Страница:
Что касалось Энтони, то он пошел по стопам своего отца и пытался сделать карьеру в финансовом мире. Закончив Гарвард, он получил степень магистра делового администрирования и начал работать в преуспевающей фирме, штаб-квартира которой находилась на знаменитой нью-йоркской Уолл-стрит. Энтони всегда был серьезным и ответственным, и Кэрол очень гордилась сыном. Как и Хлоя, он был очень недурен собой, хотя в юности ему мешала некоторая стеснительность, казавшаяся Кэрол чрезмерной. Но за последние пару лет Энтони изменился – он встречался со многими интересными, привлекательными девушками, но ни одной из них так и не удалось оставить в его сердце сколько-нибудь глубокий след. Карьера явно значила для него намного больше, чем успех у женщин. Поставив себе ясную и конкретную цель, он ни на минуту о ней не забывал, не позволяя себе отвлекаться на такие «пустяки», как свидания. Упорства и настойчивости ему было не занимать, поэтому довольно часто случалось, что Кэрол, звонившая ему поздно вечером на мобильник, заставала сына на рабочем месте.
Энтони и Хлоя очень любили мать. Они росли любящими детьми, поэтому в доме Кэрол всегда царила дружеская, теплая атмосфера. Появление Шона ее нисколько не нарушило, как не нарушали ее случавшиеся время от времени ссоры между Хлоей и матерью. В отличие от сына, дочь требовала от Кэрол больше внимания и заботы: каждый раз, когда мать уезжала на съемки, она без стеснения выражала свое недовольство. Особенно острой ситуация стала, когда Хлоя училась в старших классах. Ей хотелось, чтобы ее мать, как и матери других девочек, всегда была рядом, и каждый раз, когда она высказывала матери свои претензии, Кэрол чувствовала себя виноватой, хотя и делала все, что могла, чтобы дети не чувствовали себя брошенными. Даже когда ей приходилось сниматься за границей, она частенько вызывала их к себе, но эта мера срабатывала только с Энтони. Он, впрочем, всегда был намного спокойнее сестры, и у Кэрол не было с ним никаких проблем. А вот Хлоя не упускала возможности попенять матери за то, что она «уделяет родным детям так мало внимания», неизменно приводила в пример отца, которого обожала. Кэрол, впрочем, считала, что отношения между матерью и дочерью всегда более сложные, чем отношения между матерью и сыном.
Но теперь все эти проблемы, похоже, остались в прошлом. Ее дети покинули родное гнездо и зажили каждый своею жизнью, и Кэрол поняла – настало время наконец-то взяться за работу над книгой. Увы, начало вышло довольно обескураживающим: как Кэрол ни билась, она не могла сдвинуться с места. Работа не шла, и ей даже стало казаться, что она взялась не за свое дело. Быть может, думала Кэрол, она совершила ошибку, когда отказалась от роли, которую ей предложили в августе. Что, если она вообще не способна к писательскому труду и ей не стоило прекращать сниматься ради осуществления проекта, который неожиданно вызвал столь серьезные затруднения? Ее импресарио Майкл Аппельзон, очевидно, считал именно так, ибо, регулярно названивая ей по телефону, не скрывал своего раздражения. Ему было непонятно, почему его любимая мега-звезда Кэрол Барбер отвергает одну за другой весьма выгодные роли, продолжая бормотать что-то о книге, которая, по всей видимости, никогда и не будет написана.
А Кэрол и сама уже не верила, что ее планам суждено воплотиться в жизнь. Персонажи выходили слишком плоскими, двухмерными и противно-назидательными, сюжет не выстраивался и представал словно в тумане. Нет, что-то порой мелькало у нее в голове, но Кэрол никак не удавалось ухватиться за кончик ниточки и распутать весь клубок. Что бы она ни делала, как бы ни напрягала измученный ум, все ее усилия ни к чему не приводили. Вдохновение бежало ее, а призрак неминуемой неудачи лишал ясности мышления, оставляя одно лишь разочарование и злость на собственное бессилие.
Но каждый раз, когда Кэрол уже готова была сдаться и признать себя полной бездарью, взгляд ее невольно останавливался на двух «Оскарах» и «Золотом глобусе» – престижнейших наградах, которые она получила незадолго до болезни Шона. Значит, думала Кэрол, что-то она все-таки может! И действительно, в Голливуде о ней еще помнили, хотя Майкл Аппельзон не раз предсказывал, что, если в ближайшее время она не снимется в новом фильме, продюсерам надоест ее упрашивать, и они поставят на ней жирный крест. И все же Кэрол не спешила возвращаться в кино, хотя у нее почти не осталось отговорок, с помощью которых она объясняла свое нежелание сняться в той или иной картине. Самой себе она дала обещание начать работу над книгой до конца года, но вот уже до Рождества осталось каких-нибудь два месяца, а Кэрол и с места не сдвинулась. В результате каждый раз, когда она садилась за стол и включала компьютер, ее охватывала тихая паника; мысли разбегались, руки тряслись, и Кэрол была не в состоянии написать ни одной стóящей строчки.
Все эти мысли крутились в ее голове, когда позади нее тихо открылась дверь. Кэрол обернулась. Никакого раздражения из-за того, что ее прервали, она не испытывала – напротив, она была только рада возможности отвлечься. Вчера, например, вместо того чтобы работать над книгой, Кэрол затеяла уборку в кладовке, без труда убедив себя, что никто, кроме нее, не в состоянии с этим справиться. Позавчера она тоже нашла себе какое-то неотложное дело. Любое занятие годилось – лишь бы не возвращаться к столу, где ждала ее неначатая книга.
Кэрол увидела свою ассистентку и секретаршу Стефани Морроу, которая неуверенно остановилась в дверях. Пятнадцать лет назад, вернувшись со съемок в Париже, Кэрол наняла эту миловидную школьную учительницу на одно лето, чтобы та помогла ей справиться со свалившимися на нее делами. В тот год Кэрол купила этот особняк в Бель-Эйр, дала согласие сниматься сразу в двух лентах и участвовать в одной бродвейской постановке. Кроме того, она продолжала активно участвовать в общественных акциях за права женщин, рекламировала новые фильмы со своим участием и остро нуждалась в толковой помощнице. Стефани сразу впряглась в работу; она трудилась не покладая рук и в результате осталась с Кэрол навсегда. Сейчас ей было уже тридцать девять, но, насколько было известно Кэрол, ни о браке, ни о детях она никогда не помышляла. В жизни Стефани был мужчина, но она так и не вышла замуж. Она шутила, что ее ребенок – это Кэрол. В ответ Кэрол – тоже в шутку – называла ее своей нянькой. Истина же заключалась в том, что Стефани была для нее незаменимой помощницей, умевшей держать в узде даже прессу и способной договориться с кем угодно и о чем угодно. Порой Кэрол казалось – на свете нет ничего, что было бы не по силам ее секретарше.
