Страница:
Я выплюнул застрявший во рту камушек.
– По-моему, он нас простил, Факварл, – прохрипел я. – Гляди, он улыбается!
– Это тебе так кажется, Бартимеус, оттого что мы торчим вниз головой!
– Да, действительно…
Хаба подошел и воззрился на нас сверху вниз.
– Вот что я делаю с рабами, которые осмелились ослушаться меня единожды, – негромко произнес он.
Ответом ему было молчание. Даже я не нашелся что сказать.
– Сейчас я вам покажу, что бывает с рабами, которые ослушались дважды!
Он вытянул руку и произнес одно слово. Ослепительно-яркая, ярче солнца, светящаяся точка повисла в воздухе над его ладонью. Она беззвучно разрослась, обернувшись сияющим шаром, шар лег ему в ладонь, по-прежнему не касаясь ее. Постепенно шар потемнел, точно вода, смешанная с кровью.
Внутри шара постепенно проступили очертания – там кто-то был. Одинокий, слепой, терзаемый страшными муками, затерянный во тьме.
Молча, стоя вверх ногами, оседая, как тающий снег, мы смотрели на несчастное, искалеченное создание. Мы смотрели на него долго.
– Узнаете? – осведомился волшебник. – Это дух, подобный вам – точнее, некогда он был подобен вам. Ему тоже была ведома свобода полета. Быть может, он, как и вы, забавлялся, вынуждая меня тратить время впустую, пренебрегая поручениями, которые я ему дал. Я этого не помню – я уже много лет держу его в подвале своей башни. Вероятно, он уже и сам этого не помнит. Временами я слегка подбадриваю его, чтобы напомнить ему, что он все еще жив, в остальном же я предоставляю ему прозябать в тоске и мучениях.
Он медленно обводил нас взглядом, помаргивая круглыми глазищами; голос у него оставался таким же ровным, как прежде.
– Если кто-то из вас хочет уподобиться ему, можете разгневать меня еще раз. Если же нет – беритесь за работу, копайте землю и обтесывайте камни по велению царя Соломона и молитесь, если то свойственно вашей природе, чтобы я когда-нибудь все же разрешил вам покинуть Землю.
Изображение в шаре растаяло, сам шар зашипел и исчез. Волшебник повернулся и зашагал прочь, ко дворцу. Длинная черная тень влеклась за ним, подпрыгивая и приплясывая на камнях.
Никто из нас не сказал ни слова. Один за другим мы опрокинулись на бок и рухнули в пыль.
8
Командир стражи Ашмира проделала этот путь за одну ночь, она долетела до Эйлата в песчаном вихре.
За пределами спасительной Мантии, в завывающей тьме, бешено кружились колючие песчинки. Ашмира ничего не видела: она сидела зажмурившись, обняв колени, стараясь не обращать внимания на голоса, которые завывали в вихре, выкрикивая ее имя. Это все были уловки несшего ее духа, но в остальном заклинания жриц подействовали как должно. Ашмиру не швырнуло оземь, не раздавило, не растерзало: ее благополучно донесло до места и осторожно опустило на песок как раз в тот час, когда начал заниматься рассвет.
Она медленно, с трудом распрямилась и позволила себе открыть глаза. Она сидела на холме, в центре трех идеально ровных песчаных колец. Там и сям торчали жалкие кустики, острая осока и скалы, блестящие в лучах восходящего солнца. На гребне холма стоял обнаженный малыш и смотрел на нее блестящими темными глазами.
– Вон Эйлат, – сказал джинн. – Ты дойдешь туда к полудню.
Ашмира посмотрела в указанном направлении и увидела вдалеке желтую россыпь огней, смутно видневшуюся в тающем предутреннем мраке, и рядом с ней ровную белую полоску, узкую, как лезвие ножа, разделяющую небо и землю.
– А вон там, – продолжало дитя, – море. Акабский залив. Ты находишься на южной оконечности владений царя Соломона. В Эйлате ты сможешь нанять верблюдов, чтобы доехать до Иерусалима – до него еще несколько сотен миль. Сам я тебя дальше нести не могу, это опасно. Соломон устроил в Эйлате верфи, чтобы контролировать торговые пути вдоль побережья. Здесь находятся некоторые его волшебники и множество духов, и все они бдят, чтобы предотвратить вторжение таких, как я. Я не могу войти в город.
Ашмира поднялась на ноги и ахнула от боли в онемевших мышцах.
– Что ж, я благодарю тебя за помощь, – сказала она. – Когда вернешься в Мариб, передай, пожалуйста, от меня спасибо жрицам и нашей возлюбленной царице. Скажи, что я благодарна им за помощь, что я приложу все силы, чтобы исполнить свой долг, и что…
– Ну, меня-то тебе благодарить не за что, – перебило дитя. – Я сделал это только потому, что меня заставили. По правде говоря, если бы мне не грозил Бедственный Огонь, я сожрал бы тебя в мгновение ока: ты выглядишь довольно сочной и аппетитной. Что до царицы и ее прихвостней, их тебе, я думаю, благодарить тоже не за что: они отправили тебя на страшную смерть, а сами тем временем прохлаждаются в роскоши дворцовых покоев. Хотя, конечно, я передам, что ты им кланяешься.
– Гнусный демон! – рявкнула Ашмира. – Если даже я и умру, я умру ради своей царицы! На нашу страну напал враг, и сам бог Солнца благословил мой подвиг! Ты понятия не имеешь ни о преданности, ни о любви, ни о Родине!
Она стиснула вещицу, висящую у нее на шее, и гневно выкрикнула заветный слог; сияющий желтый диск поразил джинна, и тот с воплем кубарем отлетел назад.
– Неплохо сработано! – сказало дитя, поднимаясь на ноги. – Однако сила твоя мелка, а побуждения еще мельче. Боги, Родина – все это пустые слова, и не более!
Он зажмурился и исчез. Легкий ветерок повеял с севера на юг, разметал ровные песчаные круги. Ашмиру пробрала дрожь.
Она опустилась на колени, достала из котомки мех с водой, лепешку, завернутую в виноградные листья, серебряный кинжал и дорожный плащ, который тут же набросила на плечи, чтобы согреться. Для начала она как следует напилась из меха, потому что ей очень хотелось пить. Потом торопливо и деловито съела лепешку, глядя вперед с вершины холма, прикидывая, как лучше пройти в город. Потом обернулась на восток, туда, где диск бога Солнца только-только отрывался от земли. Где-то далеко-далеко он воссиял также и над прекрасной Савой. Его величие слепило Ашмиру, лицо ее ощущало его тепло. Ее движения замедлились, разум очистился; мысли о срочном деле на время оставили ее. Она стояла на вершине, стройная и юная, и золотой свет блестел на ее длинных темных волосах.
