Страница:
Она улыбнулась:
— Вчера.
Он взъерошил ей волосы, зная, что сегодня ей уже не придется выходить в эфир.
— Может, съедим в кафе по гамбургеру?
— Лучше не стоит. Мне надо спешить домой к дочкам.
— К твоим двойняшкам. — Грант закатил глаза.
Он прекрасно знал девочек Мелани. У него у самого были три дочери от трех разных жен, но они не были такими искательницами приключений, как близнецы Мел. — Чем они сейчас занимаются?
— Как обычно. Вал влюбилась четыре раза за эту неделю, а Джесс вся в уроках. Их совместные усилия сводят на нет все мои попытки остаться рыжей, добавляя мне седины.
Мелани только что исполнилось тридцать пять, но она выглядела на десять лет моложе. Ей никак нельзя было дать ее возраст, несмотря на всю ответственность, лежавшую на ней, на то, что иногда на нее взваливали тяжелую работу, которую она, однако, любила, на все трудности, пережитые ею за все эти годы.
Грант прекрасно знал ее жизнь, она не раз плакалась ему в жилетку из-за неприятностей на работе или неудачной любовной связи. Их было не так уж много.
Она проявляла осторожность в выборе знакомых и старалась не выставлять на всеобщее обозрение свою личную жизнь, но еще больше боялась влюбиться, после того как отец двойняшек бросил ее еще до их рождения. Они поженились сразу после окончания средней школы и поехали учиться в колледж в Колумбию, но, когда она сказала ему, что беременна, он не хотел даже слушать об этом.
— Избавься от ребенка. — У него было каменное лицо. Мел до сих пор помнила тон, которым он произнес эти слова.
— Нет. Это ведь наш ребенок… так нельзя…
— Ломать нам жизнь — намного хуже.
Но вместо этого он постарался сломать жизнь ей.
Он уехал на каникулы в Мексику с другой девушкой, а вернувшись, объявил, что они разведены. Он подделал ее подпись на бланках, Мелани была настолько поражена, что потеряла дар речи. Ее родители хотели, чтобы она боролась и вернула его, но она решила, что не стоит этого делать. Своим поступком он глубоко обидел ее, и она была слишком потрясена перспективой остаться одной и родить ребенка… которых потом оказалось двое. Некоторое время родители помогали ей, а затем она стала самостоятельно пробивать себе дорогу в жизнь. Она изо всех сил пыталась найти работу и делала все, на что была способна. Работала секретарем, продавала витамины одной фирмы, которые она разносила по домам. В конце концов она устроилась на телестудию в отдел информационных программ, где занималась перепечаткой новостей.
Двойняшки тем временем росли. Хотя восхождение Мел не было ни быстрым, ни легким, но, день за днем печатая написанное другими, она поняла, чего хочет. Больше всего ее интересовали политические события, напоминая ей об учебе в колледже до того, как вся ее жизнь пошла кувырком. Больше всего ей хотелось стать тележурналистом. Она множество раз пыталась устроиться на эту работу, но в конце концов поняла, что в Нью-Йорке ей это не удастся. Она поехала сначала в Буффало, затем в Чикаго и наконец вернулась в Нью-Йорк, все-таки получив желанную работу. Но во время одной крупной забастовки руководство вдруг обратило на нее внимание, и кто-то указал ей пальцем на сцену. Мелани страшно испугалась, но у нее не оставалось выбора. Надо было делать то, что ей приказали, или ей грозило увольнение, а она не могла этого допустить. Ей надо было кормить дочек, отец которых не вложил в их воспитание ни цента, предоставив заботу о них Мел. И она справлялась. Им хватало на жизнь. Она не мечтала о славе, не стремилась сама рассказывать то, что писала, и вдруг она оказалась на экране телевизоров, и, как ни странно, ей это понравилось.
Ее направили в Филадельфию, затем ненадолго в Чикаго, а после этого в Вашингтон, и, наконец она вернулась домой. По их оценке, ее прилично поднатаскали, и они были правы. Властная и интересная, сильная и красивая, она прекрасно смотрелась на экране. Честность, страстность и ум порой затмевали ее красоту. В свои двадцать восемь лет она приблизилась к вершине, прочно обосновавшись в вечерних новостях. В тридцать она разорвала контракт и перешла в другую программу и вдруг поняла, что это ее стихия, и здесь она бросила якорь, став комментатором вечерних новостей. Ее рейтинг стремительно возрос и с тех пор неуклонно повышался.
Она выкладывалась на работе, и ее репутация ведущего тележурналиста была заслуженной. Давно минули дни лишений и борьбы. Родители, которые были еще живы, гордились дочерью. Время от времени Мелани занимал вопрос, что думает отец двойняшек, жалеет ли он, что бросил их, если вообще вспоминает о них. Мелани больше ничего о нем не слышала. Но он оставил свой след в ее жизни, который с годами сгладился, но так и не исчез. Она была осторожна, боялась сблизиться с кем-либо, поверить до конца. Это привело ее к нескольким неудачным любовным связям. Мужчин привлекали ее красота и популярность, но своей отчужденностью она отпугивала поклонников. В последний раз ее любовником был женатый мужчина. Сначала он показался Мел идеалом. Он не требовал от нее многого. Она больше не собиралась выходить замуж. У нее было все, о чем она мечтала: успех, надежное положение, дочки, дом, который она любила.
— Зачем мне выходить замуж? — заявила она как-то Гранту, и он поддерживал ее скептическую точку зрения.
— Возможно, тебе это ни к чему, но, по крайней мере, найди себе неженатого мужчину. — Он говорил убежденно и настойчиво.
— Зачем? Какая разница?
— Разница, дружочек, в том, что тебе придется проводить в одиночестве Рождество и праздники, дни рождения и выходные, а он в это время будет сидеть довольный со своей женой и детьми.
— Возможно, ты и прав. Но для него я — деликатес. Икра, а не сметана.
— Ты заблуждаешься, Мел. Потом ты будешь страдать.
И он оказался прав. Ей причиняло боль именно то, чего он опасался. Разрыв был мучительным. Мелани несколько недель ходила убитая горем.
— В следующий раз слушайся дядюшку Гранта.
Я-то уж знаю.
Он действительно знал много, особенно с каким тщанием она возводила вокруг себя стены. Грант был знаком с ней почти десять лет. Они встретились, когда она еще только карабкалась наверх, но уже тогда он понял, что видит рождение новой яркой звезды на небосклоне телевизионных новостей, и заботился о ней как о человеке и как о друге. Он вел себя предупредительно, не желая испортить сложившихся между ними отношений. Он был трижды женат и имел множество подружек, с которыми любил коротать ночи, но Мел значила для него гораздо больше. Они стали друзьями. Он боялся потерять ее доверие. Ей довелось испытать горечь предательства, и Гранту совсем не хотелось вновь причинить ей боль.
