Стивенсон Роберт Луис. История одной лжи

   Она глянула на свечу еще раз, погасила ее, повернулась, и он услышал, как в темноте она поспешно поднялась по лестнице. Оставшись один в темноте, Дик медленно направился к изгороди. Из-за пелены облаков, рассеявшихся на востоке, заалела полоска зари, утренний ветерок пробежал по листве, сметая капли росы.
   «Увы, — подумал Дик Нэсби, — может ли наступить еще такой ужасный для меня день?»
   Но он все же жаждал его наступления.

ГЛАВА VII. Побег

   Было около десяти. Дик дремал на скамейке, когда Эстер приблизилась с узлом в руках. Инстинкт, а может быть, отдаленные легкие шаги разбудили его, когда она была еще на расстоянии. Он приподнялся и стал озираться вокруг. События прошлой ночи, как живые, всплывали в его памяти во всех подробностях. Он встал и с печальной решимостью пошел навстречу своей милой.
   Она приближалась к нему уверенно и быстро. Лицо ее было бледно, но, в общем, внешне она была совершенно спокойна. Эстер не выразила ни удивления, ни удовольствия, найдя своего милого на условном месте, и даже не протянула ему руку.
   — Как видишь, я здесь.
   — Да, — ответила она и затем без паузы и без изменения в голосе добавила: — Я хочу, чтобы ты меня забрал отсюда.
   — Надолго ли? Я не совсем понимаю, — прошептал Дик.
   — Я никогда больше не вернусь сюда, — ответила она.
   Чудовищные слова, произнесенные так спокойно, произвели потрясающее впечатление на Дика. Он смутился, потом его изумление сменилось тревогой. Он смотрел на ее застывшую позу, такую обескураживающую для любящего сердца, и содрогался от мысли, пришедшей в голову.
   — Ко мне? — спросил он. — Ты ко мне идешь, Эстер?
   — Я хочу, чтобы ты увез меня отсюда, — устало проговорила она.
   Положение было не совсем ясно. Дик спрашивал себя с беспокойством: в своем ли она уме? Взять ее отсюда, жениться на ней, работать для нее
   — Дик готов был на все, но все-таки он требовал некоторой любви с ее стороны. А поведение Эстер выражало скорее отчаяние, чем любовь. Это обстоятельство ужасало его и заставляло быть благоразумным.
   — Дорогая, скажи мне, чего ты хочешь, и ты это получишь. Но уйти отсюда без плана, так опрометчиво, под влиянием момента — это больше чем безумие и ни к чему не приведет.
   Она медленно посмотрела на него мрачным, полным злобы взглядом.
   — Итак, ты не хочешь увезти меня отсюда, — сказала она. — Хорошо, я ухожу одна. — И она зашагала по дороге.
   Но он бросился за ней.
   — Эстер, Эстер! — кричал он.
   — Пусти меня, не тронь. Какое право ты имеешь вмешиваться? Кто ты такой, чтобы прикасаться ко мне? — злобно бросила она.
   Тогда, осмелев от ее запальчивости, он твердо, почти грубо взял ее за руку и удерживал все время, пока отвечал ей.
   — Ты прекрасно знаешь, кто я, и что я люблю тебя. Ты говоришь, что я не хочу тебе помочь, но твое сердце подсказывает тебе обратное. Это ты не хочешь мне помочь, потому что ты мне не говоришь, чего ты хочешь. Но, если твое решение бесповоротно, пусть будет так: я не буду больше просить — я буду приказывать и не позволю тебе, не позволю уйти отсюда одной!
   Мгновение Эстер смотрела на него холодным, недружелюбным, испытующим взглядом.
   — Тогда уведи меня отсюда, — со вздохом сказала она.
   — Хорошо, — сказал Дик. — Идем со мной в конюшню, там я возьму лошадей и отвезу тебя на станцию. Сегодня вечером ты будешь в Лондоне. Я весь в твоем распоряжении, и никакие слова не могут увеличить моей привязанности к тебе.
