Стеблфорд Брайан. Захватчики из Центра (Битва за Центр - 2)

   Внутри меня, как протоплазма в амебе, перетекала семенная жидкость из парообразных туманностей, танцующих похожий на водоворот танец, а биение моего сердца было биением Сердца Бога, пульсом и ритмом Творения. И никакой боли только хрустальный экстаз музыки сфер.
   Обезопасившись таким образом, превратившись в гуманоида, не привязанный ни к каким человеческим органам или чувствам, я был готов трансформироваться в любое гипотетическое тело, принадлежащее любым другим сущностям, и вступить в контакт с этими сущностями.
   В конце концов именно ради контакта я здесь и находился.
   Причудливые романы на Старой Земле, повествующие об интимных встречах типа той, что мне предстояла, как правило, не скованы языковыми трудностями. Когда боги вещают в голове мифологического героя, когда инопланетники-телепаты просвещают ученых двадцать первого века, когда одушевленные компьютерные программы впервые обмениваются интеллектуальными объятиями со своими прародителями из крови и плоти, обычно предполагается, что все языковые барьеры устранены и что сознание главного героя автоматически транслирует передаваемое ему прямиком в мозг послание на английском языке; иногда, для пущего эффекта, искаженном английском, но все же английском.
   Но мысль не шире языка. Когда встречаются два гуманоида, в языках которых ни одно слово не совпадает, они могут общаться посредством мимики и жестов. А когда человек и чужак вступают в контакт не с глазу на глаз, а с помощью микросхем, все гораздо сложнее. Но насколько трудно дается общение, когда одна из сторон, ищущих контакта, не имеет ни малейшего представления, что ей делать и как поступать в предлагаемом состоянии материальной матрицы, совершенно не похожей на наше доброе старое пространство-время!
   Можете мне поверить, контакт с чужеродным интеллектом через нейроканал это примерно то же самое, как если бы вас попросили участвовать в телевикторине сразу же после вашего рождения, причем за каждую ошибку пообещали больно наказывать.
   Мало-помалу я опять начал ощущать, что стал размером с человека. Но что я собою представлял, сказать не берусь и полагаю, что то, чем я был, не имело ни формы, ни материальной основы; мне оставалось быть только собственной точкой зрения. Не могу судить, насколько моя творческая активность участвовала в том, что начинало возникать из небытия вокруг; подозреваю, что все там было сделано ради меня, но те, кто создавал эту картину ради моего обучения псевдосенсорному восприятию, максимально использовали ресурсы моей памяти и воображения.
   Это было похоже, если хотите, на сон?
   Мне снилось, что я стою в пустыне, бывшей когда-то морем, и что жизненные формы, заполнявшие это море, вдруг застыли, превратившись в кристаллы, которые по ночам светились, словно ледяные скульптуры, а в дневном тепле растворялись, принимая ни на что не похожие парообразные формы и превращаясь в сгустки света. Мне снилось, что я иду по лесу из сталагмитов со множеством наплывов, словно у литых статуй, вылизанных до зеркального блеска природными стихиями. В серебристом рассветном свечении парообразные сущности просыпались от ночного сна и уплывали вверх, корчась в непрерывных, но тщетных попытках вновь зафиксировать свою форму.
   Они начали медленный мрачный танец, хороводом кружась вокруг майских деревьев под л иловым небом, медленно светлеющим до розового оттенка. Чувствовалось, что эти мерцающие привидения тосковали по форме, по твердости, но их стремление к материализации было безнадежно. На мое присутствие они никак не реагировали, сосредоточившись на самих себе и занимаясь своими, одним им ведомыми делами.
   Скалы имели серо-зеленую окраску, но цвета выглядели размыто. Вдалеке скалы пропадали, терялись в колышущихся тенях разноцветного тумана, но впечатление было такое, как будто они находились на самом краю моего восприятия, за которым лежала непостижимая тайна.
   Словно напитавшись водой из теплого воздуха, лес начал расти, и по нему забегали огоньки - прозрачные лучики света, напоминавшие солнечных зайчиков, отраженных мелкими зеркальными чешуйками. Впечатление о пустыне как о бывшем море казалось иллюзорным: ни воды, ни морских животных в ней не было, но были запечатленные в ландшафте отголоски морского пейзажа. Здесь царил дух моря, словно пустыня знала, что значит быть морем.
