Стил Даниэла. Ранчо

   – Сдается мне, ты заключила договор с самим дьяволом. – Мэри Стюарт удрученно покачала головой. – Как это, немилосердно по отношению к нам, простым смертным! Сколько тебе лет теперь? Тридцать один? Двадцать пять? Девятнадцать? Меня, чего доброго, примут за твою мамашу!
   – Перестань! Это ты выглядишь на десять лет моложе. И не говори, что это для тебя новость.
   – Хотелось бы мне, чтобы ты оказалась права... – Увы, Мэри Стюарт знала, какой отпечаток оставил на ней прошедший год. Достаточно посмотреть в зеркало...
   По давней привычке они заехали в закусочную «Мелонс» и еще какое-то время продолжали рассыпаться в комплиментах друг другу. Потом Таня сообщила, что зимой уезжает в концертное турне.
   – Как к этому относится Тони? – Мэри Стюарт рассматривала подругу, поедая гамбургер.
   Беседа ненадолго застопорилась. Взгляд Тани, устремленный на Мэри Стюарт, стоил пера писателя или кисти художника.
   – Он еще не знает. В последнее время я его редко вижу. У нас... В общем, у меня, кажется, возникла проблема. – (Мэри Стюарт озабоченно нахмурилась.) – Он уехал на несколько дней в Патм-Спрингс. И вообще считает, что летом нам лучше пожить врозь. Он поедет в Европу, а я – в Вайоминг с детьми.
   – У него что, религиозное паломничество или ты не все рассказываешь?
   – Нет. – Таня отложила недоеденный гамбургер и скорбно взглянула на подругу. – Это он не все рассказывает, но скоро плотина прорвется. Пока колеблется. Ему кажется, что он еще не принял окончательного решения. Но я-то знаю, что оно принято.
   – Почему ты так считаешь? – Как ни жалела ее Мэри Стюарт, слова подруги не вызвали у нее удивления. Образ жизни Тани в силу ее профессии приводил к многочисленным жертвам, и подруги это хорошо понимали. Правда, это не излечивало Таню от разочарования и уныния.
   – Сердце не обманешь. Я не так молода и наивна, какой стараются меня сделать врачи. – (У Мэри Стюарт это замечание вызвало улыбку.) – Я научилась заранее чувствовать неприятности, Он уже ушел от меня, хотя сам для очистки совести еще сомневается. Он больше не может выносить это давление: суды, сплетни, всяческие нападки – всю эту грязь, стыд, унижение. Мне не в чем его винить.
   – Ты ничего не забыла? Неужели в твоей жизни нет ничего хорошего? – мягко спросила Мэри Стюарт.
   – Есть, наверное, но как-то меркнет в общей суете. Ты, например, о хорошем не помнишь, я тоже, потому и говорю, что он не виноват. Мне приятно то, чем я занимаюсь, только когда я пою, записываюсь, на концерте, когда я выкладываюсь на все сто. Мне даже не нужны аплодисменты, в такие моменты для меня важнее всего музыка. Но этим наслаждаюсь я, а не он. Ему достается только мусор, а мне еще и слава. Странно ли, что ему это осточертело? Скажем, на этой неделе в газетке появилось интервью одного подонка, который недолго работал у нас в прошлом году. Он утверждает, что я к нему неровно дышала, а когда он отказался со мной переспать, я его вышибла. Ну, сама понимаешь: такая невинная домашняя заготовка. Материал дали на первой полосе. Тони почувствовал себя опозоренным. Кажется, это стало для него последней каплей, переполнившей чашу.
   – А ты? Как к этому относишься ты сама? – Мэри Стюарт всерьез встревожилась. Они много лет переживали друг за друга, пускай даже редко разговаривали, еще реже встречались, жили в разных городах. Их согревала уверенность, что они друг другу небезразличны. – Из твоих слов следует, что он от всего этого устал и решил тебя бросить.