Когда Ашмира была еще совсем маленькой, мать как-то раз отвела ее на крышу дворца и обошла строение по кругу, чтобы Ашмира. могла осмотреть весь город.
– Наш город, Мариб, построен на холме, – говорила мать, – и этот холм находится в центре Савы, подобно тому как сердце находится в центре тела. Давным-давно бог Солнца заповедал нам, каковы должны быть размеры города, поэтому мы не можем строить за пределами этих стен. Потому-то наш город растет не вширь, но ввысь! Видишь эти башни со всех сторон? В них живет наш народ, на каждом этаже по семье, и когда появляется нужда, мы надстраиваем еще один этаж из глинобитного кирпича. А теперь, дитя, погляди вниз, за пределы холма. Видишь, вокруг города все зеленое, в то время как дальше – желтая пустыня? Это зеленое – наши сады, в них – наша жизнь. Ежегодно высоко в горах тают снега, и вода потоками сбегает по иссохшим вади, орошая наши земли. Царицы былых времен прорыли каналы, которые приводят воду на поля. Наш главный долг – беречь эти каналы, ибо без них мы погибнем. А теперь погляди на восток. Видишь эти бело-голубые горы? Это Хадрамаут, там растут наши леса. Эти деревья – второе наше главное сокровище. Мы собираем их смолу, высушиваем, и… и что из нее получается?
Ашмира запрыгала от возбуждения: она знала ответ!
– Ладан, матушка! Та штука, которой воняют горцы!
Мать опустила стальную руку на голову дочери.
– Не надо так прыгать, девочка! Дворцовой стражнице не пристало скакать подобно пустынному дервишу, даже в пять лет. Но да, ты права: это ладан. Это благовоние для нас дороже золота, именно благодаря ему наш народ богат. Мы торгуем с иноземными царствами, что лежат далеко отсюда, за пустынями и морями. Они хорошо платят за него, но они бы отняли его у нас, если бы могли. Только великие аравийские пустыни, которых не преодолеть ни одному войску, защищают нас от их алчности.
Ашмира перестала егозить и нахмурилась.
– Если сюда придут враги, – сказала она, – царица их всех убьет! Верно, матушка? Царица нас всех защищает!
– Верно, дитя. Наша царица защищает Саву. А мы, стражницы, защищаем царицу. Затем мы и родились на свет. И ты, милая Ашмира., когда вырастешь, тоже будешь защищать нашу благословенную госпожу – даже ценой своей собственной жизни, если потребуется, – как защищаю ее я, как защищали ее наши праматери. Клянешься ли ты в этом?
Ашмира сделалась настолько неподвижна и настолько серьезна, насколько могла.
– Клянусь, матушка!
– Молодец, хорошая девочка. Что ж, идем вниз, присоединимся к сестрам.
В те времена старая царица Савская еще не настолько отяжелела, чтобы не выходить из дворца, и ее везде сопровождал эскорт стражниц. Их предводительница, мать Ашмиры, всегда шла следом за царицей, точно тень, и на поясе у нее висел кривой меч, ничуть ее не тяготивший. Ашмира, которая особенно гордилась длинными и блестящими волосами матери, про себя думала, что мать выглядит куда красивее и царственнее самой царицы, однако же ей хватало ума никому об этом не говорить. Такие мысли слишком смахивали на предательство, а для предателей было особое место на голом холме за заливными лугами, где их останки расклевывали птички. Ашмира довольствовалась тем, что представляла себе, как в один прекрасный день она сама сделается главной стражницей и будет всюду ходить следом за царицей. Она уходила в сады позади дворца, брала сломанную тростинку и упражнялась в фехтовании, повергая ряды воображаемых демонов в свирепом и беспощадном бою.
С ранних лет она присоединилась к матери в тренировочном зале, где под бдительным оком морщинистых матерей-стражниц, которые сделались уже слишком стары для того, чтобы нести службу, женщины-стражницы ежедневно упражнялись в боевых искусствах. До завтрака они лазили по канатам, бегали по лугам, плавали в каналах у стен. Потом, как следует размяв мышцы, они по шесть часов в день тренировались в гулких, солнечных залах, сражаясь на мечах и на посохах, на ножах и на кулачках, метая диски и кинжалы в набитые соломой мишени на стенах. Ашмира наблюдала за происходящим, сидя на лавках, где матери-стражницы перевязывали раны и ушибы тканью, переложенной целебными травами. Часто она и другие девочки брали маленькие деревянные мечи и копья, изготовленные специально для них, и присоединялись к своим матерям в потешных поединках. Так началась их учеба.
Мать Ашмиры была лучшей среди этих женщин, оттого она и сделалась главной стражницей. Она бегала быстрее всех, сражалась яростнее всех и, главное, метала маленькие сверкающие кинжалы точнее, чем кто бы то ни было. Она умела метать их стоя, на бегу, и даже с разворота – кинжал неизменно вонзался по самую рукоять в любую мишень на другом конце зала.
Ашмиру зачаровывало мастерство матери. Не раз она подбегала к ней, протягивала руку:
– Дай попробовать, я тоже хочу!
– Ты еще мала! – улыбалась мать. – Вон, возьми деревянные кинжалы, они лучше уравновешены, и ты ими не порежешься. Нет-нет, не так! – Потому что Ашмира уже выхватила кинжал у нее из руки. – Нужно легонько сжать острие между большим и указательным пальцами… вот так. А теперь спокойнее, спокойнее. Закрой глаза, вздохни поглубже…
– Да нет, не надо! Смотри, как я умею! Ой…
– Для первого раза неплохо, Ашмира! – рассмеялась мать. – Если бы мишень была на шесть шагов правее и на двадцать шагов ближе, ты бы попала точно в цель! Ну а так мне остается только порадоваться: будь мои ноги чуть больше… – Она наклонилась, подняла кинжал. – Попробуй-ка еще раз!
Шли годы. Бог Солнца день за днем свершал свой путь по небесам. Ашмире исполнилось семнадцать. Легконогая, с серьезным взглядом, она сделалась одной из четырех недавно назначенных командиров дворцовой стражи. Она хорошо проявила себя во время последнего мятежа горных племен и лично взяла в плен вождя мятежников и его волшебников. Она несколько раз исполняла обязанности главной стражницы, стоя позади царицы во время храмовых церемоний. Однако сама царица Савская ни разу не заговорила с ней, ни разу не обратила внимания на ее существование – вплоть до той ночи, когда сгорела башня.
