Страница:
Глаза Джил расширились.
— Я не верю, — пролепетала она.
— Я тоже. Но спросите полицейских. Или адвоката. Кстати, мистер Вульф, который тоже не верит, собирается кое-что по этому поводу предпринять, в частности — найти подлинного убийцу. Я не ответил на ваш вопрос: почему к вам нагрянут гости. Дело в том, что как только полицейские узнают, что Орри собирается на вас жениться, а это не займет у них много времени, они захотят порасспросить вас кое о чем. Примерно о том же, о чем вас спрашивал я: был ли он знаком с Изабель Керр, когда вы встречались в последний раз и так далее. Мне вы так и не ответили. Я задал этот вопрос только дважды, а они будут задавать его вам вновь и вновь. Еще им захочется знать, как и где вы провели субботнее утро — так уж они мыслят, ничего не поделаешь. Они спросят, не были ли вы с ним — вдруг, скажем, вы держали Изабель, пока он бил ее по голове пепельницей? Кстати, мой мозг устроен точно так же. Поскольку я думаю, что Орри невиновен, я должен найти убийцу. Итак, где вы были в субботу утром?
Она стиснула зубы.
— А я-то думала, что вы и в самом деле друг Орри, — процедила она. — Вы бы не осмелились так говорить в его присутствии.
— Еще как осмелился. И Орри бы это понял. Хотя особого восторга не испытал.
Я пригнулся ближе к ней.
— Послушайте, мисс Харди, вы очень красивы и у вас удивительно приятный голос. У вас изящные руки. Вы сказали, что никогда не слыхали об Изабель Керр, и у меня нет причин вам не верить, но мне очень важно знать, когда вы в последний раз видели Орри и где вы были утром в субботу.
— А почему они считают, что Орри мог убить ее? — спросила она. — С какой стати ему убивать ее?
— Не знаю. Может быть, узнаю позже, если удастся с ним встретиться. Полиция, конечно, предъявит ему обвинение, если посчитает, что у Орри имелись достаточно серьезные основания для того, чтобы совершить убийство.
— Какие у него могли быть основания?
— Спросите полицейских. Вообще-то, принципиально возможно осудить человека за убийство, не доказав, что у него был побудительный мотив, но присяжным это не нравится.
— Присяжным? Вы хотите сказать… неужели будет суд?
— Искренне надеюсь, что не будет.
Она буквально пожирала меня глазами.
— Похоже, вы не кривите душой…
— Конечно.
— В субботу утром я была дома, в постели. Когда проснулась, было уже за полдень. Наш самолет из Каракаса должен был приземлиться в полночь, но в итоге мы сели только в два часа ночи. А вечером в субботу мы встречались с Орри. Поужинали в ресторане. В воздухе мне задают так много вопросов, что на земле я невольно к ним не прислушиваюсь.
Она встала и шагнула ко мне.
— Встаньте и обнимите меня!
Поскольку это был приказ, я повиновался. Джил обхватила меня за спину и прижалась лицом к моей груди. Костюм ее показался мне на ощупь шерстяным, но в наше время трудно судить наверняка. Я не слишком усердствовал, сжимая ее в объятиях, но усиленно ломал голову, то ли Джил поняла, что влипла, и пыталась склонить меня на свою сторону, то ли заподозрила, что может лишиться Орри, и надеялась в моем лице найти ему замену, то ли у нее просто такая манера общения. Духами она не пользовалась, но пахло от нее приятно. Трудно сказать, сколько могла продлиться эта идиллия, если бы в дверь не позвонили.
Я вежливо высвободил руки, вышел в прихожую, посмотрел, кто там, вернулся в кабинет и сказал:
— Это полицейский, которого я имею честь знать. Поскольку вы не горите желанием познакомиться с ним, извольте спрятаться здесь.
Я распахнул перед ней дверь в гостиную.
— Заходите. Можете даже не затаивать дыхание — комната полностью звукоизолирована. Если захочется чихнуть, не стесняйтесь.
Чего-чего, а быстроты реакции стюардессам не занимать. Джил, ни слова не говоря, подобрала с пола сумочку, которую уронила, когда обняла меня, зашагала к двери и вошла в гостиную. Когда я закрыл дверь, вновь послышался звонок, уже более настойчивый. Должен сказать, что я не установил новый рекорд по бегу, спеша открывать инспектору Кремеру, и не стал прятать черное кожаное пальто, красовавшееся на вешалке. В конце концов, он же пришел повидать меня, поскольку прекрасно знал, что до одиннадцати Вульф не принимает. А что для меня — не ответить на один лишний вопрос? Пара пустяков. Я распахнул дверь и проскрипел:
— Извините, я был занят — зевки одолели.
После чего посторонился, чтобы дать ему войти. Лицо инспектора от холода побагровело больше обычного. Порой, случалось, он не хотел, чтобы я помогал ему избавляться от пальто, поскольку настойчиво следил за выражением моих глаз, но на сей раз он спокойно позволил мне зайти с тыла и принять пальто. А сам прошествовал в кабинет. Черное кожаное пальто на вешалке он не заметил, зато сразу увидел, что одно желтое кресло подвинуто к моему столу. Привычно плюхнувшись грузным телом в красное кресло, он спросил:
— Посетитель?
Я кивнул.
— Да, все время приходят и уходят. Вы еще не выпустили Орри?
— Нет. Пока нет и в ближайшее время тоже не собираемся. Если, конечно, ты не подкинешь нам для этого достаточно весомую причину. Что скажешь?
— Пожалуйста, вот она: он невиновен.
— Поподробнее, пожалуйста.
— Паркер заходил вчера после того, как повидался с ним, и сказал, что Орри клянется в своей невиновности. Мы достаточно общались с Орри на своем вену и знаем, что он не лгун. Поэтому мистер Вульф решил сам взяться за это дело. Но вы, конечно, ради этого и пожаловали, да? Вы хотите знать, впряжется ли Вульф в работу? Да, впряжется.
— Я пришел не за этим. Мне нужны кое-какие сведения.
Он поудобнее устроился в кресле и выпалил:
— Когда ты в последний раз видел Кэтера?
Я покачал головой.
— Никаких комментариев.
— Говорил ли он когда-нибудь с тобой об Изабель Керр?
— Я пасую.
— Говорил ли он с тобой про Джил Харди?
— Опять мимо.
— Это тебе не поможет, Гудвин. Только арестованный имеет право не отвечать на вопросы, а ты пока на свободе. Но мы можем это исправить, черт побери!