Впрочем, Стиви, как Кэрол привыкла ее называть, давно перестала быть для Кэрол просто наемной служащей, хотя на людях они и поддерживали определенную дистанцию. Когда заболел Шон, она делала для него все, что только могла. И не только для него, но и для детей Кэрол. Когда Шон умер, Стиви помогла Кэрол выбрать гроб и организовать похороны. Несмотря на одиннадцатилетнюю разницу в возрасте, две женщины стали близкими подругами, совершенно искренне уважавшими и ценившими друг друга. Стиви нисколько не завидовала славе и богатству Кэрол, напротив, она искренне радовалась ее успехам и переживала, когда Кэрол сталкивалась с какими-то проблемами. Свою работу она любила и встречала каждый новый день с юмором и терпением.
Кэрол тоже была очень привязана к Стиви. Не раз она заявляла во всеуслышание, что без своей помощницы она бы пропала – и при этом нисколько не преувеличивала. Как и подобает идеальной секретарше, Стиви всегда ставила проблемы Кэрол на первое место, забывая о своих делах и личной жизни. Кроме того, она просто любила Кэрол и буквально жила ее жизнью, находя последнюю куда более интересной и яркой, насыщенной удивительными событиями, о которых большинство обычных людей не имели никакого понятия.
Стиви была высокой, больше шести футов, с прямыми черными волосами и большими темно-карими глазами. В неофициальной обстановке она предпочитала носить джинсы и просторную футболку, которая ее несколько полнила. Стиви вообще была склонна к полноте, и борьба с лишним весом занимала чуть ли не все ее свободное время.
– Принести чаю, Кэрол? – шепотом спросила она сейчас.
– Лучше разведи мне крысиного яду, да побольше! – простонала Кэрол, откидываясь на спинку кресла. – Не могу я писать эту проклятую книгу! Мне словно что-то мешает, а я не знаю что. Может быть, это просто страх, а может, в глубине души я знаю, что мне это не по силам. Не знаю, с чего мне вообще взбрело в голову, будто я смогу что-то написать?
– Ты сможешь, Кэрол, – уверенно отозвалась Стиви. – Мне только кажется, что ты слишком торопишься. Говорят, что самое трудное – это начать, а дальше все пойдет само. Подожди немного, и у тебя все получится, вот увидишь.
За прошедшие две недели Стиви помогла Кэрол разобрать вещи в кладовках и стенных шкафах, прибраться в гараже и даже изменить планировку сада. Кроме того, они решили переоборудовать кухню. Кэрол проявляла завидную изобретательность, выдумывая новые и новые предлоги, позволявшие ей не садиться за стол. Это продолжалось уже почти два месяца, поэтому Стиви нисколько не удивлялась, что работа над книгой до сих пор не сдвинулась с места.
– Быть может, тебе следует сделать перерыв, – предложила Стиви, и Кэрол испустила мучительный стон.
– Вся моя жизнь в последнее время – сплошной перерыв! – заявила она. – Но рано или поздно мне придется либо написать эту проклятую книгу, либо вернуться к работе в кино. Майкл уже намекал, что у него есть для меня неплохой сценарий. И если я снова откажусь, он меня просто убьет.
Майкл Аппельзон был ее агентом на протяжении тридцати двух лет. Это он «открыл» Кэрол, когда ей было восемнадцать, и своей блистательной карьерой она была обязана именно ему. Тогда – миллион лет назад, как ей казалось, – Кэрол была всего лишь девушкой из захолустья. В Голливуд из своего родного штата Миссисипи она приехала скорее из любопытства, чем всерьез желая добиться каких-то высот в шоу-бизнесе. Но Майкл Аппельзон обратил внимание на ее длинные светлые волосы и большие глаза редкого зеленоватого оттенка и пригласил сняться в небольшой эпизодической роли. У Кэрол, однако, оказался врожденный драматический талант; первый ее опыт в кино оказался весьма удачным, и предложения посыпались на нее как из рога изобилия.
Так начиналась ее карьера, и с тех пор она добилась многого. Теперь Кэрол Барбер была одной из самых знаменитых голливудских актрис, получавшей баснословные гонорары за съемки в картинах известных режиссеров. О таком успехе можно было только мечтать, так чего ради она взялась за роман? Кэрол задавала себе этот вопрос снова и снова, хотя прекрасно знала ответ. Сейчас, в пятьдесят, ей необходимо было разобраться в прожитой жизни, выяснить, кем она стала и кем была для окружающих. Только в этом случае, казалось Кэрол, она сможет прожить остаток жизни достойно, в согласии с собой.
Последний день рождения – ее юбилей – произвел на Кэрол неожиданно сильное действие. Полувековой рубеж казался ей важной вехой на жизненном пути – особенно теперь, когда она осталась одна. Нет, умирать Кэрол не собиралась, и все же она была уверена: пора подвести некоторые итоги, разобраться в себе, проанализировать все черты и черточки своего характера, на которые в спешке и суете не обращала внимания. Когда она поймет, чтó в ней есть, она сумеет лучше разобраться в себе, стать цельной, и тогда ее жизнь обретет ясный и конкретный смысл. Пока же никакой ясности у нее не было. Кэрол считала себя, в общем-то, неплохим человеком, однако нередко ей казалось: многое из того, что случилось в ее жизни, носило случайный характер. Особенно в молодости. Везение и неудачи (первого, впрочем, было больше), невероятный, по все меркам, взлет ее карьеры, рождение детей, развод с первым мужем, встреча с Шоном... Все это казалось игрой каких-то таинственных сил, но Кэрол почему-то не хотелось рассматривать собственную жизнь как вереницу случайных событий – счастливых и не очень. За свои пятьдесят лет она приняла немало важных решений, однако сейчас они казались ей всего лишь реакцией на действия и поступки других людей, а не ее сознательным выбором. И как узнать, были ли эти решения правильными или из всех возможных вариантов она выбирала не самый лучший? Ну, допустим, размышляла Кэрол, каким-то образом она сумеет верно оценить все, что когда-то совершила. А что потом? Ведь исправить-то все равно ничего нельзя! Прошлого не изменишь, как ни старайся, зато попытаться изменить ход своей будущей жизни она могла. И именно этого Кэрол хотелось больше всего. Теперь, когда Шона не стало, ей казалось, что она обязана подходить к решению любых вопросов и проблем с особой ответственностью. Только так она сумеет сама управлять своей жизнью, а не ждать, пока что-то случится с ней.