   – Сам он еще этого не сказал, но его намерение именно таково. Сейчас он запросил всего лишь отгул, чтобы проветриться в Европе. Мне придется ехать с его детьми на ранчо в Вайоминг. Что ж, меня это устраивает. Я обожаю его детей.
   – Это мне известно. Но вот их отец не очень-то способен на настоящую преданность и рыцарство...
   – Ладно, давай лучше о новостях, – внезапно оборвала ее Таня и стиснула ей руки. – Что хорошего у тебя? Как поживает Билл? Переживает так же сильно, как ты? – По лицу Мэри Стюарт было видно, как она исстрадалась.
   – Наверное... – Мэри Стюарт пожала плечами. – Мы мало об этом говорим. Что тут скажешь? Случившегося не изменить. – Как и того, что они успели друг другу наговорить по этому поводу...
   Следующий Танин вопрос был рискованным, но ее весь год мучили подозрения, что корень проблемы – именно в этом.
   – Он винит в происшедшем тебя? – Таня произнесла эти слова шепотом, но даже в переполненной закусочной они показались Мэри Стюарт оглушительными.
   – Вероятно. – Она тяжело вздохнула. – Наверное, мы с ним обвиняем друг друга за то, что оказались слепыми и не видели, что назревает. Но он считает ответственной прежде всего меня: как это я не уследила? Я должна была предвидеть катастрофу и успеть ее отвести. Билл наделяет меня волшебными способностями предвидения, когда ему удобно. Я ни в коем случае не слагаю и с себя вину. Но разве это что-то меняет? Было бы иллюзией воображать, будто нам под силу повернуть стрелку часов вспять и не дать разразиться трагедии, если мы сможем ткнуть пальцем в виноватого. Так не бывает. Все кончено. – В ее глазах появились слезы, она резко отвернулась.
   Таня уже жалела, что затронула эту тему.
   – Прости. Напрасно я об этом заговорила. – Что толку извиняться? Она обругала себя за глупость.
   Мэри Стюарт утерла слезы и уже утешала саму Таню:
   – Ничего, Тан, не обращай внимания. Боль все равно не дает о себе забывать. Это как отрубленная рука. Иногда совершенно невозможно выносить, иногда с ней можно жить, но боль не прекращается ни на минуту.
   – Так не может продолжаться вечно, – проговорила Таня, сочувствуя ей всей душой. Мэри Стюарт постигло неизбывное горе, но она ничем не могла ей помочь.
   – Очень даже может, – обреченно ответила Мэри Стюарт. – Люди сплошь и рядом мирятся с болью – от артрита, ревматизма, несварения желудка, даже рака. Тут что-то похожее: отмирание сердца, утрата всякой надежды, потеря всего, что было для тебя важным. Это жестокий вызов, брошенный душе.
   Ее терзала невыносимая боль, но она переносила это так мужественно, что Таня сама мучилась, глядя на нее.
   – Почему бы тебе не поехать в Вайоминг со мной и детьми? – предложила она неожиданно для самой себя. Ничего другого ей не пришло в этот момент в голову.
   Мэри Стюарт встретила предложение грустной улыбкой.
   – Я лечу в Европу к Алисе. А то бы с радостью согласилась. Обожаю верховую езду! – Она нахмурилась, смущенная воспоминаниями, но довольная, что они оставили эту тему. – В отличие от тебя.
   – Верно! – Таня усмехнулась. – Ненавижу ездить верхом! Но место там, кажется, сказочное, вот я и решила, что детям это пойдет на пользу. – Она замялась, но быстро пришла в себя. – Думала, что Тони тоже туда захочется, но ошиблась. Детям сейчас двенадцать, четырнадцать и семнадцать лет, и они без ума от коней. Ничего лучше для них нельзя и придумать.
   – Не сомневаюсь. Ты тоже превратишься во всадницу? – спросила Мэри Стюарт.
