Страница:
Несмотря на частые, настойчивые звонки, Сантеру пришлось ждать добрых пять минут – целую вечность! – прежде чем отворилась дверь. Затем еще пришлось объяснять ситуацию доктору, помогать ему натягивать пиджак, искать его чемоданчик…
На улице оба припустились богом. Однако доктор Тьено был несколько тучен, и это затрудняло их быстрое продвижение. И сколько бы Сантер, сгорая от нетерпения, снедаемый беспокойством, ни торопил его, пытаясь увлечь за собой, долго бежать толстяк все равно не мог.
Но вот наконец они у цели. Оба ринулись в вестибюль, Сантер открыл дверцы лифта, расположенного в глубине, возле двери черного хода, от которой его отделяло несколько ступенек.
– Входите скорее!
Доктор повиновался, однако, захлопнув дверцы и нажав на кнопку, молодой человек обнаружил, что лифт и не думает трогаться с места.
– Черт возьми! – выругался он.
Пришлось снова открывать дверцы, возвращаться назад и бежать вверх по лестнице. Тут они услыхали чьи-то шаги.
– Кто там? – крикнул Сантер.
– Перлонжур, – раздался спокойный голос. – Это ты, Жорж?
Сантер с доктором догнали Перлонжура на площадке второго этажа. Нескольких слов оказалось достаточно, чтобы рассказать ему о случившемся.
На третьем этаже дверь, ведущая в спальню, оставалась полуоткрытой. Сантер толкнул ее и в изумлении остановился на пороге…
Жернико на кровати не было, простыни валялись на ковре.
Молодой человек с криком бросился в соседнюю комнату и снова замер.
Возле застекленной двери, соединявшей спальню с гостиной, раскинув руки, лежала на спине Асунсьон, голова ее была закутана плотной серой кисеей, крепко стянутой на шее тонким шелковым шнурком.
ГЛАВА VII
ГЛАВА VIII
ГЛАВА IX
На улице оба припустились богом. Однако доктор Тьено был несколько тучен, и это затрудняло их быстрое продвижение. И сколько бы Сантер, сгорая от нетерпения, снедаемый беспокойством, ни торопил его, пытаясь увлечь за собой, долго бежать толстяк все равно не мог.
Но вот наконец они у цели. Оба ринулись в вестибюль, Сантер открыл дверцы лифта, расположенного в глубине, возле двери черного хода, от которой его отделяло несколько ступенек.
– Входите скорее!
Доктор повиновался, однако, захлопнув дверцы и нажав на кнопку, молодой человек обнаружил, что лифт и не думает трогаться с места.
– Черт возьми! – выругался он.
Пришлось снова открывать дверцы, возвращаться назад и бежать вверх по лестнице. Тут они услыхали чьи-то шаги.
– Кто там? – крикнул Сантер.
– Перлонжур, – раздался спокойный голос. – Это ты, Жорж?
Сантер с доктором догнали Перлонжура на площадке второго этажа. Нескольких слов оказалось достаточно, чтобы рассказать ему о случившемся.
На третьем этаже дверь, ведущая в спальню, оставалась полуоткрытой. Сантер толкнул ее и в изумлении остановился на пороге…
Жернико на кровати не было, простыни валялись на ковре.
Молодой человек с криком бросился в соседнюю комнату и снова замер.
Возле застекленной двери, соединявшей спальню с гостиной, раскинув руки, лежала на спине Асунсьон, голова ее была закутана плотной серой кисеей, крепко стянутой на шее тонким шелковым шнурком.
ГЛАВА VII
ГОСПОДА ИЗ ПРОКУРАТУРЫ
Месье Эрбер Воглер, судебный следователь, занял место возле окна гостиной, за маленьким столиком, на который он, очевидно, с целью доказать свое превосходство, водрузил набитый бумагами кожаный портфель. У того же стола расположился судейский секретарь, а месье Даниель Вуссюр, заместитель королевского прокурора, стоял в глубине комнаты, прислонясь спиной к камину и держа руки в карманах.
Представитель судебной власти месье Воглер отличался острым умом. Не было, пожалуй, такой области, в которой он не был бы сведущ, проявляя во всех сферах исключительную компетентность. В свое время он заинтересовался вопросом наводнений и изложил в весьма спорном труде перечень предупредительных мер, которые надлежало принимать, дабы избежать повторения подобных бедствий. Вскоре после этого он написал серию статей, в которых с редкостным авторитетом восставал против вырубки лесов. Он задавался вопросом, следовало ли – или, наоборот, не следовало – возобновлять велогонку под эгидой общественной благотворительности, и самолично подготовил эскиз новой полицейской формы. Евгеника [2]и хиромантия нашли в нем ревностного защитника, обо всем, вплоть до оккультных наук, он говорил со знанием дела. Многие псевдонаучные журналы публиковали его «вещи». Однако все его триумфы не выходили за рамки популярной грамматики и трактата по современной истории, употребляемых ныне как в официальных школах, так и в немалом числе независимых школ. Он постоянно носился в поисках научных и литературных новинок, всегда был полон энергии, и еще каких-нибудь пять лет назад о нем говорили как о страстном любителе полемики. Единственно, к чему он относился с полнейшим равнодушием, это преступление во всех разнообразных его проявлениях. Однако это обстоятельство нисколько не вредило его карьере, ибо он умел окружать себя знающими дело сотрудниками, и в конечном счете имя Воглера всегда произносилось с уважением, и к наградам в первую очередь всегда представляли именно его. Причем никто ни разу не заметил, что этот человек, о котором, можно сказать, ходили легенды, один похоронил не расследованных до конца дел больше, нежели шестеро его предшественников, вместе взятых.
– Согласитесь, это была странная идея, – заявил месье Воглер, – такая идея могла родиться только… как бы это получше выразиться?.. в воспаленных умах. Удача никогда не спешит, гласит мудрость наших отцов. Впрочем, оставим это! Я полагаю, было бы неплохо послушать сейчас мадемуазель Асунсьон. Хотя лично я предпочел бы произносить ее имя на французский лад – Асансьон. [3]Вы свободны, месье Сантер. То есть я хотел сказать, что вам не следует покидать нас надолго. Вы можете понадобиться мне.
– Хорошо, – сказал Сантер.
И он вышел, не добавив больше ни слова.