За окном все еще курился дым; из Чертога Мертвых доносился рокот траурных барабанов. Ашмира сидела в царском кабинете, неуклюже сжимая кубок с вином и глядя в пол.
– Ашмира, дорогая, – говорила царица, – знаешь ли ты, кто совершил это злодеяние?
Ашмира подняла глаза. Царица сидела так близко, что их колени почти соприкасались. Неслыханно близко. Сердце отчаянно колотилось в груди. Ашмира. снова потупилась.
– Говорят, госпожа моя, – выдавила она, – говорят, что это царь Соломон…
– А говорят – почему?
– Нет, госпожа.
– Ашмира, ты можешь смотреть на меня, когда мы разговариваем. Да, я – твоя царица, но обе мы – дочери Солнца.
Ашмира. снова подняла взгляд. Царица улыбалась. От этого зрелища голова у стражницы слегка закружилась; она отхлебнула вина.
– Главная стражница часто рассказывала о твоих достоинствах, – продолжала царица. – Проворная, сильная, умная… Не страшится опасности… Находчивая, временами почти безрассудная… И хорошенькая вдобавок – это уж я сама вижу. Скажи, Ашмира, что ты знаешь о Соломоне? Какие истории ты о нем слышала?
Лицо у Ашмиры горело, горло ей сдавило. Это, наверное, от дыма… Она всю ночь командовала теми, кто передавал ведра по цепочке внизу, у башни.
– То же, что и всем, госпожа моя. Он живет во дворце из золота и нефрита, который он построил в одну ночь с помощью своего волшебного Кольца. Он повелевает двадцатью тысячами духов, один ужаснее другого. У него семь сотен жен – следовательно, он жесток и распутен. Он…
Царица вскинула руку.
– Все это я тоже слышала. – Она перестала улыбаться. – Ашмира, Соломону нужны сокровища Савы. Сегодняшний пожар – дело рук одного из его демонов, и, когда наступит новолуние – то есть через тринадцать дней, – воинство Кольца явится сюда, чтобы уничтожить нас всех.
Глаза Ашмиры в ужасе распахнулись; она не сказала ни слова.
– Если только, – продолжала царица, – я не соглашусь уплатить выкуп. Нет нужды говорить, что этого я делать не желаю. Это ляжет пятном на честь Савы и на мою собственную честь. Но есть ли у меня выбор? Сила Кольца чересчур велика, чтобы ей противостоять. Для того чтобы опасность миновала, нужно убить самого Соломона. Но это почти невозможно: он никогда не покидает Иерусалима, а этот город слишком хорошо охраняется, туда не проникнуть ни армиям, ни магам. И тем не менее…
Царица тяжело вздохнула и посмотрела в окно.
– И тем не менее – надежда есть. Если бы нашелся кто-то, кто смог отправиться туда в одиночку, кто-то достаточно умный и ловкий, кто-то, кто выглядел бы совершенно безобидным, не будучи таковым, – быть может, этот человек и сумел бы проникнуть к царю. И когда он – точнее, она – останется наедине с царем, быть может, она… Но нет, это чересчур трудное дело.
– Госпожа моя… – Голос Ашмиры дрожал от возбуждения и от страха перед тем, что она собиралась сказать. – Госпожа, если я могу чем-нибудь помочь…
Царица Савская милостиво улыбнулась.
– Дорогая моя, не нужно больше слов! Мне уже известна твоя верность. Я знаю, что ты любишь меня. Да, милая Ашмира, спасибо за предложение. Я думаю, что ты можешь помочь.
Восходящее солнце висело над самой пустыней. Когда Ашмира наконец очнулась и снова обернулась на запад, она увидела, что гавань Эйлат превратилась в россыпь белых домов, а море – в лазурную полоску, на которой виднелись крошечные белые пятнышки.
Глаза Ашмиры сузились. Корабли! Корабли, принадлежащие жестокому Соломону. Отныне ей следует держать ухо востро…
Она взяла серебряный кинжал, лежащий рядом с ее котомкой, и сунула его за пояс, спрятав под плащом.
При этом взгляд ее упал на небо: она увидела слегка ущербный кружок луны, бледный и призрачный в голубом утреннем небе. Это зрелище подстегнуло ее. Осталось всего двенадцать дней! А до Соломона еще далеко… Она подхватила котомку и трусцой устремилась вниз.
9
– Ну, извини!
– И кстати, не мог бы ты надеть юбочку подлиннее? А то мне просто глаза поднять страшно.
Я прекратил долбить камень.
– Ну а я что сделаю? Сейчас так носят!
– Ты мне солнце загораживаешь! Мог бы хотя бы отойти немного в сторону.
Мы гневно уставились друг на друга. Я нехотя подвинулся на дюйм влево; Факварл раздраженно сдвинулся на дюйм вправо. И мы продолжили долбить камень.
– Я бы еще понял, – кисло бубнил Факварл, – если бы нам разрешили делать это по-нормальному! Парочка Взрывов – и эта скала развалилась бы как миленькая!
– Скажи это Соломону! – посоветовал я. – Это из-за него нам не дают… Уй-я-а!
Кувалда вместо долота угодила мне по пальцу ноги. Я запрыгал как бешеный. Моя брань эхом отразилась от скалы, неподалеку взлетел напуганный стервятник.
Все утро, начиная с мутных предрассветных часов, мы с Факварлом трудились в карьере под местом будущей стройки, вытесывая первые каменные блоки для стен храма. Факварл стоял немного ниже меня, так что ему было хуже видно. Зато мне было негде укрыться от вставшего солнца. Я потел и бесился. А теперь вот еще и палец себе отшиб!
Я огляделся по сторонам: скалы, жаркое марево, никакого шевеления ни на одном из планов.
– Знаешь что, – сказал я, – с меня хватит! Хабы поблизости нет, его мерзкого фолиота – тоже. У меня перерыв!
Сказав так, прекрасный юноша отшвырнул долото и соскользнул по деревянной лестнице на дно карьера.
Факварл снова сделался нубийцем: приземистым, пузатым, пыльным и угрюмым. Он поколебался, потом тоже бросил инструменты. Мы присели рядом на корточки в тени его наполовину вырубленного блока, подобно любым другим рабам, отлынивающим от работы.
