили сына!
   - Мы ждем кого-то еще? - канадец пыхнул своей трубкой, и во все стороны полетели искры.
   - Да, - ответил я, стараясь дышать в сторону. - Мне поручено встретить еще троих, но как они выглядят - не знаю. Знаю только, что один из них, вернее - одна, слепая, слепая девушка.
   - Сзади вас стоит девушка, и она, как мне представляется, слепая, понизив голос сказал канадец. - Она стоит уже давно, и я думал - она с вами, да-а?
   Я обернулся. И действительно - за моей спиной стояла девушка, вся в черном, в черных круглых очках, непроницаемых, пустых, пугающих. Темно-рыжие, почти красные волосы, сплетенные в косички, похожие на десятки мягких шерстяных нитей, торчали вверх и вместе с накрашенными пурпурной помадой губами - нижняя губа упорная и своевольная - резко подчеркивали белизну кожи, высоту скул.
   - Вы говорите по-английски? - спросил канадец.
   Я не ответил: облик девушки был завораживающим.
   - Вы говорите по-английски? - повторил канадец.
   - Скорее нет, чем да, - сказал я через плечо.
   - Доверяете спросить? - и канадец тут же, через мою голову, поинтересовался - кого девушка ищет? - а девушка чуть дернулась, чуть повернулась и - ответила. У нее был низкий, мелодичный голос, она как-то пришепетывала в конце фразы.
   - Она говорит, что нашла вас сама, почувствовала, что здесь стоит тот, кто нужен ей и ее друзьям, - канадцу нравилось быть переводчиком. - Ее друзья сейчас придут: у Тима расстройство желудка, он в сортире, Алла делает какие-то звонки из автомата, так как ее мобильный здесь почему-то не работает.
   Канадец кончиками пальцев взял меня за локоть:
   - Они тоже работают с Сергеем?
   - Они работают со мной. Если не возражаете, я уделю им немного времени. Не в ущерб вам.
   - Нет проблем, - канадец был сама любезность, - нет проблем.
   Мне захотелось сказать ему что-то доброе, но тут к нам подошел Тим. Еще метров за пять было ясно, что этот человек Тим и никто другой: здоровенный, шорты со множеством карманов, белые гольфы, куртка с капюшоном, за спиной маленький плотный рюкзачок, очочки в тонкой металлической оправе. Американский студент. Провинциальный университет. Спорт, участие в экологическом движении, медитирование. Растительная пища. Поиск себя. Нахождение. Разочарование. Озарение: найденное не есть подлинное, найденное - ложное. Вновь поиск. И так - до бесконечности, до диплома или диссертации, женитьбы, рождения первенца, начала выплат по кредитам за дом. Будущий провинциальный толстожопый адвокат подошел к нам и взял слепую под руку. Та скривилась и послала его в задницу.
   - Она сказала ему: отвали! "Фак" в данном случае совсем не тот "фак", что в русском языке - продолжил переводить и теперь уже комментировать канадец. - Так иногда ругается моя дочь...
   - Я разбираюсь в факах, - сказал я. - На это моего знания хватает...
   А на лице Тима ничего не отразилось. Он лишь погладил слепую по предплечью. Смирение и покорность. Бутылка пива в субботу и то много. А слепая шипела и шипела.
   - Она спрашивает, почему нас двое, ведь Ма говорила, что будет только Па. И, если нас все-таки двое, а вы - это Па, то кто такой я? - канадец достал кисет, свежую трубку, горячую спрятал в кожаный чехол, из кисета вытащил щепоть темного табаку и с наслаждением понюхал. - Она говорит, что я, наверное, ваш слуга. Тот, кто омывает ваши ноги и утром выносит судно. Я - ваш бой.
   - Так и говорит? - мысль о том, чтобы у меня в услужении канадский миллионер советского происхождения, на родине делавший деньги на финансовых пирамидах, в стране кленового листа - на продаже мифических инвестиционных продуктов, была столь заманчива, что я улыбнулся.
   - Так и говорит, - канадец заметил мою улыбку, поднял брови, начал набивать трубку. - А еще просит извинить за то, что говорит сама, без вашего на то разрешения. А вы можете разрешить, а можете и запретить. Она же обязана отвечать на все ваши вопросы и выполнять все ваши распоряжения. Любые. И обкакавшийся Тим, разумеется, тоже. И звонящая Алла тоже. Вы, оказывается, очень важная персона. Как сейчас принято говорить в России? Крутой? Вы - крутой? Я, простите, не знал, да-а?
