Страница:
Можно было бы ожидать, что очень скоро из этого небольшого зародыша человечества возникнет новое цивилизованное сообщество. С такими удивительными существами, какими были Вторые Люди, непременно нескольких поколений, или в крайнем случае нескольких тысячелетий, должно было бы хватить на то, чтобы возродить погибшую Землю.
Но нет. В очередной раз, в некотором смысле, именно само совершенство человека как вида препятствовало его возрождению и отбросило общее развитие Земли в такой упадок, который длился куда дольше, чем весь предыдущий путь млекопитающих. Вновь и вновь, почти тридцать миллионов лет, люди рождались и умирали, нисколько не развиваясь, и на всем этом отрезке времени человек оставался неизменным как в телесном, так и в духовном смысле, словно утконос. Представители ранних человеческих племен должно быть посчитали бы труднообъяснимым такое затянувшееся бессилие расы, куда более развитой, чем они сами. Потому что здесь, несомненно, были обе необходимые составляющие прогрессирующей культуры, то есть богатство мировых ресурсов и незаурядная способность расы. Однако никакого развития не происходило.
Когда последствия чумы и разложения огромного количества тел устранились, несколько изолированных групп из выживших людей обосновались в тропиках, ведя исключительно праздный образ жизни. Плоды прошлого просвещения не передавались молодежи, которая поэтому росла, почти не принимая ничего, что выходило за рамки сиюминутных интересов. В то же самое время старшее поколение запугивало молодежь смутными намеками на гибель расы и общую потерю смысла существования. Это не имело бы значения, будь молодежь нормальной; она бы реагировали на это с пылким оптимизмом. Но молодые и сами были, по природе своей, лишенными всякого энтузиазма. Потому что в племенах, где низшие функции были строго подчинены высшим, слишком затянувшаяся душевная травма на самом деле производила эффект уже на зародышевую плазму, так что эти индивидуумы были обречены на апатию еще до своего рождения, а также и на отсталость в развитии. Первые Люди, еще очень давно, впадали в разновидность расового одряхления от сочетания грубых ошибок и потворства собственным желаниям. Но новые племена, словно дети, чей разум сильно перегружен тяжелым опытом, жили с того времени как в полусне.
И по мере смены поколений все обретенные цивилизацией знания терялись и отбрасывались, за исключением обычных для тропиков занятий сельским хозяйством и охотой. Но это не означало, что началась умственная деградация. И что раса опускалась в варварство. Апатия не препятствовала ей подстраиваться к новым условиям. Эти люди вскоре отыскали удобные способы изготовления, в домашних условиях и с помощью рук, многого, что когда-то, в прошлом, изготовлялось на фабриках с помощью механической энергии. Почти без особого умственного напряжения они придумывали и изготавливали весьма сносные инструменты из дерева, камня и кости. Но хотя и оставаясь все еще разумными, они стали по своему характеру бездеятельными и безразличными. Они заставляли себя прилагать усилия лишь под влиянием острой примитивной необходимости. Ни один из них, казалось, не был способен действовать с полной отдачей, свойственной человеку. Даже само страдание утратило свою остроту. И не было, казалось, ни одной цели, которую следовало бы реализовать как можно быстрее. Муки творчества исчезли из их повседневного опыта. Дух становился бесчувственным по отношению к любому стимулу. Мужчины и женщины работали и развлекались, любили и страдали; но всякий раз в состоянии рассеянной увлеченности. Это походило на то, будто они все еще пытались вспомнить что-то важное, что всегда ускользало от них. Занятия повседневной жизни казались им столь привычными, что над ними не следовало задумываться. Однако и другие чрезвычайно важные вещи, которые сами по себе заслуживали внимательного отношения, были столь неясными для них, что никто даже не представлял себе, что это такое. И, разумеется, не было никого, осознающего эту гипнотическую зависимость в большей мере, больше чем спящий осознает процесс сна.
Выполнялся лишь минимум необходимых работ и проявлялась даже некоторая смутная живость при этой работе, но не делалось ничего такого, что потребовало бы дополнительного труда, даже если это сулило выгоды. И, таким образом, когда приспособление к новым условиям окружающего мира завершилось, установилась полная стагнация. Практический разум был в состоянии легко справиться с медленно меняющимся окружением и даже с неожиданными естественными переменами, такими как потоп, землетрясение или эпидемия.
Человек по-прежнему пребывал в положении хозяина мира, но он не имел никакого представления, что ему делать с этим положением. Казалось, что разумной целью жизни является провести как можно больше дней в безделье, лежа в тени. К несчастью, человеческие существа несомненно имели множество нужд, которые вызывали раздражение, если их не удовлетворять, потому и производилась большая часть тяжелой работы. Голод и жажда должны были быть удовлетворены. В крайнем случае другие индивидуумы, преодолевая свою склонность к бездеятельности, проявляли заботу, поскольку человек все еще испытывал уважение и сентиментальное отношение к состоянию своей группы. Единственным совершенно рациональным поступком, как полагали, было бы общее самоубийство, но иррациональные побуждения делали это невозможным. Дарующие блаженство наркотики могли бы предложить временное ощущение рая. Но тогда, еще задолго до падения Вторых Людей, они были еще слишком благоразумны, чтобы забывать, что подобное блаженство перевешивается последующим страданием.
Век за веком, эпоха за эпохой человек плавно двигался по этому казавшемуся ненадежным, однако на самом деле крепкому и устойчивому пути. Ничто из происходящего с ним не могло нарушить его значительное превосходство над живым и физическим миром природы; и ничто не могло вывести расу из ее сна. Медленно меняющиеся климатические условия создавали пустыни, джунгли и колышущиеся, как облака, покрытые травой долины. Когда прошедшие годы исчислялись уже миллионами, обычные геологические процессы, особенно обостренные колоссальными напряжениями при смещении пластов после катастрофы в Патагонии, перестроили поверхность планеты. Континенты погружались в воду и поднимались над ее поверхностью, и вскоре очень мало осталось от их прежней старой конфигурации. И наряду с этими геологическими изменениями, произошли изменения и в фауне и флоре. Бактерии, почти уничтожившие людей, произвели также опустошение и среди других млекопитающих. В очередной раз планета восполняла свое население, и на этот раз за счет нескольких сохранившихся тропических видов. В очередной раз произошла всеобщая перестройка старых типов, хотя она была менее революционна, чем та, что последовала за катастрофой в Патагонии. И поскольку человеческая раса оставалась самой мелкой, по причине душевной усталости, преобладающими были другие виды. Особенно увеличились и разнообразили себя во множестве привычек и форм жвачные и крупные плотоядные животные.
