Стекольников Лев. Предупреждает 'Меркурий-1'

   - Тим! Нашел Донцова!
   - Живой?
   - Живой или мертвый, не знаю. Ищу Петерсена.
   Опять несколько минут молчания.
   - Срочно тащи сюда Донцова! - приказал Тимонен. - Что ты там копаешься?
   - Тащу! Приготовься!..
   Когда Тимонен осторожно снял со спасенного скафандр, он увидел перед собой юношу лет шестнадцати с исхудалым иссиня-белым лицом.
   - Сердце бьется, - сказал Тимонен.
   - Поступим согласно указаниям доктора Орлянкина, - ответил итальянец и, набрав в шприц сильнейшего укрепляющего средства, быстро и уверенно сделал укол.
   Алеша открыл глаза.
   - Где Петерсен? Ты нас слышишь? Где Петерсен? - спросил Трояни.
   - Штурман... за дверцей, - шепнул Алеша.
   - За какой дверцей?
   - Автоматика... радиация... - с трудом произнес мальчик.
   Тимонен взглянул на часы. До вспышки осталось пятьдесят часов. Каждая впустую потраченная минута могла их погубить. Он взглянул на итальянца - и Трояни все понял. Понял и со вздохом вновь надел на голову шлем...
   Через полчаса он вернулся:
   - Мертв, - коротко бросил он Тимонену.
   Потом потряс почти пустые баллоны скафандра Донцова.
   - Тут мы успели вовремя.
   До вспышки оставалось сорок девять часов пятнадцать минут.
   13. УСПЕЮТ ИЛИ НЕ УСПЕЮТ?
   Тимонен сел к пульту управления, откинулся в амортизационном кресле. Рядом, в другом кресле, лежал Донцов.
   - Он все еще не вполне очнулся, - заметил Трояни.
   - Это даже хорошо. Будет жестокая перегрузка. Ложись и ты.
   - Перегрузка по мне лучше невесомости, - ответил итальянец, болтаясь в воздухе.
   - Это ты говоришь потому, что не испытывал настоящей перегрузки... Держись!
   Из правой носовой дюзы вырвались зеленые язычки пламени. "Гермес" медленно повернулся - курс на Меркурий!
   - Начинаю ускорение!
   Корабль ринулся вперед. Джакомо прижало к полу. Пружины кресла пилота со скрипом сжались до предела. Алеша застонал.
   - Скоро ли? - хрипло, с трудом выговорил Трояни. - Скоро ли? Дьяболо!..
   Глаза пилота налились кровью, но он не отрывал их от показателя скорости, расхода горючего и циферблата часов. Алеша опять застонал...
   И вдруг снова стало легко. Трояни "подлетел" к пульту:
   - Ну как, успеем?
   Тимонен ничего не ответил, только посмотрел на него, и Трояни понял, что опасность не миновала...
   А в эту минуту в кают-компании "Меркурия-1" было шумно.
   - Спасли! Спасли! - повторял Гюнтер.
   - Гип-гип-гип-ура! - ревел Джексон.
   - Ура! Знай наших! - вторил ему Орлянкин.
   - Спасли?.. Рано еще радоваться, - ворчал Лекок.
   - Жан, - заговорил Гюнтер, - надо сообщить хорошую новость Земле, а может, еще раньше - Марсу. Ведь на Марсе работают родители Донцова. Они считают его погибшим. Наверно, убиты горем.
   - А ты хочешь убить их еще раз?
   - От радости не умирают.
   - Пойми, когда этот мальчик будет вот здесь, среди нас, в безопасности, я первый вызову Марс. Но сейчас... неужели вам надо объяснять. Спасли Донцова для того... чтобы он умер от лучевой болезни.
   Все примолкли.
   - От лучевой болезни можно излечить, - заметил Орлянкин.
   - Но не от такого поражения!
   Гюнтер посмотрел на часы:
   - Я верю, что они успеют.
   - К чему самообман! - выкрикнул Лекок. - У них мало горючего. Им надо сохранить его для торможения. Они... они... погибли! - с вызовом заключил он и вышел.
   ...Орлянкин пошел дежурить в комнату связи, а Гюнтер и Джексон, надев скафандры, вышли наружу. Надо было готовиться к вспышке.
   Странный вид приобрела станция "Меркурий-1". Она ощетинилась множеством астрономических труб и антенн. Ажурные чаши радиотелескопов чуть покачивались, будто фантастические огромные цветы.
   - Знаешь, Ганс, что мне напомнила сегодня наша станция? - спросил Джексон. - В старых фильмах о последней войне я видел рубеж обороны. Верно, похоже?
   - Да, если заменить телескопы пушками, а радиотелескопы звукоуловителями и прожекторами, - ответил Гюнтер. - А вообще ты прав. Это наш рубеж обороны и атаки - все вместе.
   14. ВСПЫШКА
   На следующий день в комнате связи дежурил Джексон. Орлянкину поручили встречать "Гермес", а Лекок с Гюнтером работали в обсерватории.
   ...Тимонен повел корабль в облет планеты, гася скорость короткими взрывами из носовых дюз. Он забыл и думать о вспышке на Солнце. Одно занимало его в эти минуты: хватит ли горючего для посадки? Он косил глаза на красную стрелку, медленно, но неумолимо ползущую к нулю.
   Корабль терял скорость. Тимонен приказал Трояни надеть скафандр на Алешу. Потом, помогая друг другу, оделись и они.
   Еще минута, еще... пора!
   Из передних боковых дюз полетели зеленые язычки пламени. Корабль начал поднимать носовую часть к медленно принимать вертикальное положение.
   Гигантская сигара начала стоймя падать на-Ярко освещенный круг космодрома. Из нижнего широкого сопла вылетел толстый столб зеленого огня и ударил в скалистую почву. Три опоры, напоминающие когтистые лапы орла, отошли от корпуса "Гермеса", готовясь принять на себя его тяжесть.
