Страница:
Прошлой ночью я пошла спать, когда все ушли, просто потому, что они мне так велели. Спать не хотелось, и я сгорала от нетерпения узнать, как у них дела. Я продолжала думать обо всем, что произошло со времени нашей встречи с Джонатаном в Лондоне, и все это представляется ужасной трагедией рока, ведущего нас неумолимо к какому-то концу. Если бы я не приехала в Уайтби, милая бедная Люси была бы теперь с нами. У нее не было никакого желания идти на кладбище, пока не приехала я; если бы она не пошла туда со мной днем, ее бы не влекло туда сонную; а если бы она не попала туда ночью во сне, чудовище не смогло бы ей повредить. О, зачем я поехала в Уайтби!
Не помню хорошо, как я заснула прошлой ночью. Помню только, что внезапно услышала лай собак и множество странных звуков, точно в комнате мистера Рэнфилда, которая находится где-то под моей, кто-то шумно заиграл гаммы. Затем кругом наступило полнейшее молчание, молчание до того глубокое, что оно меня поразило: я встала и выглянула в окно. Все было темно и безмолвно, черные тени, отбрасываемые деревьями, озаренными лунным светом, казались наполненными собственной молчаливой тайной. Все казалось неподвижным, мрачным и застывшим, так что тонкая полоска белого тумана, которая медленно ползла по траве к дому, казалась единственной живой точкой в природе. Я думаю, что отвлечься от грустных мыслей было полезно, потому что, когда я вернулась в постель, то почувствовала, как мной овладела сонливость.
Я лежала некоторое время спокойно, но никак не могла заснуть, поэтому я опять встала и снова выглянула в окно. Туман расстилался теперь около самого дома, так что я могла видеть, как он лежал у самых стен, точно подкрадывался к окнам. Несчастный Рэнфилд шумел в своей комнате больше прежнего, и хотя я не могла различить ни одного слова в его разговоре, но в звуках голоса как-то улавливала странную угрозу. Затем я услышала шум борьбы и поняла, что с ним борются служители. Я так испугалась, что бросилась на кровать, натянула на голову одеяло и заткнула пальцами уши. Тогда мне нисколько не хотелось спать - так, по крайней мере, я думала - но должно быть, я немедленно заснула, потому что не помню ничего, кроме снов, до самого утра, когда меня разбудил Джонатан. Мне пришлось сделать некоторое усилие, и прошло какое-то время, пока я сообразила, где я, и что надо мной наклонился Джонатан. Мне приснился очень страшный сон. Странно, что в нем необычайным образом отразилось то, о чем я думала в последнее время.
Мне казалось, что я сплю и жду Джонатана. Я боялась за него, но была бессильна действовать, так как мои ноги, руки и мозг страшно отяжелели. Итак, я спала неспокойно и думала. Затем мне стало казаться, что воздух стал тяжелый, сырой и холодный. Я откинула с лица одеяло и к своему удивлению увидела, что вокруг меня все тускло. Газовый рожок, который я оставила гореть для Джонатана, слегка его завернув, казался крошечной красной искрой в сплошном тумане, который, по-видимому, сделался гуще и пробрался в комнату. Тогда мне пришло в голову, что я не закрыла окно перед тем, как лечь спать. Я хотела подойти к нему, чтобы удостовериться в этом, но какой-то свинцовый летаргический сон, казалось, сковал мои члены и волю. Я закрыла глаза, но могла видеть сквозь веки. (Удивительно, какие шутки играют над нами сны и как мы можем фантазировать в соответствии с ними.) Туман становился все гуще и гуще, и я могла теперь видеть, как он проникает в комнату, потому что видела его в форме дыма или клубов пара, проникавших не через окно, а через замочную скважину. Туман стал еще гуще и сконцентрировался в виде облачного столба, сквозь вершину которого я могла разглядеть свет газового рожка, горевшего как красный глаз. В голове все начало кружиться, а облачная колонна тоже кружилась по комнате. Но вдруг у меня на глазах пламя рожка раздвоилось и засверкало, как мне показалось сквозь туман, двумя красными глазами, подобно тому, как рассказывала Люси в одну из наших совместных прогулок, когда заходящая заря осветила окна церкви Св. Марии на утесе. Вдруг я с ужасом сообразила, что Джонатан точно так же видел этих ужасных женщин, превращавшихся из кружащегося в лунном свете тумана в реальные создания, и должно быть, во сне мне сделалось дурно, потому что все превратилось в беспросветный туман. Последним проблеском сознания было фантастическое видение багрово-белого лица, склонявшегося из тумана. Надо быть осторожной с подобными снами, потому что они могут повредить рассудку, если будут повторяться слишком часто. Я бы могла попросить доктора Ван Хелзинка или Сьюарда прописать мне что-нибудь от бессонницы, но боюсь напугать их, так как в настоящее время они и так немало волнуются из-за меня. Постараюсь сегодня выспаться как следует. Если это не удастся, я попрошу дать мне дозу хлорала; он не может повредить, если не злоупотреблять им, но даст хороший ночной сон. Прошлая ночь утомила меня сильнее, чем если бы я вовсе не спала.
2 октября, 10 часов.
Прошлую ночь я спала, но без снов. Я, должно быть, спала крепко, так как даже не проснулась, когда вернулся Джонатан; но сон не освежил меня, потому что сегодня я чувствую страшную слабость и упадок духа. Весь вчерашний день я провела, пытаясь читать, или лежала и дремала. Днем мистер Рэнфилд попросил позволения меня видеть. Бедный человек - он был очень кроток, а когда я уходила, поцеловал мне руку и призвал на меня Божье благословение. Меня это как-то сильно тронуло; я плачу, когда вспоминаю о нем. Новая слабость; Джонатан страшно огорчился бы, если бы узнал, что я плакала. Я сделала все, что могла, чтобы подбодрить их, и вероятно, мое усилие принесло мне пользу, потому что я забыла о своей усталости. После обеда они отослали меня спать, а сами пошли вес вместе, как сказали, покурить, но я знаю, что они хотели поделиться друг с другом своими впечатлениями дня; я видела по манерам Джонатана, что он хотел сообщить им что-то важное. Мне совсем не хотелось спать, поэтому я попросила доктора Сьюарда дать какое-нибудь снотворное средство, так как я плохо спала прошлую ночь. Он был настолько добр, что сам приготовил для меня снотворный порошок и велел принять его, сказав, что он не повредит. Я приняла его и жду сна, которого все нет. Надеюсь, что я не поступила неправильно: когда мною начинает овладевать сон, мною овладевает и чувство страха; мне начинает казаться, что я, возможно, делаю глупость, лишая себя возможности проснуться: у меня все время такое чувство, точно это может мне понадобиться... Но меня начинает клонить ко сну. Спокойной ночи!