   Тут я обратил внимание, что Тим еще ни разу не посмотрел мне в глаза. Будто я пахан, глава клана, раджа, великий хан. Я хотел было сказать Тиму, чтобы он расслабился, чтобы чувствовал себя нормально, что ни Ма, ни Па ничего ему плохого не сделают, да и слепой я хотел сказать что-то ободряющее, но тут возле нас затормозила яркая оранжево-красная комета с зеленым хвостом, третья, последняя из присланных Машкой особей, плотная бабенка в красной дутой куртке, оранжевых клешеных штанцах, с зеленым шарфом вокруг шеи. Загорелая. Глазастая и ротастая, с раздувающимися ноздрями. Огонь. Ураган. Ее, судя по всему, звали Аллой.
   - Здравствуйте! - сказала она - конечно же! - на чистейшем русском. Вас нашла Дженни? Я знала, я знала, она найдет! Ма нам сказала, чтобы мы не беспокоились - ведь с нами летит Дженни, с Дженни мы никогда не пропадем, Дженни всегда всё видит, то есть - всё чувствует. А тут еще у Тима расстроился желудок. Я, лишь только увидела, как Дженни взяла след, пошла звонить Ма, что все в порядке. Вы ведь Па? О, это Па! Па! Благословите меня, Па! - и тут Алла опустилась передо мной на колени.
   Вокруг снимали клиентов занимающиеся частным извозом то ли прапорщики-отставники, то ли неудачники-боксеры, мимо дефилировали индусы и греки, французы и поляки, толпой шли двухметровые баскетболисты, которых встречали с цветами маленькие детишки в форме скаутов, какие-то бляди спорили с явным педрилой, руководителем блядской делегации то ли в Дели, то ли в Афины, то ли в Париж, то ли в Варшаву, о том, когда им выдадут командировочные, лбы в черных костюмах раздвигали толпу, чтобы дать дорогу своему боссу, человеку с чудовищной, почти лежащей на обросших жиром ключицах челюстью, модная певица шла одна, с сумкой через плечо, синяк украшал ее скулу, чулок был порван на колене, певица грызла ноготь и шмыгала носом, из динамиков прорывалась речь диктора-информатора, но она забивалась звуками из большого, вмонтированного в некое подобие столба телевизора, а там, в телевизоре, ушастый телеведущий, щурясь сквозь очки, говорил о войне, о войне, о войне, а везде, на всех картинках из этого телевизора, были одни и те же ландшафты, одни и те же типажи, одни и те же слезы, кровь и пот. А канадец, миллионер и жулик, торговец оружием-недвижимостью-воздухом-будущим, стоял во всем этом, курил ароматный табак и смотрел, как какие-то совершенно завернутые персонажи, прилетевшие вместе с ним из Лондона на одном самолете, несут несусветную чушь, как бухаются на колени и просят их благословить человека, который никак, ни при каком раскладе не похож на того, кто может благословлять.
   Я смотрел на склоненную передо мной голову Аллы. У неё было очень много волос, корни были светлее кончиков, волосы были жесткими, от них исходил тяжелый аромат шампуня, туалетной воды. Надо было что-то делать. На нас уже посматривали.
   - Благословите ее, дружище, и поедем отсюда, - миролюбиво сказал канадец и выпустил целое облако дыма. - Благословите, да-а? Что вам стоит, Па?! Я бы на вашем месте сделал это, не задумываясь.
   Я погрузил левую руку в её волосы, правую поднял. Повинуясь какому-то импульсу, Алла придвинулась ко мне, её жаркое дыхание начало прогревать мои бедра, и я подумал, что благословление вещь крайне эротическая, но тут затараторила слепая Дженни, и канадец с явным наслаждением перевел:
   - Она диктует вам текст благословления, но вы можете произнести его на русском. Вы должны сказать: "Во имя Ма, Па и Всеблагого Сына благословляю тебя и да будет на тебе благодать!"
   Я быстро произнес требуемое.
   Но Дженни этого оказалось мало.
   - Вы забыли сказать "аминь"! - улыбнулся канадец.