– И снова нам досталось самое трудное! – сказал я. – Почему мы не могли расчищать место под фундамент вместе с остальными?
Нубиец почесал пузо, нашел у нас под ногами подходящий осколок камня и принялся ковыряться в своих слегка заостренных зубах.
– Может быть, потому, что хозяин нас особенно недолюбливает. Ну, тебя-то понятно за что: ты давеча его неплохо уел.
Я самодовольно улыбнулся.
– Что верно, то верно!
– Кстати, о волшебнике, – продолжал Факварл. – Этот Хаба, как он тебе?
– Дрянь. А тебе?
– Один из худших.
– Я бы сказал, входит в десятку худших, может быть даже в пятерку.
– Мало того что он жесток, – добавил Факварл, – он еще и непредсказуем! Жестокость я могу понять, это качество во многих отношениях положительное. Но ведь он, чуть что, хватается за сущностную плеть! Если работаешь слишком медленно, если работаешь слишком быстро, если просто окажешься поблизости, когда ему захочется поразмяться, – короче, при любой возможности!
Я кивнул.
– Ага. Вот и вчера вечером он меня отхлестал – и за что? Это же вышло чисто случайно!
– Что именно?
– Я просто издал забавный звук как раз в тот момент, когда он наклонился перешнуровать сандалии… – Я тяжко вздохнул и печально покачал головой. – Конечно, этот звук разнесся по долине подобно раскату грома. Правда и то, что поблизости как раз оказалось несколько важных шишек из числа придворных Соломона, и они поспешно перебежали, чтобы оказаться с наветренной стороны от него. Но все равно! У него совершенно отсутствует чувство юмора, вот в чем корень всех бед.
– Зато ты, Бартимеус, так же остроумен, как всегда! – заметил Факварл.
– Стараюсь, стараюсь!
– Ладно, шутки в сторону: с Хабой следует быть осторожными. Помнишь того, в шаре? На его месте мог очутиться любой из нас!
– Да я знаю…
Нубиец бросил ковыряться в зубах и отшвырнул камушек. Мы сидели рядом, глядя в пульсирующую белизну карьера.
Надо сказать, что случайному наблюдателю наш диалог мог показаться совершенно банальным, но на самом деле он был крайне примечателен, прежде всего тем, что нам с Факварлом удалось поговорить, не перейдя на: а) язвительные подколки, б) взаимные обвинения и в) попытки убить друг друга. За время нашего многовекового знакомства такое случалось крайне редко. Целые цивилизации успевали вылезти из грязи в князи, освоить искусства письма и астрономии и постепенно прийти в упадок, а нам с ним за все это время так и не случалось мирно поговорить.
Впервые наши пути пересеклись в Месопотамии, во время бесконечных войн между тамошними городами-государствами. Иногда мы сражались на одной стороне, иногда мы оказывались на вражеских сторонах. Это само по себе дело пустяшное, для духа все это вещь преходящая и не зависящая от его собственной воли, ведь это наши хозяева порабощали нас, вынуждая отправиться в битву. И тем не менее мы с Факварлом все как-то не сходились характерами.
Почему именно – сказать трудно. Ведь во многих отношениях у нас была масса общего.
Для начала, оба мы были весьма древними и достославными джиннами, хотя Факварл всегда настаивал на том, что он несколько древнее меня (как это на него похоже!)[24].
Во-вторых, оба мы были ребята весьма энергичные, веселые и находчивые, по-своему очень неплохие, мужественно противостоявшие людям, своим хозяевам. Оба мы укокошили немало волшебников, которые не сумели толком замкнуть пентакль, оговорились, произнося заклинание, оставили лазейку в условиях, оговаривающих наше пребывание на Земле, или допустили еще какую-нибудь ошибку в сложном и опасном процессе призывания духов. Однако слабым местом наших достоинств было то, что нас тем чаще вызывали действительно толковые волшебники, знающие о них и желающие использовать их в своих собственных целях. В результате мы с Факварлом были двумя самыми загруженными духами тысячелетия – по крайней мере, мы так считали.
И мало того, у нас еще была масса общих интересов, от архитектуры и политики до местной кухни[25]. Короче, все говорило о том, что нам с Факварлом следовало бы сдружиться.
И тем не менее по какой-то непонятной причине мы с ним стояли друг другу поперек горла[26]. Так было всегда.
Тем не менее мы, теоретически, готовы были забыть о своих разногласиях, столкнувшись с общим врагом, а нынешний наш хозяин вполне подходил под это определение. Любой волшебник, способный вызвать восемь джиннов за раз, явно был опасным противником, и сущностная плеть дела не упрощала. Но я чувствовал, что дело не только в этом…
– Кстати, есть в этом Хабе нечто странное, – сказал я. – Ты замечал?..
Факварл резко толкнул меня в бок и слегка качнул головой. На дорожке, ведущей в карьер, появились двое наших товарищей по несчастью, Ксоксен и Тивок. Оба тяжело брели, взвалив на плечи лопаты.
– Факварл! Бартимеус! – изумленно воскликнул Ксоксен. – Вы что делаете?!
– Отдыхают они! – злобно сверкнул глазами Тивок.
– Хотите – присоединяйтесь к нам, – предложил я.
Ксоксен оперся на лопату и вытер лицо грязной пятерней.
– Дурачье! – прошипел он. – Вы хоть помните, кто наш хозяин? Вы не забыли, кто он такой? Его прозвали Хаба Жестокий, и отнюдь не за то, что он миндальничает с бездельниками! Он повелел нам трудиться без отдыха все светлое время суток! Днем – вкалываем, отдыхаем – ночью! Что неясно?
– Из-за вас нас всех загонят в сущностные клетки! – рявкнул Тивок.
Факварл небрежно отмахнулся:
– Этот египтянин – всего лишь человек, заточенный в угрюмой плоти, в то время как мы – благородные духи (я говорю «благородные» в самом широком смысле, имея в виду и Бартимеуса тоже). С чего бы кому-то из нас вкалывать по велению Хабы? Мы должны трудиться вместе, чтобы уничтожить его!
– По-моему, он нас простил, Факварл, – прохрипел я. – Гляди, он улыбается!
– Это тебе так кажется, Бартимеус, оттого что мы торчим вниз головой!
– Да, действительно…
Хаба подошел и воззрился на нас сверху вниз.
– Вот что я делаю с рабами, которые осмелились ослушаться меня единожды, – негромко произнес он.
Ответом ему было молчание. Даже я не нашелся что сказать.
– Сейчас я вам покажу, что бывает с рабами, которые ослушались дважды!