   Итак, без дальнейших рассуждений они двинулись в путь и прошли значительное расстояние, прежде чем Дик заметил, что она все еще продолжает держать в руках свой узелок. Она машинально отдала его, но когда он предложил ей руку, то едва качнула головой и поджала губы. Солнце светило ярко, свежий ветерок обвевал их лица, и они вдыхали полной грудью аромат леса и лугов. Когда они спустились в долину Тайма, то услышали веселое журчание ручейка; по склонам холмов в отдалении проносились солнечные тени, перепрыгивая с вершины на вершину. Все вокруг казалось свежее, чем всегда, и дышало полной жизнью.
   Мимо всего этого Эстер проходила легкими шагами, подобно птице, молчаливая, с нахмуренными бровями. Она казалась безучастной не только к красотам природы, но и к своему спутнику. Всецело уйдя в себя, не оборачиваясь ни вправо ни влево, она глядела прямо перед собой на дорогу. Когда они подошли к мосту, она остановилась, наклонилась над перилами, на мгновение созерцая прозрачную воду.
   — Я пойду напиться, — сказала она и спустилась по извилистой тропинке к берегу.
   Эстер стала с жадностью пить, зачерпнув воду руками, затем смочила себе виски.
   — Ты чувствуешь себя лучше? — спросил Дик, когда она наконец подошла к нему. После долгого тягостного молчания его голос прозвучал чуждо для его собственного слуха.
   С минуту она смотрела на него, прежде чем ответить, и наконец произнесла:
   — Да!
   Вся заботливость Дика исчезла. Его слова замерли на языке. Даже его глаза перестали искать ее взгляд, и они молча продолжали свой путь. Они шли мимо небольшого поселка, где с одной стороны тянулись горы, с другой — скотный и птичий дворы поместья Нэсби. Когда они приблизились к конюшням, Дик пошел впереди Эстер. Он предпочел бы, чтобы она подождала его на дороге, пока он приведет лошадей, но при мысли о ее резкости и холодности у него не хватило мужества предложить ей это.
   Брови грума с удивлением поднялись, когда он получил приказ запрягать пони в экипаж. Эстер стояла неподвижно, уставившись на цыплят, копошившихся в углу двора. «Мастер Дик, — подумал грум, — не в своей тарелке». Дик то стоял безразлично, то внезапно срывался с места и начинал ходить взад и вперед большими и энергичными шагами. Едва экипаж с загадочной четой завернул за угол и загрохотал по дороге, раздался свист, продолжительный, медленный и тревожный. Грум с удовлетворением излил свое удивление в одном простом слове, которое было бы понятно матросу или грузчику, и поспешил поделиться новостями со всей челядью дома Нэсби.
   Завтрак был подан позднее обыкновенного, и сквайр, сидя за столом, чуть было не забыл спросить о Ричарде.
   Между тем Дика терзали грустные мысли. Ему казалось, что его любовь рассеялась (что отчасти и было), он чувствовал необходимость найти должный подход или тон, чтобы сердце Эстер открылось перед ним. Но он не осмелился даже открыть рот и молчал до тех пор, пока они не проехали главные ворота и не повернули на боковую дорожку. Он сознавал, что должен выяснить положение либо сейчас, либо никогда.
   — Чувствуешь ли ты, что терзаешь меня? — умоляюще произнес он. — Поговори со мной, взгляни на меня. Обращайся со мной, как с человеком!
   Она медленно повернулась и как будто бы ласковее посмотрела на него. Он бросил вожжи и схватил ее за руки. Она не сопротивлялась, но, когда он обхватил ее талию и привлек к себе, желая поцеловать в губы,
   — не как любящий, не потому, что, он этого хотел, а как отчаявшийся человек, который ставит на карту свое счастье, — она вырвалась от него, отпрянула назад и, яростно мотнув головой, оттолкнула его от себя. Не оставалось никаких сомнений. Дику было ясно, что она не питала к нему ничего, кроме отвращения и вражды.
   — Значит, ты меня не любишь? — сказал он, в свою очередь отпрянув от нее, как будто ее прикосновение обожгло его. И затем, так как она не отвечала, он повторил уже иным, повелительно-патетическим тоном. — Ты меня не любишь? Не любишь?