   - Хорошо! Аминь!
   - Па! - Алла снизу подергала меня за штанину. - Вы должны повторить все сначала!
   - Во имя Ма, Па и Всеблагого Сына благословляю тебя и да будет на тебе благодать! Аминь! - выговорил я, Алла поцеловала мне руку, поднялась с колен и мы покинули здание аэропорта.
   Ашот распорядился, чтобы канадца встречали на самом большом и шикарном джипе. Огромный черный, блестящий красавец стоял под знаком "остановка запрещена", водитель снисходительно угощал патрульного сигаретами, парни с платной стоянки по номерам джипа уже знали, чья это машина, и поэтому стоило нашей живописной процессии появиться из дверей, как они бросились помогать, подсаживать, укладывать, поднимать. Тележечный холуй получил свои деньги и теперь стоял, гордый, презрительный. В холуях есть что-то тонкое, ранимое, их подлость и низость требует внимания, без внимания они превращаются в несчастных, брошенных, их забывают, они спиваются, умирают.
   Каким взглядом холуй смотрел на принадлежавший фирме джип! Он, наверное, думал, что джип мой, мой лично. Что джип принадлежит такому человеку, как я, в таком вот кожаном плаще. Всё-таки прав был Кушнир, который хотел, чтобы ехал я на тойотовском микроавтобусе, что не надо дразнить гусей. Гуси, гуси, га-га-га! Но это был взгляд не гуся - взгляд насекомого, фасеточный глаз, простые инстинкты, млекопитающий таракан.
   Мы выехали из-под козырька, и обнаружились дождь, грязь, а еще вонь от какого-то моющего средства была словно растворена в воздухе. И выхлопы, выхлопы, выхлопы. Низко висящее небо. Небо неравномерно распределено над землею, в некоторых местах до него от земли ближе, не обязательно эти места - горы, в наших местах - до него совсем близко, не знаю почему, чем обусловлена, чем вызвана эта близость, но она отмечается именно здесь. Нигде нет такого низко висящего неба! Люди, поездившие более меня, люди опытные давали твёрдые гарантии: здесь ближе всего до небес, ближе всего. И я, знаете ли, им верю. Нет оснований сомневаться в их словах. Никаких!
   Я и не сомневался, сидел расслабившись, слушал музычку, которую передавали по приемничку, прислушивался к тому, что происходило за моей спиной, прислушивался и приглядывался: имелось специальное зеркальце, в котором отражались и Дженни, и Алла, и Тим, и канадец. За ним - багажное отделение. "Дженерал моторс" - хорошая фирма, под её опекой жизнь проходит спокойнее и незаметнее.
   Алла глазела по сторонам, все в ней выдавало бывшую москвичку, кудахдатала и хихикала, охала и ахала, восхищалась количеством хороших автомобилей, интересовалась - нет ли всё-таки какого дефицита в магазинах, ну, все-таки, ну хоть какого-то. Тим смотрел прямо перед собой, играл желваками, руки его лежали на коленях, костяшки были профессионально набиты. Чёрный пояс, пятый дан, вверх по отвесной стене, разрубленная ударом ладони железная труба? И это возможно, и это. Дженни курила одну за другой длинные толстые сигареты без фильтра, самокрутки - вынимала их из кожаного портсигара, ловко вставляла в серебряный мундштук и ждала. Канадец подносил огонь зажигалки. Дженни закуривала, и канадец временно оставался не у дел.
   - Вы давно знаете Сергея? - спросил он во время одной из пауз.
   - Лет тридцать пять, - ответил я. - Или чуть больше. С конца шестидесятых. Но знакомство возобновил недели полторы назад.
   - Я вас понимаю! - канадец хмыкнул. - Понимаю! Знаете, здесь время скатывается в некие комочки, словно шерсть старого свитера. Их трудно разделить, распрямить, разгладить. Развернуть в цепочку последовательных событий. Реконструировать. День за днем, год за годом. Когда я жил здесь, мне было трудно понять местное время и со мной происходило примерно то же самое. Я знал, что нечто происходило, скажем, лет семь назад, или два месяца назад, или шесть с половиной часов, но мне казалось все иначе, мои ощущения никогда не совпадали с моим знанием. А стоило мне уехать, как время выстроилось. Минута за минутой, час за часом, осень за летом. Ощущения больше не противоречат знанию. А раньше после лета могла сразу наступить зима. А вместе со временем выстроилось и пространство. Которое здесь какое-то кочковатое, ухабистое. Понимаете?