Но для этого, подумала Кэрол, ей нужно точно знать, чего же она хочет. С книгой все более или менее ясно – она хочет ее написать и сделает это во что бы то ни стало. Но что она будет делать дальше? Отчего-то Кэрол была уверена, что, как только она закончит свой роман, будущее станет для нее ясным. Она поймет, какие именно роли ей хочется играть, кем ей хочется быть и какой след она хотела бы оставить в мире после себя. Ее дети выросли, настал и ее черед стать по-настоящему зрелой, стать мудрой и ответственной.
Стиви бесшумно удалилась и вскоре вернулась с подносом, на которой стояла чашка с декофеиновым чаем с запахом ванили. Она заказывала этот сорт у известной французской фирмы «Марьяж Фрер». Кэрол привыкла к этому чаю, когда снималась в Париже, и не захотела отказываться от него, когда вернулась в Лос-Анджелес. Ароматный напиток согревал и успокаивал ее, и чашечка горячего чая сейчас была как нельзя кстати. Ведь, подумала Кэрол с усмешкой, нельзя же требовать, чтобы я одновременно пила чай и работала.
– Быть может, ты права, – сказала Кэрол, поднося чашку к губам. При этом она внимательно посмотрела на Стиви. Они редко расставались, потому что каждый раз, когда Кэрол уезжала на съемки, она брала секретаршу с собой. Стиви была, что называется, «пробивной»: проблем для нее не существовало. Делать жизнь Кэрол спокойной и приятной она стремилась не только по обязанности, но и потому, что ей очень нравилось все устраивать, улаживать, организовывать. Свою работу Стиви обожала, воспринимая каждый день как новую вершину, которую необходимо было покорить. В течение пятнадцати лет она ни разу не пожаловалась на то, что ей что-то наскучило. Часто Стиви говорила, что самое привлекательное в ее работе – разнообразие. Работать у знаменитой Кэрол Барбер нравилось ей именно потому, что каждый день она сталкивалась с чем-то неожиданным и новым.
– Насчет чего я права? – уточнила Стиви, усаживаясь в удобное кожаное кресло в углу кабинета. Они с Кэрол часто сидели здесь, обсуждая какой-нибудь важный вопрос, планируя очередное рекламное мероприятие или просто разговаривая обо всем на свете. Кэрол, ценя практическую смекалку своей помощницы, всегда прислушивалась к ее мнению, хотя поступала порой по-своему. Впрочем, в большинстве случаев советы Стиви оказывались дельными. В свою очередь, Стиви считала Кэрол кем-то вроде мудрой тетушки или старшей сестры, чей жизненный опыт она бесконечно уважала. Как и подобает близким подругам, обе женщины часто обменивались мнениями по самым важным вопросам, причем на многие вещи, в том числе и на мужчин, их взгляды сходились.
– Насчет перерыва. Мне нужно оторваться от этого стола. Отправлюсь-ка я в путешествие – смена обстановки может мне помочь... – Говоря так, Кэрол вовсе не изобретала очередной предлог, чтобы уклониться от работы; напротив, она совершенно искренне полагала, что поездка поможет ей расколоть орех, который упрямо не желал поддаваться ее усилиям.
– Ты хочешь навестить детей? – уточнила Стиви. Она хорошо знала Кэрол и часто угадывала ее желания, но сейчас интуиция ей изменила.
– Нет. – Кэрол покачала головой. Она всегда с радостью навещала сына и дочь, поскольку сами они бывали у нее довольно редко. Энтони было трудно оторваться от работы даже на время, и все же каждый раз, когда Кэрол приезжала в Нью-Йорк, он находил возможность повидаться с ней, как бы ни был занят. Да и Хлоя, любившая мать не меньше брата, готова была бросить все и сопровождать Кэрол куда бы та ни направилась. Материнская любовь и внимание были для нее важнее всего на свете, и она буквально расцветала всякий раз, когда Кэрол приезжала к ней в Лондон.
– Нет, я уже была у них несколько недель назад, – сказала Кэрол и снова задумалась. – Не знаю, может быть, мне стоит предпринять что-нибудь особенное... побывать где-то, где я еще ни разу не была. Я всегда хотела съездить в Прагу или еще куда-нибудь. В Румынию. Или в Швецию.
Кэрол вздохнула. На земле оставалось не так много мест, где она никогда не была. Ей приходилось выступать на конференциях женского движения и в Индии, и в Пакистане, и в Пекине, и в африканских странах. Работала она и с представителями ЮНИСЕФ, встречалась с главами многих государств и дважды выступала в Сенате Соединенных Штатов.
Стиви знала, куда лучше всего поехать Кэрол, но медлила, выжидая, пока подруга сама заговорит об этом. Париж... Это был очевидный выбор. Париж нравился Кэрол больше всех других городов на свете. Когда-то она уже жила там в течение двух с половиной лет, но за последние полтора десятилетия побывала в любимом городе всего два раза. Она утверждала, что в Париже не осталось ничего, что было бы ей дорого. В последний раз Кэрол ездила туда вскоре после того как вышла замуж за Шона; именно с Парижа они начали свое свадебное путешествие, но Шон терпеть не мог французов, и они довольно скоро отправились в Лондон.
А до этого Кэрол была в столице Франции, когда продавала свой дом на рю Жакоб, или, точнее, в узком переулке неподалеку от этой старинной улицы. Произошло это лет за пять до ее знакомства с Шоном. Стиви тогда ездила с ней и была очарована небольшим, но очень уютным особняком, укрывшимся в тени старых густых каштанов и дуплистых яблонь. Она даже спросила Кэрол, не стоит ли ей оставить дом за собой, но та ответила, что не видит в этом большого смысла: в Голливуде ей предстояла большая работа, и она твердо решила обосноваться в Лос-Анджелесе. И все же Кэрол было тяжело расставаться с ее парижским домом. Когда Кэрол приехала в Париж с Шоном, она побывала на рю Жакоб еще раз. В тот раз они остановились в «Ритце». Шон откровенно скучал в Париже, он скучал и постоянно жаловался. Шон любил Италию и Англию, а все французское, по его собственному выражению, «не переваривал».