   — Не знаю, — ответила она. — Зачем ты меня спрашиваешь об этом? О, разве я знаю! Все ведь было ложью, ложью!
   Он пронзительно выкрикнул ее имя, подобно человеку, которому причинили физическую боль. Это были последние слова, которыми они обменялись до прибытия на станцию Таймбери.
   Перед тем как фаэтон отъехал, Эстер вошла на вокзал и уселась на скамеечку. Бесконечная унылая болотистая равнина простиралась перед ее глазами, сливаясь с горизонтом. Две линии рельсов, платформа, и несколько телеграфных столбов разнообразили ландшафт. Безмолвная тишина нарушалась только гудением телеграфных проводов и криками куликов в степи.
   Дик на минуту задержался на платформе. Затем в два прыжка он очутился подле нее и заговорил, почти рыдая: — Эстер, сжалься надо мной! Что я тебе сделал, прости меня! Эстер, ты ведь любила меня, разве сейчас ты меня не любишь?
   — Что я могу тебе ответить? Как могу я знать это? — сказала она. — Ты весь лжив. Все было ложью от начала до конца. Ты смеялся надо мной, забавлялся, как с ребенком, даже в то время, когда ты говорил мне о своей любви. Где же правда? Была ли здесь хоть доля правды? Или все было одной насмешкой? Верни мне моего отца! Будь тем, чем ты был прежде, и тогда ты сможешь говорить о твоей любви.
   — Итак, ты не можешь простить меня? Не можешь?
   — Мне нечего прощать, — ответила она, — как ты этого не понимаешь?
   — Эстер, это твое последнее слово? — бледнея и закусив губы, проговорил он.
   — Да, это мое последнее слово.
   — Тогда мы попали в ложное положение. Мы больше здесь не останемся. Если бы ты все еще любила меня, так или иначе, я увез бы тебя отсюда, потому что я мог бы сделать тебя счастливой. Но если это так — я вынужден говорить прямо, — тогда твое предложение унижает тебя, оскорбляет меня и жестоко по отношению к твоему отцу. Твой отец может быть кем угодно, но ты должна относиться к нему как к человеку.
   — Что ты хочешь этим сказать? — вспылила она. — Я оставила ему мой дом и все мои деньги. Это больше, чем он заслуживает.
   — Никто не может заставить, чтобы он нравился тебе, но не унижай его в его же глазах. Он стар, Эстер, стар и разбит! Мне даже жалко его, хотя я очень мало им интересуюсь. Напиши твоей тетке, и когда я увижу, что ты можешь спокойно жить у нее, я доставлю тебя к ней. А пока ты вынуждена вернуться домой. Мне ни на миг не пришла бы в голову мысль сделать нас обоих несчастными на всю жизнь, поэтому я не могу жениться на тебе. Однако мы слишком долго отсутствовали и должны немедленно вернуться домой.
   — Дик, — внезапно крикнула она, — быть может, я могла бы… быть может, я со временем… быть может…
   — Здесь нет места никаким «быть может», — прервал он. — Я должен идти и привести лошадей.
   Эстер, глаза которой оживились и щеки загорелись при этих словах, снова погрузилась в оцепенение. Она оставалась без движения во время его отсутствия и страдала, когда он снова сажал ее в экипаж.
   Пони устали. Без конца тянулись крутые холмы, духота была нестерпимой. В воздухе не чувствовалось даже дуновения ветерка. Казалось, что этой тягостной езде не будет конца. Они уже приближались к коттеджу, когда его сердце снова затрепетало и он снова стал взывать к ней, с горечью произнося сбивчивые фразы.
   — Я не могу жить без твоей любви, — закончил он.
   — Я не понимаю, что ты хочешь этим сказать, — возразила она. — И я не притворяюсь.
   — Тогда, — сказал он, задетый за живое, — твоя тетка может приехать за тобой и увезти тебя к себе. Ты можешь приказывать мне что пожелаешь, но я думаю, что это будет самое лучшее.
