Страница:
— Тонто ждет, — сказал связной.
— Жаль, что не было информации о девушке. Я бы оценил.
— Бледнолиций разговаривает невежливо.
N вздохнул.
— Я ждал напротив его дома. Мне показалось, что он очень много бегал вверх и вниз, но когда он вышел с очаровательной молодой леди в мотоциклетной куртке... Должен сказать, я ненавижу сюрпризы.
— Расскажи мне, что произошло.
— Он долго петлял по городу, пока не убедился, что за ним никто не следит. Только после этого покинул Молеон. Я доехал за ним до таверны в горах. Я все время пытался представить, что бы я делал, если бы встреча все-таки состоялась — ведь такая вероятность существовала, а единственный способ связаться с вами и рассказать — это повернуть назад и ехать черт знает сколько до телефона-автомата.
— Да, это было бы ужасно, — согласилась трубка.
— Я подождал, пока они припаркуются и выйдут из машины, подъехал к стене, забрался по ней, чтобы видеть их столик через окно, и все думал, сколько же мне заполнять отчетов, если включить девушку? Помнишь Сингапур? Импровизации мне больше не интересны.
— Что потом?
— Они ужинали. Вдвоем. Баскский суп, жареный цыпленок, салат, никакого десерта. Бутылка вина. Хьюберт пытался развеселить ее, но безуспешно. Людей было немного: примерно половина зала, в основном местные. Ребята в беретах играли в карты, две четверки, один стол с японцами в куртках для гольфа. Бог знает, как они оказались в этом месте. Когда ехал обратно, вспомнил кое-что.
— Прекрасно. Люди твоего возраста, наоборот, стараются забыть.
— Дай-ка я угадаю: ты знал об этой девушке.
— Мартин — твой запасной вариант.
— С каких это пор мне нужен дублер? — Секунды громко тикали в тишине, пока N боролся со своей яростью. — Ладно. Знаешь, все это здорово. Но Мартин делает всю бумажную работу.
— Пусть решают другие. Между тем постарайся помнить, Мартин участвовала в полевых операциях около года, и мы решили дать ей шанс поучиться у опытного мастера.
— Хорошо, — сказал N, — а что думает о ней Хьюберт?
— Эксперт по психологии арабов. Мы обставили все так, что, когда Хьюберту понадобился кто-то, понимающий этих людей, особенно когда они говорят о делах, под рукой оказалась она. Докторская степень по арабским языкам в Сорбонне, два года работы переводчиком в нефтяной компании на Ближнем Востоке. Хьюберт был просто счастлив, потому что она еще и прекрасно выглядит. Он позволил ей расположиться в его комнате для гостей.
— И Мартин сказала, что его партнеры будут за ним следить.
— Он тебя еще ни разу не видел. Она под таким впечатлением, просто мрак. Ты ее герой.
— Когда мы закончим, Мартин должна провести со мной пару дней, — сказал N, злой настолько, что говорил почти серьезно. — Позволь мне заняться ее образованием.
— Тебе? — Связной рассмеялся. — Забудь.
— Надеюсь, ты понимаешь, как я тебе завидую? — сказал связной. — Когда ты напал на след, дело касалось только тебя. Такие парни, как ты, выдумывают правила игры на ходу. Бледнолицый, для меня честь быть твоим контролером.
— Кем-кем?
— Твоим связным.
— Один из нас занимается не своим делом, — сказал N.
— Было приятно прокатиться с тобой по старому Дикому Западу.
— Да ну тебя к черту! — ответил N, но в трубке уже были гудки.
Это был Салливан.
N был в деле уже около года, и его первые задания прошли хорошо. В импровизированном офисе в долине Сан-Фернандо безымянный человек с жутким шрамом на лице сообщил, что у N появилась блестящая возможность. Он должен лететь в Париж, сделать пересадку до Бордо, встретить там легенду по имени Салливан и отправиться с ним на юг Франции. По его словам, одна неделя, проведенная с Салливаном, стоила многих лет учебы. Задание, последнее для Салливана, его лебединая песня, не было настолько сложным, чтобы престарелый человек не справился самостоятельно. Зачем подключили N? Все просто — из-за самого Салливана. Им показалось, что он утратил хватку, стал не так внимателен, как раньше. Впитывая уроки мастера, N должен был еще и прикрывать его, смотреть, чтобы все шло гладко, и писать еженощные отчеты. Если бы Салливан провалил работу, его бы вытурили — не важно, последнее у него задание или нет. Единственная проблема заключалась в том, сказал человек со шрамом, что Салливан непременно возненавидит N. Он считал, что у всех, кроме него, кишка тонка для такой работы.
Так и вышло. Салливан едва разговаривал по дороге из Бордо. Единственное замечание, которое он сделал, было о том, что сумасшедшие баски верят, будто они потомки спасшихся жителей Атлантиды. Салливан бросил N в отеле в Тардетс, где уже была зарезервирована комната и ждала машина, и посоветовал вечером сходить на ужин. N заикнулся об инструкциях, которые они получили, и сказал, что ждет указаний.
— Прекрасно, я — пенсионер, а ты — бойскаут! — рыкнул Салливан и умчался в свои апартаменты, которые, как вспомнил N еще раз, когда ехал в «пежо» от телефонной будки, находились в «Auberge de l'Etable».
Хотя гостиница тогда была чуть ли не в два раза меньше, чем сейчас, столовая находилась в том же огромном холле. Салливан определил себе столик рядом с фойе, подальше от пар, сидевших у открытого огня, на котором жарился бараний бок. Попеременно, то взглядывая на N, то отворачиваясь от него, Салливан выпил шесть стаканов бренди перед обедом и на превосходном французском, который тогда сильно отличался от несовершенного французского N, пожаловался, что нет водки. В Германии можно достать водку, в Англии можно достать водку, в Швеции, и Дании, и Норвегии, и даже в несчастной Исландии можно достать водку, но во Франции никто за пределами Парижа и не слыхал, что такой напиток существует.