– А как насчет Парижа, Кэрол? – осторожно спросила Стиви. Она знала, что с этим городом у Кэрол были связаны какие-то глубокие переживания, но Стиви казалось, что пятнадцати лет вполне достаточно, чтобы демоны прошлого наконец успокоились. Кроме того, восьмилетний брак с Шоном должен был излечить Кэрол от любых душевных ран, полученных в романтической Столице Любви. Но что бы там ни произошло с Кэрол в Париже, она говорила о нем с неизменной нежностью.
– Даже не знаю... – ответила Кэрол неуверенно. – Сейчас ноябрь, в Париже в это время идут холодные дожди. После Калифорнии мне будет трудно к этому привыкнуть.
– Насколько я могу судить, наше калифорнийское солнце не очень-то помогает тебе в работе над книгой, – с улыбкой заметила Стиви. – Впрочем, на Париже свет клином не сошелся. Отправляйся в Вену, Милан, Венецию, Буэнос-Айрес, Мехико или на Гавайи. Может быть, тебе нужно просто поваляться на пляже, погреться на солнышке…
– Звучит заманчиво. – Кэрол кивнула, как бы соглашаясь с секретаршей. И она, и Стиви знали, что погода в данном случае ни при чем. – Надо подумать, – добавила Кэрол, вставая из-за стола.
Несмотря на возраст, она по-прежнему была стройной и по-девичьи гибкой, хотя и не такой высокой, как Стиви. Кэрол, конечно, поддерживала физическую форму, но дело было не столько в занятиях, сколько в наследственности. Именно гены отца и особенно матери позволяли ей сохранять отличную фигуру, пышные волосы и упругую, гладкую кожу. Выглядела Кэрол лет на десять моложе своего истинного возраста – и это несмотря на то, что она до сих пор не прибегала к услугам пластической хирургии и не сделала ни одной подтяжки.
Словом, Кэрол Барбер была полной сил, очень красивой женщиной. Ее длинные, светлые волосы, которые она обычно собирала в «конский хвост», еще не начинали седеть, что приводило в неизменный восторг парикмахеров и стилистов, работавших с нею на съемочных площадках. Глаза у нее были большие и зеленые, ресницы – длинные и густые, скулы – высокие, черты лица – тонкие. Осанке Кэрол могла позавидовать любая манекенщица, а ее манера держаться говорила об уверенности, спокойствии и умении владеть своим телом. Двигалась она с изяществом танцовщицы, чему в немалой степени способствовали и врожденная грация, и занятия балетом, которые Кэрол по условиям контракта с одной из киностудий посещала на заре своей карьеры.
Косметикой она почти не пользовалась. В основе стиля, который Кэрол избрала для себя, лежали простота и естественность, делавшие ее совершенно неотразимой. Стиви, к примеру, была потрясена, когда, придя наниматься на работу, впервые увидела знаменитую мисс Барбер вблизи. Тогда Кэрол было тридцать пять, а сейчас – пятьдесят, но поверить в это было невероятно трудно, так как за прошедшие годы она изменилась очень мало. Да и на сорок она, пожалуй, не выглядела. Даже Шон, который был на пять лет моложе Кэрол, выглядел старше ее. Его, впрочем, сильно старили намечающаяся лысина и склонность к полноте, которая давала о себе знать как только из-за занятости он начинал пропускать занятия в фитнес-центре. Кэрол же без особого труда сохраняла фигуру двадцатилетней девушки. Лишь в последнее время она начала следить за тем, чтó она ест и сколько, да и то больше из-за приверженности идее здорового питания, чем из необходимости в чем-то себя ограничивать. Здоровая наследственность продолжала сказываться, несмотря на полвека, прошедшие с ее рождения.
– Мне нужно кое-что сделать, – сказала Кэрол, когда несколько минут спустя вышла к Стиви в белом кашемировом джемпере и с сумочкой из крокодиловой кожи от «Гермес». Кэрол всегда питала слабость к простой и качественной одежде, особенно французской. В свои пятьдесят она напоминала молодую Грейс Келли – в ней была та же грация, та же аристократическая элегантность, хотя выглядела она не столь недоступной и холодной. В Кэрол не было никакой надменности, что было вдвойне удивительно, учитывая, что она была самой настоящей знаменитостью. И Стиви – как и всем – это очень нравилось. Кэрол не кичилась своей славой и ни перед кем не задирала нос, хотя Стиви считала, что кое с кем из репортеров ей следовало разговаривать пожестче.
– Я могу чем-нибудь помочь? – спросила она.
– Напиши за меня книгу, пока меня не будет. Тогда завтра я отправлю ее своему агенту. – Кэрол действительно обзавелась литературным агентом, но, к сожалению, ей пока было нечего ему предъявить.
– Заметано. – Стиви усмехнулась. – Буду держать оборону здесь, пока тебя не будет. Ты, наверное, на Родео-драйв?
– Вот и нет, – возразила Кэрол. – Я собиралась присмотреть новые стулья для гостиной. По-моему, нам давно пора обновить обстановку. Собственно говоря, мне самой не помешал бы легкий косметический ремонт, но у меня на это пока не хватает духа. Наверное, это не очень приятно – проснуться утром и увидеть в зеркале малознакомое лицо. За полвека я привыкла к тому, чтó у меня есть, и мне не хочется менять внешность. Думаю, моего нынешнего лица хватит мне еще лет на десять, а там... там видно будет.
– Если ты имеешь в виду подтяжки, то они тебе совершенно не нужны! – с горячностью воскликнула Стиви. – Ты прекрасно выглядишь.
– Спасибо на добром слове, но буквально на днях я заметила у себя несколько новых морщин, которые, увы, вряд ли похожи на следы былых улыбок.
– Да у меня морщин еще больше, чем у тебя, а ведь я намного тебя моложе! – Стиви нисколько не преувеличивала. Как у большинства ирландок, у нее была тонкая светлая кожа, которая с возрастом стала суше. Стиви активно пользовалась кремами и масками, но они не особенно помогали, и в конце концов она решила, что тут уж ничего не поделаешь. Не всем же быть такими красивыми, как Кэрол.