   — О да, — сказала она устало, — это будет самое лучшее.
   Наконец экипаж въехал на дорожку между изгородью. Отсюда открылся вид на коттедж, утопающий в зелени.
   Перед воротами лакей в ливрее прогуливал взад и вперед оседланную лошадь. В последней Дик с ужасом узнал лошадь своего отца. Увы! Бедный Ричард, что это предвещает?
   Слуга слез с лошади, принял от него экипаж, и Дику показалось, что тот насмешливо поклонился. Он помог Эстер, по-прежнему инертной, пройти через сад и, следуя за ней, услышал повелительный голос отца, рассыпающий проклятья, и воинственный голос Адмирала.

ГЛАВА VIII. Генеральное сражение

   Сквайр Нэсби, садясь за завтрак, справился о Дике, которого он не видел со вчерашнего обеда, и слуга неловко ответил, что молодой хозяин возвратился, но сейчас же уехал в экипаже, запряженном пони. Подозрения старого мистера Нэсби возросли, и он стал допрашивать слугу до тех пор, пока ему все не стало ясно. Из слов слуги он узнал, что Дик встречается уже около месяца в долине Вэл с одной девушкой, по имени мисс ван Тромп, которая живет недалеко от лесов лорда Треваниона. Недавно отец мисс ван Тромп вернулся из-за границы после продолжительного отсутствия. Он стар, болтлив и сорит деньгами в кабаках (при этих словах лицо мистера Нэсби побагровело), кроме того, продолжал слуга, говорят, что он был адмиралом (тут мистер Нэсби коротко и резко свистнул, как бы ругаясь).
   — Господи помилуй, — проговорил мистер Нэсби.
   Вчера молодой хозяин не вернулся, закончил слуга, а сегодня уехал в экипаже с молодой девушкой.
   — Молодой женщиной, — поправил мистер Нэсби.
   — Да, сэр, — сказал слуга, который был не прочь позлословить, и сейчас был удовлетворен впечатлением, произведенным его словами на мистера Нэсби. — Молодой женщиной, сударь.
   — У них был багаж? — спросил сквайр.
   — Да, сэр.
   Мистер Нэсби замолчал на минуту, пытаясь побороть свое волнение, и овладел собой настолько, что принял иронический тон, в то время как на самом деле ему было не до шуток.
   — А этот… этот мистер ван Тримп был с ними? — спросил он, умышленно коверкая имя.
   Слуга отнесся несколько недоверчиво к этому вопросу и, горя нетерпением перенести ответственность за рассказанное на другие плечи, предложил своему господину допросить подробно конюха Джорджа.
   — Вели ему оседлать Каштанку и поезжай со мной. Он может взять серого жеребца, потому что мы поедем быстро. Ты можешь убрать эти объедки, — сказал сквайр, указывая на завтрак, и, величественный в своем гневе, зашагал к террасе в ожидании лошади.
   Тогда старушка, няня Дика, бросилась к нему, потому что новости, подобно тучам, собирались над домом Нэсби. Она робко выразила опасение, не приключилось ли чего дурного с молодым хозяином.
   — Я ему покажу! — грозно оказал сквайр, как будто он собирался растерзать сына. — Я его извлеку из этой клоаки. Да поможет мне Бог! У него тяготение к подонкам, а не к людям его круга. Общество его отца не подходило для него! Ему нужно было пьянствовать в компании с голландцем, но теперь, Анна, он попался. Пусть это будет для него уроком! — добавил он. — Молодости свойственно заблуждаться, а в обязанности старших входит вразумлять их.
   Старушка заохала и привела несколько эпизодов из детства Дика, которые так растрогали мистера Нэсби, что он стал сморкаться. Тем временем подали лошадь. Он мгновенно вскочил на нее и помчался.
   Он ехал, пришпоривая коня, прямо по направлению к Таймбери, где выяснилось, что никто не может дать ему никаких сведений о беглецах. Их не видели в городе. Лицо мистера Нэсби омрачилось. Ему не приходило в голову искать их на станции. Последнюю надежду он возлагал на коттедж мистера ван Тромпа. Он приказал Джорджу проводить его и пошел туда с сердцем, полным печали, беспокойства и негодования.