Велико было его разочарование. Первый день расследования не дал никаких результатов. Допросы консьержа и водителя такси, на котором Жернико приехал с вокзала, тоже ничего не прибавили. Следы крови – группа «0», пациент здоров, свидетельствовали результаты анализа, – вели из спальни к лифту и там исчезали. Кроме того, судебный следователь дал понять, что возобновление расследования, проводившегося па борту «Аквитании» после гибели Намота, не имело практически никакого смысла. Мало того, инспектор, которому поручено было проверить гостиницу «У двух церквей», откуда стреляли, вернулся ни с чем. Гостиница эта оказалась третьеразрядным заведением, где не имели обыкновения записывать в регистрационную книгу приезжих, если они проживали там менее двух-трех дней. Хотя в общем-то особого значения это не имело, так как неизвестный в любом случае непременно записался бы под вымышленным именем. Зато привлекало внимание другое обстоятельство: ни управляющий, ни швейцар, да и вообще никто из персонала гостиницы не заметил человека с рыжей бородой и в темных очках. Комнату, расположенную напротив квартиры Сантера, занимал высокий, широкоплечий мужчина с загорелым лицом, он заявил о своем намерении прожить там две недели, причем багаж его, видимо, остался на вокзале. Он даже отдал швейцару квитанцию, поручив ему вызволить этот багаж. Однако среди ночи неизвестный тайком покинул свою комнату, не оставив за собой никаких следов. Инспектор изучил квитанцию, которая оказалась давным-давно просроченной, и произвел обыск в спальне, тоже оказавшийся безрезультатным.
Выходя из гостиной, Сантер столкнулся с Асунсьон, лицо ее, несмотря на краску, показалось ему бледным, осунувшимся.
– Итак, мадемуазель, – начал месье Воглер, – стало быть, это вы, после того как месье Сантер ушел за доктором, оставались наедине с пострадавшим?
Асунсьон кивнула головой в знак согласия.
– Вы в состоянии рассказать нам о том, что произошло с момента ухода месье Сантера до его возвращения? Он уже поведал нам обо всем, однако нам хотелось бы услышать это из ваших собственных уст… Записывайте, Крупле.
Асунсьон села на стул, галантно подвинутый ей помощником прокурора.
– Не думаю, что смогу сообщить вам нечто важное… Месье Жернико умолял своего друга оставить его и бежать в гостиницу напротив, откуда стреляли…
– Вам не удалось разглядеть внешность убийцы?
– Нет. Тогда я предложила месье Сантеру уступить настоятельным просьбам друга, оставить нас и пойти за доктором. Затем я села в изголовье раненого. Глаза его были закрыты, он едва дышал, судорожно прижав руки к груди… Когда я склонилась над ним, он спросил чуть слышно, ушел ли его друг. Я сказала, что он ушел, и умоляла его позволить мне промыть рану и хоть как-то перевязать ее до прихода доктора. Он покачал головой и стал что-то быстро говорить совсем тихо. Я ничего не понимала и решила, что он бредит. Я хотела заставить его выпить немного воды, но не смогла разжать ему зубы…
Асунсьон умолкла на мгновение, пытаясь, видимо, собраться с мыслями, затем продолжала:
– Когда я ставила стакан на ночной столик, Марсель сумел повернуться в мою сторону и сделал мне знак наклониться к нему поближе. Я повиновалась. Он попросил меня принести ему выпить чего-нибудь покрепче. Я сказала, что это безумие – пить спиртное в его состоянии. Но он настаивал, затем, видя, что я никак не могу решиться выполнить его желание, попробовал даже встать ценой немыслимых усилий. Тут уж мне пришлось уступить. По крайней мере, внешне… Вечером месье Сантер делал коктейли, и я знала, что мой стакан и стакан друга, которого он ждал, месье Перлонжура, остались нетронутыми. Я вышла из спальни в комнату, где мы сейчас находимся, и взяла стакан с этого стола…
Кивком головы молодая женщина указала на стол, за которым расположились судебный следователь и судейский секретарь.
– Дать спиртное Марселю в его состоянии – это значило наверняка погубить его… Я вылила содержимое стакана, который держала в руке, в тот, который недавно выпил месье Сантер, и наполнила его водой из сифона, тоже стоявшего на этом столе. Может, мне удастся обмануть раненого? – думала я. Попробовать, во всяком случае, стоило. Повернувшись спиной к столу, я пересекла гостиную. Но на пороге спальни остановилась. Кровать была пуста, простыни в беспорядке волочились по полу. В общем, все было в том виде, в каком застали это месье Сантер и доктор.
Рассказчица тихонько вздохнула, прежде чем закончить:
– Madr?! Я обезумела от страха. Два раза я громко звала Марселя, потом бросилась к кровати, мне подумалось, что месье Жернико, возможно, захотел встать и упал с другой стороны… Тут-то мне и набросили на голову кисею. Кто? Этого я не знаю. Я пыталась сопротивляться, но кисея душила меня, а шею стягивала веревка или шнурок. Видеть я ничего не могла, потому что кисея была сложена втрое или даже вчетверо, и вскоре я потеряла сознание… Очнулась я на руках у месье Сантера.
Асунсьон взглянула на следователя, потом опустила голову и умолкла. Воцарилась долгое молчание, нарушаемое лишь поскрипыванием пера судейского секретаря. Затем месье Воглер повернулся к месье Вуссюру.
– Целый роман, можно сказать, фантастика… Что вы об этом думаете, господин помощник прокурора?
– Я полностью разделяю ваше мнение, дорогой друг, – ответствовал месье Вуссюр. – История довольно странная и запутанная. Этот пакт шестерых молодых людей и полная приключений жизнь, которую они вели в течение пяти лет, несчастный случай на «Аквитании» – если речь и в самом деле идет о несчастном случае, – рыжий мужчина, похищение пострадавшего, да, все это крайне запутано!
Он вздохнул.
Месье Воглер подал знак полицейскому, стоявшему возле двери, ведущей в спальню:
– Пригласите, пожалуйста, месье Сантера.
И когда тот снова появился в комнате, сказал:
– Я полагаю, месье Сантер, вам не терпится арестовать убийцу вашего друга, это в ваших интересах… Поэтому спрашиваю вас лишь для очистки совести: не опустили ли вы в своих показаниях какую-нибудь деталь, которая могла бы оказать существенную помощь правосудию?
Задумавшись на минуту, Сантер ответил:
– Мне кажется, я все сказал.
– А вы, мадемуазель? Месье Жернико был вашим женихом, не так ли?