   - Нет, - ответил я.
   - Здесь искривлено пространство! Оно деформировано. Здесь существуют пространственные ямы. В них легко провалиться и уже никогда не выбраться на поверхность. Или вы сможете выбраться, но совершенно в другом месте, за сотни километров от места провала. Причем эти ямы всегда прикрыты сверху чем-то вполне безобидным. Здесь вы не можете ни в чем быть уверенным. Вас всюду подстерегают ловушки. Волчьи ямы. То ли вы ошибетесь со временем и опоздаете, хотя вышли с запасом, то ли в самый последний момент провалитесь в яму. Понимаете?
   - Нет, - ответил я.
   - Вы рождаетесь, растете, набираетесь опыта и так далее, но ваша программа или программа, заложенная в вас вашими родителями, которые могут совпадать или разниться между собой, но все-таки составляют некую цельность, так вот, эта ваша общая программа начинает работу, но здешняя аура, здешний настрой таков, что ваша индивидуальная программа заранее не принимается. Изначально. Принимается, вернее - должно приниматься, может приниматься в первую очередь то, что находится вне вас. Вам навязанное. Не ваше. И происходит стычка программ, причем вы даже этого не замечаете. Как не замечаете того, что всегда побеждает внешняя программа. Чужая. Это вы хоть понимаете?
   Я молчал. Мне не хотелось его разочаровывать. Симпатичный, в общем-то, человек, скорее добрый, чем злой, видимо - хороший семьянин, сибарит. Мне такие нравились всегда. Но он ждал ответа, и меня спасла Дженни, которая достала очередную сигарету, и канадец полез за зажигалкой. Мы проехали милицейский пост, и Алла заголосила, что, мол, милиция вооружена автоматами, что, наверное, в городе опасно, что ее предупреждали не пить воду из-под крана, не питаться нигде, кроме как в дорогих ресторанах, продукты покупать только в дорогих магазинах, не выходить на улицу после девяти вечера, не ездить в метро, ни с кем не знакомиться.
   Мне, видимо, стоило как-то спросить канадца - правда ли, что Сергей сейчас сидит в итальянской тюрьме? Правда ли, что Сергей арестован за торговлю оружием? Быть может, к такому бизнесу его подвигли мои статьи? Или статьи моих подельщиков? Ведь нашу газету читали и за рубежом. Может, это мой приятель сплавлял Сергею арсеналы в боях познавшей радость побед? Но я повернулся к канадцу и сказал:
   - Знаете, я действительно не понял, что вы имели в виду.
   То есть признался в легкой форме дебилизма. И думал, что канадец оставит меня в покое, но не тут-то было.
   - Так это же очень просто, - начавший набивать трубку канадец оставил свое занятие. - Тут все дело в свободе. Понимаете, здесь нет свободы. И не было. И не будет. Она здесь невозможна из-за местных атмосферных характеристик. Из-за географической широты. А еще из-за многих других, объективных причин.
   Он задумчиво пососал янтарный мундштук великолепной трубки.
   - Но там, где я сейчас живу, она невозможна из-за причин субъективных. Понимаете?
   - Нет, - в третий раз сказал я, и мы остановились перед шлагбаумом. За шлагбаумом начинался ведущий к гостинице пандус. Очередной холуй - мужскому населению где-то надо работать, что-то делать! - поднял шлагбаум, мы подъехали под гостиничный козырек, канадец открыл дверцу, неловко выбрался наружу, достал носовой платок и громко высморкался.
   Я повернулся к Алле.
   - А у вас в каком отеле забронированы номера? - спросил я.
   Её глаза округлились, губки растянулись в дежурную улыбку.
   - Разве Ма вам не сказала?
   Я чувствовал, что пора становиться строгим. Все эти полеты, парения, все эти трансценденции только приносили неприятности. Люди любят кулак. И поэтому мои губы сжались в ниточку.
   - Нет, не сказала. Мне Ма ничего не сказала!
   - А нам Ма сказала, чтобы мы остановились у Па. Что вы будете только рады. Вы будете рады, Па?