   — Это здесь, — сказал, останавливаясь, Джордж.
   — Как? На моей собственной земле? — воскликнул сквайр. — Как это случилось? Я ведь сдал эту землю в аренду какой-то мисс Виртер или мисс Мак-Глехен.
   — Мисс Мак-Глехен — тетка молодой девушки, — сказал Джордж.
   — Ах, дьявол! — воскликнул сквайр. — Я их выгоню с моей земли! Возьми лошадь.
   В этот жаркий полдень Адмирал сидел у окна, потягивая прохладительное питье. Он тотчас же узнал сквайра и теперь, видя, как тот слез с лошади у коттеджа и решительно зашагал через сад, заключил, что он пришел просить руки Эстер.
   «Вот почему ее нет дома, — подумал он, — это очень деликатно со стороны молодого Нэсби».
   Он приготовился к торжественной встрече. На громкий стук хлыста в дверь он ответил любезным приглашением войти и, улыбаясь, пошел к нему навстречу с поклоном.
   — Мистер Нэсби, добро пожаловать! — сказал он.
   Сквайр вошел, готовый выдержать схватку, быстрым и презрительным взглядом смерил Адмирала с ног до головы и решительно приступил к делу. Он хотел показать тому, что видит его насквозь.
   — Мистер ван Тромп? — спросил он, сделав вид, что не замечает протянутой руки.
   — Он самый, сэр, — ответил Адмирал. — Прошу садиться.
   — Нет, — сказал сквайр прямо. — Я не сяду. Мне сказали, что вы адмирал, — добавил он.
   — Нет, сэр, я не адмирал, — ответил ван Тромп, который начинал злиться.
   — Почему же вы так называетесь, сударь?
   — Прошу прощения, я этого не делаю, — произнес ван Тромп с величием папы римского.
   Но ничто не могло убедить сквайра.
   — Вы все время плаваете под чужим флагом, — сказал он. — Даже ваш дом снят на чужое имя.
   — Это вовсе не мой дом. Я гость у моей дочери, — ответил Адмирал.
   — Ах, если бы это был мой дом!
   — И что тогда? — сказал сквайр. — Что тогда?
   Адмирал посмотрел на него с достоинством, но промолчал.
   — Послушайте, — сказал мистер Нэсби, — это втирание очков — напрасный труд, со мной этот номер не пройдет. Я не допущу, чтобы вы выигрывали время своими отговорками. Теперь, сэр, я полагаю, вы догадываетесь, что привело меня сюда.
   — Я абсолютно не могу объяснить себе ваше вторжение, — с поклоном оказал ван Тромп.
   — Тогда я попытаюсь вам объяснить. Я пришел сюда как отец! — При этом сквайр хлестнул кнутом по столу. — Право и справедливость на моей стороне. Я прекрасно понимаю все ваши планы, но я бывалый человек и вижу вас насквозь, со всеми вашими проделками. Это заговор — другого названия я не подберу. Я выведу вас на чистую воду! А теперь я приказываю вам сказать мне, как далеко зашло дело и насколько вы завлекли моего несчастного сына…
   — Боже мой, сэр, — прервал его ван Тромп, — с меня этого более чем достаточно. Ваш сын? Бог его знает, где он! На кой черт он мне нужен? Моя дочь ушла. С таким же успехом и я мог бы задать вам этот вопрос — и что бы вы мне на это ответили? Это верх безумия. Объясните, в чем дело, и убирайтесь!
   — Сколько раз я вам должен повторять? — воскликнул сквайр. — Куда ваша дочь увезла сегодня моего сына в этом проклятом экипаже, запряженном пони?
   — «В экипаже, запряженном пони»? — эхом повторил ван Тромп.
   — Да, сударь, и с багажом.
   — «С багажом»? — Ван Тромп слегка побледнел.
   — С багажом, да, да, с багажом! — выкрикнул Нэсби. — Где мой сын? Вы говорите с отцом, сэр!
