Стахов Дмитрий. Запоздалая встреча

Стахов Дмитрий

Запоздалая встреча

   Дмитрий Стахов
   Запоздалая встреча
   1
   Вечерняя планерка заканчивалась. Скоро должен был начаться главковский селектор, а начальник строительно-монтажного управления Строков сидел как на иголках. Виной тому было нежданное появление в его кабинете опоясанного портупеей коренастого черноусого человека.
   - Капитан Баранов, новый заместитель начальника районного управления внутренних дел. Не возражаете, если поприсутствую? - сказав это, он сел в угол и безмятежно уставился блестящими глазами на древний плакат по технике безопасности.
   - Заканчиваем... Что там у нас осталось? - еще до селектора Строков хотел узнать причину появления милиции в своем кабинете.
   - Мы так и не решили, как заполучить у соседей два трубоукладчика. Поймите, Андрей Николаевич, без них нам просто не обойтись: последние денечки остались... - Левченко, главный инженер управления, бросил косой взгляд на Баранова, который заявился так некстати.
   - Это - ваши проблемы. Все, все, товарищи, - Строков вытащил из пачки сигарету и пытался поймать взгляд капитана: мол, какой разговор конфиденциальный или нет, но Баранов по-прежнему внимательно изучал плакат.
   - Нет, не все! - сказал вдруг молчавший всю планерку заместитель по снабжению Пузырев.
   - Анчоусы, что ли, в столовую привезли? - начальник изолировочной колонны толкнул локтем соседа и подмигнул всем сразу. - Люди нужны на разгрузку?
   - Ты хоть знаешь, что такое анчоусы? - Пузырев расправил усы. - К поварихам прошлым вечером опять кто-то заглядывал в окошко.
   О том, что к поварихам временами заглядывают в окошко, Пузырев говорил уже не раз. Но мало ли шутников среди молодых неженатых водителей трубоукладчиков? И потому новое сообщение было встречено сдержанным смешком.
   - Кто-то не только заглядывал, но и стучался в окошко, - Пузырев постарался придать своему голосу тревожное звучание.
   Тут капитан Баранов впервые отвел взгляд от плаката, уставился на Пузырева и заинтересованно стал вглядываться в его лицо.
   - Поварихи на этот раз смогли рассмотреть его в свете луны, - заметив негласную поддержку капитана, заместитель начальника почувствовал себя бодрее. - Блондин, голубоглазый, лицо такое заостренное. И он был, был... голый он был. По пояс, во всяком случае. Понимаете?
   Строков сломал сигарету, а начальник изолировочной колонны, грохоча басом, так затопал ногами, что казалось, проломит ножищами пол кабинета.
   Однако капитан даже не улыбнулся. Он расстегнул полевую сумку, вынул из нее пакет, из пакета - два листка бумаги, несколько фотографий и углубился в их изучение.
   - Михаил Аркадьевич! - Левченко отсмеялся первым. - На дворе - до двадцати пяти мороза...
   Пузырев обиделся.
   - Как знаете! - сказал он, ни на кого не глядя. - Как знаете! Мое дело - поставить в известность. На прошлой неделе со склада утащили две упаковки изоляции, каждая по двадцать кило, и бросили на лежневке. Третьего дня здоровенный кусок трубы укатили почти до сопок. А кто на сварочном стенде с подстанции колеса сорвал? И где теперь они, эти колеса?
   Пока перечислялись все происшедшие за последнее время непонятные события, капитан с невозмутимым видом что-то записывал в аккуратную записную книжечку.
   - Какая связь, Михаил Аркадьевич, между колесами, куском трубы и поварихами? - спросил Строков после короткого раздумья. - Валишь все в одну кучу!..
   - В городке что-то происходит, - угрюмо мотнул головой Пузырев. - И что-то нехорошее! Вот и мой Трезор пропал...
   - Да волки... - неуверенно протянул кто-то.
   - Нет здесь волков! Повыбили с вертолетов, а оставшиеся окочурились с голоду лет десять назад. Позавчера, когда я в трест ехал, через дорогу оленей перегоняли. Вышел я поразмяться, с погонщиком поговорить. Он человека в тундре видел...