Через пять минут Кэрол уже отъехала от особняка в своем громоздком универсале, который был у нее последние шесть лет. В отличие от большинства голливудских звезд она не хотела покупать ни «Бентли», ни «Роллс-Ройс». Универсал ее вполне устраивал, а поскольку водителем она была аккуратным, он до сих пор сохранял товарный вид. Кэрол вообще не терпела показуху и не стремилась пускать пыль в глаза. Единственным украшением, которое она носила, были бриллиантовые сережки-гвоздики. Пока был жив Шон, она носила еще обручальное кольцо, но прошлым летом она его сняла и больше не надевала. «Я не новогодняя елка, чтобы увешивать себя гирляндами и мишурой», – говорила она, поэтому когда Кэрол предстояло появиться на презентации нового фильма, продюсерам приходилось брать драгоценности для нее напрокат. Изредка, правда, она надевала золотые часы, которые подарил ей Шон, но случаи эти можно было пересчитать по пальцам. Впрочем, Кэрол не нуждалась в украшениях, потому что украшением была она сама.
Энтони и Хлоя очень любили мать. Они росли любящими детьми, поэтому в доме Кэрол всегда царила дружеская, теплая атмосфера. Появление Шона ее нисколько не нарушило, как не нарушали ее случавшиеся время от времени ссоры между Хлоей и матерью. В отличие от сына, дочь требовала от Кэрол больше внимания и заботы: каждый раз, когда мать уезжала на съемки, она без стеснения выражала свое недовольство. Особенно острой ситуация стала, когда Хлоя училась в старших классах. Ей хотелось, чтобы ее мать, как и матери других девочек, всегда была рядом, и каждый раз, когда она высказывала матери свои претензии, Кэрол чувствовала себя виноватой, хотя и делала все, что могла, чтобы дети не чувствовали себя брошенными. Даже когда ей приходилось сниматься за границей, она частенько вызывала их к себе, но эта мера срабатывала только с Энтони. Он, впрочем, всегда был намного спокойнее сестры, и у Кэрол не было с ним никаких проблем. А вот Хлоя не упускала возможности попенять матери за то, что она «уделяет родным детям так мало внимания», неизменно приводила в пример отца, которого обожала. Кэрол, впрочем, считала, что отношения между матерью и дочерью всегда более сложные, чем отношения между матерью и сыном.
Но теперь все эти проблемы, похоже, остались в прошлом. Ее дети покинули родное гнездо и зажили каждый своею жизнью, и Кэрол поняла – настало время наконец-то взяться за работу над книгой. Увы, начало вышло довольно обескураживающим: как Кэрол ни билась, она не могла сдвинуться с места. Работа не шла, и ей даже стало казаться, что она взялась не за свое дело. Быть может, думала Кэрол, она совершила ошибку, когда отказалась от роли, которую ей предложили в августе. Что, если она вообще не способна к писательскому труду и ей не стоило прекращать сниматься ради осуществления проекта, который неожиданно вызвал столь серьезные затруднения? Ее импресарио Майкл Аппельзон, очевидно, считал именно так, ибо, регулярно названивая ей по телефону, не скрывал своего раздражения. Ему было непонятно, почему его любимая мега-звезда Кэрол Барбер отвергает одну за другой весьма выгодные роли, продолжая бормотать что-то о книге, которая, по всей видимости, никогда и не будет написана.
А Кэрол и сама уже не верила, что ее планам суждено воплотиться в жизнь. Персонажи выходили слишком плоскими, двухмерными и противно-назидательными, сюжет не выстраивался и представал словно в тумане. Нет, что-то порой мелькало у нее в голове, но Кэрол никак не удавалось ухватиться за кончик ниточки и распутать весь клубок. Что бы она ни делала, как бы ни напрягала измученный ум, все ее усилия ни к чему не приводили. Вдохновение бежало ее, а призрак неминуемой неудачи лишал ясности мышления, оставляя одно лишь разочарование и злость на собственное бессилие.
Но каждый раз, когда Кэрол уже готова была сдаться и признать себя полной бездарью, взгляд ее невольно останавливался на двух «Оскарах» и «Золотом глобусе» – престижнейших наградах, которые она получила незадолго до болезни Шона. Значит, думала Кэрол, что-то она все-таки может! И действительно, в Голливуде о ней еще помнили, хотя Майкл Аппельзон не раз предсказывал, что, если в ближайшее время она не снимется в новом фильме, продюсерам надоест ее упрашивать, и они поставят на ней жирный крест. И все же Кэрол не спешила возвращаться в кино, хотя у нее почти не осталось отговорок, с помощью которых она объясняла свое нежелание сняться в той или иной картине. Самой себе она дала обещание начать работу над книгой до конца года, но вот уже до Рождества осталось каких-нибудь два месяца, а Кэрол и с места не сдвинулась. В результате каждый раз, когда она садилась за стол и включала компьютер, ее охватывала тихая паника; мысли разбегались, руки тряслись, и Кэрол была не в состоянии написать ни одной стóящей строчки.
Все эти мысли крутились в ее голове, когда позади нее тихо открылась дверь. Кэрол обернулась. Никакого раздражения из-за того, что ее прервали, она не испытывала – напротив, она была только рада возможности отвлечься. Вчера, например, вместо того чтобы работать над книгой, Кэрол затеяла уборку в кладовке, без труда убедив себя, что никто, кроме нее, не в состоянии с этим справиться. Позавчера она тоже нашла себе какое-то неотложное дело. Любое занятие годилось – лишь бы не возвращаться к столу, где ждала ее неначатая книга.
Кэрол увидела свою ассистентку и секретаршу Стефани Морроу, которая неуверенно остановилась в дверях. Пятнадцать лет назад, вернувшись со съемок в Париже, Кэрол наняла эту миловидную школьную учительницу на одно лето, чтобы та помогла ей справиться со свалившимися на нее делами. В тот год Кэрол купила этот особняк в Бель-Эйр, дала согласие сниматься сразу в двух лентах и участвовать в одной бродвейской постановке. Кроме того, она продолжала активно участвовать в общественных акциях за права женщин, рекламировала новые фильмы со своим участием и остро нуждалась в толковой помощнице. Стефани сразу впряглась в работу; она трудилась не покладая рук и в результате осталась с Кэрол навсегда. Сейчас ей было уже тридцать девять, но, насколько было известно Кэрол, ни о браке, ни о детях она никогда не помышляла. В жизни Стефани был мужчина, но она так и не вышла замуж. Она шутила, что ее ребенок – это Кэрол. В ответ Кэрол – тоже в шутку – называла ее своей нянькой. Истина же заключалась в том, что Стефани была для нее незаменимой помощницей, умевшей держать в узде даже прессу и способной договориться с кем угодно и о чем угодно. Порой Кэрол казалось – на свете нет ничего, что было бы не по силам ее секретарше.
