Страница:
…После изнасилования Ройс и не подумал развязать свою жертву. Он встал, оделся и направился к двери, оставив Шерри совершенно голой, опутанной по рукам и ногам, накрепко привязанной к кровати. Но на пороге обернулся, закурил сигарету и, насмешливо хмыкнув, пообещал вскоре вернуться вместе с Бренди.
— Но так и не вернулся? — спросил Патрик дрожащим. от волнения голосом.
— Почему же? Вернулся. С бездыханной и окровавленной Бренди на руках.
— Бренди была мертва?
— Да. Он убил ее еще до того, как изнасиловал Шерри.
Довольно! Не могу больше слушать! Я должен убить этого Ройса! И убью! Непременно убью!..
Но Аманда не слышала этой молчаливой мольбы Патрика, а потому продолжала:
— Он положил тело Бренди рядом с Шерри, прикрыл обнаженную грудь девушки холодной рукой матери и как бы еще крепче привязав этим Шерри к постели. После чего потушил свет, вышел в коридор и, заперев дверь на ключ, поджег квартиру.
— Неужели?
— Да, он это сделал.
— И как же Шерри?
— Как ни странно, но Шерри, поняв, что сделал Ройс, почувствовала облегчение. Ибо впервые у нее исчезло чувство страха, хотя впереди и предстояла нечеловеческая боль. Но ощущение умиротворения на несколько мгновений заслонило все остальное. Однако тут же ее охватило непреодолимое желание освободиться от пут. Что именно послужило тому главной причиной, Шерри не может до конца объяснить себе и поныне.
Может быть, она хотела в последний раз обнять отошедшую в мир иной мать? Или же вынести ее тело на балкон и спрыгнуть вместе с ним вниз в надежде взлететь подобно птице?
— А может быть, Шерри просто хотела жить…
Патрик не был уверен в том, что Аманда услышала его слова, сказанные шепотом. Он понимал, что мысленно она сейчас была вновь в той охваченной огнем комнате, крепко привязанной к кровати рядом с мертвой матерью. Возможно, она уже в который раз спрашивала себя, что именно дало ей тогда силы вырваться из стягивавших все тело пут? Но она вырвалась, оставив на веревках клочки окровавленной кожи. Шрамы от тех ран скорее всего сохранились и поныне.
Их никто и никогда не видел. Ведь ты всегда носила плотно застегнутую блузку с длинными рукавами. Но остались и другие шрамы, которых не может скрыть никакая одежда…
— Шерри спаслась сама или же ей все-таки помогли?
— Ее выручили. Сама она не смогла бы спастись. На то, чтобы освободиться от веревок, Шерри потратила все оставшиеся силы. После чего продолжала лежать в кровати, будучи не в состоянии даже пошевелиться. И непременно сгорела бы. Тем более что в квартире не было пожарной сигнализации.
— И как же?
— Выручил сосед, живший на том же этаже. Он сначала почувствовал, а потом увидел дым, пробивавшийся из-под двери квартиры Бренди и Шерри. И тут же позвонил в пожарную охрану. Те приехали буквально через несколько минут.
— А Ройс? Что стало с ним?
— Ройс погиб через час после начала пожара. Опасаясь возможного преследования полиции, он ехал с сумасшедшей скоростью на своей машине и на одном из поворотов не справился с управлением. Врезался в столб и разбился насмерть. Слава Богу, в ту ночь больше никто не пострадал.
Кроме тебя, дорогая моя Аманда, кроме тебя!
— Шерри три месяца лежала в больнице. О том, что Ройс ее изнасиловал, никто не знал. Хотя было известно, что он убил Бренди, а ее дочь оставил погибать в огне пожара.
— Что было дальше?
— В больнице Шерри, помимо обычного лечения, наблюдалась у психиатра. Наверное, поэтому она стала чувствовать себя в клинике надежно защищенной от любых опасностей. Такое с ней было впервые в жизни.
— Видимо, это чувство и подтолкнуло Шерри стать врачом. Так?
— Да.
— Психиатром?
— В конечном счете психиатром.
Аманда замолчала, не решаясь рассказывать дальше. Но ведь это была как бы история жизни ее пациентки, а не ее собственная. А впрочем, Патрик, конечно же, все понял. И коль скоро она уже начала эту повесть, то лучше рассказать ее до конца.
— Поскольку родственников у Шерри не было, она попала под опеку властей штата. После выписки из больницы ей нашли приемного отца и поселили в его доме. Приемный отец очень скоро заметил в Шерри то, что до него привлекло к ней Ройса. И даже более того: догадался, что его приемная дочь уже стала жертвой чьих-то сексуальных домогательств. Поэтому решил, что заставить ее уступить ему также не составит труда. Ибо прошедшая через насилие девица обычно начинает считать, что ее любят только за тело. Поскольку чувство самоуважения и женского достоинства в ней, как правило, навсегда подорвано, она становится неразборчивой в случайных связях и очень легко к ним относится.
Так или почти так думал приемный отец Шерри.
Между тем сама Шерри просто не выносила, когда до нее вообще кто-то дотрагивался. А назойливость мужчин вызывала в ней отвращение и негодование, граничившее с бешенством. Поэтому она не только сразу же отвергла гнусные приставания приемного отца, но и принялась его шантажировать. Шерри потребовала от него двести долларов за молчание. В противном случае пригрозила донести в полицию.
— Я не знаю, чего было больше в реакции приемного отца Шерри, — заметила Аманда. — Возможно, он действительно испугался. А может быть, у него в голове зашевелилась гаденькая мысль: не попытаться ли просто-напросто покупать тело приемной дочери за деньги? Скорее всего как раз последнее. Недаром же после их объяснения он стал называть Шерри своей «маленькой потаскушкой»…
Полученными от приемного отца деньгами Шерри распорядилась именно так, как предлагал ей в свое время Ройс: она купила вызывающе экстравагантное платье, намазала лицо жирным слоем яркого грима, сделав его донельзя вульгарным, и поехала в казино.
— Где выиграла?
— Не только выиграла, но стала выигрывать раз за разом. Наверное, именно потому, что ненавидела карточную игру. Говорят, что таким всегда везет. Если бы она раньше согласилась с планом Ройса, то… Но и сейчас за какие-то несколько часов она выиграла достаточно, чтобы уехать из Лас-Вегаса и прожить на эти деньги довольно долго.
Перед отъездом Шерри все-таки заявила на приемного отца в полицию. При этом дала начальнику двести долларов для передачи тому после освобождения из-под ареста и согласилась выступить против него в суде.
