Нерешительность не лучший способ завоевания новых земель и женщин, но и это он знал. Толку-то. Черное небо тяжело давило на мысли и были они какие-то чёрные, мрачные. Окурок пролетел падающей звездой, упал во влажную от вечерней росы траву и сразу погас. Андрей пошёл к дверям школы. - Андрюша! - сказала женщина. Голос был странно знакомый, но Андрей его не узнал. Он повернулся и в свете, падающем из окон школы увидел Ольгу, недоумённо поднял брови и смотрел на неё, не понимая зачем она позвала его, и поэтому спросил: - Что случилось? - Ничего, - она с улыбкой смотрела на него, может и сама не зная, зачем позвала его или очень смутно понимая это и не зная, что же случилось. Андрей вдруг почувствовал какое-то странное волнение, оно возникло в нем из ничего, может быть из этого голоса или лица, матово светившегося в приглушённом электрическом свете. Она молчала и он, неожиданно для самого себя предложил ей, с необъяснимой для самого себя храбростью, но в то же время опустив глаза и с интересом разглядывая ободранные носки ботинок: - Давай пройдёмся? Он спросил это так, что это звучало как будто он сказал: "Пожалуйста, не соглашайся", хотя в действительности он думал так только наполовину, вторая половина нерешительно надеялась, что девушка согласится. Она согласилась, потому что ждала этого приглашения, потому что для этого подошла к нему и заговорила, хотя не призналась бы в этом никому и даже себе. Он ещё не задумался над странностью для него собственного предложения Ольге - ведь он любил другую, но в самый момент этого предложения почувствовал какое-то смутное внутреннее неудобство. Они прошли несколько шагов и Андрей понял, что его смущает - та легкость с которой он пригласил другую девушку, всего через несколько минут после того как ушла та, которую он, как ему казалось, любил. Конечно, нет ничего плохого в том, что он прогуляется с ней, и можно вспомнить, что та, которая ушла, не обращает на него внимания, не любит его и любить никогда не будет, наверное, но здесь главным для него было его собственное ощущение совершённого им поступка - он ещё не понимал, что совершение поступка в его положении достойнее того глупого и смешного положения, в которое его поставили характер и воспитание. Ольга чуть повернула к нему лицо и неуверенно сказала: - Как холодно сейчас, - боясь, что он поймёт её слова как намёк на то, что ей надоело идти с ним. Он понял её именно так, но что-то, то ли гордость, то ли злость на Светлану, а теперь ещё эта Ольга, которая сама позвала его, ведь он не набивался к ней в провожатые, совершенно искренне в этот момент подумал он, и так же искренне забывая, что получилось так или Ольга сделала так (но он не мог понимать этого сейчас - что именно он и предложил ей эту неожиданную для обоих прогулку), и он с какой-то внутренней дрожью обнял Ольгу, едва касаясь её плеч и готовый тут же отдёрнуть руку, если она что-нибудь скажет, она сказала: - Что ты, Андрюша? - но не посмотрела на него, она опустила голову, и он понял, что руку ему можно не убирать. Хотя она как будто бы возразила на его жест, но он понял, что это было разрешение. Он не знал, почему он это понял, ведь он ещё никогда не обнимал женщин, но он знал, что не ошибается. Эта уверенность и мягкая теплота её плеч разбудили в нем что-то, о чём он сам раньше не знал, он ощутил в себе какую-то лёгкость и в голове почему-то стало как-то странно ясно и пусто - у него было такое ощущение, что у него именно пустая голова, в ней не было ни одного слова или мысля, и тем не менее он не испытывал никакой тягостной неловкости, какую испытывал только что, идя рядом со Светланой я чувствовал, что сейчас можно не говорить ничего и всё-таки что-то будет сказано, и чувствовал, что Ольга не ждёт от него никаких слов, чувствовал, что ей достаточно этого молчания, чувствовал что это