— По правде говоря, детка, большинство мужчин — порядочные скоты, — признался он ей как-то поздно вечером, после того как Мелани приняла участие в его программе, которая имела огромный успех.
А после этого они пошли выпить и засиделись «У Элейн» до трех часов ночи.
— Почему ты так решил?
В ее глазах появились отчужденность и настороженность. Несмотря на свой печальный опыт, она не разделяла его мнение.
— Потому, что лишь немногие отвечают добром на добро. Мужчины хотят, чтобы женщины любили их всем сердцем, при этом сами не тратят своих душевных сил. Тебе нужен человек, который любил бы тебя не меньше, чем ты его.
— Ты считаешь, что я еще способна на большую любовь? — Мелани постаралась сделать удивленный вид, но Грант не поддался на это. Старая боль так и не оставила ее. И он сомневался, пройдет ли она вообще.
— Я слишком хорошо знаю тебя, Мел. Даже лучше, чем ты сама.
— По-твоему, я мечтаю найти достойного мужчину?
На сей раз она засмеялась, и он не сдержал улыбки.
— Ты этого до смерти боишься.
— Сдаюсь.
— Ты могла бы найти счастье.
— Зачем? Я и так счастлива.
— Глупости. Одиночество не приносит счастья.
— У меня есть двойняшки.
— Это не совсем то.
Она пожала плечами.
— Ты же счастлив в своем одиночестве.
Она попыталась заглянуть ему в глаза, не зная, что найдет в них, и была удивлена, прочтя в них тоску одиночества. Тоска, как оборотень, пряталась днем и вылезала наружу по ночам. Ничто человеческое не было чуждо даже блистательному Гранту.
— Если бы одиночество приносило радость, то я бы не женился три раза.
Они вместе посмеялись над этим, а потом он отвез ее домой, по-отечески поцеловав на прощание в щеку. Мелани неожиданно подумала о том, что они могли бы стать прекрасными любовниками, но она понимала, что это только испортило бы установившиеся между ними отношения, а им обоим этого не хотелось. Они дорожили этой дружбой.
А сейчас она смотрела на него, стоя в коридоре возле своего кабинета, уставшая, но обрадовавшаяся встрече с ним в конце этого долгого дня. Грант давал ей то, чего не мог дать никто другой. Двойняшки были еще малы и требовали постоянного внимания, любви, заботы.
— Я готова съесть с тобой по гамбургеру завтра вечером.
— Исключено. — Он с сожалением покачал головой, — У меня свидание с парочкой дураков.
— Ты самый отъявленный женоненавистник из всех, кого я знаю.
— Угу!
— И гордишься этим.
— Ты права.
Мелани улыбнулась и взглянула на часы.
— Мне пора домой, а то Ракель закроет дверь на засов и не впустит меня; она — настоящий деспот.
Эта экономка жила в их доме уже семь лет. Для девочек она стала просто находкой, но была очень строгой. Ей чрезвычайно нравился Грант, и она все эти годы пыталась убедить Мел сблизиться с ним.
— Передай Ракель пламенный привет.
— Я скажу ей, что задержалась по твоей вине.
— Ладно, а завтра я передам тебе список кардиохирургов. Ты будешь здесь?
— Разумеется.
— Я загляну.
— Спасибо. — Мелани послала ему воздушный поцелуй, и он отправился к себе, а она заскочила за сумкой в свой кабинет и мельком взглянула на часы.
Уже половина восьмого. Ракель будет ворчать. Мел поспешила вниз, схватила такси, и через пятнадцать минут водитель свернул на Семьдесят девятую улицу.
— Я пришла! — крикнула она, проходя через прихожую, оклеенную обоями с нежными цветами, с белым мраморным полом. Каждый, кто переступал порог этого изысканного дома, ощущал приветливую атмосферу, царящую в нем. А от ярких красок, больших букетов цветов, желтых и пастельных деталей интерьера сразу же поднималось настроение. Этот сугубо женский дом всегда изумлял Гранта. Мужчина, поселившийся здесь, захотел бы все переделать. В прихожей удивляла большая старинная вешалка для шляп, увешанная шляпами Мел и любимыми вещами, оставленными там девочками.
Гостиная была нежного персикового цвета, с глубокими диванами, обтянутыми шелком, которые так манили погрузиться в них; муаровые занавеси ниспадали мягкими складками, которые были подвязаны на французский манер; стены такого же нежного персикового оттенка украшали лепнина и изящные рисунки пастелью. Спальню Мелани отделала в нежно-голубых тонах и обставила мебелью, обтянутой муаровым шелком; столовая была белая, а кухня — желто-оранжевая с голубым. Дом излучал счастье, и по нему хотелось побродить. Элегантность обстановки не пугала, а вызывала ощущение уюта и покоя.
Дом был небольшой, но их он вполне устраивал.
Мелани поняла это с первого взгляда и влюбилась в него.
Она быстро поднялась наверх к девочкам, чувствуя легкую боль в спине. День оказался очень длинным. Она не стала задерживаться возле своей комнаты, прекрасно зная, что ждет ее там: груда корреспонденции, которую ей не хотелось видеть, в основном счета за дочек, да и многое другое Сейчас ее интересовало не это. Ей не терпелось увидеть двойняшек.
Обе двери на третьем этаже были закрыты, но музыка звучала настолько громко, что уже на середине лестницы у нее заколотилось сердце.
— О Боже, Джесс! — воскликнула Мел, пытаясь перекричать грохот, рвущийся из магнитофона. — Убавь громкость.
— Что? — Высокая хрупкая рыжеволосая девочка, лежавшая на кровати, обернулась к двери. Повсюду валялись учебники, а она прижимала к уху телефонную трубку. Она махнула матери и продолжала разговор по телефону.
— У тебя разве нет экзаменов?
В ответ на молчаливый кивок лицо Мелани помрачнело. Джессика всегда была серьезнее сестры, но в последнее время ей наскучила школа. Ей надоели занятия, и роман, который длился почти год, закончился, но это не могло служить оправданием; сейчас надо было еще усерднее готовиться к экзаменам.
— Заканчивай разговор, Джесс. — Мелани стояла, прислонившись к письменному столу, скрестив руки, и Джессика слегка забеспокоилась, буркнула что-то невнятное в трубку и положила ее, глядя неодобрительно на мать.
— Теперь выключи магнитофон.
