Стокер Брэм. Крукенские пески

Брэм Стокер
Крукенские пески

   Мистер Артур Фэнли Мэкам, уроженец лондонского Ист-Энда, выросший впоследствии в преуспевающего торговца, собрался провести летний отдых в Шотландии, для чего он снял имение близ городка Мэйнс-Крукен, известное в округе как Красный Дом. Перед отъездом он посчитал необходимым заказать полный наряд вождя шотландских горцев. Совсем такой же, как на многочисленных хромолитографиях или на сценах мюзик-холлов. Как-то ему довелось посетить «Им­перию Великого Принца». Давали «МакСлогана из Слогана». Зрителям понравился весь спектакль, но главные аплодис­менты были сорваны на шотландской песенке: «Нам глотку заткнет только хэггиса^[1] кусок!» С тех времен он живо сох­ранил в памяти правдивый образ шотландского горца. Обилие красок! Воинственность!
   Почему мистер Мэкам выбрал именно Эбердиншир? Да просто потому, что на его фоне воображение эксцентричного лондонца наиболее ярко рисовало себе многокрасочную фигу­ру МакСлогана из Слогана. Конечно, при своем выборе он также руководствовался реальным положением вещей, в час­тности, внешней красотой места своего будущего отдыха. И вот он окончательно остановился на Крукенской бухте. Поис­тине это было райское местечко! Находится между Эбердином и Питерхэдом. Очаровательный каменистый мыс, скалы, длин­ные ряды опасных рифов, прозванных в народе Шпорами, Северное море… Между мысом и Мэйнс-Крукеном – городок, защищенный с севера от штормов высокими скалами и уте­сами, – лежит глубокая бухта, заросшая по берегам густыми дюнами, в которых тысячами шныряют кролики. Здесь же небольшой каменистый мыс, невысокие скалы из красного сиенита.
   Закаты и восходы в этой бухте – великолепнейшее зре­лище! Берега низки и образуют песчаные пляжи, прилив раз­ливается на большие площади, а когда сходит, то оставляет в напоминание о себе ровную гладь тяжелого, жесткого песка, на которой тут и там виднеются развешанные на стойках сети местных рыбаков. Здесь ловят семгу. Немного в стороне – группа невысоких скал и утесов, которые во время прилива обычно едва возвышаются над поверхностью воды. Кроме тех случаев, когда плохая погода, – тогда даже не очень высокие волны захлестывают их. Порой же, при малом приливе эти скалы обнажаются полностью. Расстояние между ними небольшое, футов пятьдесят, и устлано легким песком. Опасное место для прогулок по берегу бухты. Особенно во время при­лива. Песок становится зыбучим. Он совсем не похож на тот, на котором рыбаки развешивают сети.
   Сразу же за дюнами возвышается холм, и там, между Шпо­рами слева и Крукенским портом справа, стоит Красный Дом. С трех сторон его обступают мощные пихты, и только вид на море остается открытым. Аккуратный, но старомодный сад тянется вдоль дороги, спускающейся по склону холма. Дорогу пересекает заросшая травой тропинка, достаточно широкая, однако, для того, чтобы ехать по ней в легкой коляске. Она ведет к берегу через песчаные барханы, нанесенные сюда вет­ром и штормами.
   Семья Мэкам на пути сюда перенесла тридцатишестичасо­вую морскую болезнь на борту эбердинского парохода «Бэн Рай», отплывшего из Блэкволла, последующий переезд в Йеллон на поезде и наконец десяток миль по плохой дороге в тряском экипаже. Но когда Мэкамы добрались-таки до места назначения, они не могли не признать, что раньше видеть им такое восхитительное местечко не приходилось.
   Общее удовольствие усугублялось еще и тем, что никто в семье и не надеялся найти что-нибудь приятное для себя в шотландских пределах. Несмотря на то, что семья была многочисленна, успехи в торговых сделках отца позволяли ей жить в роскоши. В частности, каждый член семьи мог похва­статься отменным гардеробом. Частота, с которой дочери Мэкама меняли свои платья, была предметом радости с их стороны, во-первых, и предметом лютой зависти со стороны знако­мых семьи, во-вторых.