Но наиболее удивительным из всех многочисленных биологических событий этого периода была история марсианских элементарных организмов, которые рассеялись по Земле из-за уничтожения марсианской колонии, а затем мучили и людей и животных легочными болезнями. С течением веков некоторые виды млекопитающих так приспособились, что марсианский вирус стал не только безопасным, но и необходимым для их существования. Взаимоотношения, вначале бывшие отношениями паразита и хозяина, со временем превратились в настоящий симбиоз, кооперативное партнерство, в котором земные животные переняли кое-что из уникальных атрибутов исчезнувших марсианских организмов. Человеку уже давно следовало бы с завистью взглянуть на эти создания и в конце концов извлечь пользу из марсианского "вируса" для своего собственного обогащения.
Но тем временем, за многие миллионы лет почти все виды животных изменились, за исключением Человека. Словно потерпевший кораблекрушение моряк, он лежал, истощенный и сонный, на своем плоту, хотя шторм уже давным-давно затих.
Но стагнация его не была полной. Очень незаметно он плыл по океанским потокам жизни, хотя и в направлении, весьма далеком от своего начального курса. Постепенно его привычки становились все более простыми, менее искусственными, более животными. Сельское хозяйство заглохло, поскольку больше не было необходимости устраивать роскошный сад там, где жил человек. Оружие для защиты и для охоты стало более подходящим для его весьма узких целей, но в то же время менее разнообразным и более стереотипным. Речь вообще исчезла, потому что не было ничего нового в его быте. Знакомые факты и знакомые эмоции выражались все чаще жестами, которые все больше становились самопроизвольными. Физически вид изменился мало. Хотя длительность естественной жизни и значительно сократилась, но это произошло скорее не из-за физиологических перемен, а благодаря слишком быстрому и фатальному росту рассеянности уже в среднем возрасте. Индивидуум постепенно переставал реагировать на свое окружение, и потому даже если он избегал насильственной смерти, то умирал от голода.
Однако, несмотря на столь большие изменения, племена оставались по существу человеческими. У них не было содомии, как это бывало раньше у племен первобытных людей. Эти выжившие остатки новых человеческих племен были не зверьми, а всего лишь невинными, примитивнейшими детьми природы, превосходно приспособившимися к своей простой жизни. Во многих отношениях их состояние было идиллическим и завидным. Но их слабый разум был таков, что они не осознавали в полной мере даже свои собственные дела, и еще меньше те возвышенные стремления, что возбуждали и терзали их предков.
X. Третьи Люди в диком мире
1. Третьи человеческие племена
Мы уже проследили за развитием человека на протяжении почти сорока миллионов лет. Весь же период, покрываемый этой хроникой, включает около двух тысяч миллионов. В этой главе, а также и в следующей, мы совершим быстрый полет на большой высоте на расстояние во времени в три раза большее, чем то, которое мы рассматривали до сих пор. Это гигантское пространство не голая пустыня, а континент, переполненный разнообразной жизнью и многими следующими одна за другой и весьма несходными цивилизациями. Мириады человеческих существ, населяющих его, значительно превосходят по численности Первых и Вторых Людей вместе взятых. И содержимое каждой из этих жизней вселенная человеческого опыта, богатого и горького, такого, как у любого читателя этой книги.
Несмотря на огромное разнообразие содержимого этого отрезка человеческой истории, он является всего лишь одним из отзвуков целой симфонии, точно так же, как жизненный путь Первых и Вторых Людей являет каждый свое единичное движение. Этот период находился во власти не только единственного образовавшегося естественным образом человеческого племени, но и искусственного, образовавшегося путем целенаправленного отбора человеческого вида, в который со временем трансформировали себя естественные племена; при этом, несмотря на бессчетные отклонения, весь этот период был наполнен единственным направлением и единственной склонностью человеческих стремлений. Потому что, наконец-то теперь основная энергия человека направлялась на перестройку его собственной физической и умственной природы. Через подъем и падение многих последовательно сменявших друг друга культур эта цель постепенно заявляла о себе и проявляла себя во многих трагических и даже ужасающих экспериментах; пока наконец, ближе к концу этого гигантского периода, не показалось, что она почти достигнута.
Вторые Люди пребывали в своем странном расовом шоке почти тридцать миллионов лет, и за это время темные силы внутри них, которые значительно развились за столь долгий период, в очередной раз пришли в движение. Это новое пробуждение было спровоцировано геологическим происшествием. Наступление моря постепенно изолировало группу людей на отделившемся континенте, который когда-то был дном северной части Атлантики. Климат этого острова постепенно становился холодным, меняясь от субтропического к умеренному и субарктическому. Обширные изменения условий вызвали у изолированной части расы едва заметные химические изменения зародышевой плазмы, такие, которые вызвали цепочку биологических изменений. Это происшествие породило множество новых типов, но, за долгий путь развития, один, более жизнеспособный и более приспособленный, чем остальные, вытеснил всех конкурентов и постепенно укрепился в качестве нового вида людей, которых можно назвать Третьими.