   - Голого, что ли? - спросил с ехидцей начальник изолировочной колонны, но теперь никто даже не улыбнулся.
   - Просто сказал: видел в тундре человека. Человек этот бежал быстрее "Бурана"... Я понимаю, чушь какая-то, но...
   Рация пискнула, и все, кроме главного инженера, поднялись.
   - Извините, товарищ капитан, - обратился Строков к Баранову, - но сейчас у нас селектор.
   - Ничего-ничего, - капитан улыбнулся, показав белые зубы. - Я пока подышу воздухом. Через полчасика освободитесь?
   Строков почесал затылок, вздохнул:
   - Надеюсь...
   Капитан удовлетворенно кивнул и вышел на крыльцо конторы управления вслед за Пузыревым. Ярко светила луна, в городке светились окна, от вагончика-клуба доносился голос хоккейного комментатора. Пузырев откашлялся, нахлобучил шапку и неторопливо застегнул "молнию" подбитой мехом куртки.
   - Что-нибудь произошло, капитан? - спросил он. - С водителями?
   - С водителями вашими все в порядке, Михаил Аркадьевич, - в руках Баранова вдруг откуда-то оказалась фотография. - Тут только это... Вот, взгляните... - Баранов взял Пузырева под локоть и собрался было уже подвести к фонарю, как раздался тяжелый грохот и со стороны сварочного стенда послышались истошные крики.
   Распахнулась дверь конторы, и Строков вместе с Левченко выскочили на крыльцо.
   - Что случилось? - рявкнул Строков.
   - Вероятно, "пирамида" поехала, - удивляясь собственному спокойствию, предположил Пузырев.
   - Это невозможно! - возразил главный инженер, как вдруг донесся отчетливый вопль: "Задавило, задавило!.." - и все четверо бросились на голос кричавшего.
   Многотонные трубы, сложенные наподобие бревен в огромную пирамиду, ни с того ни с сего вдруг действительно раскатились в разные стороны, смяв по пути бытовку сварщиков и посшибав столбы.
   - Задавило кого? - перекрывая общий гам, прокричал Строков.
   - Там, вон там лежит, - бригадир сварщиков указал на откатившиеся дальше других четыре трубы.
   Строков собрался уже было бежать туда, как капитан Баранов остановил его.
   - Позвольте мне! - сказал он тоном, не терпящим возражения.
   Подойдя к трубам, он увидел, что из-под ближайшей из них торчит рука. И что-то в ней сразу не понравилось капитану.
   2
   Шофер никак не мог поверить тому, что говорил ему Максим.
   - Автостопом? Из Москвы? Быть не может! - восхищенно крутил он круглой головой. - Шутишь, да? Смеешься, да?
   И Максим терпеливо, с теми же самыми подробностями, вновь принялся описывать шоферу наш путь из Москвы до последней остановки - маленького поселка, где в чайхане на окраине мы и познакомились с этим недоверчивым шофером.
   - А зачем? Зачем поехали? - все выспрашивал он.
   - Зачем? - переспросил Максим. - В горы...
   - За мумие? - догадался шофер.
   - Ну, почему - за мумие! Просто в горы... - Максим даже не улыбнулся.
   Шофер недоверчиво покачал головой.
   После перевала, у реки, Максим вслух прочитал табличку: "Кзыл-Суу" - и повернулся к шоферу:
   - Нам здесь.
   Шофер тормознул, машина остановилась, и мы быстро выгрузились.
   - Ну, давайте, - крикнул шофер. - Только осторожней. Стемнеет скоро! он захлопнул дверцу.
   Мы двинулись вдоль реки, которая, отчаянно сопротивляясь, втягивалась в ущелье. Скалы в этом ущелье с одной стороны были нежно-песочного цвета, а с другой - почти фиолетового. Такие же фиолетовые скалы словно наползали на нежную зелень долины, где яркими пятнами выделялись скопления тюльпанов.