Ответ удивил большинство присутствующих:
– Я в самом деле обязана отвечать на этот вопрос?
– Но… – начал месье Воглер.
– Нет, мадемуазель, – сказал месье Вуссюр, – ничто вас к этому не обязывает…
Наступило неловкое молчание. Асунсьон безмолвствовала.
– Подобно месье Сантеру, – опять заговорил месье Воглер, – вы не припоминаете, конечно, ничего такого, никакой, пускай даже самой незначительной, детали, которая?..
Молодая женщина покачала головой.
– Нет.
– Крупле, вы все записали?.. В таком случае, я думаю, нам нечего здесь больше делать. Как вы полагаете, господин помощник прокурора?
– Да, нечего, – с сожалением ответил месье Вуссюр, глядя на Асунсьон.
Месье Воглер встал. Надев с помощью своего секретаря – который тут же поспешил к помощнику прокурора – демисезонное пальто, он взял портфель, трость и шляпу. Затем обратился к Сантеру и Асунсьон:
– Прошу вас в ближайшее время не уезжать из города. Вы можете нам понадобиться в любой момент, чтобы прояснить какой-нибудь вопрос в этом темном деле, или для очной ставки…
– Очной ставки? – воскликнул Сантер. – Значит, вы надеетесь отыскать в скором времени виновного?
Месье Воглер снисходительно пожал плечами.
– Для начала неплохо было бы отыскать пострадавшего! – возразил он, торжественно шествуя к выходу в сопровождении месье Вуссюра и месье Крупле.
Однако минуту спустя он снова открыл дверь.
– Воробейчик, вы идете?
Тут из самого темного угла гостиной послышался приятный голос:
– С вашего позволения, месье Воглер, я предпочел бы задержаться здесь ненадолго.
Представитель судебной власти месье Воглер отличался острым умом. Не было, пожалуй, такой области, в которой он не был бы сведущ, проявляя во всех сферах исключительную компетентность. В свое время он заинтересовался вопросом наводнений и изложил в весьма спорном труде перечень предупредительных мер, которые надлежало принимать, дабы избежать повторения подобных бедствий. Вскоре после этого он написал серию статей, в которых с редкостным авторитетом восставал против вырубки лесов. Он задавался вопросом, следовало ли – или, наоборот, не следовало – возобновлять велогонку под эгидой общественной благотворительности, и самолично подготовил эскиз новой полицейской формы. Евгеника [2]и хиромантия нашли в нем ревностного защитника, обо всем, вплоть до оккультных наук, он говорил со знанием дела. Многие псевдонаучные журналы публиковали его «вещи». Однако все его триумфы не выходили за рамки популярной грамматики и трактата по современной истории, употребляемых ныне как в официальных школах, так и в немалом числе независимых школ. Он постоянно носился в поисках научных и литературных новинок, всегда был полон энергии, и еще каких-нибудь пять лет назад о нем говорили как о страстном любителе полемики. Единственно, к чему он относился с полнейшим равнодушием, это преступление во всех разнообразных его проявлениях. Однако это обстоятельство нисколько не вредило его карьере, ибо он умел окружать себя знающими дело сотрудниками, и в конечном счете имя Воглера всегда произносилось с уважением, и к наградам в первую очередь всегда представляли именно его. Причем никто ни разу не заметил, что этот человек, о котором, можно сказать, ходили легенды, один похоронил не расследованных до конца дел больше, нежели шестеро его предшественников, вместе взятых.
– Согласитесь, это была странная идея, – заявил месье Воглер, – такая идея могла родиться только… как бы это получше выразиться?.. в воспаленных умах. Удача никогда не спешит, гласит мудрость наших отцов. Впрочем, оставим это! Я полагаю, было бы неплохо послушать сейчас мадемуазель Асунсьон. Хотя лично я предпочел бы произносить ее имя на французский лад – Асансьон. [3]Вы свободны, месье Сантер. То есть я хотел сказать, что вам не следует покидать нас надолго. Вы можете понадобиться мне.
– Хорошо, – сказал Сантер.
И он вышел, не добавив больше ни слова.
Велико было его разочарование. Первый день расследования не дал никаких результатов. Допросы консьержа и водителя такси, на котором Жернико приехал с вокзала, тоже ничего не прибавили. Следы крови – группа «0», пациент здоров, свидетельствовали результаты анализа, – вели из спальни к лифту и там исчезали. Кроме того, судебный следователь дал понять, что возобновление расследования, проводившегося па борту «Аквитании» после гибели Намота, не имело практически никакого смысла. Мало того, инспектор, которому поручено было проверить гостиницу «У двух церквей», откуда стреляли, вернулся ни с чем. Гостиница эта оказалась третьеразрядным заведением, где не имели обыкновения записывать в регистрационную книгу приезжих, если они проживали там менее двух-трех дней. Хотя в общем-то особого значения это не имело, так как неизвестный в любом случае непременно записался бы под вымышленным именем. Зато привлекало внимание другое обстоятельство: ни управляющий, ни швейцар, да и вообще никто из персонала гостиницы не заметил человека с рыжей бородой и в темных очках. Комнату, расположенную напротив квартиры Сантера, занимал высокий, широкоплечий мужчина с загорелым лицом, он заявил о своем намерении прожить там две недели, причем багаж его, видимо, остался на вокзале. Он даже отдал швейцару квитанцию, поручив ему вызволить этот багаж. Однако среди ночи неизвестный тайком покинул свою комнату, не оставив за собой никаких следов. Инспектор изучил квитанцию, которая оказалась давным-давно просроченной, и произвел обыск в спальне, тоже оказавшийся безрезультатным.
Выходя из гостиной, Сантер столкнулся с Асунсьон, лицо ее, несмотря на краску, показалось ему бледным, осунувшимся.
– Итак, мадемуазель, – начал месье Воглер, – стало быть, это вы, после того как месье Сантер ушел за доктором, оставались наедине с пострадавшим?
Асунсьон кивнула головой в знак согласия.
– Вы в состоянии рассказать нам о том, что произошло с момента ухода месье Сантера до его возвращения? Он уже поведал нам обо всем, однако нам хотелось бы услышать это из ваших собственных уст… Записывайте, Крупле.
Асунсьон села на стул, галантно подвинутый ей помощником прокурора.