   – Если найдутся симпатичные всадники, – ответила Таня с техасским акцентом. Обе засмеялись. – По-моему, я была единственной девушкой на весь Техас, ненавидевшей лошадей.
   Впрочем, Мэри Стюарт помнила, что Таня хорошо ездит верхом, но не любит.
   – Вдруг Тони еще передумает и поедет с тобой?
   – Сомневаюсь, – тихо ответила Таня. – Судя по всему, он уже все решил. Может быть, поездка в Европу пойдет ему на пользу. – Сама Таня не считала, что это к чему-то приведет. Мэри Стюарт склонялась к тому же мнению, хотя и держала его при себе. Все указывало на то, что Тане уже не восстановить с мужем прежних отношений.
   Они еще поболтали – об Алисе, следующей Тан иной кинокартине, ее концертном турне, намеченном на зиму. Мэри Стюарт представляла, каких усилий это потребует, и восхищалась Таниной отвагой. Потом речь зашла о телевизионной передаче, стоявшей в программе следующего утра. Таня была приглашена в самое популярное в стране дневное ток-шоу.
   – Я все равно должна была прилететь в Нью-Йорк для переговоров с литературным агентом, потому и согласилась с этим предложением. Очень надеюсь, что речь не зайдет о последнем судебном иске. Мой агент уже предупредил их, что я отказываюсь обсуждать этот вопрос. – Она вспомнила о своем намерении пригласить Мэри Стюарт на один нью-йоркский раут. – У моей знакомой состоялась на прошлой неделе премьера. Говорят, удачная, во всяком случае, отзывы самые благоприятные. Постановка будет идти все лето, а если ей будет сопутствовать успех, то и зиму. Если хочешь, я раздобуду тебе билетик. Завтра вечером она устраивает прием. Я согласилась прийти. Если пожелаешь, с радостью возьму и тебя с собой. А Биллу это понравилось бы? Приглашение распространяется и на него. Правда, не знаю, любит ли он такие мероприятия и не слишком ли занят? – Да и разговаривают ли сейчас Мэри Стюарт и Билл?
   – Ты – прелесть! – Мэри Стюарт улыбнулась Тане.
   Та всегда вносила в ее жизнь разнообразие и радость. И двумя десятилетиями раньше Таня не давала подругам киснуть, вечно вовлекая их в свои безумные замыслы, веселила вопреки даже самому мрачному настроению, Однако Билла даже ей не растормошить. Они уже много месяцев не появлялись на людях, не считая случаев, когда этого требовал бизнес. К тому же он работал допоздна, готовясь к лондонскому процессу. Через две недели Билл улетит на все лето. Правда, Мэри Стюарт надеялась, путешествуя с Алисой по Европе, навестить его в Лондоне и провести вместе хотя бы один уик-энд. Он уже предупредил их, что будет слишком занят и не сможет уделить им много времени. После этого Мэри Стюарт возвратится в Штаты. Он пообещал уведомлять ее о ходе процесса. Если вдруг у него появится возможность, то жена наведается к нему снова. В сущности, это мало отличалось от того, что слышала Таня от своего Тони. По всей видимости, обе вот-вот должны лишиться мужей и не в силах этого предотвратить.
   – Не уверена, что Билл сможет к нам присоединиться. Он работает и вечерами, так как готовится к важному судебному разбирательству в Лондоне. Но я все равно его спрошу.
   – Может, тебе лучше прийти без него? Моя знакомая – милая особа. – Таня смутилась: можно подумать, речь идет о неизвестной актрисе. – Пожалуй, скажу тебе, что это Фелиция Дейвенпорт, не то ты, чего доброго, при виде нее хлопнешься в обморок. Я знакома с ней много лет. Увидишь, она тебе понравится.
   – Вот это связи! – Мэри Стюарт не удержалась от смеха. Ее звали на прием к одной из великих звезд Голливуда, начавшей теперь карьеру на Бродвее. Не далее как в воскресенье Мэри Стюарт прочла об этом в «Нью-Йорк таймс». – Молодец, что предупредила! Ты права: я могла бы умереть от гордости. С тобой не соскучишься.