   Но ни в одно из происходящих вокруг действ я не чувствовал себя вовлеченным. И ничто, похоже, не адресовалось непосредственно мне. Вместо этого я ощущал себя посторонним, случайным прохожим в живущем своей жизнью царстве, которому не мог принадлежать. И сон этой пустыни воспринимался мной как квинтэссенция одиночества.
   Но тут я увидел четыре огненных глаза, горящих как раскаленные угли, смотрящих на меня из колышущихся теней и затмевающих своим внутренним светом как солнечный свет, так и свечение морских миражей.
   По мере того как они приближались, пустыня, казалось, начала волноваться и бормотать, недовольная этим вторжением. Глаза полыхали, и поток кровавого света, Как раскаленный ветер, опалял лес, нарушая и рассеивая его сон.
   Пустыня страдала и сопротивлялась. Вихри пара поднимались, пытаясь поглотить глаза, и обвивали их удушающими змеиными кольцами. Потоки черного дождя падали с неба, а во все четыре глаза били молнии, но тщетно. Глаза смотрели на меня. Это не был взгляд Медузы, обращающий в камень, скорее, это был взгляд, который мог растворить меня или испарить, превратив в невещественное существо.
   Поскольку я был нигде и ничем, но лишь присутствовал без определенного места в пространстве, то взгляд этот сидел как внутри меня, так и снаружи. Это не я смотрел, и не огненные зрачки смотрели в мои зрачки, но их пламенный взор изучал меня изнутри, снова и снова, и я чувствовал, что больше никогда уже не смогу существовать отдельно от него. Я поверил, что всегда теперь буду под пристальным взглядом этих глаз, что всегда нечто похожее на этот огненный взор будет присутствовать в моих размышлениях о самом себе.
   Пустыня вздохнула, но не поглотила меня. Каменные колонны продолжали кровоточить, и кровь их испарялась, возникая в воздухе образами туманных чудовищ - драконов и других крылатых тварей. Эти драконы теперь кровью текли во мне, и я почувствовал, что если когда-нибудь снова обрету живые, наполненные вены, то биение Сердца Бога отныне и во веки веков будет гонять этих драконов внутри моего тела.
   Я пересчитал колонны - их оказалось девять. Тут мое сознание впервые пробудилось, пытаясь докопаться до смысла этого символа и пытаясь найти к нему ключ. Внезапно на меня обрушился поток страстей, словно мое метафорическое сердце готово было разорваться, но я предположил, что это мне просто кажется. Невозможно было отличить ярость от жалости и горе от радости.
   И тут снизошло озарение: "Девятка жива!" Я решил, что они потеряли контроль над собой и своими системами, как бы упав в обморок; возможно, кататонический, но не умерли. Эта мысль оказала животворное действие. Она заставила меня вспомнить, кто я, что я и что здесь делаю. Но "где я?" и "как выгляжу?" - оставались вопросами без ответов, хотя я понимал, что рядом была Девятка, и была Четверка, и Девятка - не мертва, а Четверка по-прежнему здесь присутствует, пытаясь прийти к какому-то неведомому заключению и не зная как.
   Затем пришло понимание того, что не один я нахожусь в полном неведении, как установить связь. Между Девяткой и Четверкой существовали свои барьеры, свои стены непонимания, которые надо было преодолеть. Они тоже не могли понять друг друга и одинаково мучились от боли и странности символов. Исследование друг друга они начали, нанеся друг другу урон при первом контакте и претерпев не меньшие разрушения при втором, но теперь их поврежденные сущности, вероятно, взывали друг к другу, пытаясь оказать взаимную поддержку или даже произвести слияние. Они старались дотронуться друг до друга так интимно, как если бы были одним или другим целым, но это было опасно, и теперь они это знали.
   Сейчас казалось, что глаза находятся от меня очень близко, парами глядя с обоих боков, хотя у меня и не было своих глаз, чтобы ответить им взглядом. Они все еще посылали мощные волны гипнотического воздействия, но я до сих пор не понимал, что должен почувствовать. Каким-то образом это ощущение ассоциировалось со страхом, ни одновременно присутствовало и уравновешивающее ощущение, что это не так. Между нами происходило некое взаимное отталкивание, словно глаза пытались отдалиться от меня.
   Но страх внутри меня рос, а вместе с ним и боль, поэтому я вновь ощутил потребность стать маленьким. Одновременно я чувствовал противодействие страху и боли, и здесь я не могу подобрать слов, чтобы описать ими странные, противоречивые ощущения, боровшиеся внутри меня.
