Страница:
– Мам! Спасибо за совет, я заказал цветы для Бекки, – сказал Джонни, доедая пирог. Потом он поднялся и сказал, что пойдет к себе, чтобы немного поработать над своей речью. Ему как лучшему ученику поручили произнести на выпускной церемонии прощальное слово, и это обстоятельство заставило Элис еще больше гордиться своим замечательным сыном.
Джонни ненадолго задержался в гостиной. Звук в телевизоре был включен чуть не на полную громкость, но его отец крепко спал, и он уменьшил звук, чтобы не беспокоить домашних. Подобная сцена практически без изменений повторялась из вечера в вечер, и для Джонни не было в ней ничего нового. Немного подумав, он вообще выключил телевизор, а потом поднялся в свою комнату, сел за стол и принялся перечитывать то, что уже написал. Джонни все еще раздумывал над своей речью, когда дверь позади него бесшумно приоткрылась и Бобби, скользнув в комнату, уселся на его кровати.
– Кажется, неплохо получается, – не оборачиваясь, сообщил ему Джонни. – Впрочем, у меня еще есть время подумать над некоторыми оборотами. Понимаешь, я пишу речь, в которой должен поблагодарить нашу школу и всех учителей за то, что они нас учили и воспитывали. И ты знаешь, – добавил он, – я абсолютно уверен, что когда-нибудь тебе тоже придется произносить нечто подобное, поэтому, когда все будет готово, я отдам тебе черновик. Только смотри не потеряй!
Брат ничего не ответил, и Джонни снова погрузился в работу. Бобби нисколько ему не мешал, напротив, в его присутствии Джонни чувствовал себя как-то уютнее, да и мальчуган, похоже, был счастлив побыть с братом. Сначала он просто сидел на кровати, потом лег, уставившись в потолок неподвижным взглядом, и Джонни невольно спросил себя, о чем Бобби сейчас думает. Не исключено было, что он вспоминает аварию, в которую попал вместе с отцом, размышляет о ее последствиях. Порой Джонни даже казалось, что молчание Бобби было сознательным решением или, может быть, немоту вызвало нечто такое, чего мальчик еще не мог преодолеть. Впрочем, в том, что рано или поздно Бобби снова будет говорить, Джонни не сомневался, и его слова насчет речи, которую брату придется произносить по окончании школы, были сказаны им вполне серьезно.
Потом он подумал о том, что та давняя авария не только лишила Бобби дара речи, но и повлияла на жизнь всех членов семьи. Теперь и ему, и Шарлотте приходилось прилагать куда больше усилий, чтобы хоть немного сгладить поселившуюся в доме печаль. Вместе с тем Джонни отчетливо сознавал, что делают они это скорее машинально, ибо, сами того не сознавая, они утратили надежду, сдались. Совсем как их отец, который ненавидел свою работу, ненавидел свою жизнь и каждый вечер напивался, чтобы притупить острое чувство вины. И как мать, которая, по большому счету, уже не верила, что Бобби когда-нибудь снова заговорит и что муж сумеет простить себя за то, что совершил. Она ни разу не рассердилась на отца, ни разу не обвинила в беспечности и безответственности, хотя все основания для этого у нее были. Ведь в день, когда Джим Петерсон съехал на машине с моста и едва не утопил своего младшего сына, он был сильно навеселе. Ему нельзя было садиться за руль, но он все-таки сел, и... случилось то, что случилось. И все же Элис ни слова не сказала мужу, хорошо понимая, что Джим и без этого казнит себя каждый день, каждый час. Самым скверным было, пожалуй, то, что произошедшая трагедия была из тех, когда ничего исправить уже нельзя, и все же им необходимо было с этим справиться. Нужно было двигаться дальше, нужно было научиться жить в новых обстоятельствах, но Джиму это оказалось не под силу. Казалось, он был просто не способен понять, что отныне дела обстоят именно так, а не иначе и что теперь так будет всегда.
Проработав над речью еще с полчаса, Джонни, весьма довольный результатами своего труда, лег на кровать рядом с братом. Бобби спокойно лежал на покрывале рядом с ним и только взял его за руку. Казалось, через это прикосновение мальчик был способен выразить все чувства, которые он испытывал, а значит, слова были не нужны. То, что братья чувствовали друг к другу, находилось вне слов и звуков, и Джонни невольно подумал о том, что, если так пойдет и дальше, у Бобби никогда не появится достаточно мощного стимула заговорить.
Так они лежали довольно долго, пока наконец в комнату не заглянула Элис, разыскивавшая младшего сына, чтобы отправить его спать. Услышав голос матери, которая велела ему идти к себе, Бобби никак не прореагировал, в глазах его ничего не отразилось. Он, однако, поднялся и, бросив на Джонни долгий взгляд, тихо вышел в коридор, чтобы идти в свою спальню. Элис отправилась следом. После аварии она ни на день не оставляла его одного, стремясь постоянно быть рядом на случай, если Бобби вдруг понадобится мама. Элис не доверяла даже профессиональным няням и никогда не уходила из дома надолго. Вся ее жизнь вращалась теперь вокруг Бобби, и Джонни с Шарли относились к этому с пониманием. Это был дар матери младшему сыну.
Когда Джонни наконец позвонил Бекки, она, несмотря на поздний час, взяла трубку уже на втором гудке. Ее мать и остальные дети давно легли, но сама она преданно ждала звонка. И Джонни никогда ее не подводил. Им обоим нравилось хотя бы немного поговорить друг с другом перед сном, каким бы трудным ни был прошедший день. А по утрам Джонни часто заезжал за Бекки и ее братьями и сестрами, чтобы подбросить их в школу, так что почти все его дни начинались и заканчивались одинаково.
– Привет, любимая, как ты? – проговорил Джонни в трубку.
– Хорошо, – так же негромко ответила Бекки. – Мама уже легла, а я любовалась своим бальным платьем. Оно замечательное!
По голосу Джонни понял, что Бекки улыбается, и почувствовал себя счастливым. Бекки в новом платье выглядела просто сногсшибательно, и он был рад, что такая девчонка принадлежит ему.
– Я уверен, на балу ты будешь самой красивой, – убежденно сказал Джонни.
– Спасибо. А что у тебя?
В голосе Бекки прозвучали обеспокоенные нотки. Она знала, что происходит у него дома, знала, что у отца Джонни проблемы с алкоголем. Об этом, впрочем, было известно многим, поскольку Джим Петерсон пил уже много лет. Кроме того, Бекки от всего сердца жалела Бобби – он был таким славным мальчуганом! Нравилась ей и Шарлотта, которая казалась настоящим сорванцом, но в ней было много и от Джонни. Главное, Шарли была умной и доброй – совсем как старший брат и как их мать. Пожалуй, единственным членом семьи Петерсон, которого Бекки совсем не знала, был отец Джонни. Впрочем, узнать его как следует было непросто.
– Все как всегда, – ответил Джонни. – Отец снова заснул перед телевизором, Шарли грустит. Ей давно хочется, чтобы папа посмотрел, как она играет, но он никогда не бывает на ее соревнованиях. Мама сказала – в сегодняшней игре Шарли снова сделала две домашние пробежки, но для нее самой это почти ничего не значит, потому что папа этого не видел. На мои-то игры он всегда ходил – просто ни одной не пропускал, но Шарли – дело другое. Я подозреваю, это из-за того, что она девочка. Папа, наверное, считает, что в женском спорте нет ничего интересного... – Он вздохнул. – Ну почему некоторые люди иногда бывают такими... ограниченными?
Голос Джонни прозвучал почти жалобно. Ради сестры он хотел бы изменить сложившееся положение дел, но не знал, как это сделать. Несколько раз Джонни пытался серьезно поговорить с отцом, но тот вел себя так, словно не слышал обращенных к нему слов. Или ему было все равно? В конце концов Джонни прекратил свои попытки и начал сам ходить на игры сестры – когда мог, разумеется.
– Кстати, – добавил он, – я закончил писать свою речь. По-моему, получилось неплохо.
– Ты и сам знаешь, что это будет великолепная речь. Самая лучшая за всю историю школы! – Бекки рассмеялась, хотя, говоря так, она нисколько не шутила. Она всегда верила в способности Джонни, к тому же за четыре года они научились оказывать друг другу помощь и поддержку каждый раз, когда это оказывалось необходимо. У родителей – особенно в последнее время – все чаще не хватало на это ни времени, ни сил. В обеих семьях накопилось достаточно проблем, и Элис с Памелой целыми днями крутились как белки в колесе, решая самые неотложные вопросы, касавшиеся в первую очередь их детей. Джонни и Бекки, считавшие себя уже взрослыми, относились к этому с пониманием и не требовали от своих матерей ничего сверх того, что они способны были дать, к тому же нужда во взаимной поддержке еще больше укрепила связывавшие их чувства. В каком-то смысле каждый из них стал для другого самым близким человеком, что не умаляло их любви к своим родным. И все же друг другу они давали что-то такое, чего не мог бы дать никто другой.
– Ну ладно, до завтра, милая, – попрощался наконец Джонни. Никаких особых новостей, которые он мог бы сообщить Бекки, у него не было, поскольку бóльшую часть сегодняшнего дня они провели вместе, однако он неизменно придерживался установившегося ритуала. Им обоим нравилось слышать перед сном голоса друг друга.
– Я люблю тебя, Джонни, – негромко откликнулась Бекки, и он представил себе, как она сидит на кухонном табурете в одной ночной рубашке и думает о нем.
– Я тоже тебя люблю, милая. Спокойной ночи. – И Джонни первым положил трубку.
Глава 2
Джонни ненадолго задержался в гостиной. Звук в телевизоре был включен чуть не на полную громкость, но его отец крепко спал, и он уменьшил звук, чтобы не беспокоить домашних. Подобная сцена практически без изменений повторялась из вечера в вечер, и для Джонни не было в ней ничего нового. Немного подумав, он вообще выключил телевизор, а потом поднялся в свою комнату, сел за стол и принялся перечитывать то, что уже написал. Джонни все еще раздумывал над своей речью, когда дверь позади него бесшумно приоткрылась и Бобби, скользнув в комнату, уселся на его кровати.
– Кажется, неплохо получается, – не оборачиваясь, сообщил ему Джонни. – Впрочем, у меня еще есть время подумать над некоторыми оборотами. Понимаешь, я пишу речь, в которой должен поблагодарить нашу школу и всех учителей за то, что они нас учили и воспитывали. И ты знаешь, – добавил он, – я абсолютно уверен, что когда-нибудь тебе тоже придется произносить нечто подобное, поэтому, когда все будет готово, я отдам тебе черновик. Только смотри не потеряй!
Брат ничего не ответил, и Джонни снова погрузился в работу. Бобби нисколько ему не мешал, напротив, в его присутствии Джонни чувствовал себя как-то уютнее, да и мальчуган, похоже, был счастлив побыть с братом. Сначала он просто сидел на кровати, потом лег, уставившись в потолок неподвижным взглядом, и Джонни невольно спросил себя, о чем Бобби сейчас думает. Не исключено было, что он вспоминает аварию, в которую попал вместе с отцом, размышляет о ее последствиях. Порой Джонни даже казалось, что молчание Бобби было сознательным решением или, может быть, немоту вызвало нечто такое, чего мальчик еще не мог преодолеть. Впрочем, в том, что рано или поздно Бобби снова будет говорить, Джонни не сомневался, и его слова насчет речи, которую брату придется произносить по окончании школы, были сказаны им вполне серьезно.
Потом он подумал о том, что та давняя авария не только лишила Бобби дара речи, но и повлияла на жизнь всех членов семьи. Теперь и ему, и Шарлотте приходилось прилагать куда больше усилий, чтобы хоть немного сгладить поселившуюся в доме печаль. Вместе с тем Джонни отчетливо сознавал, что делают они это скорее машинально, ибо, сами того не сознавая, они утратили надежду, сдались. Совсем как их отец, который ненавидел свою работу, ненавидел свою жизнь и каждый вечер напивался, чтобы притупить острое чувство вины. И как мать, которая, по большому счету, уже не верила, что Бобби когда-нибудь снова заговорит и что муж сумеет простить себя за то, что совершил. Она ни разу не рассердилась на отца, ни разу не обвинила в беспечности и безответственности, хотя все основания для этого у нее были. Ведь в день, когда Джим Петерсон съехал на машине с моста и едва не утопил своего младшего сына, он был сильно навеселе. Ему нельзя было садиться за руль, но он все-таки сел, и... случилось то, что случилось. И все же Элис ни слова не сказала мужу, хорошо понимая, что Джим и без этого казнит себя каждый день, каждый час. Самым скверным было, пожалуй, то, что произошедшая трагедия была из тех, когда ничего исправить уже нельзя, и все же им необходимо было с этим справиться. Нужно было двигаться дальше, нужно было научиться жить в новых обстоятельствах, но Джиму это оказалось не под силу. Казалось, он был просто не способен понять, что отныне дела обстоят именно так, а не иначе и что теперь так будет всегда.
Проработав над речью еще с полчаса, Джонни, весьма довольный результатами своего труда, лег на кровать рядом с братом. Бобби спокойно лежал на покрывале рядом с ним и только взял его за руку. Казалось, через это прикосновение мальчик был способен выразить все чувства, которые он испытывал, а значит, слова были не нужны. То, что братья чувствовали друг к другу, находилось вне слов и звуков, и Джонни невольно подумал о том, что, если так пойдет и дальше, у Бобби никогда не появится достаточно мощного стимула заговорить.
Так они лежали довольно долго, пока наконец в комнату не заглянула Элис, разыскивавшая младшего сына, чтобы отправить его спать. Услышав голос матери, которая велела ему идти к себе, Бобби никак не прореагировал, в глазах его ничего не отразилось. Он, однако, поднялся и, бросив на Джонни долгий взгляд, тихо вышел в коридор, чтобы идти в свою спальню. Элис отправилась следом. После аварии она ни на день не оставляла его одного, стремясь постоянно быть рядом на случай, если Бобби вдруг понадобится мама. Элис не доверяла даже профессиональным няням и никогда не уходила из дома надолго. Вся ее жизнь вращалась теперь вокруг Бобби, и Джонни с Шарли относились к этому с пониманием. Это был дар матери младшему сыну.
Когда Джонни наконец позвонил Бекки, она, несмотря на поздний час, взяла трубку уже на втором гудке. Ее мать и остальные дети давно легли, но сама она преданно ждала звонка. И Джонни никогда ее не подводил. Им обоим нравилось хотя бы немного поговорить друг с другом перед сном, каким бы трудным ни был прошедший день. А по утрам Джонни часто заезжал за Бекки и ее братьями и сестрами, чтобы подбросить их в школу, так что почти все его дни начинались и заканчивались одинаково.
– Привет, любимая, как ты? – проговорил Джонни в трубку.
– Хорошо, – так же негромко ответила Бекки. – Мама уже легла, а я любовалась своим бальным платьем. Оно замечательное!
По голосу Джонни понял, что Бекки улыбается, и почувствовал себя счастливым. Бекки в новом платье выглядела просто сногсшибательно, и он был рад, что такая девчонка принадлежит ему.
– Я уверен, на балу ты будешь самой красивой, – убежденно сказал Джонни.
– Спасибо. А что у тебя?
В голосе Бекки прозвучали обеспокоенные нотки. Она знала, что происходит у него дома, знала, что у отца Джонни проблемы с алкоголем. Об этом, впрочем, было известно многим, поскольку Джим Петерсон пил уже много лет. Кроме того, Бекки от всего сердца жалела Бобби – он был таким славным мальчуганом! Нравилась ей и Шарлотта, которая казалась настоящим сорванцом, но в ней было много и от Джонни. Главное, Шарли была умной и доброй – совсем как старший брат и как их мать. Пожалуй, единственным членом семьи Петерсон, которого Бекки совсем не знала, был отец Джонни. Впрочем, узнать его как следует было непросто.
– Все как всегда, – ответил Джонни. – Отец снова заснул перед телевизором, Шарли грустит. Ей давно хочется, чтобы папа посмотрел, как она играет, но он никогда не бывает на ее соревнованиях. Мама сказала – в сегодняшней игре Шарли снова сделала две домашние пробежки, но для нее самой это почти ничего не значит, потому что папа этого не видел. На мои-то игры он всегда ходил – просто ни одной не пропускал, но Шарли – дело другое. Я подозреваю, это из-за того, что она девочка. Папа, наверное, считает, что в женском спорте нет ничего интересного... – Он вздохнул. – Ну почему некоторые люди иногда бывают такими... ограниченными?
Голос Джонни прозвучал почти жалобно. Ради сестры он хотел бы изменить сложившееся положение дел, но не знал, как это сделать. Несколько раз Джонни пытался серьезно поговорить с отцом, но тот вел себя так, словно не слышал обращенных к нему слов. Или ему было все равно? В конце концов Джонни прекратил свои попытки и начал сам ходить на игры сестры – когда мог, разумеется.
– Кстати, – добавил он, – я закончил писать свою речь. По-моему, получилось неплохо.
– Ты и сам знаешь, что это будет великолепная речь. Самая лучшая за всю историю школы! – Бекки рассмеялась, хотя, говоря так, она нисколько не шутила. Она всегда верила в способности Джонни, к тому же за четыре года они научились оказывать друг другу помощь и поддержку каждый раз, когда это оказывалось необходимо. У родителей – особенно в последнее время – все чаще не хватало на это ни времени, ни сил. В обеих семьях накопилось достаточно проблем, и Элис с Памелой целыми днями крутились как белки в колесе, решая самые неотложные вопросы, касавшиеся в первую очередь их детей. Джонни и Бекки, считавшие себя уже взрослыми, относились к этому с пониманием и не требовали от своих матерей ничего сверх того, что они способны были дать, к тому же нужда во взаимной поддержке еще больше укрепила связывавшие их чувства. В каком-то смысле каждый из них стал для другого самым близким человеком, что не умаляло их любви к своим родным. И все же друг другу они давали что-то такое, чего не мог бы дать никто другой.
– Ну ладно, до завтра, милая, – попрощался наконец Джонни. Никаких особых новостей, которые он мог бы сообщить Бекки, у него не было, поскольку бóльшую часть сегодняшнего дня они провели вместе, однако он неизменно придерживался установившегося ритуала. Им обоим нравилось слышать перед сном голоса друг друга.
– Я люблю тебя, Джонни, – негромко откликнулась Бекки, и он представил себе, как она сидит на кухонном табурете в одной ночной рубашке и думает о нем.
– Я тоже тебя люблю, милая. Спокойной ночи. – И Джонни первым положил трубку.
Глава 2
– Боже, какая красота! И тебе очень идет! – воскликнула Элис, когда ближе к вечеру ее старший сын спустился в кухню во взятом напрокат смокинге. Высокий, широкоплечий, стройный, в рубашке с плоеной грудью и белой бутоньеркой в петлице, он выглядел потрясающе элегантно!
– В этом смокинге ты похож на... на кинозвезду, – восторженно произнесла Элис, любуясь сыном. Он действительно мог сойти за самую настоящую знаменитость, однако куда больше Джонни напоминал жениха накануне свадебной церемонии. Впрочем, об этом Элис умолчала, не желая вгонять его в краску.
Джонни несколько раз прошелся перед матерью, чтобы она сумела рассмотреть его со всех сторон, потом открыл холодильник и достал букетик из искусно переплетенных живых роз, который он приготовил для Бекки. Он как раз стоял в прихожей, прижимая к груди прозрачную пластиковую коробочку, когда сверху вприпрыжку спустилась Шарлотта. Увидев брата, она остановилась как вкопанная и восхищенно улыбнулась, едва не уронив баскетбольный мяч, который в последнее время почти не выпускала из рук.
– Ну, как тебе наш Джонни? – с гордостью спросила ее Элис, и Шарли хихикнула.
– Он похож на аиста, – вынесла она приговор, и Джонни, не сдержавшись, весело расхохотался.
– Спасибо, сестренка! Погляжу я на тебя, когда ты доживешь до выпускного класса. Готов спорить, ты будешь выглядеть еще глупее в белом бальном платье и с баскетбольным мячом в обнимку. А то еще наденешь свою бейсбольную перчатку и шиповки, если до той поры ничего не изменится.
– Да, я такая! – Шарли снова улыбнулась, потом покачала головой и окинула брата еще одним, более внимательным взглядом. – Нет, ты на самом деле здорово выглядишь, – сказала она с необычной для себя серьезностью. Как и мать, Шарли считала, что их Джонни – самый красивый, самый лучший, и гордилась им.
– Сегодня наш Джонни выглядит гораздо лучше, чем просто «здорово», – поправила Элис и приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать сына в щеку, а потом вынула из кармана фартука фотоаппарат и дважды щелкнула Джонни, прежде чем он успел отвернуться.
Из кухни бесшумно появился Бобби и тоже уставился на брата.
– Ну как я тебе, братишка? – шутливо обратился к нему Джонни. Бобби, как всегда, не ответил, но весь его изумленный вид выдавал глубокий интерес к происходящему и даже что-то вроде одобрения. Только отца еще не было дома, и он так и не увидел Джонни в торжественном смокинге.
– Пожалуй, я заеду за Бекки, иначе мы можем опоздать, – проговорил Джонни, несколько смущенный всеобщим вниманием, и двинулся к двери. Мать и сестра провожали его восхищенными взглядами. В последнюю секунду он на мгновение обернулся, чтобы помахать им рукой на прощание, потом вышел во двор, и уже через минуту они услышали шум мотора удаляющейся машины.
Когда он подъехал, Бекки уже ждала его на парадном крыльце. На ней было белое атласное платье, которое Джонни выбрал по каталогу. Оно прекрасно облегало ее стройную фигуру, но в то же время было достаточно пышным, делая Бекки похожей на фею из волшебной сказки, как сказала Сэнди. Свои длинные светлые волосы она собрала на затылке в пучок, а на ноги надела белые атласные туфельки на высоких каблуках, которые давно приглядела в городском универмаге и на которые полгода копила деньги.
Подойдя к Бекки, Джонни церемонно поклонился, потом не спеша прикрепил к лифу ее платья букетик из белых роз, а она ответила влюбленной улыбкой. Не удержавшись, Джонни поцеловал Бекки, и стоявшие тут же Питер и Марк разразились такими громкими криками и свистом, что из кухни на шум прибежала Памела.
– Вы оба словно сошли с картинки модного журнала, – сказала она со счастливой улыбкой. Сегодня Бекки была особенно прелестна, да и Джонни выглядел старше своих неполных восемнадцати. – Желаю чудесно провести время, детки. В конце концов, это ваш первый и последний выпускной школьный бал. Когда-нибудь он станет для вас дорогим сердцу воспоминанием, так что наслаждайтесь каждой минутой и постарайтесь получше запомнить сегодняшнюю ночь. – Памела говорила со слезами на глазах. В свои годы она научилась дорожить каждым мгновением, на своем горьком опыте убедившись, что единственное, что остается в жизни с человеком, – это его воспоминания.
– Мы постараемся, мам, – жизнерадостно откликнулась Бекки и, поцеловав мать в щеку, села в машину Джонни.
– Смотри, езжай осторожнее, – напутствовала Памела кавалера дочери, хотя и знала, что в этом нет особой нужды. Несмотря на юный возраст, Джонни был разумным и ответственным молодым человеком. Он никогда не превышал скорость и не лихачил из одного лишь желания «козырнуть» перед Бекки своей неустрашимостью и умением водить машину. Просьба быть поосторожнее сорвалась у Памелы с языка просто потому, что так говорят все матери.
В ближайшем ресторане Бекки и Джонни встретились с группой друзей-одноклассников. Настроение у всех было приподнятое, и девочки тут же принялись обсуждать наряды друг друга. У многих тоже были приколоты к корсажам букетики цветов, а у мальчиков белели цветки в бутоньерках. То и дело раздавался беззаботный, счастливый смех молодых, уверенных в себе людей, перед которыми лежит вся жизнь.
В восемь пятнадцать вся группа, по-прежнему пребывавшая в отличном настроении, отправилась в школу на выпускной бал. Одна пара села в машину к Джонни и Бекки, поскольку до ресторана их довезли родители. Школьное здание находилось совсем недалеко, и к девяти вечера праздник был в самом разгаре.
Для всех выпускников это была счастливая, незабываемая ночь. В актовом зале играл настоящий оркестр, потом включили аппаратуру, и один из старшеклассников взял на себя роль диск-жокея. Музыка была самая клевая, угощений тоже хватало. Большинство выпускников твердо решили провести эту праздничную ночь трезвыми, поэтому лишь несколько сорвиголов тайком пронесли в школу пиво и спиртное покрепче. Недавние школьники веселились и флиртовали напропалую, никто не ссорился, правда, одна драка все же случилась, но, к счастью, зачинщиков удалось быстро растащить. В целом вечер прошел мирно, без происшествий, и в полночь, когда танцы закончились, выпускники собрались на школьном крыльце, решая, куда двинуться дальше. Неподалеку находилось круглосуточное кафе, куда все они любили бегать за гамбургерами и колой, а несколько парней планировали попытать счастья в местном баре, проникнуть в который им должны были помочь поддельные удостоверения личности.
Джонни и Бекки весь вечер танцевали, смеялись и шутили с друзьями и теперь собирались пойти вместе со всеми в «Кафе Джоя», чтобы подкрепиться гамбургерами и молочной болтушкой. В половине первого, посадив в машину еще одну пару – ту самую, которая осталась «без колес», – они отъехали от школы. Почти в то же самое мгновение их обогнал кабриолет с откидным верхом, в который набилось не меньше десятка мальчишек из школьной футбольной команды. Они посылали девушкам воздушные поцелуи, яростно сигналили и криками подначивали Джонни, вызывая его прокатиться наперегонки, но он только улыбался в ответ и отрицательно качал головой. Он никогда не любил подобные забавы – особенно сейчас, когда у него в машине были пассажиры. Продолжая улыбаться, Джонни дважды нажал на сигнал своего автомобиля, и кабриолет под визг покрышек умчался вперед и круто свернул на ближайшем светофоре на боковую улочку, держа курс на единственный в Сан-Димасе бар, где на возраст клиентов не обращали особого внимания.
Бекки и вторая девушка болтали и смеялись, когда машина Джонни приблизилась к тому же перекрестку. Они двигались довольно медленно и выехали на пересечение улиц, когда красный сигнал светофора сменился зеленым. Джонни как раз рассказывал сидевшему на заднем сиденье товарищу об одном общем знакомом из школьной футбольной команды, когда боковым зрением уловил какое-то движение справа. В ту же секунду раздался резкий гудок, за которым последовал отчаянный скрип тормозов. Повернувшись в ту сторону, Джонни увидел уже знакомый кабриолет, который обогнал их пару минут назад. Теперь он с огромной скоростью мчался по боковой улице в обратном направлении и отчаянно сигналил, обгоняя остановившиеся на светофоре машины. Еще немного, и он вылетит на перекресток!
Джонни нажал на педаль тормоза, но уже в следующее мгновение с ужасом понял, что остановиться вовремя ни он, ни вторая машина не успеют. Тогда он резко вывернул руль, уходя от столкновения. Рядом с ним испуганно вскрикнула Бекки.
Все, что произошло дальше, никто из них не смог бы описать в подробностях. Послышался громкий удар, и во все стороны брызнули сверкающие осколки стекла. Заскрежетал раздираемый металл. Впоследствии девушка, сидевшая на заднем сиденье, сказала – ей показалось, будто они на полном ходу врезались в каменную стену. Машина Джонни завертелась вокруг своей оси и заскользила куда-то в сторону. Он делал все, что мог, чтобы остановить это скольжение, но машина не слушалась руля и замерла, только когда ее притиснул к разделителю тормозящий юзом грузовик. Кабриолет тоже развернуло и отбросило в сторону – в гущу отчаянно сигналящих машин. Его пассажиры вылетели из салона и рухнули на мостовую и на капоты ближайших автомобилей. Внутри остался только водитель, зажатый покореженным металлом.
Потом мир перестал вращаться и наступила сверхъестественная тишина. Как впоследствии заявил один из свидетелей, лобовое стекло машины было смято как целлофановая обертка от гамбургера, с заднего сиденья доносился негромкий стон, а белое платье пассажирки на переднем сиденье было сплошь покрыто кровавыми пятнами. Бекки – это она сидела впереди – была без сознания. Джонни тяжело навалился грудью на рулевое колесо и не шевелился.
Ремни безопасности у всех четверых были пристегнуты.
Казалось, прошла вечность, прежде чем в машину заглянул какой-то мужчина с электрическим фонариком в руке. Он слышал тихий стон с заднего сиденья, но вдали уже раздавались сирены санитарных машин, и он не стал никого трогать. Вокруг хлопали дверцы – другие люди выбирались из своих замерших в беспорядке машин. На обочине сидели несколько подростков в изорванной, окровавленной одежде – вид у них был ошарашенный. В результате аварии было разбито пять легковых автомобилей и грузовик. Когда подъехала первая «Скорая помощь», кто-то сказал выскочившим из нее медикам, что водитель грузовика погиб. Другой мужчина указал на смятую в лепешку машину Джонни.
– Там несколько подростков, – сказал он. – Поспешите, мне кажется – они еще живы, я слышал, как кто-то стонал.
С этими словами он вернулся к своему автомобилю, а медики бросились к машине Джонни. Несколько секунд спустя на перекресток прибыли еще две «Скорых» и спасатели из городской пожарной команды. Замелькали огни ручных фонариков, санитары и фельдшеры сновали между машинами, заглядывали в окна, помогали пострадавшим выбраться из салонов и оказывали им первую помощь. Спустя несколько минут на обочине уже лежали четыре неподвижных тела, с головой накрытых клеенкой, – в том числе водитель грузовика. Пожарные спасатели и один из медиков извлекли из разбитой машины Бекки. Она едва держалась на ногах, из рассеченного лба стекала на платье кровь, и санитар повел ее к машине «Скорой». Юноша и девушка на заднем сиденье были в шоке, но, похоже, не пострадали. Они сами выбрались из машины, и спасатели отвели их в сторону. Тем временем первый медик вернулся к машине и, просунувшись в салон, нащупал пульс у Джонни, потом чуть приподнял его голову и посветил в глаза фонариком. Лицо юноши было белым как бумага, на лбу вздулась огромная шишка, медик сразу понял, что юноша мертв – у парня была сломана шея. Медик знаком подозвал двух спасателей.
– Водитель мертв, – сказал он негромко, чтобы никто не услышал. – Доставайте его, а я схожу за носилками.
Когда поднесли носилки, пожарные осторожно извлекли тело и накрыли клеенкой. Как раз в этот момент Бекки выглянула из машины «Скорой помощи», где ей оказывали помощь.
– Эй, что это вы делаете?! – крикнула она. – Зачем вы закрыли ему лицо?!
И, оттолкнув руки пытавшихся удержать ее медиков, Бекки бросилась к носилкам. Кровь все еще текла по ее лицу и капала на платье, весь верх которого стал из белого красным. Подбежав к носилкам, на которых лежало тело Джонни, она попыталась откинуть клеенку с его лица, но один из спасателей удержал ее за руки. Бекки боролась изо всех сил, но вырваться не могла.
– Ну, идите же сюда, мисс, – негромко уговаривал рыдающую Бекки спасатель. – Садитесь лучше в машину... С вами все в порядке, но вам все равно нужно показаться врачу. Сейчас мы отвезем вас в больницу и...
Но Бекки не слушала его, с ней случилась истерика. Она кричала, вырывалась, царапалась.
– Мне нужно к Джонни! – снова и снова повторяла Бекки. – Я должна быть с ним, ну как вы не понимаете?! Я... я... – Ей не хватало воздуха, она захлебывалась рыданиями, и спасатель крепко прижал ее к своей широкой груди.
– Ведь это же Джонни, понимаете? Он не может... не может... О боже!.. – Ноги отказывались ей служить, и, ослабев от горя, Бекки без сил опустилась на мостовую. Воспользовавшись этим, спасатель подхватил ее на руки и отнес в машину «Скорой помощи». Там медики ввели ей успокоительное, и минуту спустя машина отъехала.
Полиции и спасателям потребовалось около двух часов, чтобы восстановить движение и отправить раненых в больницы. Подростков – виновников аварии полицейские сами развезли по домам, предварительно позвонив их родителям. Пятерых погибших коронерская служба забрала в морг, и полицейские из дорожного патруля отправились по их адресам, чтобы сообщить страшные новости родственникам. Водитель грузовика жил в другом штате, поэтому его родных не стали разыскивать, а уведомили по телефону транспортную компанию, в которой работал погибший. Но четверым полицейским выпала тяжкая обязанность лично посетить дома погибших и встретиться лицом к лицу с их близкими.
Сержант дорожного патруля, отправившийся домой к Петерсонам, слышал о Джонни – его дочь училась в одном классе с Шарлоттой. Он был опытным полицейским и уже не раз выполнял подобные задания, однако сейчас сержант боялся того, что ему предстояло, больше обычного. Как он будет смотреть в глаза матери Джонни? Что он ей скажет, чем утешит?..
Было три часа ночи, когда сержант позвонил у двери дома Петерсонов. Никто ему не открыл, и спустя какое-то время он снова нажал кнопку звонка. На сей раз за дверью послышались шаги, щелкнул замок. На пороге стоял Джим Петерсон в пижаме и шлепанцах на босу ногу, из-за его плеча выглядывала Элис.
– Что случилось, сэр? Вы кого-то ищете?
Никаких проблем с Джонни у них никогда не возникало, и сейчас ни Джим, ни Элис даже представить себе не могли, что полиция могла задержать их сына за какое-то правонарушение. Конечно, они знали, что его ровесников, бывало, арестовывали за превышение скорости или за появление на улице в нетрезвом виде, но Джонни... Нет, это было невероятно!
– Нет, я никого не ищу. Я по поводу вашего сына. Вы позволите мне войти? – вежливо спросил сержант, и родители Джонни отступили в сторону, пропуская его внутрь. Из прихожей все трое прошли в гостиную. Там сержант с мрачным видом остановился на пороге.
– Два часа назад на перекрестке Центральной и Гринфилд-стрит произошла серьезная авария, – начал он, и Элис машинально схватилась за рукав пижамы мужа. Гринфилд-стрит находилась совсем недалеко от школы, где учился Джонни.
Сержант, внимательно следивший за обоими, угрюмо кивнул, словно подтверждая сказанное.
– Мне очень жаль, мэм, но ваш сын Джон Петерсон погиб. Столкнулись шесть машин, кроме вашего сына, пострадало еще несколько человек. Примите мои искренние соболезнования.
– О боже!.. – проговорила Элис помертвевшими губами, чувствуя, как ее охватывает паника. – Нет, не может быть... Вы, наверное, ошиблись... Джонни не мог... Вы уверены, что это он?
Джим, в отличие от Элис, не произнес ни слова. Почему-то он сразу поверил, что с их сыном случилось страшное, и по его щекам потекли слезы.
– В этом смокинге ты похож на... на кинозвезду, – восторженно произнесла Элис, любуясь сыном. Он действительно мог сойти за самую настоящую знаменитость, однако куда больше Джонни напоминал жениха накануне свадебной церемонии. Впрочем, об этом Элис умолчала, не желая вгонять его в краску.
Джонни несколько раз прошелся перед матерью, чтобы она сумела рассмотреть его со всех сторон, потом открыл холодильник и достал букетик из искусно переплетенных живых роз, который он приготовил для Бекки. Он как раз стоял в прихожей, прижимая к груди прозрачную пластиковую коробочку, когда сверху вприпрыжку спустилась Шарлотта. Увидев брата, она остановилась как вкопанная и восхищенно улыбнулась, едва не уронив баскетбольный мяч, который в последнее время почти не выпускала из рук.
– Ну, как тебе наш Джонни? – с гордостью спросила ее Элис, и Шарли хихикнула.
– Он похож на аиста, – вынесла она приговор, и Джонни, не сдержавшись, весело расхохотался.
– Спасибо, сестренка! Погляжу я на тебя, когда ты доживешь до выпускного класса. Готов спорить, ты будешь выглядеть еще глупее в белом бальном платье и с баскетбольным мячом в обнимку. А то еще наденешь свою бейсбольную перчатку и шиповки, если до той поры ничего не изменится.
– Да, я такая! – Шарли снова улыбнулась, потом покачала головой и окинула брата еще одним, более внимательным взглядом. – Нет, ты на самом деле здорово выглядишь, – сказала она с необычной для себя серьезностью. Как и мать, Шарли считала, что их Джонни – самый красивый, самый лучший, и гордилась им.
– Сегодня наш Джонни выглядит гораздо лучше, чем просто «здорово», – поправила Элис и приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать сына в щеку, а потом вынула из кармана фартука фотоаппарат и дважды щелкнула Джонни, прежде чем он успел отвернуться.
Из кухни бесшумно появился Бобби и тоже уставился на брата.
– Ну как я тебе, братишка? – шутливо обратился к нему Джонни. Бобби, как всегда, не ответил, но весь его изумленный вид выдавал глубокий интерес к происходящему и даже что-то вроде одобрения. Только отца еще не было дома, и он так и не увидел Джонни в торжественном смокинге.
– Пожалуй, я заеду за Бекки, иначе мы можем опоздать, – проговорил Джонни, несколько смущенный всеобщим вниманием, и двинулся к двери. Мать и сестра провожали его восхищенными взглядами. В последнюю секунду он на мгновение обернулся, чтобы помахать им рукой на прощание, потом вышел во двор, и уже через минуту они услышали шум мотора удаляющейся машины.
Когда он подъехал, Бекки уже ждала его на парадном крыльце. На ней было белое атласное платье, которое Джонни выбрал по каталогу. Оно прекрасно облегало ее стройную фигуру, но в то же время было достаточно пышным, делая Бекки похожей на фею из волшебной сказки, как сказала Сэнди. Свои длинные светлые волосы она собрала на затылке в пучок, а на ноги надела белые атласные туфельки на высоких каблуках, которые давно приглядела в городском универмаге и на которые полгода копила деньги.
Подойдя к Бекки, Джонни церемонно поклонился, потом не спеша прикрепил к лифу ее платья букетик из белых роз, а она ответила влюбленной улыбкой. Не удержавшись, Джонни поцеловал Бекки, и стоявшие тут же Питер и Марк разразились такими громкими криками и свистом, что из кухни на шум прибежала Памела.
– Вы оба словно сошли с картинки модного журнала, – сказала она со счастливой улыбкой. Сегодня Бекки была особенно прелестна, да и Джонни выглядел старше своих неполных восемнадцати. – Желаю чудесно провести время, детки. В конце концов, это ваш первый и последний выпускной школьный бал. Когда-нибудь он станет для вас дорогим сердцу воспоминанием, так что наслаждайтесь каждой минутой и постарайтесь получше запомнить сегодняшнюю ночь. – Памела говорила со слезами на глазах. В свои годы она научилась дорожить каждым мгновением, на своем горьком опыте убедившись, что единственное, что остается в жизни с человеком, – это его воспоминания.
– Мы постараемся, мам, – жизнерадостно откликнулась Бекки и, поцеловав мать в щеку, села в машину Джонни.
– Смотри, езжай осторожнее, – напутствовала Памела кавалера дочери, хотя и знала, что в этом нет особой нужды. Несмотря на юный возраст, Джонни был разумным и ответственным молодым человеком. Он никогда не превышал скорость и не лихачил из одного лишь желания «козырнуть» перед Бекки своей неустрашимостью и умением водить машину. Просьба быть поосторожнее сорвалась у Памелы с языка просто потому, что так говорят все матери.
В ближайшем ресторане Бекки и Джонни встретились с группой друзей-одноклассников. Настроение у всех было приподнятое, и девочки тут же принялись обсуждать наряды друг друга. У многих тоже были приколоты к корсажам букетики цветов, а у мальчиков белели цветки в бутоньерках. То и дело раздавался беззаботный, счастливый смех молодых, уверенных в себе людей, перед которыми лежит вся жизнь.
В восемь пятнадцать вся группа, по-прежнему пребывавшая в отличном настроении, отправилась в школу на выпускной бал. Одна пара села в машину к Джонни и Бекки, поскольку до ресторана их довезли родители. Школьное здание находилось совсем недалеко, и к девяти вечера праздник был в самом разгаре.
Для всех выпускников это была счастливая, незабываемая ночь. В актовом зале играл настоящий оркестр, потом включили аппаратуру, и один из старшеклассников взял на себя роль диск-жокея. Музыка была самая клевая, угощений тоже хватало. Большинство выпускников твердо решили провести эту праздничную ночь трезвыми, поэтому лишь несколько сорвиголов тайком пронесли в школу пиво и спиртное покрепче. Недавние школьники веселились и флиртовали напропалую, никто не ссорился, правда, одна драка все же случилась, но, к счастью, зачинщиков удалось быстро растащить. В целом вечер прошел мирно, без происшествий, и в полночь, когда танцы закончились, выпускники собрались на школьном крыльце, решая, куда двинуться дальше. Неподалеку находилось круглосуточное кафе, куда все они любили бегать за гамбургерами и колой, а несколько парней планировали попытать счастья в местном баре, проникнуть в который им должны были помочь поддельные удостоверения личности.
Джонни и Бекки весь вечер танцевали, смеялись и шутили с друзьями и теперь собирались пойти вместе со всеми в «Кафе Джоя», чтобы подкрепиться гамбургерами и молочной болтушкой. В половине первого, посадив в машину еще одну пару – ту самую, которая осталась «без колес», – они отъехали от школы. Почти в то же самое мгновение их обогнал кабриолет с откидным верхом, в который набилось не меньше десятка мальчишек из школьной футбольной команды. Они посылали девушкам воздушные поцелуи, яростно сигналили и криками подначивали Джонни, вызывая его прокатиться наперегонки, но он только улыбался в ответ и отрицательно качал головой. Он никогда не любил подобные забавы – особенно сейчас, когда у него в машине были пассажиры. Продолжая улыбаться, Джонни дважды нажал на сигнал своего автомобиля, и кабриолет под визг покрышек умчался вперед и круто свернул на ближайшем светофоре на боковую улочку, держа курс на единственный в Сан-Димасе бар, где на возраст клиентов не обращали особого внимания.
Бекки и вторая девушка болтали и смеялись, когда машина Джонни приблизилась к тому же перекрестку. Они двигались довольно медленно и выехали на пересечение улиц, когда красный сигнал светофора сменился зеленым. Джонни как раз рассказывал сидевшему на заднем сиденье товарищу об одном общем знакомом из школьной футбольной команды, когда боковым зрением уловил какое-то движение справа. В ту же секунду раздался резкий гудок, за которым последовал отчаянный скрип тормозов. Повернувшись в ту сторону, Джонни увидел уже знакомый кабриолет, который обогнал их пару минут назад. Теперь он с огромной скоростью мчался по боковой улице в обратном направлении и отчаянно сигналил, обгоняя остановившиеся на светофоре машины. Еще немного, и он вылетит на перекресток!
Джонни нажал на педаль тормоза, но уже в следующее мгновение с ужасом понял, что остановиться вовремя ни он, ни вторая машина не успеют. Тогда он резко вывернул руль, уходя от столкновения. Рядом с ним испуганно вскрикнула Бекки.
Все, что произошло дальше, никто из них не смог бы описать в подробностях. Послышался громкий удар, и во все стороны брызнули сверкающие осколки стекла. Заскрежетал раздираемый металл. Впоследствии девушка, сидевшая на заднем сиденье, сказала – ей показалось, будто они на полном ходу врезались в каменную стену. Машина Джонни завертелась вокруг своей оси и заскользила куда-то в сторону. Он делал все, что мог, чтобы остановить это скольжение, но машина не слушалась руля и замерла, только когда ее притиснул к разделителю тормозящий юзом грузовик. Кабриолет тоже развернуло и отбросило в сторону – в гущу отчаянно сигналящих машин. Его пассажиры вылетели из салона и рухнули на мостовую и на капоты ближайших автомобилей. Внутри остался только водитель, зажатый покореженным металлом.
Потом мир перестал вращаться и наступила сверхъестественная тишина. Как впоследствии заявил один из свидетелей, лобовое стекло машины было смято как целлофановая обертка от гамбургера, с заднего сиденья доносился негромкий стон, а белое платье пассажирки на переднем сиденье было сплошь покрыто кровавыми пятнами. Бекки – это она сидела впереди – была без сознания. Джонни тяжело навалился грудью на рулевое колесо и не шевелился.
Ремни безопасности у всех четверых были пристегнуты.
Казалось, прошла вечность, прежде чем в машину заглянул какой-то мужчина с электрическим фонариком в руке. Он слышал тихий стон с заднего сиденья, но вдали уже раздавались сирены санитарных машин, и он не стал никого трогать. Вокруг хлопали дверцы – другие люди выбирались из своих замерших в беспорядке машин. На обочине сидели несколько подростков в изорванной, окровавленной одежде – вид у них был ошарашенный. В результате аварии было разбито пять легковых автомобилей и грузовик. Когда подъехала первая «Скорая помощь», кто-то сказал выскочившим из нее медикам, что водитель грузовика погиб. Другой мужчина указал на смятую в лепешку машину Джонни.
– Там несколько подростков, – сказал он. – Поспешите, мне кажется – они еще живы, я слышал, как кто-то стонал.
С этими словами он вернулся к своему автомобилю, а медики бросились к машине Джонни. Несколько секунд спустя на перекресток прибыли еще две «Скорых» и спасатели из городской пожарной команды. Замелькали огни ручных фонариков, санитары и фельдшеры сновали между машинами, заглядывали в окна, помогали пострадавшим выбраться из салонов и оказывали им первую помощь. Спустя несколько минут на обочине уже лежали четыре неподвижных тела, с головой накрытых клеенкой, – в том числе водитель грузовика. Пожарные спасатели и один из медиков извлекли из разбитой машины Бекки. Она едва держалась на ногах, из рассеченного лба стекала на платье кровь, и санитар повел ее к машине «Скорой». Юноша и девушка на заднем сиденье были в шоке, но, похоже, не пострадали. Они сами выбрались из машины, и спасатели отвели их в сторону. Тем временем первый медик вернулся к машине и, просунувшись в салон, нащупал пульс у Джонни, потом чуть приподнял его голову и посветил в глаза фонариком. Лицо юноши было белым как бумага, на лбу вздулась огромная шишка, медик сразу понял, что юноша мертв – у парня была сломана шея. Медик знаком подозвал двух спасателей.
– Водитель мертв, – сказал он негромко, чтобы никто не услышал. – Доставайте его, а я схожу за носилками.
Когда поднесли носилки, пожарные осторожно извлекли тело и накрыли клеенкой. Как раз в этот момент Бекки выглянула из машины «Скорой помощи», где ей оказывали помощь.
– Эй, что это вы делаете?! – крикнула она. – Зачем вы закрыли ему лицо?!
И, оттолкнув руки пытавшихся удержать ее медиков, Бекки бросилась к носилкам. Кровь все еще текла по ее лицу и капала на платье, весь верх которого стал из белого красным. Подбежав к носилкам, на которых лежало тело Джонни, она попыталась откинуть клеенку с его лица, но один из спасателей удержал ее за руки. Бекки боролась изо всех сил, но вырваться не могла.
– Ну, идите же сюда, мисс, – негромко уговаривал рыдающую Бекки спасатель. – Садитесь лучше в машину... С вами все в порядке, но вам все равно нужно показаться врачу. Сейчас мы отвезем вас в больницу и...
Но Бекки не слушала его, с ней случилась истерика. Она кричала, вырывалась, царапалась.
– Мне нужно к Джонни! – снова и снова повторяла Бекки. – Я должна быть с ним, ну как вы не понимаете?! Я... я... – Ей не хватало воздуха, она захлебывалась рыданиями, и спасатель крепко прижал ее к своей широкой груди.
– Ведь это же Джонни, понимаете? Он не может... не может... О боже!.. – Ноги отказывались ей служить, и, ослабев от горя, Бекки без сил опустилась на мостовую. Воспользовавшись этим, спасатель подхватил ее на руки и отнес в машину «Скорой помощи». Там медики ввели ей успокоительное, и минуту спустя машина отъехала.
Полиции и спасателям потребовалось около двух часов, чтобы восстановить движение и отправить раненых в больницы. Подростков – виновников аварии полицейские сами развезли по домам, предварительно позвонив их родителям. Пятерых погибших коронерская служба забрала в морг, и полицейские из дорожного патруля отправились по их адресам, чтобы сообщить страшные новости родственникам. Водитель грузовика жил в другом штате, поэтому его родных не стали разыскивать, а уведомили по телефону транспортную компанию, в которой работал погибший. Но четверым полицейским выпала тяжкая обязанность лично посетить дома погибших и встретиться лицом к лицу с их близкими.
Сержант дорожного патруля, отправившийся домой к Петерсонам, слышал о Джонни – его дочь училась в одном классе с Шарлоттой. Он был опытным полицейским и уже не раз выполнял подобные задания, однако сейчас сержант боялся того, что ему предстояло, больше обычного. Как он будет смотреть в глаза матери Джонни? Что он ей скажет, чем утешит?..
Было три часа ночи, когда сержант позвонил у двери дома Петерсонов. Никто ему не открыл, и спустя какое-то время он снова нажал кнопку звонка. На сей раз за дверью послышались шаги, щелкнул замок. На пороге стоял Джим Петерсон в пижаме и шлепанцах на босу ногу, из-за его плеча выглядывала Элис.
– Что случилось, сэр? Вы кого-то ищете?
Никаких проблем с Джонни у них никогда не возникало, и сейчас ни Джим, ни Элис даже представить себе не могли, что полиция могла задержать их сына за какое-то правонарушение. Конечно, они знали, что его ровесников, бывало, арестовывали за превышение скорости или за появление на улице в нетрезвом виде, но Джонни... Нет, это было невероятно!
– Нет, я никого не ищу. Я по поводу вашего сына. Вы позволите мне войти? – вежливо спросил сержант, и родители Джонни отступили в сторону, пропуская его внутрь. Из прихожей все трое прошли в гостиную. Там сержант с мрачным видом остановился на пороге.
– Два часа назад на перекрестке Центральной и Гринфилд-стрит произошла серьезная авария, – начал он, и Элис машинально схватилась за рукав пижамы мужа. Гринфилд-стрит находилась совсем недалеко от школы, где учился Джонни.
Сержант, внимательно следивший за обоими, угрюмо кивнул, словно подтверждая сказанное.
– Мне очень жаль, мэм, но ваш сын Джон Петерсон погиб. Столкнулись шесть машин, кроме вашего сына, пострадало еще несколько человек. Примите мои искренние соболезнования.
– О боже!.. – проговорила Элис помертвевшими губами, чувствуя, как ее охватывает паника. – Нет, не может быть... Вы, наверное, ошиблись... Джонни не мог... Вы уверены, что это он?
Джим, в отличие от Элис, не произнес ни слова. Почему-то он сразу поверил, что с их сыном случилось страшное, и по его щекам потекли слезы.