   Выходя из закусочной, они весело смеялись. Таня пообещала, что следующим утром сообщит Мэри Стюарт подробности предстоящего приема. Фелиция ждала гостей в особняке в районе Шестидесятых улиц.
   Таня завезла Мэри Стюарт домой. Та дала слово, что утром будет любоваться ею по телевизору, и на прощание крепко обняла подругу.
   – Спасибо, Таня. Была счастлива с тобой увидеться! – Повидавшись с подругой, она с новой силой ощутила свое одиночество.
   С Биллом они вот уже целый год почти не разговаривали, и она чувствовала себя цветком, который долго не поливали. Встреча с Таней равносильна ливню, который снова напитал ее жизненными соками.
   Она вошла в вестибюль с улыбкой на устах, пружинистой походкой и радостно кивнула привратнику.
   – Добрый вечер, миссис Уолкер! – Тот по привычке приподнял фуражку.
   Лифтер сообщил ей, что Билл вернулся домой несколькими минутами раньше. Войдя, она застала его в кабинете: он собирал со стола какие-то бумаги. Находясь в приподнятом расположении духа, она улыбнулась мужу. Он был поражен ее веселостью, словно давно забыл, что значит веселиться, встречаться с друзьями и даже просто разговаривать.
   – Где ты была? – спросил он недоуменно, увидев, как жена преобразилась. Он терялся в догадках, где она могла побывать в такой час, да еще в джинсах.
   – Приехала Таня Томас. Мы вместе поужинали. Как здорово было снова ее увидеть! – Мэри Стюарт чувствовала себя очень глупо. Она улыбалась мужу, словно забыла о скорби, довлевшей над ними целый год, о молчании, стеной разделявшем их. Отметила, что слишком громко говорит, слишком оживлена. – Прости, что так поздно вернулась. Я оставила тебе записку... – Она поперхнулась, съежившись от его укоризненного взгляда. Его глаза были ледяными, лицо ничего не выражало. Точеные черты, прежде такие любимые, теперь как бы застыли, как и он сам. Он так от нее отдалился, что она перестала его видеть, не говоря о том, чтобы понимать.
   – Не вижу никакой записки. – Это была констатация, а не обвинение.
   Глядя на него, она порой сожалела, что он настолько красив. Биллу сорок четыре года, в нем больше шести футов роста, он атлетически сложен и строен. К этому надо добавить пронзительные голубые глаза, которые превратились за последний год в льдинки.
   – Прости, Билл, – пробормотала она. Ей казалось, она всю жизнь только и делает, что извиняется перед ним за что-то, в чем никто не имел права ее упрекать. А сейчас она знала, что он никогда ее не простит. – Я оставила записку в кухне.
   – Я поел на работе.
   – Как дела? – спросила она. Он собрал в портфель бумаги.
   – Спасибо, прекрасно. – Можно подумать, что перед ним секретарь или совершенно чужой человек. – Мы почти готовы. Получится очень любопытный процесс. – С этими словами он погасил в кабинете свет, словно намереваясь ее выставить, и понес портфель в спальню. Год назад он ни за что бы так не поступил. Впрочем, это мелочь, на которую не стоит обращать внимания. – Кажется, мы улетим в Лондон раньше, чем собирались. – Теперь он не советовался с ней, как раньше, о своих планах, словно необходимость в этом отпала раз и навсегда.
   Она хотела спросить, когда именно, но не посмела.
   Раз он улетает раньше, то она, возможно, поступит так же, хотя ее поездка еще не до конца продумана. У нее с дочерью были забронированы номера в отелях Парижа, Сен-Жан-Кап-Ферра, Сан-Ремо, Флоренции и Рима; в Лондоне они собирались остановиться в «Кларидже», как и Билл. Путешествие обещало быть интересным. После нескольких месяцев разлуки с дочерью Мэри Стюарт с замиранием сердца предвкушала встречу. В апреле Алисе исполнилось двадцать лет. Ее день рождения отмечали за неделю до дня рождения Тодда. Оба эти дня значили для Мэри Стюарт очень много. Билл поставил портфель и собрался уединиться в ванной. Мэри Стюарт вспомнила о приглашении Тани и передала его Биллу.