Ростом чуть больше чем в половину роста своих предшественников, эти существа были пропорционально более легкими и более гибкими. Их кожа, словно загаром, покрылась блестящим опушением золотисто-красных волос, которые на олове становились красновато-коричневой копной. Золотистые глаза, напоминавшие змеиные, были скорее загадочными, чем глубокими. Их лица уменьшились и стали сжатыми, как кошачьи морды, губы полными, но тонкими по углам. Их уши, предмет личной гордости и сексуального восхищения, были чрезвычайно разных форм, как у индивидуумов, так и у рас. Эти удивительные органы, которые показались бы просто нелепыми Первым Людям, служили для выражения как возбужденного, так и удрученного настроения. Они были чрезвычайно сложной, мягкой, шелковой текстуры, и очень подвижны. Они создавали впечатление летучей мыши с кошачьей головой. Но самой примечательной чертой Третьих Людей были большие худые руки, на которых было шесть подвижных пальцев, шесть щупальцев из живой стали.
В отличие от своих предшественников, Третьи Люди имели короткий срок жизни. У них было короткое детство, быстрое возмужание, за которым следовало (естественным образом) десятилетие старости, и около шестидесяти наступала смерть. Но таким уж было их отношение к дряхлости, что они редко позволяли себе доживать до старости. Они предпочитали убить себя, когда их умственные и физические способности начинали убывать. Поэтому, за исключением редких периодов их истории, очень немногие доживали до пятидесяти.
Хотя в некоторых отношениях третье поколение человеческого вида значительно понизило высокие стандарты своих предшественников, особенно в области более глубоких умственных способностей, это никоим образом нельзя считать простой дегенерацией. Удивительный чувственный аппарат новых видов у них по-прежнему присутствовал, и даже был улучшен. Зрение было не менее богатым, точным и красочным. Осязание - более чувствительным, особенно при наличии тонкой шестипалой конечности. Слух также был высоко развит, и человек мог бежать сквозь заросшую лесом местность вслепую, не натыкаясь на деревья. Более того, большой диапазон звуков и ритмов порождал гораздо более полное музыкальное выражение различных эмоциональных оттенков. По этой причине музыка была одним из важнейших элементов культуры в цивилизациях этих племен.
Умственно Третьи Люди, разумеется, отличались от предшествующих. Их способности к мышлению обладали не меньшей живостью; но они были скорее более изощренными, нежели разумными, более практическими, чем теоретическими. И интерес этих людей лежал скорее в мире опыта ощущений, чем в мире абстракций, и при этом касался большей частью вещей одушевленных, чем неживых. Они выделялись развитием определенных видов искусства и, разумеется, в некоторых областях науки. Но их вели в науку скорее практические, эстетические или религиозные потребности, чем интеллектуальное любопытство. В математике, например (значительно облегченной двенадцатеричной системой, обусловленной наличием у них двенадцати пальцев), они стали замечательными расчетчиками; однако они никогда не проявляли любопытства выяснить суть природы чисел. Да и в физику они пришли не для того, чтобы открыть наиболее загадочные свойства пространства. Они были до странного лишены любознательности. И поэтому, хотя временами и наделенные проникновенной мистической интуицией, они никогда всерьез не утруждали себя философией и не пытались увязать свои мистические интуиции со всем остальным собственным опытом.
В свой начальный период Третьи Люди были искусными охотниками, но при этом, отдавая дань своей сильной склонности к покровительству, чрезвычайно часто одомашнивали пойманных животных. На протяжении своего жизненного пути они проявили то, что ранние расы назвали бы опасным сверхъестественным родством душ, или взаимопониманием, со всеми видами животных и растений. Этот интуитивный взгляд внутрь природы живых вещей и неослабный интерес к разнообразию поведения живого сохранял доминирующее влияние весь период жизни и развития третьей генерации человеческого вида. Вначале они проявили себя не только как охотники, но и как скотоводы и как хорошие хозяйственники. По природе они были очень склонны к любому виду ручной работы, но особенно умели обращаться с живыми существами. Как вид, они были еще и весьма склонны к любому виду игры, но особенно любили руководить игрой, и больше всего веселыми занятиями со всем живым. С самого начала они овладели заметным мастерством при езде на оленях, напоминавших американских лосей, которых они приручили и разводили как домашних животных. Они приручили также и некоторые виды живущих стаями гончих зверей. Родословная от этих больших львоподобных волков вела, через виды, пережившие в тропиках марсианскую чуму, к тем потомкам арктических лисиц, что населяли мир после крушения Патагонии. Третьи Люди тренировали это животное не только для помощи себе в скотоводстве и в охоте, но также и для сложных охотничьих игр. Между такой гончей и ее хозяином или хозяйкой зачастую устанавливались особенные отношения, в виде душевного симбиоза, молчаливого интуитивного внутреннего взаимопроникновения, истинной любви, основанной на экономической кооперации, но строго гармонирующей при этом с образом, принятым у третьих племен, с религиозным символизмом и прямой сексуальной близостью.
Как скотоводы и пастухи, Третьи Люди очень рано начали применять селективное скрещивание; и они все больше увлекались совершенствованием и улучшением всех видов животных и растений. Предметом гордости каждого местного вождя было не только то, что мужчины его рода смелее, а женщины красивее, чем у всех других, но также и то, что медведи на его территории самые лучшие и самые чистопородные медведи, и что птицы строят более аккуратные гнезда и обладают более хорошими летными и певческими качествами, чем где бы то ни было. И так далее, по всем животным и растениям.
Это управление всей биологией достигалось сначала за счет простых экспериментов по скрещиванию, но позднее и все чаще за счет предварительной физиологической обработки молодого животного, зародыша и (еще позднее) зародышевой плазмы. В результате возник бесконечный конфликт, часто вызывавший столкновения истинно религиозного негодования между мягкосердечными, кто сжимался при причинении боли, и страстно преданными манипулированию, кто хотел создавать новое во что бы то ни стало. Разумеется, это столкновение происходило не только между индивидуумами, но и в каждом мозгу; потому что все были врожденными охотниками и манипуляторами, но при этом все имели еще и привязанность к дичи, которую они подвергали мучениям. Неприятность усиливалась склонностью к откровенной жестокости, обнаружившейся даже среди мягкосердечных. Этот садизм в своей основе имел почти мистическое уважение к чувственному опыту. Физическая боль, будучи наиболее значительным из всех ощущаемых качеств, считалась наиболее уважаемой. Следовало бы ожидать, что это должно приводить скорее к самоистязанию, чем к жестокости. Иногда так и происходило. Но как правило те, кто не мог переносить боль в собственном теле, были тем не менее способны склонить себя к тому мнению, что причиняя боль низшим животным, они создают жизненно устойчивую психическую реальность - и потому очень совершенную. Именно чрезмерно глубокая реалистичность боли говорили они, и делает ее невыносимой для людей и животных. Лишь осознанная с беспристрастностью божественного ума, она являлась в своей истинной красоте. И потому человек, заявляли они, способен оценить ее совершенство даже когда ей случается возникать не у людей, а у животных.