Он вытянул руку и произнес одно слово. Ослепительно-яркая, ярче солнца, светящаяся точка повисла в воздухе над его ладонью. Она беззвучно разрослась, обернувшись сияющим шаром, шар лег ему в ладонь, по-прежнему не касаясь ее. Постепенно шар потемнел, точно вода, смешанная с кровью.
Внутри шара постепенно проступили очертания – там кто-то был. Одинокий, слепой, терзаемый страшными муками, затерянный во тьме.
Молча, стоя вверх ногами, оседая, как тающий снег, мы смотрели на несчастное, искалеченное создание. Мы смотрели на него долго.
– Узнаете? – осведомился волшебник. – Это дух, подобный вам – точнее, некогда он был подобен вам. Ему тоже была ведома свобода полета. Быть может, он, как и вы, забавлялся, вынуждая меня тратить время впустую, пренебрегая поручениями, которые я ему дал. Я этого не помню – я уже много лет держу его в подвале своей башни. Вероятно, он уже и сам этого не помнит. Временами я слегка подбадриваю его, чтобы напомнить ему, что он все еще жив, в остальном же я предоставляю ему прозябать в тоске и мучениях.
Он медленно обводил нас взглядом, помаргивая круглыми глазищами; голос у него оставался таким же ровным, как прежде.
– Если кто-то из вас хочет уподобиться ему, можете разгневать меня еще раз. Если же нет – беритесь за работу, копайте землю и обтесывайте камни по велению царя Соломона и молитесь, если то свойственно вашей природе, чтобы я когда-нибудь все же разрешил вам покинуть Землю.
Изображение в шаре растаяло, сам шар зашипел и исчез. Волшебник повернулся и зашагал прочь, ко дворцу. Длинная черная тень влеклась за ним, подпрыгивая и приплясывая на камнях.
Никто из нас не сказал ни слова. Один за другим мы опрокинулись на бок и рухнули в пыль.
8
Ашмира
К северу от Савы на тысячу миль тянулись пустыни Аравии: широкий, безводный клин песка и безжизненных каменных гор, заканчивающихся на западе пустынным Красным морем. Далеко на северо-западе, там, где полуостров смыкается с Египтом, а Красное море сходит на нет, заканчиваясь Акабским заливом, лежала торговая гавань Эйлат, где с древних времен сходились пути, товары и люди. Чтобы добраться из Савы в Эйлат, где на старинных базарах можно было выгодно продать благовония и специи, торговцы направлялись кружным путем, между пустыней и морем, через множество крошечных царств, платя по дороге многочисленные пошлины и отражая нападения горных племен и их джиннов. Если все шло благополучно, верблюды были здоровы, а от набегов удавалось отбиться, торговцы обычно прибывали в Эйлат через шесть-семь недель, измученные и истомленные дальней дорогой.Командир стражи Ашмира проделала этот путь за одну ночь, она долетела до Эйлата в песчаном вихре.
За пределами спасительной Мантии, в завывающей тьме, бешено кружились колючие песчинки. Ашмира ничего не видела: она сидела зажмурившись, обняв колени, стараясь не обращать внимания на голоса, которые завывали в вихре, выкрикивая ее имя. Это все были уловки несшего ее духа, но в остальном заклинания жриц подействовали как должно. Ашмиру не швырнуло оземь, не раздавило, не растерзало: ее благополучно донесло до места и осторожно опустило на песок как раз в тот час, когда начал заниматься рассвет.
Она медленно, с трудом распрямилась и позволила себе открыть глаза. Она сидела на холме, в центре трех идеально ровных песчаных колец. Там и сям торчали жалкие кустики, острая осока и скалы, блестящие в лучах восходящего солнца. На гребне холма стоял обнаженный малыш и смотрел на нее блестящими темными глазами.
– Вон Эйлат, – сказал джинн. – Ты дойдешь туда к полудню.
Ашмира посмотрела в указанном направлении и увидела вдалеке желтую россыпь огней, смутно видневшуюся в тающем предутреннем мраке, и рядом с ней ровную белую полоску, узкую, как лезвие ножа, разделяющую небо и землю.
– А вон там, – продолжало дитя, – море. Акабский залив. Ты находишься на южной оконечности владений царя Соломона. В Эйлате ты сможешь нанять верблюдов, чтобы доехать до Иерусалима – до него еще несколько сотен миль. Сам я тебя дальше нести не могу, это опасно. Соломон устроил в Эйлате верфи, чтобы контролировать торговые пути вдоль побережья. Здесь находятся некоторые его волшебники и множество духов, и все они бдят, чтобы предотвратить вторжение таких, как я. Я не могу войти в город.
Ашмира поднялась на ноги и ахнула от боли в онемевших мышцах.
– Что ж, я благодарю тебя за помощь, – сказала она. – Когда вернешься в Мариб, передай, пожалуйста, от меня спасибо жрицам и нашей возлюбленной царице. Скажи, что я благодарна им за помощь, что я приложу все силы, чтобы исполнить свой долг, и что…
– Ну, меня-то тебе благодарить не за что, – перебило дитя. – Я сделал это только потому, что меня заставили. По правде говоря, если бы мне не грозил Бедственный Огонь, я сожрал бы тебя в мгновение ока: ты выглядишь довольно сочной и аппетитной. Что до царицы и ее прихвостней, их тебе, я думаю, благодарить тоже не за что: они отправили тебя на страшную смерть, а сами тем временем прохлаждаются в роскоши дворцовых покоев. Хотя, конечно, я передам, что ты им кланяешься.
– Гнусный демон! – рявкнула Ашмира. – Если даже я и умру, я умру ради своей царицы! На нашу страну напал враг, и сам бог Солнца благословил мой подвиг! Ты понятия не имеешь ни о преданности, ни о любви, ни о Родине!
Она стиснула вещицу, висящую у нее на шее, и гневно выкрикнула заветный слог; сияющий желтый диск поразил джинна, и тот с воплем кубарем отлетел назад.
– Неплохо сработано! – сказало дитя, поднимаясь на ноги. – Однако сила твоя мелка, а побуждения еще мельче. Боги, Родина – все это пустые слова, и не более!
Он зажмурился и исчез. Легкий ветерок повеял с севера на юг, разметал ровные песчаные круги. Ашмиру пробрала дрожь.