Глава двадцатая
ДНЕВНИК ДЖОНАТАНА ХАРКЕРА
1 октября. Вечером.
Я застал Томаса Спелинга у себя в Бетнал Грине, но к несчастью, он был не в состоянии что-нибудь вспомнить. Перспектива выпить со мною стакан пива так его соблазнила, что он слишком рано принялся за желанный кутеж. Все-таки я узнал от его жены, что он был лишь помощником Смолетта, который является ответственным лицом перед фирмой, так что я решил поехать в Уолворф. Мистера Джозефа Смолетта я застал дома. Он очень скромный и умный малый, тип хорошего, добросовестного рабочего, очень толкового при этом. Он твердо помнил весь инцидент с ящиками и, вынув из какого-то таинственного места в брюках записную книжку со странными застежками, в которой оказались иероглифические полустертые записи карандашом, сказал мне, куда были доставлены ящики. Их было шесть, сказал он мне, на том возу, который он принял в Карфаксе и сдал в дом номер 197 по Чиксэнд-стрит, Мэйл-энд-Нью-Таун, а кроме того, еще шесть штук, которые он сдал Джамайко Лэн, Бермондси.
Я дал Смолетту полсоверена и спросил его, были ли взяты еще ящики из Карфакса.
Он ответил:
- Вы были так добры ко мне, что я расскажу вам все, что знаю. Несколько дней тому назад я слышал, как некий Блоксмэн рассказывал, что он со своим помощником сделали какое-то темное дело в каком-то старом доме в Перфмоте. Такие дела не так часто встречаются, и возможно, что Сэм Блоксмэн расскажет вам что-нибудь интересное.
Я сказал, что если он достанет его адрес, то получит еще полсоверена. Тут он наскоро проглотил свой чай и встал, сказав, что пойдет искать его повсюду. У дверей он остановился и сказал:
- Послушайте, начальник, вам нет никакого смысла оставаться тут. Найду ли я Сэма, скоро или нет, сегодня во всяком случае он вам ничего не скажет. Сэм удивительный человек, когда он пьян. Если вы мне дадите конверт с маркой и напишете на нем свой адрес, я отыщу Сэма и напишу вам сегодня же вечером. Но вам придется отправиться к нему с утра, так как Сэм встает очень рано и немедленно уходит из дома, как бы он ни был пьян накануне.
Я написал адрес, наклеил марку и, отдав конверт Смолетту, отправился домой. Как бы там ни было, а мы уже идем по следам. Я сегодня устал, и мне хочется спать. Мина крепко спит, она что-то слишком бледна, и у нее такой вид, будто она плакала. Бедняжка, я убежден, что это неведение ее терзает, и она наверное беспокоится за меня и за других. Но в данном случае мне легче видеть ее разочарованной и беспокоящейся сейчас, нежели в будущем с окончательно расстроенными нервами.
2 октября. Вечером.
Длинный, томительный, тревожный день. С первой же почтой я получил адресованный мне конверт с вложением грязного лоскута бумаги, на котором карандашом дрожащей рукой было написано:
"Сэм Блокемэн, Коркранс, 4, Поттер Корт, Бартэлстрит, Уолворф. Спросить перевозчика".
Я получил письмо, когда еще лежал в постели, и встал, не будя Мину. Она выглядела усталой, бледной и не совсем здоровой. Я решил не будить ее и, вернувшись со своих новых поисков, отправить ее в Эксэтер. Мне кажется, что дома, занимаясь своей повседневной работой, она будет лучше себя чувствовать, чем здесь, среди нас, да еще в полном неведении относительно того, что происходит. Я встретил доктора Сьюарда и сказал ему, куда ухожу, обещав вскоре вернуться и рассказать ему и остальным, как только что-нибудь разузнаю. Я поехал в Уолворф и с некоторыми затруднениями нашел Поттер Корт и дом Коркранса. Когда я спросил человека, открывшего дверь, где живет перевозчик, то за полсоверена узнал, что мистер Блоксмэн, выспавшись после выпитого накануне в Коркоране пива, уже в пять часов утра отправился на работу в Поплар. Он не знал точно, где находится это место, но насколько он помнил, в каком-то вновь открытом товарном складе; с этими жалкими данными я отправился в Поплар. Было около двенадцати часов, когда я, ничего не найдя, зашел в кафе, где обедали несколько рабочих. Один из них утверждал, что на Кросс Энджэл стрит строят новый холодный амбар для нового товарного склада. Я тотчас же принял это к сведению. Беседа со сторожем и главным приказчиком - я наградил их обоих звонкой монетой - навела меня на след Блоксмэна; я обещал уплатить ему его поденную плату, и он пошел к своему начальнику спросить разрешения поговорить со мной. Он был довольно видный малый, хотя немного грубый в разговоре и манерах. Когда я дал ему задаток, обещав заплатить за сведения, он сказал мне, что дважды ездил из Карфакса в какой-то дом на Пикадилли и отвез туда девять больших ящиков - "невероятно тяжелых" - на специально нанятой повозке. Я спросил о номере дома на Пикадилли, на что он ответил:
- Номер-то, начальник, я забыл, но это всего в нескольких шагах от большой, недавно выстроенной белой церкви или чего-то в том же роде. Дом старый и пыльный, хотя в сравнении с тем проклятым домом, откуда ящики взяты, это царский дворец.
- Как же вы попали в эти дома, раз они пустые?
- В доме в Пэрфлитс меня встретил старый господин, он же помог мне поднять ящики и поставить на телегу. Черт подери, это был самый здоровый парень, которого я когда-либо видел, а ведь такой старый, с седыми усами, и такой тощий, что даже тени не отбрасывал.
Эти слова ужасно меня поразили.
- Представьте, он поднял свой конец ящика с такой легкостью, точно это был фунт чаю, между тем как я, задыхаясь и обливаясь потом, с трудом поднял свой, а ведь я тоже не цыпленок.
- Как же вы вошли в дом на Пикадилли? - спросил я.
- Там был он же. Он, должно быть, вышел и пришел туда раньше и сам открыл мне дверь и помог внести ящики в переднюю.
- Все девять? - спросил я.
- Да, на первой телеге их было пять, а на второй четыре. Это был ужасно тяжелый труд, и я даже не помню, как попал домой.
- Что же, вы оставили ящики в передней?
- Да, это была большая передняя, совершенно пустая.
Я сделал еще одну попытку разузнать дальнейшее.
- А ключей у вас не было никаких?