   Артур Фэнли Мэкам не ставил свою семью в известность о своей задумке приобрести новый костюм. Он не был уверен, что первое время будет избавлен от насмешек или по крайней мере от саркастических ухмылок, а поскольку он был очень чувствителен к этим вопросам, то и решил дождаться бла­гоприятного случая и обстановки, чтобы, облачившись во всю эту красоту, поразить всех сразу и наповал. Он приложил немало трудов, чтобы выяснить все детали, касающиеся одеяния шотландского горца. Для этого он нанес не один визит в «Торговый салон. Одежда. Шотландки чистошерстяные» – предприятие, недавно учрежденное в Коптхолл-Корте госпо­дами МакКаллумом Мором и Родериком МакДу. Мэкам имел несколько волнительных и долгожданных консультаций с гла­вой фирмы МакКаллумом. Сам он предпочитал называть себя просто по фамилии, с негодованием отвергая всякие пристав­ки, типа: «мистер» или «эсквайр». Критическому и детально­му обсуждению подверглись пряжки, пуговицы, пояса, бро­ши и украшения всех видов и всех оттенков. И наконец, когда господин Мэкам самолично выбрал себе на шляпу огромных размеров орлиное перо, можно было считать, что костюм со­ставлен окончательно. Он окинул его придирчивым взором, особенно любуясь многокрасочностью и брошками из дымча­того топаза, и после этого заявил, что полностью удовлетво­рен. Вначале он хотел выбрать для себя костюм типа «Ройял Стюарт», но его отговорил МакКаллум. Он сказал, что если господину Мэкаму доведется случайно посетить в этом костю­ме окрестности Балморала, то могут возникнуть осложнения. МакКаллум стал предлагать другие типы, но раз уж заго­ворили об «осложнениях», господин Мэкам всерьез подумал о том, что случится, если он окажется вдруг на отдыхе в месте проживания как раз того шотландского клана, цвета которого он узурпировал для костюма… Под конец МакКаллум обязал­ся пошить такой костюм, который не походил бы в точности ни на один из реально существующих в шотландских кланах, но имел бы достоинства многих из них. Он был задуман на основе «Ройял Стюарт», но упрощен по пути традиций кланов Макалистера и Огилви, нейтрален в красках, как у кланов Буханана, Макбета, Чиф-Макинтоша и Маклойда.
   Когда пошитое платье было представлено взорам Мэкама, он поначалу немного испугался: а не сочтут ли его семейные насмешники вычурным и цветастым? Но Родерик МакДу за­верил его, что он просто в экстазе от его нового наряда, и после этого Мэкам подавил в зародыше все свои возражения. Он думал – и думал справедливо, – что если такой истый шот­ландец, каким был Родерик МакДу, восхищается его костю­мом – значит, он заслуживает того. Оценка МакДу была важна еще и тем, что он сам любил приодеться и знал в этом толк,
   Получая от клиента чек на весьма кругленькую сумму, МакКаллум заметил:
   – Я работал с тем расчетом, чтобы остался еще материал. Так что если вы или кто-нибудь из ваших друзей пожелаете…
   Мэкам был признателен и сказал в ответ, что очень наде­ется на этот костюм, который они в кропотливых трудах соз­давали вместе, и думает, что в скором времени клетчатая шотландка станет его любимым материалом и он всегда будет заказывать из него одежду у МакКаллума и МакДу.
   Однажды на работе, когда все служащие разошлись уже по домам, Мэкам впервые примерил костюм. Показавшись в зер­кале, он не смог удержать довольной улыбки, хотя одновре­менно и немного испугался. МакКаллум работал на совесть и ничего не пропустил из того, что можно было бы добавить к бравому и воинственному облику горца.