молчание лучше всяких слов, чувствовал, что это молчание говорит так как не скажут никакие слова. Луна незаметно двигалась по сияющему небу между звездами и листьями деревьев, и они светились её белым, дважды отражённым солнечным светом. На земле и в небе, во всем этом тихо струящемся между ними ночном мире была тишина, пропитанная запахом леса. Андрей наклонил голову и увидел совсем близко перед собой глаза Ольги, он почувствовал её губы и не понял, что поцеловал её. Она смотрела на него то ли удивленно, то ли растерянно, и он тоже был удивлен и растерян вместе с ней и не понимал как это у него получилось и почему, потому что за мгновение до того как наклонился и нашёл её губы, не искал их, у него не было и мысли о том, что он это сделает. Он опять почувствовал в себе какое-то внутреннее неудобство, несмотря на то, что прикосновение его губ к губам Ольги, этот поцелуй нецелованных, первый его поцелуй, был прекрасен и необыкновенен для него и пробуждал в нем чувства каких он никогда не испытывал раньше, он открывал себе дверь в ещё один мир, новый мир, кроме тех, которые знал до сих пор, мир самый прекрасный и самый горестный из всех миров, в которых живёт человек, и в нём не было уверенности в том, что он открыл именно ту дверь, через которую нужно входить в этот мир. Ему было хорошо с Ольгой, ему нравилось целоваться с ней, обнимать её и ласкать, но всё время его не покидало ощущение того, что он изменяет, пусть не Светлане - это было бы слишком уж глупо думать так для него - отношения её и Сашки ни для кого уже не были тайной, в том числе и для него, но самому себе, своей любви. Любовь эту он воспринимал (не осознавая этого, и не поверил бы тому, кто сказал бы ему это) как какое-то абстрактное чувство, уже отделившееся от него, от Светланы, но в тоже время и не отделившееся, потому что эта абстрактная любовь вырастала из любви к ней и была любовью к ней, переставая ею быть. Перешагнуть через эту любовь было то же самое, что перешагнуть через самого себя - одинаково невозможно, но для него это было необходимо, и он должен был это сделать, хотя сам этого не понимал, и чувствовал только, что его мучит совесть, и влечёт к Ольге, хотя ему казалось, что он обманывает её. С ощущением этой неприятной раздвоенности он добрался до своего матраса, его мысли никак не могли принять четкие формы и расплывались всё больше, и он уснул.
Голубые, серые, карие и даже зелёные как у кошки глаза смотрели на него и молча, но выразительно спрашивали: "Ты кто? Друг или враг? Будешь с нами на равных или поднимешь себя на такую недосягаемую высоту на которой мы перестанем замечать тебя?" А он и сам ещё не знал, кем он для них будет. Андрей хотел бы стать для этих семнадцати деревенских девчонок и мальчишек не просто учителем русского языка и литературы, а другом, с которым можно поделиться таким, что не скажешь родным отцу с матерью или сверстникам, и в то же время не утерять для них своего авторитета - быть рядом и быть над ними - одновременно это удавалось мало кому в истории педагогики. "Ладно, посмотрим. Получится ли из меня педагог это покажет будущее, а учителем им я обязан быть уже сейчас, с первой минуты. Начнём урок." Он прохаживался у доски и под поскрипывание старых половиц рассказывал как создавался "Евгений Онегин". Андрей и Ольга сошли с поезда, стоявшего в райцентре одну минуту, рано утром, позавтракали в зале ожидания старинного вокзальчика чем бог послал, так как работавший круглосуточно, о чём извещало пышное объявление, ресторан был наглухо закрыт, и побрели с чемоданами по городу, в котором, как они думали, им предстояло жить и работать по меньшей мере три года. Заведующая роно, женщина лет сорока с очень властными манерами, такими, что Андрей подумал, что она явно не на своём месте и вполне могла бы командовать если не полком, то взводом, а может