– Не думаю, что смогу сообщить вам нечто важное… Месье Жернико умолял своего друга оставить его и бежать в гостиницу напротив, откуда стреляли…
– Вам не удалось разглядеть внешность убийцы?
– Нет. Тогда я предложила месье Сантеру уступить настоятельным просьбам друга, оставить нас и пойти за доктором. Затем я села в изголовье раненого. Глаза его были закрыты, он едва дышал, судорожно прижав руки к груди… Когда я склонилась над ним, он спросил чуть слышно, ушел ли его друг. Я сказала, что он ушел, и умоляла его позволить мне промыть рану и хоть как-то перевязать ее до прихода доктора. Он покачал головой и стал что-то быстро говорить совсем тихо. Я ничего не понимала и решила, что он бредит. Я хотела заставить его выпить немного воды, но не смогла разжать ему зубы…
Асунсьон умолкла на мгновение, пытаясь, видимо, собраться с мыслями, затем продолжала:
– Когда я ставила стакан на ночной столик, Марсель сумел повернуться в мою сторону и сделал мне знак наклониться к нему поближе. Я повиновалась. Он попросил меня принести ему выпить чего-нибудь покрепче. Я сказала, что это безумие – пить спиртное в его состоянии. Но он настаивал, затем, видя, что я никак не могу решиться выполнить его желание, попробовал даже встать ценой немыслимых усилий. Тут уж мне пришлось уступить. По крайней мере, внешне… Вечером месье Сантер делал коктейли, и я знала, что мой стакан и стакан друга, которого он ждал, месье Перлонжура, остались нетронутыми. Я вышла из спальни в комнату, где мы сейчас находимся, и взяла стакан с этого стола…
Кивком головы молодая женщина указала на стол, за которым расположились судебный следователь и судейский секретарь.
– Дать спиртное Марселю в его состоянии – это значило наверняка погубить его… Я вылила содержимое стакана, который держала в руке, в тот, который недавно выпил месье Сантер, и наполнила его водой из сифона, тоже стоявшего на этом столе. Может, мне удастся обмануть раненого? – думала я. Попробовать, во всяком случае, стоило. Повернувшись спиной к столу, я пересекла гостиную. Но на пороге спальни остановилась. Кровать была пуста, простыни в беспорядке волочились по полу. В общем, все было в том виде, в каком застали это месье Сантер и доктор.
Рассказчица тихонько вздохнула, прежде чем закончить:
– Madr?! Я обезумела от страха. Два раза я громко звала Марселя, потом бросилась к кровати, мне подумалось, что месье Жернико, возможно, захотел встать и упал с другой стороны… Тут-то мне и набросили на голову кисею. Кто? Этого я не знаю. Я пыталась сопротивляться, но кисея душила меня, а шею стягивала веревка или шнурок. Видеть я ничего не могла, потому что кисея была сложена втрое или даже вчетверо, и вскоре я потеряла сознание… Очнулась я на руках у месье Сантера.
Асунсьон взглянула на следователя, потом опустила голову и умолкла. Воцарилась долгое молчание, нарушаемое лишь поскрипыванием пера судейского секретаря. Затем месье Воглер повернулся к месье Вуссюру.
– Целый роман, можно сказать, фантастика… Что вы об этом думаете, господин помощник прокурора?
– Я полностью разделяю ваше мнение, дорогой друг, – ответствовал месье Вуссюр. – История довольно странная и запутанная. Этот пакт шестерых молодых людей и полная приключений жизнь, которую они вели в течение пяти лет, несчастный случай на «Аквитании» – если речь и в самом деле идет о несчастном случае, – рыжий мужчина, похищение пострадавшего, да, все это крайне запутано!
Он вздохнул.
Месье Воглер подал знак полицейскому, стоявшему возле двери, ведущей в спальню:
– Пригласите, пожалуйста, месье Сантера.
И когда тот снова появился в комнате, сказал:
– Я полагаю, месье Сантер, вам не терпится арестовать убийцу вашего друга, это в ваших интересах… Поэтому спрашиваю вас лишь для очистки совести: не опустили ли вы в своих показаниях какую-нибудь деталь, которая могла бы оказать существенную помощь правосудию?
Задумавшись на минуту, Сантер ответил:
– Мне кажется, я все сказал.
– А вы, мадемуазель? Месье Жернико был вашим женихом, не так ли?
Ответ удивил большинство присутствующих:
– Я в самом деле обязана отвечать на этот вопрос?
– Но… – начал месье Воглер.
– Нет, мадемуазель, – сказал месье Вуссюр, – ничто вас к этому не обязывает…
Наступило неловкое молчание. Асунсьон безмолвствовала.
– Подобно месье Сантеру, – опять заговорил месье Воглер, – вы не припоминаете, конечно, ничего такого, никакой, пускай даже самой незначительной, детали, которая?..
Молодая женщина покачала головой.
– Нет.
– Крупле, вы все записали?.. В таком случае, я думаю, нам нечего здесь больше делать. Как вы полагаете, господин помощник прокурора?
– Да, нечего, – с сожалением ответил месье Вуссюр, глядя на Асунсьон.
Месье Воглер встал. Надев с помощью своего секретаря – который тут же поспешил к помощнику прокурора – демисезонное пальто, он взял портфель, трость и шляпу. Затем обратился к Сантеру и Асунсьон:
– Прошу вас в ближайшее время не уезжать из города. Вы можете нам понадобиться в любой момент, чтобы прояснить какой-нибудь вопрос в этом темном деле, или для очной ставки…
– Очной ставки? – воскликнул Сантер. – Значит, вы надеетесь отыскать в скором времени виновного?
Месье Воглер снисходительно пожал плечами.
– Для начала неплохо было бы отыскать пострадавшего! – возразил он, торжественно шествуя к выходу в сопровождении месье Вуссюра и месье Крупле.
Однако минуту спустя он снова открыл дверь.
– Воробейчик, вы идете?
Тут из самого темного угла гостиной послышался приятный голос:
– С вашего позволения, месье Воглер, я предпочел бы задержаться здесь ненадолго.
ГЛАВА VIII
КОКТЕЙЛЬ В ОБЩЕСТВЕ МЕСЬЕ ВЕНСА
Тогда – и только тогда – Сантер и Асунсьон вспомнили о присутствии третьего лица, сопровождавшего судебного следователя, которому удалось, укрывшись в тени, остаться незамеченным в силу своей скромности и в какой-то мере христианского смирения. Ни Сантер, ни Асунсьон ни разу не взглянули на этого человека, сидевшего в дальнем углу комнаты, лица которого почти не было видно, казалось, все его помыслы сосредоточены только на одном: он то и дело разглаживал складку брюк и поправлял галстук, украшенный восхитительной розовой жемчужиной. Вполне естественно, подумал Сантер, что остальные о нем забыли, удивительно, что каким-то чудом они уже на лестничной площадке заметили его отсутствие.