Она опустилась на колени, достала из котомки мех с водой, лепешку, завернутую в виноградные листья, серебряный кинжал и дорожный плащ, который тут же набросила на плечи, чтобы согреться. Для начала она как следует напилась из меха, потому что ей очень хотелось пить. Потом торопливо и деловито съела лепешку, глядя вперед с вершины холма, прикидывая, как лучше пройти в город. Потом обернулась на восток, туда, где диск бога Солнца только-только отрывался от земли. Где-то далеко-далеко он воссиял также и над прекрасной Савой. Его величие слепило Ашмиру, лицо ее ощущало его тепло. Ее движения замедлились, разум очистился; мысли о срочном деле на время оставили ее. Она стояла на вершине, стройная и юная, и золотой свет блестел на ее длинных темных волосах.
Когда Ашмира была еще совсем маленькой, мать как-то раз отвела ее на крышу дворца и обошла строение по кругу, чтобы Ашмира. могла осмотреть весь город.
– Наш город, Мариб, построен на холме, – говорила мать, – и этот холм находится в центре Савы, подобно тому как сердце находится в центре тела. Давным-давно бог Солнца заповедал нам, каковы должны быть размеры города, поэтому мы не можем строить за пределами этих стен. Потому-то наш город растет не вширь, но ввысь! Видишь эти башни со всех сторон? В них живет наш народ, на каждом этаже по семье, и когда появляется нужда, мы надстраиваем еще один этаж из глинобитного кирпича. А теперь, дитя, погляди вниз, за пределы холма. Видишь, вокруг города все зеленое, в то время как дальше – желтая пустыня? Это зеленое – наши сады, в них – наша жизнь. Ежегодно высоко в горах тают снега, и вода потоками сбегает по иссохшим вади, орошая наши земли. Царицы былых времен прорыли каналы, которые приводят воду на поля. Наш главный долг – беречь эти каналы, ибо без них мы погибнем. А теперь погляди на восток. Видишь эти бело-голубые горы? Это Хадрамаут, там растут наши леса. Эти деревья – второе наше главное сокровище. Мы собираем их смолу, высушиваем, и… и что из нее получается?
Ашмира запрыгала от возбуждения: она знала ответ!
– Ладан, матушка! Та штука, которой воняют горцы!
Мать опустила стальную руку на голову дочери.
– Не надо так прыгать, девочка! Дворцовой стражнице не пристало скакать подобно пустынному дервишу, даже в пять лет. Но да, ты права: это ладан. Это благовоние для нас дороже золота, именно благодаря ему наш народ богат. Мы торгуем с иноземными царствами, что лежат далеко отсюда, за пустынями и морями. Они хорошо платят за него, но они бы отняли его у нас, если бы могли. Только великие аравийские пустыни, которых не преодолеть ни одному войску, защищают нас от их алчности.
Ашмира перестала егозить и нахмурилась.
– Если сюда придут враги, – сказала она, – царица их всех убьет! Верно, матушка? Царица нас всех защищает!
– Верно, дитя. Наша царица защищает Саву. А мы, стражницы, защищаем царицу. Затем мы и родились на свет. И ты, милая Ашмира., когда вырастешь, тоже будешь защищать нашу благословенную госпожу – даже ценой своей собственной жизни, если потребуется, – как защищаю ее я, как защищали ее наши праматери. Клянешься ли ты в этом?
Ашмира сделалась настолько неподвижна и настолько серьезна, насколько могла.
– Клянусь, матушка!
– Молодец, хорошая девочка. Что ж, идем вниз, присоединимся к сестрам.
В те времена старая царица Савская еще не настолько отяжелела, чтобы не выходить из дворца, и ее везде сопровождал эскорт стражниц. Их предводительница, мать Ашмиры, всегда шла следом за царицей, точно тень, и на поясе у нее висел кривой меч, ничуть ее не тяготивший. Ашмира, которая особенно гордилась длинными и блестящими волосами матери, про себя думала, что мать выглядит куда красивее и царственнее самой царицы, однако же ей хватало ума никому об этом не говорить. Такие мысли слишком смахивали на предательство, а для предателей было особое место на голом холме за заливными лугами, где их останки расклевывали птички. Ашмира довольствовалась тем, что представляла себе, как в один прекрасный день она сама сделается главной стражницей и будет всюду ходить следом за царицей. Она уходила в сады позади дворца, брала сломанную тростинку и упражнялась в фехтовании, повергая ряды воображаемых демонов в свирепом и беспощадном бою.
С ранних лет она присоединилась к матери в тренировочном зале, где под бдительным оком морщинистых матерей-стражниц, которые сделались уже слишком стары для того, чтобы нести службу, женщины-стражницы ежедневно упражнялись в боевых искусствах. До завтрака они лазили по канатам, бегали по лугам, плавали в каналах у стен. Потом, как следует размяв мышцы, они по шесть часов в день тренировались в гулких, солнечных залах, сражаясь на мечах и на посохах, на ножах и на кулачках, метая диски и кинжалы в набитые соломой мишени на стенах. Ашмира наблюдала за происходящим, сидя на лавках, где матери-стражницы перевязывали раны и ушибы тканью, переложенной целебными травами. Часто она и другие девочки брали маленькие деревянные мечи и копья, изготовленные специально для них, и присоединялись к своим матерям в потешных поединках. Так началась их учеба.
Мать Ашмиры была лучшей среди этих женщин, оттого она и сделалась главной стражницей. Она бегала быстрее всех, сражалась яростнее всех и, главное, метала маленькие сверкающие кинжалы точнее, чем кто бы то ни было. Она умела метать их стоя, на бегу, и даже с разворота – кинжал неизменно вонзался по самую рукоять в любую мишень на другом конце зала.
Ашмиру зачаровывало мастерство матери. Не раз она подбегала к ней, протягивала руку:
– Дай попробовать, я тоже хочу!
– Ты еще мала! – улыбалась мать. – Вон, возьми деревянные кинжалы, они лучше уравновешены, и ты ими не порежешься. Нет-нет, не так! – Потому что Ашмира уже выхватила кинжал у нее из руки. – Нужно легонько сжать острие между большим и указательным пальцами… вот так. А теперь спокойнее, спокойнее. Закрой глаза, вздохни поглубже…
– Да нет, не надо! Смотри, как я умею! Ой…
– Для первого раза неплохо, Ашмира! – рассмеялась мать. – Если бы мишень была на шесть шагов правее и на двадцать шагов ближе, ты бы попала точно в цель! Ну а так мне остается только порадоваться: будь мои ноги чуть больше… – Она наклонилась, подняла кинжал. – Попробуй-ка еще раз!