— Извините, сейчас я опять раззеваюсь, — сказал я. — Неужто нам браться за старое? Я же не говорю, что не стану отвечать ни на какие вопросы про Орри Кэтера. Если вы спросите, где он покупает себе ботинки или когда мистер Вульф в последний раз прибегал к его услугам, — Бога ради, могу даже изложить в письменном виде. Но вот на вопросы, которыми вы меня бомбардируете, отвечать не буду, увольте. Другое дело, если вы докажете, что Орри и впрямь причастен к убийству. Тогда, если вы, конечно, сможете доказать, что я располагал сведениями, которыми вы могли воспользоваться, вы можете предъявить мне обвинение в воспрепятствовании правосудию, и я погорю. Если же окажется, что я, наоборот, способствую торжеству правосудия, помогая мистеру Вульфу найти настоящего убийцу, то нам с ним должны уготовить торжественный проезд по городу с осыпанием серпантином. Впрочем, на этом мы не станем настаивать.
Кремер разлепил губы и произнес:
— Эту песню ты уже пел.
— Именно это я и пытался вам втолковать! — Я посмотрел на наручные часы. — Если считаете, что мистера Вульфа запугать легче, чем меня, то он спустится ровно через двадцать минут.
Кремер, уставившись на пустое кресло Ниро Вульфа, принялся постукивать носком тяжелого ботинка по полу. Пустая трата времени, поскольку в отличие от линолеума в кабинете Кремера, пол кабинета Вульфа застлан толстым ковром. А смотрел инспектор на кресло Вульфа, а не на меня, по той причине, что сейчас волновал его не я, а Вульф. Кремер уже знал, что Вульф вступил в игру, и теперь его мучил вопрос — почему? Что нам удалось раскопать?
— Мне кажется, — сказал я, — что мы могли бы заключить сделку. Нужно, правда, получить благословение Ниро Вульфа, но я уверен, что он одобрит ее. Мы составим письменные показания, аффидевит[2], последняя фраза которых будет гласить, что в них включено все, что нам известно, а также все, что нам рассказывал Орри, имеющее хоть отдаленное отношение к убийству. Аффидевит мы передадим вам в обмен на то, что вы позволите нам взглянуть на досье, имеющееся у полиции. На все досье. И вы, и мы от этого выиграем. Вы будете знать, чем располагаем мы, а мы узнаем, из-за чего вы пошли на риск и не выпускаете Орри под залог. Честно?
— Чушь собачья, — буркнул Кремер, поднимаясь на ноги. — Я хотел кое-что сказать Вульфу, но ты можешь сам ему это передать. Скажи, что мне очень жаль, но я не могу показать ему дневник Изабель Керр. Если бы он прочитал дневник, то не поспешил бы ввязываться в эту историю. И тебе подсказка. Впредь, когда решишь кого-нибудь прикончить, убедись сперва, что он не ведет дневник. Или она.
Он повернулся и был таков.
Я не шелохнулся. Совесть не позволила мне испортить такой прощальный аккорд. Лишь услышав, как открылась и затем хлопнула входная дверь, я вышел в прихожую, чтобы убедиться, что Кремер и в самом деле закрыл дверь снаружи. После чего вернулся в кабинет пораскинуть мозгами. Может быть, лучше к приходу Вульфа усадить Джил Харди в красное кожаное кресло? Если девушка останется в гостиной, то после моего доклада Вульф наверняка откажется встречаться с ней, а это очень плохо. До одиннадцати оставалось три минуты. Я решил привести ее, открыл дверь в гостиную и вошел. Комната была пуста. Джил незаметно улизнула через вторую дверь, выходящую в прихожую. Я подошел к вешалке: черное кожаное пальто исчезло. В кабинете зазвонил внутренний телефон. Я подошел и снял трубку. Вульф звонил из оранжереи. Он поинтересовался, не ушла ли девушка, я сказал, что ушла, и минуту спустя послышался скрежет спускающегося лифта. Вульф чинно прошествовал в кабинет, держа в руке букетик свежесрезанных орхидей для стола — Одонтоглоссум хеллеменсе. Насколько я помню, это гибрид О.харвенгтенсе и О.криспум. Потрясающая штука, если вы любите орхидеи. Я в ту секунду их на дух не выносил. Пока Вульф поставил цветы в вазу, уселся в кресло и просмотрел почту, я сидел и кипел, как чайник. Когда Вульф закончил читать единственное мало-мальски важное письмо от поставщика оленины, я громко изрек:
— Мисс Керр вела дневник!
Вульф отложил письмо, поднял голову, секунд тридцать рассматривал меня, потом спросил:
— Как тебе удалось выудить из него эти сведения?
— Из кого?
— Мистера Кремера, конечно.
У меня слегка отвалилась челюсть.
— Чтобы увидеть наше крыльцо, вам пришлось бы высунуть голову из окна оранжереи на добрых полметра.
— Я никогда не смотрю на улицу из оранжереи. Но Кремер безусловно приходил — кто еще мог поделиться с тобой таким фактом? Но вот как тебе удалось развязать ему язык?
— Ладно, так и быть, расскажу.
Я рассказал, как было дело, начиная со звонка Джил Харди. Порой, пересказывая разговор, желательно излагать его дословно, но я и так стараюсь это делать — так я уже привык, и так мне проще. Как всегда, Вульф слушал с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла. Я плавно перешел с Джил Харди на Кремера, поскольку действие шло без антракта, а только со сменой персонажей. Когда я закончил, Вульф чуть приоткрыл глаза, снова закрыл и буркнул:
— Ровным счетом ничего.
— Вы правы, — согласился я. — Если Джил Харди — лгунья, то очень талантливая. Орри убежден, что она ничего не знает про Изабель Керр, если же знает, то доказать это будет непросто. Если не знает, то можно сбросить ее со счетов — она для нас абсолютно бесполезна. Что касается Кремера, то, видимо, у него и впрямь имеется этот дневник. И что из этого? Мы и так знали, что у него есть козырной туз. Потом вряд ли дневник кончается словами: «Он потянулся к пепельнице и собирается ударить меня по голове», а это немаловажно. Быть может, Кремеру и впрямь нужен этот дневник, чтобы доказать, что Орри смерть Изабель Керр была выгодна, но мы-то и так это знаем. Так что согласен с вами — ровным счетом ничего.
Вульф размежил очи.
— Думаешь, Орри убил ее?
— Нет. Я со всех сторон обсосал аргументы Саула, и они мне нравятся. По меньшей мере, они ставят вину Орри под такое сомнение, что ни один суд присяжных не признает его виновным, а я тем более. Но в любом случае — мы уже на крючке. У Кремера. Если все-таки окажется, что Орри ухлопал эту девицу, я никогда не прощу его. Умыкну Джил Харди. Она уже думает, что мы с ним похожи.
Вульф хмыкнул.
— Что дальше? Кем ты займешься?