Итак, незнакомец, изъявив желание остаться, встал с низенького стула, на котором сидел в своем углу, и вышел на свет. И тут уж Сантер и молодая женщина по достоинству смогли оцепить элегантность его костюма, а главное, неподражаемый красновато-коричневый тон его поблескивающих ботинок, ясно было, что владелец проявляет о них совершенно особую заботу. Что касается возраста, то ему было явно за тридцать; роста он был высокого, наметившаяся лысина увеличивала его и без того большой лоб; о волосах незнакомец проявлял по меньшей мере такую же заботу, как о ботинках.
– Прошу великодушно простить меня за то, что вынудил вас еще какое-то время терпеть мое присутствие, – молвил он все тем же приятным голосом, каким разговаривал с судебным следователем. – А главное, прошу великодушно простить меня за то, что не спросил предварительно, не обременит ли вас мое присутствие. Только что вам назвали мое имя, но, возможно, вы его успели забыть? Просто диву даешься, с какой легкостью забывают обычно мое имя! Должно быть, из-за его иностранного звучания. Позвольте представиться: Венцеслас Воробейчик, или более скромно: Венс.
Сантер смерил этого человека взглядом с головы до ног и тут же почувствовал к нему неприязнь.
– И кто вы?.. – спросил он.
– Начинающий детектив, – ответствовал тот без тени улыбки.
Сантер тотчас понял, что следует незамедлительно делать выбор: человек этот может стать другом, а может стать и недругом. Он казался вкрадчивым, словно кошка, которая, продолжая тихо мурлыкать, способна была и когти выпустить. Однако Сантер, хоть и понимал, что такое поведение идет вразрез с его собственными интересами, никак не мог решиться на капитуляцию и проявить любезность по отношению к «врагу».
– Я полагаю, вы официально уполномочены вести расследование в связи со смертью моего друга Жернико?
– Скажем лучше «в связи с его исчезновением», так будет точнее.
С той минуты, как Воробейчик выплыл из тьмы на свет, Асунсьон не отрывала от него глаз. В противоположность Сантеру она чувствовала симпатию к этому человеку, такова была особенность месье Венса: отталкивать мужчин и привлекать женщин. Он внушал им доверие и без всяких усилий вызывал на откровенность. Они испытывали расположение к нему.
– Думаю, нам будет легче найти общий язык с вами, чем с обладающим воистину энциклопедическими познаниями месье Воглером… – сказала Асунсьон с обворожительной улыбкой. – Я предчувствую в вас друга, или я ошибаюсь?
То был самый настоящий ультиматум, цель которого сводилась к тому, чтобы вынудить собеседника открыться и обнаружить свои намерения. Однако месье Венс уклонился от прямого ответа, причем с такою же точно улыбкой, как у Асунсьон, в ответных его словах тоже прозвучал ультиматум, сформулированный по всем правилам:
– Я остался здесь после ухода судебного следователя с единственным желанием, мадам, поближе познакомиться с вами и попробовать заслужить, если возможно, ваше уважение… Увы! Это зависит не только от меня!
При этом он пристально смотрел на Сантера. Асунсьон тоже обратила к нему свой взор, и перед этой немой мольбой он не смог устоять.
– Прошу, в свою очередь, прощения за то, что погорячился. Смерть моего друга – вернее, двух моих друзей – причинила мне глубокое горе, а сегодняшние допросы вконец расстроили меня. Мне казалось, что с этим покончено, а тут как рак появились вы…
Он протянул руку инспектору.
– Позвольте пожать вашу руку, месье Воробейчик!
– О! Можете называть меня мосье Венс, – с улыбкой сказал полицейский. – Воробейчик – это, пожалуй, уж слишком!
Асунсьон присоединилась к их рукопожатию. Она угадывала в Воробейчике силу и испугалась, как бы Сантер не оттолкнул его, лишив их неоценимой поддержки.
– Стало быть, – задумчиво молвил детектив, – вы устали от допросов? Признаюсь, я тоже, и если бы я не опасался…
Он умолк в нерешительности.
– Говорите же! – настаивал Сантер.
– Если бы я не опасался пробудить воспоминания, тем более тягостные, что они связаны с недавними событиями, я бы не стал скрывать от вас желания отведать один из ваших коктейлей…
Асунсьон сочла своим долгом вмешаться:
– Мне тоже случалось готовить мудреные смеси. Не рискнете ли попробовать одну такую – моего… изобретения?
– С превеликим удовольствием, – заверил ее месье Венс, снова улыбнувшись.
Впрочем, судя по выражению его лица и всему поведению, говорил он вполне искренне.
«Странный тип, – подумал Сантер. – Что ему здесь нужно?»
А «странный тип» достал тем временем из кармана серебряный портсигар со своими тесно переплетенными инициалами «В. В.», открыл его и протянул сначала Асунсьон, затем Сантеру.
– Между нами говоря, что вы думаете об этом рыжем человеке?
– Но… – начал Сантер.
– Вы, конечно, как и я, считаете, что это миф, чистейшей воды обман?
– Видите ли…
– Ну что ж, вы, думается, недалеки от истины… Так оно и есть! Обман грубый, но рассчитанный на определенный эффект.
Сантер с изумлением воззрился на него.
– Вот он, ваш рыжий человек!
С этими словами месье Венс вытащил из кармана пиджака очки с томными стеклами.
– Или, по крайней мере, хоть часть его.
– Где вы их нашли?
– В номере гостиницы «У двух церквей». Сантер удивился еще больше.
– Полицейский ведь уже обыскивал эту комнату и ничего не нашел!
– Н-да, но я побывал там до него! Предпочитаю все видеть своими глазами. Доверяй, но проверяй! Заметьте, что такой находки вполне достаточно, чтобы начисто уничтожить этот персонаж.
– Почему же?