быть и дослужилась бы до ротного старшины, небрежно просмотрела документы и ошарашила их своей короткой речью: - Три недели назад в деревне Верхние Заимки, умер директор школы. Через две недели в школе должны начаться занятия, но вести их некому. Ни у нас, ни у вас нет другого выхода. Тем более вас двое. Один будет вести гуманитарные предметы, другой - естественные. Ольга не смогла вымолвить ни слова в ответ, от этих слов у неё явно что-то произошло, так как она смотрела в рот завроно застывшими в орбитах глазами как кролик на удава. Андрей сдержанно улыбнулся: - Вы не правы, это у вас нет другого выхода, да и то я сомневаюсь, что его действительно нет. Что касается нас, то мы приехали по направлению в среднюю школу этого города, а не в школу деревни Большие Выселки. Мы учителя старших классов, нам нечего делать в деревенской начальной школе. И потом, почему, если умер директор, некому вести занятия с детьми? Где остальные учителя? Они что сразу разбежались? - Нет, молодой человек, не сразу, постепенно. Вы плохо себе представляете обстановку. Семен Георгиевич Плотников в течение последних пяти лет один вёл занятия во всех классах. Заведующая явно злилась на Андрея, на его независимую манеру разговора, которую такие люди как она терпеть не могут, но у неё не было, как правильно отметил Андрей, другого выхода, и она сказала настолько придав голосу мягкости, насколько смогла: - Поймите одно - детям нужно учиться. Я понимаю вас, вы не туда ехали, но что сделаешь, если произошёл такой непредвиденный случай? - Детей, конечно, жалко, но с трудом, знаете ли, верится, что в районе нет учителей, кроме нас - новичков, и в крайнем случае школу можно перевести и в другую деревню - не так уж она велика, должна быть, если один человек ухитрялся вести занятия со всей школой. - Не верите? В районе не хватает тридцати процентов учителей. Вряд ли вы можете понять что это такое - это переполненные классы, перегруженные донельзя учителя, низкое качество учебного процесса, вот что это такое. Но в Верхних Заимках теперь и этого не будет. "Перевести в другую школу"! Да вы знаете, что ближайшая школа в семидесяти километрах по реке? По реке, потому что тайгой не добраться и за год... Ну, молодой человек, заставили меня всё высказать?! Можете покупать обратные билеты в Москву, а детей придется отрывать от родителей и селить в интернате, который и без них ломится от кроватей. Андрей взял со стола заведующей роно документы. - Школа должна быть полностью обеспечена учебниками для всех классов, кроме того мне нужна методическая литература по всем предметам. - Андрей, ты сошёл с ума! - Ольга, наконец очнулась от своей каталепсии. Заведующая усмехнулась. - Единственное, что я могу сказать в утешение - получать вы будете не меньше министра просвещения республики. Да и вашему мужу совсем не плохо начинать свою педагогическую карьеру с поста директора школы. - Да, вы правы, - ядовито улыбнулась Ольга. - Если его не съедят медведи. Школа оказалась огромным одноэтажным домом, построенным из вековых лиственниц ещё до войны. Рядом стоял дом бывшего директора школы, в котором им предстоит жить. Андрей, закончив разговор с председателем сельсовета, спросил ключи от этого дома, но Эдуард Мефодьевич отвёл глаза, откашлялся: - Вообще-то мы ключей не держим, да и дело не в том... надо кой-какой ремонт сделать, всё же вы молодая семья. Пока у меня поживите с месячишко. - Что-то вы Эдуард Мефодьевич не договариваете. Не хотите, чтобы мы жили в этом доме? Мы туда не рвёмся, но жить-то нам где-то нужно? - Да нет, не в этом дело. - А в чём? - Не принято это. Семена Георгиевича уважали у нас. Конечно, жизнь есть жизнь, да и нам ещё спасибо надо вам сказать, что вы к нам завернули из самой Москвы, но пока сороковины ему не справим, вы туда не селитесь. Это у меня просьба к вам такая, да и