— Сестрой, наверно. Или Эвери Баллу.
— Насчет мистера Баллу я еще должен подумать. Начни с сестры.
Он выпрямился и потянулся к «Приглашению к дознанию».
— Я не верю, — пролепетала она.
— Я тоже. Но спросите полицейских. Или адвоката. Кстати, мистер Вульф, который тоже не верит, собирается кое-что по этому поводу предпринять, в частности — найти подлинного убийцу. Я не ответил на ваш вопрос: почему к вам нагрянут гости. Дело в том, что как только полицейские узнают, что Орри собирается на вас жениться, а это не займет у них много времени, они захотят порасспросить вас кое о чем. Примерно о том же, о чем вас спрашивал я: был ли он знаком с Изабель Керр, когда вы встречались в последний раз и так далее. Мне вы так и не ответили. Я задал этот вопрос только дважды, а они будут задавать его вам вновь и вновь. Еще им захочется знать, как и где вы провели субботнее утро — так уж они мыслят, ничего не поделаешь. Они спросят, не были ли вы с ним — вдруг, скажем, вы держали Изабель, пока он бил ее по голове пепельницей? Кстати, мой мозг устроен точно так же. Поскольку я думаю, что Орри невиновен, я должен найти убийцу. Итак, где вы были в субботу утром?
Она стиснула зубы.
— А я-то думала, что вы и в самом деле друг Орри, — процедила она. — Вы бы не осмелились так говорить в его присутствии.
— Еще как осмелился. И Орри бы это понял. Хотя особого восторга не испытал.
Я пригнулся ближе к ней.
— Послушайте, мисс Харди, вы очень красивы и у вас удивительно приятный голос. У вас изящные руки. Вы сказали, что никогда не слыхали об Изабель Керр, и у меня нет причин вам не верить, но мне очень важно знать, когда вы в последний раз видели Орри и где вы были утром в субботу.
— А почему они считают, что Орри мог убить ее? — спросила она. — С какой стати ему убивать ее?
— Не знаю. Может быть, узнаю позже, если удастся с ним встретиться. Полиция, конечно, предъявит ему обвинение, если посчитает, что у Орри имелись достаточно серьезные основания для того, чтобы совершить убийство.
— Какие у него могли быть основания?
— Спросите полицейских. Вообще-то, принципиально возможно осудить человека за убийство, не доказав, что у него был побудительный мотив, но присяжным это не нравится.
— Присяжным? Вы хотите сказать… неужели будет суд?
— Искренне надеюсь, что не будет.
Она буквально пожирала меня глазами.
— Похоже, вы не кривите душой…
— Конечно.
— В субботу утром я была дома, в постели. Когда проснулась, было уже за полдень. Наш самолет из Каракаса должен был приземлиться в полночь, но в итоге мы сели только в два часа ночи. А вечером в субботу мы встречались с Орри. Поужинали в ресторане. В воздухе мне задают так много вопросов, что на земле я невольно к ним не прислушиваюсь.
Она встала и шагнула ко мне.
— Встаньте и обнимите меня!
Поскольку это был приказ, я повиновался. Джил обхватила меня за спину и прижалась лицом к моей груди. Костюм ее показался мне на ощупь шерстяным, но в наше время трудно судить наверняка. Я не слишком усердствовал, сжимая ее в объятиях, но усиленно ломал голову, то ли Джил поняла, что влипла, и пыталась склонить меня на свою сторону, то ли заподозрила, что может лишиться Орри, и надеялась в моем лице найти ему замену, то ли у нее просто такая манера общения. Духами она не пользовалась, но пахло от нее приятно. Трудно сказать, сколько могла продлиться эта идиллия, если бы в дверь не позвонили.
Я вежливо высвободил руки, вышел в прихожую, посмотрел, кто там, вернулся в кабинет и сказал:
— Это полицейский, которого я имею честь знать. Поскольку вы не горите желанием познакомиться с ним, извольте спрятаться здесь.
Я распахнул перед ней дверь в гостиную.
— Заходите. Можете даже не затаивать дыхание — комната полностью звукоизолирована. Если захочется чихнуть, не стесняйтесь.
Чего-чего, а быстроты реакции стюардессам не занимать. Джил, ни слова не говоря, подобрала с пола сумочку, которую уронила, когда обняла меня, зашагала к двери и вошла в гостиную. Когда я закрыл дверь, вновь послышался звонок, уже более настойчивый. Должен сказать, что я не установил новый рекорд по бегу, спеша открывать инспектору Кремеру, и не стал прятать черное кожаное пальто, красовавшееся на вешалке. В конце концов, он же пришел повидать меня, поскольку прекрасно знал, что до одиннадцати Вульф не принимает. А что для меня — не ответить на один лишний вопрос? Пара пустяков. Я распахнул дверь и проскрипел:
— Извините, я был занят — зевки одолели.
После чего посторонился, чтобы дать ему войти. Лицо инспектора от холода побагровело больше обычного. Порой, случалось, он не хотел, чтобы я помогал ему избавляться от пальто, поскольку настойчиво следил за выражением моих глаз, но на сей раз он спокойно позволил мне зайти с тыла и принять пальто. А сам прошествовал в кабинет. Черное кожаное пальто на вешалке он не заметил, зато сразу увидел, что одно желтое кресло подвинуто к моему столу. Привычно плюхнувшись грузным телом в красное кресло, он спросил:
— Посетитель?
Я кивнул.
— Да, все время приходят и уходят. Вы еще не выпустили Орри?
— Нет. Пока нет и в ближайшее время тоже не собираемся. Если, конечно, ты не подкинешь нам для этого достаточно весомую причину. Что скажешь?
— Пожалуйста, вот она: он невиновен.
— Поподробнее, пожалуйста.
— Паркер заходил вчера после того, как повидался с ним, и сказал, что Орри клянется в своей невиновности. Мы достаточно общались с Орри на своем вену и знаем, что он не лгун. Поэтому мистер Вульф решил сам взяться за это дело. Но вы, конечно, ради этого и пожаловали, да? Вы хотите знать, впряжется ли Вульф в работу? Да, впряжется.
— Я пришел не за этим. Мне нужны кое-какие сведения.
Он поудобнее устроился в кресле и выпалил:
— Когда ты в последний раз видел Кэтера?
Я покачал головой.
— Никаких комментариев.
— Говорил ли он когда-нибудь с тобой об Изабель Керр?
— Я пасую.
— Говорил ли он с тобой про Джил Харди?
— Опять мимо.
— Это тебе не поможет, Гудвин. Только арестованный имеет право не отвечать на вопросы, а ты пока на свободе. Но мы можем это исправить, черт побери!