Шерри переехала в Лос-Анджелес и сняла квартиру на первом этаже большого дома недалеко от университета. Хозяину квартиры она сказала, что учится в университете. В какой-то степени это было правдой: она действительно училась, но не в университете, а в местном медицинском техникуме.
К этому времени Шерри не только переменила фамилию и имя, но и сильно изменилась внешне. Она стала стремительно набирать вес. Объяснялось это просто: сексуальное насилие всегда влечет за собой неразборчивость в еде, нарушение режима питания.
Вначале Шерри не замечала, что быстро поправляется. Просто у нее вдруг появился волчий аппетит.
— Любопытно! — ввернул Патрик.
— Мне это представляется естественным, хотя и не до конца осознанным стремлением женщины себя обезопасить.
Поправившись, она перестает привлекать к себе сексуально озабоченных мужчин. Порой это просто необходимо!
— Понимаю, Шерри спасала себя.
Но я-то не отношусь к подобному роду мужчин. Как бы ты ни выглядела, я всегда останусь нежным и внимательным…
— Ты считаешь, что она спасала себя? Знаешь, я тоже так думаю! И видимо, сделала правильно. Во всяком случае, на протяжении целых тринадцати лет, когда ее вес превышал обычный чуть ли не на тридцать килограммов, Шерри жила спокойно и ни разу не стала объектом чьих-либо гнусных домогательств. Она была намного выше ростом всех своих одноклассников и одноклассниц, а затем и однокурсников по медицинскому техникуму. Это тоже служило надежной защитой. Правда, молодые люди и сверстницы ходили за ней толпой, но только как за старшей и имеющей больший жизненный опыт подругой, которая может дать ценный совет. Никто ни разу к ней не прикоснулся. А этого она и добивалась!
— Но затем Шерри стала врачом. И что, она по-прежнему не выносит мужского прикосновения?
— Она смотрит на мужчин только как на пациентов.
— Ты сказала, что Шерри стала психиатром.
— Да, она и сейчас работает по этой специальности. Но перед этим какое-то время занималась акушерством. Почему так произошло, Шерри и сама не может сейчас объяснить.
— Может, это было неосознанное желание самой иметь детей?
— Что ж, такое объяснение звучит вполне логично, но ее случай был не ординарным.
— Ты уверена?
— Уверена. Дело в том, что у нее аналитический склад ума. Шерри хочет понять, кто она, зачем и почему? И когда начинает себя анализировать, то делает это без боязни найти в себе нечто ужасное. Но до сих пор она так и не может решить, почему и зачем работала акушеркой. Это кажется ей какой-то мистической загадкой. Причем в чем-то даже опасной.
— Опасной?
— Шерри с первых дней работы сознавала всю рискованность этого дела. Она хотела, очень хотела принимать здоровых и жизнеспособных детей. Это было какое-то просто отчаянное желание, которое принесло ей немалый вред. Шерри стала просто одержимой в своем старании максимально исключить возможность родовых травм для малыша.
— Разве это плохо?
— Хорошо. Особенно, когда дело касается чужого ребенка. Если Щерри видела, что мать ребенка не проявляет к младенцу необходимого внимания, то сама начинала о нем заботиться.
— Но ведь она могла бы стать прекрасной матерью!
— Нет. Шерри не хотела быть матерью, да и не могла бы ею стать. Ибо ее материнская забота о брошенном новорожденном продолжалась только до тех пор, пока ей не удавалось найти ему хороший дом и любящих родителей. Кстати, как-то раз она призналась себе, что если бы Бренди была ее пациенткой, она постаралась бы отобрать у нее дочь.
— Возможно, это было бы к лучшему.
— Трудно сказать. Шерри ни разу не пожелала себе другой матери. Но конечно, не могла не видеть все отрицательные черты Бренди, а потому не считала себя вправе осуждать других матерей.
— Из-за чего и оставила акушерскую практику?
— Да, скорее всего так оно и было.
— А сейчас, сделавшись психиатром, она счастлива?
Ты счастлива, Аманда?
— Шерри целиком отдает себя психиатрии. Наверное, потому, что помогает пациентам избавляться от страха. В общем, она счастлива!
— Любит ли она себя?
— Я бы сказала иначе: Шерри гордится тем, что делает.
— Ты сказала, Аманда, что она хочет предпринять еще какой-то важный шаг в своей жизни. Какой?
— Не знаю, удастся ли ей сейчас это сделать.
— Почему?
— Видишь ли, Шерри все еще не избавилась от страхов и видений. По ночам ей подчас не дают спать те самые чудовища, которые терроризировали ее еще в детстве. Она часто лежит в полной темноте и…
— И считает?
— Нет, она больше не считает. Шерри старается по возможности не поддаваться этим видениям и не давать им появляться.
— Может быть, ей следует прекратить заниматься самоанализом? Мне кажется, Шерри слишком многого от себя требует. Хочет достичь совершенства.
— До совершенства ей еще очень далеко, Патрик. Я сказала тебе, что ее мучают видения. Но кроме всякого рода чудовищ, в ее памяти еще не изгладились воспоминания о том страшном пожаре. А это уже не просто видения.
— Боже мой, Аманда!
Патрику показалось, что в глазах Аманды действительно затрепетали языки пламени.
— Кроме того, — продолжала она, — Шерри за последние годы сбросила тот вес, что набрала раньше. Конечно, какая-то часть защитной брони от всякого рода посягательств исчезла вместе с этими килограммами. С другой стороны, ведь хорошо известно, что худые живут значительно дольше полных. А Шерри сейчас стройна, как в свои лучшие времена. И очень похожа на свою мать.
«Какая сильная и упорная женщина! — думал Патрик. — Сколько в ней решимости! Нет, такая не даст над собой восторжествовать какому-нибудь Ройсу!»
— Боже мой, — вдруг воскликнула Аманда. — Мне уже давно пора идти! Дождь перестал, и Смоуки ждет, когда я возьму его с собой на прогулку!
— А что делает Смоуки, когда он предоставлен самому себе?
— Спит. Но все же мне надо спешить. Он может проснуться и, не увидев меня рядом, испугаться. Я не могу этого допустить!
И ты еще говоришь, что не сможешь стать хорошей матерью, милая Аманда? Моя бесценная Шерри…
— Я провожу тебя до машины, Аманда.
— О, Патрик, зачем?
— Мне так хочется!