Хотя Третьи Люди и были лишены интереса к систематическим размышлениям, их головы очень часто были заняты делами, лежавшими далеко в стороне от частной или общественной экономики. Они экспериментировали не только с эстетическими, но и с мистическими пристрастиями. И хотя они были лишены хотя бы отчасти правильного восприятия тех удивительно красивых сторон человеческой личности, которыми их предшественники восхищались как высшим достижением жизни на планете, Третьи Люди, со своей стороны, пытались создать наилучший тип человека - и тем самым, разумеется, наилучший тип животного. Они рассматривали его в двух аспектах. В первую очередь, человек был самым превосходным из животных, одаренным уникальными способностями. Он был, как зачастую говорилось, самым удачным творением Бога. Но, во вторую очередь, поскольку его особые качества заключались в проникновении в природу всего живого и в его способностях к управлению, он и сам был и рукой Божьей, и Божьим глазом. Эти соображения вновь и вновь выражались в религиях Третьих Людей, в изображениях божества как смешанного животного, с крыльями альбатроса, с челюстями большого волка, с ногами оленя и так далее. Человеческий же элемент был представлен в этом божестве руками, глазами и половыми органами человека. А между богоданных рук лежал мир со всем его разнообразным населением. Очень часто мир представлялся как продукт примитивного могущества Бога, но также, в процессе развития, радикально измененного и преобразованного, отчасти извращенно, в совершенство, но опять-таки при участии рук.
В большинстве культур, созданных Третьими Людьми, доминировало смутное поклонение Жизни как всеобъемлющему духу, выражавшему себя в мириадах самых разных индивидуумов. И в то же время интуитивная преданность всему живому и смутно осознаваемой жизненной силе зачастую соединялась с садизмом. Потому что изначально подразумевалось: то, что казалось высочайшим благом высшему существу, могло казаться нестерпимым для низших; и, как уже отмечалось, сама боль была признана высшим совершенством этого вида людей - это опять, уже в другом обличье, садизм выставлял себя. Поклонение Жизни как посреднику или объекту было объединено с поклонением окружающей среде, как объекту жизненного субъективизма, как тому, что остается чуждым самой жизни, мешая ее развитию, искажая ее, но тем не менее делая ее вообще возможной и, за счет ее собственного сопротивления, стимулируя высшие проявления. Боль, считалось, была наиболее ярким осознанием священной и всеобщей Цели. Мысль представителей третьей генерации человеческих племен никогда не была систематической. Но точно таким же образом, как описано выше, она стремилась рационализировать свое мрачное ощущение красоты, которая включала одновременно и торжество и крушение Жизни.
2. Дисгрессия Третьих Людей
Таковой была, при беглом описании, физическая и умственная природа третьего человеческого вида. Несмотря на многочисленные крушения, дух Третьих Людей снова и снова возвращался к следованию биологическим интересам на протяжении тысяч разнообразных культур. Вновь и вновь народ за народом выбирались из дикости и варварства в относительную просвещенность; и чаще всего, хотя и не всегда, основной "темой" этого состояния была некая особая склонность то ли к биологическому творчеству, то ли к садизму, то ли к тому и другому вместе. Для человека, рожденного в таком обществе, не существовало определенных доминирующих факторов. В этот период человек был подавлен скорее многосторонностью человеческой деятельности. Он обычно замечал богатство взаимного общения, социальной организации и промышленных новшеств, искусства и размышления - всего, что было изначально в этой общей матрице, и личной борьбы за самосохранение или самовыражение. Однако историк смог бы очень часто разглядеть в обществе, вдобавок к его разнообразному усложнению, некую единственную управляющую струну.
Вновь и вновь далее, с интервалами в несколько тысяч или несколько сотен тысяч лет, человеческое желание перемен производило сильные изменения во флоре и фауне Земли, и время от времени оно оказывалось направленным на задачу переделки и самого человека. Вновь и вновь, по множеству причин, эта попытка терпела крах, и племена вновь погружались в хаос. Иногда, конечно же, в развитии культуры возникал некий промежуточный эпизод, проходивший совершенно в ином ключе. Однажды, на заре истории вида и перед тем, как его природа обрела некоторую стабильность, возникла непромышленная цивилизация глубоко интеллектуального типа, почти напоминавшая ту, что была в Греции. Временами, но не очень часто, третьи племена устремлялись в совершенно нелепую мировую промышленную цивилизацию, по типу американизированных Первых Людей. В большинстве же случаев их интерес слишком сильно замыкался на других делах, чтобы быть связанным непосредственно с механическими устройствами. Но как минимум в трех случаях он не удержался. Из этих трех цивилизаций одна извлекала почти всю свою энергию из ветра и падающей воды, одна из приливов и отливов и одна из подземного тепла. Первая, избежавшая самых тяжелых последствий индустриализации за счет своих ограниченных энергетических возможностей, тлела несколько сотен тысячелетий в бесплодном равновесии, пока не была разрушена какими-то неизвестными бактериями. Вторая, к счастью, была более короткой; но ее пятидесяти тысяч лет неукротимого расточительства энергии приливов оказалось вполне достаточным, чтобы заметно исказить орбиту Луны. Созданный ею мировой порядок со временем рухнул после ряда промышленных войн. Третья продержалась четверть миллиона лет в качестве исключительно разумной и эффективной организации всего мира. В течение большей части ее существования наблюдалась почти полная социальная гармония, со столь же незаметными внутренними противоречиями, как это происходит в огромном улье. Но и эта цивилизация со временем пришла в упадок, на сей раз из-за неудачных попыток вывести особые человеческие типы для специальных промышленных целей.