Когда баранина была готова, Салливан заказал две бутылки бордо и начал флиртовать с официанткой. Официантка тоже флиртовала с ним. Они договорились о встрече. Салливан был бабником мирового класса. Либо официантка сегодня заснет позже, либо он раскиснет от алкоголя. Он задал несколько вопросов N, вытерпел его ответы, рассказал несколько историй, от которых у молодого агента просто отвисла челюсть. Развеселившись, Салливан в подробностях поведал о своих любовных подвигах на вражеской территории, рассказывал об операциях Бюро стратегических служб, от которых волосы становились дыбом, копировал разных политических деятелей, разыгрывал смертоубийства в президентских дворцах. Он в совершенстве владел шестью языками, еще три знал почти в совершенстве и довольно сносно играл на виолончели.
— Правда в том, что я — пират, — сказал он, — и не важно, насколько полезны бывают пираты, они выходят из моды. Я не заполняю отчеты и не составляю списки своих расходов, и мне насрать на их выговоры и замечания. Они позволяют мне делать все так, как я считаю нужным, потому что в любом случае мои методы эффективнее. Однако я то и дело заставляю наших маленьких друзей пропотеть. И поэтому здесь ты, так? Мое последнее задание, и я работаю с дублером? Ты наблюдаешь за мной. Они велели тебе писать отчеты каждый вечер.
— Еще они сказали, что с вами я могу пройти лучшую подготовку в мире, — признался N.
— Боже, мальчик, ты должен быть очень хорош, если они хотят, чтобы я отполировал твое мастерство. — Он глотнул вина и улыбнулся так, что даже молодой N почувствовал перемену атмосферы. — Что еще они просили тебя делать?
— Оттачивать мастерство, разве этого недостаточно? — неуверенно ответил N.
Салливан пристально смотрел на него какое-то время, и взгляд его уже был не пьяный, а холодный, пытливый, оценивающий. Этот испытующий взгляд заставил N насторожиться и почувствовать свою незащищенность. Затем Салливан смягчился и объяснил, что он собирается делать и как.
Все шло хорошо — даже лучше, чем хорошо, просто превосходно. Салливан предпринял по меньшей мере полдюжины шагов, которые бы заставили понервничать человека со шрамом, но N взял на себя труд представлять в отчетах все в должном виде, экономил время, увеличивая эффективность работы, делая вполне удовлетворительные выводы. В последний день N позвонил Салливану, чтобы договориться о месте встречи.
— Планы изменились, — сказал Салливан. — Можешь отправляться в аэропорт. Я проведу еще одну ночь с потомками атлантов. — Ему хотелось напоследок побарахтаться в постели с официанткой. — А потом назад к цивилизованной жизни. У меня есть тридцать акров недалеко от Хьюстона, думаю построить особняк в форме Аламо, только во много раз больше, обустрою музыкальную гостиную по последнему слову техники, найму лучшего виолончелиста, которого смогу, чтобы давал мне еженедельные уроки, и шеф-повара. Буду постоянно менять женщин. А еще я хочу выучить китайский. Единственный великий язык, которого я еще не знаю.
Несколько месяцев спустя во время одного из своих редких визитов в штаб-квартиру N встретил человека со шрамом, который переносил гору файлов из кабинета без окон в коридор без окон. На мужчине был маленький тугой галстук-бабочка, волосы на голове напоминали щетину. Ему потребовалось какое-то время, чтобы вспомнить N.
— Лос-Анджелес. — Он жестко произнес «дж».
— Да, конечно. Хорошая была работа. Типичная для Салливана. Грубовато, но результаты прекрасные. Знаешь, этот парень так и не вернулся из Франции.
— Только не говорите, что он женился на официантке, — удивился N.
— Он там умер. В общем, покончил с собой. Не смог смириться с отставкой, вот что я думаю. Очень многие из этих ребят, типа Билли Малыша, опускают руки, когда доходят до конца карьеры.
N часто вспоминал вопрос, заданный ему Салливаном тогда в ресторане.
Они еще что-нибудь просили тебя сделать?
В учреждениях шаблоны поведения живут дольше, чем исполнители.
Парковка была заполнена на три четверти. В надежде, что еще можно раздобыть какую-то еду, N посмотрел на двери конюшни. Они были закрыты, и в окнах столовой не горел свет. Он прошел к входу и нажал нужные кнопки на цифровом кодовом замке. Стеклянная дверь со щелчком открылась. Столовая в пустынном холле оказалась закрыта. Голодному желудку придется подождать до утра. В приглушенном свете лампы за конторкой на стенде среди рядов пустых крючков одиноко болтался ключ от его комнаты. N поднял панель, прошел мимо стола, чтобы взять ключ, и вдруг в шоке осознал, что среди тысяч резервного персонала, администраторов потоков информации, программистов, контролеров, полевых агентов и всех остальных только он один будет помнить Салливана.
Свет на лестнице включался на точно просчитанный отрезок времени, который позволял дойти до второго этажа и щелкнуть следующим выключателем. Кисловатый, острый запах, который N заметил, как только ступил на лестницу, усилился на втором этаже и стал еще хуже, когда он добрался до своей комнаты. Запах разложения, горящих химикатов, мертвого животного, гниющего на куче сорняков. Отвратительная и вполне материальная вонь жгла глаза и забиралась в нос.
Почти задыхаясь, N всунул ключ в замок и заскочил внутрь, ища спасения в своей комнате. Удивительно, но запах преследовал его и там. Он закрыл дверь, направился к своей сумке. И тут он узнал запах. Это был колоссальный экземпляр запаха человеческого тела, полная версия того, что он унюхал шестью часами раньше.
— Невероятно, — сказал он вслух.
Через секунду N поднял жалюзи и распахнул окно. Кто-то, не мывшийся несколько месяцев, кто-то, воняющий как больная выхухоль, приходил в его комнату, пока он ползал по горам. N начал проверять комнату. Он выдвинул ящики стола, осмотрел телевизор и уже направился к шкафу, когда заметил сверток в оберточной бумаге на столике у кровати. Он наклонился над ним, осторожно подвигал из стороны в сторону и наконец взял в руки. Запах жареного барашка с чесноком, который невозможно спутать ни с чем, пробивался через обертку и тающее зловоние.
N разорвал бумагу. Исписанный от руки и аккуратно сложенный листок в линейку лежал сверху на прозрачном пакете с толстым бутербродом из хлеба грубого помола, кусочков баранины и жареного перца. Девичьим почерком в старомодной манере на просторечном французском было написано:
Надеюсь, вы не станете сердиться, что я это приготовила? Вас не было целый вечер, и, наверное, вы не знаете, как рано все закрывается в наших местах. Если вы вдруг будете голодны, когда придете, примите этот сандвич и мои комплименты.