Они вышли из больницы и направились к месту стоянки автомобилей врачей. Красивая женщина с уставшим лицом, а рядом с ней — бесплотное привидение. Умирающий ангел…
Дождь прекратился. Небо очистилось от туч и стало кристально прозрачным. Казалось, будто бы его только что старательно отмыли.
Патрику хотелось взять Аманду под руку. Но ведь она сказала, что не выносит мужского прикосновения.
Вместо этого он несколько мгновений придерживал открытой дверь автомобиля, пока Аманда усаживалась за руль. И перед тем как она включила зажигание, тихо сказал:
— Ты не согласилась бы отужинать со мной?
Она подняла голову и смущенно посмотрела на Патрика. Ее смущение можно было понять. Предложение поужинать вместе исходило от человека, который несколько часов назад перенес трансплантацию костного мозга. И тем не менее говорил о своем будущем с такой уверенностью, как будто не сомневался, что оно у него есть…
Но в душе Патрик во многом сомневался…
— У нас будет праздничный ужин, Аманда, — со слабой улыбкой добавил он. — Конечно, не завтра и не послезавтра. Когда-нибудь, когда пересаженный от донора мозг приживется. А если не приживется, то… Ну что ж делать, тогда обойдемся без ужина.
— Он приживется, Патрик! Обязательно приживется! Я это точно знаю.
— Я слышал каждое твое слово, Аманда. Каждое! А потому повторяю вопрос: ты согласна отужинать со мной?
Ты, возможно, и слышал каждое мое слово, Патрик. Но не понял, что не могу. Не могу, потому что для нас никогда не наступит время «ты и я». Потому что в этом мире больше не существует меня. Осталось лишь жалкое существо, старающееся убежать от поминутно охватывающих его страхов.
— Ну так как же, Аманда?
— Да, мы отпразднуем вместе твое выздоровление.
Аманде показалось, что эти слова произнесла не она, а ее внутренний голос. Уверенный. Почти радостный.
Глава 23
— Но так и не вернулся? — спросил Патрик дрожащим. от волнения голосом.
— Почему же? Вернулся. С бездыханной и окровавленной Бренди на руках.
— Бренди была мертва?
— Да. Он убил ее еще до того, как изнасиловал Шерри.
Довольно! Не могу больше слушать! Я должен убить этого Ройса! И убью! Непременно убью!..
Но Аманда не слышала этой молчаливой мольбы Патрика, а потому продолжала:
— Он положил тело Бренди рядом с Шерри, прикрыл обнаженную грудь девушки холодной рукой матери и как бы еще крепче привязав этим Шерри к постели. После чего потушил свет, вышел в коридор и, заперев дверь на ключ, поджег квартиру.
— Неужели?
— Да, он это сделал.
— И как же Шерри?
— Как ни странно, но Шерри, поняв, что сделал Ройс, почувствовала облегчение. Ибо впервые у нее исчезло чувство страха, хотя впереди и предстояла нечеловеческая боль. Но ощущение умиротворения на несколько мгновений заслонило все остальное. Однако тут же ее охватило непреодолимое желание освободиться от пут. Что именно послужило тому главной причиной, Шерри не может до конца объяснить себе и поныне.
Может быть, она хотела в последний раз обнять отошедшую в мир иной мать? Или же вынести ее тело на балкон и спрыгнуть вместе с ним вниз в надежде взлететь подобно птице?
— А может быть, Шерри просто хотела жить…
Патрик не был уверен в том, что Аманда услышала его слова, сказанные шепотом. Он понимал, что мысленно она сейчас была вновь в той охваченной огнем комнате, крепко привязанной к кровати рядом с мертвой матерью. Возможно, она уже в который раз спрашивала себя, что именно дало ей тогда силы вырваться из стягивавших все тело пут? Но она вырвалась, оставив на веревках клочки окровавленной кожи. Шрамы от тех ран скорее всего сохранились и поныне.
Их никто и никогда не видел. Ведь ты всегда носила плотно застегнутую блузку с длинными рукавами. Но остались и другие шрамы, которых не может скрыть никакая одежда…
— Шерри спаслась сама или же ей все-таки помогли?
— Ее выручили. Сама она не смогла бы спастись. На то, чтобы освободиться от веревок, Шерри потратила все оставшиеся силы. После чего продолжала лежать в кровати, будучи не в состоянии даже пошевелиться. И непременно сгорела бы. Тем более что в квартире не было пожарной сигнализации.
— И как же?
— Выручил сосед, живший на том же этаже. Он сначала почувствовал, а потом увидел дым, пробивавшийся из-под двери квартиры Бренди и Шерри. И тут же позвонил в пожарную охрану. Те приехали буквально через несколько минут.
— А Ройс? Что стало с ним?
— Ройс погиб через час после начала пожара. Опасаясь возможного преследования полиции, он ехал с сумасшедшей скоростью на своей машине и на одном из поворотов не справился с управлением. Врезался в столб и разбился насмерть. Слава Богу, в ту ночь больше никто не пострадал.
Кроме тебя, дорогая моя Аманда, кроме тебя!
— Шерри три месяца лежала в больнице. О том, что Ройс ее изнасиловал, никто не знал. Хотя было известно, что он убил Бренди, а ее дочь оставил погибать в огне пожара.
— Что было дальше?
— В больнице Шерри, помимо обычного лечения, наблюдалась у психиатра. Наверное, поэтому она стала чувствовать себя в клинике надежно защищенной от любых опасностей. Такое с ней было впервые в жизни.
— Видимо, это чувство и подтолкнуло Шерри стать врачом. Так?
— Да.
— Психиатром?
— В конечном счете психиатром.
Аманда замолчала, не решаясь рассказывать дальше. Но ведь это была как бы история жизни ее пациентки, а не ее собственная. А впрочем, Патрик, конечно же, все понял. И коль скоро она уже начала эту повесть, то лучше рассказать ее до конца.
— Поскольку родственников у Шерри не было, она попала под опеку властей штата. После выписки из больницы ей нашли приемного отца и поселили в его доме. Приемный отец очень скоро заметил в Шерри то, что до него привлекло к ней Ройса. И даже более того: догадался, что его приемная дочь уже стала жертвой чьих-то сексуальных домогательств. Поэтому решил, что заставить ее уступить ему также не составит труда. Ибо прошедшая через насилие девица обычно начинает считать, что ее любят только за тело. Поскольку чувство самоуважения и женского достоинства в ней, как правило, навсегда подорвано, она становится неразборчивой в случайных связях и очень легко к ним относится.
Так или почти так думал приемный отец Шерри.