   — Если это правда, — начал ван Тромп иным тоном, — я вынужден просить у вас объяснений.
   — Конечно! Это заговор! — воскликнул Нэсби. — О, я человек опытный, я все понимаю и давно раскусил вас.
   Ван Тромп начинал соображать, в чем дело.
   — Вы много говорите о том, что вы отец, мистер Нэсби, но вы забываете, что это в равной мере относится к нам обоим. Я понял ваши низкие подозрения и презираю их точно так же, как и вас. Я слышал, что вы были фабрикантом — я же артист, я видел лучшие дни, я вращался в обществе, где вас не приняли бы, и обедал там, где вы с наслаждением уплатили бы фунт стерлингов, чтобы только взглянуть, как я обедаю. Так называемую денежную аристократию я презираю, сударь. Я отказываюсь вам помогать и отказываюсь от вашей помощи. Вот вам дверь!
   В этот момент вошел Дик. Он выжидал некоторое время на крыльце. Эстер безучастно стояла рядом с ним. Он преградил ей путь рукой, и она беспрекословно подчинилась.
   Дик был бледен как полотно, его глаза горели, губы дрожали от гнева, когда он раскрыл дверь.
   — В чем дело? — спросил он.
   — Это ваш отец, мистер Нэсби? — спросил Адмирал.
   — Да, — ответил молодой человек.
   — С чем вас и поздравляю! — вставил ван Тромп.
   — Дик! — вырвалось у его отца. — Еще не слишком поздно. Не правда ли? Я пришел вовремя, чтобы спасти тебя. Идем! Идем со мной! — И он взял Дика за руку.
   — Уберите руки! — воскликнул Дик — не потому, что он хотел оскорбить отца, а потому, что его нервы были слишком натянуты.
   — Нет-нет, — сказал старик, — не отталкивай своего отца, Дик, когда он пришел сюда спасти тебя. Не отталкивай меня, мой мальчик! Быть может, я с тобой был суров, но это происходило не от недостатка любви. Вспомни детство: я был с тобой ласков, не правда ли? Уйдем, — продолжал отец почти шепотом, — не бойся никаких последствий. Она не будет претендовать, это я тебе говорю, мы дадим им круглую сумму — и дело с концом.
   Он попытался вытолкнуть Дика за дверь, но последний стоял как вкопанный.
   — Лучше бы вы, сэр, подумали о том, как вы оскорбляете молодую девушку, — сказал он, мрачный как ночь.
   — Ты не можешь сделать выбор между отцом и своей любовницей?
   — Как вы смеете называть ее так? — воскликнул Дик громко и отчетливо.
   Сдержанность и терпение не были качествами мистера Нэсби.
   — Я называю ее твоей любовницей, но я мог бы назвать ее…
   — Это наглая ложь!
   — Дик, — вскричал отец, — Дик!
   — Оставьте меня в покое, — проговорил тот, всеми силами стараясь сдержаться.
   Последовала продолжительная пауза.
   — Дик, — сказал наконец старик дрожащим голосом. — Я иду. Я оставляю тебя с твоими друзьями. Я пришел спасти тебя, а ушел с разбитым сердцем. Ты никогда не любил меня, ты меня убиваешь! — С этими словами он ушел, и вскоре все оставшиеся услышали топот удаляющихся копыт.
   Адмирал заговорил:
   — Вы рассудительный человек, Дик, но, хотя я и не сторонник отцовского вмешательства, я вынужден сказать вам, что вы своенравны. Вы начали с парчи, а кончили лохмотьями. Работайте, работайте, нет ничего лучше работы. У вас есть способности, вы могли бы умереть миллионером.
   Дик зашатался, взял Эстер за руку и стал грустно смотреть на нее.
   — Итак, это разлука, — сказал он.
   — Да, — ответила она.
   В ее голосе не было никаких интонаций.
   — Навсегда? — добавил Дик.
   — Навсегда, — машинально повторила она.
   — Я обошелся с тобой резко, — продолжал он. — Со временем я доказал бы тебе, что я достоин тебя… У меня не было времени, чтобы проявить свою любовь к тебе. Теперь я все потерял.