вам же лучше. Народ у нас приметливый и долгопомнящий, не надо давать пищу для разговоров. Андрей пожал плечами. - Я уже сказал, что мы ни на чьё имущество не претендуем. Хорошо, пока поживём у вас, а там посмотрим. - Имущества у него было кот наплакал. Сын приезжал на похороны из области, забрал кое-что из вещей, а дом - колхозный, для учителей. - Эдуард Мефодьевич, если честно - у вас тут когда-нибудь было больше одного учителя? Председатель сельсовета недоуменно посмотрел на Андрея, потом улыбнулся. - Да нет, в общем-то. Здесь, сколько я помню, учительствовал Семен Георгиевич с женой - Еленой Афанасьевной, а как она умерла пять лет назад - то один. Они к нам перед войной приехали. Жили прямо в школе, тогда дома этого еще не было. От нас он воевать ушёл вместе со всеми деревенскими мужиками. Вернулся. Один из немногих. Да так они здесь и остались. Председатель помолчал, потом широко развёл руками: - Да и что здесь не жить? Вы посмотрите вокруг - красота какая, даже не красота - красотища! Река наша, леса, рыбалка, охота, а воздух? Какие юга сравнятся? У нас есть деды - больше ста лет живут - и до сих пор на медведя ходят. Андрей не выдержал - рассмеялся. Эдуард Мефодьевич обиженно посмотрел на него, потом махнул рукой и тоже засмеялся. Вопреки совету заведующей роно, Андрей решил по своему - начальные классы он передал Ольге. На себя взял пять старших. До первого сентября оставалось десять дней, и они засели в комнате, выделенной им председателем сельсовета в своём доме. Нужно было составить планы и подготовиться хотя бы к нескольким первым урокам. Он должен был дать им знания о том, в чём сам плохо разбирался, и за оставшиеся дни он должен был разобраться, узнать, понять, быть готовым ответить на их вопросы не только по литературе, но и по физике, истории, биологии, химии, географии, математике, английскому языку и даже преподавать им физкультуру. Он пока с трудом представлял себе как сможет совместить всё это, разве что разорваться на несколько частей. Надо было найти выход. После нескольких дней размышлений Андрей понял, что выход был найден давным-давно - вернее в том безвыходном положении, в каком они находились сейчас с Ольгой, необходимо было пойти на эту вынужденную, и как они надеялись временную, меру - всем трём начальным классам, также как и старшим, придётся заниматься в одной комнате, благо что огромные классы старой школы были рассчитаны, видимо, как раз на такой метод преподавания. Андрей исподволь поинтересовался у жены Эдуарда Мефодьевича, и его детей, как проходили занятия у Плотникова, и услышал от них, привыкших к этому как к чему-то обычному и даже должному (потому что они просто понимали, что по-другому нельзя, не было возможности), что именно так они и проходили. Хотя такое ведение уроков практиковалось в течение по меньшей мере двух тысяч лет, оно было против всех современных правил и методик и в то же время, кроме присущих этой системе очевидных недостатков - переполненности классов обычно сверх всякой меры (что сейчас как раз и не грозило Андрею) и отвлечения учащихся, у неё были и плюсы - волей-неволей ученикам приходилось выслушивать по несколько раз то, что они давно прошли и повторять тот материал, который в обычных условиях преподавания они давно бы забыли. - Мы с тобой вернулись лет на сто назад - в земскую школу, - грустно подшучивала над собой и над ним Ольга. - Ну и что ж, это не так уж плохо - быть земским учителем - ведь в сущности они были первыми действительными просветителями народа, а работать им приходилось в условиях куда хуже наших. Заведующая роно обещала нам помочь "при первой же возможности", но я думаю, что даже если бы она очень захотела, вряд ли её помощь придёт раньше, чем через год, а нам, конечно, будет очень трудно -- нужны ещё хотя бы два учителя, чтобы перейти от методов обучения земской