Между тем сама Шерри просто не выносила, когда до нее вообще кто-то дотрагивался. А назойливость мужчин вызывала в ней отвращение и негодование, граничившее с бешенством. Поэтому она не только сразу же отвергла гнусные приставания приемного отца, но и принялась его шантажировать. Шерри потребовала от него двести долларов за молчание. В противном случае пригрозила донести в полицию.
— Я не знаю, чего было больше в реакции приемного отца Шерри, — заметила Аманда. — Возможно, он действительно испугался. А может быть, у него в голове зашевелилась гаденькая мысль: не попытаться ли просто-напросто покупать тело приемной дочери за деньги? Скорее всего как раз последнее. Недаром же после их объяснения он стал называть Шерри своей «маленькой потаскушкой»…
Полученными от приемного отца деньгами Шерри распорядилась именно так, как предлагал ей в свое время Ройс: она купила вызывающе экстравагантное платье, намазала лицо жирным слоем яркого грима, сделав его донельзя вульгарным, и поехала в казино.
— Где выиграла?
— Не только выиграла, но стала выигрывать раз за разом. Наверное, именно потому, что ненавидела карточную игру. Говорят, что таким всегда везет. Если бы она раньше согласилась с планом Ройса, то… Но и сейчас за какие-то несколько часов она выиграла достаточно, чтобы уехать из Лас-Вегаса и прожить на эти деньги довольно долго.
Перед отъездом Шерри все-таки заявила на приемного отца в полицию. При этом дала начальнику двести долларов для передачи тому после освобождения из-под ареста и согласилась выступить против него в суде.
Шерри переехала в Лос-Анджелес и сняла квартиру на первом этаже большого дома недалеко от университета. Хозяину квартиры она сказала, что учится в университете. В какой-то степени это было правдой: она действительно училась, но не в университете, а в местном медицинском техникуме.
К этому времени Шерри не только переменила фамилию и имя, но и сильно изменилась внешне. Она стала стремительно набирать вес. Объяснялось это просто: сексуальное насилие всегда влечет за собой неразборчивость в еде, нарушение режима питания.
Вначале Шерри не замечала, что быстро поправляется. Просто у нее вдруг появился волчий аппетит.
— Любопытно! — ввернул Патрик.
— Мне это представляется естественным, хотя и не до конца осознанным стремлением женщины себя обезопасить.
Поправившись, она перестает привлекать к себе сексуально озабоченных мужчин. Порой это просто необходимо!
— Понимаю, Шерри спасала себя.
Но я-то не отношусь к подобному роду мужчин. Как бы ты ни выглядела, я всегда останусь нежным и внимательным…
— Ты считаешь, что она спасала себя? Знаешь, я тоже так думаю! И видимо, сделала правильно. Во всяком случае, на протяжении целых тринадцати лет, когда ее вес превышал обычный чуть ли не на тридцать килограммов, Шерри жила спокойно и ни разу не стала объектом чьих-либо гнусных домогательств. Она была намного выше ростом всех своих одноклассников и одноклассниц, а затем и однокурсников по медицинскому техникуму. Это тоже служило надежной защитой. Правда, молодые люди и сверстницы ходили за ней толпой, но только как за старшей и имеющей больший жизненный опыт подругой, которая может дать ценный совет. Никто ни разу к ней не прикоснулся. А этого она и добивалась!
— Но затем Шерри стала врачом. И что, она по-прежнему не выносит мужского прикосновения?
— Она смотрит на мужчин только как на пациентов.
— Ты сказала, что Шерри стала психиатром.
— Да, она и сейчас работает по этой специальности. Но перед этим какое-то время занималась акушерством. Почему так произошло, Шерри и сама не может сейчас объяснить.
— Может, это было неосознанное желание самой иметь детей?
— Что ж, такое объяснение звучит вполне логично, но ее случай был не ординарным.
— Ты уверена?
— Уверена. Дело в том, что у нее аналитический склад ума. Шерри хочет понять, кто она, зачем и почему? И когда начинает себя анализировать, то делает это без боязни найти в себе нечто ужасное. Но до сих пор она так и не может решить, почему и зачем работала акушеркой. Это кажется ей какой-то мистической загадкой. Причем в чем-то даже опасной.
— Опасной?
— Шерри с первых дней работы сознавала всю рискованность этого дела. Она хотела, очень хотела принимать здоровых и жизнеспособных детей. Это было какое-то просто отчаянное желание, которое принесло ей немалый вред. Шерри стала просто одержимой в своем старании максимально исключить возможность родовых травм для малыша.
— Разве это плохо?
— Хорошо. Особенно, когда дело касается чужого ребенка. Если Щерри видела, что мать ребенка не проявляет к младенцу необходимого внимания, то сама начинала о нем заботиться.
— Но ведь она могла бы стать прекрасной матерью!
— Нет. Шерри не хотела быть матерью, да и не могла бы ею стать. Ибо ее материнская забота о брошенном новорожденном продолжалась только до тех пор, пока ей не удавалось найти ему хороший дом и любящих родителей. Кстати, как-то раз она призналась себе, что если бы Бренди была ее пациенткой, она постаралась бы отобрать у нее дочь.
— Возможно, это было бы к лучшему.
— Трудно сказать. Шерри ни разу не пожелала себе другой матери. Но конечно, не могла не видеть все отрицательные черты Бренди, а потому не считала себя вправе осуждать других матерей.
— Из-за чего и оставила акушерскую практику?
— Да, скорее всего так оно и было.
— А сейчас, сделавшись психиатром, она счастлива?
Ты счастлива, Аманда?
— Шерри целиком отдает себя психиатрии. Наверное, потому, что помогает пациентам избавляться от страха. В общем, она счастлива!
— Любит ли она себя?
— Я бы сказала иначе: Шерри гордится тем, что делает.
— Ты сказала, Аманда, что она хочет предпринять еще какой-то важный шаг в своей жизни. Какой?
— Не знаю, удастся ли ей сейчас это сделать.
— Почему?
— Видишь ли, Шерри все еще не избавилась от страхов и видений. По ночам ей подчас не дают спать те самые чудовища, которые терроризировали ее еще в детстве. Она часто лежит в полной темноте и…
— И считает?
— Нет, она больше не считает. Шерри старается по возможности не поддаваться этим видениям и не давать им появляться.
— Может быть, ей следует прекратить заниматься самоанализом? Мне кажется, Шерри слишком многого от себя требует. Хочет достичь совершенства.
— До совершенства ей еще очень далеко, Патрик. Я сказала тебе, что ее мучают видения. Но кроме всякого рода чудовищ, в ее памяти еще не изгладились воспоминания о том страшном пожаре. А это уже не просто видения.