Но нет. В очередной раз, в некотором смысле, именно само совершенство человека как вида препятствовало его возрождению и отбросило общее развитие Земли в такой упадок, который длился куда дольше, чем весь предыдущий путь млекопитающих. Вновь и вновь, почти тридцать миллионов лет, люди рождались и умирали, нисколько не развиваясь, и на всем этом отрезке времени человек оставался неизменным как в телесном, так и в духовном смысле, словно утконос. Представители ранних человеческих племен должно быть посчитали бы труднообъяснимым такое затянувшееся бессилие расы, куда более развитой, чем они сами. Потому что здесь, несомненно, были обе необходимые составляющие прогрессирующей культуры, то есть богатство мировых ресурсов и незаурядная способность расы. Однако никакого развития не происходило.
Когда последствия чумы и разложения огромного количества тел устранились, несколько изолированных групп из выживших людей обосновались в тропиках, ведя исключительно праздный образ жизни. Плоды прошлого просвещения не передавались молодежи, которая поэтому росла, почти не принимая ничего, что выходило за рамки сиюминутных интересов. В то же самое время старшее поколение запугивало молодежь смутными намеками на гибель расы и общую потерю смысла существования. Это не имело бы значения, будь молодежь нормальной; она бы реагировали на это с пылким оптимизмом. Но молодые и сами были, по природе своей, лишенными всякого энтузиазма. Потому что в племенах, где низшие функции были строго подчинены высшим, слишком затянувшаяся душевная травма на самом деле производила эффект уже на зародышевую плазму, так что эти индивидуумы были обречены на апатию еще до своего рождения, а также и на отсталость в развитии. Первые Люди, еще очень давно, впадали в разновидность расового одряхления от сочетания грубых ошибок и потворства собственным желаниям. Но новые племена, словно дети, чей разум сильно перегружен тяжелым опытом, жили с того времени как в полусне.
И по мере смены поколений все обретенные цивилизацией знания терялись и отбрасывались, за исключением обычных для тропиков занятий сельским хозяйством и охотой. Но это не означало, что началась умственная деградация. И что раса опускалась в варварство. Апатия не препятствовала ей подстраиваться к новым условиям. Эти люди вскоре отыскали удобные способы изготовления, в домашних условиях и с помощью рук, многого, что когда-то, в прошлом, изготовлялось на фабриках с помощью механической энергии. Почти без особого умственного напряжения они придумывали и изготавливали весьма сносные инструменты из дерева, камня и кости. Но хотя и оставаясь все еще разумными, они стали по своему характеру бездеятельными и безразличными. Они заставляли себя прилагать усилия лишь под влиянием острой примитивной необходимости. Ни один из них, казалось, не был способен действовать с полной отдачей, свойственной человеку. Даже само страдание утратило свою остроту. И не было, казалось, ни одной цели, которую следовало бы реализовать как можно быстрее. Муки творчества исчезли из их повседневного опыта. Дух становился бесчувственным по отношению к любому стимулу. Мужчины и женщины работали и развлекались, любили и страдали; но всякий раз в состоянии рассеянной увлеченности. Это походило на то, будто они все еще пытались вспомнить что-то важное, что всегда ускользало от них. Занятия повседневной жизни казались им столь привычными, что над ними не следовало задумываться. Однако и другие чрезвычайно важные вещи, которые сами по себе заслуживали внимательного отношения, были столь неясными для них, что никто даже не представлял себе, что это такое. И, разумеется, не было никого, осознающего эту гипнотическую зависимость в большей мере, больше чем спящий осознает процесс сна.
Выполнялся лишь минимум необходимых работ и проявлялась даже некоторая смутная живость при этой работе, но не делалось ничего такого, что потребовало бы дополнительного труда, даже если это сулило выгоды. И, таким образом, когда приспособление к новым условиям окружающего мира завершилось, установилась полная стагнация. Практический разум был в состоянии легко справиться с медленно меняющимся окружением и даже с неожиданными естественными переменами, такими как потоп, землетрясение или эпидемия.
Человек по-прежнему пребывал в положении хозяина мира, но он не имел никакого представления, что ему делать с этим положением. Казалось, что разумной целью жизни является провести как можно больше дней в безделье, лежа в тени. К несчастью, человеческие существа несомненно имели множество нужд, которые вызывали раздражение, если их не удовлетворять, потому и производилась большая часть тяжелой работы. Голод и жажда должны были быть удовлетворены. В крайнем случае другие индивидуумы, преодолевая свою склонность к бездеятельности, проявляли заботу, поскольку человек все еще испытывал уважение и сентиментальное отношение к состоянию своей группы. Единственным совершенно рациональным поступком, как полагали, было бы общее самоубийство, но иррациональные побуждения делали это невозможным. Дарующие блаженство наркотики могли бы предложить временное ощущение рая. Но тогда, еще задолго до падения Вторых Людей, они были еще слишком благоразумны, чтобы забывать, что подобное блаженство перевешивается последующим страданием.
Век за веком, эпоха за эпохой человек плавно двигался по этому казавшемуся ненадежным, однако на самом деле крепкому и устойчивому пути. Ничто из происходящего с ним не могло нарушить его значительное превосходство над живым и физическим миром природы; и ничто не могло вывести расу из ее сна. Медленно меняющиеся климатические условия создавали пустыни, джунгли и колышущиеся, как облака, покрытые травой долины. Когда прошедшие годы исчислялись уже миллионами, обычные геологические процессы, особенно обостренные колоссальными напряжениями при смещении пластов после катастрофы в Патагонии, перестроили поверхность планеты. Континенты погружались в воду и поднимались над ее поверхностью, и вскоре очень мало осталось от их прежней старой конфигурации. И наряду с этими геологическими изменениями, произошли изменения и в фауне и флоре. Бактерии, почти уничтожившие людей, произвели также опустошение и среди других млекопитающих. В очередной раз планета восполняла свое население, и на этот раз за счет нескольких сохранившихся тропических видов. В очередной раз произошла всеобщая перестройка старых типов, хотя она была менее революционна, чем та, что последовала за катастрофой в Патагонии. И поскольку человеческая раса оставалась самой мелкой, по причине душевной усталости, преобладающими были другие виды. Особенно увеличились и разнообразили себя во множестве привычек и форм жвачные и крупные плотоядные животные.