   - Максим! - крикнул я. - Ты посмотри - как здесь здорово!
   Максим не ответил. Я обернулся и не увидел своего друга. Пройдя по тропинке немного назад, наткнулся на него за ближайшим поворотом. Максим стоял, прислонившись к валуну.
   - Ты что? - спросил я, подойдя к нему и положив руку на его плечо. Плохо себя чувствуешь?
   - Нет... Вспомнил тут... вдруг...
   Максим явно что-то скрывал от меня, однако я ничем не показал, что почувствовал фальшь в его словах.
   - Пойдем дальше? - я поправил лямки своего рюкзака.
   Наконец мы дошли до удобной котловины, поставили палатку, вскипятили чай и сварили кашу. Свою кашу Максим не доел, а примерно половину оставил в котелке.
   - Больше не будешь? - удивился я.
   - Я... потом, - в голосе Максима прозвучали какие-то несвойственные ему неопределенные нотки.
   - Потом? - переспросил я. - Потом она в камень превратится...
   - Ничего, - он почему-то отвернулся от меня и поглядел в ту сторону, откуда мы пришли.
   Поведение Максима показалось мне странным.
   Тут он словно очнулся от воспоминаний, достал свою неизменную свирель и спросил:
   - Ты готов?
   - Да.
   - Тогда начнем?
   Устроившись поудобнее на плоском камне, я взял тамбурин и колокольчики, и мы немного поиграли вместе.
   Когда Максим отнял от рта свирель, он вдруг запел:
   - Да-чжи-та бу люй-ни мань-ну-ла-ти ду-ху оду-ху-ду-ху...
   Тут я удивился. Мы должны были исполнять "Силу, которую трудно победить", Дхарни [дхарни (санскр.) - набор слогов или слов, составляющих формулы культовой практики некоторых школ буддизма, которым приписывается сверхъестественная сила при многократном безошибочном повторении (поют по-китайски)] третьей ступени, а Максим почему-то запел Дхарни первой "Опору на силу добродетели", но все же стал ему подпевать.
   Горы, нависшие над нами, словно вдруг расступились, и я начал ощущать, что скоро весь мир запоет с нами. Мы запели Дхарни еще раз, и тут к звону колокольчиков приметался какой-то посторонний звук.
   Не знаю, что со мной произошло, но я замолчал и прислушался. В палатке кто-то отчетливо звякал котелком. Максим тоже замолчал и сидел теперь с неподвижно остановившимся взглядом, губы его были сжаты, а пальцы, державшие свирель, так побелели, что казались прозрачными.
   - Не оборачивайся! - вдруг резко бросил он.
   3
   Началось все с того, что компания "Хортер энд Лоун" предложила Тони место складского рабочего. Место это, по мнению всех его друзей, было окончательным падением, но Тони все же надел рабочий комбинезон. С неделю он приноравливался к новым ритмам жизни, но тут - это случилось во вторник - заведующий складом вышел из своей стеклянной будки и крикнул: "Эй, Стюарт! Нет, не Барри, а новенький!" При этом он выглядел весьма похожим на глубоководную рыбу, которую вытащили на поверхность. И менее чем через час Тони уже сидел в кабинете председателя совета директоров, самого Клейтона Т.Риггса.
   - Мы внимательно ознакомились с вашим личным делом, мистер Стюарт, начал Риггс с лучезарной улыбкой, - и поняли, что наша кадровая служба еще весьма далека от совершенства. Вы, как и все вновь принимаемые работники, прошли проверку. Однако наши кадровики не обратили внимания на то, что вы можете принести значительную пользу, много большую, нежели простой складской рабочий. Вы ведь учились в Институте кино при Колумбийском университете, и ваш дипломный фильм был премирован. Вы, правда, недолго и всего лишь в качестве ассистента работали в рекламном бюро Эйлза. Мы просмотрели ваш фильм, поговорили с Эйлзом и решили предложить вам... Риггс протянул Тони несколько листков бумаги. - Думаю, вам не придется сожалеть...