   Не уступай боли! Не бойся!
   Это кричала мне Четверка? Или Девятка? Находились ли Девятка с Четверкой до сих пор в конфликте, как Музы с Временами Года, соревнуясь, кто первым сумеет внедрить в мою частную вселенную свои смысловые каноны? Ответа я не знал.
   Боль уже не в состоянии была возобладать над всем моим существом. Уже не было ассоциаций с легендарными пытками, способными разрушить, а затем спасти мою душу. Но страх уходить не хотел. Он то приливал, то откатывался, словно пытаясь подвергнуться какой-то очень важной метаморфозе, но не мог явно выразить, чем пытался стать.
   Тогда я попытался помочь.
   "Кто боится? - задал я себе вопрос. - Наверное - не я. Наверное..." Тут в моих мыслях как будто что-то прояснилось. Ощущение стало более конкретным, ближе к тому, что оно пыталось выразить.
   И тогда я догадался.
   "То, чем ты пытаешься стать, - сказал я сам себе, потому что мои мысли были им столь же трудны для понимания, как их для меня, - это потребность! Ты посылаешь сигнал бедствия!" Как только это было осознано, привкус страха многократно усилился. Вот она - точка соприкосновения! Я установил контакт с сознанием, которое, по моим предположениям, могло оказаться как сознанием самого Асгарда, так и сознанием более мелкого масштаба, например, микромира в одном из уровней. У нас с этим сознанием не было никаких перекодирующих устройств, чтобы сказать хоть что-то друг другу, в отличие от сознания Девятки, помнившего гуманоидную инкарнацию и оснащенного интерфейсами для связи с существами моего типа. Это новое сознание (или группа сознаний) было определенно чужим, как Девятке, так и мне. Оно научилось "говорить" со мной только одним словом.
   Но мне показалось, что слово это я понял. Я молился, чтобы это было так, поскольку если нет, то все, через что я прошел, оказалось бы напрасным.
   Я вновь превратился во вселенную, объемлющую все сотворенное. Я обрел некое подобие телесной формы, хотя теперь она имела макрокосмический масштаб. Я стал четверо глаз и девятителесен, глаза мои были глазами огня, а кости скалами, сердце - Сердцем Бога, а кровь - драконами, и семя мое теперь было призраками всех людей, кто жил и еще будет жить в будущем.
   Это было более чем Сотворение. Это было Посвящение, и началом его было слово.
   И было оно, как я понял, - "Помогите!".
   Или даже: "ПОМОГИТЕ!" ПОМОГИТЕ!
   ПОМОГИТЕ!
   Кричал его не я, а нечто гораздо более страшное и беспомощное.
   Это был Прометей и умерщвленный Пан. В этом крике было пробуждение Брахмы от своего вневременного сна. В этом крике была боль Одина, пережитая им, когда он вырвал свой глаз, чтобы продать его, - цена божественной мудрости. В этом невыносимом крике слышалось дыхание "Сумерек богов", божественной смерти, уносящей богов в глубокий холод "вечной зимы", пришедшей потревожить Валгаллу и заставить богов встретиться с судьбой.
   Но когда боги вопиют о помощи, чем могут помочь им слабосильные смертные?
   Глава 31
   Я при шел в себя и первым делом освободился из паутины опутавших мою голову проводов. Электроды вылезали из-под кожи с тупой, тянущей болью. Я почувствовал, как кто-то обхватил меня, но не стал сопротивляться, только дернулся, уклоняясь, чтобы не возвращаться в кресло. Если бы меня не поддержали, я наверняка грохнулся бы лицом об пол, но сильные руки помогли встать на ноги.
   Тут я вспомнил о последнем выстреле и стиснул зубы в ожидании реальной боли, но ее не было. Значит, пристрелили кого-то другого.
   Я открыл глаза и огляделся.
   Прямо в лицо мне смотрели другие глаза, светло-голубые, я бы даже сказал небесно-голубые. Это был ясный ч теплый взгляд, а не блеклый и холодный. А еще были белокурые волосы, и в каком изобилии!
   Я заморгал - увидеть именно эти глаза было так неожиданно. Я оглядел ее сверху донизу, не веря, что передо мной она. Но все округлости находились в положенном месте. Единственная странность - на ней была форма скаридского рядового, на несколько размеров больше нужного.