   Дженни так, словно понимала по-русски, хмыкнула, и Алла сказала:
   - Но вы не очень-то рады, да?
   Но что толку в строгости, если строгим можешь быть только на словах? Строгость - это действие.
   - Нет, - только и оставалось сказать мне, после чего я вылез под козырек к канадцу.
   - Не утруждайтесь! - сказал он. - Я сейчас приму ванну, лягу спать. Позвоните мне вечером, да-а?
   - Да, - сказал я и поманил гостиничного парня с тележкой. Парень маячил за дымчатым стеклом холла, поблескивал серебром галунов, но раньше парня и его тележки из-за автоматических дверей появился мой дорогой, черноусый и носатый, с благородными седыми висками и глазами пройдохи, в прекрасном осеннем пальто и легком шелковом шарфе, мой уважаемый Иосиф Акбарович, собственной персоной. Иосиф на меня не смотрел, он следовал за стройненькой штучкой в сапожках на высоком каблуке, небольшого роста, но ставившей ножки по-модельному, курившей сигарету, что-то выговаривавшей Акбаровичу, но беззлобно, небрежно, через плечо, хотя слушал он с подобострастием, вниманием, кивал и блестел зубами. Они остановились возле черного лимузина, открытую дверцу которого придерживал человек со стандартными, смазанными чертами лица, штучка полезла пальцами в кольцах в сумочку, вытащила из сумочки конверт, отдала конверт Иосифу, нырнула в нутро лимузина, дверца хлопнула, лимузин отчалил, а Иосиф Акбарович пошел от гостиницы прочь, пешком, весь такой изящный и независимый.
   - Ведь у нас на вечер назначена встреча? - тактично выдержав паузу, произнес над моим ухом канадец. - Сергей говорил, что вы вечером отвезете меня к Кушниру, Шарифу Махмутовичу и Ашоту. Да-а?
   - Да, - подтвердил я, наблюдая, как гостиничный парень нагружает багаж канадца на тележку. - Мы сегодня ужинаем. Я заеду за вами в половине девятого. А предварительно - позвоню.
   Мы пожали друг другу руки, канадец в открытую вытер свою носовым платком, а я вернулся в джип и велел водителю ехать ко мне домой. Потом вспомнил, что он, наверное, не знает, где я живу, и начал называть адрес, но водитель взглянул на меня смазанным взглядом. Сокращение в органах не прошло бесследно для бизнеса. Бизнес стал другим.
   Некоторое время мы ехали в молчании. Первой нарушила тишину Алла. Она сидела за моей спиной, дышала в затылок, ее слова были горячими, щекотали шею, растекались по плечам, просачивались ниже, текли по лопаткам, к пояснице. От Аллы стоило держаться подальше, эта женщина находилась в режиме поиска, соки бродили в ней.
   - Мы вас не стесним, - горячила она мой затылок. - Просто у нас трудности со средствами. На счет нашей церкви решением суда пока наложен арест, и мы смогли собрать совсем немного денег. А ведь нам надо доехать до Кокшайска, нам надо перевезти тело в Москву, потом - в Штаты. Ма сказала, что Па обязательно поможет. Вы поможете нам, Па?
   Кокшайск! Ну и название! Это был тот самый провинциальный городок на Северном Урале. Помню, помню. Что мой сын делал в краю угольных отвалов, исправительных лагерей, редкой тайги? Что это за церковь была им основана? Почему - арест? Какие такие средства?
   - Помогу, - сказал я: запас строгости во мне небольшой, в глубине своей я добр, мягкотел. - Вам нужны деньги?
   - Я была уверена, что вы поможете, но деньги пока есть, немного, но есть, - ее дыхание было еще и очень ароматным, в нем смешивались запахи трав, молока. -Нам главное - приехать в Кокшайск.
   Уже неподалеку от моего дома затренькал телефон.
   - И что ты там делал? - спросил меня Иосиф Акбарович, стоило мне нажать кнопку ответа. - Что это за хрен, перед которым ты прогибался?
   - Нет, это что ты там делал, - в тон ему ответил я. - Что это за фифа, что за конверт?! Это что, бандерша? Это твоя новая пассия? Любовница какого-то мафиози?