школы к современным. Тогда бы мы смогли разделить классы... Впрочем, что это я. Мечты, мечты. Чем богаты, тем и рады, вот наш девиз сейчас. Вообще, это даже интересно - как мы продержимся этот год, что сможем сделать, Оля, а интересно, как этот Плотников один вёл всю школу, как ему это удавалось? Впрочем, с его огромным опытом, ему было полегче, чем нам. Но ведь опыт - дело наживное, главное суметь его приобрести, а трудности - если мы сейчас, пока молоды, не сумеем, то уж потом будет некогда, так можно никогда и не узнать, на что ты способен. А, Оль? Ольга спала, положив голову на раскрытый учебник. Свет настольной лампы искрился на её темнорусых волосах. Андрей несколько минут с улыбкой любовался своей женой, потом взял её на руки и перенёс на диван, накрыл одеялом, а сам сел на её место. Внизу, под холмом текла обычная русская речушка то с голыми, поросшими травой, то в кустарнике, то в столетних деревьях берегами. За ней, вдалеке, стоял зелёный и синий лес, а над ним и надо всем вокруг всё ещё высоко и мощно горело багровое закатное солнце. "Картошка" кончилась, они убрали казавшееся в первый день бескрайним поле и завтра утром уезжали домой, в Москву, в институт, в свою жизнь, а эти дни, чем они были - эпизодом жизни, или они выпадут из неё и из памяти, или наоборот, долго им ещё будут вспоминаться и ярко светиться среди обыденности? Они медленно начали идти склоном холма, но земля притягивала их, и, наконец, разразившись смехом, им волей--неволей, чтобы не упасть, пришлось со всех ног побежать к реке. - Ну, мы и пробежались. - Наверное, побили мировой рекорд. Я-то уж точно теперь чемпион среди женщин в беге по холмам. - Я тебя поздравляю, - Андрей прищурился, глядя в её веселые, непонимающие глаза и поцеловал её в губы. - Ой! - Ольга оглянулась по сторонам. - Это нечестно... Ведь я ещё тебя не поздравила. Она поцеловала его, расхохоталась и прежде, чем он успел понять, что произошло, и сказать хоть слово, она повернулась и побежала к реке через кустарник. Опомнившись, он рванулся за ней, но она, наверное, и вправду могла бы стать чемпионкой по бегу, и когда он выбежал из зарослей на берег реки, её уже нигде не было. - Андрей, я здесь! Эй! Андрей растерянно оглянулся. Ольга вынырнула из воды и махала ему рукой. Он нерешительно потоптался на месте, лезть в воду ему не хотелось. - Вода тёплая, как парное молоко, уф! Ольга помотала головой и с мокрых волос разлетелись брызги. Она засмеялась. - Ну, что же ты? Насчёт парного молока она должно быть сильно преувеличивала, но стоять истуканом и дальше было глупо. Разбежавшись, он прыгнул чуть ли не на середину речушки и сразу оказался рядом с Ольгой. Они вышли на берег чуть ниже по течению того места, где оставили одежду. Вечерний ветерок коснулся их прохладными крыльями, Андрей взял Ольгу за плечи и притянул к себе. Они лежали рядом на пушистом песке речного берега, обессиленные. Серебряные ивы скрывали их от постороннего взгляда. Солнце только что закатилось за лес, они смотрели в особенно синее в эти мгновения небо, и на смену пугающей пустоте к ним приходило ощущение счастья.
Голубые, серые, карие и даже зелёные как у кошки глаза смотрели на него и молча, но выразительно спрашивали: "Ты кто? Друг или враг? Будешь с нами на равных или поднимешь себя на такую недосягаемую высоту на которой мы перестанем замечать тебя?" А он и сам ещё не знал, кем он для них будет. Андрей хотел бы стать для этих семнадцати деревенских девчонок и мальчишек не просто учителем русского языка и литературы, а другом, с которым можно поделиться таким, что не скажешь родным отцу с матерью или сверстникам, и в то же время не утерять для них своего авторитета - быть рядом и быть над ними - одновременно это удавалось мало кому в истории педагогики. "Ладно, посмотрим. Получится ли из меня педагог это покажет будущее, а