Альбертина
N упал на кровать и засмеялся.
Три японца, одетых для игры в гольф, занимали последний из столов, накрытых сегодня белыми скатертями, с фарфоровыми сервизами и прочей утварью. N стало интересно, могло ли случиться так, что подвыпившие друзья владельца гостиницы были правы, и в Брассери Липп действительно подают суши вместо эльзасской пищи, а потом он узнал в них японцев, которых видел в таверне в горах. Они решили потратить свою часть мирового богатства на тур для мальчиков по Франции. Что ж, он, можно сказать, тоже путешествует.
N сел за ближайший к двери столик, и молодая девушка неторопливо подошла к нему. Он сделат заказ. Cafe аи lait. Croissants et confiture. Jus de l'orange. Перед тем, как девушка ушла, он добавил:
— Пожалуйста, поблагодарите Альбертину за сандвич, что она принесла ко мне в комнату. И скажите ей, пожалуйста, что мне бы хотелось лично отблагодарить ее за внимание.
На лице официантки засияла понимающая улыбка. Она удалилась. Японцы молча курили над остатками своего завтрака. Салливану, думал N в седьмой или восьмой раз, тоже назначали дублера, когда он шел на последнее задание. Верил ли он на самом деле, что старый пират мог наложить на себя руки? Что ж, верил какое-то время. В возрасте примерно двадцати пяти лет Салливан казался ему романтическим героем, не способным вынести скуку обычной жизни. Мог ли человек, проживший такую жизнь, быть довольным еженедельными уроками игры на виолончели, чередой прекрасных обедов да женским прелестями? Теперь, когда N преодолел возраст Салливана и составил список удовольствий для себя — катание на лыжах в Швейцарских Альпах, абонемент на американский футбол, коллекционирование первых изданий Киплинга и Лоуренса да женские прелести, — он не сомневался в ответе.
Они просили тебя сделать что-нибудь еще?
Нет, не просили, Салливан сразу бы все понял. Кто-то еще, какой-то нераскрытый дублер самого N, сделал эту работу. N отпил кофе, намазал мармелад на круассан. Впереди целый день, и времени на проработку деталей плана, уже вырисовывающегося у него в голове, более чем достаточно.
N улыбнулся японским джентльменам, когда они друг за дружкой выходили из столовой. У него достаточно времени даже для того, чтобы устроить себе бонус, которому зааплодировал бы сам Салливан.
Вернувшись в комнату, N поставил стул сбоку от окна так, чтобы можно было видеть стоянку и дорогу, оставаясь при этом незамеченным, и уселся с книжкой на коленях. По городу молотил дождь. Через дорогу хозяин гостиницы стоял под навесом террасы, скрестив руки на толстой груди, и разговаривал с женщиной у витрины, забитой горшочками с медом и бутылками вина жюрансон. Он выглядел ужасно недовольным.
Три японца, которые, по всей видимости, отправились на прогулку под дождем, вернулись откуда-то из центра деревни и повернули к автостоянке. При их появлении настроение хозяина гостиницы стало еще хуже. Не говоря ни слова, японцы забрались в красный «рено» и уехали.
Вышел престарелый француз, аккуратнейшим образом сложил свой желтый плащ на пассажирском сиденье «дошево» и только потом укатил. Две машины проехали, не останавливаясь. Холодный дождь пошел тише и перестал совсем, оставив сверкающие лужи на асфальте. N наугад открыл «Кима» и стал читать знакомые строки.
На той стороне дороги остановился длинный серый туристический автобус. Хозяин гостиницы уронил руки, что-то пробормотал женщине за кассой и натянул профессиональную улыбку. Светловолосые мужчины с покатыми животами и женщины в разной степени страшные на вид вывалились из автобуса и принялись неуверенно оглядываться по сторонам.
Гигантские колокола отгрохотали следующий час.
Владелец гостиницы спрыгнул с террасы, пожал несколько рук и повел первых туристов через дорогу. Была суббота, и они приехали на ленч с бараниной. Когда туристы отяжелеют и отупеют от еды и вина, их пригласят купить местных деликатесов.
В течение следующего часа на стоянку въехал единственный автомобиль — «сааб» с немецкими номерами, из которого выгрузились двое тучных родителей и трое подростков-блондинов, необъяснимо худых и бесполых. Прежде чем ввалиться в таверну, тинэйджеры устроили потасовку над кучей рюкзаков и спортивных сумок.
Из-за поворота появился грязный «рено» и припарковался напротив бара. Из него выбрались одетые в белые рубашки, красные галстуки и береты друзья хозяина гостиницы. Собаколицый нес тамбурин, второй достал с заднего сиденья широкую гитару. Они занесли инструменты в бар.
N положил книжку в сумку, пробежал расческой по волосам, поправил галстук и вышел из комнаты. Огонь в столовой горел теперь не так жарко, овечка крутилась на вертеле, обрезанная до костей и хрящей. Туристы из автобуса дружно оккупировали первые три ряда столов. Немецкая семейка сидела в одиночестве в последнем ряду. Один ребенок зевнул и продемонстрировал светящийся металлический шарик пирсинга на языке. Родители, словно буйволы, тяжело, не мигая, осматривали зал. Двое мужчин в национальной одежде басков вышли со стороны бара и стали посередине прохода между первыми двумя рядами столов. Без вступления один из них ударил по струнам расстроенной гитары. Другой начал петь сладким, неуверенным тенором. Подростки уронили свои прилизанные головы на стол. Все остальные любезно слушали музыкантов, которые перешли теперь к ностальгическому циклу и в конце сыграли «Я слышу рапсодию», представив все это с французским лиризмом.
N выбрался на улицу. На кухне у стола никого не оказалось. Воздух был свежий и прохладный, батальоны не меняющих форму облаков маршировали по низкому небу. Он подошел ближе.
— Pardon?Allo?