   – Кажется, это будет, премилый вечер. Прием устраивает Фелиция Дейвенпорт. Как оказалось, они с Таней друзья.
   У него было такое выражение лица, что она почувствовала себя подростком, испрашивающим у отца разрешения побывать на вечеринке у старшеклассников. Он пришел в ужас от этого предложения.
   – Возможно, тебе бы там понравилось, – обмолвилась она. – О новой пьесе Дейвенпорт хорошие отзывы, Таня ее тоже хвалит.
   – Не сомневаюсь, но завтра вечером мне придется задержаться на работе. Пойми, Мэри Стюарт, мы готовим грандиозный процесс. Я думал, ты давно поняла. – Это даже не отказ, а упрек.
   Ее разозлил его тон.
   – Я поняла. Но согласись, приглашение интересное. По-моему, нам следовало бы его принять. – Ей очень хотелось к людям. Она устала сидеть дома и горевать. Увидев Таню, вспомнила, как велик мир, – та, несмотря на ворох проблем – с Тони, исками, сплетнями, – не сидела дома и не скулила в уголке. Благодаря ей Мэри Стюарт взглянула на все другими глазами.
   – Об этом не может быть речи – для меня, – твердо заявил он. – Иди одна, если тебе так хочется. – Он закрыл дверь ванной изнутри. Выходя, он увидел на лице жены решительное выражение.
   – Хорошо, – согласилась она, упрямо посмотрев на мужа, словно ждала возражений.
   – Ты о чем? – Она совершенно сбила его с толку. Если бы он не знал ее так хорошо, то подумал бы, что она выпила лишнего. Ее поведение показалось ему очень странным. Он не обратил внимания ни на ее спокойствие, ни на то, как она похорошела.
   – Я пойду на прием, – твердо проговорила Мэри Стюарт.
   – Прекрасно! А я не могу. Надеюсь, ты меня понимаешь? Тебе будет интересно повращаться среди таких людей. У Тани много забавных знакомых, чему, впрочем, не приходится удивляться.
   Казалось, он сразу забыл об этом разговоре и взял с собой в постель стопку журналов, чтобы просмотреть статьи на темы юриспруденции и бизнеса, среди которых были и материалы о его клиентах. Мэри Стюарт заперлась в ванной и вышла оттуда в белой ночной рубашке. Что бы на ней ни оказалось – хоть кольчуга, хоть власяница, – муж не обратит на это ровно никакого внимания. Пока он читал, она тихо лежала рядом, вспоминая разговор с Таней и думая о себе и Тони.
   Права ли Таня? Действительно муж собрался от нее уйти или он еще способен передумать? Мэри Стюарт казалось верхом несправедливости его нежелание поддерживать Таню, но та как будто уже смирилась с его малодушием и ничего другого от него не ждет. Может быть, Тане следовало проявить характер и поднажать на мужа, заставить его дать задний ход?
   До чего же просто рассуждать о чужой жизни и решать за других, как им надо поступить! Зато в ее собственной никак не удавалось навести порядок. Вот уже целый год она не может достучаться до Билла. Муж стал недосягаем, отгородился ледяной стеной, день ото дня становившейся все толще. Ей казалось, они уже много месяцев не общаются друг с другом. Мэри Стюарт совершенно не представляла себе, как сложится их будущее, и не заводила с ним разговор на эту тему, боясь, что Билл не так ее поймет. Сегодня он уже принял ее за умалишенную, а она всего лишь вернулась домой в приподнятом настроении, с улыбкой на лице. Он смотрел на нее, как на инопланетянку. Не приходилось сомневаться, что их супружеские отношения, любая близость между ними остались в далеком прошлом.