— Извините, сейчас я опять раззеваюсь, — сказал я. — Неужто нам браться за старое? Я же не говорю, что не стану отвечать ни на какие вопросы про Орри Кэтера. Если вы спросите, где он покупает себе ботинки или когда мистер Вульф в последний раз прибегал к его услугам, — Бога ради, могу даже изложить в письменном виде. Но вот на вопросы, которыми вы меня бомбардируете, отвечать не буду, увольте. Другое дело, если вы докажете, что Орри и впрямь причастен к убийству. Тогда, если вы, конечно, сможете доказать, что я располагал сведениями, которыми вы могли воспользоваться, вы можете предъявить мне обвинение в воспрепятствовании правосудию, и я погорю. Если же окажется, что я, наоборот, способствую торжеству правосудия, помогая мистеру Вульфу найти настоящего убийцу, то нам с ним должны уготовить торжественный проезд по городу с осыпанием серпантином. Впрочем, на этом мы не станем настаивать.
Кремер разлепил губы и произнес:
— Эту песню ты уже пел.
— Именно это я и пытался вам втолковать! — Я посмотрел на наручные часы. — Если считаете, что мистера Вульфа запугать легче, чем меня, то он спустится ровно через двадцать минут.
Кремер, уставившись на пустое кресло Ниро Вульфа, принялся постукивать носком тяжелого ботинка по полу. Пустая трата времени, поскольку в отличие от линолеума в кабинете Кремера, пол кабинета Вульфа застлан толстым ковром. А смотрел инспектор на кресло Вульфа, а не на меня, по той причине, что сейчас волновал его не я, а Вульф. Кремер уже знал, что Вульф вступил в игру, и теперь его мучил вопрос — почему? Что нам удалось раскопать?
— Мне кажется, — сказал я, — что мы могли бы заключить сделку. Нужно, правда, получить благословение Ниро Вульфа, но я уверен, что он одобрит ее. Мы составим письменные показания, аффидевит[2], последняя фраза которых будет гласить, что в них включено все, что нам известно, а также все, что нам рассказывал Орри, имеющее хоть отдаленное отношение к убийству. Аффидевит мы передадим вам в обмен на то, что вы позволите нам взглянуть на досье, имеющееся у полиции. На все досье. И вы, и мы от этого выиграем. Вы будете знать, чем располагаем мы, а мы узнаем, из-за чего вы пошли на риск и не выпускаете Орри под залог. Честно?
— Чушь собачья, — буркнул Кремер, поднимаясь на ноги. — Я хотел кое-что сказать Вульфу, но ты можешь сам ему это передать. Скажи, что мне очень жаль, но я не могу показать ему дневник Изабель Керр. Если бы он прочитал дневник, то не поспешил бы ввязываться в эту историю. И тебе подсказка. Впредь, когда решишь кого-нибудь прикончить, убедись сперва, что он не ведет дневник. Или она.
Он повернулся и был таков.
Я не шелохнулся. Совесть не позволила мне испортить такой прощальный аккорд. Лишь услышав, как открылась и затем хлопнула входная дверь, я вышел в прихожую, чтобы убедиться, что Кремер и в самом деле закрыл дверь снаружи. После чего вернулся в кабинет пораскинуть мозгами. Может быть, лучше к приходу Вульфа усадить Джил Харди в красное кожаное кресло? Если девушка останется в гостиной, то после моего доклада Вульф наверняка откажется встречаться с ней, а это очень плохо. До одиннадцати оставалось три минуты. Я решил привести ее, открыл дверь в гостиную и вошел. Комната была пуста. Джил незаметно улизнула через вторую дверь, выходящую в прихожую. Я подошел к вешалке: черное кожаное пальто исчезло. В кабинете зазвонил внутренний телефон. Я подошел и снял трубку. Вульф звонил из оранжереи. Он поинтересовался, не ушла ли девушка, я сказал, что ушла, и минуту спустя послышался скрежет спускающегося лифта. Вульф чинно прошествовал в кабинет, держа в руке букетик свежесрезанных орхидей для стола — Одонтоглоссум хеллеменсе. Насколько я помню, это гибрид О.харвенгтенсе и О.криспум. Потрясающая штука, если вы любите орхидеи. Я в ту секунду их на дух не выносил. Пока Вульф поставил цветы в вазу, уселся в кресло и просмотрел почту, я сидел и кипел, как чайник. Когда Вульф закончил читать единственное мало-мальски важное письмо от поставщика оленины, я громко изрек:
— Мисс Керр вела дневник!
Вульф отложил письмо, поднял голову, секунд тридцать рассматривал меня, потом спросил:
— Как тебе удалось выудить из него эти сведения?
— Из кого?
— Мистера Кремера, конечно.
У меня слегка отвалилась челюсть.
— Чтобы увидеть наше крыльцо, вам пришлось бы высунуть голову из окна оранжереи на добрых полметра.
— Я никогда не смотрю на улицу из оранжереи. Но Кремер безусловно приходил — кто еще мог поделиться с тобой таким фактом? Но вот как тебе удалось развязать ему язык?
— Ладно, так и быть, расскажу.
Я рассказал, как было дело, начиная со звонка Джил Харди. Порой, пересказывая разговор, желательно излагать его дословно, но я и так стараюсь это делать — так я уже привык, и так мне проще. Как всегда, Вульф слушал с закрытыми глазами, откинувшись на спинку кресла. Я плавно перешел с Джил Харди на Кремера, поскольку действие шло без антракта, а только со сменой персонажей. Когда я закончил, Вульф чуть приоткрыл глаза, снова закрыл и буркнул:
— Ровным счетом ничего.
— Вы правы, — согласился я. — Если Джил Харди — лгунья, то очень талантливая. Орри убежден, что она ничего не знает про Изабель Керр, если же знает, то доказать это будет непросто. Если не знает, то можно сбросить ее со счетов — она для нас абсолютно бесполезна. Что касается Кремера, то, видимо, у него и впрямь имеется этот дневник. И что из этого? Мы и так знали, что у него есть козырной туз. Потом вряд ли дневник кончается словами: «Он потянулся к пепельнице и собирается ударить меня по голове», а это немаловажно. Быть может, Кремеру и впрямь нужен этот дневник, чтобы доказать, что Орри смерть Изабель Керр была выгодна, но мы-то и так это знаем. Так что согласен с вами — ровным счетом ничего.
Вульф размежил очи.
— Думаешь, Орри убил ее?
— Нет. Я со всех сторон обсосал аргументы Саула, и они мне нравятся. По меньшей мере, они ставят вину Орри под такое сомнение, что ни один суд присяжных не признает его виновным, а я тем более. Но в любом случае — мы уже на крючке. У Кремера. Если все-таки окажется, что Орри ухлопал эту девицу, я никогда не прощу его. Умыкну Джил Харди. Она уже думает, что мы с ним похожи.