Джессика спустила с кровати длинные, как у жеребенка, ноги и пошла к стереомагнитофону, отбросив на плечи копну длинных, с медным отливом волос.
— Я просто сделала перерыв.
— Надолго?
— О ради бога! Что мне прикажешь теперь делать?
Завести секундомер?
— Так нечестно, Джесс. Ты можешь проводить свое время как захочешь. Но дело в том, что твои оценки…
— Знаю, знаю. Сколько я должна выслушивать это?
— Пока ты их не исправишь. — Мелани сделала вид, что слова дочери не произвели на нее впечатления. Джессика стала вспыльчивой по окончании романа с молодым человеком по имени Джон. Скорее всего именно это повлияло на ее оценки, ведь у Джессики это первое увлечение. И Мелани чувствовала, что все уже становится на свои места. Ей просто не хотелось выпускать Джессику из-под своего контроля, пока не убедится в этом окончательно. — Как провела день? — Она обняла дочь за плечи и погладила по волосам. Музыка оборвалась, и в комнате воцарилась необычная тишина.
— Нормально. А ты?
— Неплохо.
Джессика улыбнулась и при этом стала очень похожа на Мелани в детстве. Она была более угловатой, чем мать, и на два дюйма ее выше, но ей передались многие черты матери, что создавало между ними редкостную духовную близость. Иногда они понимали друг друга без слов. А в иные моменты именно их схожесть становилась причиной разногласий между ними.
— Я видела в вечерних новостях твой репортаж о защите прав инвалидов.
— Ну и как, по-твоему? — Ей всегда нравилось " выслушивать мнение дочерей, особенно Джессики.
Она высказывалась разумно и откровенно, не в пример своей сестре, которая была намного добрее и мягче и менее критична.
— Мне он показался хорошим, но недостаточно жестким.
— Тебе трудно угодить. И спонсорам тоже.
Джессика пожала плечами, встретившись взглядом с матерью, и улыбнулась.
— Ты учила меня критически воспринимать услышанное и требовательно относиться к новостям.
— Разве? — И обе улыбнулись. Она гордилась Джесс, а та, в свою очередь, гордилась матерью. Дочери считали ее потрясающей женщиной. Они втроем пережили трудные годы, и это сблизило их.
Мать и дочь еще раз обменялись долгим взглядом.
У Мелани выражение было чуть мягче, чем у старшей дочери. Но та была из другого поколения, из другой жизни, из другого мира. А для своего времени Мелани зашла весьма далеко. Но Джессика пойдет дальше, даже более решительно, чем Мел.
— Где Вал?
— В своей комнате.
Мелани кивнула.
— Как дела в школе?
— О'кей.
Но ей показалось, что Джессика слегка помрачнела при этом вопросе и, как бы уловив мысли матери, вновь подняла глаза на Мелани.
— Сегодня я видела Джона.
— Ну и как?
— Обидно.
Мелани кивнула и присела на кровать, радуясь откровенности их отношений.
— Что он сказал?
— Только «привет». Я не знаю точно, но слышала, что он встречается с другой девушкой.
— Это непорядочно. — Они расстались почти месяц назад, и Мелани знала, что для Джессики это был первый настоящий удар, с тех пор как она пошла в школу. Она всегда хорошо училась, у нее было много друзей, а с тринадцати лет за ней бегали все лучшие мальчики в школе. В шестнадцать лет она пережила первую сердечную драму, и Мелани с болью в сердце наблюдала, как переживает дочь; она страдала почти так же, как и Джесс. — Но ты ведь знаешь, хоть сейчас и забыла, что иногда он действовал тебе на нервы.
— Разве? — Джессика удивилась.
— Да, мэм. Помнишь, он появился с опозданием на час, когда вы собирались пойти на танцы? А когда он поехал кататься на лыжах с друзьями вместо того, чтобы сводить тебя на футбольный матч…
Казалось, Мелани помнила все мелочи, так как прекрасно знала, чем живут ее девочки, и Джессика усмехнулась.
— Ладно, ладно, значит, он подлец… и все же он мне нравится…
— Он или просто чтобы кто-то был рядом с тобой?
На мгновение в комнате воцарилась тишина, и Джессика с изумлением уставилась на мать.
— Знаешь, мам… я не уверена. — Она была поражена. Неопределенность явилась для нее откровением.
Мелани улыбнулась:
— Не надо чувствовать себя одинокой. Люди "часто сближаются из-за страха перед одиночеством.
Джессика взглянула на нее, слегка наклонив голову. Она знала, насколько непреклонными были взгляды матери на жизнь, как она страдала, как боялась увлечься человеком, а потом обмануться в нем. Иногда Джесс становилось жаль ее. Матери нужен кто-нибудь. Когда-то давно она надеялась, что этим человеком станет Грант, но потом поняла, что этому не суждено сбыться. Но прежде чем она смогла что-то, добавить, открылась дверь и вошла Валерия.
— Привет, мам. — Затем увидела серьезные выражения их лиц. — Мне уйти?
— Нет. — Мелани поспешно покачала головой. — Привет, милая.
Валерия, наклонившись, поцеловала ее, и улыбнулась. Она была совсем не похожа на Мелани и Джесс, и их родственные узы вызывали сомнение. Ростом она была ниже матери и сестры, но отличалась такой обольстительной фигурой, что мужчины оборачивались ей вслед. У нее была красивая пышная грудь, узкая талия, небольшие округлые бедра, прекрасной формы ноги, а водопад светлых волос струился почти до талии. Иногда Мелани замечала реакцию мужчин и внутренне содрогалась. Даже Грант поразился, недавно увидев ее.
— Ради бога, Мел, надень чадру на этого ребенка и не снимай, пока ей не исполнится двадцать пять, а то все соседи сойдут с ума.
— Думаю, чадра здесь не поможет.
Она не спускала глаз с Валерии и следила за ней больше, чем за Джесс, поскольку с первого взгляда было видно, что Валерия чересчур доверчивая и наивная. Она была умной девочкой, но не настолько сообразительной, как сестра. Ее очарование заключалось в том, что она почти не осознавала своей красоты. Она радостно влетала в комнату с беззаботностью трехлетнего ребенка, поражая мужчин своим появлением, а затем беспечно уносилась куда-то по своим делам.
Джессика всегда присматривала за ней в школе, а с недавних пор еще усерднее. Она понимала, какую опасность таит в себе красота Валерии, так что за Валерией следили как бы две матери.
— Мы видели тебя сегодня в вечернем выпуске новостей. Ты была потрясающа. — Но, не в пример Джессике, она не рассуждала почему, не анализировала, не критиковала, и самое забавное — ум Джессики делал ее едва ли не привлекательнее красавицы сестры. А вместе они представляли собой великолепную пару: одна — рыжеволосая, высокая и стройная; Другая — такая аппетитная, нежная блондинка.