- Мне не нужно было ни ключей, ни чего-нибудь другого, потому что старик сам открыл дверь и сам закрыл ее за мною, когда я перенес все на место. Я не помню всего точно - проклятое пиво!
- И не можете вспомнить номер дома?
- Нет, сэр, но вы и так сможете легко найти его.
Такой высокий дом с каменным фасадом и аркой наверху, с высокими ступенями перед дверьми. Я хорошо помню эти ступени, по ним я и таскал ящики вместе с тремя бродягами, жаждавшими получить на чай. Старик дал им по шиллингу; видя, что им так много дают, они стали требовать еще, тогда старик схватил одного из них за плечо, собираясь спустить его с лестницы, и только тогда они ушли, ругаясь.
Я решил, что узнал вполне достаточно, чтобы найти тот дом, и заплатив своему новому приятелю за сведения, поехал на Пикадилли. Тут пришла мне в голову мысль: граф ведь сам мог убрать эти ящики. Если так, то время дорого, поскольку теперь он может это сделать в любое время.
У цирка Пикадилли я отпустил кэб и пошел пешком. Недалеко от белой церкви я увидел дом, похожий на тот, что описывал Блоксмэн. У дома был такой запущенный вид, словно в нем давно уже никто не жил.
В Пикадилли мне больше нечего было делать, так что я обошел дом с задней стороны, чтобы посмотреть, не узнаю ли я тут еще чего-нибудь. Там суетливо летали чайки. На Пикадилли я расспрашивал грумов и их помощников, не могут ли они что-нибудь рассказать о пустующем доме. Один из них сказал, что, по слухам, его недавно заняли, но неизвестно, кто. Он сказал еще, что раньше тут висел билетик о продаже дома и что, может быть, Митчел и Кэнди, агенты, которым была поручена продажа, что-нибудь и смогут сказать по этому поводу, так как, насколько он помнит, он видел название этой фирмы на билетике. Я старался не показывать вида, настолько мне эти было важно; и поблагодарив его, как обычно, полсовереном, пошел дальше. Наступили сумерки, близился осенний вечер, так что я не хотел терять времени. Разыскав в адресной книге адрес Митчел и Кэнди в Беркли, я немедленно отправился к ним в контору на Сэквил-стрит.
Господин, встретивший меня, был невероятно любезен, но настолько же необщителен. Сказав, что дом на Пикадилли продан, он посчитал вопрос исчерпанным. Когда я спросил, кто его купил, он широко раскрыл глаза, немного помолчал и ответил:
- Он продан, сэр.
- Прошу извинения, - сказал я так же любезно, - но по особо важным причинам мне необходимо знать, кто его купил.
Он помолчал, затем, еще выше подняв брови, снова лаконично повторил:
- Он продан, сэр.
- Неужели, - сказал я, - вы больше ничего мне не скажете?
- Нет, ничего, - ответил он. - Дела клиентов Митчел и Кэнди находятся в верных руках.
Спорить не имело смысла, так что, решив все же разойтись по-хорошему, я сказал:
- Счастливы ваши клиенты, что у них такой хороший поверенный, ревностно стоящий на страже их интересов. Я сам юрист. - Тут я подал ему свою визитную карточку. - В данном случае я действую не из простого любопытства а по поручению лорда Годалминга, желающего узнать кое-какие подробности относительно того имущества, которое, как ему показалось, недавно продавалось.
Эти слова изменили дело: он ответил любезнее:
- Если бы я мог, то охотно оказал бы вам услугу, в особенности лорду Годалмингу. Мы исполняли его поручения и, между прочим, сняли для него несколько комнат, когда он был еще Артуром Холмвудом. Если хотите, оставьте его адрес, я поговорю с представителями фирмы по этому поводу и, во всяком случае, сегодня же напишу лорду. Если будет возможно, я с удовольствием отступлю от наших правил и сообщу необходимые его сиятельству сведения.
Мне необходимо было заручиться другом, а не врагом, так что я дал адрес доктора Сьюарда и ушел. Уже стемнело; я порядком устал и проголодался. В "Аэро-Брэд компани" я выпил чашку чаю и следующим поездом выехал в Пэрфлит.
Все были дома: Мина выглядела усталой и бледной, но старалась казаться веселой и ласковой. Мне было больно, что приходится все скрывать от нее и тем причинить беспокойство. Слава Богу, завтра это кончится.
Я не мог рассказать остальным о своих последних открытиях, приходилось ждать, пока уйдет Мина. После обеда мы немного музицировали, чтобы отвлечься от окружающего нас ужаса, а затем я проводил Мину в спальню и попросил ее лечь спать. В этот вечер Мина казалась особенно ласковой и сердечной и ни за что не хотела меня отпускать, но мне нужно было еще о многом переговорить с друзьями, и я ушел. Слава Богу, наши отношения нисколько не изменились оттого, что мы не во все посвящаем друг друга.
Вернувшись, я застал всех друзей собравшимися у камина в кабинете. В поезде я все точно записал в дневник, так что мне пришлось только прочесть им свою запись: когда я кончил, Ван Хелзинк сказал:
- Немало, однако, пришлось вам потрудиться, друг Джонатан. Но зато теперь мы наверняка напали на след пропавших ящиков. Если все они найдутся в том доме, то и делу скоро конец. Но если некоторых из них не окажется, то придется снова отправляться на поиски, пока мы не найдем все ящики, после чего нам останется лишь одно - заставить этого негодяя умереть естественной смертью.
Мы сидели молча, как вдруг мистер Моррис спросил:
- Скажите, как мы попадем в этот дом?
- Но попали же мы в первый, - быстро ответил лорд Годалминг.
- Артур, это большая разница. Мы взломали дом в Карфаксе, но тогда мы находились под защитой ночи и загороженного стеною парка. На Пикадилли будет гораздо труднее, безразлично, днем или ночью. Я очень сомневаюсь, что нам удастся туда попасть, если этот индюк-агент не достанет нам каких-либо ключей; может быть, завтра мы получим от него письмо, тогда все разъяснится.
Лорд Годалминг нахмурился и мрачно зашагал взад и вперед по комнате. Затем постепенно замедляя шаги, он остановился и, обращаясь по очереди к каждому из нас, сказал:
- Квинси рассуждает совершенно правильно. Взлом помещения вещь слишком серьезная; один раз сошло великолепно, но в дачном случае это более сложно. Разве только мы найдем ключи от дома у графа.
Так как до утра мы ничего не могли предпринять и приходилось ждать письма Митчела, мы решили устроить передышку до завтра. Мы довольно долго сидели, курили, обсудили этот вопрос со всех сторон и разошлись. Я воспользовался случаем и записал все в дневник; теперь мне страшно хочется спать, пойду и лягу.
ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА
1 октября.
Рэнфилд снова меня беспокоит; его настроения так быстро меняются, что трудно понять его состояние; не знаю даже в чем тут причина - это начинает меня сильно интриговать. Когда я вошел к нему сегодня утром, после того, как он выгнал Ван Хелзинка, у него был такой вид, точно он повелевает судьбами мира; и он действительно повелевает судьбой, но очень своеобразно. Его положительно ничто на свете не интересует; он точно в тумане и свысока глядит на слабости и желания всех смертных. Я решил воспользоваться случаем и кое-что разузнать у него.
Из очень длинной беседы, причем он все время говорил изумительно здраво и осмысленно, я сделал вывод, что Рэнфилд твердо верит в свое предназначение для какой-то высшей цели. Он убежден, что достигнет ее не путем использования человеческих душ, а исключительно чужих жизней... Некоторые подробности беседы и взгляды на пользу, которую он может извлечь из чужой жизни, до того близки к рассказанному нам Ван Хелзинком о вампирах, что у меня неожиданно мелькнула мысль о влиянии на Ренфилда графа. Неужели так? Как это раньше не пришло мне в голову?
Позже.
После обхода я пошел к Ван Хелзинку и рассказал ему о своих подозрениях. Он очень серьезно отнесся к моим словам и, подумав немного, попросил взять его с собою к Рэнфилду. Когда мы вошли, то были поражены, увидев, что он опять рассыпал свой сахар. Сонные осенние мухи, жужжа, влетали в комнату. Мы старались навести его на прежний разговор, но он не обращал на нас никакого внимания. Он напевал, точно нас совсем не было в комнате, затем достал кусок бумаги и сложил его в виде записной книжки. Мы так и ушли ни с чем.
По-видимому, это действительно исключительный случай; надо будет сегодня тщательно проследить за ним.
ПИСЬМО ОТ МИТЧЕЛ И КЭНДИ ЛОРДУ ГОДАЛМИНГУ
1 октября.
Милостивый государь!
Мы счастливы в любое время пойти навстречу Вашим желаниям. Из этого письма Ваше сиятельство узнает, согласно его желаниям, переданным нам мистером Харкером, подробности о покупке и продаже дома № 347 на Пикадилли. Продавцами были поверенные мистера Арчибальда Винтер-Сьюффилда. Покупатель знатный иностранец, граф де Вил, который произвел покупку лично, заплатив всю сумму наличными. Вот все, что нам известно.
Остаемся покорными слугами Вашего сиятельства,
Митчел и Кэнди.
ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА
2 октября.
Вчера ночью я поставил человека в коридоре и велел следить за каждым звуком, исходящим из комнаты Рэнфилда; я приказал ему немедленно послать за мной, если произойдет что-нибудь странное. После того, как миссис Харкер пошла спать, мы долго еще обсуждали наши действия и открытия, сделанные в течение дня. Один лишь Харкер узнал что-то новое, и мы надеемся, это окажется важным.
Перед сном я еще раз подошел к комнате своего пациента и посмотрел в дверной глазок. Он крепко спал; грудь спокойно и ровно поднималась и опускалась. Сегодня утром дежурный доложил, что вскоре после полуночи сон Рэнфилда стал тревожным и пациент все время молился. Больше дежурный ничего не слышал. Его ответ показался мне почему-то подозрительным, и я прямо спросил, не заснул ли он на дежурстве. Вначале он отрицал, но потом сознался, что немного вздремнул.
Сегодня Харкер ушел, чтобы продолжить свои расследования, а Артур и Квинси ищут лошадей. Годалминг говорит, что лошади всегда должны быть наготове, поскольку, когда мы получим нужные сведения, искать их будет поздно. Нам нужно стерилизовать всю привезенную графом землю между восходом и заходом солнца; таким образом мы сможем напасть на графа с самой слабой его стороны и будем меньше рисковать жизнью. Ван Хелзинк пошел в Британский музей посмотреть некоторые экземпляры книг по древней медицине.
Древние врачи обращали внимание на такие вещи, которые не признают их последователи, и профессор ищет средства против ведьм и бесов.
Порою мне кажется, что мы все сошли с ума и что нас вылечит только смирительная рубашка.
Позже.
Мы снова собрались: кажется, мы напали на след и завтрашняя работа, может быть, будет началом конца. Хотелось бы знать, имеет ли спокойствие Рэнфилда что-нибудь общее с этим. Его настроение так явно соответствовало действиям графа, что уничтожение чудовища может оказаться для него благом. Если бы иметь хоть малейшее представление о том, что происходит у него в мозгу, у нас были бы важные данные. Теперь он, как видно, на время успокоился...
Так ли? Этот вой, кажется, раздаются из его комнаты... Ко мне влетел сторож и сказал, что с Рэнфилдом что-то случилось. Он услышал, как Рэнфилд завыл и, войдя в комнату, застал его лежащим на полу лицом вниз, в луже крови. Иду к нему.
Глава двадцать первая
ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА
3 октября.
Позвольте в точности изложить, насколько я помню, все случившееся со времени моей последней записи. Я придаю громадное значение тому, чтобы именно эти сообщения были записаны с необыкновенной, прямо педантичной точностью.
Когда я вошел в комнату Рэнфилда, я нашел его лежащим на полу на левом боку в яркой луже крови. Подойдя ближе, чтобы поднять пациента, я сразу заметил, что он получил тяжкие повреждения. Взглянув на его голову, я увидел, что лицо было так разбито, словно Рэнфилда колотили лицом об пол; действительно, лужа крови образовалась из лицевых ран. Служитель, стоявший на коленях возле тела, сказал, когда мы перевернули раненого:
- Мне кажется, у него сломана спина. Смотрите, правая рука, нога и вся правая сторона лица парализованы.
Служителя чрезвычайно озадачило, как это могло случиться. Он был страшно поражен, и его брови в недоумении нахмурены, когда он сказал:
- Я не понимаю двух вещей. Он мог разбить себе лицо, если бы колотился им об пол. Я видел, как делала это одна молодая женщина в Эверсфилдском доме для умалишенных, прежде чем ее успели схватить. И полагаю, он мог сломать спину, если бы упал с постели в момент неожиданного припадка. Но я все же никак не могу понять, как могли произойти обе эти вещи.
Если у него была сломана спина, он не мог биться головой об пол; а если лицо было разбито до падения с постели, то должны остаться следы на кровати.
Я крикнул ему:
- Бегите к доктору Ван Хелзинку и попросите немедленно прийти сюда. Он мне нужен сейчас же.