— Боже мой, Аманда!
Патрику показалось, что в глазах Аманды действительно затрепетали языки пламени.
— Кроме того, — продолжала она, — Шерри за последние годы сбросила тот вес, что набрала раньше. Конечно, какая-то часть защитной брони от всякого рода посягательств исчезла вместе с этими килограммами. С другой стороны, ведь хорошо известно, что худые живут значительно дольше полных. А Шерри сейчас стройна, как в свои лучшие времена. И очень похожа на свою мать.
«Какая сильная и упорная женщина! — думал Патрик. — Сколько в ней решимости! Нет, такая не даст над собой восторжествовать какому-нибудь Ройсу!»
— Боже мой, — вдруг воскликнула Аманда. — Мне уже давно пора идти! Дождь перестал, и Смоуки ждет, когда я возьму его с собой на прогулку!
— А что делает Смоуки, когда он предоставлен самому себе?
— Спит. Но все же мне надо спешить. Он может проснуться и, не увидев меня рядом, испугаться. Я не могу этого допустить!
И ты еще говоришь, что не сможешь стать хорошей матерью, милая Аманда? Моя бесценная Шерри…
— Я провожу тебя до машины, Аманда.
— О, Патрик, зачем?
— Мне так хочется!
Они вышли из больницы и направились к месту стоянки автомобилей врачей. Красивая женщина с уставшим лицом, а рядом с ней — бесплотное привидение. Умирающий ангел…
Дождь прекратился. Небо очистилось от туч и стало кристально прозрачным. Казалось, будто бы его только что старательно отмыли.
Патрику хотелось взять Аманду под руку. Но ведь она сказала, что не выносит мужского прикосновения.
Вместо этого он несколько мгновений придерживал открытой дверь автомобиля, пока Аманда усаживалась за руль. И перед тем как она включила зажигание, тихо сказал:
— Ты не согласилась бы отужинать со мной?
Она подняла голову и смущенно посмотрела на Патрика. Ее смущение можно было понять. Предложение поужинать вместе исходило от человека, который несколько часов назад перенес трансплантацию костного мозга. И тем не менее говорил о своем будущем с такой уверенностью, как будто не сомневался, что оно у него есть…
Но в душе Патрик во многом сомневался…
— У нас будет праздничный ужин, Аманда, — со слабой улыбкой добавил он. — Конечно, не завтра и не послезавтра. Когда-нибудь, когда пересаженный от донора мозг приживется. А если не приживется, то… Ну что ж делать, тогда обойдемся без ужина.
— Он приживется, Патрик! Обязательно приживется! Я это точно знаю.
— Я слышал каждое твое слово, Аманда. Каждое! А потому повторяю вопрос: ты согласна отужинать со мной?
Ты, возможно, и слышал каждое мое слово, Патрик. Но не понял, что не могу. Не могу, потому что для нас никогда не наступит время «ты и я». Потому что в этом мире больше не существует меня. Осталось лишь жалкое существо, старающееся убежать от поминутно охватывающих его страхов.
— Ну так как же, Аманда?
— Да, мы отпразднуем вместе твое выздоровление.
Аманде показалось, что эти слова произнесла не она, а ее внутренний голос. Уверенный. Почти радостный.
Глава 23
Уэствудская больница
Пятница, 3 мая 1999 года
— Ваш сценарий просто великолепен! — сказала Кэтлин Джессу по телефону. — И абсолютно безупречен как с общемедицинской, так и с сугубо хирургической точки зрения.
— Но?
Я же не героиня романа «Похититель сердец» — женщина-хирург, которую вы изобразили одновременно сильной и мягкой, робкой и смелой!
— Без всяких «но». Все прекрасно!
— Значит, нам нет никакого смысла встречаться? Вы это имеете в виду?
— И да и нет. Если вы еще не передумали, то мы могли бы вместе поужинать.
— Когда?
Внутренний голос подсказывал Кэтлин: «Никогда!»
Но что-то еще нашептывало ей совсем другое.
— На этой неделе я все время на вызовах. Что, если в понедельник?
— Прекрасно. Скажите, вы хорошо спали?
— Я? Отменно!
Конечно, Кэтлин сказала неправду. Всю прошлую неделю ее сердце учащенно билось, а мозг терзала одна и та же мысль: «В понедельник мы с Джессом будем заниматься любовью».
Любовью? Ведь Джесс сказал, что хотел бы только провести с ней ночь в постели. Это означало секс, и ничего более.
— Патрик, это Стивен. Вы уже проснулись?
— В восемь тридцать понедельника, Стивен? Я уже два часа как на ногах.
Он действительно встал еще до рассвета. И наблюдал, как солнце поднималось над Лос-Анджелесом. С наслаждением вслушивался в утренние звуки.
Патрик продолжал оставаться хирургом, но уже перестал быть только им. Теперь он жадно ловил каждый миг жизни. Миг, который может и не повториться.
— Замечательно! — доносился из трубки голос Стивена. — А как вы себя сегодня чувствуете?
Патрик колебался, не зная, что ответить. Как он себя чувствует? Просто потрясающе! Иначе и не могло быть, если неизбежность скорой смерти сменилось за какие-нибудь несколько часов надеждой на выздоровление! Он уже почти физически чувствовал, как здоровый мозг донора распространяется по его костям. Уверенность, что донорские клетки приживутся и станут процветать в своих новых гнездах, росла в Патрике с каждым часом.
— Я прекрасно себя чувствую, Стивен.
— Вы не хотите пройти сегодня биопсию?
— Так быстро?
— Я видел ваш последний мазок. Похоже, донорские клетки начинают приживаться. Честно говоря, не думал, что это произойдет так скоро.
Я тоже не ожидал. Но ведь это произошло! Ради будущей жизни! Ради любви!
Ради нее…
Он смотрел в другую сторону, на фонтан, разбрасывавший миллиарды мелких брызг, сверкавших бриллиантами в лучах восходящего солнца.
— Мистер Слейк?
— Доктор Прентис?
— Да. Меня зовут Аманда.
— А меня — Джесс.
— Привет!
— Привет! Я вас знаю. Во всяком случае, видел раньше.
— Неужели? Тогда я не ошиблась. Ведь вы — психиатр?
— Очень лестно это слышать, Аманда! Но я все же не психиатр. Хотя мы с вами встречались в Уэствудской больнице. Это было примерно шесть лет тому назад. Такое возможно?
— Да, но думаю, что в то время вы видели куда более солидную даму.