Шли годы. Бог Солнца день за днем свершал свой путь по небесам. Ашмире исполнилось семнадцать. Легконогая, с серьезным взглядом, она сделалась одной из четырех недавно назначенных командиров дворцовой стражи. Она хорошо проявила себя во время последнего мятежа горных племен и лично взяла в плен вождя мятежников и его волшебников. Она несколько раз исполняла обязанности главной стражницы, стоя позади царицы во время храмовых церемоний. Однако сама царица Савская ни разу не заговорила с ней, ни разу не обратила внимания на ее существование – вплоть до той ночи, когда сгорела башня.
За окном все еще курился дым; из Чертога Мертвых доносился рокот траурных барабанов. Ашмира сидела в царском кабинете, неуклюже сжимая кубок с вином и глядя в пол.
– Ашмира, дорогая, – говорила царица, – знаешь ли ты, кто совершил это злодеяние?
Ашмира подняла глаза. Царица сидела так близко, что их колени почти соприкасались. Неслыханно близко. Сердце отчаянно колотилось в груди. Ашмира. снова потупилась.
– Говорят, госпожа моя, – выдавила она, – говорят, что это царь Соломон…
– А говорят – почему?
– Нет, госпожа.
– Ашмира, ты можешь смотреть на меня, когда мы разговариваем. Да, я – твоя царица, но обе мы – дочери Солнца.
Ашмира. снова подняла взгляд. Царица улыбалась. От этого зрелища голова у стражницы слегка закружилась; она отхлебнула вина.
– Главная стражница часто рассказывала о твоих достоинствах, – продолжала царица. – Проворная, сильная, умная… Не страшится опасности… Находчивая, временами почти безрассудная… И хорошенькая вдобавок – это уж я сама вижу. Скажи, Ашмира, что ты знаешь о Соломоне? Какие истории ты о нем слышала?
Лицо у Ашмиры горело, горло ей сдавило. Это, наверное, от дыма… Она всю ночь командовала теми, кто передавал ведра по цепочке внизу, у башни.
– То же, что и всем, госпожа моя. Он живет во дворце из золота и нефрита, который он построил в одну ночь с помощью своего волшебного Кольца. Он повелевает двадцатью тысячами духов, один ужаснее другого. У него семь сотен жен – следовательно, он жесток и распутен. Он…
Царица вскинула руку.
– Все это я тоже слышала. – Она перестала улыбаться. – Ашмира, Соломону нужны сокровища Савы. Сегодняшний пожар – дело рук одного из его демонов, и, когда наступит новолуние – то есть через тринадцать дней, – воинство Кольца явится сюда, чтобы уничтожить нас всех.
Глаза Ашмиры в ужасе распахнулись; она не сказала ни слова.
– Если только, – продолжала царица, – я не соглашусь уплатить выкуп. Нет нужды говорить, что этого я делать не желаю. Это ляжет пятном на честь Савы и на мою собственную честь. Но есть ли у меня выбор? Сила Кольца чересчур велика, чтобы ей противостоять. Для того чтобы опасность миновала, нужно убить самого Соломона. Но это почти невозможно: он никогда не покидает Иерусалима, а этот город слишком хорошо охраняется, туда не проникнуть ни армиям, ни магам. И тем не менее…
Царица тяжело вздохнула и посмотрела в окно.
– И тем не менее – надежда есть. Если бы нашелся кто-то, кто смог отправиться туда в одиночку, кто-то достаточно умный и ловкий, кто-то, кто выглядел бы совершенно безобидным, не будучи таковым, – быть может, этот человек и сумел бы проникнуть к царю. И когда он – точнее, она – останется наедине с царем, быть может, она… Но нет, это чересчур трудное дело.
– Госпожа моя… – Голос Ашмиры дрожал от возбуждения и от страха перед тем, что она собиралась сказать. – Госпожа, если я могу чем-нибудь помочь…
Царица Савская милостиво улыбнулась.
– Дорогая моя, не нужно больше слов! Мне уже известна твоя верность. Я знаю, что ты любишь меня. Да, милая Ашмира, спасибо за предложение. Я думаю, что ты можешь помочь.
Восходящее солнце висело над самой пустыней. Когда Ашмира наконец очнулась и снова обернулась на запад, она увидела, что гавань Эйлат превратилась в россыпь белых домов, а море – в лазурную полоску, на которой виднелись крошечные белые пятнышки.
Глаза Ашмиры сузились. Корабли! Корабли, принадлежащие жестокому Соломону. Отныне ей следует держать ухо востро…
Она взяла серебряный кинжал, лежащий рядом с ее котомкой, и сунула его за пояс, спрятав под плащом.
При этом взгляд ее упал на небо: она увидела слегка ущербный кружок луны, бледный и призрачный в голубом утреннем небе. Это зрелище подстегнуло ее. Осталось всего двенадцать дней! А до Соломона еще далеко… Она подхватила котомку и трусцой устремилась вниз.
9
Бартимеус
– Поаккуратнее со щебнем, ты! – рявкнул Факварл. – Последняя пригоршня угодила мне в затылок!– Ну, извини!
– И кстати, не мог бы ты надеть юбочку подлиннее? А то мне просто глаза поднять страшно.
Я прекратил долбить камень.
– Ну а я что сделаю? Сейчас так носят!
– Ты мне солнце загораживаешь! Мог бы хотя бы отойти немного в сторону.
Мы гневно уставились друг на друга. Я нехотя подвинулся на дюйм влево; Факварл раздраженно сдвинулся на дюйм вправо. И мы продолжили долбить камень.
– Я бы еще понял, – кисло бубнил Факварл, – если бы нам разрешили делать это по-нормальному! Парочка Взрывов – и эта скала развалилась бы как миленькая!
– Скажи это Соломону! – посоветовал я. – Это из-за него нам не дают… Уй-я-а!
Кувалда вместо долота угодила мне по пальцу ноги. Я запрыгал как бешеный. Моя брань эхом отразилась от скалы, неподалеку взлетел напуганный стервятник.
Все утро, начиная с мутных предрассветных часов, мы с Факварлом трудились в карьере под местом будущей стройки, вытесывая первые каменные блоки для стен храма. Факварл стоял немного ниже меня, так что ему было хуже видно. Зато мне было негде укрыться от вставшего солнца. Я потел и бесился. А теперь вот еще и палец себе отшиб!
Я огляделся по сторонам: скалы, жаркое марево, никакого шевеления ни на одном из планов.
– Знаешь что, – сказал я, – с меня хватит! Хабы поблизости нет, его мерзкого фолиота – тоже. У меня перерыв!