– Можно ли вообразить себе убийцу, разгуливающего с рыжей бородой да еще в темных очках?.. Его опознают на первом же углу. Стало быть, и борода и очки служат для отвода глаз. И вот вам доказательство. Человек, который по необходимости носит очки, чтобы лучше видеть, не станет забывать их в гостинице, в особенности при известных вам обстоятельствах. Я близорук, хотя и не настолько, чтобы постоянно носить очки. Тем не менее они всегда при мне…
Месье Венс извлек из внешнего кармана своего жилета очки в роговой оправе.
– …Я ни за что не расстанусь с ними. Какой же из этого следует вывод? Человек, которого мы ищем, не нуждается в очках и, вполне возможно, не носит бороды. Честному человеку борода не помеха, но если в одно прекрасное утро он решит заняться преступной деятельностью, первое, что он сделает, – побреется, особенно если борода у него рыжая.
– К чему тогда весь этот маскарад? – спросил Сантер. – Чтобы скорее угодить в руки полиции?
– Видимо, он хочет привлечь к себе внимание! – заметил месье Венс.
И, повернувшись к Сантеру спиной, направился в спальню.
– Вы находились здесь, мадам, когда на вас напали? Поставив сосуд для сбивания коктейлей, Асунсьон присоединилась к месье Венсу.
– Да, здесь.
– Дверь, которая ведет на лестницу, была открыта?
– Мне кажется, полуоткрыта. Я в точности не помню…
– Стало быть, тот, кто напал на вас, мог прятаться только в этом месте?
Инспектор показал на угол, который образовывали застекленная створка двери, ведущей из спальни в гостиную, и дверь, выходившая на лестничную площадку.
– Возможно…
– Иначе и быть не может! – заявил месье Венс. Он в задумчивости воззрился на кровать.
– Я полагаю, для этой старинной вещи требуется парчовое покрывало, шитое шелком, или что-то в этом роде? – спросил он, наконец повернувшись к Сантеру.
Тот пришел в замешательство. Он посмотрел на Асунсьон, затем на кровать и только потом решился ответить:
– Разумеется… Но… Я не знаю, куда оно делось, это покрывало…
– Вы хотите сказать, что не знаете, куда его дели? На нем должны были остаться пятна крови. Думаю, что судебный следователь…
– Судебный следователь ничего не говорил мне об этом. А у меня это совершенно выпало из головы. И если бы вы не напомнили…
– Вероятно, человек, который унес тело вашего друга, взял покрывало, чтобы завернуть ого…
Пока Асунсьон готовила коктейли, месье Венс решил поговорить с Сантером.
– Когда вы вернулись с доктором, вы, конечно, воспользовались лифтом, чтобы быстрее добраться?
– Мы хотели им воспользоваться. Но он не работал, и нам пришлось подниматься по лестнице.
– Лифт не работал весь день или вы обнаружили это лишь в тот момент, когда вернулись?
– Я заметил это только, когда вернулся. Но не исключено, что лифт не работал весь день. Вы можете спросить у консьержа, он, верно, знает.
– И то правда, – согласился месье Венс. Взяв коктейль, он подошел к окну.
– Этот человек с бородой оказался ловким стрелком… Действовал он ловко, но рискованно. Не могли бы вы дать мне образчик вашего почерка, месье Сантер, вашего и ваших друзей? А у вас, мадам, не найдется нескольких написанных вами слов?
Не задавая лишних вопросов, Асунсьон протянула ему визитную карточку, на которой она нацарапала слова благодарности, да так и не отправила, но Сантер не выдержал и, роясь в ящиках маленького секретера, спросил все-таки:
– Вы коллекционируете автографы, месье Венс?
– Да, у меня уже набралось их с полдюжины, и все причем от знаменитых преступников, – не остался в долгу инспектор. – А это вещи месье Намота и месье Жернико?
– Только Намота. Вещи Жернико велел унести месье Воглер. Как будто бы «для изучения».
– Если вы не возражаете, завтра мне хотелось бы составить вместе с вами опись багажа месье Намота.
– Пожалуйста. Только скажите, в какое время. На день или на два я покидаю эту квартиру. Собираюсь поселиться в гостинице «Титаник».
– Вот как! – рассеянно произнес Воробейчик, думая уже о чем-то другом.
И в самом деле, немного помолчав, он спросил:
– Полагаю, связаться с вашими друзьями Тиньолем и Гриббом нет никакой возможности?
– Разумеется. Я ничего о них не знаю вот уже… Да, уже целых пять лет! Понятия не имею, где они сейчас находятся и когда вернутся.
Месье Венс бросил сигарету.
– И в этом вся загвоздка! Они не смогут постоять за себя…
Не собираясь, видимо, давать каких-либо разъяснений на этот счет, он кивнул на прощанье своим собеседникам и вышел, закрыв за собой дверь.
– Madr?! – воскликнула Асунсьон. – Он не притронулся к коктейлю.
Это показалось ей дурным предзнаменованием.
Итак, незнакомец, изъявив желание остаться, встал с низенького стула, на котором сидел в своем углу, и вышел на свет. И тут уж Сантер и молодая женщина по достоинству смогли оцепить элегантность его костюма, а главное, неподражаемый красновато-коричневый тон его поблескивающих ботинок, ясно было, что владелец проявляет о них совершенно особую заботу. Что касается возраста, то ему было явно за тридцать; роста он был высокого, наметившаяся лысина увеличивала его и без того большой лоб; о волосах незнакомец проявлял по меньшей мере такую же заботу, как о ботинках.
– Прошу великодушно простить меня за то, что вынудил вас еще какое-то время терпеть мое присутствие, – молвил он все тем же приятным голосом, каким разговаривал с судебным следователем. – А главное, прошу великодушно простить меня за то, что не спросил предварительно, не обременит ли вас мое присутствие. Только что вам назвали мое имя, но, возможно, вы его успели забыть? Просто диву даешься, с какой легкостью забывают обычно мое имя! Должно быть, из-за его иностранного звучания. Позвольте представиться: Венцеслас Воробейчик, или более скромно: Венс.
Сантер смерил этого человека взглядом с головы до ног и тут же почувствовал к нему неприязнь.
– И кто вы?.. – спросил он.
– Начинающий детектив, – ответствовал тот без тени улыбки.
Сантер тотчас понял, что следует незамедлительно делать выбор: человек этот может стать другом, а может стать и недругом. Он казался вкрадчивым, словно кошка, которая, продолжая тихо мурлыкать, способна была и когти выпустить. Однако Сантер, хоть и понимал, что такое поведение идет вразрез с его собственными интересами, никак не мог решиться на капитуляцию и проявить любезность по отношению к «врагу».