учителем им я обязан быть уже сейчас, с первой минуты. Начнём урок." Он прохаживался у доски и под поскрипывание старых половиц рассказывал как создавался "Евгений Онегин". Андрей и Ольга сошли с поезда, стоявшего в райцентре одну минуту, рано утром, позавтракали в зале ожидания старинного вокзальчика чем бог послал, так как работавший круглосуточно, о чём извещало пышное объявление, ресторан был наглухо закрыт, и побрели с чемоданами по городу, в котором, как они думали, им предстояло жить и работать по меньшей мере три года. Заведующая роно, женщина лет сорока с очень властными манерами, такими, что Андрей подумал, что она явно не на своём месте и вполне могла бы командовать если не полком, то взводом, а может быть и дослужилась бы до ротного старшины, небрежно просмотрела документы и ошарашила их своей короткой речью: - Три недели назад в деревне Верхние Заимки, умер директор школы. Через две недели в школе должны начаться занятия, но вести их некому. Ни у нас, ни у вас нет другого выхода. Тем более вас двое. Один будет вести гуманитарные предметы, другой - естественные. Ольга не смогла вымолвить ни слова в ответ, от этих слов у неё явно что-то произошло, так как она смотрела в рот завроно застывшими в орбитах глазами как кролик на удава. Андрей сдержанно улыбнулся: - Вы не правы, это у вас нет другого выхода, да и то я сомневаюсь, что его действительно нет. Что касается нас, то мы приехали по направлению в среднюю школу этого города, а не в школу деревни Большие Выселки. Мы учителя старших классов, нам нечего делать в деревенской начальной школе. И потом, почему, если умер директор, некому вести занятия с детьми? Где остальные учителя? Они что сразу разбежались? - Нет, молодой человек, не сразу, постепенно. Вы плохо себе представляете обстановку. Семен Георгиевич Плотников в течение последних пяти лет один вёл занятия во всех классах. Заведующая явно злилась на Андрея, на его независимую манеру разговора, которую такие люди как она терпеть не могут, но у неё не было, как правильно отметил Андрей, другого выхода, и она сказала настолько придав голосу мягкости, насколько смогла: - Поймите одно - детям нужно учиться. Я понимаю вас, вы не туда ехали, но что сделаешь, если произошёл такой непредвиденный случай? - Детей, конечно, жалко, но с трудом, знаете ли, верится, что в районе нет учителей, кроме нас - новичков, и в крайнем случае школу можно перевести и в другую деревню - не так уж она велика, должна быть, если один человек ухитрялся вести занятия со всей школой. - Не верите? В районе не хватает тридцати процентов учителей. Вряд ли вы можете понять что это такое - это переполненные классы, перегруженные донельзя учителя, низкое качество учебного процесса, вот что это такое. Но в Верхних Заимках теперь и этого не будет. "Перевести в другую школу"! Да вы знаете, что ближайшая школа в семидесяти километрах по реке? По реке, потому что тайгой не добраться и за год... Ну, молодой человек, заставили меня всё высказать?! Можете покупать обратные билеты в Москву, а детей придется отрывать от родителей и селить в интернате, который и без них ломится от кроватей. Андрей взял со стола заведующей роно документы. - Школа должна быть полностью обеспечена учебниками для всех классов, кроме того мне нужна методическая литература по всем предметам. - Андрей, ты сошёл с ума! - Ольга, наконец очнулась от своей каталепсии. Заведующая усмехнулась. - Единственное, что я могу сказать в утешение - получать вы будете не меньше министра просвещения республики. Да и вашему мужу совсем не плохо начинать свою педагогическую карьеру с поста директора школы. - Да, вы правы, - ядовито улыбнулась Ольга. - Если его не съедят медведи. Школа оказалась огромным одноэтажным домом, построенным из вековых лиственниц ещё до войны. Рядом стоял дом бывшего директора школы, в