Служитель убежал, и через несколько минут появился профессор в халате и туфлях. Когда он увидел Рэнфилда на полу, то проницательно взглянул на него, а затем обернулся ко мне. Полагаю, что он прочел мою мысль у меня в глазах, потому что спокойно сказал - очевидно, имея в виду уши служителя:
Не помню хорошо, как я заснула прошлой ночью. Помню только, что внезапно услышала лай собак и множество странных звуков, точно в комнате мистера Рэнфилда, которая находится где-то под моей, кто-то шумно заиграл гаммы. Затем кругом наступило полнейшее молчание, молчание до того глубокое, что оно меня поразило: я встала и выглянула в окно. Все было темно и безмолвно, черные тени, отбрасываемые деревьями, озаренными лунным светом, казались наполненными собственной молчаливой тайной. Все казалось неподвижным, мрачным и застывшим, так что тонкая полоска белого тумана, которая медленно ползла по траве к дому, казалась единственной живой точкой в природе. Я думаю, что отвлечься от грустных мыслей было полезно, потому что, когда я вернулась в постель, то почувствовала, как мной овладела сонливость.
Я лежала некоторое время спокойно, но никак не могла заснуть, поэтому я опять встала и снова выглянула в окно. Туман расстилался теперь около самого дома, так что я могла видеть, как он лежал у самых стен, точно подкрадывался к окнам. Несчастный Рэнфилд шумел в своей комнате больше прежнего, и хотя я не могла различить ни одного слова в его разговоре, но в звуках голоса как-то улавливала странную угрозу. Затем я услышала шум борьбы и поняла, что с ним борются служители. Я так испугалась, что бросилась на кровать, натянула на голову одеяло и заткнула пальцами уши. Тогда мне нисколько не хотелось спать - так, по крайней мере, я думала - но должно быть, я немедленно заснула, потому что не помню ничего, кроме снов, до самого утра, когда меня разбудил Джонатан. Мне пришлось сделать некоторое усилие, и прошло какое-то время, пока я сообразила, где я, и что надо мной наклонился Джонатан. Мне приснился очень страшный сон. Странно, что в нем необычайным образом отразилось то, о чем я думала в последнее время.
Мне казалось, что я сплю и жду Джонатана. Я боялась за него, но была бессильна действовать, так как мои ноги, руки и мозг страшно отяжелели. Итак, я спала неспокойно и думала. Затем мне стало казаться, что воздух стал тяжелый, сырой и холодный. Я откинула с лица одеяло и к своему удивлению увидела, что вокруг меня все тускло. Газовый рожок, который я оставила гореть для Джонатана, слегка его завернув, казался крошечной красной искрой в сплошном тумане, который, по-видимому, сделался гуще и пробрался в комнату. Тогда мне пришло в голову, что я не закрыла окно перед тем, как лечь спать. Я хотела подойти к нему, чтобы удостовериться в этом, но какой-то свинцовый летаргический сон, казалось, сковал мои члены и волю. Я закрыла глаза, но могла видеть сквозь веки. (Удивительно, какие шутки играют над нами сны и как мы можем фантазировать в соответствии с ними.) Туман становился все гуще и гуще, и я могла теперь видеть, как он проникает в комнату, потому что видела его в форме дыма или клубов пара, проникавших не через окно, а через замочную скважину. Туман стал еще гуще и сконцентрировался в виде облачного столба, сквозь вершину которого я могла разглядеть свет газового рожка, горевшего как красный глаз. В голове все начало кружиться, а облачная колонна тоже кружилась по комнате. Но вдруг у меня на глазах пламя рожка раздвоилось и засверкало, как мне показалось сквозь туман, двумя красными глазами, подобно тому, как рассказывала Люси в одну из наших совместных прогулок, когда заходящая заря осветила окна церкви Св. Марии на утесе. Вдруг я с ужасом сообразила, что Джонатан точно так же видел этих ужасных женщин, превращавшихся из кружащегося в лунном свете тумана в реальные создания, и должно быть, во сне мне сделалось дурно, потому что все превратилось в беспросветный туман. Последним проблеском сознания было фантастическое видение багрово-белого лица, склонявшегося из тумана. Надо быть осторожной с подобными снами, потому что они могут повредить рассудку, если будут повторяться слишком часто. Я бы могла попросить доктора Ван Хелзинка или Сьюарда прописать мне что-нибудь от бессонницы, но боюсь напугать их, так как в настоящее время они и так немало волнуются из-за меня. Постараюсь сегодня выспаться как следует. Если это не удастся, я попрошу дать мне дозу хлорала; он не может повредить, если не злоупотреблять им, но даст хороший ночной сон. Прошлая ночь утомила меня сильнее, чем если бы я вовсе не спала.
2 октября, 10 часов.
Прошлую ночь я спала, но без снов. Я, должно быть, спала крепко, так как даже не проснулась, когда вернулся Джонатан; но сон не освежил меня, потому что сегодня я чувствую страшную слабость и упадок духа. Весь вчерашний день я провела, пытаясь читать, или лежала и дремала. Днем мистер Рэнфилд попросил позволения меня видеть. Бедный человек - он был очень кроток, а когда я уходила, поцеловал мне руку и призвал на меня Божье благословение. Меня это как-то сильно тронуло; я плачу, когда вспоминаю о нем. Новая слабость; Джонатан страшно огорчился бы, если бы узнал, что я плакала. Я сделала все, что могла, чтобы подбодрить их, и вероятно, мое усилие принесло мне пользу, потому что я забыла о своей усталости. После обеда они отослали меня спать, а сами пошли вес вместе, как сказали, покурить, но я знаю, что они хотели поделиться друг с другом своими впечатлениями дня; я видела по манерам Джонатана, что он хотел сообщить им что-то важное. Мне совсем не хотелось спать, поэтому я попросила доктора Сьюарда дать какое-нибудь снотворное средство, так как я плохо спала прошлую ночь. Он был настолько добр, что сам приготовил для меня снотворный порошок и велел принять его, сказав, что он не повредит. Я приняла его и жду сна, которого все нет. Надеюсь, что я не поступила неправильно: когда мною начинает овладевать сон, мною овладевает и чувство страха; мне начинает казаться, что я, возможно, делаю глупость, лишая себя возможности проснуться: у меня все время такое чувство, точно это может мне понадобиться... Но меня начинает клонить ко сну. Спокойной ночи!
Глава двадцатая
ДНЕВНИК ДЖОНАТАНА ХАРКЕРА
1 октября. Вечером.