— Ты сегодня ужинаешь с нами?
— Конечно. Я отказалась поужинать с Грантом, чтобы только побыть с вами.
— Почему ты не пригласила его к нам? — Валерия мгновенно погрустнела.
— Потому что иногда мне нравится провести вечер в вашем обществе. С ним я могу увидеться в другой раз.
Вал пожала плечами, а Джессика кивнула, в этот момент Ракель позвонила по внутреннему телефону.
Вал первая схватила трубку и сказала:
— Ладно. — Затем повернулась к матери и сестре:
— Ужин ждет нас, а Ракель мечет икру.
— Вал! — Мелани сделала недовольный вид. — Не смей так выражаться.
— А почему? Так все говорят.
— Это не причина, чтобы ты так изъяснялась.
Они спустились вниз, обсуждая на ходу прошедший день. Мел рассказала им о подготовленном репортаже о детях — жертвах жестокого обращения и даже о Патти Лу Джонс, которой нужна пересадка сердца.
— И как же ты думаешь осуществить это, мам? — Джесс заинтересовалась. Ей нравились подобные истории, и она считала, что ее мать великолепно справляется с такими проблемами.
— Грант пообещал помочь мне. В прошлом году он делал передачу о четырех крупных специалистах, занимающихся пересадкой сердца, а кое-что подскажут сотрудники службы поиска доноров.
— Из этого должен получиться хороший репортаж.
— А мне все это кажется отвратительным. — Вал сделала соответствующую гримасу, когда они входили в столовую.
Ракель набросилась на них.
— Вы считаете, я должна ждать вас всю ночь? — недовольно проворчала она и пулей вылетела из столовой, а троица обменялась улыбками.
— Если она не пожалуется на что-нибудь, она просто сойдет с ума, — шепнула им Джессика, и они засмеялись, но, чтобы доставить Ракель удовольствие, приняли вид, полный раскаяния, когда она вернулась с блюдом жаркого.
— Выглядит аппетитно. Ракель! — поспешила выразить восторг Вал, первой накладывая себе мясо.
— Хм — Ракель снова выскочила из столовой, на сей раз вернувшись с жареной картошкой и брокколи, приготовленной на пару; и все трое приступили к тихому домашнему ужину. Дом был единственным местом в жизни Мел, где она могла полностью отвлечься от работы.
Глава 3
— Вчера.
Он взъерошил ей волосы, зная, что сегодня ей уже не придется выходить в эфир.
— Может, съедим в кафе по гамбургеру?
— Лучше не стоит. Мне надо спешить домой к дочкам.
— К твоим двойняшкам. — Грант закатил глаза.
Он прекрасно знал девочек Мелани. У него у самого были три дочери от трех разных жен, но они не были такими искательницами приключений, как близнецы Мел. — Чем они сейчас занимаются?
— Как обычно. Вал влюбилась четыре раза за эту неделю, а Джесс вся в уроках. Их совместные усилия сводят на нет все мои попытки остаться рыжей, добавляя мне седины.
Мелани только что исполнилось тридцать пять, но она выглядела на десять лет моложе. Ей никак нельзя было дать ее возраст, несмотря на всю ответственность, лежавшую на ней, на то, что иногда на нее взваливали тяжелую работу, которую она, однако, любила, на все трудности, пережитые ею за все эти годы.
Грант прекрасно знал ее жизнь, она не раз плакалась ему в жилетку из-за неприятностей на работе или неудачной любовной связи. Их было не так уж много.
Она проявляла осторожность в выборе знакомых и старалась не выставлять на всеобщее обозрение свою личную жизнь, но еще больше боялась влюбиться, после того как отец двойняшек бросил ее еще до их рождения. Они поженились сразу после окончания средней школы и поехали учиться в колледж в Колумбию, но, когда она сказала ему, что беременна, он не хотел даже слушать об этом.
— Избавься от ребенка. — У него было каменное лицо. Мел до сих пор помнила тон, которым он произнес эти слова.
— Нет. Это ведь наш ребенок… так нельзя…
— Ломать нам жизнь — намного хуже.
Но вместо этого он постарался сломать жизнь ей.
Он уехал на каникулы в Мексику с другой девушкой, а вернувшись, объявил, что они разведены. Он подделал ее подпись на бланках, Мелани была настолько поражена, что потеряла дар речи. Ее родители хотели, чтобы она боролась и вернула его, но она решила, что не стоит этого делать. Своим поступком он глубоко обидел ее, и она была слишком потрясена перспективой остаться одной и родить ребенка… которых потом оказалось двое. Некоторое время родители помогали ей, а затем она стала самостоятельно пробивать себе дорогу в жизнь. Она изо всех сил пыталась найти работу и делала все, на что была способна. Работала секретарем, продавала витамины одной фирмы, которые она разносила по домам. В конце концов она устроилась на телестудию в отдел информационных программ, где занималась перепечаткой новостей.
Двойняшки тем временем росли. Хотя восхождение Мел не было ни быстрым, ни легким, но, день за днем печатая написанное другими, она поняла, чего хочет. Больше всего ее интересовали политические события, напоминая ей об учебе в колледже до того, как вся ее жизнь пошла кувырком. Больше всего ей хотелось стать тележурналистом. Она множество раз пыталась устроиться на эту работу, но в конце концов поняла, что в Нью-Йорке ей это не удастся. Она поехала сначала в Буффало, затем в Чикаго и наконец вернулась в Нью-Йорк, все-таки получив желанную работу. Но во время одной крупной забастовки руководство вдруг обратило на нее внимание, и кто-то указал ей пальцем на сцену. Мелани страшно испугалась, но у нее не оставалось выбора. Надо было делать то, что ей приказали, или ей грозило увольнение, а она не могла этого допустить. Ей надо было кормить дочек, отец которых не вложил в их воспитание ни цента, предоставив заботу о них Мел. И она справлялась. Им хватало на жизнь. Она не мечтала о славе, не стремилась сама рассказывать то, что писала, и вдруг она оказалась на экране телевизоров, и, как ни странно, ей это понравилось.
Ее направили в Филадельфию, затем ненадолго в Чикаго, а после этого в Вашингтон, и, наконец она вернулась домой. По их оценке, ее прилично поднатаскали, и они были правы. Властная и интересная, сильная и красивая, она прекрасно смотрелась на экране. Честность, страстность и ум порой затмевали ее красоту. В свои двадцать восемь лет она приблизилась к вершине, прочно обосновавшись в вечерних новостях. В тридцать она разорвала контракт и перешла в другую программу и вдруг поняла, что это ее стихия, и здесь она бросила якорь, став комментатором вечерних новостей. Ее рейтинг стремительно возрос и с тех пор неуклонно повышался.