Вульф хмыкнул.
— Что дальше? Кем ты займешься?
— Сестрой, наверно. Или Эвери Баллу.
— Насчет мистера Баллу я еще должен подумать. Начни с сестры.
Он выпрямился и потянулся к «Приглашению к дознанию».
5
В телефонной книге Бронкса числился некий Барри Флеминг, проживающий по адресу: Гумбольдт-авеню, дом 2938. Звонить я, ясное дело, не стал. Судя по статье в «Таймс», миссис Флеминг отказывалась беседовать с репортерами, и мой звонок она наверняка приняла бы за уловку назойливого журналиста. Я отыскал Гумбольдт-авеню по карте Бронкса и ухмыльнулся, потому что моя рука по инерции потянулась к наплечной кобуре. Дело в том, что из-за одного печального случая, приключившегося со мной несколько лет назад, я никогда больше не выхожу на задание без пистолета, особенно если речь идет об убийстве. Вообще-то, сестроубийство нельзя отнести к чему-то из ряда вон выходящему, но даже если предположить, что Стелла Флеминг и в самом деле убила сестру, то это вовсе не значит, что всякий, попадающий в ее общество, должен держать наготове заряженную пушку. Поэтому я оставил кобуру в столе, сказал Вульфу, чтобы к обеду меня не ждали, и отчалил. Спустившись с крыльца на тротуар, я поднял воротник пальто, хотя гараж был совсем рядом, за углом. Вместо обычной январской оттепели стояла затянувшаяся стужа, а порывистый ветер почему-то тоже не добавлял тепла.
В двенадцать двадцать я оставил «герон» на стоянке и пешком преодолел полтора квартала до дома номер 2938. Так, обычная десятиэтажная кирпичная коробка, которых понатыкали множество по всем пяти районам Нью-Йорка, хотя в Бронксе их, пожалуй, больше всего. Конечно, в телефонной книге мог значиться совсем другой Барри Флеминг, но вскоре я это выясню. Ковров в вестибюле не было; кафельный пол прикрывала только резиновая дорожка. Вместо консьержа стену подпирал помятого вида лифтер с опухшей физиономией алкоголика и в костюме, никогда не знавшем ни утюга, ни химчистки. Я подошел и произнес:
— Флеминг, пожалуйста.
Лифтер помотал головой.
— Нет их никого, — промычал он.
— Знаю, — ответил я. — Как знаю и то, что миссис Флеминг никого не принимает, но я не репортер; я пришел по личному делу и уверен, что она захочет со мной побеседовать. — Но никакого впечатления мои пылкие излияния на лифтера не произвели. Его интересовало только одно — сколько. Я снял перчатки, достал бумажник, извлек визитную карточку и пятидолларовую бумажку и сказал:
— Честное слово, приятель, могу показать даже свою лицензию. Только отвезите меня наверх, а если она меня не пустит, то получите еще столько же.
Одутловатый детина взял у меня визитку, изучил ей, потом забрал и сунул в карман пятерку, после чего ответил:
— Честное слово, приятель, их никого нет. Она ушла часов в десять.
Мне хотелось заехать ему по роже, но я решил, что это не совсем тактично. Поэтому просто спросил:
— А вы не знаете, куда она ушла?
Отекший покачал головой:
— Понятия не имею:
— Может быть, знаете, когда она вернется?
— Нет.
Я лучезарно улыбнулся.
— Эти сведения не стоят и пятидесяти центов, не говоря уж о пяти долларах.
С этими словами я снова достал бумажник, выудил из него десятку и небрежно помахал ею.
— На каком этаже она живет?
— На седьмом. Квартира 7-Д.
— Я должен ее увидеть, и ей необходимо встретиться со мной. Моя карточка у вас есть. Если хотите, можете снять мои отпечатки пальцев.
Опухшему все же суждено было поразить меня. Должно быть, в нем даже уцелело что-то человеческое, хотя и гнездилось оно достаточно глубоко. Вот что он сказал:
— Может, она на весь день ушла, а там и присесть-то негде.
— Почему? Пол, надеюсь, никто не украл.
Тут он смерил меня взглядом и впервые посмотрел прямо в глаза.
— Только без штучек, мистер. Замки в наших дверях особо надежные.
— Я вообще ни черта не смыслю в замках. Мне нужна только сама миссис Флеминг.
Я подошел к лифту и прижал подушечки всех десяти пальцев к металлической панели, примерно на уровне глаз.
— Вот, полюбуйтесь. Все мои пальчики как на картинке.
Я протянул ему бумажку. Он взял ее, прошел за мной в лифт, закрыл дверь и нажал на кнопку.
Чего только не переделаешь, пока коротаешь четыре часа и двадцать минут на лестничной клетке одного из верхних этажей многоквартирного дома. Можно, например, считать, на какой стене больше грязных пятен — на левой или на правой. Или вынюхивать запахи и пытаться определить их происхождение. Еще можно прислушиваться к воплям младенца, доносящимся из квартиры 7-Б, и гадать, мальчик это или девочка, какого возраста, и как эффективнее заткнуть ему пасть. А когда приходят или выходят жильцы, можно вытаращиться на них и следить, кто из них обернется, а кто пройдет как мимо пустого места, делая вид, что тебя не замечает. Или, например, когда дородная и статная женщина вставляет ключ в замочную скважину двери квартиры 7-В, а потом поворачивается и спрашивает: «Вы кого-нибудь ждете?», можно мило улыбнуться, сказать: «Да», а потом смотреть, как она отреагирует. В целом время было потрачено не зря. Жаль только, что я не прихватил плитку шоколада, пять-шесть бананов и кварту молока.
Признаюсь, я частенько поглядывал на часы. Их стрелки показывали без десяти пять, когда дверь лифта открылась и из него вышел мужчина. Подойдя ко мне, он остановился и произнес:
— Я понимаю, вы поджидаете мою жену?
Мне ничего не оставалось, как признаться.
— Да, сэр, при условии, что вы Барри Флеминг.
— Она не станет с вами разговаривать. Вы зря тратте время. Она никого не принимает.
Я кивнул.
— Я знаю, но мне кажется, что для меня она сделает исключение, если позволит объяснить причину моего визита.
Я запустил руку в карман, чтобы достать бумажник с визитками, но Барри Флеминг опередил меня.
— Я знаю, кто вы такой. Вернее, я видел визитную карточку, которую вы дали лифтеру. Вы и в самом деле Арчи Гудвин?