Я застал Томаса Спелинга у себя в Бетнал Грине, но к несчастью, он был не в состоянии что-нибудь вспомнить. Перспектива выпить со мною стакан пива так его соблазнила, что он слишком рано принялся за желанный кутеж. Все-таки я узнал от его жены, что он был лишь помощником Смолетта, который является ответственным лицом перед фирмой, так что я решил поехать в Уолворф. Мистера Джозефа Смолетта я застал дома. Он очень скромный и умный малый, тип хорошего, добросовестного рабочего, очень толкового при этом. Он твердо помнил весь инцидент с ящиками и, вынув из какого-то таинственного места в брюках записную книжку со странными застежками, в которой оказались иероглифические полустертые записи карандашом, сказал мне, куда были доставлены ящики. Их было шесть, сказал он мне, на том возу, который он принял в Карфаксе и сдал в дом номер 197 по Чиксэнд-стрит, Мэйл-энд-Нью-Таун, а кроме того, еще шесть штук, которые он сдал Джамайко Лэн, Бермондси.
Я дал Смолетту полсоверена и спросил его, были ли взяты еще ящики из Карфакса.
Он ответил:
- Вы были так добры ко мне, что я расскажу вам все, что знаю. Несколько дней тому назад я слышал, как некий Блоксмэн рассказывал, что он со своим помощником сделали какое-то темное дело в каком-то старом доме в Перфмоте. Такие дела не так часто встречаются, и возможно, что Сэм Блоксмэн расскажет вам что-нибудь интересное.
Я сказал, что если он достанет его адрес, то получит еще полсоверена. Тут он наскоро проглотил свой чай и встал, сказав, что пойдет искать его повсюду. У дверей он остановился и сказал:
- Послушайте, начальник, вам нет никакого смысла оставаться тут. Найду ли я Сэма, скоро или нет, сегодня во всяком случае он вам ничего не скажет. Сэм удивительный человек, когда он пьян. Если вы мне дадите конверт с маркой и напишете на нем свой адрес, я отыщу Сэма и напишу вам сегодня же вечером. Но вам придется отправиться к нему с утра, так как Сэм встает очень рано и немедленно уходит из дома, как бы он ни был пьян накануне.
Я написал адрес, наклеил марку и, отдав конверт Смолетту, отправился домой. Как бы там ни было, а мы уже идем по следам. Я сегодня устал, и мне хочется спать. Мина крепко спит, она что-то слишком бледна, и у нее такой вид, будто она плакала. Бедняжка, я убежден, что это неведение ее терзает, и она наверное беспокоится за меня и за других. Но в данном случае мне легче видеть ее разочарованной и беспокоящейся сейчас, нежели в будущем с окончательно расстроенными нервами.
2 октября. Вечером.
Длинный, томительный, тревожный день. С первой же почтой я получил адресованный мне конверт с вложением грязного лоскута бумаги, на котором карандашом дрожащей рукой было написано:
"Сэм Блокемэн, Коркранс, 4, Поттер Корт, Бартэлстрит, Уолворф. Спросить перевозчика".
Я получил письмо, когда еще лежал в постели, и встал, не будя Мину. Она выглядела усталой, бледной и не совсем здоровой. Я решил не будить ее и, вернувшись со своих новых поисков, отправить ее в Эксэтер. Мне кажется, что дома, занимаясь своей повседневной работой, она будет лучше себя чувствовать, чем здесь, среди нас, да еще в полном неведении относительно того, что происходит. Я встретил доктора Сьюарда и сказал ему, куда ухожу, обещав вскоре вернуться и рассказать ему и остальным, как только что-нибудь разузнаю. Я поехал в Уолворф и с некоторыми затруднениями нашел Поттер Корт и дом Коркранса. Когда я спросил человека, открывшего дверь, где живет перевозчик, то за полсоверена узнал, что мистер Блоксмэн, выспавшись после выпитого накануне в Коркоране пива, уже в пять часов утра отправился на работу в Поплар. Он не знал точно, где находится это место, но насколько он помнил, в каком-то вновь открытом товарном складе; с этими жалкими данными я отправился в Поплар. Было около двенадцати часов, когда я, ничего не найдя, зашел в кафе, где обедали несколько рабочих. Один из них утверждал, что на Кросс Энджэл стрит строят новый холодный амбар для нового товарного склада. Я тотчас же принял это к сведению. Беседа со сторожем и главным приказчиком - я наградил их обоих звонкой монетой - навела меня на след Блоксмэна; я обещал уплатить ему его поденную плату, и он пошел к своему начальнику спросить разрешения поговорить со мной. Он был довольно видный малый, хотя немного грубый в разговоре и манерах. Когда я дал ему задаток, обещав заплатить за сведения, он сказал мне, что дважды ездил из Карфакса в какой-то дом на Пикадилли и отвез туда девять больших ящиков - "невероятно тяжелых" - на специально нанятой повозке. Я спросил о номере дома на Пикадилли, на что он ответил:
- Номер-то, начальник, я забыл, но это всего в нескольких шагах от большой, недавно выстроенной белой церкви или чего-то в том же роде. Дом старый и пыльный, хотя в сравнении с тем проклятым домом, откуда ящики взяты, это царский дворец.
- Как же вы попали в эти дома, раз они пустые?
- В доме в Пэрфлитс меня встретил старый господин, он же помог мне поднять ящики и поставить на телегу. Черт подери, это был самый здоровый парень, которого я когда-либо видел, а ведь такой старый, с седыми усами, и такой тощий, что даже тени не отбрасывал.
Эти слова ужасно меня поразили.
- Представьте, он поднял свой конец ящика с такой легкостью, точно это был фунт чаю, между тем как я, задыхаясь и обливаясь потом, с трудом поднял свой, а ведь я тоже не цыпленок.
- Как же вы вошли в дом на Пикадилли? - спросил я.
- Там был он же. Он, должно быть, вышел и пришел туда раньше и сам открыл мне дверь и помог внести ящики в переднюю.
- Все девять? - спросил я.
- Да, на первой телеге их было пять, а на второй четыре. Это был ужасно тяжелый труд, и я даже не помню, как попал домой.
- Что же, вы оставили ящики в передней?
- Да, это была большая передняя, совершенно пустая.
Я сделал еще одну попытку разузнать дальнейшее.
- А ключей у вас не было никаких?
- Мне не нужно было ни ключей, ни чего-нибудь другого, потому что старик сам открыл дверь и сам закрыл ее за мною, когда я перенес все на место. Я не помню всего точно - проклятое пиво!
- И не можете вспомнить номер дома?
- Нет, сэр, но вы и так сможете легко найти его.