   - Самое горячее - последнее, - Иосиф довольно хохотнул. - Это жена последнего Ванькиного заказчика. У них нет времени смотреть на его переделки, нет времени ждать переделок, они сказали, что если их посадили на сиглави, то пусть уж будут сиглави, а то стены в особняке голые, а если кто-то и найдет неточность, то для таких всегда наготове бетон и полноводная река по соседству. Последнее - шутка.
   - Я понял, - сказал я.
   - Извини, - Иосиф прокашлялся. - Я, кстати, еду к Ивану. Приедешь? Нам надо договориться - каким рейсом летим, то да сё. Завтра, дорогой, завтра надо вставать на крыло. Тебя, кстати, снабжают хорошим транспортом. В этой фирме нет вакансий? Кататься на таких джипиках, тусоваться со всякими фирменными людьми. Это приятно, приятно. Ну, так что? Тебя ждать? Я, знаешь ли, нашел этот Кокшайск на карте. Купил на развале рассекреченную карту, толстенный том, с вкладышами. Удивительно - в тех краях дорог нет, а вот к Кокшайску дороги проложены, причем, судя по карте, хорошего качества. И ветка железнодорожная. Я и подумал, что там была резервная столица, на случай атомной войны... Ладно, это всё лирика! Тебя ждать?
   Кокшайск! Как много в этом звуке!
   - Позвоню, - сказал я, отключился и в зеркало посмотрел на своих американцев: Тим спал, Дженни курила, Алла таращилась в окно.
   - У вас уже есть билеты до Кокшайска? - спросил я.
   - Нет, - ответила Алла. - А туда есть прямой рейс?
   - Думаю, что прямого рейса всё-таки нет. Надо до Екатеринбурга, потом, скажем, до Серова, потом от Серова... Или от Екатеринбурга на поезде. Хотя на поезде нельзя, мы опоздаем...
   - Мы? Вы тоже поедете? Ма говорила, что вам лучше туда не ехать!
   Строгость! Где ты, моя строгость?
   - И потом - куда опоздаем?
   - К похоронам. Его закопают, положат в могилу... Или сожгут. Или в вашей церкви какие-то особые ритуалы?
   - Тело будет лежать в морге, в леднике до нашего прилета, приезда все равно, - как-то отстраненно произнесла Алла. - Я звонила туда, договорилась. К тому же там идет следствие, там работают сыщики, они там ищут убийц...
   - Вы так говорите, словно все знаете. Отсюда, ни разу в Кокшайске не побывав. Словно даже знаете, что и кого надо искать следствию!
   - Это несложно, Па. Я всё знала еще в Нью-Йорке. По прилете мое знание укрепилось. В мире вообще очень много тех, кто бы хотел его убить. Слишком много. Это должно было произойти раньше или позже. Вопрос времени. И, прошу вас, Па, не говорите мне "вы", очень вас прошу!
   - Хорошо, но ведь наша смерть - тоже вопрос времени. Разве нет?
   - Разные времена. Совершенно разные. У каждой смерти свое время. Понимаете?
   - Нет! - ответил я, и мы приехали.
   Моя двухкомнатная квартира не была подготовлена к приему гостей, но гостей не слишком-то это и волновало: Тим сразу заперся в ванной, Дженни уселась на кухне, в углу, на табуретку, поджала под себя ноги и попросила только включить музыку, я поставил Колтрейна, она благодарно улыбнулась и вставила в уголок рта сигарету, - Алла начала заваривать на всех какой-то цветочный, тонизирующий, успокаивающий, возбуждающе-расслабляющий чай и распаковала коробку с бессолевыми, безбелковыми галетами, с глазурью из пыльцы кактусов. Потом она попросила разрешения сделать несколько местных звонков и долго названивала то какой-то тете Любе, то Андрею Вячеславовичу, то Катерине Сергеевне. Утомилась. Выпила чаю, съела галету, позвонила Риммочке и удивительно быстро с этой Риммочкой поругалась. Я же, жуя галеты и прихлебывая чай, ходил туда-сюда, что-то убирал, что-то прятал в шкаф. На автоответчике вновь были сообщения от хриплой бабы, которая просто сказала, что нашу встречу отменить невозможно, и от Владимира Петровича, который недоумевал, почему я с ним не связался. Я прослушал сообщения под аккомпанемент криков Аллы.