— Да. Собственной персоной. Послушайте, мистер Флеминг, давайте оставим это на рассмотрение вашей супруги. Когда она придет, я только скажу, о чем хочу с ней поговорить, а там уж пусть она сама решает. Настаивать я не стану.
— А о чем вы собираетесь разговаривать?
Я предпочел бы сказать это ей, но муж есть все-таки муж.
— О моем знакомом, — пояснил я. — Его зовут Орри Кэтер, и в полиции считают, что Изабель Керр убил он. Время от времени он работал на Ниро Вульфа, так что мы хорошо его знаем и полагаем, что Орри не убивал ее. Вам известно, что я работаю на Ниро Вульфа?
— Конечно.
— Мы занялись этим делом, и мне нужно узнать у вашей жены, не располагает ли она сведениями, которые могут нам помочь. Очевидно, она и сама хочет, чтобы убийца ее сестры был пойман и получил по заслугам, но вряд ли она согласится на то, чтобы пострадал мистер Кэтер, если он и в самом деле невиновен.
— Совершенно справедливо.
Барри Флеминг задумчиво поджал губы. Он был примерно моего роста, неширок в плечах, худощав, с удлиненным скуластым лицом. Он продолжил:
— Я, безусловно, не хотел бы, чтобы пострадал невиновный. Тем более, что речь идет об убийстве. Но я очень сомневаюсь, что моя жена располагает сведениями, которые могли бы представить для вас интерес. Она не… она слишком тяжело перенесла случившееся.
— Я понимаю. Поверьте, я сам хочу, чтобы было лучше.
— Хорошо… Где ваше пальто?
— Вон там.
Я указал на пальто, которое лежало у стены.
— Возьмите его. Нет смысла ждать здесь.
Он достал связку ключей и прошагал к двери квартиры 7-Д. Пока я поднимал пальто, он отомкнул дверь и стоял, дожидаясь.
Прихожая квартиры 7-Д размерами не превышала бильярдный стол. Флеминг повесил мое пальто и начал стаскивать с себя собственное, когда открылась входная дверь и вошла женщина. Она изумленно уставилась на меня, потом развернулась и набросилась на Флеминга:
— Барри! Зачем ты его впустил?
По ее тону я сразу понял, как мне повезло, что первым домой вернулся он, а не она.
— Успокойся, дорогая. — Флеминг обнял жену за плечи и чмокнул в щеку. — Он только хочет задать тебе пару вопросов. Он думает…
— Мне нечего сказать ему! Сам знаешь!
Я счел своим долгом вмешаться.
— Послушайте, миссис Флеминг! Вам же не может быть безразлично, если за убийство вашей сестры осудят невиновного человека? Ведь тогда настоящий убийца останется на свободе. Вы этого хотите?
Она задрала голову и посмотрела на меня. Ростом она была футов в пять, может, на дюйм больше.
— Не ваше дело, чего я хочу, — отчеканила она.
— Верно, — согласился я, — но это ваше дело. Я не какой-нибудь не в меру любопытный репортер, я — частный сыщик, которому позарез нужны кое-какие сведения. Я уже знаю достаточно. Знаю, например, почему вы отказываетесь встречаться с репортерами, почему говорите, что вам нечего сказать. Дело в том, что ваша сестра была потаскушкой, и вам…
— Кем она была?!
— Потаскушкой. Это слово нравится мне больше, чем наложница, содержанка или куртизанка. Оно приятнее для слуха. Послушайте: потаскушка, по-тас-…
Я был вынужден замолчать, чтобы уберечь лицо. Когда на вас налетает разъяренная женщина, норовя вцепиться когтями в лицо, то способ самозащиты зависит от самой женщины. Если она шипит и фыркает, как дикая кошка, то остудить ее пыл поможет хорошая оплеуха. Но в случае Стеллы Флеминг оказалось достаточно одной рукой стиснуть ее короткие ручки, а второй плотно зажать ротик, изрыгающий отнюдь не ласковые слова. В следующую секунду подскочил Барри, обхватил ее сзади, потянул к себе и выкрикнул:
— Вам лучше уйти!
Я уже было собрался послушаться, как вдруг Стелла вырвалась и замолотила кулачками по груди мужа, лопоча:
— Я не хочу, чтобы он уходил.
Потом столь же внезапно успокоилась и принялась неторопливо стягивать пальто. Избавившись от него, она кивнула мне:
— Заходите.
Как ни в чем не бывало! И прошла в гостиную.
Барри Флеминг затворил дверцы стенного шкафа и жестом предложил мне идти следом. Я вошел.
Она уже зажгла свет и теперь сидела на диване, покусывая губы. Прежде, будучи слишком занят, я не успел ее рассмотреть. Теперь же убедился, что Стелла совсем не была похожа на сестру: темноволосая, кареглазая, с круглым, чуть полноватым лицом. Когда я приблизился, она резко спросила:
— Почему вы так сказали?
— Чтобы раззадорить вас, — признался я. — У меня не было другого выхода.
— Вы знали мою сестру?
— Нет. До вчерашнего дня даже не слыхал о ее существовании.
— Тогда как вы догадались…
Я дал ей три секунды, но она так и не закончила. Я развел руками.
— Это же ясно, как божий день. Певичка кабаре покидает…
— Она была артистка.
— Хорошо. Артистка покидает театр, снимает дорогую квартиру, нигде не работает, изысканно питается, роскошно одевается, покупает машину, пользуется французскими духами. Как тут не догадаться? И слепому ясно. Но это сейчас не важно. Важно…
— Нет, мне это важно. Для меня это самое важное на свете.
— Послушай, дорогая, — вмешался Флеминг. — На волнуйся, прошу тебя.
Он уселся на диван рядом с женой.
— Что ж, — ответил я, — если для вас это так важно, значит, давайте поговорим об этом. Я слушаю.
— Ей было двадцать восемь лет. Мне тридцать один. Ей было двадцать пять, когда она… оставила работу. Когда умерла наша мать, Изабель было шесть, а мне девять. И шесть лет спустя умер наш отец. Вот почему все это так важно для меня.
Я кивнул.
— Конечно.
— Вы не репортер. Вильям назвал мне вашу фамилию, но я не запомнила.
— Вильям — наш лифтер, — пояснил флеминг.
— Спасибо. — Это я поблагодарил его. — Мое имя Арчи Гудвин, — это уже ей. — Я частный сыщик. Я работаю на Ниро Вульфа и пришел к вам, чтобы…
— Вы сыщик?
— Да.
— Тогда вы должны меня понять. Вы сказали, что нельзя допустить, чтобы настоящий убийца оставался на свободе. Это так. Но если его арестуют и состоится суд, то я не хочу, чтобы хоть кто-нибудь сказал про мою сестру то, что сказали вы. Если такое случится на суде, то наверняка появится и в газетах. Если кто-то собирается такое сказать, значит, суд не должен состояться. Даже если убийца останется на свободе. Вот почему я не хотела ни с кем разговаривать.