   – Конечно, в обычных случаях я не буду носить палаш и пистолеты, – сказал Мэкам своему отражению в зеркале и стал переодеваться обратно в свое обычное одеяние.
   Он дал себе слово, что наденет новое платье, как только пересечет границу Шотландии. И вот, согласно данному само­му себе обещанию, едва только «Бэн Рай» отвалил от маяка Гэдл-Несс, где он дожидался прилива, чтобы спокойно войти в эбердинский порт, Мэкам появился из своей каюты во всем разноцветном величии нового костюма. Первый отзыв он ус­лышал от одного из своих сыновей, который даже не узнал его в первую минуту:
   – Вот это парень! Большой шотландец! Хозяин!!! – С этими словами мальчик бросился стремглав в салон, где, за­рывшись в подушки, раскиданные на диване, дал волю своему смеху.
   Мэкам был прирожденным мореплавателем и нисколько не страдал от качки, поэтому его от природы румяное лицо стало еще румяней – краска так и играла на щеках, – когда он понял, что на него обращены все взгляды. Правда, он корил себя за то, что слишком браво захлестнул шотландскую ша­почку на бок. Холодный ветер немилосердно трепал его напо­ловину открытую голову. Несмотря на это неудобство, он со смелым взглядом встретил гуляющих по палубе пассажиров. Он даже внешне не оскорбился, когда некоторые из реплик стали долетать до его ушей.
   – Эта краснорожая башка что-то вяжется с одеянием, – проговорил лондонец, кутаясь от ветра в огромный плед.
   – Какой дурак! Боже, какой же он дурак! – шептал дол­говязый и худой янки, смертельно бледный от качки. Он по делам направлялся в Балморал.
   – Давайте-ка выпьем по этому случаю! – предложил ве­селый студент из Оксфорда, плывущий на каникулы домой в Инвернесс.
   Тут господин Мэкам услыхал голос своей старшей дочери:
   – Где он? Да где же он?!
   Она бегала по всей палубе, и ленточки ее шляпки тре­пались ветром в разные стороны за ее спиной. На ее лице было написано крайнее возбуждение: только что она узнала от ма­тери, в каком виде появился сегодня отец. Наконец она увиде­ла его, и не успел он как следует повернуться, чтобы показать ей все достоинства костюма, как она зашлась в диком смехе, который через минуту уже напоминал истерику. Примерно так же отреагировали на новый отцовский костюм и остальные дети. Когда Мэкам выслушал издевательские излияния последнего из них, он спустился к себе в каюту и просил служанку жены передать всем членам семьи, что он желает их видеть, и немедленно. Через несколько минут они явились, подавляя свои чувства, кто как умел. Отец дождался, пока все усядутся, и очень спокойно заговорил:
   – Дорогие мои! Обеспечил ли я вас всем, что вы ни поже­лаете?
   – Да, отец! – хором ответили дети. – Никто бы не смог проявить подобные щедрости!
   – Позволил ли я вам одеваться так, как вам нравится?
   – Да, отец, – робко ответили они.
   – В таком случае, мои дорогие, не думаете ли вы, что с вашей стороны лучше было бы терпимее и с большей добротой относиться ко мне? Пусть даже я допускаю в своей одежде что-то, что вызывает у вас смех, но что, кстати, в порядке вещей в той стране, где мы собираемся провести отдых!
   Ответом было молчание. Дети, все как один, потупились. Мэкам был хорошим отцом, и они знали это. Он удовлет­ворился достигнутым и закончил:
   – А теперь бегите наверх и развлекайтесь, как вам захо­чется! Больше мы не вернемся к этой теме.
   После этого разговора он снова вышел на палубу и смело стоял под градом насмешек, из которых, впрочем, ни одна не достигла его слуха.
   Изумление и восторг, вызванные костюмом Мэкама на борту «Бэн Рай», превратились в бледные тени в сравнении с изум­лением и восторгами в самом Эбердине. Дети, женщины с грудными младенцами и просто зеваки, слонявшиеся по при­стани, все дружно стали сопровождать семью Мэкама по их дороге к железнодорожной станции. Даже носильщики с их старомодными бантами и новейших конструкций тележками, поджидавшие клиентов, бросили все и, не скрывая своих чувств, присоединились к общей процессии. К счастью питэрхэдский поезд был уже готов к отправлению и мучения жены и дочерей Мэкама продолжались недолго.
   От Йеллона, куда прибыл состав, до места назначения бы­ло еще около десятка миль, и Мэкамы взяли экипаж. Слава богу, в нем костюм главы семьи был скрыт от любопытных глаз, и те немногие, что были на станции Йеллона, не по­лучили удовольствия, которое обещало им одеяние англича­нина. Когда же экипаж проезжал по Мэйнс-Крукен, местные рыбаки вышли посмотреть, кто это едет. Вот тут-общее воз­буждение перешло все границы! Дети, все как один, повину­ясь единому импульсу веселья, размахивая над головами па­намками и во всю крича, бегом преследовали экипаж. Не от­ставали и рыбачки, прижимая к груди маленьких. Даже муж­чины отложили ремонт сетей и насаживание наживок.
   Лошади устали, ведь им пришлось бежать сначала в Йеллон на станцию, а теперь – обратно. Кроме того экипаж под­нимался по довольно крутому холму. Так что любопытству­ющие могли не только без труда сопровождать медленно ка­тящийся экипаж, но и даже обгонять его.
   Миссис Мэкам и ее дочери очень хотели бы выразить свой протест или хотя бы сделать что-нибудь, что бы уменьшило их печаль по поводу широких улыбок и вульгарного смеха, окружавшего их экипаж всю дорогу. Но на лице «горца» было выражение такой непреклонности, что они молчали.
   Орлиное перо, возвышавшееся над плешивой головой… Брошь из дымчатого топаза, приколотая к мясистому плечу… Палаш, кинжал и пистолеты, болтавшиеся на поясе или вылезавшие рукоятками из кожаных гольфов… Все это должно было придавать обладателю костюма неприступный и воинст­венный вид.
   У ворот Красного Дома, к которому, наконец, подъехала карета, ее ожидала целая толпа крукенских обитателей. Шапки были сняты и все немного склонились в уважительном приветствии. Некоторые, желая насладиться зрелищем во всей его полноте, сдирая кожу на ладонях, карабкались вверх по скло­ну холма. В общей тишине вдруг раздался грубоватый голос:
   – Ба! Да ему только волынки не хватает!
   Слуги прибыли на место на несколько дней раньше хозяев, и поэтому к приезду последних все в доме было готово. Вели­колепный обед заставил позабыть обо всех тяготах, связанных с путешествием и привыканием к необычному костюму.
   В тот же день Мэкам, все еще при полном параде, вышел на прогулку по Мэйнс-Крукен. Он шагал в одиночестве, так как по странному стечению обстоятельств его жена и обе дочери мучились головной болью и, как ему сказали, лежали в своих спальнях, приходя в себя после трудного переезда. Старший сын, красивый юноша, еще раньше ушел из дому на разведку окрестностей. Так что его было не дозваться. Второй сын, едва узнав от слуги о том, что отец вызывает его с ним на прогулку, умудрился – случайно, конечно, – упасть в бочку с водой и теперь сушился. Ему нужна была новая одежда, а она была еще не распакована. На распаковку требовалось время, и по­этому о прогулке не могло быть и речи.
   Мистер Мэкам остался несколько не удовлетворенным про­гулкой. Он никак не мог встретить никого из своих новых соседей. И это вместе с тем, что все окрестные дома, казалось, были полны народа. Да, он замечал людей. Но либо они пе­редвигались в полумраке своих домов, либо возникали на той же дороге, по которой он шел, но только на приличном рассто­янии.
   Шагая по дороге, он, скосив взгляд по сторонам, то и дело ловил встречные взоры из окон или из-за приотворенных две­рей. Только один-единственный разговор удалось ему про­вести за время этой прогулки, да и то его никак нельзя было назвать приятным. Это был довольно странного вида старик, от которого никто и никогда не слышал и одного произнесен­ного слова, кроме молитв в церкви. Работой его было сидеть у окна почтового отделения с восьми утра в ожидании коррес­понденции, которая обычно поступала к часу дня. Тогда он брал сумку с письмами и относил их в замок одного барона, стоявший по соседству. Остальную часть дня он обычно про­водил, сидя в самом неприглядном уголке побережья, там, куда выбрасывают рыбью требуху и остатки от наживок и где по вечерам пьянствуют местные молодцы.
   Заметив Мэкама, Сафт Тамми, так звали старика, вскинул перед собой руки, словно ему в глаза, обычно неподвижно остановленные на несколько футов перед собой, брызнуло солнце. Одну руку он оставил у лица, наподобие козырька, а дру­гую вознес над головой. Поза у него была такая, словно он собрался обличать Мэкама во всех смертных грехах. Хриплым голосом, на шотландском диалекте, он стал выкрикивать оста­новившемуся Мэкаму:
   – Суета, сует, говорит святой причетник! Все в этом мире суета и тщеславие! Человек! Да будь предостережен! Узрите эти лилии, эти краски! Он не работал тяжко и не ткал их, но даже Соломон во времена своей высшей славы не был так наряжен! Человек! Человек! Твое тщеславие – зыбучий пе­сок, который пожирает все, что ни попадется к нему в лапы! Остерегайся тщеславия! Остерегайся зыбучего песка, что ждет тебя! Он пожрет тебя! Посмотри на себя! Узри свое тщеславие! Да встретиться тебе с самим собой и да узнать всю пагубную силу тщеславия! Да познать тебе ее и да раскаяться! А песку – да пожрать тебя!
   Разговор этот происходил вечером, как раз на том месте, где проводил вторую половину дня старик. Сказав весь этот бред, он молча вернулся к своему стулу и утвердился на нем неподвижно. Лицо его изгладилось и на нем уже нельзя было прочесть ни одного оттенка чувства.
   Мэкама эта тирада сбила с толку. С одной стороны, правда, она была произнесена по внешнему виду сумасшедшим. С другой стороны, он склонен был отнести все это к разновид­ности шотландского юмора и наглости. И все же он не смог просто так забыть это послание – а выглядело оно именно как послание – из-за серьезности его содержания. Он не стал смеяться про себя над всем этим. Думая уже о другом, он вдруг отметил про себя, что не видел еще на местных жителях ни одной шотландской юбки.
   – А костюм я носить буду! – сказал он вслух твердо и повернул к дому. Вернувшись – дорога отняла у него полтора часа, – он обнаружил, что, несмотря на головную боль, все члены его семьи отсутствовали на прогулке. Воспользовав­шись тем, что ему некому помешать, он заперся в гардероб­ной, стянул с себя неудобное одеяние горца, надел домашний фланелевый костюм, зажег сигару и погрузился в легкую дре­моту. Он был разбужен шумом, который подняли в доме возвратившиеся с прогулки дети. Мгновенно напялив на себя юбку и прочие регалии, он появился в гостиной, где был на­крыт стол для чая.
   Днем он больше не выходил из дому, но после ужина он вновь надел костюм горца – на ужине он был в своем обыч­ном – и вышел на короткую прогулку по берегу. Он решил сначала приноровиться к новому костюму вдали от людей, а потом, когда он станет для него как обычный – показываться при всех. Луна светила ярко, и он без труда спустился по тропинке, лавировавшей меж песчаных барханов, а через не­которое время уже вышел на берег; Был отлив, и обнажив­шийся пляж был тверд, как камень. Мэкам направился к юж­ной стороне побережья бухты. Там он залюбовался двумя ска­лами, одиноко стоявшими неподалеку от зарослей дюн. По­дойдя к ближайшей, он не удержался от желания взобраться на нее, благо она была невысока. Сидя на вершине, занесен­ной песком, он любовался вечерним морским пейзажем.
   Луна, заслоненная отсюда холмом, только показалась, осве­тив далекий мыс Пеннифолд и вершину самой удаленной от бухты скалы Шпор – где-то около трех четвертей мили рас­стояния. Другие скалы были пока скрыты в тени. Прошло совсем немного времени, и луна, выкатившись высоко в небо, залила светом и скалы Шпор, и большую часть побережья.
   Мэкаму некуда было спешить, и он с удовольствием на­блюдал восхождение ночного светила и то, как под действием его света из тьмы выступают все новые участки пляжа. Он повернулся к морской глади и, поставив руку у лба наподобие козырька, стал обозревать окрестные дали, любуясь покоем, красотой и свободой шотландской природы. Шум, вечерний туманный мрак, раздоры и скука Лондона, казалось, исчезли из его жизни навсегда. В эти минуты он переживал духовный и физический подъем. Дух его раскрепостился, и им овладел возвышенный настрой. Он, не отрываясь, смотрел на поб­лескивающую водную гладь, постепенно, ярд за ярдом, накатывавшуюся на пески пляжа – начался прилив. Его слух уловил далекий почти рассеявшийся в атмосфере крик.
   – Рыбаки перекликаются, – сказал он вслух и огляделся по сторонам. В то же мгновенье он вздрогнул, взгляд его остек­ленел. Несмотря на то, что тучи почти закрыли луну и на побережье и бухту опустилась тьма, он сумел увидеть… само­го себя! Всего лишь несколько секунд, широко раскрытыми, неподвижными глазами он наблюдал на вершине соседней скалы плешивый затылок, лихо заломленную набок шотланд­скую шапочку с огромным орлиным пером, которое он так старательно подбирал в торговом салоне… Он инстинктивно подался назад, но ноги поскользнулись на гладком песке – и он стал медленно сползать в песчаную впадину между скалой, на которой стоял он, и той, на которой стояло… Он не обеспо­коился тем, что может упасть, так как скала была низка и песчаное дно открывалось всего в нескольких футах внизу. Его мысли были о двойнике, который к тому времени уже успел скрыться. Чтобы побыстрее достичь terra firma, он ре­шил просто спрыгнуть вниз. Это решение отняло у него всего секунду, но мозг работает быстро, и поэтому, уже пригото­вившись к прыжку, он заметил, что песок, ровным полотном раскинувшийся под скалой, как-то подозрительно шевелится и перекатывается. Внезапный страх охватил его, ноги под­косились и вместо прыжка, он неуклюже сполз со скалы вниз, ободрав в кровь колени, незащищенные брюками. Юбка же некрасиво задралась. Едва коснувшись поверхности песка, его ноги плавно прошли сквозь него, как нож сквозь масло, и не прошло и десяти секунд, как он стоял в песке, погрузившись уже больше чем по колени. Продолжая медленно провали­ваться, он с ужасом осознал, что это зыбучие пески. Он стал лихорадочно шарить руками по неровной поверхности скалы, отчаянно пытаясь отыскать что-нибудь, за что можно было бы ухватиться. На счастье, рука нащупала какой-то острый вы­ступ и инстинктивно вцепилась в него. Он попытался подать голос, но в горле засел ком. Наконец, преодолев сопротивле­ние парализованного в страхе организма, он дико вскрикнул. Через мгновенье вскрикнул вновь, на этот раз уверенней и громче. Звук собственного голоса, казалось, придал ему сил, так как ему удалось продержаться за выступ в камне дольше, чем это ему самому казалось возможным. Слепое отчаяние правило им и его действиями. Вскоре, однако, он почувство­вал, что, несмотря ни на какие усилия, хватка его слабеет. И в ту минуту – о, радость – на его крик раздался ответ. Кто-то грубовато по-шотландски крикнул:
   – Слава Господу! Я вовремя!