   Только тогда я перевел взгляд на комнату. Скаридский офицер лежал на спине, раскинув руки, с пулевым отверстием во лбу. Второй солдат, зашедший с нами в комнату, тоже был мертв, валяясь в широкой луже крови, натекавшей из большой дыры в груди, проделанной, очевидно, совсем недавно.
   Поодаль стоял, озираясь, Джон Финн. Кресло, в котором некоторое время назад находилось тело Тульяра-994, пустовало. Теперь у Финна не было ружья, а от былого самодовольства не осталось и следа. Он во все глаза смотрел на меня, явно удрученный фактом моего возвращения к жизни. Мне было так радостно, что я произнес по-английски:
   - Какого черта, что здесь произошло?
   - Для начала мне пришлось уложить двоих, что стояли у входа, и позаимствовать у них одежду и пару ружей, - произнесла Сюзарма Лир. - А те, что были здесь, даже не смотрели за дверью. Я могла бы пристрелить и его, но не знала точно, на чьей он стороне. Он успел кинуть ружье и сдаться. Это он мудро поступил.
   - Но как тебе удалось выбраться из яйца? Мирлин сказал, что тебе лежать там еще двадцать четыре часа.
   - Считай, что меня волной выбросило на берег. Наверное, на какое-то время там отключили электроэнергию. Минуту или две я думала, что сижу в западне, но потом откинула крышку. Выбравшись в коридор, занялась изучением окрестностей. А на тех двоих солдат наткнулась случайно.
   - Но ты же была без оружия! - воскликнул я. - На тебе даже не было одежды!
   - Как раз в этом заключалось мое преимущество, - ответила она. - Если б на их месте стоял ты, то увидел бы во мне полковника военно-космических сил. Но для них и предстала всего лишь беспомощной обнаженной женщиной. У них не было ни единого шанса.
   Я в восхищении покачал головой. Бедные глупые варвары! Еще раз оглядел комнату.
   - А что случилось с сестричками-близняшками? Не говоря уже о тетронце и... - Тут мое предложение осталось незаконченным.
   - Ты хотел сказать - Мирлине? - поинтересовалась она.
   - Да, - подтвердил я.
   - А я-то думала, что он мертв, - сказала она зловеще приветливым тоном.
   - А разве нет? - только и смог выдавить я.
   - Как видно, наш пострел везде поспел, - ответила она. - Твои мохнатые друзья бегом понесли его к волшебному яйцу. Тульяра тоже. Они сказали, что еще есть шансы восстановить их здоровье.
   - Да, это они умеют делать, - подтвердил я, высвобождаясь от ее стальной хватки, после того как почувствовал, что могу стоять сам. - Они уже сообщили тебе, что теперь ты бессмертна?
   Она недоверчиво подняла бровь.
   - Кто? Я? - переспросила она.
   Когда в ответ я кивнул, она перевела взгляд на Финна.
   - Думаю, этот хорек - тоже. Есть от чего прийти в уныние, не правда ли? Единственное, что оставалось сказать мне.
   Финн смотрел на нас так, словно мы сговорились разыграть его. Новость определенно должна была прибавить ему уверенности, но, как видно, сейчас он был не в том расположении духа. Я решил, что позже, когда до него дойдет смысл сказанного и он в это поверит, то будет плясать от радости, вспоминая, как был на волоске от того, чтобы полковник размазала его мозги по стенке.
   Стены вдруг налились туманом. Призраки вернулись. Сюзарма Лир и Финн остолбенело смотрели, как серебристые формы вновь начали возникать ниоткуда, но я был очень рад их видеть. Девятка опять обретала по крайней мере частичный контроль над своим телом. Мореплаватели, заблудившиеся в неведомых морях, наконец-то возвратились в родную гавань. Оставалось только надеяться, что они не пострадали, хотя, судя по внешнему виду, до былой мощи и целостности им было еще далеко. р-р-ру-у-с-с-со-о, - произнес свистящий голос, ничуть не лучше, чем раньше. - Те-е-перь м-мы-ы т-т-те-бя-я з-н-на-а-ем...
   Как и в прошлый раз, сгустки света сформировались в лица - девять лиц, накладывающихся друг на друга и перетекающих одно в другое, заполняя комнату неустанным движением.
   Однако теперь это было не лицо Сюзармы Лир. Это было мое лицо.
