Страница:
– Сайфулла, – приказал Калганов Юсупову, – возьми Борисова, Юначёва и ещё двоих, забросайте пулемёт гранатами!
Юсупов, а за ним четыре матроса рванулись ко второму дзоту. Подбежав к амбразуре сбоку, бросили несколько гранат. Они разорвались перед амбразурой, её завалило. Но тотчас же пулемёт застучал из другой амбразуры. Его огонь не давал приблизиться к ней на бросок гранаты.
Но разве отступят матросы? Приказ должен быть выполнен.
– Обождите, я один! – остановил товарищей Юсупов и, стиснув в руке гранату, пополз по траве.
Он сумел подобраться к дзоту с той стороны, откуда его не мог заметить вражеский пулемётчик. Вскоре товарищи увидели, что Юсупов всполз на дзот, лежит почти над амбразурой и опускает к её верхнему краю руку с гранатой, чтобы забросить её внутрь. Но дотянуться ему трудно. Вот Юсупов подвинулся, спустился ещё ниже, вот он почти свесился над амбразурой… Взмах руки – и Юсупов рванулся назад, оберегаясь от своей гранаты. Глухой взрыв перед амбразурой. Юсупов спрыгнул с дзота, махнул товарищам: «Всё в порядке!» И в тот же миг из амбразуры – очередь, прямо по Юсупову!
– Сайфулла! – вскрикнул Калганов.
Юсупов ещё держался на ногах. Последним усилием он бросился на амбразуру.
Товарищи Юсупова ринулись к дзоту – уже не мог стрелять пулемёт из амбразуры, закрытой телом Сайфуллы. Несколько автоматных очередей – и с гитлеровцами, уцелевшими в дзоте после взрыва юсуповской гранаты, было покончено.
Но пока разведчики пробивались между двумя огневыми точками, их настигли немецкие автоматчики.
Отстреливаясь, прикрывая друг друга огнём, Калганов и его матросы продолжали отходить.
Совсем уже близко начиналась «ничейная» полоса между нашими и вражескими позициями. Осталось только пройти через устроенный немцами лесной завал из огромных сосен, сцепившихся ветвями. Преодолеть эту преграду, а там до своих рукой подать.
Кому-то надо, хотя бы на несколько минут, задержать врага, пока остальные проберутся через завал.
– Я, ребята! – вызвался Юначёв.
Он забежал в пустой немецкий окопчик вблизи того блиндажа, у которого погиб Юсупов, и открыл по преследователям огонь из автомата. Но врагов было много. Перебегая между кустами и деревьями, они приближались. Вот уже, крутясь в воздухе, летит на Юначёва немецкая граната с длинной деревянной ручкой. Она ударяется о бруствер, осыпая землю, катится в окоп…
Ловко подхватив гранату, Юначёв бросил её обратно. Следом туда, где в листве мелькали приплюснутые серо-зелёные каски, бросил и свою гранату.
Ещё две гранаты осталось у Юначёва. Он выждал, пока фашисты подбегут ближе, и только тогда метнул обе сразу… Немецкие автоматчики залегли.
Все остальные разведчики тем временем достигли завала. Пробираться через наваленные и оплетённые колючей проволокой деревья было трудно да и небезопасно под пулями.
– Пойдём низом! – решил Калганов.
По его команде матросы начали проползать под стволами, между упёршимися в землю сучьями. Вскоре к ним присоединился Юначёв.
Калганов полз последним, проследив, чтобы сначала проползли все матросы. Он уже выбирался из-под завала, когда близ его головы что-то стукнуло о дерево и тотчас же раздалось резкое шипенье. «Граната!» Он мгновенно вдавился лицом в жёсткую, спалённую солнцем траву.
…Очнулся в госпитале. Голова была забинтована, болела.
– Чудом уцелел! – сказал Калганову врач: граната, брошенная фашистами через завал, разорвалась возле головы, два ранения осколками – в затылок и в черепную кость.
Вскоре навестить своего командира пришли матросы.
– Мою карту в штаб передали? – первым долгом спросил Калганов.
– Передали, – успокоили его.
Матросы рассказали: увидев, что после разрыва немецкой гранаты он лежит недвижим, они сняли с себя ремни, зацепили за его ноги и волоком – иначе под огнём было нельзя – потащили. Рассказали и о том, что ночью пробрались обратно к дзоту, возле которого погиб Юсупов, и принесли к своим его пробитое пулями тело. Юсупова похоронили под троекратный залп недалеко от переднего края, на поляне между кряжистыми дубами.
А после того, как у Калганова побывали его матросы, в палате появился высокий черноволосый генерал. Оглядев палату, он спросил:
– Так где ваш знаменитый разведчик? Ему показали.
– Ишь ты, молодой, а с бородой! – удивился генерал и, подойдя к постели Калганова, поздоровался с ним.
Это был командующий армией.
Генерал спросил Калганова, как тот себя чувствует, поблагодарил за доставленные сведения и протянул Калганову плоскую красную коробочку:
– Награждаю тебя, товарищ старший лейтенант, за успешную разведку сухопутным орденом Александра Невского. На всём Черноморском флоте ещё никто такой награды не получал. Первым будешь…
Памятью о трудных днях и ночах разведки на фронте под Новороссийском, памятью о подвиге Сайфуллы Юсупова стал для Калганова полученный им орден.
Но осталась у него ещё одна памятка, железная: маленький осколок гранаты, застрявший в кости черепа да так и оставшийся в ней до сих пор, несмотря на старания врачей.
Вахта над морем
1. Прыжок в темноту
Темно и тесно в наглухо закрытой кабине бомбардировщика. За стеклом маленького бортового окошка – непроглядная чернота зимней ночи. Прижавшись плечом к плечу, сидят старший лейтенант Калганов и матросы-разведчики в полушубках, с парашютами за спинами. На них оружие, снаряжение – всё, что может понадобиться в тылу врага. Когда готовились к вылету, Калганов спрашивал каждого: «Сам желаешь? Пока не поздно, можешь отказаться». Не отказался ни один.
В темноте не видно лиц. Все молчат, слышен только ровный гул моторов. Но каждый думает об одном: как встретит земля?
Отвернув рукав полушубка, Калганов смотрит на светящийся циферблат. Второй час полёта. Наверное, уже перелетели море, внизу – занятая врагом земля…
– Приготовиться!
Калганов приник лицом к холодному плексигласу маленького окошечка. Что внизу?… Но только непроницаемая темь царит там, не отличишь, где земля, где небо. Где-то внизу Ялта, там немцы. Ни огонька…
Самолёт медленно кренится и описывает круг. Калганов продолжает вглядываться. Он ищет внизу условные огни, которые укажут район, куда следует прыгать. Их должно быть пять, расположенных «конвертом», пять костров. Где же они?
А самолёт делает круг за кругом. Тревожно гудят моторы.
Пять костров… Их должны подготовить те моряки, которые в этот район спрыгнули на парашютах раньше, когда Калганов находился ещё на фронте под Новороссийском.
Далеко-далеко внизу мелькнули и скрылись, заслонённые крылом разворачивающегося самолёта, пять малюсеньких, как искорки, тусклых огоньков: четыре по углам, один в середине – долгожданный «конверт».
Гул моторов, свист разрезаемого корпусом самолёта воздуха, резкий ветер ворвались снизу, через открывшийся люк.
Встал матрос, сидевший рядом с Калгановым.
Один за другим протискивались мимо Калганова его товарищи и бросались в чёрное отверстие люка, через которое навстречу, в лицо, бил холодный, ревущий ночной ветер.
«Пора мне!»
Калганов нагнулся, опёрся рукой о край люка, бросился вниз головой и… застрял. Подвела сумка, пристёгнутая к поясу.
В глаза, в нос, в рот, в уши со страшной силой бил густой, сдавливающий дыхание воздух. Калганов извивался всем телом, старался освободиться, вывалиться из люка – тщетно! Руками он не мог себе помочь – висел наружу вниз головой, застряв по пояс. Он чувствовал, как, кренясь, самолёт разворачивается, чтобы вновь пройти над местом выброски. Круг, второй, третий…
Бомбардировщик пошёл на четвёртый круг.
В отчаянии Калганов бил ногами вверх – авось удастся оттолкнуться от чего-нибудь в самолёте. Почувствовал, как носком сапога ударил во что-то. И в ту же секунду услышал гулкую пулемётную очередь. В глаза ему на секунду упал бегущий отсвет пулевой трассы.
«Что я натворил!» – ужаснулся Калганов.
Да, случилась беда. В этой беде оказался виноват его высокий рост. Пытаясь оттолкнуться, Калганов длинной своей ногой нечаянно задел за что-то, и пулемёт, расположенный вблизи люка, дал короткую очередь. Огненный пунктир пулевых трасс прочертил тьму ночного неба. Всего несколько секунд светился он. Но и этого было достаточно, чтобы наблюдатели на немецких зенитных батареях, расположенных возле Ялты, определили место, где кружит неизвестный самолёт. К гулу его они давно уже прислушивались. Калганов увидел, как вокруг самолёта в чёрном воздухе вспыхнули желтовато-буроватые разрывы, как снизу, от скрытой во тьме земли, полетели навстречу грузно разворачивающейся машине мерцающие огни трасс.
При первых же разрывах зенитных снарядов Кал-ганова охватил страх. Нет, он боялся не только того, что самолёт подобьют и он, так и не выбравшись из люка, погибнет вместе с ним. Его пугало то, что пилот положит машину на обратный курс. И матросы, прыгнувшие раньше – они сейчас уже, наверное, приземляются, – останутся без командира, без связи с Большой землёй: ведь шифровальные таблицы, с помощью которых после приземления группы только и можно будет вести переговоры по радио, находятся у него.
«Товарищей подведу!…» Этот страх словно удесятерял силы. Однако проклятый люк держал…
Лейтенант-инструктор и кто-то из экипажа самолёта дёргали Калганова за ноги, толкали в спину, прикрытую парашютом, колотили по бокам. Наконец кто-то, видимо отчаявшись, изо всей силы двинул ему сапогом пониже спины.
О, как благодарен был Калганов тому, кто догадался сделать это! Было больно, но сильный этот удар вышиб наконец его из люка.
В первые секунды падения мелькнула мысль: что, если парашют не раскроется? Вдруг он был повреждён во время возни в люке?
Раскрылся!
Калганова плавно несло под куполом. Смолкли зенитки, не слышно было и гула самолёта, освободившегося наконец от последнего груза. Кругом ни зги: всё – и небо, и море, и землю – окутывала ночная тьма.
Калганов всматривался вниз: может быть, ещё горят пять огоньков? Нет, только чернота, непроглядная чернота…
Держась за стропы, гадал, вглядываясь в темноту: где опуститься? Самолёт всё время кружил над тем местом, где были замечены пять огней. Но, может быть, ветер, которого под парашютом не чувствуешь, относит в сторону?
Внизу, во мраке, стали постепенно проступать какие-то пятна. Беловатое – это, наверное, снег, покрывающий склоны высот, чёрное – лес или ущелье… Калганов со своей группой должен был выброситься недалеко от Ялты, в районе горы Чёрной, в лесу близ деревушки Биюк-Сала. Там их должны встретить товарищи. Встретят ли? Может быть, условные огни, указывающие место посадки, были зажжены не ими, а гитлеровцами? Враг хитёр и коварен, мог пронюхать… Калганов помнит, что и время и место вылета era группы несколько раз переносили, чтобы дезориентировать противника. Помнил и то, о чём его предупредил начальник разведки штаба флота, инструктируя перед вылетом: по нашим данным известно, что враг узнал о высадке близ Ялты парашютистов, обеспокоен тем, что в горах, кроме партизан, появился какой-то военный отряд. Возможно, что враг подкарауливает приземляющихся.
Внизу, на полускрытой мраком заснеженной земле, различались теперь какие-то тёмные квадратики, рассыпанные по белому. Деревня. Парашют несёт прямо на неё…
Калганов стал подтягивать стропы, чтобы как-то сманеврировать и миновать деревню. Но это ему не очень удавалось: земля была уже совсем-совсем близка, парашют неумолимо шёл вниз, к белым от снега крышам. Может быть, снизу его уже заметили?…
Шуршанье парашютной ткани, треск ветвей. Шёлковый купол накрыл крону высокого дерева, и Калганов, как в седло, опустился в развилку ветвей.
«Заметили или нет?» Он быстро освободился от парашюта, придерживаясь за ствол, соскользнул вниз. Огляделся. Покрытая снегом земля. Полуразломанная изгородь из жердей. За ней темнеют постройки. Прислушался… Тихо. Наверное, никто не видел… Но надо спешить! Могут и увидеть. Прежде всего стянуть с дерева и спрятать парашют.
Снять парашют оказалось не так просто: его ткань и стропы запутались в ветвях. Минут пятнадцать пришлось провозиться. Калганов свернул парашют и закопал его в снег тут же, под деревом. Едва он кончил, как услышал: кто-то тяжело прыгнул через изгородь. Калганов камнем упал в снег, выставил готовый к бою автомат в ту сторону, откуда послышался шум. Колыхающаяся тёмная фигура медленно двигалась к нему… Опустив автомат, Калганов сдвинул со лба ушанку, отёр пот. Мимо, мотая гривой, проковыляла понурая лошадь.
Он поспешил от деревни к лесу, темневшему поблизости на крутом горном склоне. Углубившись в чащу, сориентировался по компасу. Пошёл в том направлении, куда должны были, приземлившись, идти все. Правда, он не совсем был уверен, что приземлился там, где нужно, и что деревушка, в которую он едва не опустился, та самая Биюк-Сала, возле которой назначен сбор. Но он шёл, приглядываясь к местности и ожидая условных сигналов-выстрелов, которые в точно назначенное время должен был давать один из десантников, пока не соберутся все. Это было рискованно – немцы могли услышать выстрелы, но другого выхода не оставалось.
Калганов дождался первого условного выстрела и пошёл на его звук. Но пришлось немало проплутать в ночной тьме по лесистым косогорам и оврагам, прежде чем он встретился с матросами своей группы и с теми, кто приземлился раньше.
К исходу ночи весь отряд – матросы и с ними несколько девушек-радисток – собрался на скрытой от глаз врага базе близ горы Чёрной, в глухом, глубоком овраге между двух поросших лесом высот.
2. «Вижу, идут!»
3. Тайна старого дуба
Юсупов, а за ним четыре матроса рванулись ко второму дзоту. Подбежав к амбразуре сбоку, бросили несколько гранат. Они разорвались перед амбразурой, её завалило. Но тотчас же пулемёт застучал из другой амбразуры. Его огонь не давал приблизиться к ней на бросок гранаты.
Но разве отступят матросы? Приказ должен быть выполнен.
– Обождите, я один! – остановил товарищей Юсупов и, стиснув в руке гранату, пополз по траве.
Он сумел подобраться к дзоту с той стороны, откуда его не мог заметить вражеский пулемётчик. Вскоре товарищи увидели, что Юсупов всполз на дзот, лежит почти над амбразурой и опускает к её верхнему краю руку с гранатой, чтобы забросить её внутрь. Но дотянуться ему трудно. Вот Юсупов подвинулся, спустился ещё ниже, вот он почти свесился над амбразурой… Взмах руки – и Юсупов рванулся назад, оберегаясь от своей гранаты. Глухой взрыв перед амбразурой. Юсупов спрыгнул с дзота, махнул товарищам: «Всё в порядке!» И в тот же миг из амбразуры – очередь, прямо по Юсупову!
– Сайфулла! – вскрикнул Калганов.
Юсупов ещё держался на ногах. Последним усилием он бросился на амбразуру.
Товарищи Юсупова ринулись к дзоту – уже не мог стрелять пулемёт из амбразуры, закрытой телом Сайфуллы. Несколько автоматных очередей – и с гитлеровцами, уцелевшими в дзоте после взрыва юсуповской гранаты, было покончено.
Но пока разведчики пробивались между двумя огневыми точками, их настигли немецкие автоматчики.
Отстреливаясь, прикрывая друг друга огнём, Калганов и его матросы продолжали отходить.
Совсем уже близко начиналась «ничейная» полоса между нашими и вражескими позициями. Осталось только пройти через устроенный немцами лесной завал из огромных сосен, сцепившихся ветвями. Преодолеть эту преграду, а там до своих рукой подать.
Кому-то надо, хотя бы на несколько минут, задержать врага, пока остальные проберутся через завал.
– Я, ребята! – вызвался Юначёв.
Он забежал в пустой немецкий окопчик вблизи того блиндажа, у которого погиб Юсупов, и открыл по преследователям огонь из автомата. Но врагов было много. Перебегая между кустами и деревьями, они приближались. Вот уже, крутясь в воздухе, летит на Юначёва немецкая граната с длинной деревянной ручкой. Она ударяется о бруствер, осыпая землю, катится в окоп…
Ловко подхватив гранату, Юначёв бросил её обратно. Следом туда, где в листве мелькали приплюснутые серо-зелёные каски, бросил и свою гранату.
Ещё две гранаты осталось у Юначёва. Он выждал, пока фашисты подбегут ближе, и только тогда метнул обе сразу… Немецкие автоматчики залегли.
Все остальные разведчики тем временем достигли завала. Пробираться через наваленные и оплетённые колючей проволокой деревья было трудно да и небезопасно под пулями.
– Пойдём низом! – решил Калганов.
По его команде матросы начали проползать под стволами, между упёршимися в землю сучьями. Вскоре к ним присоединился Юначёв.
Калганов полз последним, проследив, чтобы сначала проползли все матросы. Он уже выбирался из-под завала, когда близ его головы что-то стукнуло о дерево и тотчас же раздалось резкое шипенье. «Граната!» Он мгновенно вдавился лицом в жёсткую, спалённую солнцем траву.
…Очнулся в госпитале. Голова была забинтована, болела.
– Чудом уцелел! – сказал Калганову врач: граната, брошенная фашистами через завал, разорвалась возле головы, два ранения осколками – в затылок и в черепную кость.
Вскоре навестить своего командира пришли матросы.
– Мою карту в штаб передали? – первым долгом спросил Калганов.
– Передали, – успокоили его.
Матросы рассказали: увидев, что после разрыва немецкой гранаты он лежит недвижим, они сняли с себя ремни, зацепили за его ноги и волоком – иначе под огнём было нельзя – потащили. Рассказали и о том, что ночью пробрались обратно к дзоту, возле которого погиб Юсупов, и принесли к своим его пробитое пулями тело. Юсупова похоронили под троекратный залп недалеко от переднего края, на поляне между кряжистыми дубами.
А после того, как у Калганова побывали его матросы, в палате появился высокий черноволосый генерал. Оглядев палату, он спросил:
– Так где ваш знаменитый разведчик? Ему показали.
– Ишь ты, молодой, а с бородой! – удивился генерал и, подойдя к постели Калганова, поздоровался с ним.
Это был командующий армией.
Генерал спросил Калганова, как тот себя чувствует, поблагодарил за доставленные сведения и протянул Калганову плоскую красную коробочку:
– Награждаю тебя, товарищ старший лейтенант, за успешную разведку сухопутным орденом Александра Невского. На всём Черноморском флоте ещё никто такой награды не получал. Первым будешь…
Памятью о трудных днях и ночах разведки на фронте под Новороссийском, памятью о подвиге Сайфуллы Юсупова стал для Калганова полученный им орден.
Но осталась у него ещё одна памятка, железная: маленький осколок гранаты, застрявший в кости черепа да так и оставшийся в ней до сих пор, несмотря на старания врачей.
Вахта над морем
1. Прыжок в темноту
В темноте не видно лиц. Все молчат, слышен только ровный гул моторов. Но каждый думает об одном: как встретит земля?
Отвернув рукав полушубка, Калганов смотрит на светящийся циферблат. Второй час полёта. Наверное, уже перелетели море, внизу – занятая врагом земля…
– Приготовиться!
Калганов приник лицом к холодному плексигласу маленького окошечка. Что внизу?… Но только непроницаемая темь царит там, не отличишь, где земля, где небо. Где-то внизу Ялта, там немцы. Ни огонька…
Самолёт медленно кренится и описывает круг. Калганов продолжает вглядываться. Он ищет внизу условные огни, которые укажут район, куда следует прыгать. Их должно быть пять, расположенных «конвертом», пять костров. Где же они?
А самолёт делает круг за кругом. Тревожно гудят моторы.
Пять костров… Их должны подготовить те моряки, которые в этот район спрыгнули на парашютах раньше, когда Калганов находился ещё на фронте под Новороссийском.
Далеко-далеко внизу мелькнули и скрылись, заслонённые крылом разворачивающегося самолёта, пять малюсеньких, как искорки, тусклых огоньков: четыре по углам, один в середине – долгожданный «конверт».
Гул моторов, свист разрезаемого корпусом самолёта воздуха, резкий ветер ворвались снизу, через открывшийся люк.
Встал матрос, сидевший рядом с Калгановым.
Один за другим протискивались мимо Калганова его товарищи и бросались в чёрное отверстие люка, через которое навстречу, в лицо, бил холодный, ревущий ночной ветер.
«Пора мне!»
Калганов нагнулся, опёрся рукой о край люка, бросился вниз головой и… застрял. Подвела сумка, пристёгнутая к поясу.
В глаза, в нос, в рот, в уши со страшной силой бил густой, сдавливающий дыхание воздух. Калганов извивался всем телом, старался освободиться, вывалиться из люка – тщетно! Руками он не мог себе помочь – висел наружу вниз головой, застряв по пояс. Он чувствовал, как, кренясь, самолёт разворачивается, чтобы вновь пройти над местом выброски. Круг, второй, третий…
Бомбардировщик пошёл на четвёртый круг.
В отчаянии Калганов бил ногами вверх – авось удастся оттолкнуться от чего-нибудь в самолёте. Почувствовал, как носком сапога ударил во что-то. И в ту же секунду услышал гулкую пулемётную очередь. В глаза ему на секунду упал бегущий отсвет пулевой трассы.
«Что я натворил!» – ужаснулся Калганов.
Да, случилась беда. В этой беде оказался виноват его высокий рост. Пытаясь оттолкнуться, Калганов длинной своей ногой нечаянно задел за что-то, и пулемёт, расположенный вблизи люка, дал короткую очередь. Огненный пунктир пулевых трасс прочертил тьму ночного неба. Всего несколько секунд светился он. Но и этого было достаточно, чтобы наблюдатели на немецких зенитных батареях, расположенных возле Ялты, определили место, где кружит неизвестный самолёт. К гулу его они давно уже прислушивались. Калганов увидел, как вокруг самолёта в чёрном воздухе вспыхнули желтовато-буроватые разрывы, как снизу, от скрытой во тьме земли, полетели навстречу грузно разворачивающейся машине мерцающие огни трасс.
При первых же разрывах зенитных снарядов Кал-ганова охватил страх. Нет, он боялся не только того, что самолёт подобьют и он, так и не выбравшись из люка, погибнет вместе с ним. Его пугало то, что пилот положит машину на обратный курс. И матросы, прыгнувшие раньше – они сейчас уже, наверное, приземляются, – останутся без командира, без связи с Большой землёй: ведь шифровальные таблицы, с помощью которых после приземления группы только и можно будет вести переговоры по радио, находятся у него.
«Товарищей подведу!…» Этот страх словно удесятерял силы. Однако проклятый люк держал…
Лейтенант-инструктор и кто-то из экипажа самолёта дёргали Калганова за ноги, толкали в спину, прикрытую парашютом, колотили по бокам. Наконец кто-то, видимо отчаявшись, изо всей силы двинул ему сапогом пониже спины.
О, как благодарен был Калганов тому, кто догадался сделать это! Было больно, но сильный этот удар вышиб наконец его из люка.
В первые секунды падения мелькнула мысль: что, если парашют не раскроется? Вдруг он был повреждён во время возни в люке?
Раскрылся!
Калганова плавно несло под куполом. Смолкли зенитки, не слышно было и гула самолёта, освободившегося наконец от последнего груза. Кругом ни зги: всё – и небо, и море, и землю – окутывала ночная тьма.
Калганов всматривался вниз: может быть, ещё горят пять огоньков? Нет, только чернота, непроглядная чернота…
Держась за стропы, гадал, вглядываясь в темноту: где опуститься? Самолёт всё время кружил над тем местом, где были замечены пять огней. Но, может быть, ветер, которого под парашютом не чувствуешь, относит в сторону?
Внизу, во мраке, стали постепенно проступать какие-то пятна. Беловатое – это, наверное, снег, покрывающий склоны высот, чёрное – лес или ущелье… Калганов со своей группой должен был выброситься недалеко от Ялты, в районе горы Чёрной, в лесу близ деревушки Биюк-Сала. Там их должны встретить товарищи. Встретят ли? Может быть, условные огни, указывающие место посадки, были зажжены не ими, а гитлеровцами? Враг хитёр и коварен, мог пронюхать… Калганов помнит, что и время и место вылета era группы несколько раз переносили, чтобы дезориентировать противника. Помнил и то, о чём его предупредил начальник разведки штаба флота, инструктируя перед вылетом: по нашим данным известно, что враг узнал о высадке близ Ялты парашютистов, обеспокоен тем, что в горах, кроме партизан, появился какой-то военный отряд. Возможно, что враг подкарауливает приземляющихся.
Внизу, на полускрытой мраком заснеженной земле, различались теперь какие-то тёмные квадратики, рассыпанные по белому. Деревня. Парашют несёт прямо на неё…
Калганов стал подтягивать стропы, чтобы как-то сманеврировать и миновать деревню. Но это ему не очень удавалось: земля была уже совсем-совсем близка, парашют неумолимо шёл вниз, к белым от снега крышам. Может быть, снизу его уже заметили?…
Шуршанье парашютной ткани, треск ветвей. Шёлковый купол накрыл крону высокого дерева, и Калганов, как в седло, опустился в развилку ветвей.
«Заметили или нет?» Он быстро освободился от парашюта, придерживаясь за ствол, соскользнул вниз. Огляделся. Покрытая снегом земля. Полуразломанная изгородь из жердей. За ней темнеют постройки. Прислушался… Тихо. Наверное, никто не видел… Но надо спешить! Могут и увидеть. Прежде всего стянуть с дерева и спрятать парашют.
Снять парашют оказалось не так просто: его ткань и стропы запутались в ветвях. Минут пятнадцать пришлось провозиться. Калганов свернул парашют и закопал его в снег тут же, под деревом. Едва он кончил, как услышал: кто-то тяжело прыгнул через изгородь. Калганов камнем упал в снег, выставил готовый к бою автомат в ту сторону, откуда послышался шум. Колыхающаяся тёмная фигура медленно двигалась к нему… Опустив автомат, Калганов сдвинул со лба ушанку, отёр пот. Мимо, мотая гривой, проковыляла понурая лошадь.
Он поспешил от деревни к лесу, темневшему поблизости на крутом горном склоне. Углубившись в чащу, сориентировался по компасу. Пошёл в том направлении, куда должны были, приземлившись, идти все. Правда, он не совсем был уверен, что приземлился там, где нужно, и что деревушка, в которую он едва не опустился, та самая Биюк-Сала, возле которой назначен сбор. Но он шёл, приглядываясь к местности и ожидая условных сигналов-выстрелов, которые в точно назначенное время должен был давать один из десантников, пока не соберутся все. Это было рискованно – немцы могли услышать выстрелы, но другого выхода не оставалось.
Калганов дождался первого условного выстрела и пошёл на его звук. Но пришлось немало проплутать в ночной тьме по лесистым косогорам и оврагам, прежде чем он встретился с матросами своей группы и с теми, кто приземлился раньше.
К исходу ночи весь отряд – матросы и с ними несколько девушек-радисток – собрался на скрытой от глаз врага базе близ горы Чёрной, в глухом, глубоком овраге между двух поросших лесом высот.
2. «Вижу, идут!»
Немецкое командование в Крыму было обеспокоено: русские самолёты всё чаще бомбят суда, которые приходят в Ялту. Причём бомбардировщики прилетают всегда в тот момент, когда немецкие транспорты с военными грузами только готовятся встать под разгрузку. Кто наводит бомбардировщики с такой точностью?
Немцы не знали, что за Ялтинским портом с многочисленных горных высот над городом непрерывно следили глаза моряков-разведчиков, которыми командовал Калганов. Они посменно несли вахту небольшими группами: три-четыре матроса-наблюдателя, девушка-радистка.
В один из зимних дней на очередную вахту вышла группа под командой старшины первой статьи Морозова. Неспроста командиром группы был назначен именно он. Морозов был старше других не только по возрасту. Ещё в тридцать девятом году он, матрос Краснознамённого Балтийского флота, добровольцем участвовал в боях с белофиннами. А 22 июня 1941 года в Измаиле моряк Дунайской флотилии Морозов снова встал в боевой строй. Он прорывался из Дуная в Чёрное море на одном из кораблей флотилии. Сражался под Херсоном, был ранен. Потом оборонял Севастополь. Получил второе ранение. Вылечившись, попросился в разведотряд Черноморского флота. Возле Керчи и Новороссийска, на побережье и на горных перевалах, Морозов прошёл боевую школу разведки и был ранен в третий раз.
В группе Морозова был Василий Глоба, токарь из Днепропетровска, незадолго до войны призванный на службу во флот. Как и Морозов, он по своей воле избрал опасную службу разведчика, до выброски в Крым не раз ходил в тыл врага под Новороссийском. Таким же бывалым разведчиком в группе был и Владимир Калиниченко.
Третьим матросом в группе был Веретеник. В начале войны, когда его родной Херсон захватили немцы, Жоре Веретенику исполнилось только четырнадцать лет. Распрощавшись с матерью, он пошёл на восток. В одну из ночей ему удалось перейти фронт. Паренька взяли к себе моряки-пограничники, воевавшие близ Херсона. Он стал у них разведчиком: под видом местного мальчишки ходил по занятым врагом сёлам. Однажды ехавшие в штабном автобусе немцы, увидев его, посадили к себе в кабину рядом с шофёром, чтобы он показал дорогу. Он показал её так, что автобус степным просёлком прикатил прямо в расположение наших войск. А пятой в группе Морозова была радистка Соня Дубова.
Они облюбовали возвышенность, с которой весь Ялтинский порт и море видны были как на ладони, и, затаившись в кустах, стали наблюдать. Соня приготовила радиостанцию для передачи.
Час шёл за часом, но в порту не было замечено ничего нового. Минул короткий зимний день. Наступила ночь…
Не принёс ничего и следующий день.
Наступил пятый, последний день вахты. Над лесистыми вершинами гор медленно светлело по-зимнему пасмурное небо. Веретеник просматривал в бинокль безбрежную, совершенно пустынную равнину моря, ещё полускрытую дымкой ночного, медленно тающего тумана. Морозов и Глоба с автоматами наготове внимательно вглядывались в тёмный кустарник, покрывающий склоны высоты и лощинку, тянущуюся под ней: не подкрадываются ли немцы? Калиниченко, свернувшись под кустом на припорошённой снегом опавшей листве, отдыхал после ночной вахты. Как всегда, начеку сидела возле раскрытой, готовой к немедленному действию радиостанции Соня, одетая в ватник и флотскую чёрную шапку, из-под которой виднелись наушники. Как непохожа была она сейчас на ту светловолосую девушку в пёстреньком сарафанчике, которая вскоре после начала войны впервые вошла в цех симферопольского завода, чтобы делать гранаты. Тогда ей было только семнадцать… Пожалуй, не сразу бы узнали её и те, с кем год назад Соня училась на курсах радисток: постоянная тревога сделала более взрослым её лицо.
Веретеник в этот утренний час наблюдал особенно старательно. Позже вряд ли покажется какой-нибудь гитлеровский корабль: фашисты побаиваются налётов нашей морской авиации, их суда предпочитают ходить ночью.
Но вот и туман над морем почти рассеялся, а оно по-прежнему пустынно. Через полчаса-час станет совсем светло.
Неужели и последний день окажется неудачным?
Размышляя так, Морозов потянулся к вещевому мешку, вынул консервную банку, достал из ножен финку – пора, пожалуй, всем завтракать.
– Вижу, идут! – вдруг услышал он голос Веретенника.
– Где?
– Там, – показал Веретеник.
Морозов присмотрелся: из серо-голубоватой дымки одно за другим выступали чёрные пятнышки, медленно ползущие по равнине моря.
Поднялся, услышав голоса, Калиниченко. Взоры всех обратились к морю. Только Глоба продолжал наблюдать – не обнаружили ли их немцы?
Не отрывая глаз от бинокля, Веретеник считал:
– Один, два, три… пять…, десять… двадцать единиц!
– Приготовься! – предупредил Морозов Соню. – Сейчас уточним курс, и передавай…
– Поворачивают! – сказал Веретеник. – К Ялте!
– А какие корабли? – спросил Морозов.
– Сейчас определю… – Веретеник повёл биноклем вдоль теперь уже отчётливо видного каравана. – Самоходные баржи… Транспорты… В охранении морские охотники.
– Соня, передавай! – скомандовал Морозов. Заглядывая в таблицу кода, Соня склонилась над серой коробкой рации, быстро застучала ключом.
– Передано! – доложила она.
– Собираться, уходим! – приказал Морозов и бросил в мешок так и невскрытую консервную банку, сунул финку в ножны. Оставаться на высоте было небезопасно: радиоразведка противника, возможно, уже определила место, откуда велась передача, жди облавы.
Пробравшись кустарником, разведчики поднялись на другую высоту, с которой так же хорошо был виден Ялтинский порт. Немецкий караван уже разворачивался, чтобы зайти в бухту. Затаившись, разведчики поочерёдно смотрели в бинокль. Теперь вражеские суда видны были совсем отчётливо. На самоходных баржах можно было разглядеть штабеля ящиков, очевидно со снарядами, тесно поставленные автомашины, орудия, тягачи. На палубах транспортов толпились немецкие солдаты. Они, конечно, были рады, что закончился опасный переход морем, и с нетерпением готовились сойти на твёрдую землю.
А разведчики ждали.
Корабли уже в бухте. Одни идут к причалам, другие остановились на рейде, ожидая очереди на швартовку…
Всё беспокойнее поглядывали разведчики на совсем уже светлое небо, подёрнутое редкими, оставшимися с ночи облаками. Неужели самолёты не прилетят? Неужели враг успеет выгрузить войска и технику и отправить их под Керчь или на Перекоп?
Издалека, из-за горных вершин, откуда только что поднялось тусклое зимнее солнце, еле слышно донёсся ровный приближающийся гул.
– Наши!
Из-за Ялтинского хребта летели, на ходу вытягиваясь в вереницу, самолёты.
– «Петляковы»! – вскинул к глазам бинокль Морозов.
Все вскочили, бросились обнимать Соню.
– Молодец! Вызвала!
– Ура! – забывшись, крикнул кто-то.
Но Морозов умерил восторги:
– Тихо! Немцы услышат!
Бомбардировщики «ПЕ-2», грозно ревя моторами, проносились над головами разведчиков. Один за другим они разворачивались над бухтой. С высоты было отлично видно, как чёрными точками летят вниз бомбы, как вздымаются столбы пены и дыма, закрывая баржи и транспорты. Вот одна баржа накренилась, быстро скрылась под водой. На палубе транспорта заметалось косматое пламя, с его бортов посыпались в воду маленькие фигурки. Ещё одно попадание, ещё…
В небе вокруг деловито снующих над вражескими судами «петляковых» замельтешили чёрные и белые дымки – охраняющие порт немецкие зенитки открыли огонь. Но поздно! Уже многих самоходных барж не видно на поверхности. Некоторые ещё на плаву, но уже тонут. Над бухтой от горящего транспорта тянется бурый дым, гонимый ветром в море.
Сбросив на корабли последние бомбы, «петляковы», провожаемые разрывами зенитных снарядов, снова пролетели над высотой, где находились разведчики, и скрылись за ломаной линией вершин Ялтинского хребта.
Морозов ещё раз осмотрел в бинокль бухту: кое-где плавали обломки, встревоженно бегали катера, двигалась какая-то шлюпка, с огромной высоты крохотная, похожая на шестиногое насекомое. Лишь несколько уцелевших самоходных барж нерешительно разворачивались на рейде, направляясь к причалам.
Пересчитав их, Морозов сказал Соне:
– Передавай в штаб: из двадцати единиц потоплено пятнадцать.
Пять томительных дней прошли недаром.
Но не все вахты заканчивались так удачно, как эта. Гитлеровцы усиленно искали разведчиков. В извещениях, расклеенных на улицах Ялты и в окрестных селениях, они объявили: за каждого пойманного парашютиста будет уплачено пятьдесят тысяч марок. Но ни одного парашютиста поймать им не удалось.
Далеко от города, в горы, в лесную глушь, оккупанты не совались: боялись партизан. Но возле Ялты всё время ходили патрули немцев, а на многих высотах постоянно находились их сторожевые посты.
Разведчикам приходилось каждую минуту быть начеку. Малейшая неосторожность могла привести к беде.
Однажды утром Морозов, Веретеник, Глоба и Соня, нёсшие очередную вахту на одной из высот, не обратили внимания на то, что опорожненная ими консервная банка скатилась далеко по склону. Они заметили свою оплошность поздно: на соседней высоте уже встревоженно перекликались немцы. Оказалось, там сторожевой пост, оттуда заметили блеснувшую банку.
Как ни жаль было оставлять удобную для наблюдения вершину, пришлось её спешно покинуть.
Не только с высот над Ялтой следили моряки за вражескими кораблями. У них было много помощников – партизаны, подпольщики не только Ялты, но и Севастополя, Балаклавы и других крымских портов. Постоянно рискуя попасть в лапы фашистов, эти люди следили, когда и какие вражеские корабли приходят, какие уходят. Для связи с этими помощниками в Ялту по ночам ходили Калганов и его матросы. Ходили поодиночке или небольшими группами, брали с собой какую-нибудь из радисток. В нескольких местах в городе секретно были установлены хорошо запрятанные где-нибудь на чердаках антенны с потайной проводкой в дом. Если нужно было срочно передать полученные от подпольщиков сведения, радистка подсоединяла радиостанцию к уже готовой антенне, связывалась со штабом фронта и, передав что нужно, отключалась. Разведчики тотчас же уходили как можно дальше. Промедление было равно смерти. Радиопеленгаторы немцев уже через несколько минут после начала работы радиостанции разведчиков могли засечь место, где она находится. Часто случалось – едва успеют разведчики свернуть рацию и уйти, как квартал, в котором они только что были, уже оцепляют. Гестаповцы обшаривали все квартиры, чердаки, проверяли каждую щель, ища таинственную радиостанцию. Но антенны были надёжно скрыты в стропилах и стенах, а разведчики успевали уйти далеко…
Немцы не знали, что за Ялтинским портом с многочисленных горных высот над городом непрерывно следили глаза моряков-разведчиков, которыми командовал Калганов. Они посменно несли вахту небольшими группами: три-четыре матроса-наблюдателя, девушка-радистка.
В один из зимних дней на очередную вахту вышла группа под командой старшины первой статьи Морозова. Неспроста командиром группы был назначен именно он. Морозов был старше других не только по возрасту. Ещё в тридцать девятом году он, матрос Краснознамённого Балтийского флота, добровольцем участвовал в боях с белофиннами. А 22 июня 1941 года в Измаиле моряк Дунайской флотилии Морозов снова встал в боевой строй. Он прорывался из Дуная в Чёрное море на одном из кораблей флотилии. Сражался под Херсоном, был ранен. Потом оборонял Севастополь. Получил второе ранение. Вылечившись, попросился в разведотряд Черноморского флота. Возле Керчи и Новороссийска, на побережье и на горных перевалах, Морозов прошёл боевую школу разведки и был ранен в третий раз.
В группе Морозова был Василий Глоба, токарь из Днепропетровска, незадолго до войны призванный на службу во флот. Как и Морозов, он по своей воле избрал опасную службу разведчика, до выброски в Крым не раз ходил в тыл врага под Новороссийском. Таким же бывалым разведчиком в группе был и Владимир Калиниченко.
Третьим матросом в группе был Веретеник. В начале войны, когда его родной Херсон захватили немцы, Жоре Веретенику исполнилось только четырнадцать лет. Распрощавшись с матерью, он пошёл на восток. В одну из ночей ему удалось перейти фронт. Паренька взяли к себе моряки-пограничники, воевавшие близ Херсона. Он стал у них разведчиком: под видом местного мальчишки ходил по занятым врагом сёлам. Однажды ехавшие в штабном автобусе немцы, увидев его, посадили к себе в кабину рядом с шофёром, чтобы он показал дорогу. Он показал её так, что автобус степным просёлком прикатил прямо в расположение наших войск. А пятой в группе Морозова была радистка Соня Дубова.
Они облюбовали возвышенность, с которой весь Ялтинский порт и море видны были как на ладони, и, затаившись в кустах, стали наблюдать. Соня приготовила радиостанцию для передачи.
Час шёл за часом, но в порту не было замечено ничего нового. Минул короткий зимний день. Наступила ночь…
Не принёс ничего и следующий день.
Наступил пятый, последний день вахты. Над лесистыми вершинами гор медленно светлело по-зимнему пасмурное небо. Веретеник просматривал в бинокль безбрежную, совершенно пустынную равнину моря, ещё полускрытую дымкой ночного, медленно тающего тумана. Морозов и Глоба с автоматами наготове внимательно вглядывались в тёмный кустарник, покрывающий склоны высоты и лощинку, тянущуюся под ней: не подкрадываются ли немцы? Калиниченко, свернувшись под кустом на припорошённой снегом опавшей листве, отдыхал после ночной вахты. Как всегда, начеку сидела возле раскрытой, готовой к немедленному действию радиостанции Соня, одетая в ватник и флотскую чёрную шапку, из-под которой виднелись наушники. Как непохожа была она сейчас на ту светловолосую девушку в пёстреньком сарафанчике, которая вскоре после начала войны впервые вошла в цех симферопольского завода, чтобы делать гранаты. Тогда ей было только семнадцать… Пожалуй, не сразу бы узнали её и те, с кем год назад Соня училась на курсах радисток: постоянная тревога сделала более взрослым её лицо.
Веретеник в этот утренний час наблюдал особенно старательно. Позже вряд ли покажется какой-нибудь гитлеровский корабль: фашисты побаиваются налётов нашей морской авиации, их суда предпочитают ходить ночью.
Но вот и туман над морем почти рассеялся, а оно по-прежнему пустынно. Через полчаса-час станет совсем светло.
Неужели и последний день окажется неудачным?
Размышляя так, Морозов потянулся к вещевому мешку, вынул консервную банку, достал из ножен финку – пора, пожалуй, всем завтракать.
– Вижу, идут! – вдруг услышал он голос Веретенника.
– Где?
– Там, – показал Веретеник.
Морозов присмотрелся: из серо-голубоватой дымки одно за другим выступали чёрные пятнышки, медленно ползущие по равнине моря.
Поднялся, услышав голоса, Калиниченко. Взоры всех обратились к морю. Только Глоба продолжал наблюдать – не обнаружили ли их немцы?
Не отрывая глаз от бинокля, Веретеник считал:
– Один, два, три… пять…, десять… двадцать единиц!
– Приготовься! – предупредил Морозов Соню. – Сейчас уточним курс, и передавай…
– Поворачивают! – сказал Веретеник. – К Ялте!
– А какие корабли? – спросил Морозов.
– Сейчас определю… – Веретеник повёл биноклем вдоль теперь уже отчётливо видного каравана. – Самоходные баржи… Транспорты… В охранении морские охотники.
– Соня, передавай! – скомандовал Морозов. Заглядывая в таблицу кода, Соня склонилась над серой коробкой рации, быстро застучала ключом.
– Передано! – доложила она.
– Собираться, уходим! – приказал Морозов и бросил в мешок так и невскрытую консервную банку, сунул финку в ножны. Оставаться на высоте было небезопасно: радиоразведка противника, возможно, уже определила место, откуда велась передача, жди облавы.
Пробравшись кустарником, разведчики поднялись на другую высоту, с которой так же хорошо был виден Ялтинский порт. Немецкий караван уже разворачивался, чтобы зайти в бухту. Затаившись, разведчики поочерёдно смотрели в бинокль. Теперь вражеские суда видны были совсем отчётливо. На самоходных баржах можно было разглядеть штабеля ящиков, очевидно со снарядами, тесно поставленные автомашины, орудия, тягачи. На палубах транспортов толпились немецкие солдаты. Они, конечно, были рады, что закончился опасный переход морем, и с нетерпением готовились сойти на твёрдую землю.
А разведчики ждали.
Корабли уже в бухте. Одни идут к причалам, другие остановились на рейде, ожидая очереди на швартовку…
Всё беспокойнее поглядывали разведчики на совсем уже светлое небо, подёрнутое редкими, оставшимися с ночи облаками. Неужели самолёты не прилетят? Неужели враг успеет выгрузить войска и технику и отправить их под Керчь или на Перекоп?
Издалека, из-за горных вершин, откуда только что поднялось тусклое зимнее солнце, еле слышно донёсся ровный приближающийся гул.
– Наши!
Из-за Ялтинского хребта летели, на ходу вытягиваясь в вереницу, самолёты.
– «Петляковы»! – вскинул к глазам бинокль Морозов.
Все вскочили, бросились обнимать Соню.
– Молодец! Вызвала!
– Ура! – забывшись, крикнул кто-то.
Но Морозов умерил восторги:
– Тихо! Немцы услышат!
Бомбардировщики «ПЕ-2», грозно ревя моторами, проносились над головами разведчиков. Один за другим они разворачивались над бухтой. С высоты было отлично видно, как чёрными точками летят вниз бомбы, как вздымаются столбы пены и дыма, закрывая баржи и транспорты. Вот одна баржа накренилась, быстро скрылась под водой. На палубе транспорта заметалось косматое пламя, с его бортов посыпались в воду маленькие фигурки. Ещё одно попадание, ещё…
В небе вокруг деловито снующих над вражескими судами «петляковых» замельтешили чёрные и белые дымки – охраняющие порт немецкие зенитки открыли огонь. Но поздно! Уже многих самоходных барж не видно на поверхности. Некоторые ещё на плаву, но уже тонут. Над бухтой от горящего транспорта тянется бурый дым, гонимый ветром в море.
Сбросив на корабли последние бомбы, «петляковы», провожаемые разрывами зенитных снарядов, снова пролетели над высотой, где находились разведчики, и скрылись за ломаной линией вершин Ялтинского хребта.
Морозов ещё раз осмотрел в бинокль бухту: кое-где плавали обломки, встревоженно бегали катера, двигалась какая-то шлюпка, с огромной высоты крохотная, похожая на шестиногое насекомое. Лишь несколько уцелевших самоходных барж нерешительно разворачивались на рейде, направляясь к причалам.
Пересчитав их, Морозов сказал Соне:
– Передавай в штаб: из двадцати единиц потоплено пятнадцать.
Пять томительных дней прошли недаром.
Но не все вахты заканчивались так удачно, как эта. Гитлеровцы усиленно искали разведчиков. В извещениях, расклеенных на улицах Ялты и в окрестных селениях, они объявили: за каждого пойманного парашютиста будет уплачено пятьдесят тысяч марок. Но ни одного парашютиста поймать им не удалось.
Далеко от города, в горы, в лесную глушь, оккупанты не совались: боялись партизан. Но возле Ялты всё время ходили патрули немцев, а на многих высотах постоянно находились их сторожевые посты.
Разведчикам приходилось каждую минуту быть начеку. Малейшая неосторожность могла привести к беде.
Однажды утром Морозов, Веретеник, Глоба и Соня, нёсшие очередную вахту на одной из высот, не обратили внимания на то, что опорожненная ими консервная банка скатилась далеко по склону. Они заметили свою оплошность поздно: на соседней высоте уже встревоженно перекликались немцы. Оказалось, там сторожевой пост, оттуда заметили блеснувшую банку.
Как ни жаль было оставлять удобную для наблюдения вершину, пришлось её спешно покинуть.
Не только с высот над Ялтой следили моряки за вражескими кораблями. У них было много помощников – партизаны, подпольщики не только Ялты, но и Севастополя, Балаклавы и других крымских портов. Постоянно рискуя попасть в лапы фашистов, эти люди следили, когда и какие вражеские корабли приходят, какие уходят. Для связи с этими помощниками в Ялту по ночам ходили Калганов и его матросы. Ходили поодиночке или небольшими группами, брали с собой какую-нибудь из радисток. В нескольких местах в городе секретно были установлены хорошо запрятанные где-нибудь на чердаках антенны с потайной проводкой в дом. Если нужно было срочно передать полученные от подпольщиков сведения, радистка подсоединяла радиостанцию к уже готовой антенне, связывалась со штабом фронта и, передав что нужно, отключалась. Разведчики тотчас же уходили как можно дальше. Промедление было равно смерти. Радиопеленгаторы немцев уже через несколько минут после начала работы радиостанции разведчиков могли засечь место, где она находится. Часто случалось – едва успеют разведчики свернуть рацию и уйти, как квартал, в котором они только что были, уже оцепляют. Гестаповцы обшаривали все квартиры, чердаки, проверяли каждую щель, ища таинственную радиостанцию. Но антенны были надёжно скрыты в стропилах и стенах, а разведчики успевали уйти далеко…
3. Тайна старого дуба
Немецкие солдаты-патрульные, как обычно стоявшие на дороге у входа в Ялту, не обратили особого внимания на идущего в город высокого парня в чёрной барашковой шапке, из-под которой выбивались русые волосы, в заношенном ватнике, в широких татарских шароварах. Он нёс за плечами большую, набитую яблоками плетёную кошёлку. Патрульные лишь мельком взглянули на его пропуск. Был обычный утренний час зимнего дня, когда на базар в Ялту из окрестных деревень шли жители, чтобы что-либо продать.