– Я полагаю, вы официально уполномочены вести расследование в связи со смертью моего друга Жернико?
– Скажем лучше «в связи с его исчезновением», так будет точнее.
С той минуты, как Воробейчик выплыл из тьмы на свет, Асунсьон не отрывала от него глаз. В противоположность Сантеру она чувствовала симпатию к этому человеку, такова была особенность месье Венса: отталкивать мужчин и привлекать женщин. Он внушал им доверие и без всяких усилий вызывал на откровенность. Они испытывали расположение к нему.
– Думаю, нам будет легче найти общий язык с вами, чем с обладающим воистину энциклопедическими познаниями месье Воглером… – сказала Асунсьон с обворожительной улыбкой. – Я предчувствую в вас друга, или я ошибаюсь?
То был самый настоящий ультиматум, цель которого сводилась к тому, чтобы вынудить собеседника открыться и обнаружить свои намерения. Однако месье Венс уклонился от прямого ответа, причем с такою же точно улыбкой, как у Асунсьон, в ответных его словах тоже прозвучал ультиматум, сформулированный по всем правилам:
– Я остался здесь после ухода судебного следователя с единственным желанием, мадам, поближе познакомиться с вами и попробовать заслужить, если возможно, ваше уважение… Увы! Это зависит не только от меня!
При этом он пристально смотрел на Сантера. Асунсьон тоже обратила к нему свой взор, и перед этой немой мольбой он не смог устоять.
– Прошу, в свою очередь, прощения за то, что погорячился. Смерть моего друга – вернее, двух моих друзей – причинила мне глубокое горе, а сегодняшние допросы вконец расстроили меня. Мне казалось, что с этим покончено, а тут как рак появились вы…
Он протянул руку инспектору.
– Позвольте пожать вашу руку, месье Воробейчик!
– О! Можете называть меня мосье Венс, – с улыбкой сказал полицейский. – Воробейчик – это, пожалуй, уж слишком!
Асунсьон присоединилась к их рукопожатию. Она угадывала в Воробейчике силу и испугалась, как бы Сантер не оттолкнул его, лишив их неоценимой поддержки.
– Стало быть, – задумчиво молвил детектив, – вы устали от допросов? Признаюсь, я тоже, и если бы я не опасался…
Он умолк в нерешительности.
– Говорите же! – настаивал Сантер.
– Если бы я не опасался пробудить воспоминания, тем более тягостные, что они связаны с недавними событиями, я бы не стал скрывать от вас желания отведать один из ваших коктейлей…
Асунсьон сочла своим долгом вмешаться:
– Мне тоже случалось готовить мудреные смеси. Не рискнете ли попробовать одну такую – моего… изобретения?
– С превеликим удовольствием, – заверил ее месье Венс, снова улыбнувшись.
Впрочем, судя по выражению его лица и всему поведению, говорил он вполне искренне.
«Странный тип, – подумал Сантер. – Что ему здесь нужно?»
А «странный тип» достал тем временем из кармана серебряный портсигар со своими тесно переплетенными инициалами «В. В.», открыл его и протянул сначала Асунсьон, затем Сантеру.
– Между нами говоря, что вы думаете об этом рыжем человеке?
– Но… – начал Сантер.
– Вы, конечно, как и я, считаете, что это миф, чистейшей воды обман?
– Видите ли…
– Ну что ж, вы, думается, недалеки от истины… Так оно и есть! Обман грубый, но рассчитанный на определенный эффект.
Сантер с изумлением воззрился на него.
– Вот он, ваш рыжий человек!
С этими словами месье Венс вытащил из кармана пиджака очки с томными стеклами.
– Или, по крайней мере, хоть часть его.
– Где вы их нашли?
– В номере гостиницы «У двух церквей». Сантер удивился еще больше.
– Полицейский ведь уже обыскивал эту комнату и ничего не нашел!
– Н-да, но я побывал там до него! Предпочитаю все видеть своими глазами. Доверяй, но проверяй! Заметьте, что такой находки вполне достаточно, чтобы начисто уничтожить этот персонаж.
– Почему же?
– Можно ли вообразить себе убийцу, разгуливающего с рыжей бородой да еще в темных очках?.. Его опознают на первом же углу. Стало быть, и борода и очки служат для отвода глаз. И вот вам доказательство. Человек, который по необходимости носит очки, чтобы лучше видеть, не станет забывать их в гостинице, в особенности при известных вам обстоятельствах. Я близорук, хотя и не настолько, чтобы постоянно носить очки. Тем не менее они всегда при мне…
Месье Венс извлек из внешнего кармана своего жилета очки в роговой оправе.
– …Я ни за что не расстанусь с ними. Какой же из этого следует вывод? Человек, которого мы ищем, не нуждается в очках и, вполне возможно, не носит бороды. Честному человеку борода не помеха, но если в одно прекрасное утро он решит заняться преступной деятельностью, первое, что он сделает, – побреется, особенно если борода у него рыжая.
– К чему тогда весь этот маскарад? – спросил Сантер. – Чтобы скорее угодить в руки полиции?
– Видимо, он хочет привлечь к себе внимание! – заметил месье Венс.
И, повернувшись к Сантеру спиной, направился в спальню.
– Вы находились здесь, мадам, когда на вас напали? Поставив сосуд для сбивания коктейлей, Асунсьон присоединилась к месье Венсу.
– Да, здесь.
– Дверь, которая ведет на лестницу, была открыта?
– Мне кажется, полуоткрыта. Я в точности не помню…
– Стало быть, тот, кто напал на вас, мог прятаться только в этом месте?
Инспектор показал на угол, который образовывали застекленная створка двери, ведущей из спальни в гостиную, и дверь, выходившая на лестничную площадку.
– Возможно…
– Иначе и быть не может! – заявил месье Венс. Он в задумчивости воззрился на кровать.
– Я полагаю, для этой старинной вещи требуется парчовое покрывало, шитое шелком, или что-то в этом роде? – спросил он, наконец повернувшись к Сантеру.
Тот пришел в замешательство. Он посмотрел на Асунсьон, затем на кровать и только потом решился ответить:
– Разумеется… Но… Я не знаю, куда оно делось, это покрывало…
– Вы хотите сказать, что не знаете, куда его дели? На нем должны были остаться пятна крови. Думаю, что судебный следователь…
– Судебный следователь ничего не говорил мне об этом. А у меня это совершенно выпало из головы. И если бы вы не напомнили…
– Вероятно, человек, который унес тело вашего друга, взял покрывало, чтобы завернуть ого…
Пока Асунсьон готовила коктейли, месье Венс решил поговорить с Сантером.