   Я услыхал, как полковник судорожно вздохнула, и заметил, что Джон Финн беззвучно молил какого-то несуществующего ангела о пощаде. Мое лицо расплылось в улыбке. Да, эффект был впечатляющий, наполнявший меня непривычным чувством гордости. Но затем я задумался над их словами. Теперь они меня знали. Они побывали внутри меня и продолжали каким-то странным образом там оставаться. По спине прошел холодный озноб, и я уже готов был услыхать у себя в голове чужие голоса, обнаружив при этом, что мои бессловесные мысли ведут между собой умопомрачительный диалог или - хуже того: в голове стоит вавилонская разноголосица не понимающих друг друга сущностей. Но этого не случилось. "Бытие" внутри меня проявлялось по другому. Я по-прежнему был самим собой и, насколько мог об этом судить, целостен и самодостаточен, как раньше. Какие бы экстраспособности я ни приобрел, пока они никак себя не проявили.
   Как Савл по дороге из Тарса в Дамаск, я переживал откровение. Я был преображен. Во мне был дух, и во мне было слово. И слово это было...
   Но тут у меня вдруг все поплыло перед глазами, и, если бы не расторопность полковника, я бы грохнулся на пол. Она смотрела на меня, и во взгляде ее я неожиданно для себя открыл участие, но поверить в такое я не мог.
   - Что с остальными скаридами? - спросил я, вторично высвобождаясь из ее объятий. - Теперь их можно разоружить?
   Вопрос адресован был Девятке, и хотя Сюзарма Лир, не поняв, открыла было рот, ответить ей не дали.
   - В-в-с-с-се п-под к-ко-н-т-ро-о-лем, - заверили они меня.
   Этот заикающийся голос больше не испытывал моего терпения. Теперь я знал, насколько трудно может даваться деловое сотрудничество.
   - А что с битвой в Небесной Переправе?
   - Там, - заверили они меня, - потребуется чуть больше времени. - Видимо, решение этого вопроса находилось не только в их руках.
   - Все о'кей? - спросила Сюзарма Лир. - Мы можем уходить?
   - Придется ждать сционов, - сказал я ей. Затем совершенно безобидным тоном добавил:
   - Прошу прощения, я на секунду...
   Она удивленно глянула и отошла в сторону, чтобы выпустить меня из комнаты. Я же направился совсем в другую сторону и со спокойной ловкостью, удивительной в условиях низкой гравитации, нанес резкий удар ногой в пах Джону Финну. Когда он ударился спиной о стену и скрючился, я открытой ладонью хлопнул его по роже. Под моей рукой его нос хрустнул, но я даже не поморщился. Не скажу, что в этот момент меня обуяла брезгливость. Когда он уже валялся на полу, я изо всей силы еще пару раз пнул его ногой.
   После этого я наклонился к нему.
   - Это, - прошипел я ему зловещим шепотом, соответствующим моменту, исключительно в назидание. Хочу, чтобы ты знал, что тебя ждет. Если ты еще хоть раз встретишься у меня на пути, я тебя так отделаю, что ты будешь корчиться в муках весь остаток своей гребаной жизни. А это может продолжаться очень и очень долго.
   Поднимаясь, я встретился глазами с Сюзармой Лир. Она смотрела на меня чуть ли не со страхом - не оттого, что я сделал, а от факта, что сделал это именно я. Это, возможно, покажется странным, но я-то думал, что она будет довольна, впервые в жизни увидев, что я поступаю как герой военно-космических сил. Иногда очень трудно угадать, как доставить удовольствие другому человеку.
   - Господи, Руссо, ты ли это?! - воскликнула она. Я ничего не чувствовал. Вообще ничего.
   - Видимо, не совсем, - ответил я ей. Но это была неправда. Я был полностью собой. Я чувствовал себя так, словно впервые в жизни получил право импровизировать, а не играть заранее утвержденную роль.
   Как бы то ни было, но я действительно стал героем. Не метафорическим, каким в свое время была она, а реальным. Меня принимали боги или кто-то вполне подходящий на их роль в нашей глубоко светской Вселенной. Судьба поставила на моем лбу жирную печать и указала на меня корявым пальцем. У меня не оставалось в этом ни малейших сомнений.
   - Ну, теперь-то у нас будет полно времени, - произнес я. - Свою порцию неприятных неожиданностей мы получили по полной программе.