   Мэри Стюарт до конца осознала, как все плохо, только после приезда дочери домой на Рождество. Алиса пришла в ужас и сразу же стала собираться обратно в Париж. Однако Мэри Стюарт не имела ни малейшего понятия, как положить этому кошмару конец.
   Закончив чтение, Билл выключил свет, не сказав жене ни единого словечка. Она лежала на боку, закрыв глаза, притворяясь спящей. Станет ли он когда-нибудь прежним, захочет ли обнять её снова? И. вообще: появится ли в ее жизни еще мужчина, который прикоснется к ней, признается в любви? Или все это в прошлом?
   В сорок четыре года ее жизнь, казалось, окончательна разбита.

Глава 4

   Следующим утром Мэри Стюарт устроилась перед телевизором. Очень скоро она пришла в такую ярость, что ей захотелось разбить экран. Задав Тане всего один вопрос – о детстве в маленьком техасском городке, интервьюер сразу же перешел к свежим сплетням о ее романе с инструктором, а потом подло намекнул на иск сотрудника, пострадавшего от домогательств поп-звезды. К удивлению Мэри Стюарт, Таня и бровью не повела, лишь отделалась снисходительной улыбкой, отмахнувшись от обвинений, как от шантажа и очередных вымыслов желтой прессы.
   Но спокойствие далось певице не просто. После окончания съемки она и рукой не могла шевельнуть от напряжения, и все тело покрылось холодной испариной; голова раскалывалась от нестерпимой боли.
   – Хватит с меня телевидения, – пожаловалась она сопровождавшей ее даме.
   Встреча с издательским агентом, предлагавшим ей написать книгу о себе, также разочаровала. От нее ждали только сенсаций и отмахивались даже от намека на серьезный тон будущего произведения. Устав от всего этого, она позвонила Джин и узнала, что о ней снова трубят все газеты Лос-Анджелеса: раскопали, что ее муж проводит уик-энд в Палм-Спрингсе с молоденькой актрисой, имя которой не называли.
   – Уж не с проституткой ли? – поинтересовалась она у Джин.
   Та рассмеялась и вместо ответа прочла ей о развитии истории с иском. Слушая, Таня с трудом сдерживала слезы. Уволенный телохранитель заявлял, что Таня неоднократно пыталась его соблазнить, разгуливая по дому нагишом, когда они оставались одни. В другое время она бы просто посмеялась, но навалившиеся неприятности лишили ее сил.
   – Хотелось бы мне вспомнить, когда я в последний раз оставалась в этом доме одна! – огрызнулась она.
   О том, как на это прореагирует Тони, не хотелось даже думать. На предложение Джин зачитать сообщения, касающиеся его самого, она ответила отказом. Повесив трубку, она сама сходила за газетой и, изучив материал, беспомощно развела руками. На фотографиях фигурировал Тони, пытающийся скрыться от фотографов, и смутно знакомая Тане актриса максимум лет двадцати. Было совершенно невозможно понять: фотографии – подлинные или компьютерная подтасовка с целью выпачкать обоих? В наши дни можно усомниться в подлинности любой фотографии, однако эта мысль не успокаивала. Немного поколебавшись, Таня позвонила мужу в офис, поймав его перед самым уходом.
   – Кажется, мое имя снова озарено светом рампы? – посетовала она, найдя силы для шутки даже в самой отвратительной из всех возможных ситуаций.
   – Вот именно! Твой приятель Лео немало про тебя знает. Ты читала? – Он был настолько вне себя, что даже не старался этого скрыть.
   – Я услышала об этом от Джин. Полнейшая ересь! Надеюсь, тебе не надо объяснять?
   – Я уже ни в чем не могу быть уверен.
   – То, что они написали про меня, ничуть не хуже откровения насчет тебя и девки, которую ты якобы таскал с собой в Палм-Спрингс. В газетке даже есть твоя фотография. – Ей хотелось его подразнить. – Ведь это тоже липа. Чего тут переживать?