Но наиболее удивительным из всех многочисленных биологических событий этого периода была история марсианских элементарных организмов, которые рассеялись по Земле из-за уничтожения марсианской колонии, а затем мучили и людей и животных легочными болезнями. С течением веков некоторые виды млекопитающих так приспособились, что марсианский вирус стал не только безопасным, но и необходимым для их существования. Взаимоотношения, вначале бывшие отношениями паразита и хозяина, со временем превратились в настоящий симбиоз, кооперативное партнерство, в котором земные животные переняли кое-что из уникальных атрибутов исчезнувших марсианских организмов. Человеку уже давно следовало бы с завистью взглянуть на эти создания и в конце концов извлечь пользу из марсианского "вируса" для своего собственного обогащения.
Но тем временем, за многие миллионы лет почти все виды животных изменились, за исключением Человека. Словно потерпевший кораблекрушение моряк, он лежал, истощенный и сонный, на своем плоту, хотя шторм уже давным-давно затих.
Но стагнация его не была полной. Очень незаметно он плыл по океанским потокам жизни, хотя и в направлении, весьма далеком от своего начального курса. Постепенно его привычки становились все более простыми, менее искусственными, более животными. Сельское хозяйство заглохло, поскольку больше не было необходимости устраивать роскошный сад там, где жил человек. Оружие для защиты и для охоты стало более подходящим для его весьма узких целей, но в то же время менее разнообразным и более стереотипным. Речь вообще исчезла, потому что не было ничего нового в его быте. Знакомые факты и знакомые эмоции выражались все чаще жестами, которые все больше становились самопроизвольными. Физически вид изменился мало. Хотя длительность естественной жизни и значительно сократилась, но это произошло скорее не из-за физиологических перемен, а благодаря слишком быстрому и фатальному росту рассеянности уже в среднем возрасте. Индивидуум постепенно переставал реагировать на свое окружение, и потому даже если он избегал насильственной смерти, то умирал от голода.
Однако, несмотря на столь большие изменения, племена оставались по существу человеческими. У них не было содомии, как это бывало раньше у племен первобытных людей. Эти выжившие остатки новых человеческих племен были не зверьми, а всего лишь невинными, примитивнейшими детьми природы, превосходно приспособившимися к своей простой жизни. Во многих отношениях их состояние было идиллическим и завидным. Но их слабый разум был таков, что они не осознавали в полной мере даже свои собственные дела, и еще меньше те возвышенные стремления, что возбуждали и терзали их предков.
X. Третьи Люди в диком мире
1. Третьи человеческие племена
Мы уже проследили за развитием человека на протяжении почти сорока миллионов лет. Весь же период, покрываемый этой хроникой, включает около двух тысяч миллионов. В этой главе, а также и в следующей, мы совершим быстрый полет на большой высоте на расстояние во времени в три раза большее, чем то, которое мы рассматривали до сих пор. Это гигантское пространство не голая пустыня, а континент, переполненный разнообразной жизнью и многими следующими одна за другой и весьма несходными цивилизациями. Мириады человеческих существ, населяющих его, значительно превосходят по численности Первых и Вторых Людей вместе взятых. И содержимое каждой из этих жизней вселенная человеческого опыта, богатого и горького, такого, как у любого читателя этой книги.
Несмотря на огромное разнообразие содержимого этого отрезка человеческой истории, он является всего лишь одним из отзвуков целой симфонии, точно так же, как жизненный путь Первых и Вторых Людей являет каждый свое единичное движение. Этот период находился во власти не только единственного образовавшегося естественным образом человеческого племени, но и искусственного, образовавшегося путем целенаправленного отбора человеческого вида, в который со временем трансформировали себя естественные племена; при этом, несмотря на бессчетные отклонения, весь этот период был наполнен единственным направлением и единственной склонностью человеческих стремлений. Потому что, наконец-то теперь основная энергия человека направлялась на перестройку его собственной физической и умственной природы. Через подъем и падение многих последовательно сменявших друг друга культур эта цель постепенно заявляла о себе и проявляла себя во многих трагических и даже ужасающих экспериментах; пока наконец, ближе к концу этого гигантского периода, не показалось, что она почти достигнута.
Вторые Люди пребывали в своем странном расовом шоке почти тридцать миллионов лет, и за это время темные силы внутри них, которые значительно развились за столь долгий период, в очередной раз пришли в движение. Это новое пробуждение было спровоцировано геологическим происшествием. Наступление моря постепенно изолировало группу людей на отделившемся континенте, который когда-то был дном северной части Атлантики. Климат этого острова постепенно становился холодным, меняясь от субтропического к умеренному и субарктическому. Обширные изменения условий вызвали у изолированной части расы едва заметные химические изменения зародышевой плазмы, такие, которые вызвали цепочку биологических изменений. Это происшествие породило множество новых типов, но, за долгий путь развития, один, более жизнеспособный и более приспособленный, чем остальные, вытеснил всех конкурентов и постепенно укрепился в качестве нового вида людей, которых можно назвать Третьими.
Ростом чуть больше чем в половину роста своих предшественников, эти существа были пропорционально более легкими и более гибкими. Их кожа, словно загаром, покрылась блестящим опушением золотисто-красных волос, которые на олове становились красновато-коричневой копной. Золотистые глаза, напоминавшие змеиные, были скорее загадочными, чем глубокими. Их лица уменьшились и стали сжатыми, как кошачьи морды, губы полными, но тонкими по углам. Их уши, предмет личной гордости и сексуального восхищения, были чрезвычайно разных форм, как у индивидуумов, так и у рас. Эти удивительные органы, которые показались бы просто нелепыми Первым Людям, служили для выражения как возбужденного, так и удрученного настроения. Они были чрезвычайно сложной, мягкой, шелковой текстуры, и очень подвижны. Они создавали впечатление летучей мыши с кошачьей головой. Но самой примечательной чертой Третьих Людей были большие худые руки, на которых было шесть подвижных пальцев, шесть щупальцев из живой стали.
В отличие от своих предшественников, Третьи Люди имели короткий срок жизни. У них было короткое детство, быстрое возмужание, за которым следовало (естественным образом) десятилетие старости, и около шестидесяти наступала смерть. Но таким уж было их отношение к дряхлости, что они редко позволяли себе доживать до старости. Они предпочитали убить себя, когда их умственные и физические способности начинали убывать. Поэтому, за исключением редких периодов их истории, очень немногие доживали до пятидесяти.
Хотя в некоторых отношениях третье поколение человеческого вида значительно понизило высокие стандарты своих предшественников, особенно в области более глубоких умственных способностей, это никоим образом нельзя считать простой дегенерацией. Удивительный чувственный аппарат новых видов у них по-прежнему присутствовал, и даже был улучшен. Зрение было не менее богатым, точным и красочным. Осязание - более чувствительным, особенно при наличии тонкой шестипалой конечности. Слух также был высоко развит, и человек мог бежать сквозь заросшую лесом местность вслепую, не натыкаясь на деревья. Более того, большой диапазон звуков и ритмов порождал гораздо более полное музыкальное выражение различных эмоциональных оттенков. По этой причине музыка была одним из важнейших элементов культуры в цивилизациях этих племен.
Умственно Третьи Люди, разумеется, отличались от предшествующих. Их способности к мышлению обладали не меньшей живостью; но они были скорее более изощренными, нежели разумными, более практическими, чем теоретическими. И интерес этих людей лежал скорее в мире опыта ощущений, чем в мире абстракций, и при этом касался большей частью вещей одушевленных, чем неживых. Они выделялись развитием определенных видов искусства и, разумеется, в некоторых областях науки. Но их вели в науку скорее практические, эстетические или религиозные потребности, чем интеллектуальное любопытство. В математике, например (значительно облегченной двенадцатеричной системой, обусловленной наличием у них двенадцати пальцев), они стали замечательными расчетчиками; однако они никогда не проявляли любопытства выяснить суть природы чисел. Да и в физику они пришли не для того, чтобы открыть наиболее загадочные свойства пространства. Они были до странного лишены любознательности. И поэтому, хотя временами и наделенные проникновенной мистической интуицией, они никогда всерьез не утруждали себя философией и не пытались увязать свои мистические интуиции со всем остальным собственным опытом.
В свой начальный период Третьи Люди были искусными охотниками, но при этом, отдавая дань своей сильной склонности к покровительству, чрезвычайно часто одомашнивали пойманных животных. На протяжении своего жизненного пути они проявили то, что ранние расы назвали бы опасным сверхъестественным родством душ, или взаимопониманием, со всеми видами животных и растений. Этот интуитивный взгляд внутрь природы живых вещей и неослабный интерес к разнообразию поведения живого сохранял доминирующее влияние весь период жизни и развития третьей генерации человеческого вида. Вначале они проявили себя не только как охотники, но и как скотоводы и как хорошие хозяйственники. По природе они были очень склонны к любому виду ручной работы, но особенно умели обращаться с живыми существами. Как вид, они были еще и весьма склонны к любому виду игры, но особенно любили руководить игрой, и больше всего веселыми занятиями со всем живым. С самого начала они овладели заметным мастерством при езде на оленях, напоминавших американских лосей, которых они приручили и разводили как домашних животных. Они приручили также и некоторые виды живущих стаями гончих зверей. Родословная от этих больших львоподобных волков вела, через виды, пережившие в тропиках марсианскую чуму, к тем потомкам арктических лисиц, что населяли мир после крушения Патагонии. Третьи Люди тренировали это животное не только для помощи себе в скотоводстве и в охоте, но также и для сложных охотничьих игр. Между такой гончей и ее хозяином или хозяйкой зачастую устанавливались особенные отношения, в виде душевного симбиоза, молчаливого интуитивного внутреннего взаимопроникновения, истинной любви, основанной на экономической кооперации, но строго гармонирующей при этом с образом, принятым у третьих племен, с религиозным символизмом и прямой сексуальной близостью.
Как скотоводы и пастухи, Третьи Люди очень рано начали применять селективное скрещивание; и они все больше увлекались совершенствованием и улучшением всех видов животных и растений. Предметом гордости каждого местного вождя было не только то, что мужчины его рода смелее, а женщины красивее, чем у всех других, но также и то, что медведи на его территории самые лучшие и самые чистопородные медведи, и что птицы строят более аккуратные гнезда и обладают более хорошими летными и певческими качествами, чем где бы то ни было. И так далее, по всем животным и растениям.
Это управление всей биологией достигалось сначала за счет простых экспериментов по скрещиванию, но позднее и все чаще за счет предварительной физиологической обработки молодого животного, зародыша и (еще позднее) зародышевой плазмы. В результате возник бесконечный конфликт, часто вызывавший столкновения истинно религиозного негодования между мягкосердечными, кто сжимался при причинении боли, и страстно преданными манипулированию, кто хотел создавать новое во что бы то ни стало. Разумеется, это столкновение происходило не только между индивидуумами, но и в каждом мозгу; потому что все были врожденными охотниками и манипуляторами, но при этом все имели еще и привязанность к дичи, которую они подвергали мучениям. Неприятность усиливалась склонностью к откровенной жестокости, обнаружившейся даже среди мягкосердечных. Этот садизм в своей основе имел почти мистическое уважение к чувственному опыту. Физическая боль, будучи наиболее значительным из всех ощущаемых качеств, считалась наиболее уважаемой. Следовало бы ожидать, что это должно приводить скорее к самоистязанию, чем к жестокости. Иногда так и происходило. Но как правило те, кто не мог переносить боль в собственном теле, были тем не менее способны склонить себя к тому мнению, что причиняя боль низшим животным, они создают жизненно устойчивую психическую реальность - и потому очень совершенную. Именно чрезмерно глубокая реалистичность боли говорили они, и делает ее невыносимой для людей и животных. Лишь осознанная с беспристрастностью божественного ума, она являлась в своей истинной красоте. И потому человек, заявляли они, способен оценить ее совершенство даже когда ей случается возникать не у людей, а у животных.