— Более солидную?
— Не удивляйтесь. Шесть лет назад я весила гораздо больше, чем теперь.
Джесс подумал, что тогда Аманда действительно могла выглядеть более упитанной, но он ее запомнил не поэтому.
…По приемной акушерского отделения клиники из угла в угол нервно и слишком энергично для своего пикантного положения вышагивала будущая молодая мама, находившаяся явно на последнем этапе беременности. Вот тогда-то Джесс впервые и увидел Аманду Прентис, приняв ее за акушерку. Аманда настигла беременную даму в одном из углов и завела с ней какой-то разговор. К удивлению Джесса, стремление женщины продолжить измерять шагами акушерскую приемную сразу пропало. Она расслабилась, заулыбалась, а на лице появился здоровый румянец. Джесс внимательно посмотрел на доктора Прентис, подумав, что та скорее всего обладает каким-то магическим даром успокаивать пациентов одним своим присутствием. И уже тогда предположил, что она имеет отношение к психиатрии.
— Это были вы, — убежденно сказал Джесс. — Я отлично помню! На вас была белая куртка, надетая поверх длинного, почти до пола, пурпурного платья с вышитыми цветами, похожими на незабудки. Распущенные волосы спадали почти до талии. Или я все же ошибаюсь?
— Не ошибаетесь, — улыбнулась Аманда, почему-то сразу же почувствовавшая доверие к Джессу, которого практически не знала. Такое с ней случилось впервые после того, как Аманда сбросила лишний вес, а с ним — и своеобразное оружие защиты от повышенного внимания со стороны противоположного пола.
Особенно удивило Аманду, что объектом этого доверия стал темноволосый незнакомец, от которого так и веяло опасной мужской силой и… сексуальностью. И все же неожиданно для себя она тут же решила, что Джесс Фалконер для нее лично никакой опасности не представляет. Наверное, он уже связан узами любви с какой-нибудь женщиной. Или же уверен, что подобного рода узы связывают с кем-нибудь ее.
…С того вечера, когда Аманда виделась с Патриком в гостиной Уэствудской больницы, прошло уже десять дней. Все это время они бодрствовали порознь, опасаясь, как бы волнения не отразились на организме Патрика.
Аманда читала и перечитывала романы Грейдона Слейка, героини которых не только без страха и раздражения реагировали на прикосновения мужчин, но и сами частенько проявляли инициативу. Она надеялась, что это излечит и ее душу от страха.
И вот известный романист стоял перед фонтаном, от которого во все стороны разлетались сверкающие на солнце брызги. А она чувствовала себя в его присутствии так комфортно, что…
— Я должна вам признаться…
— Серьезно? В чем?
— В том, что ваш сценарий совершенен. Я бы не изменила в нем ни одного слова. И даже хотела сказать вам об этом еще по телефону.
— Отчего же не сказали?
— Мне хотелось с вами встретиться. Вы, наверное, уже поняли, что имеете дело с фанатичкой. Не так ли?
— Понял, потому что и сам фанатик. Вернее, стал таким после встречи с вами шесть лет назад. Итак, доктор Прентис, поскольку в вашей приемной, наверное, сейчас полно пациентов, почему бы нам просто не заглянуть ненадолго в ближайшее кафе и не выпить по чашечке кофе?
— Взгляните-ка!
Стивен пододвинул стул к столу, на котором стоял микроскоп, и жестом пригласил Патрика присесть.
— Право, это стоит того, чтобы посмотреть!
Впервые они вместе просматривали результаты последних анализов биопсии. И несмотря на то что они оказались прекрасными, Патрик чувствовал неуверенность. Было что-то противоестественное и даже пугающее в том, чтобы видеть самого себя через микроскоп как скопление ярко окрашенных клеток. Но эта процедура все более убеждала Патрика, что донорские клетки чувствуют себя в его костях совсем как дома — здоровыми и разрастающимися.
Наступившее молчание первым нарушил Стивен:
— Просто страшно становится, в хорошем смысле, конечно.
— Да, вы правы, — откликнулся Патрик. — Действительно выглядит потрясающе!
Патрик повторял эту фразу, пока не дошел до своего офиса.
— Доктор Фалконер! — с удивлением воскликнула при его появлении Марианна, секретарша Аманды. Она еще ни разу не видела главного травматолога клиники. Но, как и все остальные, отлично представляла себе его внешность по фотографиям в журнале, а потому сразу же узнала. И как все в больнице, Марианна знала, что доктор Фалконер болен ап-ластической анемией и перенес трансплантацию костного мозга. Причем операция была сделана тогда, когда он, как говорится, уже стоял одной ногой в могиле.
И вот доктор Фалконер собственной персоной появился в дверях приемной. И хотя был очень бледен, но Марианна сразу поняла: он уже не умирает! А сюда пришел, чтобы получить несколько полезных советов.
— Вы хотели бы видеть доктора Прентис? — с приветливой улыбкой спросила она.
— Да, если возможно. Она у себя?
— К сожалению, нет. Сейчас она вообще уехала из больницы.
— Неужели?
— Доктор Прентис делает что-то для Голливуда. Она хотела обсудить сценарий будущего фильма с романистом Грейдоном Слейком. Наверное, к нему и поехала.
Супермаркет «Ариэль» располагался неподалеку — в двух кварталах. Можно было очень быстро дойти туда пешком. Но Джесс опасливо посмотрел на высокие каблуки спутницы:
— Здесь не очень удобная дорога, Аманда. Как бы вы не…
— Ничего страшного. Я привыкла к высоким каблукам и хожу на них постоянно.
Аманда не призналась, что в этот чудесный весенний день ей очень хотелось немного пройтись рядом с Грейдоном Слейком, написавшим столько прекрасных страниц о бесстрашных женщинах, а сейчас смотревшим на нее с несомненным уважением. Видимо, он считал Аманду Прентис вполне здоровым человеком.
Сейчас она хотела бы откровенно рассказать Джессу, что значат для нее его романы, но боялась начать разговор. Только когда они сели за столик в небольшом скверике во дворе супермаркета, она решилась поговорить о том, что ей особенно нравилось в его книгах.
— Вы не законченный злодей, мистер Слейк. Никогда не объясняете поведение негодяев и тем более не пытаетесь оправдать их какими-то ужасами, которые сами преступники испытали в раннем детстве.
— Это отнюдь не делает негодяев симпатичнее, Аманда. Читатель не принимает двусмысленностей, когда речь заходит о причинах, породивших злодейство.
— Но вы пишете только о том, во что сами верите?