   Он оставил ее руку, все еще продолжая смотреть на нее. Она повернулась и вышла из комнаты.
   — Ради всего святого, скажите, что это значит! — вскричал ван Тромп. — Эстер, вернись!
   — Пусть идет, — сказал Дик с отчаянием.
   Он дошел до такого состояния, когда люди испытывают головокружение от несчастья.
   — Она меня не любила, никогда не любила, — сказал он, поворачиваясь к ее отцу.
   — Боюсь, что это так. Бедный Дик, бедный Дик! Но я так же разбит, как и вы. Я рожден, чтобы видеть людей счастливыми.
   — Вы забываете, — вставил Дик с некоторой иронией, — что я теперь нищий.
   Ван Тромп хрустнул пальцами.
   — Ничего, — сказал он, — у Эстер достаточно средств для вас обоих.
   Дик взглянул на него с некоторым удивлением.
   — Теперь, — сказал он, — я должен идти.
   — «Идти»? Ни шагу, мистер Ричард Нэсби! Пока вы останетесь здесь, дадите объявление, что ищете место личного секретаря, а когда вы его получите, то вольны поступать как вам заблагорассудится. Но пока бросьте ложную гордость: вы должны быть с нами, и теперь вы будете жить за счет папаши ван Тромпа, который так часто жил за ваш счет.
   — Клянусь Богом, — вскричал Дик, — что вы лучше многих!
   — Дик, мой мальчик, — сказал Адмирал, моргая глазами, чтобы скрыть слезы.
   — Конечно, — проговорил Дик, выдержав паузу. — Но факт налицо: ваша дочь хотела убежать от вас сегодня, и я с трудом привел ее обратно.
   — В экипаже, запряженном пони, — сказал Адмирал с притворным удивлением.
   — Да, — ответил Дик.
   — Какого же черта она убегала?
   Дик почувствовал, что ему слишком тяжело ответить на этот вопрос.
   — Почему? Вы ведь знаете, что вы — распутный человек.
   — Я держал себя по отношению к этой девушке как архидиакон!
   — Извините меня, но вы ведь пьете, — сказал Дик.
   — Я знаю, что был немножко навеселе, но не это гонит ее. Если же это гонит ее, то пусть идет к черту!
   — Видите ли, — начал было снова Дик, — она воображает…
   — Черт с ней и ее воображением! — воскликнул ван Тромп. — Я был с ней любезен и относился к ней по-отцовски. Кроме того, я начал привязываться к девушке и думал жить с ней по-хорошему. Но, я говорю вам, раз она начала издеваться над вами, раз ее отец стал для нее нехорош — черт с ней!
   — Во всяком случае, вы будете с ней любезны, — сказал Дик.
   — Я никогда не был нелюбезен по отношению к живому существу, — ответил Адмирал. — Я могу быть строгим, но не нелюбезным.
   — Хорошо, — сказал Дик, подавая ему руку. — Прощайте!
   Адмирал начал клясться всеми богами, что Дик не уйдет.
   — Дик, вы самолюбивый щенок, вы забываете вашего старого Адмирала! Вы не оставите его одного, не так ли?
   Было бы бесполезно напоминать ему, что он не мог распоряжаться в этом доме, потому что это было выше его понимания. Дик вырвался силой и не попрощавшись пошел по дорожке, ведущей в долину Таймбери.

ГЛАВА IX. Снова появляется либеральный редактор

   Приблизительно неделю спустя, когда старый мистер Нэсби сидел в своем кабинете, перед ним предстал маленький, чахоточного вида человечек.
   — Я вынужден просить у вас прощения за свое вторжение. Я редактор «Таймбери стар».
   Мистер Нэсби с негодованием посмотрел на него.
   — Я не представляю себе, — сказал он, — что может быть у нас общего.
   — Я должен вам сообщить кое-какие сведения. Несколько месяцев назад… Вы мне простите, что я упоминаю об этом, но это совершенно необходимо… К несчастью, у нас различные взгляды…
   — Вы явились извиниться? — грубо спросил сквайр.