Впрочем, Стиви, как Кэрол привыкла ее называть, давно перестала быть для Кэрол просто наемной служащей, хотя на людях они и поддерживали определенную дистанцию. Когда заболел Шон, она делала для него все, что только могла. И не только для него, но и для детей Кэрол. Когда Шон умер, Стиви помогла Кэрол выбрать гроб и организовать похороны. Несмотря на одиннадцатилетнюю разницу в возрасте, две женщины стали близкими подругами, совершенно искренне уважавшими и ценившими друг друга. Стиви нисколько не завидовала славе и богатству Кэрол, напротив, она искренне радовалась ее успехам и переживала, когда Кэрол сталкивалась с какими-то проблемами. Свою работу она любила и встречала каждый новый день с юмором и терпением.
Кэрол тоже была очень привязана к Стиви. Не раз она заявляла во всеуслышание, что без своей помощницы она бы пропала – и при этом нисколько не преувеличивала. Как и подобает идеальной секретарше, Стиви всегда ставила проблемы Кэрол на первое место, забывая о своих делах и личной жизни. Кроме того, она просто любила Кэрол и буквально жила ее жизнью, находя последнюю куда более интересной и яркой, насыщенной удивительными событиями, о которых большинство обычных людей не имели никакого понятия.
Стиви была высокой, больше шести футов, с прямыми черными волосами и большими темно-карими глазами. В неофициальной обстановке она предпочитала носить джинсы и просторную футболку, которая ее несколько полнила. Стиви вообще была склонна к полноте, и борьба с лишним весом занимала чуть ли не все ее свободное время.
– Принести чаю, Кэрол? – шепотом спросила она сейчас.
– Лучше разведи мне крысиного яду, да побольше! – простонала Кэрол, откидываясь на спинку кресла. – Не могу я писать эту проклятую книгу! Мне словно что-то мешает, а я не знаю что. Может быть, это просто страх, а может, в глубине души я знаю, что мне это не по силам. Не знаю, с чего мне вообще взбрело в голову, будто я смогу что-то написать?
– Ты сможешь, Кэрол, – уверенно отозвалась Стиви. – Мне только кажется, что ты слишком торопишься. Говорят, что самое трудное – это начать, а дальше все пойдет само. Подожди немного, и у тебя все получится, вот увидишь.
За прошедшие две недели Стиви помогла Кэрол разобрать вещи в кладовках и стенных шкафах, прибраться в гараже и даже изменить планировку сада. Кроме того, они решили переоборудовать кухню. Кэрол проявляла завидную изобретательность, выдумывая новые и новые предлоги, позволявшие ей не садиться за стол. Это продолжалось уже почти два месяца, поэтому Стиви нисколько не удивлялась, что работа над книгой до сих пор не сдвинулась с места.
– Быть может, тебе следует сделать перерыв, – предложила Стиви, и Кэрол испустила мучительный стон.
– Вся моя жизнь в последнее время – сплошной перерыв! – заявила она. – Но рано или поздно мне придется либо написать эту проклятую книгу, либо вернуться к работе в кино. Майкл уже намекал, что у него есть для меня неплохой сценарий. И если я снова откажусь, он меня просто убьет.
Майкл Аппельзон был ее агентом на протяжении тридцати двух лет. Это он «открыл» Кэрол, когда ей было восемнадцать, и своей блистательной карьерой она была обязана именно ему. Тогда – миллион лет назад, как ей казалось, – Кэрол была всего лишь девушкой из захолустья. В Голливуд из своего родного штата Миссисипи она приехала скорее из любопытства, чем всерьез желая добиться каких-то высот в шоу-бизнесе. Но Майкл Аппельзон обратил внимание на ее длинные светлые волосы и большие глаза редкого зеленоватого оттенка и пригласил сняться в небольшой эпизодической роли. У Кэрол, однако, оказался врожденный драматический талант; первый ее опыт в кино оказался весьма удачным, и предложения посыпались на нее как из рога изобилия.
Так начиналась ее карьера, и с тех пор она добилась многого. Теперь Кэрол Барбер была одной из самых знаменитых голливудских актрис, получавшей баснословные гонорары за съемки в картинах известных режиссеров. О таком успехе можно было только мечтать, так чего ради она взялась за роман? Кэрол задавала себе этот вопрос снова и снова, хотя прекрасно знала ответ. Сейчас, в пятьдесят, ей необходимо было разобраться в прожитой жизни, выяснить, кем она стала и кем была для окружающих. Только в этом случае, казалось Кэрол, она сможет прожить остаток жизни достойно, в согласии с собой.
Последний день рождения – ее юбилей – произвел на Кэрол неожиданно сильное действие. Полувековой рубеж казался ей важной вехой на жизненном пути – особенно теперь, когда она осталась одна. Нет, умирать Кэрол не собиралась, и все же она была уверена: пора подвести некоторые итоги, разобраться в себе, проанализировать все черты и черточки своего характера, на которые в спешке и суете не обращала внимания. Когда она поймет, чтó в ней есть, она сумеет лучше разобраться в себе, стать цельной, и тогда ее жизнь обретет ясный и конкретный смысл. Пока же никакой ясности у нее не было. Кэрол считала себя, в общем-то, неплохим человеком, однако нередко ей казалось: многое из того, что случилось в ее жизни, носило случайный характер. Особенно в молодости. Везение и неудачи (первого, впрочем, было больше), невероятный, по все меркам, взлет ее карьеры, рождение детей, развод с первым мужем, встреча с Шоном... Все это казалось игрой каких-то таинственных сил, но Кэрол почему-то не хотелось рассматривать собственную жизнь как вереницу случайных событий – счастливых и не очень. За свои пятьдесят лет она приняла немало важных решений, однако сейчас они казались ей всего лишь реакцией на действия и поступки других людей, а не ее сознательным выбором. И как узнать, были ли эти решения правильными или из всех возможных вариантов она выбирала не самый лучший? Ну, допустим, размышляла Кэрол, каким-то образом она сумеет верно оценить все, что когда-то совершила. А что потом? Ведь исправить-то все равно ничего нельзя! Прошлого не изменишь, как ни старайся, зато попытаться изменить ход своей будущей жизни она могла. И именно этого Кэрол хотелось больше всего. Теперь, когда Шона не стало, ей казалось, что она обязана подходить к решению любых вопросов и проблем с особой ответственностью. Только так она сумеет сама управлять своей жизнью, а не ждать, пока что-то случится с ней.