Хотя Третьи Люди и были лишены интереса к систематическим размышлениям, их головы очень часто были заняты делами, лежавшими далеко в стороне от частной или общественной экономики. Они экспериментировали не только с эстетическими, но и с мистическими пристрастиями. И хотя они были лишены хотя бы отчасти правильного восприятия тех удивительно красивых сторон человеческой личности, которыми их предшественники восхищались как высшим достижением жизни на планете, Третьи Люди, со своей стороны, пытались создать наилучший тип человека - и тем самым, разумеется, наилучший тип животного. Они рассматривали его в двух аспектах. В первую очередь, человек был самым превосходным из животных, одаренным уникальными способностями. Он был, как зачастую говорилось, самым удачным творением Бога. Но, во вторую очередь, поскольку его особые качества заключались в проникновении в природу всего живого и в его способностях к управлению, он и сам был и рукой Божьей, и Божьим глазом. Эти соображения вновь и вновь выражались в религиях Третьих Людей, в изображениях божества как смешанного животного, с крыльями альбатроса, с челюстями большого волка, с ногами оленя и так далее. Человеческий же элемент был представлен в этом божестве руками, глазами и половыми органами человека. А между богоданных рук лежал мир со всем его разнообразным населением. Очень часто мир представлялся как продукт примитивного могущества Бога, но также, в процессе развития, радикально измененного и преобразованного, отчасти извращенно, в совершенство, но опять-таки при участии рук.
В большинстве культур, созданных Третьими Людьми, доминировало смутное поклонение Жизни как всеобъемлющему духу, выражавшему себя в мириадах самых разных индивидуумов. И в то же время интуитивная преданность всему живому и смутно осознаваемой жизненной силе зачастую соединялась с садизмом. Потому что изначально подразумевалось: то, что казалось высочайшим благом высшему существу, могло казаться нестерпимым для низших; и, как уже отмечалось, сама боль была признана высшим совершенством этого вида людей - это опять, уже в другом обличье, садизм выставлял себя. Поклонение Жизни как посреднику или объекту было объединено с поклонением окружающей среде, как объекту жизненного субъективизма, как тому, что остается чуждым самой жизни, мешая ее развитию, искажая ее, но тем не менее делая ее вообще возможной и, за счет ее собственного сопротивления, стимулируя высшие проявления. Боль, считалось, была наиболее ярким осознанием священной и всеобщей Цели. Мысль представителей третьей генерации человеческих племен никогда не была систематической. Но точно таким же образом, как описано выше, она стремилась рационализировать свое мрачное ощущение красоты, которая включала одновременно и торжество и крушение Жизни.
2. Дисгрессия Третьих Людей
Таковой была, при беглом описании, физическая и умственная природа третьего человеческого вида. Несмотря на многочисленные крушения, дух Третьих Людей снова и снова возвращался к следованию биологическим интересам на протяжении тысяч разнообразных культур. Вновь и вновь народ за народом выбирались из дикости и варварства в относительную просвещенность; и чаще всего, хотя и не всегда, основной "темой" этого состояния была некая особая склонность то ли к биологическому творчеству, то ли к садизму, то ли к тому и другому вместе. Для человека, рожденного в таком обществе, не существовало определенных доминирующих факторов. В этот период человек был подавлен скорее многосторонностью человеческой деятельности. Он обычно замечал богатство взаимного общения, социальной организации и промышленных новшеств, искусства и размышления - всего, что было изначально в этой общей матрице, и личной борьбы за самосохранение или самовыражение. Однако историк смог бы очень часто разглядеть в обществе, вдобавок к его разнообразному усложнению, некую единственную управляющую струну.
Вновь и вновь далее, с интервалами в несколько тысяч или несколько сотен тысяч лет, человеческое желание перемен производило сильные изменения во флоре и фауне Земли, и время от времени оно оказывалось направленным на задачу переделки и самого человека. Вновь и вновь, по множеству причин, эта попытка терпела крах, и племена вновь погружались в хаос. Иногда, конечно же, в развитии культуры возникал некий промежуточный эпизод, проходивший совершенно в ином ключе. Однажды, на заре истории вида и перед тем, как его природа обрела некоторую стабильность, возникла непромышленная цивилизация глубоко интеллектуального типа, почти напоминавшая ту, что была в Греции. Временами, но не очень часто, третьи племена устремлялись в совершенно нелепую мировую промышленную цивилизацию, по типу американизированных Первых Людей. В большинстве же случаев их интерес слишком сильно замыкался на других делах, чтобы быть связанным непосредственно с механическими устройствами. Но как минимум в трех случаях он не удержался. Из этих трех цивилизаций одна извлекала почти всю свою энергию из ветра и падающей воды, одна из приливов и отливов и одна из подземного тепла. Первая, избежавшая самых тяжелых последствий индустриализации за счет своих ограниченных энергетических возможностей, тлела несколько сотен тысячелетий в бесплодном равновесии, пока не была разрушена какими-то неизвестными бактериями. Вторая, к счастью, была более короткой; но ее пятидесяти тысяч лет неукротимого расточительства энергии приливов оказалось вполне достаточным, чтобы заметно исказить орбиту Луны. Созданный ею мировой порядок со временем рухнул после ряда промышленных войн. Третья продержалась четверть миллиона лет в качестве исключительно разумной и эффективной организации всего мира. В течение большей части ее существования наблюдалась почти полная социальная гармония, со столь же незаметными внутренними противоречиями, как это происходит в огромном улье. Но и эта цивилизация со временем пришла в упадок, на сей раз из-за неудачных попыток вывести особые человеческие типы для специальных промышленных целей.