Она выкладывалась на работе, и ее репутация ведущего тележурналиста была заслуженной. Давно минули дни лишений и борьбы. Родители, которые были еще живы, гордились дочерью. Время от времени Мелани занимал вопрос, что думает отец двойняшек, жалеет ли он, что бросил их, если вообще вспоминает о них. Мелани больше ничего о нем не слышала. Но он оставил свой след в ее жизни, который с годами сгладился, но так и не исчез. Она была осторожна, боялась сблизиться с кем-либо, поверить до конца. Это привело ее к нескольким неудачным любовным связям. Мужчин привлекали ее красота и популярность, но своей отчужденностью она отпугивала поклонников. В последний раз ее любовником был женатый мужчина. Сначала он показался Мел идеалом. Он не требовал от нее многого. Она больше не собиралась выходить замуж. У нее было все, о чем она мечтала: успех, надежное положение, дочки, дом, который она любила.
— Зачем мне выходить замуж? — заявила она как-то Гранту, и он поддерживал ее скептическую точку зрения.
— Возможно, тебе это ни к чему, но, по крайней мере, найди себе неженатого мужчину. — Он говорил убежденно и настойчиво.
— Зачем? Какая разница?
— Разница, дружочек, в том, что тебе придется проводить в одиночестве Рождество и праздники, дни рождения и выходные, а он в это время будет сидеть довольный со своей женой и детьми.
— Возможно, ты и прав. Но для него я — деликатес. Икра, а не сметана.
— Ты заблуждаешься, Мел. Потом ты будешь страдать.
И он оказался прав. Ей причиняло боль именно то, чего он опасался. Разрыв был мучительным. Мелани несколько недель ходила убитая горем.
— В следующий раз слушайся дядюшку Гранта.
Я-то уж знаю.
Он действительно знал много, особенно с каким тщанием она возводила вокруг себя стены. Грант был знаком с ней почти десять лет. Они встретились, когда она еще только карабкалась наверх, но уже тогда он понял, что видит рождение новой яркой звезды на небосклоне телевизионных новостей, и заботился о ней как о человеке и как о друге. Он вел себя предупредительно, не желая испортить сложившихся между ними отношений. Он был трижды женат и имел множество подружек, с которыми любил коротать ночи, но Мел значила для него гораздо больше. Они стали друзьями. Он боялся потерять ее доверие. Ей довелось испытать горечь предательства, и Гранту совсем не хотелось вновь причинить ей боль.
— По правде говоря, детка, большинство мужчин — порядочные скоты, — признался он ей как-то поздно вечером, после того как Мелани приняла участие в его программе, которая имела огромный успех.
А после этого они пошли выпить и засиделись «У Элейн» до трех часов ночи.
— Почему ты так решил?
В ее глазах появились отчужденность и настороженность. Несмотря на свой печальный опыт, она не разделяла его мнение.
— Потому, что лишь немногие отвечают добром на добро. Мужчины хотят, чтобы женщины любили их всем сердцем, при этом сами не тратят своих душевных сил. Тебе нужен человек, который любил бы тебя не меньше, чем ты его.
— Ты считаешь, что я еще способна на большую любовь? — Мелани постаралась сделать удивленный вид, но Грант не поддался на это. Старая боль так и не оставила ее. И он сомневался, пройдет ли она вообще.
— Я слишком хорошо знаю тебя, Мел. Даже лучше, чем ты сама.
— По-твоему, я мечтаю найти достойного мужчину?
На сей раз она засмеялась, и он не сдержал улыбки.
— Ты этого до смерти боишься.
— Сдаюсь.
— Ты могла бы найти счастье.
— Зачем? Я и так счастлива.
— Глупости. Одиночество не приносит счастья.
— У меня есть двойняшки.
— Это не совсем то.
Она пожала плечами.
— Ты же счастлив в своем одиночестве.
Она попыталась заглянуть ему в глаза, не зная, что найдет в них, и была удивлена, прочтя в них тоску одиночества. Тоска, как оборотень, пряталась днем и вылезала наружу по ночам. Ничто человеческое не было чуждо даже блистательному Гранту.
— Если бы одиночество приносило радость, то я бы не женился три раза.
Они вместе посмеялись над этим, а потом он отвез ее домой, по-отечески поцеловав на прощание в щеку. Мелани неожиданно подумала о том, что они могли бы стать прекрасными любовниками, но она понимала, что это только испортило бы установившиеся между ними отношения, а им обоим этого не хотелось. Они дорожили этой дружбой.
А сейчас она смотрела на него, стоя в коридоре возле своего кабинета, уставшая, но обрадовавшаяся встрече с ним в конце этого долгого дня. Грант давал ей то, чего не мог дать никто другой. Двойняшки были еще малы и требовали постоянного внимания, любви, заботы.
— Я готова съесть с тобой по гамбургеру завтра вечером.
— Исключено. — Он с сожалением покачал головой, — У меня свидание с парочкой дураков.
— Ты самый отъявленный женоненавистник из всех, кого я знаю.
— Угу!
— И гордишься этим.
— Ты права.
Мелани улыбнулась и взглянула на часы.
— Мне пора домой, а то Ракель закроет дверь на засов и не впустит меня; она — настоящий деспот.
Эта экономка жила в их доме уже семь лет. Для девочек она стала просто находкой, но была очень строгой. Ей чрезвычайно нравился Грант, и она все эти годы пыталась убедить Мел сблизиться с ним.
— Передай Ракель пламенный привет.
— Я скажу ей, что задержалась по твоей вине.
— Ладно, а завтра я передам тебе список кардиохирургов. Ты будешь здесь?
— Разумеется.
— Я загляну.
— Спасибо. — Мелани послала ему воздушный поцелуй, и он отправился к себе, а она заскочила за сумкой в свой кабинет и мельком взглянула на часы.
Уже половина восьмого. Ракель будет ворчать. Мел поспешила вниз, схватила такси, и через пятнадцать минут водитель свернул на Семьдесят девятую улицу.
— Я пришла! — крикнула она, проходя через прихожую, оклеенную обоями с нежными цветами, с белым мраморным полом. Каждый, кто переступал порог этого изысканного дома, ощущал приветливую атмосферу, царящую в нем. А от ярких красок, больших букетов цветов, желтых и пастельных деталей интерьера сразу же поднималось настроение. Этот сугубо женский дом всегда изумлял Гранта. Мужчина, поселившийся здесь, захотел бы все переделать. В прихожей удивляла большая старинная вешалка для шляп, увешанная шляпами Мел и любимыми вещами, оставленными там девочками.