Вот уже вторая женщина за один день не хотела, чтобы состоялся суд, хотя и по другой причине.
— Что ж, я понимаю, — произнес я. — Спорить с вами трудно. Я даже в определенном смысле согласен с вами. Вы не хотите допустить суда, даже если они арестуют настоящего убийцу. Я же не хочу допустить суда над невиновным, а это неизбежно случится, если не принять мер. Вы же читаете газеты?
— Да, стараюсь ничего не пропускать.
— Естественно. Значит, вам известно, что полиция задержала Орри Кэтера, который работал на Ниро Вульфа. Вам прежде приходилось видеть или слышать это имя? Орри Кэтер?
В двенадцать двадцать я оставил «герон» на стоянке и пешком преодолел полтора квартала до дома номер 2938. Так, обычная десятиэтажная кирпичная коробка, которых понатыкали множество по всем пяти районам Нью-Йорка, хотя в Бронксе их, пожалуй, больше всего. Конечно, в телефонной книге мог значиться совсем другой Барри Флеминг, но вскоре я это выясню. Ковров в вестибюле не было; кафельный пол прикрывала только резиновая дорожка. Вместо консьержа стену подпирал помятого вида лифтер с опухшей физиономией алкоголика и в костюме, никогда не знавшем ни утюга, ни химчистки. Я подошел и произнес:
— Флеминг, пожалуйста.
Лифтер помотал головой.
— Нет их никого, — промычал он.
— Знаю, — ответил я. — Как знаю и то, что миссис Флеминг никого не принимает, но я не репортер; я пришел по личному делу и уверен, что она захочет со мной побеседовать. — Но никакого впечатления мои пылкие излияния на лифтера не произвели. Его интересовало только одно — сколько. Я снял перчатки, достал бумажник, извлек визитную карточку и пятидолларовую бумажку и сказал:
— Честное слово, приятель, могу показать даже свою лицензию. Только отвезите меня наверх, а если она меня не пустит, то получите еще столько же.
Одутловатый детина взял у меня визитку, изучил ей, потом забрал и сунул в карман пятерку, после чего ответил:
— Честное слово, приятель, их никого нет. Она ушла часов в десять.
Мне хотелось заехать ему по роже, но я решил, что это не совсем тактично. Поэтому просто спросил:
— А вы не знаете, куда она ушла?
Отекший покачал головой:
— Понятия не имею:
— Может быть, знаете, когда она вернется?
— Нет.
Я лучезарно улыбнулся.
— Эти сведения не стоят и пятидесяти центов, не говоря уж о пяти долларах.
С этими словами я снова достал бумажник, выудил из него десятку и небрежно помахал ею.
— На каком этаже она живет?
— На седьмом. Квартира 7-Д.
— Я должен ее увидеть, и ей необходимо встретиться со мной. Моя карточка у вас есть. Если хотите, можете снять мои отпечатки пальцев.
Опухшему все же суждено было поразить меня. Должно быть, в нем даже уцелело что-то человеческое, хотя и гнездилось оно достаточно глубоко. Вот что он сказал:
— Может, она на весь день ушла, а там и присесть-то негде.
— Почему? Пол, надеюсь, никто не украл.
Тут он смерил меня взглядом и впервые посмотрел прямо в глаза.
— Только без штучек, мистер. Замки в наших дверях особо надежные.
— Я вообще ни черта не смыслю в замках. Мне нужна только сама миссис Флеминг.
Я подошел к лифту и прижал подушечки всех десяти пальцев к металлической панели, примерно на уровне глаз.
— Вот, полюбуйтесь. Все мои пальчики как на картинке.
Я протянул ему бумажку. Он взял ее, прошел за мной в лифт, закрыл дверь и нажал на кнопку.
Чего только не переделаешь, пока коротаешь четыре часа и двадцать минут на лестничной клетке одного из верхних этажей многоквартирного дома. Можно, например, считать, на какой стене больше грязных пятен — на левой или на правой. Или вынюхивать запахи и пытаться определить их происхождение. Еще можно прислушиваться к воплям младенца, доносящимся из квартиры 7-Б, и гадать, мальчик это или девочка, какого возраста, и как эффективнее заткнуть ему пасть. А когда приходят или выходят жильцы, можно вытаращиться на них и следить, кто из них обернется, а кто пройдет как мимо пустого места, делая вид, что тебя не замечает. Или, например, когда дородная и статная женщина вставляет ключ в замочную скважину двери квартиры 7-В, а потом поворачивается и спрашивает: «Вы кого-нибудь ждете?», можно мило улыбнуться, сказать: «Да», а потом смотреть, как она отреагирует. В целом время было потрачено не зря. Жаль только, что я не прихватил плитку шоколада, пять-шесть бананов и кварту молока.
Признаюсь, я частенько поглядывал на часы. Их стрелки показывали без десяти пять, когда дверь лифта открылась и из него вышел мужчина. Подойдя ко мне, он остановился и произнес:
— Я понимаю, вы поджидаете мою жену?
Мне ничего не оставалось, как признаться.
— Да, сэр, при условии, что вы Барри Флеминг.
— Она не станет с вами разговаривать. Вы зря тратте время. Она никого не принимает.
Я кивнул.
— Я знаю, но мне кажется, что для меня она сделает исключение, если позволит объяснить причину моего визита.
Я запустил руку в карман, чтобы достать бумажник с визитками, но Барри Флеминг опередил меня.
— Я знаю, кто вы такой. Вернее, я видел визитную карточку, которую вы дали лифтеру. Вы и в самом деле Арчи Гудвин?
— Да. Собственной персоной. Послушайте, мистер Флеминг, давайте оставим это на рассмотрение вашей супруги. Когда она придет, я только скажу, о чем хочу с ней поговорить, а там уж пусть она сама решает. Настаивать я не стану.
— А о чем вы собираетесь разговаривать?
Я предпочел бы сказать это ей, но муж есть все-таки муж.
— О моем знакомом, — пояснил я. — Его зовут Орри Кэтер, и в полиции считают, что Изабель Керр убил он. Время от времени он работал на Ниро Вульфа, так что мы хорошо его знаем и полагаем, что Орри не убивал ее. Вам известно, что я работаю на Ниро Вульфа?
— Конечно.
— Мы занялись этим делом, и мне нужно узнать у вашей жены, не располагает ли она сведениями, которые могут нам помочь. Очевидно, она и сама хочет, чтобы убийца ее сестры был пойман и получил по заслугам, но вряд ли она согласится на то, чтобы пострадал мистер Кэтер, если он и в самом деле невиновен.