– Когда вы вернулись с доктором, вы, конечно, воспользовались лифтом, чтобы быстрее добраться?
– Мы хотели им воспользоваться. Но он не работал, и нам пришлось подниматься по лестнице.
– Лифт не работал весь день или вы обнаружили это лишь в тот момент, когда вернулись?
– Я заметил это только, когда вернулся. Но не исключено, что лифт не работал весь день. Вы можете спросить у консьержа, он, верно, знает.
– И то правда, – согласился месье Венс. Взяв коктейль, он подошел к окну.
– Этот человек с бородой оказался ловким стрелком… Действовал он ловко, но рискованно. Не могли бы вы дать мне образчик вашего почерка, месье Сантер, вашего и ваших друзей? А у вас, мадам, не найдется нескольких написанных вами слов?
Не задавая лишних вопросов, Асунсьон протянула ему визитную карточку, на которой она нацарапала слова благодарности, да так и не отправила, но Сантер не выдержал и, роясь в ящиках маленького секретера, спросил все-таки:
– Вы коллекционируете автографы, месье Венс?
– Да, у меня уже набралось их с полдюжины, и все причем от знаменитых преступников, – не остался в долгу инспектор. – А это вещи месье Намота и месье Жернико?
– Только Намота. Вещи Жернико велел унести месье Воглер. Как будто бы «для изучения».
– Если вы не возражаете, завтра мне хотелось бы составить вместе с вами опись багажа месье Намота.
– Пожалуйста. Только скажите, в какое время. На день или на два я покидаю эту квартиру. Собираюсь поселиться в гостинице «Титаник».
– Вот как! – рассеянно произнес Воробейчик, думая уже о чем-то другом.
И в самом деле, немного помолчав, он спросил:
– Полагаю, связаться с вашими друзьями Тиньолем и Гриббом нет никакой возможности?
– Разумеется. Я ничего о них не знаю вот уже… Да, уже целых пять лет! Понятия не имею, где они сейчас находятся и когда вернутся.
Месье Венс бросил сигарету.
– И в этом вся загвоздка! Они не смогут постоять за себя…
Не собираясь, видимо, давать каких-либо разъяснений на этот счет, он кивнул на прощанье своим собеседникам и вышел, закрыв за собой дверь.
– Madr?! – воскликнула Асунсьон. – Он не притронулся к коктейлю.
Это показалось ей дурным предзнаменованием.
ГЛАВА IX
ОДНА ЖЕНЩИНА, ДВОЕ МУЖЧИН
Озерная гладь раскинулась у их ног. Они сидели на террасе за маленьким столиком, накрытым скатертью в голубую и белую клетку. Посредине в узкой хрустальной вазе доживала свои последние часы пронзительно красная гвоздика. Метрдотель, желая дать им насладиться последними прелестями уходящего лета, удалился, устранив предварительно помехи в радиоприемнике, служившем связующей нитью между этой террасой и внешним миром. На парке лежала печать особого великолепия, лебеди один за другим скользили по озеру к своему убежищу, оставляя за собой длинные борозды, отливающие изумрудом и слоновой костью.
– Сегодня первый воскресный день сентября, – молвил Сантер.
И, взяв двумя пальцами вазу с гвоздикой, осторожно поставил ее па соседний стол, чтобы без малейших помех любоваться Асунсьон.
На молодой женщине было темно-фиолетовое платье с мягкими линиями, которое украшало пышное кружевное жабо. На груди с левой стороны сверкала бриллиантовая булавка. На безымянном пальце красовался миндалевидный оникс в тонкой платиновой оправе. И такой гармонией дышали тяжелая масса ее черных волос, видневшихся из-под огромной белой шляпы, ее чуть ли не по-монашески строгое платье, золотистого цвета лицо, тонкое кружевное жабо и драгоценности, что, глядя на нее, а вовсе не на озеро, над которым поднимался легкий туман, и не на парк в его изысканном наряде пастельных тонов, Сантер сказал:
– Сегодня первый воскресный день сентября…
Что за странное существо эта женщина, думал он, эта уроженка Сеговии с бесстрастным, немного усталым голосом, вера которой ничуть не уступала по силе суеверию, два года дожидалась она человека, проведя с ним всего каких-нибудь два часа, а после его трагического исчезновения не пролила ни единой слезинки! Какие мысли скрывал этот прекрасный, чуть низковатый и гладкий, словно стальной щит, лоб, придававший ее лицу выражение решимости и силы? На какой шаг могла толкнуть эту женщину отвага, таившаяся в строгой линии ее бровей и уголках губ? До чего могла довести ее любовь – или ненависть?
– Сегодня первый воскресный день сентября, – молвил Сантер.
И, взяв двумя пальцами вазу с гвоздикой, осторожно поставил ее па соседний стол, чтобы без малейших помех любоваться Асунсьон.
На молодой женщине было темно-фиолетовое платье с мягкими линиями, которое украшало пышное кружевное жабо. На груди с левой стороны сверкала бриллиантовая булавка. На безымянном пальце красовался миндалевидный оникс в тонкой платиновой оправе. И такой гармонией дышали тяжелая масса ее черных волос, видневшихся из-под огромной белой шляпы, ее чуть ли не по-монашески строгое платье, золотистого цвета лицо, тонкое кружевное жабо и драгоценности, что, глядя на нее, а вовсе не на озеро, над которым поднимался легкий туман, и не на парк в его изысканном наряде пастельных тонов, Сантер сказал:
– Сегодня первый воскресный день сентября…
Что за странное существо эта женщина, думал он, эта уроженка Сеговии с бесстрастным, немного усталым голосом, вера которой ничуть не уступала по силе суеверию, два года дожидалась она человека, проведя с ним всего каких-нибудь два часа, а после его трагического исчезновения не пролила ни единой слезинки! Какие мысли скрывал этот прекрасный, чуть низковатый и гладкий, словно стальной щит, лоб, придававший ее лицу выражение решимости и силы? На какой шаг могла толкнуть эту женщину отвага, таившаяся в строгой линии ее бровей и уголках губ? До чего могла довести ее любовь – или ненависть?