Гостиная была нежного персикового цвета, с глубокими диванами, обтянутыми шелком, которые так манили погрузиться в них; муаровые занавеси ниспадали мягкими складками, которые были подвязаны на французский манер; стены такого же нежного персикового оттенка украшали лепнина и изящные рисунки пастелью. Спальню Мелани отделала в нежно-голубых тонах и обставила мебелью, обтянутой муаровым шелком; столовая была белая, а кухня — желто-оранжевая с голубым. Дом излучал счастье, и по нему хотелось побродить. Элегантность обстановки не пугала, а вызывала ощущение уюта и покоя.
Дом был небольшой, но их он вполне устраивал.
Мелани поняла это с первого взгляда и влюбилась в него.
Она быстро поднялась наверх к девочкам, чувствуя легкую боль в спине. День оказался очень длинным. Она не стала задерживаться возле своей комнаты, прекрасно зная, что ждет ее там: груда корреспонденции, которую ей не хотелось видеть, в основном счета за дочек, да и многое другое Сейчас ее интересовало не это. Ей не терпелось увидеть двойняшек.
Обе двери на третьем этаже были закрыты, но музыка звучала настолько громко, что уже на середине лестницы у нее заколотилось сердце.
— О Боже, Джесс! — воскликнула Мел, пытаясь перекричать грохот, рвущийся из магнитофона. — Убавь громкость.
— Что? — Высокая хрупкая рыжеволосая девочка, лежавшая на кровати, обернулась к двери. Повсюду валялись учебники, а она прижимала к уху телефонную трубку. Она махнула матери и продолжала разговор по телефону.
— У тебя разве нет экзаменов?
В ответ на молчаливый кивок лицо Мелани помрачнело. Джессика всегда была серьезнее сестры, но в последнее время ей наскучила школа. Ей надоели занятия, и роман, который длился почти год, закончился, но это не могло служить оправданием; сейчас надо было еще усерднее готовиться к экзаменам.
— Заканчивай разговор, Джесс. — Мелани стояла, прислонившись к письменному столу, скрестив руки, и Джессика слегка забеспокоилась, буркнула что-то невнятное в трубку и положила ее, глядя неодобрительно на мать.
— Теперь выключи магнитофон.
Джессика спустила с кровати длинные, как у жеребенка, ноги и пошла к стереомагнитофону, отбросив на плечи копну длинных, с медным отливом волос.
— Я просто сделала перерыв.
— Надолго?
— О ради бога! Что мне прикажешь теперь делать?
Завести секундомер?
— Так нечестно, Джесс. Ты можешь проводить свое время как захочешь. Но дело в том, что твои оценки…
— Знаю, знаю. Сколько я должна выслушивать это?
— Пока ты их не исправишь. — Мелани сделала вид, что слова дочери не произвели на нее впечатления. Джессика стала вспыльчивой по окончании романа с молодым человеком по имени Джон. Скорее всего именно это повлияло на ее оценки, ведь у Джессики это первое увлечение. И Мелани чувствовала, что все уже становится на свои места. Ей просто не хотелось выпускать Джессику из-под своего контроля, пока не убедится в этом окончательно. — Как провела день? — Она обняла дочь за плечи и погладила по волосам. Музыка оборвалась, и в комнате воцарилась необычная тишина.
— Нормально. А ты?
— Неплохо.
Джессика улыбнулась и при этом стала очень похожа на Мелани в детстве. Она была более угловатой, чем мать, и на два дюйма ее выше, но ей передались многие черты матери, что создавало между ними редкостную духовную близость. Иногда они понимали друг друга без слов. А в иные моменты именно их схожесть становилась причиной разногласий между ними.
— Я видела в вечерних новостях твой репортаж о защите прав инвалидов.
— Ну и как, по-твоему? — Ей всегда нравилось " выслушивать мнение дочерей, особенно Джессики.
Она высказывалась разумно и откровенно, не в пример своей сестре, которая была намного добрее и мягче и менее критична.
— Мне он показался хорошим, но недостаточно жестким.
— Тебе трудно угодить. И спонсорам тоже.
Джессика пожала плечами, встретившись взглядом с матерью, и улыбнулась.
— Ты учила меня критически воспринимать услышанное и требовательно относиться к новостям.
— Разве? — И обе улыбнулись. Она гордилась Джесс, а та, в свою очередь, гордилась матерью. Дочери считали ее потрясающей женщиной. Они втроем пережили трудные годы, и это сблизило их.
Мать и дочь еще раз обменялись долгим взглядом.
У Мелани выражение было чуть мягче, чем у старшей дочери. Но та была из другого поколения, из другой жизни, из другого мира. А для своего времени Мелани зашла весьма далеко. Но Джессика пойдет дальше, даже более решительно, чем Мел.
— Где Вал?
— В своей комнате.
Мелани кивнула.
— Как дела в школе?
— О'кей.
Но ей показалось, что Джессика слегка помрачнела при этом вопросе и, как бы уловив мысли матери, вновь подняла глаза на Мелани.
— Сегодня я видела Джона.
— Ну и как?
— Обидно.
Мелани кивнула и присела на кровать, радуясь откровенности их отношений.
— Что он сказал?
— Только «привет». Я не знаю точно, но слышала, что он встречается с другой девушкой.
— Это непорядочно. — Они расстались почти месяц назад, и Мелани знала, что для Джессики это был первый настоящий удар, с тех пор как она пошла в школу. Она всегда хорошо училась, у нее было много друзей, а с тринадцати лет за ней бегали все лучшие мальчики в школе. В шестнадцать лет она пережила первую сердечную драму, и Мелани с болью в сердце наблюдала, как переживает дочь; она страдала почти так же, как и Джесс. — Но ты ведь знаешь, хоть сейчас и забыла, что иногда он действовал тебе на нервы.
— Разве? — Джессика удивилась.
— Да, мэм. Помнишь, он появился с опозданием на час, когда вы собирались пойти на танцы? А когда он поехал кататься на лыжах с друзьями вместо того, чтобы сводить тебя на футбольный матч…
Казалось, Мелани помнила все мелочи, так как прекрасно знала, чем живут ее девочки, и Джессика усмехнулась.
— Ладно, ладно, значит, он подлец… и все же он мне нравится…
— Он или просто чтобы кто-то был рядом с тобой?
На мгновение в комнате воцарилась тишина, и Джессика с изумлением уставилась на мать.
— Знаешь, мам… я не уверена. — Она была поражена. Неопределенность явилась для нее откровением.