   Ниже, ниже... вот уже совсем немного осталось, метров пятнадцать, десять...
   В этот миг красная стрелка указала на нуль - горючее кончилось. И, тяжело рухнув огромной тяжестью на согнувшиеся опоры, корабль вздрогнул и замер...
   Орлянкин, забыв об осторожности, побежал к месту посадки, хотя каменистый грунт еще дымился вокруг "Гермеса". Планетолет был недвижим и тих. Казалось, он отдыхал после трудного пути.
   Но вот беззвучно открылся нижний люк - и легкая, но прочная лестница поползла вниз. Две фигуры в скафандрах высунулись, помахали руками, и Орлянкин услышал в своем шлеме голос Трояни:
   - Кто нас встречает - не разберу. Ночью все кошки серы, все люди в скафандрах одинаковы.
   - Это я! - Орлянкин подтащил к кораблю тележку с носилками.
   - А, доктор Орлянкин и "Скорая помощь"! - захохотал итальянец.
   Осторожно поддерживая Алешу, почти неся его на руках, спустился Тимонен...
   Когда они уже входили в первый тамбур станции, Тимонен спросил:
   - А вспышка? Была?
   - Ждем, - ответил Орлянкин. И в этот миг черно-лиловое небо прорезали радужные иглы, заплясали, заструились розовые ленты. Это в скудную атмосферу Меркурия ворвались солнечные излучения колоссальной мощности.
   - Успели-таки! - и Орлянкин накрепко завинтил толстенную дверь второго тамбура.
   15. ЗАКЛЮЧЕНИЕ
   Лекок слышал за дверью веселый разговор товарищей, иногда доносился слабый голос Алеши.
   После возвращения "Гермеса" прошло несколько дней. Все вошло в свою колею, но отношения Лекока с "меркурианами" оставались натянутыми.
   А как ему хотелось, чтобы все было по-прежнему! Сегодня станция празднует спасение Донцова, и сегодня же будет сообщено на Марс это счастливое известие. До чего же хочется принять участие в общей радости, пошутить с Трояни, потребовать из его "владений" бутылку шампанского...
   Нет, что-то мешает ему выйти вот сейчас к друзьям с улыбкой и с ясной душой. Как же назвать это "что-то"?
   Уязвленное самолюбие?.. Нет, самолюбие не так уж сильно пострадало. Так что же другое?
   Престиж ученого?.. Тоже нет. Авторитет его, как ученого, не затронут.
   И неожиданная мысль заставила его покраснеть и закрыть лицо ладонями: а не проявил ли он трусость?
   Формально он прав. Начальник не имеет права посылать подчиненных почти на верную гибель, тем более, что Земля запретила все космические полеты на неопределенный срок, но... не скрывается ли за этим боязнь ответственности?
   Он, Жан Лекок, упорный, сильный, смелый человек оказался слабее мягкосердечного, стеснительного Гюнтера. Да и не только его. Слабее грубовато-мужественного Джексона, восторженного Орлянкина, весельчака Трояни, медлительного, молчаливого Тимонена. Все они готовы были взять ответственность на свои плечи, рискнуть не только своей жизнью, но и жизнями друзей.
   Так казнил себя Жан Лекок.
   ...Как только Алеша пришел в себя, Орлянкин заверил товарищей, что мальчик без вреда для здоровья может рассказать о гибели "Зари".
   - Как ты думаешь, почему просьба о помощи шла к нам двадцать дней? спросил Гюнтер. - Ты видел, как радировал Петерсен?
   Алеша задумался:
   - Видел. Это было в день катастрофы. Каждую радиограмму он передавал дважды. Когда я остался один... мне порой казалось, что штурман продолжает говорить в микрофон. Это я бредил, конечно.
   - Ты, Алеша, конечно, подружился со штурманом? - продолжал спрашивать Гюнтер. - Как же это случилось, что он на долгий срок оставил тебя одного? Он там и погиб, бедный старый космонавт.
   - Он мне сказал, что будет перезаряжать автоматы.
   - Это вздор, - пробурчал Джексон, - он не мог своими силами перезарядить автоматы. Это... отговорка. А главная причина... черт меня возьми, если я знаю настоящую причину!
   - Товарищи! - вступил в беседу Трояни. - Пора, как говорят, поставить точки над "и". Знаешь ли, Алеша, почему тебя оставил Петерсен?
   - Он не совсем оставил меня. Он даже говорил со мной. Давал советы.
   Трояни покачал головой.
   - Штурман умер в тот самый день, когда попрощался с тобой. Он знал, что умирает, и, наверно, решил избавить тебя от тяжелого зрелища.
   - Но я же говорил с ним! - закричал Алеша. - Я слышал его!
   - Это говорило автоматическое устройство. Петерсен записал свои советы на магнитофон. Вот они, ленты. Я нашел их в кабинке автоматики. И просьбу о помощи слал к нам уже не штурман, а тоже автомат.
   Алеша вспомнил свою обиду, свою досаду, когда штурман заперся в кабинке, и, покраснев, опустил голову.
   Молчавший во время этой беседы Орлянкин дождался, когда Алеша вышел, и знаком подозвал друзей:
   - Я не хотел говорить при Алеше. Мне пришло в голову - а что если Петерсен не просто умер, а... покончил с собой?
   - Не может быть! - возразил Гюнтер. - Это был человек-борец, один из самых смелых космонавтов нашего времени. На него это не похоже!
   - Понимаете ли... если бы они остались вдвоем, они бы умерли с голоду. Продуктов было очень мало. Своею смертью Петерсен спас мальчика. Он был способен на такое, добрый старый Руал!