котором им предстоит жить. Андрей, закончив разговор с председателем сельсовета, спросил ключи от этого дома, но Эдуард Мефодьевич отвёл глаза, откашлялся: - Вообще-то мы ключей не держим, да и дело не в том... надо кой-какой ремонт сделать, всё же вы молодая семья. Пока у меня поживите с месячишко. - Что-то вы Эдуард Мефодьевич не договариваете. Не хотите, чтобы мы жили в этом доме? Мы туда не рвёмся, но жить-то нам где-то нужно? - Да нет, не в этом дело. - А в чём? - Не принято это. Семена Георгиевича уважали у нас. Конечно, жизнь есть жизнь, да и нам ещё спасибо надо вам сказать, что вы к нам завернули из самой Москвы, но пока сороковины ему не справим, вы туда не селитесь. Это у меня просьба к вам такая, да и вам же лучше. Народ у нас приметливый и долгопомнящий, не надо давать пищу для разговоров. Андрей пожал плечами. - Я уже сказал, что мы ни на чьё имущество не претендуем. Хорошо, пока поживём у вас, а там посмотрим. - Имущества у него было кот наплакал. Сын приезжал на похороны из области, забрал кое-что из вещей, а дом - колхозный, для учителей. - Эдуард Мефодьевич, если честно - у вас тут когда-нибудь было больше одного учителя? Председатель сельсовета недоуменно посмотрел на Андрея, потом улыбнулся. - Да нет, в общем-то. Здесь, сколько я помню, учительствовал Семен Георгиевич с женой - Еленой Афанасьевной, а как она умерла пять лет назад - то один. Они к нам перед войной приехали. Жили прямо в школе, тогда дома этого еще не было. От нас он воевать ушёл вместе со всеми деревенскими мужиками. Вернулся. Один из немногих. Да так они здесь и остались. Председатель помолчал, потом широко развёл руками: - Да и что здесь не жить? Вы посмотрите вокруг - красота какая, даже не красота - красотища! Река наша, леса, рыбалка, охота, а воздух? Какие юга сравнятся? У нас есть деды - больше ста лет живут - и до сих пор на медведя ходят. Андрей не выдержал - рассмеялся. Эдуард Мефодьевич обиженно посмотрел на него, потом махнул рукой и тоже засмеялся. Вопреки совету заведующей роно, Андрей решил по своему - начальные классы он передал Ольге. На себя взял пять старших. До первого сентября оставалось десять дней, и они засели в комнате, выделенной им председателем сельсовета в своём доме. Нужно было составить планы и подготовиться хотя бы к нескольким первым урокам. Он должен был дать им знания о том, в чём сам плохо разбирался, и за оставшиеся дни он должен был разобраться, узнать, понять, быть готовым ответить на их вопросы не только по литературе, но и по физике, истории, биологии, химии, географии, математике, английскому языку и даже преподавать им физкультуру. Он пока с трудом представлял себе как сможет совместить всё это, разве что разорваться на несколько частей. Надо было найти выход. После нескольких дней размышлений Андрей понял, что выход был найден давным-давно - вернее в том безвыходном положении, в каком они находились сейчас с Ольгой, необходимо было пойти на эту вынужденную, и как они надеялись временную, меру - всем трём начальным классам, также как и старшим, придётся заниматься в одной комнате, благо что огромные классы старой школы были рассчитаны, видимо, как раз на такой метод преподавания. Андрей исподволь поинтересовался у жены Эдуарда Мефодьевича, и его детей, как проходили занятия у Плотникова, и услышал от них, привыкших к этому как к чему-то обычному и даже должному (потому что они просто понимали, что по-другому нельзя, не было возможности), что именно так они и проходили. Хотя такое ведение уроков практиковалось в течение по меньшей мере двух тысяч лет, оно было против всех современных правил и методик и в то же время, кроме присущих этой системе очевидных недостатков - переполненности классов обычно сверх всякой меры (что сейчас как раз и не грозило Андрею) и отвлечения учащихся, у неё были и плюсы - волей-неволей