   Последовала долгая пауза, после которой он медленно проговорил:
   – Это правда. Я как раз собирался все тебе рассказать, но не успел: ты уехала.
   У нее было такое впечатление, будто ее огрели тяжелой дубиной. Он изменяет ей, и это становится известно презренным фоторепортерам, да еще смеет в этом сознаваться! Настала ее очередь выдержать продолжительную паузу. Что тут скажешь?
   – Вот это да! Ну и какой же, по-твоему, должна быть моя реакция?
   – Ты вправе рвать и метать, Таня. Я не стану тебя обвинять. Кто-то навел журналистов на след. Не могу себе представить, как они нашли отель. Я надеялся, что это не попадет в газеты.
   – Ты староват, милый, для такой наивности. Столько лет проторчать в Голливуде и не знать, как работает его кухня! Ну и кто, по-твоему, вызвал фотографов? Она сама! Это же для нее шикарная реклама: ведь встречается с мужем самой Тани Томас! Нет, Тони, девица попросту не имела права упустить такой шанс.
   Конечно, она говорит гадости, но даже гадость может быть правдой. Прозрение пришло к нему слишком поздно. Он долго, нестерпимо долго молчал.
   – Теперь вы тоже знаменитость, мистер Голдмэн. Нравится?
   – Собственно, мне нечего тебе сказать, Тан.
   – Это точно. Мог бы на худой конец действовать с оглядкой или присмотреть бабенку, которая не выдала бы тебя и меня со всеми потрохами.
   – Не хочу играть с тобой в игрушки, Таня, – проговорил он смущенно и одновременно сердито. – Завтра же переезжаю.
   Он снова надолго умолк. Она же молча кивала, борясь со слезами.
   – Так я и думала, – хрипло отозвалась Таня.
   – Не могу больше так жить! Кто это вытерпит – служить постоянной мишенью для чертовых журналистов?
   – Я тоже не в восторге, – грустно молвила она. – Разница только в том, что у тебя есть выбор, а у меня – нет.
   – Сочувствую. – Его тон был неискренним, в нем вдруг появились злобные нотки.
   Что ж, поймали со спущенными штанами – чему тут радоваться? Тони не устраивает роль второй скрипки, ему не нравится, когда его продают и выставляют на посмешище. Словом, ждет не дождется, когда наконец уйдет из ее дома и из ее жизни, выскользнет из лучей рампы, в которых оказался, женившись на ней. Сначала ему нравилась известность, но потом лучи стали чересчур жгучими, а это, как выяснилось, невозможно долго выносить.
   – Прости, Тан... Не хотел говорить все это по телефону. Я собирался побеседовать а тобой завтра, дома. – Она кивнула, заливаясь слезами. – Ты меня слушаешь?
   – Слушаю.
   Ей казалось, что она вот-вот распадется на кусочки. Удар слишком жесток, перспектива одиночества невыносима. Таня столько всего перенесла, ее нещадно эксплуатировали, подвергали такому бесчеловечному обращению! Менеджер, за которого она сдуру выскочила замуж, обчистил ее до нитки... А Тони не выдержал и трех лет, сломался и стал таскаться в Палм-Бич развлекаться со статистками! Неужели он воображал, что газеты закроют на это глаза? Надо же оказаться настолько беспечным болваном!
   – Мне очень жаль!.. – пролепетал он, но она уже ничего от него и не ждала.
   – Знаю. Ничего, вот вернусь, тогда и поговорим. – Ей не терпелось от него отделаться: слишком больно он ранил ее. Вдруг она кое-что припомнила: – А как же Вайоминг?
   – Возьми с собой детей. Им это пойдет на пользу, – сказал он с облегчением. Ему не терпелось поскорее сорваться с крючка, хотелось быстрее отплыть в Европу, прихватив с собой ту самую статисточку.