Но для этого, подумала Кэрол, ей нужно точно знать, чего же она хочет. С книгой все более или менее ясно – она хочет ее написать и сделает это во что бы то ни стало. Но что она будет делать дальше? Отчего-то Кэрол была уверена, что, как только она закончит свой роман, будущее станет для нее ясным. Она поймет, какие именно роли ей хочется играть, кем ей хочется быть и какой след она хотела бы оставить в мире после себя. Ее дети выросли, настал и ее черед стать по-настоящему зрелой, стать мудрой и ответственной.
Стиви бесшумно удалилась и вскоре вернулась с подносом, на которой стояла чашка с декофеиновым чаем с запахом ванили. Она заказывала этот сорт у известной французской фирмы «Марьяж Фрер». Кэрол привыкла к этому чаю, когда снималась в Париже, и не захотела отказываться от него, когда вернулась в Лос-Анджелес. Ароматный напиток согревал и успокаивал ее, и чашечка горячего чая сейчас была как нельзя кстати. Ведь, подумала Кэрол с усмешкой, нельзя же требовать, чтобы я одновременно пила чай и работала.
– Быть может, ты права, – сказала Кэрол, поднося чашку к губам. При этом она внимательно посмотрела на Стиви. Они редко расставались, потому что каждый раз, когда Кэрол уезжала на съемки, она брала секретаршу с собой. Стиви была, что называется, «пробивной»: проблем для нее не существовало. Делать жизнь Кэрол спокойной и приятной она стремилась не только по обязанности, но и потому, что ей очень нравилось все устраивать, улаживать, организовывать. Свою работу Стиви обожала, воспринимая каждый день как новую вершину, которую необходимо было покорить. В течение пятнадцати лет она ни разу не пожаловалась на то, что ей что-то наскучило. Часто Стиви говорила, что самое привлекательное в ее работе – разнообразие. Работать у знаменитой Кэрол Барбер нравилось ей именно потому, что каждый день она сталкивалась с чем-то неожиданным и новым.
– Насчет чего я права? – уточнила Стиви, усаживаясь в удобное кожаное кресло в углу кабинета. Они с Кэрол часто сидели здесь, обсуждая какой-нибудь важный вопрос, планируя очередное рекламное мероприятие или просто разговаривая обо всем на свете. Кэрол, ценя практическую смекалку своей помощницы, всегда прислушивалась к ее мнению, хотя поступала порой по-своему. Впрочем, в большинстве случаев советы Стиви оказывались дельными. В свою очередь, Стиви считала Кэрол кем-то вроде мудрой тетушки или старшей сестры, чей жизненный опыт она бесконечно уважала. Как и подобает близким подругам, обе женщины часто обменивались мнениями по самым важным вопросам, причем на многие вещи, в том числе и на мужчин, их взгляды сходились.
– Насчет перерыва. Мне нужно оторваться от этого стола. Отправлюсь-ка я в путешествие – смена обстановки может мне помочь... – Говоря так, Кэрол вовсе не изобретала очередной предлог, чтобы уклониться от работы; напротив, она совершенно искренне полагала, что поездка поможет ей расколоть орех, который упрямо не желал поддаваться ее усилиям.
– Ты хочешь навестить детей? – уточнила Стиви. Она хорошо знала Кэрол и часто угадывала ее желания, но сейчас интуиция ей изменила.
– Нет. – Кэрол покачала головой. Она всегда с радостью навещала сына и дочь, поскольку сами они бывали у нее довольно редко. Энтони было трудно оторваться от работы даже на время, и все же каждый раз, когда Кэрол приезжала в Нью-Йорк, он находил возможность повидаться с ней, как бы ни был занят. Да и Хлоя, любившая мать не меньше брата, готова была бросить все и сопровождать Кэрол куда бы та ни направилась. Материнская любовь и внимание были для нее важнее всего на свете, и она буквально расцветала всякий раз, когда Кэрол приезжала к ней в Лондон.
– Нет, я уже была у них несколько недель назад, – сказала Кэрол и снова задумалась. – Не знаю, может быть, мне стоит предпринять что-нибудь особенное... побывать где-то, где я еще ни разу не была. Я всегда хотела съездить в Прагу или еще куда-нибудь. В Румынию. Или в Швецию.
Кэрол вздохнула. На земле оставалось не так много мест, где она никогда не была. Ей приходилось выступать на конференциях женского движения и в Индии, и в Пакистане, и в Пекине, и в африканских странах. Работала она и с представителями ЮНИСЕФ, встречалась с главами многих государств и дважды выступала в Сенате Соединенных Штатов.
Стиви знала, куда лучше всего поехать Кэрол, но медлила, выжидая, пока подруга сама заговорит об этом. Париж... Это был очевидный выбор. Париж нравился Кэрол больше всех других городов на свете. Когда-то она уже жила там в течение двух с половиной лет, но за последние полтора десятилетия побывала в любимом городе всего два раза. Она утверждала, что в Париже не осталось ничего, что было бы ей дорого. В последний раз Кэрол ездила туда вскоре после того как вышла замуж за Шона; именно с Парижа они начали свое свадебное путешествие, но Шон терпеть не мог французов, и они довольно скоро отправились в Лондон.
А до этого Кэрол была в столице Франции, когда продавала свой дом на рю Жакоб, или, точнее, в узком переулке неподалеку от этой старинной улицы. Произошло это лет за пять до ее знакомства с Шоном. Стиви тогда ездила с ней и была очарована небольшим, но очень уютным особняком, укрывшимся в тени старых густых каштанов и дуплистых яблонь. Она даже спросила Кэрол, не стоит ли ей оставить дом за собой, но та ответила, что не видит в этом большого смысла: в Голливуде ей предстояла большая работа, и она твердо решила обосноваться в Лос-Анджелесе. И все же Кэрол было тяжело расставаться с ее парижским домом. Когда Кэрол приехала в Париж с Шоном, она побывала на рю Жакоб еще раз. В тот раз они остановились в «Ритце». Шон откровенно скучал в Париже, он скучал и постоянно жаловался. Шон любил Италию и Англию, а все французское, по его собственному выражению, «не переваривал».
– А как насчет Парижа, Кэрол? – осторожно спросила Стиви. Она знала, что с этим городом у Кэрол были связаны какие-то глубокие переживания, но Стиви казалось, что пятнадцати лет вполне достаточно, чтобы демоны прошлого наконец успокоились. Кроме того, восьмилетний брак с Шоном должен был излечить Кэрол от любых душевных ран, полученных в романтической Столице Любви. Но что бы там ни произошло с Кэрол в Париже, она говорила о нем с неизменной нежностью.
– Даже не знаю... – ответила Кэрол неуверенно. – Сейчас ноябрь, в Париже в это время идут холодные дожди. После Калифорнии мне будет трудно к этому привыкнуть.