   Глянув на корчащегося на полу Джона Финна, я хладнокровно подумал, что тому, пожалуй, досталось с лихвой, но явно не больше, чем он заслужил. То же относилось и к скаридскому офицеру; слишком велика была его опасная уверенность, что можно получить желаемое посредством простого запугивания людей оружием. Настали времена, когда важно не быть "просто солдатом". Я страстно желал, чтобы на этом печальном примере его начальники выучили урок и их не пришлось ставить на место подобным способом.
   Время показало, что урок они действительно усвоили. Они открыли для себя единственно возможный способ защиты против технологически превосходящего вооруженного противника.
   Они сдались.
   И тогда скариды, тетраксы и Девятка сели за стол переговоров, чтобы попытаться преодолеть все барьеры, стоящие на пути разумных контактов между ними, и чтобы обсудить, какими эти контакты могут быть.
   Глава 32
   Позже сомнения начали возвращаться. Волшебные моменты всеобщего согласия никогда не длятся долго. Я замечал и раньше - не надо пытаться искать чистое золото полной ясности, надо довольствоваться тем, что есть.
   Увы, факт остается фактом: человеку свойственно ошибаться. Никто не знает, что ждет его впереди, не говоря о том, где оно его поджидает.
   Впервые с тех пор, как я поставил жирную точку в первом томе своих мемуаров, вокруг воцарились мир и спокойствие. Верховное командование скаридов наконец-таки здраво посмотрело на вещи; Девятка вытащила Мирлина и Тульяра-994 из когтей смерти; а я, как непосредственный участник событий, ощущал, что во Вселенной установились мир и равновесие.
   Мне не составило большого труда убедить своего командира, что остаться здесь - в наших интересах. От Девятки можно было много чему поучиться, принеся тем самым бесценную пользу матушке Земле и всему человечеству в целом. Полковник быстро сообразила, что оставить процесс общения с Девяткой исключительно на попечение тетраксов было бы интеллектуальным преступлением. Действительно, не надо иметь семи пядей во лбу, чтобы видеть: выгоды, которые мы получаем, пребывая здесь, в нужном месте и в нужное время, легко перевешивают мелкую досаду от того, что Мирлин до сих пор жив и здравствует.
   Я решил, что со временем он даже сможет ей понравиться, если только она навсегда отбросила мысль убить его. Мне тоже пришлось пойти на некоторые жертвы. К работе пришлось привлечь даже Джона Финна, хотя я прекрасно понимал, что как только он получит малую толику знаний, которые нам приходилось тщательно здесь собирать, то из него опять попрет наружу невыносимое высокомерие.
   Теперь я уже жалел, что сломал ему нос. Однако это воспоминание до сих пор меня согревало, так же как и ощущение того, что этим своим действием я внес лепту в сохранение морального равновесия во Вселенной. Правда, теперь мне всегда приходилось помнить: если Финн рядом, не поворачивайся к нему спиной, иначе получишь острый нож между лопаток.
   Невзирая на мелкие трудности, очень скоро я возрадовался жизни. В очередной раз я занялся своим любимым делом: бродить по странным местам и встречаться с незнакомыми вещами. И пусть вокруг было множество других людей в главном я оставался один, если не считать собственной любознательности единственной дамы моего сердца.
   Это не означает, что мне была совсем неинтересна большая политика. Вдохновляло, что впервые Асгард и Вселенная договорились о сотрудничестве. Это наполняло меня оптимизмом, ибо я знал: Скарида и галактическое сообщество решили для себя, что можно многому друг у друга поучиться и выиграть от обмена возможностями. Тетраксы (разумеется, говоря от имени всего галактического сообщества) пообещали обучить скаридов достижениям галактической технологии; Скарида пообещала пустить тетраксов во все уровни Асгарда, находившиеся под ее контролем. У Девятки ближайшая цель была самовосстановиться, но она согласилась не отгораживаться от всего мира и решила, что пойдет на трехстороннее сотрудничество.
   Вернувшись невредимым из галлюцинаторного приключения при контакте с чужеродными сознаниями, я имел все основания быть довольным собой. Так я и делал. Какое-то время я был полон кипучей энергии и огромного чувства гордости, поскольку полагал, что сделал огромный прорыв, оставшись в живых после этой встречи и достойно проведя то, что я считал контактом.
   Сам Асгард воззвал ко мне стать его спасителем.
   Но когда я спустился с адреналиновых небес на землю, меня вдруг забеспокоило, что же там произошло в действительности и каких дальнейших действий от меня в связи с этим ожидают?
   И тогда меня охватили сомнения.