Сказав так, прекрасный юноша отшвырнул долото и соскользнул по деревянной лестнице на дно карьера.
Факварл снова сделался нубийцем: приземистым, пузатым, пыльным и угрюмым. Он поколебался, потом тоже бросил инструменты. Мы присели рядом на корточки в тени его наполовину вырубленного блока, подобно любым другим рабам, отлынивающим от работы.
– И снова нам досталось самое трудное! – сказал я. – Почему мы не могли расчищать место под фундамент вместе с остальными?
Нубиец почесал пузо, нашел у нас под ногами подходящий осколок камня и принялся ковыряться в своих слегка заостренных зубах.
– Может быть, потому, что хозяин нас особенно недолюбливает. Ну, тебя-то понятно за что: ты давеча его неплохо уел.
Я самодовольно улыбнулся.
– Что верно, то верно!
– Кстати, о волшебнике, – продолжал Факварл. – Этот Хаба, как он тебе?
– Дрянь. А тебе?
– Один из худших.
– Я бы сказал, входит в десятку худших, может быть даже в пятерку.
– Мало того что он жесток, – добавил Факварл, – он еще и непредсказуем! Жестокость я могу понять, это качество во многих отношениях положительное. Но ведь он, чуть что, хватается за сущностную плеть! Если работаешь слишком медленно, если работаешь слишком быстро, если просто окажешься поблизости, когда ему захочется поразмяться, – короче, при любой возможности!
Я кивнул.
– Ага. Вот и вчера вечером он меня отхлестал – и за что? Это же вышло чисто случайно!
– Что именно?
– Я просто издал забавный звук как раз в тот момент, когда он наклонился перешнуровать сандалии… – Я тяжко вздохнул и печально покачал головой. – Конечно, этот звук разнесся по долине подобно раскату грома. Правда и то, что поблизости как раз оказалось несколько важных шишек из числа придворных Соломона, и они поспешно перебежали, чтобы оказаться с наветренной стороны от него. Но все равно! У него совершенно отсутствует чувство юмора, вот в чем корень всех бед.
– Зато ты, Бартимеус, так же остроумен, как всегда! – заметил Факварл.
– Стараюсь, стараюсь!
– Ладно, шутки в сторону: с Хабой следует быть осторожными. Помнишь того, в шаре? На его месте мог очутиться любой из нас!
– Да я знаю…
Нубиец бросил ковыряться в зубах и отшвырнул камушек. Мы сидели рядом, глядя в пульсирующую белизну карьера.
Надо сказать, что случайному наблюдателю наш диалог мог показаться совершенно банальным, но на самом деле он был крайне примечателен, прежде всего тем, что нам с Факварлом удалось поговорить, не перейдя на: а) язвительные подколки, б) взаимные обвинения и в) попытки убить друг друга. За время нашего многовекового знакомства такое случалось крайне редко. Целые цивилизации успевали вылезти из грязи в князи, освоить искусства письма и астрономии и постепенно прийти в упадок, а нам с ним за все это время так и не случалось мирно поговорить.
Впервые наши пути пересеклись в Месопотамии, во время бесконечных войн между тамошними городами-государствами. Иногда мы сражались на одной стороне, иногда мы оказывались на вражеских сторонах. Это само по себе дело пустяшное, для духа все это вещь преходящая и не зависящая от его собственной воли, ведь это наши хозяева порабощали нас, вынуждая отправиться в битву. И тем не менее мы с Факварлом все как-то не сходились характерами.
Почему именно – сказать трудно. Ведь во многих отношениях у нас была масса общего.
Для начала, оба мы были весьма древними и достославными джиннами, хотя Факварл всегда настаивал на том, что он несколько древнее меня (как это на него похоже!)[24].
Во-вторых, оба мы были ребята весьма энергичные, веселые и находчивые, по-своему очень неплохие, мужественно противостоявшие людям, своим хозяевам. Оба мы укокошили немало волшебников, которые не сумели толком замкнуть пентакль, оговорились, произнося заклинание, оставили лазейку в условиях, оговаривающих наше пребывание на Земле, или допустили еще какую-нибудь ошибку в сложном и опасном процессе призывания духов. Однако слабым местом наших достоинств было то, что нас тем чаще вызывали действительно толковые волшебники, знающие о них и желающие использовать их в своих собственных целях. В результате мы с Факварлом были двумя самыми загруженными духами тысячелетия – по крайней мере, мы так считали.
И мало того, у нас еще была масса общих интересов, от архитектуры и политики до местной кухни[25]. Короче, все говорило о том, что нам с Факварлом следовало бы сдружиться.
И тем не менее по какой-то непонятной причине мы с ним стояли друг другу поперек горла[26]. Так было всегда.
Тем не менее мы, теоретически, готовы были забыть о своих разногласиях, столкнувшись с общим врагом, а нынешний наш хозяин вполне подходил под это определение. Любой волшебник, способный вызвать восемь джиннов за раз, явно был опасным противником, и сущностная плеть дела не упрощала. Но я чувствовал, что дело не только в этом…
– Кстати, есть в этом Хабе нечто странное, – сказал я. – Ты замечал?..
Факварл резко толкнул меня в бок и слегка качнул головой. На дорожке, ведущей в карьер, появились двое наших товарищей по несчастью, Ксоксен и Тивок. Оба тяжело брели, взвалив на плечи лопаты.
– Факварл! Бартимеус! – изумленно воскликнул Ксоксен. – Вы что делаете?!
– Отдыхают они! – злобно сверкнул глазами Тивок.
– Хотите – присоединяйтесь к нам, – предложил я.
Ксоксен оперся на лопату и вытер лицо грязной пятерней.
– Дурачье! – прошипел он. – Вы хоть помните, кто наш хозяин? Вы не забыли, кто он такой? Его прозвали Хаба Жестокий, и отнюдь не за то, что он миндальничает с бездельниками! Он повелел нам трудиться без отдыха все светлое время суток! Днем – вкалываем, отдыхаем – ночью! Что неясно?
– Из-за вас нас всех загонят в сущностные клетки! – рявкнул Тивок.
Факварл небрежно отмахнулся:
– Этот египтянин – всего лишь человек, заточенный в угрюмой плоти, в то время как мы – благородные духи (я говорю «благородные» в самом широком смысле, имея в виду и Бартимеуса тоже). С чего бы кому-то из нас вкалывать по велению Хабы? Мы должны трудиться вместе, чтобы уничтожить его!