   ...Он собирался было сделать еще круг по лужайке перед домом, но передумал: Риггс - хозяин огромного ранчо, пригласивший его на этот прием, - вновь поймает его за плечо, будет подводить к гостям и говорить: "Вот тот парень, который сделает для нас такой фильм, что заставит вздрогнуть самого Эйлза".
   Вбив кулаки в карманы пиджака, Тони плечом толкнул дверь, прошел дом насквозь и оказался на задней веранде. Здесь его внимание привлекла укрепленная на мольберте картина, и, подойдя, он остановился возле нее.
   - Это подлинник, между прочим! Когда-то он был в Италии! - раздался голос из кресла с высокой спинкой, что стояло слева от мольберта. - Дышите осторожней: каждый квадратный дюйм сего творения стоит пятьдесят шесть тысяч двести сорок три доллара семнадцать центов! - Тони увидел девушку в вечернем платье. Перед ее креслом, на столике, стояла бутылка сухого мартини и маленькая рюмка.
   - Вы, стало быть, и есть тот самый Стюарт, - девушка наполнила рюмку. Очень приятно... А я - наследница всего этого... Вот видите - сторожу... девушка хмыкнула и подошла к Тони. - Меня зовут Дебора. Но, пожалуйста, только не называйте меня Деби.
   - О'кэй, мисс Дебора.
   - Хотите, покажу вам главное сокровище моего папочки?
   Они подошли к стене, на которой висела картина с какими-то страшно знакомыми Тони фигурками.
   - Не узнаете? - спросила Дебора.
   - Все это напоминает мне рисунки из Наски.
   - Напоминает? Это и есть пустыня Наска с высоты птичьего полета. Вот только загадка, кто же сделал это за много веков до того, как на благословенной земле Америки появились первые европейцы. Для чего это сделано? И для кого? Впрочем, чего это я? Хотите посмотреть коллекцию восточных редкостей? Как вы относитесь, например, к мумиям?
   - Прекрасно, мисс Дебора, я их очень люблю. - Тони невольно улыбнулся.
   - А вы, в свою очередь, покажете мне то, что наснимали под руководством председателя совета директоров. Идет?
   - Если вас это интересует... Кассета в машине.
   - Отлично. Я буду ждать вас на втором этаже, в холле. - Дебора двинулась по лестнице.
   "Боже! - подумал Тони. - Теперь в меня впилась и дочка!"
   Когда он открыл машину и просунул голову внутрь, рядом заскрипел гравий.
   - Вам чем-нибудь помочь, сэр? - услышал Тони негромкий голос и, распрямившись, увидел плечистого человека в расстегнутом пиджаке. "Ты смотри, - подумал Тони, - у Риггса здесь целая служба безопасности".
   - Где вы ходили столько времени? - полюбопытствовала Дебора, когда Тони принес кассету. - Вас не было целую вечность.
   - Простите, но я не сразу разыскал свою машину. Ее почему-то отогнали на самый край стоянки.
   - Папочкины ребята дело знают туго, - грустно улыбнулась Дебора, - но не сердитесь на них. Предосторожности. Кое-кто уже пытался преуменьшить папину коллекцию на пару-тройку экспонатов. Так что подозревают всех. Вас, меня... А главное - опять кто-то ухитрился проникнуть на ранчо, и его не засекли папины стрелки Правда, фотоавтомат сработал, и мы теперь знаем, как он выглядит. Шикарный мужчина! Ладно, хватит об этом. Давайте лучше посмотрим ваши красоты...
   Материал оказался даже лучше, чем ожидал Тони. Особенно хороши были кадры, снятые с вертолета, летящего по узкому и извилистому ущелью, поросшему густым лесом.
   - Ой, что это? - воскликнула Дебора.
   - Камень, должно быть...
   - Какой там камень! Это человек! Прокрутите еще раз!
   Тони отмотал пленку, нажимая и отпуская на дистанционном пульте кнопку паузы, стал внимательно вглядываться в экран и наконец увидел...
   - Тот самый, с фотоавтомата... - прошептала Дебора.