   — Нет, сударь, чтобы рассказать вам об одном факте. В утро, о котором идет речь, ваш сын, мистер Ричард Нэсби…
   — Я вам запрещаю произносить это имя!
   — Но все же вы разрешите, — настаивал редактор.
   — Вы жестоки, — сказал сквайр.
   Тогда редактор описал визит Дика и то, как он заметил по глазам молодого человека, что он его хочет побить, и как ему удалось избегнуть этого благодаря жалости. Редактор сделал особое ударение:
   — Только благодаря жалости, сэр. Если бы вы только могли слышать, как он отстаивал вас, я уверен, что вы бы гордились своим сыном. Я сам любовался им! Это и привело меня сюда.
   — Я ложно судил о нем, — сказал сквайр. — Не знаете ли вы, где он?
   — Да, сударь, он болен и лежит в Таймбери.
   — Не можете ли вы отвезти меня к нему?
   — Могу.
   — Я молю Бога, чтоб он меня простил.
   И они помчались в город.
   На следующий день мы узнали, что Ричард помирился с отцом и был перевезен в имение Нэсби. Говорят, что он еще был болен и сквайр ухаживал за ним с заботливостью сестры милосердия. У постели отец и сын излили свои души, и тучи, нависавшие в течение многих лет, рассеялись в несколько часов.
   В один дождливый день сквайр шел по направлению к коттеджу.
   Черты его лица были спокойны, и он вошел в коттедж с намерением примириться, подобно священнику, который приходит сообщить о смерти.
   Адмирал и его дочь были дома и встретили гостя скорее удивленно, чем приветливо.
   — Сэр, — произнес сквайр, — мне сказали, что я был несправедлив по отношению к вам.
   Эстер слегка вскрикнула и схватилась за сердце.
   — Это верно, сэр, но с меня достаточно вашего признания, — ответил Адмирал, — и я готов пойти вам навстречу, с тех пор как узнал, что вы помирились с моим другом Диком. Разрешите только мне напомнить, что вы обязаны извиниться перед этой молодой девушкой.
   — Я осмелюсь просить ее о большем, чем о прощении, — сказал сквайр. — Мисс ван Тромп, — продолжал он, — я был тогда очень взволнован и ничего не знал о вас и ваших достоинствах, но я хочу верить, что вы простите несколько грубых слов старику, который от всей души просит у вас извинения. С тех пор я много слышал о вас, потому что вы имеете горячего защитника в моем доме. Вы, конечно, понимаете, что я говорю о моем сыне. К сожалению, я должен сказать, что он еще очень плох. Если вы нам не поможете, моя девочка, то я боюсь, что потеряю его. Итак, простите меня. Я был зол на него, а теперь я понял, что был не прав. Между нами, Эстер, недоразумение, но одним ласковым жестом, одним движением вы можете осчастливить его, меня и себя.
   Эстер сделала шаг по направлению к двери, но не дойдя до нее разрыдалась.
   — Все это прекрасно, — сказал Адмирал. — Я понимаю слабый пол. Поздравляю вас, мистер Нэсби!
   Сквайр был слишком растроган, чтобы сердиться.
   — Дорогая, — сказал он, — не волнуйтесь.
   — Было бы лучше, если бы она пошла повидать его, — подсказал ван Тромп.
   — Я не осмеливался предложить это, — сказал сквайр. — Приличия, я полагаю…
   — Плевать, — отвечал Адмирал, щелкнув пальцами. — Она сейчас же отправится к моему другу Дику. Эстер, беги и будь готова!
   Эстер повиновалась.
   — Она не убежит снова? — спросил мистер Нэсби, когда она вышла.
   — Нет, — сказал ван Тромп, — не убежит, но она чертовски странная девушка, могу вас в этом заверить.
   Таким образом в имении Нэсби появились новая семья и новорожденный младенец. Старик ван Тромп припеваючи живет в Англии, а местный почтальон ежедневно приносит двадцать шесть экземпляров «Таймбери стар» в дом Нэсби.