ученикам приходилось выслушивать по несколько раз то, что они давно прошли и повторять тот материал, который в обычных условиях преподавания они давно бы забыли. - Мы с тобой вернулись лет на сто назад - в земскую школу, - грустно подшучивала над собой и над ним Ольга. - Ну и что ж, это не так уж плохо - быть земским учителем - ведь в сущности они были первыми действительными просветителями народа, а работать им приходилось в условиях куда хуже наших. Заведующая роно обещала нам помочь "при первой же возможности", но я думаю, что даже если бы она очень захотела, вряд ли её помощь придёт раньше, чем через год, а нам, конечно, будет очень трудно -- нужны ещё хотя бы два учителя, чтобы перейти от методов обучения земской школы к современным. Тогда бы мы смогли разделить классы... Впрочем, что это я. Мечты, мечты. Чем богаты, тем и рады, вот наш девиз сейчас. Вообще, это даже интересно - как мы продержимся этот год, что сможем сделать, Оля, а интересно, как этот Плотников один вёл всю школу, как ему это удавалось? Впрочем, с его огромным опытом, ему было полегче, чем нам. Но ведь опыт - дело наживное, главное суметь его приобрести, а трудности - если мы сейчас, пока молоды, не сумеем, то уж потом будет некогда, так можно никогда и не узнать, на что ты способен. А, Оль? Ольга спала, положив голову на раскрытый учебник. Свет настольной лампы искрился на её темнорусых волосах. Андрей несколько минут с улыбкой любовался своей женой, потом взял её на руки и перенёс на диван, накрыл одеялом, а сам сел на её место. Внизу, под холмом текла обычная русская речушка то с голыми, поросшими травой, то в кустарнике, то в столетних деревьях берегами. За ней, вдалеке, стоял зелёный и синий лес, а над ним и надо всем вокруг всё ещё высоко и мощно горело багровое закатное солнце. "Картошка" кончилась, они убрали казавшееся в первый день бескрайним поле и завтра утром уезжали домой, в Москву, в институт, в свою жизнь, а эти дни, чем они были - эпизодом жизни, или они выпадут из неё и из памяти, или наоборот, долго им ещё будут вспоминаться и ярко светиться среди обыденности? Они медленно начали идти склоном холма, но земля притягивала их, и, наконец, разразившись смехом, им волей--неволей, чтобы не упасть, пришлось со всех ног побежать к реке. - Ну, мы и пробежались. - Наверное, побили мировой рекорд. Я-то уж точно теперь чемпион среди женщин в беге по холмам. - Я тебя поздравляю, - Андрей прищурился, глядя в её веселые, непонимающие глаза и поцеловал её в губы. - Ой! - Ольга оглянулась по сторонам. - Это нечестно... Ведь я ещё тебя не поздравила. Она поцеловала его, расхохоталась и прежде, чем он успел понять, что произошло, и сказать хоть слово, она повернулась и побежала к реке через кустарник. Опомнившись, он рванулся за ней, но она, наверное, и вправду могла бы стать чемпионкой по бегу, и когда он выбежал из зарослей на берег реки, её уже нигде не было. - Андрей, я здесь! Эй! Андрей растерянно оглянулся. Ольга вынырнула из воды и махала ему рукой. Он нерешительно потоптался на месте, лезть в воду ему не хотелось. - Вода тёплая, как парное молоко, уф! Ольга помотала головой и с мокрых волос разлетелись брызги. Она засмеялась. - Ну, что же ты? Насчёт парного молока она должно быть сильно преувеличивала, но стоять истуканом и дальше было глупо. Разбежавшись, он прыгнул чуть ли не на середину речушки и сразу оказался рядом с Ольгой. Они вышли на берег чуть ниже по течению того места, где оставили одежду. Вечерний ветерок коснулся их прохладными крыльями, Андрей взял Ольгу за плечи и притянул к себе. Они лежали рядом на пушистом песке речного берега, обессиленные. Серебряные ивы скрывали их от постороннего взгляда. Солнце только что закатилось за лес, они смотрели в особенно синее в эти мгновения небо, и на смену пугающей пустоте к ним приходило ощущение счастья.