— Совершенно справедливо.
Барри Флеминг задумчиво поджал губы. Он был примерно моего роста, неширок в плечах, худощав, с удлиненным скуластым лицом. Он продолжил:
— Я, безусловно, не хотел бы, чтобы пострадал невиновный. Тем более, что речь идет об убийстве. Но я очень сомневаюсь, что моя жена располагает сведениями, которые могли бы представить для вас интерес. Она не… она слишком тяжело перенесла случившееся.
— Я понимаю. Поверьте, я сам хочу, чтобы было лучше.
— Хорошо… Где ваше пальто?
— Вон там.
Я указал на пальто, которое лежало у стены.
— Возьмите его. Нет смысла ждать здесь.
Он достал связку ключей и прошагал к двери квартиры 7-Д. Пока я поднимал пальто, он отомкнул дверь и стоял, дожидаясь.
Прихожая квартиры 7-Д размерами не превышала бильярдный стол. Флеминг повесил мое пальто и начал стаскивать с себя собственное, когда открылась входная дверь и вошла женщина. Она изумленно уставилась на меня, потом развернулась и набросилась на Флеминга:
— Барри! Зачем ты его впустил?
По ее тону я сразу понял, как мне повезло, что первым домой вернулся он, а не она.
— Успокойся, дорогая. — Флеминг обнял жену за плечи и чмокнул в щеку. — Он только хочет задать тебе пару вопросов. Он думает…
— Мне нечего сказать ему! Сам знаешь!
Я счел своим долгом вмешаться.
— Послушайте, миссис Флеминг! Вам же не может быть безразлично, если за убийство вашей сестры осудят невиновного человека? Ведь тогда настоящий убийца останется на свободе. Вы этого хотите?
Она задрала голову и посмотрела на меня. Ростом она была футов в пять, может, на дюйм больше.
— Не ваше дело, чего я хочу, — отчеканила она.
— Верно, — согласился я, — но это ваше дело. Я не какой-нибудь не в меру любопытный репортер, я — частный сыщик, которому позарез нужны кое-какие сведения. Я уже знаю достаточно. Знаю, например, почему вы отказываетесь встречаться с репортерами, почему говорите, что вам нечего сказать. Дело в том, что ваша сестра была потаскушкой, и вам…
— Кем она была?!
— Потаскушкой. Это слово нравится мне больше, чем наложница, содержанка или куртизанка. Оно приятнее для слуха. Послушайте: потаскушка, по-тас-…
Я был вынужден замолчать, чтобы уберечь лицо. Когда на вас налетает разъяренная женщина, норовя вцепиться когтями в лицо, то способ самозащиты зависит от самой женщины. Если она шипит и фыркает, как дикая кошка, то остудить ее пыл поможет хорошая оплеуха. Но в случае Стеллы Флеминг оказалось достаточно одной рукой стиснуть ее короткие ручки, а второй плотно зажать ротик, изрыгающий отнюдь не ласковые слова. В следующую секунду подскочил Барри, обхватил ее сзади, потянул к себе и выкрикнул:
— Вам лучше уйти!
Я уже было собрался послушаться, как вдруг Стелла вырвалась и замолотила кулачками по груди мужа, лопоча:
— Я не хочу, чтобы он уходил.
Потом столь же внезапно успокоилась и принялась неторопливо стягивать пальто. Избавившись от него, она кивнула мне:
— Заходите.
Как ни в чем не бывало! И прошла в гостиную.
Барри Флеминг затворил дверцы стенного шкафа и жестом предложил мне идти следом. Я вошел.
Она уже зажгла свет и теперь сидела на диване, покусывая губы. Прежде, будучи слишком занят, я не успел ее рассмотреть. Теперь же убедился, что Стелла совсем не была похожа на сестру: темноволосая, кареглазая, с круглым, чуть полноватым лицом. Когда я приблизился, она резко спросила:
— Почему вы так сказали?
— Чтобы раззадорить вас, — признался я. — У меня не было другого выхода.
— Вы знали мою сестру?
— Нет. До вчерашнего дня даже не слыхал о ее существовании.
— Тогда как вы догадались…
Я дал ей три секунды, но она так и не закончила. Я развел руками.
— Это же ясно, как божий день. Певичка кабаре покидает…
— Она была артистка.
— Хорошо. Артистка покидает театр, снимает дорогую квартиру, нигде не работает, изысканно питается, роскошно одевается, покупает машину, пользуется французскими духами. Как тут не догадаться? И слепому ясно. Но это сейчас не важно. Важно…
— Нет, мне это важно. Для меня это самое важное на свете.
— Послушай, дорогая, — вмешался Флеминг. — На волнуйся, прошу тебя.
Он уселся на диван рядом с женой.
— Что ж, — ответил я, — если для вас это так важно, значит, давайте поговорим об этом. Я слушаю.
— Ей было двадцать восемь лет. Мне тридцать один. Ей было двадцать пять, когда она… оставила работу. Когда умерла наша мать, Изабель было шесть, а мне девять. И шесть лет спустя умер наш отец. Вот почему все это так важно для меня.
Я кивнул.
— Конечно.
— Вы не репортер. Вильям назвал мне вашу фамилию, но я не запомнила.
— Вильям — наш лифтер, — пояснил флеминг.
— Спасибо. — Это я поблагодарил его. — Мое имя Арчи Гудвин, — это уже ей. — Я частный сыщик. Я работаю на Ниро Вульфа и пришел к вам, чтобы…
— Вы сыщик?
— Да.
— Тогда вы должны меня понять. Вы сказали, что нельзя допустить, чтобы настоящий убийца оставался на свободе. Это так. Но если его арестуют и состоится суд, то я не хочу, чтобы хоть кто-нибудь сказал про мою сестру то, что сказали вы. Если такое случится на суде, то наверняка появится и в газетах. Если кто-то собирается такое сказать, значит, суд не должен состояться. Даже если убийца останется на свободе. Вот почему я не хотела ни с кем разговаривать.
Вот уже вторая женщина за один день не хотела, чтобы состоялся суд, хотя и по другой причине.
— Что ж, я понимаю, — произнес я. — Спорить с вами трудно. Я даже в определенном смысле согласен с вами. Вы не хотите допустить суда, даже если они арестуют настоящего убийцу. Я же не хочу допустить суда над невиновным, а это неизбежно случится, если не принять мер. Вы же читаете газеты?
— Да, стараюсь ничего не пропускать.
— Естественно. Значит, вам известно, что полиция задержала Орри Кэтера, который работал на Ниро Вульфа. Вам прежде приходилось видеть или слышать это имя? Орри Кэтер?