Изнутри слышался шелест женских голосов, N сделал еще шаг вперед. Шаги предательски громко прозвучали на деревянном полу. Неожиданно в дверях появилась женщина постарше. Она посмотрела на N темными глазами. Взгляд прочесть было невозможно. Приглушенный смех утонул в буре аплодисментов в столовой. N услышал приближающиеся мягкие шаги, и девушка в ярко-голубом платье появилась перед ним. Она прислонилась бедром к дверному косяку, успешно сохраняя выражение безразличия и скуки на лице.
Он сказал по-французски:
— Спасибо вам за то, что сделали сандвич и принесли ко мне в комнату.
На расстоянии трех метров N почувствовал в свежем воздухе волны отвратительного запаха, исходящие от нее, и ему стало интересно, как это терпят другие женщины.
— Надин передала, что вы благодарили меня.
— Я хотел сделать это лично. Согласитесь, очень важно делать такие вещи лично.
— Да, важные вещи нужно делать лично.
— Вы были так внимательны, что заметили мое отсутствие за ужином.
Девушка пожала плечами, и тело ее несколько переместилось в пределах узкого платья.
— Это из простого здравого смысла. Наши гости не должны ходить голодными. А у большого человека вроде вас должен быть отменный аппетит.
— Вы не поверите, но сегодня я опять вернусь поздно.
Ее рот скривился в улыбке.
— Это означает, что вы хотите еще один сандвич?
— Очень.
И, намекая на возможные удовольствия, N сделал еще два шага в ее зловоние и немного тише произнес:
— Мы могли бы разделить его. А еще можно принести бутылочку вина. У меня есть что отпраздновать.
Девушка бросила взгляд на его сумку:
— Вы закончили то, что пишете?
Она явно расспрашивала о нем хозяина.
— Закончу сегодня к вечеру.
— Я никогда раньше не встречала писателей. У вас, наверное, интересная жизнь. Очень романтичная.
— Вы даже не представляете, — сказал он. — Я расскажу вам кое-что. В прошлом году я писал рассказ в Бора-Бора и там разговаривал с молодой девушкой, похожей чем-то на вас. У нее были прекрасные темные глаза и волосы. Должно быть, она искупалась в чем-то особенном, перед тем как прийти ко мне в комнату, потому что пахло от нее лунным светом и цветами. Она выглядела, как королева.
— Я могу быть похожей на королеву гораздо больше, чем кто-то в Бора-Бора.
— Я бы ничуть не удивился.
Она опустила глаза и, покачивая бедрами, удалилась назад в кухню.
Шагая мимо широкой террасы заведения, которое считалось лучшим рестораном в городе, N обратил внимание на мистера Дэниэла Хьюберта и авантюрную Мартин, которые о чем-то оживленно спорили. Черный шелковый костюм и черная шелковая водолазка мистера Хьюберта красиво подчеркивали его благородную седину, а свободный белый свитер, короткая желто-коричневая юбка и огромные очки Мартин создавали впечатление, что она только что читала лекцию. Здесь причина для наблюдения не была тайной, но как ее можно было бы интерпретировать?
N вернулся назад, вошел в ресторан с центрального входа и уселся позади них. Он пил минеральную воду за дальним столиком и позволял их жестам и движениям оседать в его памяти. После трезвого рассуждения о своем месте в пищевой цепи мистер Хьюберт заказал лягушачьи лапки. Улыбающаяся, умная, образованная и вдобавок ко всему желанная Мартин держала Хьюберта в игре.
N проследил, как парочка пешком вернулась домой к мистеру Хьюберту, и его блуждающий взгляд все время искал скрытого игрока, о чьем существовании Мартин не подозревала, как он сам когда-то в наивной молодости. Окруженный заботой Мартин Хьюберт успокоился. Остановившись на самом виду, словно восхищаясь каким-то особенно впечатляюще оформленным окном, N видел, как Хьюберт открыл свою резную дверь. Он знал, что этот черт собирается добиться своего. Интересно, если бы его «консультант» не был таким привлекательным, справилась бы природная осторожность Хьюберта с амбициями? Почти наверняка, подумал N. Хьюберт еще не заходил так далеко, игнорируя собственные сигналы тревоги. Они знали, что делают. Хьюберт никогда бы не позволил себе показать слабость перед женщиной, с которой надеялся переспать. Но и у тех, на кого работал N, есть одно существенное слабое место. Они верят в свою способность предугадывать поведение.
Под видом хорошо одетого туриста, поглощенного разглядыванием каменной кладки шестнадцатого века, N попятился в обратную сторону через арки и засек слежку в cafe tabac, что доказывало его теорию.
Стоя или, скорее, привалившись к задней стенке бара, парень диковатого вида, с лохматыми, до плеч, светлыми волосами следил за ним через открытую дверь. Его мотоцикл косо стоял в тени колонны. Словно приходя в себя от восторженного внимания, N бесцельно осмотрел площадь. Парень тут же сдвинулся с места и быстро глотнул пива. С неожиданно нахлынувшим хорошо знакомым удовольствием N сунул руки в карманы плаща и пошел по площади, подождал, пока проедут машины, и легким шагом направился в ту сторону, откуда пришел. Парень оставил пиво и вышел из кафе. N дошел до дальнего края площади и обернулся. Парень с рассеянным видом застыл между колоннами.
— Жаль, что не было информации о девушке. Я бы оценил.
— Бледнолиций разговаривает невежливо.
N вздохнул.
— Я ждал напротив его дома. Мне показалось, что он очень много бегал вверх и вниз, но когда он вышел с очаровательной молодой леди в мотоциклетной куртке... Должен сказать, я ненавижу сюрпризы.
— Расскажи мне, что произошло.
— Он долго петлял по городу, пока не убедился, что за ним никто не следит. Только после этого покинул Молеон. Я доехал за ним до таверны в горах. Я все время пытался представить, что бы я делал, если бы встреча все-таки состоялась — ведь такая вероятность существовала, а единственный способ связаться с вами и рассказать — это повернуть назад и ехать черт знает сколько до телефона-автомата.
— Да, это было бы ужасно, — согласилась трубка.
— Я подождал, пока они припаркуются и выйдут из машины, подъехал к стене, забрался по ней, чтобы видеть их столик через окно, и все думал, сколько же мне заполнять отчетов, если включить девушку? Помнишь Сингапур? Импровизации мне больше не интересны.
— Что потом?
— Они ужинали. Вдвоем. Баскский суп, жареный цыпленок, салат, никакого десерта. Бутылка вина. Хьюберт пытался развеселить ее, но безуспешно. Людей было немного: примерно половина зала, в основном местные. Ребята в беретах играли в карты, две четверки, один стол с японцами в куртках для гольфа. Бог знает, как они оказались в этом месте. Когда ехал обратно, вспомнил кое-что.
— Прекрасно. Люди твоего возраста, наоборот, стараются забыть.
— Дай-ка я угадаю: ты знал об этой девушке.
— Мартин — твой запасной вариант.
— С каких это пор мне нужен дублер? — Секунды громко тикали в тишине, пока N боролся со своей яростью. — Ладно. Знаешь, все это здорово. Но Мартин делает всю бумажную работу.
— Пусть решают другие. Между тем постарайся помнить, Мартин участвовала в полевых операциях около года, и мы решили дать ей шанс поучиться у опытного мастера.
— Хорошо, — сказал N, — а что думает о ней Хьюберт?
— Эксперт по психологии арабов. Мы обставили все так, что, когда Хьюберту понадобился кто-то, понимающий этих людей, особенно когда они говорят о делах, под рукой оказалась она. Докторская степень по арабским языкам в Сорбонне, два года работы переводчиком в нефтяной компании на Ближнем Востоке. Хьюберт был просто счастлив, потому что она еще и прекрасно выглядит. Он позволил ей расположиться в его комнате для гостей.
— И Мартин сказала, что его партнеры будут за ним следить.
— Он тебя еще ни разу не видел. Она под таким впечатлением, просто мрак. Ты ее герой.
— Когда мы закончим, Мартин должна провести со мной пару дней, — сказал N, злой настолько, что говорил почти серьезно. — Позволь мне заняться ее образованием.
— Тебе? — Связной рассмеялся. — Забудь.
— Надеюсь, ты понимаешь, как я тебе завидую? — сказал связной. — Когда ты напал на след, дело касалось только тебя. Такие парни, как ты, выдумывают правила игры на ходу. Бледнолицый, для меня честь быть твоим контролером.
— Кем-кем?
— Твоим связным.
— Один из нас занимается не своим делом, — сказал N.
— Было приятно прокатиться с тобой по старому Дикому Западу.
— Да ну тебя к черту! — ответил N, но в трубке уже были гудки.
* * *
Тридцать странных лет назад один ветеран по имени Салливан начал изредка допускать промашки. Задолго до этого он работал в Бюро стратегических служб, а затем в ЦРУ. Он все еще был широкоплеч и имел покровительственный взгляд, все еще каждый день носил темный пиджак и белую рубашку, но его живот уже переваливался через ремень, и лицо размякло от выпивки. На самом деле его звали не Салливан, и происхождения он был скандинавского, а не ирландского, имел густые, светлые с проседью жесткие волосы, тонкогубый рот и выцветшие голубые глаза. N провел месяц в Осло, потом еще один в Стокгольме и везде видел таких Салливанов. Во время своей поездки в горы он вспомнил, что когда-то давно привело его во французские Пиренеи.Это был Салливан.
N был в деле уже около года, и его первые задания прошли хорошо. В импровизированном офисе в долине Сан-Фернандо безымянный человек с жутким шрамом на лице сообщил, что у N появилась блестящая возможность. Он должен лететь в Париж, сделать пересадку до Бордо, встретить там легенду по имени Салливан и отправиться с ним на юг Франции. По его словам, одна неделя, проведенная с Салливаном, стоила многих лет учебы. Задание, последнее для Салливана, его лебединая песня, не было настолько сложным, чтобы престарелый человек не справился самостоятельно. Зачем подключили N? Все просто — из-за самого Салливана. Им показалось, что он утратил хватку, стал не так внимателен, как раньше. Впитывая уроки мастера, N должен был еще и прикрывать его, смотреть, чтобы все шло гладко, и писать еженощные отчеты. Если бы Салливан провалил работу, его бы вытурили — не важно, последнее у него задание или нет. Единственная проблема заключалась в том, сказал человек со шрамом, что Салливан непременно возненавидит N. Он считал, что у всех, кроме него, кишка тонка для такой работы.
Так и вышло. Салливан едва разговаривал по дороге из Бордо. Единственное замечание, которое он сделал, было о том, что сумасшедшие баски верят, будто они потомки спасшихся жителей Атлантиды. Салливан бросил N в отеле в Тардетс, где уже была зарезервирована комната и ждала машина, и посоветовал вечером сходить на ужин. N заикнулся об инструкциях, которые они получили, и сказал, что ждет указаний.
— Прекрасно, я — пенсионер, а ты — бойскаут! — рыкнул Салливан и умчался в свои апартаменты, которые, как вспомнил N еще раз, когда ехал в «пежо» от телефонной будки, находились в «Auberge de l'Etable».
Хотя гостиница тогда была чуть ли не в два раза меньше, чем сейчас, столовая находилась в том же огромном холле. Салливан определил себе столик рядом с фойе, подальше от пар, сидевших у открытого огня, на котором жарился бараний бок. Попеременно, то взглядывая на N, то отворачиваясь от него, Салливан выпил шесть стаканов бренди перед обедом и на превосходном французском, который тогда сильно отличался от несовершенного французского N, пожаловался, что нет водки. В Германии можно достать водку, в Англии можно достать водку, в Швеции, и Дании, и Норвегии, и даже в несчастной Исландии можно достать водку, но во Франции никто за пределами Парижа и не слыхал, что такой напиток существует.
Когда баранина была готова, Салливан заказал две бутылки бордо и начал флиртовать с официанткой. Официантка тоже флиртовала с ним. Они договорились о встрече. Салливан был бабником мирового класса. Либо официантка сегодня заснет позже, либо он раскиснет от алкоголя. Он задал несколько вопросов N, вытерпел его ответы, рассказал несколько историй, от которых у молодого агента просто отвисла челюсть. Развеселившись, Салливан в подробностях поведал о своих любовных подвигах на вражеской территории, рассказывал об операциях Бюро стратегических служб, от которых волосы становились дыбом, копировал разных политических деятелей, разыгрывал смертоубийства в президентских дворцах. Он в совершенстве владел шестью языками, еще три знал почти в совершенстве и довольно сносно играл на виолончели.
— Правда в том, что я — пират, — сказал он, — и не важно, насколько полезны бывают пираты, они выходят из моды. Я не заполняю отчеты и не составляю списки своих расходов, и мне насрать на их выговоры и замечания. Они позволяют мне делать все так, как я считаю нужным, потому что в любом случае мои методы эффективнее. Однако я то и дело заставляю наших маленьких друзей пропотеть. И поэтому здесь ты, так? Мое последнее задание, и я работаю с дублером? Ты наблюдаешь за мной. Они велели тебе писать отчеты каждый вечер.
— Еще они сказали, что с вами я могу пройти лучшую подготовку в мире, — признался N.
— Боже, мальчик, ты должен быть очень хорош, если они хотят, чтобы я отполировал твое мастерство. — Он глотнул вина и улыбнулся так, что даже молодой N почувствовал перемену атмосферы. — Что еще они просили тебя делать?
— Оттачивать мастерство, разве этого недостаточно? — неуверенно ответил N.
Салливан пристально смотрел на него какое-то время, и взгляд его уже был не пьяный, а холодный, пытливый, оценивающий. Этот испытующий взгляд заставил N насторожиться и почувствовать свою незащищенность. Затем Салливан смягчился и объяснил, что он собирается делать и как.
Все шло хорошо — даже лучше, чем хорошо, просто превосходно. Салливан предпринял по меньшей мере полдюжины шагов, которые бы заставили понервничать человека со шрамом, но N взял на себя труд представлять в отчетах все в должном виде, экономил время, увеличивая эффективность работы, делая вполне удовлетворительные выводы. В последний день N позвонил Салливану, чтобы договориться о месте встречи.
— Планы изменились, — сказал Салливан. — Можешь отправляться в аэропорт. Я проведу еще одну ночь с потомками атлантов. — Ему хотелось напоследок побарахтаться в постели с официанткой. — А потом назад к цивилизованной жизни. У меня есть тридцать акров недалеко от Хьюстона, думаю построить особняк в форме Аламо, только во много раз больше, обустрою музыкальную гостиную по последнему слову техники, найму лучшего виолончелиста, которого смогу, чтобы давал мне еженедельные уроки, и шеф-повара. Буду постоянно менять женщин. А еще я хочу выучить китайский. Единственный великий язык, которого я еще не знаю.
Несколько месяцев спустя во время одного из своих редких визитов в штаб-квартиру N встретил человека со шрамом, который переносил гору файлов из кабинета без окон в коридор без окон. На мужчине был маленький тугой галстук-бабочка, волосы на голове напоминали щетину. Ему потребовалось какое-то время, чтобы вспомнить N.
— Лос-Анджелес. — Он жестко произнес «дж».
— Да, конечно. Хорошая была работа. Типичная для Салливана. Грубовато, но результаты прекрасные. Знаешь, этот парень так и не вернулся из Франции.
— Только не говорите, что он женился на официантке, — удивился N.
— Он там умер. В общем, покончил с собой. Не смог смириться с отставкой, вот что я думаю. Очень многие из этих ребят, типа Билли Малыша, опускают руки, когда доходят до конца карьеры.
* * *
Спустя годы N то и дело отмечал для себя, что элементарная суть наблюдения заключается в интерпретации. Никто не хотел признавать эту истину. Если ты отрицаешь интерпретацию, которая состоит в двух вещах: размышлениях о том, что ты наблюдаешь и зачем ты наблюдаешь, — твое отрицание тоже является интерпретацией. Ощущая себя все более похожим на Салливана, то есть устойчивым к абсурдной номенклатуре и постоянно возрастающему объему бумажной работы, которой требовала «поточная организация», N никогда не предполагал, что таковая могла позволить женщинам выполнять исключительно мужскую работу. А теперь у него девушка-дублер, но вопрос в следующем: что бы эта девушка стала делать, если бы мистер Хьюберт заметил, что N следит за ним? Что ж, все это — вопрос интерпретации.N часто вспоминал вопрос, заданный ему Салливаном тогда в ресторане.
Они еще что-нибудь просили тебя сделать?
В учреждениях шаблоны поведения живут дольше, чем исполнители.
Парковка была заполнена на три четверти. В надежде, что еще можно раздобыть какую-то еду, N посмотрел на двери конюшни. Они были закрыты, и в окнах столовой не горел свет. Он прошел к входу и нажал нужные кнопки на цифровом кодовом замке. Стеклянная дверь со щелчком открылась. Столовая в пустынном холле оказалась закрыта. Голодному желудку придется подождать до утра. В приглушенном свете лампы за конторкой на стенде среди рядов пустых крючков одиноко болтался ключ от его комнаты. N поднял панель, прошел мимо стола, чтобы взять ключ, и вдруг в шоке осознал, что среди тысяч резервного персонала, администраторов потоков информации, программистов, контролеров, полевых агентов и всех остальных только он один будет помнить Салливана.
Свет на лестнице включался на точно просчитанный отрезок времени, который позволял дойти до второго этажа и щелкнуть следующим выключателем. Кисловатый, острый запах, который N заметил, как только ступил на лестницу, усилился на втором этаже и стал еще хуже, когда он добрался до своей комнаты. Запах разложения, горящих химикатов, мертвого животного, гниющего на куче сорняков. Отвратительная и вполне материальная вонь жгла глаза и забиралась в нос.
Почти задыхаясь, N всунул ключ в замок и заскочил внутрь, ища спасения в своей комнате. Удивительно, но запах преследовал его и там. Он закрыл дверь, направился к своей сумке. И тут он узнал запах. Это был колоссальный экземпляр запаха человеческого тела, полная версия того, что он унюхал шестью часами раньше.
— Невероятно, — сказал он вслух.
Через секунду N поднял жалюзи и распахнул окно. Кто-то, не мывшийся несколько месяцев, кто-то, воняющий как больная выхухоль, приходил в его комнату, пока он ползал по горам. N начал проверять комнату. Он выдвинул ящики стола, осмотрел телевизор и уже направился к шкафу, когда заметил сверток в оберточной бумаге на столике у кровати. Он наклонился над ним, осторожно подвигал из стороны в сторону и наконец взял в руки. Запах жареного барашка с чесноком, который невозможно спутать ни с чем, пробивался через обертку и тающее зловоние.
N разорвал бумагу. Исписанный от руки и аккуратно сложенный листок в линейку лежал сверху на прозрачном пакете с толстым бутербродом из хлеба грубого помола, кусочков баранины и жареного перца. Девичьим почерком в старомодной манере на просторечном французском было написано:
Надеюсь, вы не станете сердиться, что я это приготовила? Вас не было целый вечер, и, наверное, вы не знаете, как рано все закрывается в наших местах. Если вы вдруг будете голодны, когда придете, примите этот сандвич и мои комплименты.
Альбертина
N упал на кровать и засмеялся.
* * *
Громкий звон колоколов, возвещавших время с церковной колокольни в Монтори, поднял его с постели ни свет ни заря. Несмотря на мессу и субботу, чрезмерно толстая молодая женщина натирала кафельный пол в столовой. N кивнул ей, выходя в холл, она с усилием поднялась на ноги и кивнула ему в ответ.Три японца, одетых для игры в гольф, занимали последний из столов, накрытых сегодня белыми скатертями, с фарфоровыми сервизами и прочей утварью. N стало интересно, могло ли случиться так, что подвыпившие друзья владельца гостиницы были правы, и в Брассери Липп действительно подают суши вместо эльзасской пищи, а потом он узнал в них японцев, которых видел в таверне в горах. Они решили потратить свою часть мирового богатства на тур для мальчиков по Франции. Что ж, он, можно сказать, тоже путешествует.
N сел за ближайший к двери столик, и молодая девушка неторопливо подошла к нему. Он сделат заказ. Cafe аи lait. Croissants et confiture. Jus de l'orange. Перед тем, как девушка ушла, он добавил:
— Пожалуйста, поблагодарите Альбертину за сандвич, что она принесла ко мне в комнату. И скажите ей, пожалуйста, что мне бы хотелось лично отблагодарить ее за внимание.
На лице официантки засияла понимающая улыбка. Она удалилась. Японцы молча курили над остатками своего завтрака. Салливану, думал N в седьмой или восьмой раз, тоже назначали дублера, когда он шел на последнее задание. Верил ли он на самом деле, что старый пират мог наложить на себя руки? Что ж, верил какое-то время. В возрасте примерно двадцати пяти лет Салливан казался ему романтическим героем, не способным вынести скуку обычной жизни. Мог ли человек, проживший такую жизнь, быть довольным еженедельными уроками игры на виолончели, чередой прекрасных обедов да женским прелестями? Теперь, когда N преодолел возраст Салливана и составил список удовольствий для себя — катание на лыжах в Швейцарских Альпах, абонемент на американский футбол, коллекционирование первых изданий Киплинга и Лоуренса да женские прелести, — он не сомневался в ответе.
Они просили тебя сделать что-нибудь еще?
Нет, не просили, Салливан сразу бы все понял. Кто-то еще, какой-то нераскрытый дублер самого N, сделал эту работу. N отпил кофе, намазал мармелад на круассан. Впереди целый день, и времени на проработку деталей плана, уже вырисовывающегося у него в голове, более чем достаточно.
N улыбнулся японским джентльменам, когда они друг за дружкой выходили из столовой. У него достаточно времени даже для того, чтобы устроить себе бонус, которому зааплодировал бы сам Салливан.
Вернувшись в комнату, N поставил стул сбоку от окна так, чтобы можно было видеть стоянку и дорогу, оставаясь при этом незамеченным, и уселся с книжкой на коленях. По городу молотил дождь. Через дорогу хозяин гостиницы стоял под навесом террасы, скрестив руки на толстой груди, и разговаривал с женщиной у витрины, забитой горшочками с медом и бутылками вина жюрансон. Он выглядел ужасно недовольным.
Три японца, которые, по всей видимости, отправились на прогулку под дождем, вернулись откуда-то из центра деревни и повернули к автостоянке. При их появлении настроение хозяина гостиницы стало еще хуже. Не говоря ни слова, японцы забрались в красный «рено» и уехали.
Вышел престарелый француз, аккуратнейшим образом сложил свой желтый плащ на пассажирском сиденье «дошево» и только потом укатил. Две машины проехали, не останавливаясь. Холодный дождь пошел тише и перестал совсем, оставив сверкающие лужи на асфальте. N наугад открыл «Кима» и стал читать знакомые строки.
На той стороне дороги остановился длинный серый туристический автобус. Хозяин гостиницы уронил руки, что-то пробормотал женщине за кассой и натянул профессиональную улыбку. Светловолосые мужчины с покатыми животами и женщины в разной степени страшные на вид вывалились из автобуса и принялись неуверенно оглядываться по сторонам.
Гигантские колокола отгрохотали следующий час.
Владелец гостиницы спрыгнул с террасы, пожал несколько рук и повел первых туристов через дорогу. Была суббота, и они приехали на ленч с бараниной. Когда туристы отяжелеют и отупеют от еды и вина, их пригласят купить местных деликатесов.
В течение следующего часа на стоянку въехал единственный автомобиль — «сааб» с немецкими номерами, из которого выгрузились двое тучных родителей и трое подростков-блондинов, необъяснимо худых и бесполых. Прежде чем ввалиться в таверну, тинэйджеры устроили потасовку над кучей рюкзаков и спортивных сумок.
Из-за поворота появился грязный «рено» и припарковался напротив бара. Из него выбрались одетые в белые рубашки, красные галстуки и береты друзья хозяина гостиницы. Собаколицый нес тамбурин, второй достал с заднего сиденья широкую гитару. Они занесли инструменты в бар.
N положил книжку в сумку, пробежал расческой по волосам, поправил галстук и вышел из комнаты. Огонь в столовой горел теперь не так жарко, овечка крутилась на вертеле, обрезанная до костей и хрящей. Туристы из автобуса дружно оккупировали первые три ряда столов. Немецкая семейка сидела в одиночестве в последнем ряду. Один ребенок зевнул и продемонстрировал светящийся металлический шарик пирсинга на языке. Родители, словно буйволы, тяжело, не мигая, осматривали зал. Двое мужчин в национальной одежде басков вышли со стороны бара и стали посередине прохода между первыми двумя рядами столов. Без вступления один из них ударил по струнам расстроенной гитары. Другой начал петь сладким, неуверенным тенором. Подростки уронили свои прилизанные головы на стол. Все остальные любезно слушали музыкантов, которые перешли теперь к ностальгическому циклу и в конце сыграли «Я слышу рапсодию», представив все это с французским лиризмом.
N выбрался на улицу. На кухне у стола никого не оказалось. Воздух был свежий и прохладный, батальоны не меняющих форму облаков маршировали по низкому небу. Он подошел ближе.
— Pardon?Allo?
Изнутри слышался шелест женских голосов, N сделал еще шаг вперед. Шаги предательски громко прозвучали на деревянном полу. Неожиданно в дверях появилась женщина постарше. Она посмотрела на N темными глазами. Взгляд прочесть было невозможно. Приглушенный смех утонул в буре аплодисментов в столовой. N услышал приближающиеся мягкие шаги, и девушка в ярко-голубом платье появилась перед ним. Она прислонилась бедром к дверному косяку, успешно сохраняя выражение безразличия и скуки на лице.
Он сказал по-французски:
— Спасибо вам за то, что сделали сандвич и принесли ко мне в комнату.
На расстоянии трех метров N почувствовал в свежем воздухе волны отвратительного запаха, исходящие от нее, и ему стало интересно, как это терпят другие женщины.
— Надин передала, что вы благодарили меня.
— Я хотел сделать это лично. Согласитесь, очень важно делать такие вещи лично.
— Да, важные вещи нужно делать лично.
— Вы были так внимательны, что заметили мое отсутствие за ужином.
Девушка пожала плечами, и тело ее несколько переместилось в пределах узкого платья.
— Это из простого здравого смысла. Наши гости не должны ходить голодными. А у большого человека вроде вас должен быть отменный аппетит.
— Вы не поверите, но сегодня я опять вернусь поздно.
Ее рот скривился в улыбке.
— Это означает, что вы хотите еще один сандвич?
— Очень.
И, намекая на возможные удовольствия, N сделал еще два шага в ее зловоние и немного тише произнес:
— Мы могли бы разделить его. А еще можно принести бутылочку вина. У меня есть что отпраздновать.
Девушка бросила взгляд на его сумку:
— Вы закончили то, что пишете?
Она явно расспрашивала о нем хозяина.
— Закончу сегодня к вечеру.
— Я никогда раньше не встречала писателей. У вас, наверное, интересная жизнь. Очень романтичная.
— Вы даже не представляете, — сказал он. — Я расскажу вам кое-что. В прошлом году я писал рассказ в Бора-Бора и там разговаривал с молодой девушкой, похожей чем-то на вас. У нее были прекрасные темные глаза и волосы. Должно быть, она искупалась в чем-то особенном, перед тем как прийти ко мне в комнату, потому что пахло от нее лунным светом и цветами. Она выглядела, как королева.
— Я могу быть похожей на королеву гораздо больше, чем кто-то в Бора-Бора.
— Я бы ничуть не удивился.
Она опустила глаза и, покачивая бедрами, удалилась назад в кухню.
* * *
Припарковавшись на боковой улице недалеко от площади Марше, N прогулялся по магазинам, пролистал «Кима» и выпил menthe а l'eau в кафе, поглазел на прохожих, на уличное движение в древнем городишке. В магазине под названием «Баскские головные уборы» он увидел японцев из таверны, меняющих свои кепки для гольфа на желтые и зеленые береты, в которых они выглядели как чудаки из комедийного фильма. Японцы не обратили внимания на его улыбку. Европейцы все выглядят одинаково.Шагая мимо широкой террасы заведения, которое считалось лучшим рестораном в городе, N обратил внимание на мистера Дэниэла Хьюберта и авантюрную Мартин, которые о чем-то оживленно спорили. Черный шелковый костюм и черная шелковая водолазка мистера Хьюберта красиво подчеркивали его благородную седину, а свободный белый свитер, короткая желто-коричневая юбка и огромные очки Мартин создавали впечатление, что она только что читала лекцию. Здесь причина для наблюдения не была тайной, но как ее можно было бы интерпретировать?
N вернулся назад, вошел в ресторан с центрального входа и уселся позади них. Он пил минеральную воду за дальним столиком и позволял их жестам и движениям оседать в его памяти. После трезвого рассуждения о своем месте в пищевой цепи мистер Хьюберт заказал лягушачьи лапки. Улыбающаяся, умная, образованная и вдобавок ко всему желанная Мартин держала Хьюберта в игре.
N проследил, как парочка пешком вернулась домой к мистеру Хьюберту, и его блуждающий взгляд все время искал скрытого игрока, о чьем существовании Мартин не подозревала, как он сам когда-то в наивной молодости. Окруженный заботой Мартин Хьюберт успокоился. Остановившись на самом виду, словно восхищаясь каким-то особенно впечатляюще оформленным окном, N видел, как Хьюберт открыл свою резную дверь. Он знал, что этот черт собирается добиться своего. Интересно, если бы его «консультант» не был таким привлекательным, справилась бы природная осторожность Хьюберта с амбициями? Почти наверняка, подумал N. Хьюберт еще не заходил так далеко, игнорируя собственные сигналы тревоги. Они знали, что делают. Хьюберт никогда бы не позволил себе показать слабость перед женщиной, с которой надеялся переспать. Но и у тех, на кого работал N, есть одно существенное слабое место. Они верят в свою способность предугадывать поведение.
Под видом хорошо одетого туриста, поглощенного разглядыванием каменной кладки шестнадцатого века, N попятился в обратную сторону через арки и засек слежку в cafe tabac, что доказывало его теорию.
Стоя или, скорее, привалившись к задней стенке бара, парень диковатого вида, с лохматыми, до плеч, светлыми волосами следил за ним через открытую дверь. Его мотоцикл косо стоял в тени колонны. Словно приходя в себя от восторженного внимания, N бесцельно осмотрел площадь. Парень тут же сдвинулся с места и быстро глотнул пива. С неожиданно нахлынувшим хорошо знакомым удовольствием N сунул руки в карманы плаща и пошел по площади, подождал, пока проедут машины, и легким шагом направился в ту сторону, откуда пришел. Парень оставил пиво и вышел из кафе. N дошел до дальнего края площади и обернулся. Парень с рассеянным видом застыл между колоннами.