   4
   Гриновский сошел на платформу, вытряхнул из пачки мятую папироску и закурил. В этот поздний октябрьский вечер вместе с ним сошло немного людей - теперь они поднимались на мост. Он же - по старой памяти - подождал, когда электричка тронется с места, а как только мимо него проскочил последний вагон, спрыгнул с платформы, перешел через пути и пошел вдоль полотна. Знакомая ему тропинка начиналась от переезда и кратчайшим путем, через орешник и низкорослые посадки, выводила к цели: к бывшей его даче, проданной в самом начале лета.
   ...Если бы он не ершился, не отстаивал свою тему, а защищался бы, как и все остальные аспиранты профессора Тимофеева, по заданной теме, не было бы необходимости влезать в долги. И был бы он сейчас наверняка в штате института, и занимался бы спокойно своими "табличками" на досуге. Так нет - попер против всех, доказывая с пеной у рта, что "таблички" - не мистификация. Вот и получил то, что заслуживал: три года прошли, диссертации нет, а потому - иди на все четыре стороны. Тут еще вопрос с квартирой, рождение второго ребенка, болезнь жены... Он так торопился с продажей дачи, что даже не успел вывезти все книги, а кладовку не трогал вообще. И договорился, что заберет книги и вещи из кладовки в удобное для себя время.
   Но после того как Витюша растолковал ему смысл всей "простыни" машинной расшифровки "табличек", Гриновский сразу примчался сюда. Если эта огромная Витюшина машина не ошиблась, то по сравнению с его, Гриновского, открытием Шлиман со всей своей Троей - никто, нуль без палочки...
   Подметая сегодня утром на своем дворницком участке, он услышал хлопок дверцы машины и увидел Витюшу, издалека уже что-то возбужденно кричащего. Сначала ему пришло в голову, что его "таблички" зациклили Витюшину машину я теперь тот будет зол на него до конца своих дней. Ан, нет! Витюша прямо-таки налетел на него, выбил из рук метлу и заорал, вкладывая в крик всю свою душу: "Знаешь, что ты мне подсунул? Знаешь? Это - программа, то есть часть программы для ЭВМ!" Нет, явных признаков сумасшествия у Витюши не было заметно, покраснел только, но тем не менее пришлось осторожно спросить: "Витюш, а какое сегодня число?" - "Болван! - наконец-то разрядился Витюша. - Об этом меня уже сегодня спрашивали! Это - часть, говорят тебе, часть программы. В этом нет никаких сомнений. Что-нибудь еще относящееся к "табличкам" сохранилось?" - "Сохранилось, - отступая на шаг, сказал он. - На даче, в кладовке. Целый ларь... Постой-постой, какая программа?"
   ..."Таблички", как и все остальное, что лежало в кладовке, отец Гриновского привез из своей первой, оказавшейся и последней, экспедиции в труднодоступный район Каракумов. Здесь, судя по персидским источникам V века до нашей эры, находились развалины крепости древнего народа, чье имя не помнили даже персы.
   Отец нашел крепость, начал раскопки. Он потом рассказывал сыну и, судя по всему, вполне серьезно, что аксакалы отговаривали его от раскопок; говорили, что если он откроет развалины дневному свету, то произойдет что-то страшное на земле. Саркофаг, из которого были извлечены "таблички", откопали двадцать первого июня сорок первого. В октябре отец ушел в ополчение и вернулся без ноги. Материалы экспедиции в те тревожные дни не были сданы в институт и остались у него на руках. А после войны от отца все начали буквально шарахаться: седой, пожелтевший, с дергающейся шеей, на костылях, он убеждал коллег хотя бы взглянуть на привезенные находки, но даже старые друзья - в лучшем случае - лишь вежливо его выслушивали. Перед смертью было составлено нечто вроде завещания, но похоже было, что отец все-таки действительно нездоров: он просил быть предельно осторожным при работе с какими-то металлическими пенальчиками.