– Насколько я могу судить, наше калифорнийское солнце не очень-то помогает тебе в работе над книгой, – с улыбкой заметила Стиви. – Впрочем, на Париже свет клином не сошелся. Отправляйся в Вену, Милан, Венецию, Буэнос-Айрес, Мехико или на Гавайи. Может быть, тебе нужно просто поваляться на пляже, погреться на солнышке…
– Звучит заманчиво. – Кэрол кивнула, как бы соглашаясь с секретаршей. И она, и Стиви знали, что погода в данном случае ни при чем. – Надо подумать, – добавила Кэрол, вставая из-за стола.
Несмотря на возраст, она по-прежнему была стройной и по-девичьи гибкой, хотя и не такой высокой, как Стиви. Кэрол, конечно, поддерживала физическую форму, но дело было не столько в занятиях, сколько в наследственности. Именно гены отца и особенно матери позволяли ей сохранять отличную фигуру, пышные волосы и упругую, гладкую кожу. Выглядела Кэрол лет на десять моложе своего истинного возраста – и это несмотря на то, что она до сих пор не прибегала к услугам пластической хирургии и не сделала ни одной подтяжки.
Словом, Кэрол Барбер была полной сил, очень красивой женщиной. Ее длинные, светлые волосы, которые она обычно собирала в «конский хвост», еще не начинали седеть, что приводило в неизменный восторг парикмахеров и стилистов, работавших с нею на съемочных площадках. Глаза у нее были большие и зеленые, ресницы – длинные и густые, скулы – высокие, черты лица – тонкие. Осанке Кэрол могла позавидовать любая манекенщица, а ее манера держаться говорила об уверенности, спокойствии и умении владеть своим телом. Двигалась она с изяществом танцовщицы, чему в немалой степени способствовали и врожденная грация, и занятия балетом, которые Кэрол по условиям контракта с одной из киностудий посещала на заре своей карьеры.
Косметикой она почти не пользовалась. В основе стиля, который Кэрол избрала для себя, лежали простота и естественность, делавшие ее совершенно неотразимой. Стиви, к примеру, была потрясена, когда, придя наниматься на работу, впервые увидела знаменитую мисс Барбер вблизи. Тогда Кэрол было тридцать пять, а сейчас – пятьдесят, но поверить в это было невероятно трудно, так как за прошедшие годы она изменилась очень мало. Да и на сорок она, пожалуй, не выглядела. Даже Шон, который был на пять лет моложе Кэрол, выглядел старше ее. Его, впрочем, сильно старили намечающаяся лысина и склонность к полноте, которая давала о себе знать как только из-за занятости он начинал пропускать занятия в фитнес-центре. Кэрол же без особого труда сохраняла фигуру двадцатилетней девушки. Лишь в последнее время она начала следить за тем, чтó она ест и сколько, да и то больше из-за приверженности идее здорового питания, чем из необходимости в чем-то себя ограничивать. Здоровая наследственность продолжала сказываться, несмотря на полвека, прошедшие с ее рождения.
– Мне нужно кое-что сделать, – сказала Кэрол, когда несколько минут спустя вышла к Стиви в белом кашемировом джемпере и с сумочкой из крокодиловой кожи от «Гермес». Кэрол всегда питала слабость к простой и качественной одежде, особенно французской. В свои пятьдесят она напоминала молодую Грейс Келли – в ней была та же грация, та же аристократическая элегантность, хотя выглядела она не столь недоступной и холодной. В Кэрол не было никакой надменности, что было вдвойне удивительно, учитывая, что она была самой настоящей знаменитостью. И Стиви – как и всем – это очень нравилось. Кэрол не кичилась своей славой и ни перед кем не задирала нос, хотя Стиви считала, что кое с кем из репортеров ей следовало разговаривать пожестче.
– Я могу чем-нибудь помочь? – спросила она.
– Напиши за меня книгу, пока меня не будет. Тогда завтра я отправлю ее своему агенту. – Кэрол действительно обзавелась литературным агентом, но, к сожалению, ей пока было нечего ему предъявить.
– Заметано. – Стиви усмехнулась. – Буду держать оборону здесь, пока тебя не будет. Ты, наверное, на Родео-драйв?
– Вот и нет, – возразила Кэрол. – Я собиралась присмотреть новые стулья для гостиной. По-моему, нам давно пора обновить обстановку. Собственно говоря, мне самой не помешал бы легкий косметический ремонт, но у меня на это пока не хватает духа. Наверное, это не очень приятно – проснуться утром и увидеть в зеркале малознакомое лицо. За полвека я привыкла к тому, чтó у меня есть, и мне не хочется менять внешность. Думаю, моего нынешнего лица хватит мне еще лет на десять, а там... там видно будет.
– Если ты имеешь в виду подтяжки, то они тебе совершенно не нужны! – с горячностью воскликнула Стиви. – Ты прекрасно выглядишь.
– Спасибо на добром слове, но буквально на днях я заметила у себя несколько новых морщин, которые, увы, вряд ли похожи на следы былых улыбок.
– Да у меня морщин еще больше, чем у тебя, а ведь я намного тебя моложе! – Стиви нисколько не преувеличивала. Как у большинства ирландок, у нее была тонкая светлая кожа, которая с возрастом стала суше. Стиви активно пользовалась кремами и масками, но они не особенно помогали, и в конце концов она решила, что тут уж ничего не поделаешь. Не всем же быть такими красивыми, как Кэрол.
Через пять минут Кэрол уже отъехала от особняка в своем громоздком универсале, который был у нее последние шесть лет. В отличие от большинства голливудских звезд она не хотела покупать ни «Бентли», ни «Роллс-Ройс». Универсал ее вполне устраивал, а поскольку водителем она была аккуратным, он до сих пор сохранял товарный вид. Кэрол вообще не терпела показуху и не стремилась пускать пыль в глаза. Единственным украшением, которое она носила, были бриллиантовые сережки-гвоздики. Пока был жив Шон, она носила еще обручальное кольцо, но прошлым летом она его сняла и больше не надевала. «Я не новогодняя елка, чтобы увешивать себя гирляндами и мишурой», – говорила она, поэтому когда Кэрол предстояло появиться на презентации нового фильма, продюсерам приходилось брать драгоценности для нее напрокат. Изредка, правда, она надевала золотые часы, которые подарил ей Шон, но случаи эти можно было пересчитать по пальцам. Впрочем, Кэрол не нуждалась в украшениях, потому что украшением была она сама.