Такой высокий дом с каменным фасадом и аркой наверху, с высокими ступенями перед дверьми. Я хорошо помню эти ступени, по ним я и таскал ящики вместе с тремя бродягами, жаждавшими получить на чай. Старик дал им по шиллингу; видя, что им так много дают, они стали требовать еще, тогда старик схватил одного из них за плечо, собираясь спустить его с лестницы, и только тогда они ушли, ругаясь.
Я решил, что узнал вполне достаточно, чтобы найти тот дом, и заплатив своему новому приятелю за сведения, поехал на Пикадилли. Тут пришла мне в голову мысль: граф ведь сам мог убрать эти ящики. Если так, то время дорого, поскольку теперь он может это сделать в любое время.
У цирка Пикадилли я отпустил кэб и пошел пешком. Недалеко от белой церкви я увидел дом, похожий на тот, что описывал Блоксмэн. У дома был такой запущенный вид, словно в нем давно уже никто не жил.
В Пикадилли мне больше нечего было делать, так что я обошел дом с задней стороны, чтобы посмотреть, не узнаю ли я тут еще чего-нибудь. Там суетливо летали чайки. На Пикадилли я расспрашивал грумов и их помощников, не могут ли они что-нибудь рассказать о пустующем доме. Один из них сказал, что, по слухам, его недавно заняли, но неизвестно, кто. Он сказал еще, что раньше тут висел билетик о продаже дома и что, может быть, Митчел и Кэнди, агенты, которым была поручена продажа, что-нибудь и смогут сказать по этому поводу, так как, насколько он помнит, он видел название этой фирмы на билетике. Я старался не показывать вида, настолько мне эти было важно; и поблагодарив его, как обычно, полсовереном, пошел дальше. Наступили сумерки, близился осенний вечер, так что я не хотел терять времени. Разыскав в адресной книге адрес Митчел и Кэнди в Беркли, я немедленно отправился к ним в контору на Сэквил-стрит.
Господин, встретивший меня, был невероятно любезен, но настолько же необщителен. Сказав, что дом на Пикадилли продан, он посчитал вопрос исчерпанным. Когда я спросил, кто его купил, он широко раскрыл глаза, немного помолчал и ответил:
- Он продан, сэр.
- Прошу извинения, - сказал я так же любезно, - но по особо важным причинам мне необходимо знать, кто его купил.
Он помолчал, затем, еще выше подняв брови, снова лаконично повторил:
- Он продан, сэр.
- Неужели, - сказал я, - вы больше ничего мне не скажете?
- Нет, ничего, - ответил он. - Дела клиентов Митчел и Кэнди находятся в верных руках.
Спорить не имело смысла, так что, решив все же разойтись по-хорошему, я сказал:
- Счастливы ваши клиенты, что у них такой хороший поверенный, ревностно стоящий на страже их интересов. Я сам юрист. - Тут я подал ему свою визитную карточку. - В данном случае я действую не из простого любопытства а по поручению лорда Годалминга, желающего узнать кое-какие подробности относительно того имущества, которое, как ему показалось, недавно продавалось.
Эти слова изменили дело: он ответил любезнее:
- Если бы я мог, то охотно оказал бы вам услугу, в особенности лорду Годалмингу. Мы исполняли его поручения и, между прочим, сняли для него несколько комнат, когда он был еще Артуром Холмвудом. Если хотите, оставьте его адрес, я поговорю с представителями фирмы по этому поводу и, во всяком случае, сегодня же напишу лорду. Если будет возможно, я с удовольствием отступлю от наших правил и сообщу необходимые его сиятельству сведения.
Мне необходимо было заручиться другом, а не врагом, так что я дал адрес доктора Сьюарда и ушел. Уже стемнело; я порядком устал и проголодался. В "Аэро-Брэд компани" я выпил чашку чаю и следующим поездом выехал в Пэрфлит.
Все были дома: Мина выглядела усталой и бледной, но старалась казаться веселой и ласковой. Мне было больно, что приходится все скрывать от нее и тем причинить беспокойство. Слава Богу, завтра это кончится.
Я не мог рассказать остальным о своих последних открытиях, приходилось ждать, пока уйдет Мина. После обеда мы немного музицировали, чтобы отвлечься от окружающего нас ужаса, а затем я проводил Мину в спальню и попросил ее лечь спать. В этот вечер Мина казалась особенно ласковой и сердечной и ни за что не хотела меня отпускать, но мне нужно было еще о многом переговорить с друзьями, и я ушел. Слава Богу, наши отношения нисколько не изменились оттого, что мы не во все посвящаем друг друга.
Вернувшись, я застал всех друзей собравшимися у камина в кабинете. В поезде я все точно записал в дневник, так что мне пришлось только прочесть им свою запись: когда я кончил, Ван Хелзинк сказал:
- Немало, однако, пришлось вам потрудиться, друг Джонатан. Но зато теперь мы наверняка напали на след пропавших ящиков. Если все они найдутся в том доме, то и делу скоро конец. Но если некоторых из них не окажется, то придется снова отправляться на поиски, пока мы не найдем все ящики, после чего нам останется лишь одно - заставить этого негодяя умереть естественной смертью.
Мы сидели молча, как вдруг мистер Моррис спросил:
- Скажите, как мы попадем в этот дом?
- Но попали же мы в первый, - быстро ответил лорд Годалминг.
- Артур, это большая разница. Мы взломали дом в Карфаксе, но тогда мы находились под защитой ночи и загороженного стеною парка. На Пикадилли будет гораздо труднее, безразлично, днем или ночью. Я очень сомневаюсь, что нам удастся туда попасть, если этот индюк-агент не достанет нам каких-либо ключей; может быть, завтра мы получим от него письмо, тогда все разъяснится.
Лорд Годалминг нахмурился и мрачно зашагал взад и вперед по комнате. Затем постепенно замедляя шаги, он остановился и, обращаясь по очереди к каждому из нас, сказал:
- Квинси рассуждает совершенно правильно. Взлом помещения вещь слишком серьезная; один раз сошло великолепно, но в дачном случае это более сложно. Разве только мы найдем ключи от дома у графа.
Так как до утра мы ничего не могли предпринять и приходилось ждать письма Митчела, мы решили устроить передышку до завтра. Мы довольно долго сидели, курили, обсудили этот вопрос со всех сторон и разошлись. Я воспользовался случаем и записал все в дневник; теперь мне страшно хочется спать, пойду и лягу.
ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА
1 октября.