   ...Сзади послышались чьи-то шаги. Гриновский подождал немного, потом обернулся и увидел, как в кусты вдруг порскнула какая-то сутулая фигура. Необычность ситуации сначала позабавила Гриновского, но потом ему стало как-то не по себе: не понравилась ему эта чрезмерная сутулость. Ну, да осталось всего ничего до дачи.
   На улице было уже совсем темно, и Гриновский немало удивился тому, что на даче не увидел ни единого огонька, а ведь он по телефону договорился, когда придет за вещами. Осторожно открыв калитку, Гриновский тихо, почти крадучись, стал пробираться к дому. Неожиданно где-то в глубине дачи прозвенел звонок, потом громыхнула дверь, и на крыльце возникла чья-то тень. В лицо Гриновскому ударил луч света, раздался щелчок, и кто-то крикнул:
   - Убирайся, гадина!
   Гриновский поначалу едва не рассмеялся, но, приглядевшись, понял, что на него наставили двустволку.
   - Э-э, поосторожней! Уберите ружье! Я - бывший хозяин дачи!
   Когда ружье опустилось, он с обидой сказал:
   - Я - Гриновский Алексей Аполлинарьевич. А кто вы?
   - Я? - человек на крыльце даже растерялся. - Я... сторож. Михаил Кузьмич меня нанял до весны, когда начались все эти безобразия. - Сторож нервно хихикнул. - Кто-то все время шарит по даче и в кладовке...
   Не слушая больше сторожа, Гриновский выхватил у него фонарь и бросился к кладовке. Замок был сорван. Коробка с пенальчиками лежала почему-то на виду. Гриновский приподнял крышку, и ему стало не по себе: четырех пенальчиков на месте не было...
   5
   Уже позже, когда тело пострадавшего лежало в вагончике медчасти, накрытое простыней, капитана Баранова осенило: пальцы и татуировка. Пальцы были непомерной длины, и в каждом - по четыре фаланги, а татуировка на тыльной стороне ладони изображала спираль. Спираль как-то странно поблескивала, фу-ты, черт! Баранов даже вздрогнул: померещилось ему, что ли? Вот и опять... Он еще раз внимательно посмотрел на татуировку - даже в сумраке полярной ночи был заметен ее мерцающий свет. Баранов поежился. То-то и оно... Выходит, не зря он тогда засомневался, у труб-то.
   Он медленно вышел из вагончика и оглянулся. Так. Для начала надо запереть дверь и опечатать вагончик.
   Теперь Баранов заставил себя не думать об этих странностях. Ему надо было решить более существенную проблему: как сообщить начальству о случившемся - радийной связи не было из-за помех в эфире. "Не иначе магнитная буря", - подумал он. Пришлось от руки написать донесение и на вездеходе отправить до ближайшего телефона.
   Много проще оказалось со свидетелями. Они буквально наперебой рвались к капитану со своими показаниями. Баранов оккупировал контору и только в двенадцатом часу ночи мог подвести для себя некоторые итоги. Показания свидетелей ничего толком не объясняли. Ни того, откуда появился этот неизвестный, ни того, какие силы привели эти многотонные трубы в движение. С такими мыслями он и отправился спать.
   Проснулся Баранов от громкого стука. Под окном стоял некто в расстегнутом ватнике поверх нижнего белья, в валенках и без шапки. Его голову и плечи запорошило снегом, в глазах стоял испуг, и он орал:
   - Мертвец пропал! Товарищ капитан, скорее! Пропал он!
   - Кто пропал? - открывая дверь, недовольно заметил Баранов. - Какой мертвец? Объясните спокойно, что там у вас случилось? И вашу фамилию - для начала.