— Да, Аманда. Только так. Мне кажется, что я, как и любой взрослый человек, чувствую ответственность за сделанный жизненный выбор. Не важно, когда он был сделан. Может быть, даже в ранней юности, когда трудно принимать ответственные решения. Я не оправдываю выдуманных мной злодеев и не симпатизирую им. Наверное, из меня получился бы плохой психиатр. Вы согласны?
— Думаю, вы могли бы стать, наоборот, очень хорошим психиатром. Вы понимаете, какой вред наносят злодеи своим жертвам. Или желают его нанести.
— Вам приходилось видеть кого-нибудь из тех, кто пострадал от реальных негодяев, подобных выдуманным мною?
— Да.
— Наверное, это были женщины? Возможно, несовершеннолетние девочки, ставшие жертвами изнасилования?
— Да.
— Из вашего ответа можно сделать вывод, что вы знакомы с Габриелей Ферфакс. Это так?
— Конечно. Как я понимаю, вы тоже с ней знакомы.
— Нет! Я просто внимательно слежу за тем, что происходит в стране. Я читаю газеты, иногда смотрю теледебаты известных политических деятелей разного толка. Довольно внимательно слежу за слушаниями в конгрессе. Время от времени интересуюсь рубриками миссис Ферфакс на том или ином телеканале. Ее бесстрастными оценками и переоценками сексуальных жестокостей, которые она сама испытала. Негодяя, который измывался над ней, поймали. Сама Габриела уверяла конгрессменов и телезрителей, что он был осужден и понес наказание. Но из сострадания к его семье фамилию преступника назвать отказалась. Скажите, Аманда, ее рассказ звучит искренне?
Пятница, 3 мая 1999 года
— Ваш сценарий просто великолепен! — сказала Кэтлин Джессу по телефону. — И абсолютно безупречен как с общемедицинской, так и с сугубо хирургической точки зрения.
— Но?
Я же не героиня романа «Похититель сердец» — женщина-хирург, которую вы изобразили одновременно сильной и мягкой, робкой и смелой!
— Без всяких «но». Все прекрасно!
— Значит, нам нет никакого смысла встречаться? Вы это имеете в виду?
— И да и нет. Если вы еще не передумали, то мы могли бы вместе поужинать.
— Когда?
Внутренний голос подсказывал Кэтлин: «Никогда!»
Но что-то еще нашептывало ей совсем другое.
— На этой неделе я все время на вызовах. Что, если в понедельник?
— Прекрасно. Скажите, вы хорошо спали?
— Я? Отменно!
Конечно, Кэтлин сказала неправду. Всю прошлую неделю ее сердце учащенно билось, а мозг терзала одна и та же мысль: «В понедельник мы с Джессом будем заниматься любовью».
Любовью? Ведь Джесс сказал, что хотел бы только провести с ней ночь в постели. Это означало секс, и ничего более.
— Патрик, это Стивен. Вы уже проснулись?
— В восемь тридцать понедельника, Стивен? Я уже два часа как на ногах.
Он действительно встал еще до рассвета. И наблюдал, как солнце поднималось над Лос-Анджелесом. С наслаждением вслушивался в утренние звуки.
Патрик продолжал оставаться хирургом, но уже перестал быть только им. Теперь он жадно ловил каждый миг жизни. Миг, который может и не повториться.
— Замечательно! — доносился из трубки голос Стивена. — А как вы себя сегодня чувствуете?
Патрик колебался, не зная, что ответить. Как он себя чувствует? Просто потрясающе! Иначе и не могло быть, если неизбежность скорой смерти сменилось за какие-нибудь несколько часов надеждой на выздоровление! Он уже почти физически чувствовал, как здоровый мозг донора распространяется по его костям. Уверенность, что донорские клетки приживутся и станут процветать в своих новых гнездах, росла в Патрике с каждым часом.
— Я прекрасно себя чувствую, Стивен.
— Вы не хотите пройти сегодня биопсию?
— Так быстро?
— Я видел ваш последний мазок. Похоже, донорские клетки начинают приживаться. Честно говоря, не думал, что это произойдет так скоро.
Я тоже не ожидал. Но ведь это произошло! Ради будущей жизни! Ради любви!
Ради нее…
Он смотрел в другую сторону, на фонтан, разбрасывавший миллиарды мелких брызг, сверкавших бриллиантами в лучах восходящего солнца.
— Мистер Слейк?
— Доктор Прентис?
— Да. Меня зовут Аманда.
— А меня — Джесс.
— Привет!
— Привет! Я вас знаю. Во всяком случае, видел раньше.
— Неужели? Тогда я не ошиблась. Ведь вы — психиатр?
— Очень лестно это слышать, Аманда! Но я все же не психиатр. Хотя мы с вами встречались в Уэствудской больнице. Это было примерно шесть лет тому назад. Такое возможно?
— Да, но думаю, что в то время вы видели куда более солидную даму.
— Более солидную?
— Не удивляйтесь. Шесть лет назад я весила гораздо больше, чем теперь.
Джесс подумал, что тогда Аманда действительно могла выглядеть более упитанной, но он ее запомнил не поэтому.
…По приемной акушерского отделения клиники из угла в угол нервно и слишком энергично для своего пикантного положения вышагивала будущая молодая мама, находившаяся явно на последнем этапе беременности. Вот тогда-то Джесс впервые и увидел Аманду Прентис, приняв ее за акушерку. Аманда настигла беременную даму в одном из углов и завела с ней какой-то разговор. К удивлению Джесса, стремление женщины продолжить измерять шагами акушерскую приемную сразу пропало. Она расслабилась, заулыбалась, а на лице появился здоровый румянец. Джесс внимательно посмотрел на доктора Прентис, подумав, что та скорее всего обладает каким-то магическим даром успокаивать пациентов одним своим присутствием. И уже тогда предположил, что она имеет отношение к психиатрии.
— Это были вы, — убежденно сказал Джесс. — Я отлично помню! На вас была белая куртка, надетая поверх длинного, почти до пола, пурпурного платья с вышитыми цветами, похожими на незабудки. Распущенные волосы спадали почти до талии. Или я все же ошибаюсь?
— Не ошибаетесь, — улыбнулась Аманда, почему-то сразу же почувствовавшая доверие к Джессу, которого практически не знала. Такое с ней случилось впервые после того, как Аманда сбросила лишний вес, а с ним — и своеобразное оружие защиты от повышенного внимания со стороны противоположного пола.
Особенно удивило Аманду, что объектом этого доверия стал темноволосый незнакомец, от которого так и веяло опасной мужской силой и… сексуальностью. И все же неожиданно для себя она тут же решила, что Джесс Фалконер для нее лично никакой опасности не представляет. Наверное, он уже связан узами любви с какой-нибудь женщиной. Или же уверен, что подобного рода узы связывают с кем-нибудь ее.
…С того вечера, когда Аманда виделась с Патриком в гостиной Уэствудской больницы, прошло уже десять дней. Все это время они бодрствовали порознь, опасаясь, как бы волнения не отразились на организме Патрика.
Аманда читала и перечитывала романы Грейдона Слейка, героини которых не только без страха и раздражения реагировали на прикосновения мужчин, но и сами частенько проявляли инициативу. Она надеялась, что это излечит и ее душу от страха.
И вот известный романист стоял перед фонтаном, от которого во все стороны разлетались сверкающие на солнце брызги. А она чувствовала себя в его присутствии так комфортно, что…
— Я должна вам признаться…
— Серьезно? В чем?
— В том, что ваш сценарий совершенен. Я бы не изменила в нем ни одного слова. И даже хотела сказать вам об этом еще по телефону.
— Отчего же не сказали?
— Мне хотелось с вами встретиться. Вы, наверное, уже поняли, что имеете дело с фанатичкой. Не так ли?
— Понял, потому что и сам фанатик. Вернее, стал таким после встречи с вами шесть лет назад. Итак, доктор Прентис, поскольку в вашей приемной, наверное, сейчас полно пациентов, почему бы нам просто не заглянуть ненадолго в ближайшее кафе и не выпить по чашечке кофе?
— Взгляните-ка!
Стивен пододвинул стул к столу, на котором стоял микроскоп, и жестом пригласил Патрика присесть.
— Право, это стоит того, чтобы посмотреть!
Впервые они вместе просматривали результаты последних анализов биопсии. И несмотря на то что они оказались прекрасными, Патрик чувствовал неуверенность. Было что-то противоестественное и даже пугающее в том, чтобы видеть самого себя через микроскоп как скопление ярко окрашенных клеток. Но эта процедура все более убеждала Патрика, что донорские клетки чувствуют себя в его костях совсем как дома — здоровыми и разрастающимися.
Наступившее молчание первым нарушил Стивен:
— Просто страшно становится, в хорошем смысле, конечно.
— Да, вы правы, — откликнулся Патрик. — Действительно выглядит потрясающе!
Патрик повторял эту фразу, пока не дошел до своего офиса.
— Доктор Фалконер! — с удивлением воскликнула при его появлении Марианна, секретарша Аманды. Она еще ни разу не видела главного травматолога клиники. Но, как и все остальные, отлично представляла себе его внешность по фотографиям в журнале, а потому сразу же узнала. И как все в больнице, Марианна знала, что доктор Фалконер болен ап-ластической анемией и перенес трансплантацию костного мозга. Причем операция была сделана тогда, когда он, как говорится, уже стоял одной ногой в могиле.
И вот доктор Фалконер собственной персоной появился в дверях приемной. И хотя был очень бледен, но Марианна сразу поняла: он уже не умирает! А сюда пришел, чтобы получить несколько полезных советов.
— Вы хотели бы видеть доктора Прентис? — с приветливой улыбкой спросила она.
— Да, если возможно. Она у себя?
— К сожалению, нет. Сейчас она вообще уехала из больницы.
— Неужели?
— Доктор Прентис делает что-то для Голливуда. Она хотела обсудить сценарий будущего фильма с романистом Грейдоном Слейком. Наверное, к нему и поехала.
Супермаркет «Ариэль» располагался неподалеку — в двух кварталах. Можно было очень быстро дойти туда пешком. Но Джесс опасливо посмотрел на высокие каблуки спутницы:
— Здесь не очень удобная дорога, Аманда. Как бы вы не…
— Ничего страшного. Я привыкла к высоким каблукам и хожу на них постоянно.
Аманда не призналась, что в этот чудесный весенний день ей очень хотелось немного пройтись рядом с Грейдоном Слейком, написавшим столько прекрасных страниц о бесстрашных женщинах, а сейчас смотревшим на нее с несомненным уважением. Видимо, он считал Аманду Прентис вполне здоровым человеком.
Сейчас она хотела бы откровенно рассказать Джессу, что значат для нее его романы, но боялась начать разговор. Только когда они сели за столик в небольшом скверике во дворе супермаркета, она решилась поговорить о том, что ей особенно нравилось в его книгах.
— Вы не законченный злодей, мистер Слейк. Никогда не объясняете поведение негодяев и тем более не пытаетесь оправдать их какими-то ужасами, которые сами преступники испытали в раннем детстве.
— Это отнюдь не делает негодяев симпатичнее, Аманда. Читатель не принимает двусмысленностей, когда речь заходит о причинах, породивших злодейство.
— Но вы пишете только о том, во что сами верите?
— Да, Аманда. Только так. Мне кажется, что я, как и любой взрослый человек, чувствую ответственность за сделанный жизненный выбор. Не важно, когда он был сделан. Может быть, даже в ранней юности, когда трудно принимать ответственные решения. Я не оправдываю выдуманных мной злодеев и не симпатизирую им. Наверное, из меня получился бы плохой психиатр. Вы согласны?
— Думаю, вы могли бы стать, наоборот, очень хорошим психиатром. Вы понимаете, какой вред наносят злодеи своим жертвам. Или желают его нанести.
— Вам приходилось видеть кого-нибудь из тех, кто пострадал от реальных негодяев, подобных выдуманным мною?
— Да.
— Наверное, это были женщины? Возможно, несовершеннолетние девочки, ставшие жертвами изнасилования?
— Да.
— Из вашего ответа можно сделать вывод, что вы знакомы с Габриелей Ферфакс. Это так?
— Конечно. Как я понимаю, вы тоже с ней знакомы.
— Нет! Я просто внимательно слежу за тем, что происходит в стране. Я читаю газеты, иногда смотрю теледебаты известных политических деятелей разного толка. Довольно внимательно слежу за слушаниями в конгрессе. Время от времени интересуюсь рубриками миссис Ферфакс на том или ином телеканале. Ее бесстрастными оценками и переоценками сексуальных жестокостей, которые она сама испытала. Негодяя, который измывался над ней, поймали. Сама Габриела уверяла конгрессменов и телезрителей, что он был осужден и понес наказание. Но из сострадания к его семье фамилию преступника назвать отказалась. Скажите, Аманда, ее рассказ звучит искренне?