   Это был рыбак в высоченных, до бедер, сапогах. Он взоб­рался на скалу, с которой несколько минут назад скатился Мэкам, и в одну секунду оценил всю опасность ситуации.
   – Держись, парень! Я иду! – ободряюще крикнул он и попытался спуститься пониже к Мэкаму, нащупывая твердый камень под ногами. Затем он нагнулся всем телом вниз и, одной рукой крепко держась за скалу, другой стал ловить кисть Мэкама. Ему это удалось и он крикнул опять: – Дер­жись за меня, парень! Держись за мою лапу!
   Он поднатужился и очень медленно, но уверенно стал вы­таскивать погибающего из объятий прожорливого песка. Ми­нута – и Мэкам, распластавшись, лежит на холодном камне. Не дав ему прийти в себя, рыбак стал тормошить его за плечи и поскорее стащил его со скалы на безопасный пляжный песок. Мэкам дрожал всем телом, все еще переживая весь ужас свершившегося с ним. А его спаситель между тем говорил на не­привычном для англичанина шотландском диалекте:
   – Вот что, парень! Я поспел вовремя. Я побежал сразу, как ты только провалился. Вулли Бигри думал, что ты – приви­дение, а Том Макфейл клялся, что ты что-то вроде гоблина. «Нет! – сказал я им. – Это просто помешанный англичанин! Сбежал из паноптикума!» Я подумал: «И что это его понесло на зыбучий песок?» Мы видели с ребятами, как ты карабкался на эту скалу. Я крикнул, чтобы предупредить тебя, но и побе­жал на всякий случай. Слава Господу! Не знаю уж, полный ты дурачина или только помешанный из-за своего тщеславия, но я поспел вовремя! – С этими словами он почтительно снял перед спасенным шляпу.
   Мистер Мэкам был очень тронут и полон благодарности за то, что его избавили от ужасной смерти, но упоминание о тщеславии – второе за сегодняшний день – затронуло его за живое. Он уже готовил гневный ответ, как вдруг страшное воспоминание пробило его. Те слова!.. Те слова, что наболтал ему на дороге старик-разносчик! «Да встретиться тебе с самим собой… Да раскаяться! А песку – да пожрать тебя!»
   И он припомнил своего двойника, которого увидел на со­седней скале. А потом – как провалился в зыбучий песок… Ужасная смерть… Он долго молчал и потом сказал:
   – Дружище! Я обязан тебе жизнью!
   – Нет! Нет! – ответил рыбак с почтением в голосе. – Ты обязан жизнью Господу. А что до меня, я был рад служить простым инструментом Его Благодати!
   – Но ты позволишь мне отблагодарить тебя? – С этими словами Мэкам взял огромные руки своего спасителя в свои и крепко стиснул их. – Мое сердце все еще сильно колотится, да и нервам пока нет покою, так что я не могу сказать больше. Но поверь мне: я очень и очень признателен!
   Совершенно очевидно, что рыбак был до крайности тронут этим, так как в глазах у него даже появились слезы.
   Он сказал с грубоватой, но искренней почтительностью:
   – О, сэр, вы благодарите меня и продолжайте в том же духе, если это на пользу вашему бедному сердцу. Но я вам так скажу: будь я на вашем месте – я бы тоже благодарил! Но, сэр, мне не нужны благодарности. Я рад и тем, что я есть.
   То, что Артур Фэнли Мэкам был искренен в своих излия­ниях благодарности, проявилось позже. Прошла неделя, и в крукенский порт зашел рыболовный одномачтовик. Такого отличного судна никто и никогда еще не видел в гавани Питэрхэда. Посудина была вся забита парусами и горами такелажа, не говоря уж о рыбацких сетях всевозможного калибра. Не прошло и получаса, как нашли жену спасителя Мэкама и, не долго думая, подписали бумаги на вступление ее мужа во владение судном и всем его товаром.