Мелани улыбнулась:
— Не надо чувствовать себя одинокой. Люди "часто сближаются из-за страха перед одиночеством.
Джессика взглянула на нее, слегка наклонив голову. Она знала, насколько непреклонными были взгляды матери на жизнь, как она страдала, как боялась увлечься человеком, а потом обмануться в нем. Иногда Джесс становилось жаль ее. Матери нужен кто-нибудь. Когда-то давно она надеялась, что этим человеком станет Грант, но потом поняла, что этому не суждено сбыться. Но прежде чем она смогла что-то, добавить, открылась дверь и вошла Валерия.
— Привет, мам. — Затем увидела серьезные выражения их лиц. — Мне уйти?
— Нет. — Мелани поспешно покачала головой. — Привет, милая.
Валерия, наклонившись, поцеловала ее, и улыбнулась. Она была совсем не похожа на Мелани и Джесс, и их родственные узы вызывали сомнение. Ростом она была ниже матери и сестры, но отличалась такой обольстительной фигурой, что мужчины оборачивались ей вслед. У нее была красивая пышная грудь, узкая талия, небольшие округлые бедра, прекрасной формы ноги, а водопад светлых волос струился почти до талии. Иногда Мелани замечала реакцию мужчин и внутренне содрогалась. Даже Грант поразился, недавно увидев ее.
— Ради бога, Мел, надень чадру на этого ребенка и не снимай, пока ей не исполнится двадцать пять, а то все соседи сойдут с ума.
— Думаю, чадра здесь не поможет.
Она не спускала глаз с Валерии и следила за ней больше, чем за Джесс, поскольку с первого взгляда было видно, что Валерия чересчур доверчивая и наивная. Она была умной девочкой, но не настолько сообразительной, как сестра. Ее очарование заключалось в том, что она почти не осознавала своей красоты. Она радостно влетала в комнату с беззаботностью трехлетнего ребенка, поражая мужчин своим появлением, а затем беспечно уносилась куда-то по своим делам.
Джессика всегда присматривала за ней в школе, а с недавних пор еще усерднее. Она понимала, какую опасность таит в себе красота Валерии, так что за Валерией следили как бы две матери.
— Мы видели тебя сегодня в вечернем выпуске новостей. Ты была потрясающа. — Но, не в пример Джессике, она не рассуждала почему, не анализировала, не критиковала, и самое забавное — ум Джессики делал ее едва ли не привлекательнее красавицы сестры. А вместе они представляли собой великолепную пару: одна — рыжеволосая, высокая и стройная; Другая — такая аппетитная, нежная блондинка.
— Ты сегодня ужинаешь с нами?
— Конечно. Я отказалась поужинать с Грантом, чтобы только побыть с вами.
— Почему ты не пригласила его к нам? — Валерия мгновенно погрустнела.
— Потому что иногда мне нравится провести вечер в вашем обществе. С ним я могу увидеться в другой раз.
Вал пожала плечами, а Джессика кивнула, в этот момент Ракель позвонила по внутреннему телефону.
Вал первая схватила трубку и сказала:
— Ладно. — Затем повернулась к матери и сестре:
— Ужин ждет нас, а Ракель мечет икру.
— Вал! — Мелани сделала недовольный вид. — Не смей так выражаться.
— А почему? Так все говорят.
— Это не причина, чтобы ты так изъяснялась.
Они спустились вниз, обсуждая на ходу прошедший день. Мел рассказала им о подготовленном репортаже о детях — жертвах жестокого обращения и даже о Патти Лу Джонс, которой нужна пересадка сердца.
— И как же ты думаешь осуществить это, мам? — Джесс заинтересовалась. Ей нравились подобные истории, и она считала, что ее мать великолепно справляется с такими проблемами.
— Грант пообещал помочь мне. В прошлом году он делал передачу о четырех крупных специалистах, занимающихся пересадкой сердца, а кое-что подскажут сотрудники службы поиска доноров.
— Из этого должен получиться хороший репортаж.
— А мне все это кажется отвратительным. — Вал сделала соответствующую гримасу, когда они входили в столовую.
Ракель набросилась на них.
— Вы считаете, я должна ждать вас всю ночь? — недовольно проворчала она и пулей вылетела из столовой, а троица обменялась улыбками.
— Если она не пожалуется на что-нибудь, она просто сойдет с ума, — шепнула им Джессика, и они засмеялись, но, чтобы доставить Ракель удовольствие, приняли вид, полный раскаяния, когда она вернулась с блюдом жаркого.
— Выглядит аппетитно. Ракель! — поспешила выразить восторг Вал, первой накладывая себе мясо.
— Хм — Ракель снова выскочила из столовой, на сей раз вернувшись с жареной картошкой и брокколи, приготовленной на пару; и все трое приступили к тихому домашнему ужину. Дом был единственным местом в жизни Мел, где она могла полностью отвлечься от работы.
Глава 3
— Салли… Салли… — Весь день она то приходила в себя, то вновь теряла сознание. Питер Галлам раз пять или шесть заглядывал к ней. Шел только второй день после операции, и пока трудно было предсказать судьбу девушки. Ее вид внушал Питеру опасения. Наконец она открыла глаза и, узнав его, слабо улыбнулась. Он придвинул стул, сел и взял ее за руку.
— Как ты себя чувствуешь сегодня?
— Неплохо, — еле слышно произнесла она.
Он кивнул.
— Прошло совсем немного времени. С каждым днем ты будешь чувствовать себя все лучше.
Казалось, что с помощью слов он хотел влить в нее свою силу, но Салли медленно покачала головой.
— Разве я когда-нибудь обманывал тебя?
Она снова повела головой и заговорила, несмотря на то, что неудобный зонд царапал ей заднюю стенку горла:
— Оно не будет работать.
— Если ты захочешь, все будет в порядке. — У Питера внутри все напряглось. Она не имеет права так думать. Не сейчас.
— Оно не приживется, — прошептала она.
Но он, сжав челюсти, упрямо замотал головой.
Черт побери, прочему она сдается?. И откуда ей знать?..
Он весь день боялся именно этого. Она не должна отказываться от борьбы. не может совсем как Анна…
Почему они вдруг теряют желание бороться за свою жизнь? Для него это было самым худшим сражением.
Хуже, чем наркотики, отторжения, инфекции. С ними можно было бороться хоть в какой-то мере, но только если у пациента осталось желание жить, вера, что он будет жить Без этого борьба невозможна.
— Салли, у тебя все идет хорошо. — В словах звучали убежденность и сила. Питер больше часа просидел у постели девушки, держа ее за руку Затем пошел на обход, заходя в каждую палату, уделяя столько времени, сколько требовалось для того, чтобы объяснить пациенту подробности будущей операции или недавно сделанной, помочь разобраться в своих ощущениях, успокоить страхи и вселить надежду. После обхода он вернулся в палату к Салли, но она снова спала, и Питер долгое время стоял, наблюдая за ней. Ему не нравилось ее состояние Она оказалась права; он нутром чувствовал это Ее тело отторгало сердце донора, хотя на это не было причины. Оно прекрасно подходило. Но инстинктивно Питер понимал, что оно появилось слишком поздно для Салли, и его охватило предчувствие надвигающейся утраты, которое свинцовым грузом давило на него.
Он прошел в небольшой бокс, которым пользовался в качестве кабинета, и позвонил в свои офис узнать, не нужен ли он там.
— Все в порядке, доктор, — произнес уверенный голос. — Вам только что звонили из Нью-Йорка — Кто? — спросил он бесстрастно. Возможно, звонил какой-нибудь хирург, желавший проконсультироваться по сложному случаю, но мысли Питера были заняты Салли Блок, и он надеялся, что там могут подождать.
— Мелани Адамс, из программы новостей четвертого канала телевидения.
Даже Питер знал, кто она, несмотря на свою погруженность в работу.
— Вы знаете зачем?
— Она не сказала, вернее, не объяснила подробно. Только упомянула, что это срочно и речь идет о маленькой девочке.
Он удивленно поднял брови, услышав это, даже у комментаторов телевидения могут быть дети, и возможно, дело касается ее собственного ребенка. Он записал оставленный ею номер телефона, взглянул на часы и набрал номер.
Его тотчас соединили, и Мелани бегом понеслась через всю студию к телефону.
— Доктор Галлам? — По голосу чувствовалось, что она задыхается, а на другом конце звучал глубокий и сильный голос Питера.
— Да. Мне передали, что вы звонили.
— Я не предполагала так быстро услышать вас.
Наш справочный отдел дал мне ваши координаты. — Ей тоже доводилось слышать о нем, но, поскольку он жил на Западном побережье, Мел даже в голову не пришло позвонить ему, а те четверо, которых назвал ей Грант, отказались. Никто из них не хотел делать операцию чернокожей девочке. Их пугала такая реклама, к тому же они не желали работать без вознаграждения. Мелани позвонила также одному известному хирургу в Чикаго, но он уехал в Англию и Шотландию читать курс лекций. Она быстро рассказала Галламу о маленькой девочке, и он задал ей ряд конкретных вопросов, на которые она теперь могла ответить. За этот день она уже многое выяснила, поговорив с четырьмя другими врачами.
— Как ты себя чувствуешь сегодня?
— Неплохо, — еле слышно произнесла она.
Он кивнул.
— Прошло совсем немного времени. С каждым днем ты будешь чувствовать себя все лучше.
Казалось, что с помощью слов он хотел влить в нее свою силу, но Салли медленно покачала головой.
— Разве я когда-нибудь обманывал тебя?
Она снова повела головой и заговорила, несмотря на то, что неудобный зонд царапал ей заднюю стенку горла:
— Оно не будет работать.
— Если ты захочешь, все будет в порядке. — У Питера внутри все напряглось. Она не имеет права так думать. Не сейчас.
— Оно не приживется, — прошептала она.
Но он, сжав челюсти, упрямо замотал головой.
Черт побери, прочему она сдается?. И откуда ей знать?..
Он весь день боялся именно этого. Она не должна отказываться от борьбы. не может совсем как Анна…
Почему они вдруг теряют желание бороться за свою жизнь? Для него это было самым худшим сражением.
Хуже, чем наркотики, отторжения, инфекции. С ними можно было бороться хоть в какой-то мере, но только если у пациента осталось желание жить, вера, что он будет жить Без этого борьба невозможна.
— Салли, у тебя все идет хорошо. — В словах звучали убежденность и сила. Питер больше часа просидел у постели девушки, держа ее за руку Затем пошел на обход, заходя в каждую палату, уделяя столько времени, сколько требовалось для того, чтобы объяснить пациенту подробности будущей операции или недавно сделанной, помочь разобраться в своих ощущениях, успокоить страхи и вселить надежду. После обхода он вернулся в палату к Салли, но она снова спала, и Питер долгое время стоял, наблюдая за ней. Ему не нравилось ее состояние Она оказалась права; он нутром чувствовал это Ее тело отторгало сердце донора, хотя на это не было причины. Оно прекрасно подходило. Но инстинктивно Питер понимал, что оно появилось слишком поздно для Салли, и его охватило предчувствие надвигающейся утраты, которое свинцовым грузом давило на него.
Он прошел в небольшой бокс, которым пользовался в качестве кабинета, и позвонил в свои офис узнать, не нужен ли он там.
— Все в порядке, доктор, — произнес уверенный голос. — Вам только что звонили из Нью-Йорка — Кто? — спросил он бесстрастно. Возможно, звонил какой-нибудь хирург, желавший проконсультироваться по сложному случаю, но мысли Питера были заняты Салли Блок, и он надеялся, что там могут подождать.
— Мелани Адамс, из программы новостей четвертого канала телевидения.
Даже Питер знал, кто она, несмотря на свою погруженность в работу.
— Вы знаете зачем?
— Она не сказала, вернее, не объяснила подробно. Только упомянула, что это срочно и речь идет о маленькой девочке.
Он удивленно поднял брови, услышав это, даже у комментаторов телевидения могут быть дети, и возможно, дело касается ее собственного ребенка. Он записал оставленный ею номер телефона, взглянул на часы и набрал номер.
Его тотчас соединили, и Мелани бегом понеслась через всю студию к телефону.
— Доктор Галлам? — По голосу чувствовалось, что она задыхается, а на другом конце звучал глубокий и сильный голос Питера.
— Да. Мне передали, что вы звонили.
— Я не предполагала так быстро услышать вас.
Наш справочный отдел дал мне ваши координаты. — Ей тоже доводилось слышать о нем, но, поскольку он жил на Западном побережье, Мел даже в голову не пришло позвонить ему, а те четверо, которых назвал ей Грант, отказались. Никто из них не хотел делать операцию чернокожей девочке. Их пугала такая реклама, к тому же они не желали работать без вознаграждения. Мелани позвонила также одному известному хирургу в Чикаго, но он уехал в Англию и Шотландию читать курс лекций. Она быстро рассказала Галламу о маленькой девочке, и он задал ей ряд конкретных вопросов, на которые она теперь могла ответить. За этот день она уже многое выяснила, поговорив с четырьмя другими врачами.