   - Прокопьев Игорь Семенович, - сразу подобрался человек в ватнике. Электрик я. Так вот... - усевшись на предложенный стул, продолжил он: Вчера-то аврал у нас был, потом эта история с трубами... Я, когда поздно ложусь, сплю плохо. В общем, проснулся, когда пяти еще не было. Слышу вдруг - громкий такой звук с улицы. Тут до меня и дошло, что это в медчасти стекло тюкнули, с той стороны звенело. Ну, я в ватник - и на улицу. Все точно - стекло в санчасти было выбито. Глянул я внутрь: простыня на полу, а жмурика нету. "Уперли", - думаю. Что делать? Сначала рванул было вам сообщить, а потом сообразил: надо же их догнать, не могли они далеко уйти с трупом-то... Ну, я по следу, завернул за вагончик, а там... Мать родная! - Электрика буквально затрясло. - Труп-то как есть живой стоит и на меня смотрит! Здесь, товарищ капитан, каюсь - потерял равновесие. В стену вагончика тут, видать, головой и тюкнулся... В общем, Санек меня подобрал, когда на работу шел. А то бы замерз совсем...
   Осмотр на месте добавил к рассказу электрика немного. Вчерашний снег был плотно утоптан, а свежие следы за два часа благополучно замело.
   Вроде бы дело складывалось так: какие-то преступники подбросили тело неизвестного, для маскировки его порядком изуродовали, развалив пирамиду, а потом похитили, испугавшись экспертизы. Версия получалась довольно складной, но вот маленькая деталька все портила: стекло в вагончике было выбито изнутри. И еще эти пальцы и татуировка...
   Днем в городке стало шумно. Понаехали люди из треста, комиссия по технике безопасности и еще из окружного УВД.
   Молодой, да, видать, из ранних, лейтенант из управления так "объяснил" Баранову, что и как произошло:
   - Преступники эти - любители черного юмора. Как они лихо напугали Прокопьева ожившим покойничком! Опять же с "побегом" трупа: дверь опечатана, окно выбито изнутри. Мистика, да и только! А все очень просто ничего не стоило пробраться в мед часть через этот вот люк.
   В полу вагончика действительно имелась крышка. Под ней был закреплен ящик, в котором медсестра Зоя держала кое-какие лекарства. Можно было этим путем попасть в вагончик. Можно. Но на картонных коробках с лекарствами, покрывавших дно ящика в несколько слоев, не было никаких посторонних следов. Не трогали эти коробки с места, давно не трогали. Как же лейтенант не видел этого?
   Врач, которому Баранов рассказал о фалангах пострадавшего, особой заинтересованности к подобной информации не проявил: "Подумаешь, четыре фаланги! А вы видели детей некоторых алкоголиков?"
   Когда Баранов заговорил о необычайной татуировке с экспертом, тот прочитал ему целую лекцию, из которой следовало, что старые виды татуировок и методы их нанесения (в них-то Баранов и сам неплохо разбирался) уходят в прошлое, а на смену им...
   Словом, всем хотелось объяснить необычное обычным, и чисто по-человечески это было понятно. А потому, когда Баранов подавал рапорт о ходе следствия, майор Манохин попросил его дружески: "Убери ты, капитан, это место, про пальцы. Тела-то все равно нет, а мне с таким докладом к начальству, сам понимаешь..."
   6
   Размышляя о своем желании принести пользу всему живущему, я тащился по пыльной немощеной дороге к густому кустарнику на самой окраине поселка. Придя на искомое место, я, как и договорились, свистнул два раза. На мой призыв тут же объявился Максим.
   - Ну? - коротко осведомился он.
   - Вот... - я протянул ему сверток. - Костюм и ботинки. Пришлось поторговаться на толкучке. Есть еще майка, лыжная шапочка, шарф, солнцезащитные очки. - И чувствуя, что прямо-таки начинаю дрожать от волнения (я боялся, как бы Максим не воспринял мой вопрос свидетельством авидхъи [авидхъя (санскр.) здесь - невежество]), решился спросить: - А тебе не кажется, что мы делаем ошибку?
   - Нет, не кажется, - ответил Максим жестко.
   - _Правильно_ ли мы поступаем? - все же уточнил я.
   Максим усмехнулся:
   - Поступки совершает каждый из нас. Стань сам владыкой над собой, не будет над тобой владык!
   - Хорошо, - согласился я. - Но если у нас возникнут какие-то отношения с _ним_, - я ткнул пальцем в сторону кустов, - в нас появится привязанность, потом страсти и страдания. Ведь так, кажется, говорит Будда?