Рэнфилд снова меня беспокоит; его настроения так быстро меняются, что трудно понять его состояние; не знаю даже в чем тут причина - это начинает меня сильно интриговать. Когда я вошел к нему сегодня утром, после того, как он выгнал Ван Хелзинка, у него был такой вид, точно он повелевает судьбами мира; и он действительно повелевает судьбой, но очень своеобразно. Его положительно ничто на свете не интересует; он точно в тумане и свысока глядит на слабости и желания всех смертных. Я решил воспользоваться случаем и кое-что разузнать у него.
Из очень длинной беседы, причем он все время говорил изумительно здраво и осмысленно, я сделал вывод, что Рэнфилд твердо верит в свое предназначение для какой-то высшей цели. Он убежден, что достигнет ее не путем использования человеческих душ, а исключительно чужих жизней... Некоторые подробности беседы и взгляды на пользу, которую он может извлечь из чужой жизни, до того близки к рассказанному нам Ван Хелзинком о вампирах, что у меня неожиданно мелькнула мысль о влиянии на Ренфилда графа. Неужели так? Как это раньше не пришло мне в голову?
Позже.
После обхода я пошел к Ван Хелзинку и рассказал ему о своих подозрениях. Он очень серьезно отнесся к моим словам и, подумав немного, попросил взять его с собою к Рэнфилду. Когда мы вошли, то были поражены, увидев, что он опять рассыпал свой сахар. Сонные осенние мухи, жужжа, влетали в комнату. Мы старались навести его на прежний разговор, но он не обращал на нас никакого внимания. Он напевал, точно нас совсем не было в комнате, затем достал кусок бумаги и сложил его в виде записной книжки. Мы так и ушли ни с чем.
По-видимому, это действительно исключительный случай; надо будет сегодня тщательно проследить за ним.
ПИСЬМО ОТ МИТЧЕЛ И КЭНДИ ЛОРДУ ГОДАЛМИНГУ
1 октября.
Милостивый государь!
Мы счастливы в любое время пойти навстречу Вашим желаниям. Из этого письма Ваше сиятельство узнает, согласно его желаниям, переданным нам мистером Харкером, подробности о покупке и продаже дома № 347 на Пикадилли. Продавцами были поверенные мистера Арчибальда Винтер-Сьюффилда. Покупатель знатный иностранец, граф де Вил, который произвел покупку лично, заплатив всю сумму наличными. Вот все, что нам известно.
Остаемся покорными слугами Вашего сиятельства,
Митчел и Кэнди.
ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА
2 октября.
Вчера ночью я поставил человека в коридоре и велел следить за каждым звуком, исходящим из комнаты Рэнфилда; я приказал ему немедленно послать за мной, если произойдет что-нибудь странное. После того, как миссис Харкер пошла спать, мы долго еще обсуждали наши действия и открытия, сделанные в течение дня. Один лишь Харкер узнал что-то новое, и мы надеемся, это окажется важным.
Перед сном я еще раз подошел к комнате своего пациента и посмотрел в дверной глазок. Он крепко спал; грудь спокойно и ровно поднималась и опускалась. Сегодня утром дежурный доложил, что вскоре после полуночи сон Рэнфилда стал тревожным и пациент все время молился. Больше дежурный ничего не слышал. Его ответ показался мне почему-то подозрительным, и я прямо спросил, не заснул ли он на дежурстве. Вначале он отрицал, но потом сознался, что немного вздремнул.
Сегодня Харкер ушел, чтобы продолжить свои расследования, а Артур и Квинси ищут лошадей. Годалминг говорит, что лошади всегда должны быть наготове, поскольку, когда мы получим нужные сведения, искать их будет поздно. Нам нужно стерилизовать всю привезенную графом землю между восходом и заходом солнца; таким образом мы сможем напасть на графа с самой слабой его стороны и будем меньше рисковать жизнью. Ван Хелзинк пошел в Британский музей посмотреть некоторые экземпляры книг по древней медицине.
Древние врачи обращали внимание на такие вещи, которые не признают их последователи, и профессор ищет средства против ведьм и бесов.
Порою мне кажется, что мы все сошли с ума и что нас вылечит только смирительная рубашка.
Позже.
Мы снова собрались: кажется, мы напали на след и завтрашняя работа, может быть, будет началом конца. Хотелось бы знать, имеет ли спокойствие Рэнфилда что-нибудь общее с этим. Его настроение так явно соответствовало действиям графа, что уничтожение чудовища может оказаться для него благом. Если бы иметь хоть малейшее представление о том, что происходит у него в мозгу, у нас были бы важные данные. Теперь он, как видно, на время успокоился...
Так ли? Этот вой, кажется, раздаются из его комнаты... Ко мне влетел сторож и сказал, что с Рэнфилдом что-то случилось. Он услышал, как Рэнфилд завыл и, войдя в комнату, застал его лежащим на полу лицом вниз, в луже крови. Иду к нему.
Глава двадцать первая
ДНЕВНИК ДОКТОРА СЬЮАРДА
3 октября.
Позвольте в точности изложить, насколько я помню, все случившееся со времени моей последней записи. Я придаю громадное значение тому, чтобы именно эти сообщения были записаны с необыкновенной, прямо педантичной точностью.
Когда я вошел в комнату Рэнфилда, я нашел его лежащим на полу на левом боку в яркой луже крови. Подойдя ближе, чтобы поднять пациента, я сразу заметил, что он получил тяжкие повреждения. Взглянув на его голову, я увидел, что лицо было так разбито, словно Рэнфилда колотили лицом об пол; действительно, лужа крови образовалась из лицевых ран. Служитель, стоявший на коленях возле тела, сказал, когда мы перевернули раненого:
- Мне кажется, у него сломана спина. Смотрите, правая рука, нога и вся правая сторона лица парализованы.
Служителя чрезвычайно озадачило, как это могло случиться. Он был страшно поражен, и его брови в недоумении нахмурены, когда он сказал:
- Я не понимаю двух вещей. Он мог разбить себе лицо, если бы колотился им об пол. Я видел, как делала это одна молодая женщина в Эверсфилдском доме для умалишенных, прежде чем ее успели схватить. И полагаю, он мог сломать спину, если бы упал с постели в момент неожиданного припадка. Но я все же никак не могу понять, как могли произойти обе эти вещи.
Если у него была сломана спина, он не мог биться головой об пол; а если лицо было разбито до падения с постели, то должны остаться следы на кровати.
Я крикнул ему:
- Бегите к доктору Ван Хелзинку и попросите немедленно прийти сюда. Он мне нужен сейчас же.
Служитель убежал, и через несколько минут появился профессор в халате и туфлях. Когда он увидел Рэнфилда на полу, то проницательно взглянул на него, а затем обернулся ко мне. Полагаю, что он прочел мою мысль у меня в глазах, потому что спокойно сказал - очевидно, имея в виду уши служителя: