– Мы знаем, что это такое, – терпеливо ответила Бекки. В памяти вновь промелькнули лица погибших.
Доктор ушел в себя. Его руки повисли как плети вдоль туловища, голова упала. Бекки уже имела дела с таким типом стрессовой реакции. Обычно она наступала у тех, кто только что побывал на грани смерти.
– Сколько человек погибло? – спросил он.
– Насколько нам известно, пятеро, – ответил Уилсон.
– Вероятно, их было больше, – глухо добавил Фергюсон. – И даже наверняка намного больше, если верно то, что я предполагаю.
– То есть?
Он насупился.
– Послушайте, если все это – розыгрыш и вся эта история с отпечатками чей-то трюк, я останусь с носом. Это подорвет мою репутацию. И неизвестно, что в таком случае будет со мной. Точнее, я догадываюсь: быть мне преподавателем в лицее где-нибудь у черта на куличках и без какого-либо ученого звания. – Он покачал головой. – Отнюдь не блестящая для меня перспектива.
– Но вы же не диссертацию защищаете, а разговариваете в доверительном порядке с двумя детективами полиции города Нью-Йорка. Это далеко не одно и то же.
– В общем-то верно. Может, я и преувеличиваю.
– Тогда изложите нам свою теорию. Ради Бога, ПОМОГИТЕ нам.
Уилсон так взвинтил голос, что шум в соседнем рабочем зале внезапно стих.
– Извините, – сказал он тише. – Кажется, я немного нервничаю. Но коллега и я, только мы подозреваем, с чем столкнулись. И нам пришлось перенести тяжелые минуты.
Вмешалась Бекки.
– Эти существа не довольствуются тем, что убивают. Они охотятся. Несколько дней тому назад они чуть не накрыли нас в одном из зданий Бронкса. Они спрятались на верхних этажах. Кто-то из них попытался заманить меня в ловушку, сымитировав плач ребенка, в то время, как остальные...
– ...остальные устроили облаву на меня. Они пытались нас разобщить.
– И я думаю, что это опять они проникли прошлой ночью на балкон моей квартиры.
Полицейские выпалили это на одном дыхании, движимые желанием не чувствовать себя больше в таком одиночестве. Фергюсон смотрел на них, содрогаясь от ужаса, как будто видел на них клеймо отверженных.
– Вы, безусловно, ошибаетесь. Эти существа не могут быть настолько проницательны.
Бекки от удивления даже зажмурилась – только сейчас до нее дошло: они были не просто убийцами, но обладали еще и разумом! Да еще каким, раз уж они устроили засаду на лестнице и выследили ее квартиру! Для этого им нужно было разобраться в том, кто их враг, и осознать необходимость его уничтожения до того, как тот раскроет факт их существования другим.
Уилсон, словно лунатик, поднял руку, потрогал щеку.
– Я тоже, доктор Фергюсон, начинаю приходить к выводу, что они наделены разумом. И не так уж важно, что вы думаете на этот счет, факты есть факты. Знаете что... Я готов поспорить, что вчера они даже не смылись оттуда. Если они действительно соображают, то умеют и прятаться. Они знают также, что для них это жизненно важно.
– Ну что ж, это в общих чертах и есть та теория, которую я не хотел излагать по известным вам мотивам. Совершенно необходимо, чтобы вы достали мне череп или голову. Тогда я смогу оценить их умственный потенциал. Но не беспокойтесь, я уверен, что мы все равно более развиты в интеллектуальном отношении, чем они.
– Доктор, на что была бы способна шимпанзе, если бы обладала собачьими органами чувств?
– На убийство... О Боже, я понял, к чему вы клоните. Если у них очень развиты органы чувств, то им нет необходимости иметь наш уровень интеллекта, чтобы превзойти нас. Это, без сомнения, правильно! Такое сочетание органов чувств собаки с мозгом примата очень смущает...
– Больше того!
– Что вы имеете в виду?
– Черт подери, я думал, что она вам все объяснила, ведь они устроили охоту на нее!
– Но я по-прежнему ничем не могу вам помочь, пока не получу больше информации. Не буду же я продолжать нагромождать гипотезы, рискуя попасть в печать. И к тому же защита общества – это ваша работа. Так оберегайте его! Я интересуюсь сугубо научными проблемами. Вам надо всего лишь достать мне голову. Если хотите, чтобы я нашел решение проблемы, приволоките мне ее.
Уилсон смотрел исподлобья, опустив плечи.
– Ха, это на нас-то рассчитывать! Принести ему голову... Вы не хуже нас знаете, что это невозможно. Никому еще не удавалось поймать ни одной этой твари. Скажите, если исходить из максимального темпа их эволюции, как долго они существуют?
– Самое большее – и это почти невозможно – порядка 10 000 лет.
– Значит, с конца предыстории, и после этого вы хотите, чтобы мы отловили одного из них! Пойдемте отсюда, детектив Нефф, нам есть чем заняться.
Он поднялся и пошел к выходу.
– Я бы хотела кое-что добавить, – сказала Бекки с порога, – всего один момент, над которым советую вам задуматься. Если они следят за нами, то теперь, вероятно, знают и о нашей с вами встрече.
И она в свою очередь вышла, оставив остолбеневшего от ее слов ученого.
Они пересекли почти безлюдный музей и добрались до машины. Уилсон не проронил ни слова.
– До чего глупо было разболтать обо всем этому кретину! Все равно он нам не поверит, с какого бы боку мы к нему ни подступались, – сказал он уже в машине.
– Не уверена. Все же было бы совсем неплохо заполучить в союзники доктора физиологии. Вообрази, что будет, если этот тип запросится к Андервуду, чтобы сообщить ему, что у нас немного поехала крыша.
– Ну уж нет, Бекки. На это он не пойдет. – Он немного помолчал. – А потом, может, у нас с тобой галлюцинации. Вдруг все, что было прошлой ночью, мы выдумали?
– Мы?
– Я тоже одного видел. – Бекки показалось, что он признался в этом через силу. – За мной наблюдали, что-то пряталось на запасной лестнице, когда я возвращался в мои обширные апартаменты. Оказалось, пес с дьявольски странным взглядом. Я видел его лишь мельком. Он мгновенно исчез. Я никогда не встречал животного с таким свирепым выражением морды. И вообще, никто в жизни на меня так не смотрел, за исключением одного маньяка, которого я застукал. Тот же взгляд. Ублюдок пытался полоснуть меня бритвой.
– Почему ты раньше не сказал мне об этом?
– Я все надеялся, что это плод моего воображения. Мне думается, Бекки, что нам обоим немного не по себе.
– Джордж, так трудно поверить в происходящее. Такое впечатление, что я в глубоком сне. Все это слишком нереально.
– Такое бывало и раньше. Даже легенды сложены на этот счет.
Она с нетерпением ждала, что он разовьет эту тему, но он, вероятно, не видел в этом необходимости. До чего похоже на него!
– Ну и что? Что ты затеваешь?
– Я все думал... Помнишь, что ты сказала Рилкеру об оборотнях? Ты была недалека от истины.
– Это же смехотворно.
– Не совсем. Утверждают, что они существуют с древнейших времен. Если они действительно настолько умны, как мы думаем, то люди раньше, несомненно, принимали оборотня за человека, маскировавшегося под волка.
– Но тогда что же случилось потом? Почему угасли легенды?
Он уперся коленями в перчаточник и откинулся на сиденье.
– Понимаешь, раньше их хищнические действия бросались в глаза, потому что людей было мало. Когда же население возросло, они переключились на одиночек, всеми забытых и на обломки общества, то есть на тех, чье исчезновение проходило незамеченным. В этом смысле они типичные хищники – нападают только на слабых.
Продолжая вести машину, она искоса взглянула на него.
– Я считаю, это чертовски интересная мысль, – сказала Бекки. – Но отнюдь не доброе известие ни для тебя, ни для меня.
– Ну разве не возмутительно! Никто нам не верит! – продолжил Уилсон. – Эти существа живут охотой на нас, а мы даже при всем желании не можем оповестить об этом. – Он вытер вспотевшее лицо. – За исключением, может быть, Рилкера и Эванса. А также Фергюсона, если он перестанет чрезмерно заботиться о том, что пишут в «Новостях науки». Нужно обязательно убедить Рилкера и Эванса... Боже мой, чихал я на их решения; я просто хочу, чтобы они знали, в какой мы очутились опасности и чтобы они нам помогли!
Это не было праведной охотой, но убить обоих было совершенно необходимо. Если известие об их существовании широко распространится, то от этого пострадает весь их биологический вид. Сначала начнут травить многочисленные стаи, разбросанные по городам, затем возьмутся за окраины и, наконец, покончат со всеми остальными. Пусть уж лучше человек ничего не знает о них. Если эти бесчисленные орды людей узнают, сколько стай кормится за их счет, их реакция будет беспощадной. Человек должен остаться в неведении.
Во всех случаях, когда кто-нибудь из людей проникал в их тайну, его было необходимо уничтожить. Так было всегда: то был первый закон проявления осторожности ради выживания. Уже давно они совершенно беспрепятственно рыскали по всему свету и процветали. Человечество так расплодилось, что количество их кланов увеличилось. Их было по нескольку в каждом городе. Когда кто-нибудь случайно на них натыкался, их принимали за стаю одичавших собак. Охотились они обычно ночью. Днем спали в столь тщательно скрытых от постороннего глаза местах – в подвалах, в покинутых зданиях, – что обнаружить их было невозможно. Проблем с собаками тоже не было. Те воспринимали их запах как элемент близкой им городской жизни, и их не трогали.
Но этих двух людей требовалось устранить обязательно: иначе они всем расскажут, что в самом чреве городов притаилась смерть.
Они преследовали их вплоть до серого высотного здания в нижней части Манхэттена. Когда те вышли из него и расстались, стая разбилась на две группы.
Обнаружить берлогу мужчины труда не составило. Она находилась на первом этаже в помещении с не очень крепкими внешними дверями и с подвалом, куда можно было легко проникнуть. Но комната, где он проживал, была закрыта на ключ и забаррикадирована изнутри. Окна были забраны решетками. То была настоящая крепость, исходившая страхом. Даже дымоход был давно перекрыт. Какую жалость вызывал человек, живущий в состоянии постоянного ужаса, проводивший ночи напролет, сидя в кресле и притушив свет! Подобное существо само притягивало к себе смерть, и стая сгорала от желания убить его не только потому, что он был опасен, но и потому, что уже вполне созрел как добыча.
Они нашли способ застать его врасплох.
Женщина, однако, жила в высотном здании на самом верху. Как правило, они не были сильны в лазании по стенам, но некоторые из них довольно ловко справлялись с этим. Один из таких верхолазов начал восхождение – с этажа на этаж, с балкона на балкон, – помогая себе передними лапами. Остальные, спрятавшись в полутемном проходе, дожидались его возвращения. Им не терпелось излить в звучном вопле свою радость по поводу проявления такого героизма и преданности своему виду. Но они молчали. Впрочем, столь громко выражать свои чувства не было никакого резона: тот, кто одолевал сейчас фасад, вдыхал ароматное благоухание уважения и ликования, исходившее на расстоянии от тех, кто остался далеко внизу.
Влекомый запахом женщины, он поднимался все выше и выше. Им двигало страстное желание добраться до нее, почувствовать, как ее кровь вливается в его глотку, отведать ее тела, жить ее смертью и убедиться наконец в том, что его близкие теперь вне опасности. Стая гордилась его ловкостью, и он был счастлив доказать свое мастерство.
Добравшись до ее балкона, он стал двигаться максимально осторожно. Но у него не получилось. Одним из когтей он царапнул по стеклянной двери, когда пытался открыть ее замок. Для него этот звук был словно набат колокола. Но уловила ли она его?
Его органы чувств подсказали ему, что женщина уже не спала, а испытывала жуткий испуг. Проклятая самка, значит, она услышала! Он медленно отошел от двери. Она знала, что он здесь, снаружи. Ее дыхание участилось. Она была объята таким ужасом, что ему захотелось убить ее, лишь бы помочь ей от него избавиться, хотя, по их критериям, она не была еще настолько слабой, чтобы умереть. Но слишком велик был риск. Если они отдернут шторы, то немедленно обнаружат его. А те, кто остается в живых, не должны видеть никого из них. Чтобы не допустить этого, он уже собирался броситься вниз с балкона. Но готов ли он был сделать это на самом деле? Его сердце бешено заколотилось. Она слегка вскрикнула, заметив его тень. Его инстинкты бунтовали, требуя взреветь, прыгнуть, убить; но он издал лишь слабое ворчание.
И она опять его засекла.
Теперь уже было поздно! Люди поднялись. Он посмотрел на подвешенную к потолку лампу. Если они зажгут свет, то увидят его! В отчаянии он подтянулся на верхний этаж – вовремя же успел он это сделать! Тут же заскрипела выводившая на балкон раздвижная дверь, раздался шум шагов. Ее спутник-самец выглянул наружу, пахнув теплым, густым запахом своего тела. К счастью, благословенная слепота, присущая их виду, не позволила ему ничего толком увидеть. Эти бедные создания для восприятия пользовались только глазами: их нос, уши, кожа практически ничего не улавливали. Да, они действительно были самой легкой из всех добыч.
Когда мужчина вернулся в комнату и все опять погрузилось в темноту, он спустился в проход. Он встретился со своими сородичами с грустью в сердце: ведь он не выполнил задания, и она осталась жива. Но они знали, каким образом и ее можно было застигнуть врасплох.
Они были готовы к этому.
Глава 5
Доктор ушел в себя. Его руки повисли как плети вдоль туловища, голова упала. Бекки уже имела дела с таким типом стрессовой реакции. Обычно она наступала у тех, кто только что побывал на грани смерти.
– Сколько человек погибло? – спросил он.
– Насколько нам известно, пятеро, – ответил Уилсон.
– Вероятно, их было больше, – глухо добавил Фергюсон. – И даже наверняка намного больше, если верно то, что я предполагаю.
– То есть?
Он насупился.
– Послушайте, если все это – розыгрыш и вся эта история с отпечатками чей-то трюк, я останусь с носом. Это подорвет мою репутацию. И неизвестно, что в таком случае будет со мной. Точнее, я догадываюсь: быть мне преподавателем в лицее где-нибудь у черта на куличках и без какого-либо ученого звания. – Он покачал головой. – Отнюдь не блестящая для меня перспектива.
– Но вы же не диссертацию защищаете, а разговариваете в доверительном порядке с двумя детективами полиции города Нью-Йорка. Это далеко не одно и то же.
– В общем-то верно. Может, я и преувеличиваю.
– Тогда изложите нам свою теорию. Ради Бога, ПОМОГИТЕ нам.
Уилсон так взвинтил голос, что шум в соседнем рабочем зале внезапно стих.
– Извините, – сказал он тише. – Кажется, я немного нервничаю. Но коллега и я, только мы подозреваем, с чем столкнулись. И нам пришлось перенести тяжелые минуты.
Вмешалась Бекки.
– Эти существа не довольствуются тем, что убивают. Они охотятся. Несколько дней тому назад они чуть не накрыли нас в одном из зданий Бронкса. Они спрятались на верхних этажах. Кто-то из них попытался заманить меня в ловушку, сымитировав плач ребенка, в то время, как остальные...
– ...остальные устроили облаву на меня. Они пытались нас разобщить.
– И я думаю, что это опять они проникли прошлой ночью на балкон моей квартиры.
Полицейские выпалили это на одном дыхании, движимые желанием не чувствовать себя больше в таком одиночестве. Фергюсон смотрел на них, содрогаясь от ужаса, как будто видел на них клеймо отверженных.
– Вы, безусловно, ошибаетесь. Эти существа не могут быть настолько проницательны.
Бекки от удивления даже зажмурилась – только сейчас до нее дошло: они были не просто убийцами, но обладали еще и разумом! Да еще каким, раз уж они устроили засаду на лестнице и выследили ее квартиру! Для этого им нужно было разобраться в том, кто их враг, и осознать необходимость его уничтожения до того, как тот раскроет факт их существования другим.
Уилсон, словно лунатик, поднял руку, потрогал щеку.
– Я тоже, доктор Фергюсон, начинаю приходить к выводу, что они наделены разумом. И не так уж важно, что вы думаете на этот счет, факты есть факты. Знаете что... Я готов поспорить, что вчера они даже не смылись оттуда. Если они действительно соображают, то умеют и прятаться. Они знают также, что для них это жизненно важно.
– Ну что ж, это в общих чертах и есть та теория, которую я не хотел излагать по известным вам мотивам. Совершенно необходимо, чтобы вы достали мне череп или голову. Тогда я смогу оценить их умственный потенциал. Но не беспокойтесь, я уверен, что мы все равно более развиты в интеллектуальном отношении, чем они.
– Доктор, на что была бы способна шимпанзе, если бы обладала собачьими органами чувств?
– На убийство... О Боже, я понял, к чему вы клоните. Если у них очень развиты органы чувств, то им нет необходимости иметь наш уровень интеллекта, чтобы превзойти нас. Это, без сомнения, правильно! Такое сочетание органов чувств собаки с мозгом примата очень смущает...
– Больше того!
– Что вы имеете в виду?
– Черт подери, я думал, что она вам все объяснила, ведь они устроили охоту на нее!
– Но я по-прежнему ничем не могу вам помочь, пока не получу больше информации. Не буду же я продолжать нагромождать гипотезы, рискуя попасть в печать. И к тому же защита общества – это ваша работа. Так оберегайте его! Я интересуюсь сугубо научными проблемами. Вам надо всего лишь достать мне голову. Если хотите, чтобы я нашел решение проблемы, приволоките мне ее.
Уилсон смотрел исподлобья, опустив плечи.
– Ха, это на нас-то рассчитывать! Принести ему голову... Вы не хуже нас знаете, что это невозможно. Никому еще не удавалось поймать ни одной этой твари. Скажите, если исходить из максимального темпа их эволюции, как долго они существуют?
– Самое большее – и это почти невозможно – порядка 10 000 лет.
– Значит, с конца предыстории, и после этого вы хотите, чтобы мы отловили одного из них! Пойдемте отсюда, детектив Нефф, нам есть чем заняться.
Он поднялся и пошел к выходу.
– Я бы хотела кое-что добавить, – сказала Бекки с порога, – всего один момент, над которым советую вам задуматься. Если они следят за нами, то теперь, вероятно, знают и о нашей с вами встрече.
И она в свою очередь вышла, оставив остолбеневшего от ее слов ученого.
Они пересекли почти безлюдный музей и добрались до машины. Уилсон не проронил ни слова.
– До чего глупо было разболтать обо всем этому кретину! Все равно он нам не поверит, с какого бы боку мы к нему ни подступались, – сказал он уже в машине.
– Не уверена. Все же было бы совсем неплохо заполучить в союзники доктора физиологии. Вообрази, что будет, если этот тип запросится к Андервуду, чтобы сообщить ему, что у нас немного поехала крыша.
– Ну уж нет, Бекки. На это он не пойдет. – Он немного помолчал. – А потом, может, у нас с тобой галлюцинации. Вдруг все, что было прошлой ночью, мы выдумали?
– Мы?
– Я тоже одного видел. – Бекки показалось, что он признался в этом через силу. – За мной наблюдали, что-то пряталось на запасной лестнице, когда я возвращался в мои обширные апартаменты. Оказалось, пес с дьявольски странным взглядом. Я видел его лишь мельком. Он мгновенно исчез. Я никогда не встречал животного с таким свирепым выражением морды. И вообще, никто в жизни на меня так не смотрел, за исключением одного маньяка, которого я застукал. Тот же взгляд. Ублюдок пытался полоснуть меня бритвой.
– Почему ты раньше не сказал мне об этом?
– Я все надеялся, что это плод моего воображения. Мне думается, Бекки, что нам обоим немного не по себе.
– Джордж, так трудно поверить в происходящее. Такое впечатление, что я в глубоком сне. Все это слишком нереально.
– Такое бывало и раньше. Даже легенды сложены на этот счет.
Она с нетерпением ждала, что он разовьет эту тему, но он, вероятно, не видел в этом необходимости. До чего похоже на него!
– Ну и что? Что ты затеваешь?
– Я все думал... Помнишь, что ты сказала Рилкеру об оборотнях? Ты была недалека от истины.
– Это же смехотворно.
– Не совсем. Утверждают, что они существуют с древнейших времен. Если они действительно настолько умны, как мы думаем, то люди раньше, несомненно, принимали оборотня за человека, маскировавшегося под волка.
– Но тогда что же случилось потом? Почему угасли легенды?
Он уперся коленями в перчаточник и откинулся на сиденье.
– Понимаешь, раньше их хищнические действия бросались в глаза, потому что людей было мало. Когда же население возросло, они переключились на одиночек, всеми забытых и на обломки общества, то есть на тех, чье исчезновение проходило незамеченным. В этом смысле они типичные хищники – нападают только на слабых.
Продолжая вести машину, она искоса взглянула на него.
– Я считаю, это чертовски интересная мысль, – сказала Бекки. – Но отнюдь не доброе известие ни для тебя, ни для меня.
– Ну разве не возмутительно! Никто нам не верит! – продолжил Уилсон. – Эти существа живут охотой на нас, а мы даже при всем желании не можем оповестить об этом. – Он вытер вспотевшее лицо. – За исключением, может быть, Рилкера и Эванса. А также Фергюсона, если он перестанет чрезмерно заботиться о том, что пишут в «Новостях науки». Нужно обязательно убедить Рилкера и Эванса... Боже мой, чихал я на их решения; я просто хочу, чтобы они знали, в какой мы очутились опасности и чтобы они нам помогли!
* * *
Нелегко было отыскать этих двух человек, которых они решили устранить. Они хорошо прочувствовали их запах, когда те вошли в здание, где стая устроила себе кормежку. Они заметили их машину, когда она отъезжала, и вновь их увидели несколькими днями позже, на сей раз очень далеко от Манхэттена, по направлению к океану. Они были вынуждены проявлять терпение. Они шли за самцом по улицам, и в конце концов вышли на его берлогу. Они установили и женщину, уловив ее запах в доме, где много чего происходило. Они следили за ней до тех пор, пока не выявили ее квартиру с балконом.Это не было праведной охотой, но убить обоих было совершенно необходимо. Если известие об их существовании широко распространится, то от этого пострадает весь их биологический вид. Сначала начнут травить многочисленные стаи, разбросанные по городам, затем возьмутся за окраины и, наконец, покончат со всеми остальными. Пусть уж лучше человек ничего не знает о них. Если эти бесчисленные орды людей узнают, сколько стай кормится за их счет, их реакция будет беспощадной. Человек должен остаться в неведении.
Во всех случаях, когда кто-нибудь из людей проникал в их тайну, его было необходимо уничтожить. Так было всегда: то был первый закон проявления осторожности ради выживания. Уже давно они совершенно беспрепятственно рыскали по всему свету и процветали. Человечество так расплодилось, что количество их кланов увеличилось. Их было по нескольку в каждом городе. Когда кто-нибудь случайно на них натыкался, их принимали за стаю одичавших собак. Охотились они обычно ночью. Днем спали в столь тщательно скрытых от постороннего глаза местах – в подвалах, в покинутых зданиях, – что обнаружить их было невозможно. Проблем с собаками тоже не было. Те воспринимали их запах как элемент близкой им городской жизни, и их не трогали.
Но этих двух людей требовалось устранить обязательно: иначе они всем расскажут, что в самом чреве городов притаилась смерть.
Они преследовали их вплоть до серого высотного здания в нижней части Манхэттена. Когда те вышли из него и расстались, стая разбилась на две группы.
Обнаружить берлогу мужчины труда не составило. Она находилась на первом этаже в помещении с не очень крепкими внешними дверями и с подвалом, куда можно было легко проникнуть. Но комната, где он проживал, была закрыта на ключ и забаррикадирована изнутри. Окна были забраны решетками. То была настоящая крепость, исходившая страхом. Даже дымоход был давно перекрыт. Какую жалость вызывал человек, живущий в состоянии постоянного ужаса, проводивший ночи напролет, сидя в кресле и притушив свет! Подобное существо само притягивало к себе смерть, и стая сгорала от желания убить его не только потому, что он был опасен, но и потому, что уже вполне созрел как добыча.
Они нашли способ застать его врасплох.
Женщина, однако, жила в высотном здании на самом верху. Как правило, они не были сильны в лазании по стенам, но некоторые из них довольно ловко справлялись с этим. Один из таких верхолазов начал восхождение – с этажа на этаж, с балкона на балкон, – помогая себе передними лапами. Остальные, спрятавшись в полутемном проходе, дожидались его возвращения. Им не терпелось излить в звучном вопле свою радость по поводу проявления такого героизма и преданности своему виду. Но они молчали. Впрочем, столь громко выражать свои чувства не было никакого резона: тот, кто одолевал сейчас фасад, вдыхал ароматное благоухание уважения и ликования, исходившее на расстоянии от тех, кто остался далеко внизу.
Влекомый запахом женщины, он поднимался все выше и выше. Им двигало страстное желание добраться до нее, почувствовать, как ее кровь вливается в его глотку, отведать ее тела, жить ее смертью и убедиться наконец в том, что его близкие теперь вне опасности. Стая гордилась его ловкостью, и он был счастлив доказать свое мастерство.
Добравшись до ее балкона, он стал двигаться максимально осторожно. Но у него не получилось. Одним из когтей он царапнул по стеклянной двери, когда пытался открыть ее замок. Для него этот звук был словно набат колокола. Но уловила ли она его?
Его органы чувств подсказали ему, что женщина уже не спала, а испытывала жуткий испуг. Проклятая самка, значит, она услышала! Он медленно отошел от двери. Она знала, что он здесь, снаружи. Ее дыхание участилось. Она была объята таким ужасом, что ему захотелось убить ее, лишь бы помочь ей от него избавиться, хотя, по их критериям, она не была еще настолько слабой, чтобы умереть. Но слишком велик был риск. Если они отдернут шторы, то немедленно обнаружат его. А те, кто остается в живых, не должны видеть никого из них. Чтобы не допустить этого, он уже собирался броситься вниз с балкона. Но готов ли он был сделать это на самом деле? Его сердце бешено заколотилось. Она слегка вскрикнула, заметив его тень. Его инстинкты бунтовали, требуя взреветь, прыгнуть, убить; но он издал лишь слабое ворчание.
И она опять его засекла.
Теперь уже было поздно! Люди поднялись. Он посмотрел на подвешенную к потолку лампу. Если они зажгут свет, то увидят его! В отчаянии он подтянулся на верхний этаж – вовремя же успел он это сделать! Тут же заскрипела выводившая на балкон раздвижная дверь, раздался шум шагов. Ее спутник-самец выглянул наружу, пахнув теплым, густым запахом своего тела. К счастью, благословенная слепота, присущая их виду, не позволила ему ничего толком увидеть. Эти бедные создания для восприятия пользовались только глазами: их нос, уши, кожа практически ничего не улавливали. Да, они действительно были самой легкой из всех добыч.
Когда мужчина вернулся в комнату и все опять погрузилось в темноту, он спустился в проход. Он встретился со своими сородичами с грустью в сердце: ведь он не выполнил задания, и она осталась жива. Но они знали, каким образом и ее можно было застигнуть врасплох.
Они были готовы к этому.
Глава 5
Карл Фергюсон вернулся к себе. В пустых рабочих залах подвалов музея лишь на его столе светилась лампа. Через приоткрытую дверь виднелись расплывчатые контуры теней, отбрасываемых незавершенными выставочными экспонатами. Фергюсон держал на свету изготовленную им модель лапы.
Вот она. В сотый раз он повернул ее в руках, любуясь ее гибкостью и эффектностью. Затем положил на стол, снова взял и провел когтями по щеке. Какое великолепное оружие! Длинные пальцы, снабженные дополнительной фалангой. Чувствительная, широкая стопа. Когти острые как иглы. Почти... человеческая рука, – если не считать когтей, лапа имела ту же функциональную красоту, что и... смертоносная рука.
Внезапно он нахмурился. Что это? Ему вроде бы послышался легкий звук. Он рывком вскочил и пошел к выходу...
Там стояла коробка, в которой трепыхались на сквозняке перья.
– Я начинаю сходить с ума, – громко сказал он.
В пустой соседней комнате ему слабо отозвалось эхо.
Ученый взглянул на часы – девятнадцать ровно. Зимнее солнце уже зашло. Он устал, даже выбился из сил от этого дурацкого совещания в полиции и проделанной им в бешеном темпе работы по каталогизированию объектов. Новая выставка будет иметь громадный успех, она упрочит его положение в музее. Это была отличная идея насчет ее тематики – птицы Северной Америки...
Но как же классифицировать это... среди животных Северной Америки? Что ж все-таки это может быть, черт возьми?!
Детективы рассказали какую-то невероятную историю об оборотнях... и нашлись же по-настоящему суеверные люди. Ясно было только одно: они коснулись чего-то неведомого. Полиция в конечном счете поймает одного из этих существ, и тогда он его внимательно изучит. Судя по этой лапе, они должны быть крупными созданиями, побольше, чем волки. Возможно, килограммов на семьдесят. Даже в одиночку они могли быть очень опасными, но в стае... Это, несомненно, мутация волка. Они очень четко адаптированы к одному и тому же типу охоты. Их нельзя относить к лесным волкам в основном из-за размеров. В любом случае воспроизведенная им лапа говорила о том, что когда-то очень давно от эволюционного древа рода волков отделилась боковая ветвь, которая достигла очень высокого уровня развития.
Но почему тогда до сих пор не обнаружено их костных останков, образцов?
Тот факт, что в центральном роду волков выделился самостоятельный вид хищников, о которых наука ничего не знала, был настолько странным, что от этого в жилах стыла кровь.
И опять он вздрогнул. Ученый ясно слышал чье-то царапанье. На сей раз он отнесся к этому со всей серьезностью.
– Льюис, – позвал он, надеясь, что это совершает обход ночной сторож, проверяя освещение. – Это я, Карл Фергюсон.
Терпеливое, настойчивое царапанье не стихало... Кто-то упорно трудился над одним из подвальных окон, пытаясь его открыть.
Он посмотрел на муляж. А вдруг это они?
Он погасил лампу и закрыл глаза, чтобы побыстрее привыкнуть к темноте. Он стоял за своим столом, обливаясь потом и покачиваясь.
Царапанье прекратилось. Раздался легкий скрип. Поток ледяного воздуха снова всколыхнул перья в коробке. Затем послышался звук, напоминавший скольжение, и раздался глухой, как при падении, стук, за ним еще один.
Воцарилась тишина. Карл Фергюсон неподвижно выжидал с пересохшим от волнения горлом, сжимая в руках гипсовую модель.
– Кто там?
Внезапно электрический фонарик высветил лицо ученого.
– Здравствуйте, доктор, – громко произнес кто-то. – Сожалеем, что напугали вас.
– Однако, черт побери...
– Минуточку, минуточку, не кипятитесь. Мы сыщики и ведем расследование.
– Но, провались вы пропадом, что все это значит – вламываться сюда таким образом. Вы... вы меня напугали. Я думал...
– Что это они? – Уилсон нажал на ряд выключателей, и подвал залило жестким светом неоновых ламп. – Не мне осуждать вас за испытанный страх, доктор. Да здесь чудный уголок для привидений.
Бекки Нефф закрыла окно.
– Мы на самом деле искали вас, доктор. И мы были уверены, что найдем вас здесь. Поэтому и пришли.
– Но какого дьявола вы не прошли тогда через центральный вход? У меня до сих пор сердце скачет! Я еще никогда в жизни не боялся так, как сегодня.
– В таком случае вы можете легко представить, что испытываем мы, доктор. Мы в подобном напряжении находимся все время. Во всяком случае я. В отношении Уилсона не знаю.
Уилсон, не говоря ни слова, наблюдал за ними исподлобья.
– Но вы могли бы пройти нормальным путем. Я ведь не требую ничего невозможного, правда?
Он был разобижен и разгневан. Они не имели никакого права проникать таким образом в музей. Сразу видно, что полицейские! Им плевать на закон. Никто не позволил им нагонять на людей столько страха.
– Я считаю, что вы должны покинуть помещение.
– Нет, доктор. Нам необходимо потолковать.
Она сказала это тихо и мягко, но решительные манеры обоих заставили его нехотя отступить. Уилсон глубоко, в несколько приемов вздохнул, и Фергюсон внезапно осознал, насколько полицейский был напуган; напуган и обессилен.
– Тогда пройдемте в мой кабинет. Но я по-прежнему не понимаю, чего вы от меня добиваетесь.
Они притащили в небольшую комнату стулья. Фергюсон заметил, что его посетители разместились таким образом, чтобы со своих мест иметь возможность обозревать большую часть рабочего зала.
– Эти окна так просто открыть, – процедил сквозь зубы Уилсон. – Пара пустяков.
– Но есть же сторожа.
– Да, и мы в этом убедились.
– Так что вам угодно?..
Уилсон не ответил. Инициативу в свои руки взяла Бекки.
– Мы не пришли бы сюда, если бы не безысходность нашего положения, – спокойно обратилась она к Фергюсону. – Мы знаем, что вам больше нечего сказать о фактической стороне дела. Нужно другое. Мы хотели бы знать ваши теоретические соображения на этот счет, доктор.
– Все что угодно, но чтобы это помогло нам сохранить жизнь, – добавил Уилсон. – А в нынешней ситуации, поверьте, это не так легко сделать.
– Почему?
Бекки, игнорируя его вопрос, продолжила:
– Попытайтесь представить себе, доктор, чего добиваются эти создания, если они такие, какими мы их описали.
– Детектив Нефф, я не могу сделать этого. Это даже не гипотеза. Это чисто абстрактное размышление.
– Пожалуйста, доктор.
– А если я ошибаюсь? И если введу вас в еще большее заблуждение? Неужели вы не видите, какой риск это влечет за собой? Я не могу громоздить теории на основании беспочвенной идеи. Я же ученый!
Бекки в отчаянии – и отнюдь не притворном – смотрела на него. Уилсон, не упуская ни слова из разговора, настороженно вглядывался в длинный ряд темных окон в дальнем конце зала. В мертвящей ночной тиши и выключенные из привычной обстановки, они, все трое, сидели сейчас лицом друг к другу; он был вынужден отбросить свои личные проблемы и признать очевидное: оба копа нуждались в помощи, но оказать им ее он был не в состоянии.
Разве что... ведь зачастую ученые даже не представляют степень невежества других людей.
– Все, что вы нам скажете, может оказаться для нас полезным, доктор, – продолжала настаивать Бекки, стараясь говорить максимально спокойно и любезно. – Почему вы отказываетесь говорить о том, что так хорошо знаете?
– О чем, например?
– Ну хотя бы о чувстве обоняния. Насколько сильно оно развито и что мы можем сделать, чтобы сбить их со следа?
– Ну диапазон здесь достаточно широк. У ищейки чутье может быть развито в семь-восемь раз сильнее, чем у терьера...
– Расскажите об ищейках, – попросил Уилсон. – Причем, о самых классных.
– Нос ищейки – это совершенно необыкновенный орган. У нее обонятельные нервы сконцентрированы не только собственно в нем – хотя нос и остается наиболее чувствительным органом – но и рассыпаны по всей морде. На обонятельной слизистой оболочке ищейки может находиться до ста миллионов воспринимающих точек. У терьера – двадцать пять миллионов. – Он посмотрел на Бекки, спрашивая ее взглядом, могут ли подобные сведения им в чем-то помочь.
– Если мы будем точно знать, на что они способны, мы сумеем найти способ противостоять им и тем самым отвести угрозу, – сказала Бекки.
Она хотела, чтобы Фергюсон объяснил им, как функционирует это чертово обоняние. Лишь разобравшись, они смогут найти средство нейтрализовать его.
– Вы хотели бы выяснить, каким образом можно сбить со следа этих... животных?
Бекки кивнула.
– Дай-ка мне сигаретку, – буркнул Уилсон. – У меня такое впечатление, что сказанное доктором нас не обрадует.
– Боюсь, что так. Уже многие пытались это сделать и напридумывали множество способов и штучек, чтобы отделаться от собак, которые гнались за ними по пятам. Но никаких эффективных средств, кроме, пожалуй, дождя и сильного ветра, так и не выявлено.
– И снега. Сейчас как раз вьюжит.
– Как сказать. Известен случай – это произошло в Швейцарии, – когда однажды ищейка вела след сорокасемидневной давности, причем под толстым слоем снега. Была настоящая пурга. Так что это ей не мешает.
– Доктор, – вмешалась Бекки, – может быть, стоит рассмотреть этот вопрос под другим углом. Почему ничто не может остановить ищейку, идущую по снегу?
– Кроме дождя и ветра? Отвечаю: по двум причинам – из-за великолепно развитого нюха и из-за стойкости самих запахов.
– Но каков уровень этой чувствительности?
– Попробую продемонстрировать это вам на примере количественного порядка: ее нос примерно в миллион раз восприимчивее к запахам, чем у человека.
– Мне это ни о чем не говорит.
– Это меня не удивляет, лейтенант Уилсон. Это достаточно трудно себе представить. Ладно, попробую с другого конца.
Он на минутку вышел и вернулся, держа щепотку какого-то немного маслянистого порошка.
– Перед вами примерно один миллиграмм пигмента краски коричневого цвета. А теперь попробуйте себе представить сто миллионов кубических метров воздуха – грубо говоря, это равновелико атмосферному слою над Манхэттеном. Так вот, хорошая ищейка может учуять этот пигмент в таком объеме.
Бекки испытала настоящий шок. До этого она никогда не задумывалась о высокой степени обонятельной чувствительности у животных. И сейчас ей не без труда удалось взять себя в руки. Она вгляделась в окна, в которых отражался рабочий зал. Уилсон зажег сигарету, затянулся и с долгим придыханием выпустил струю дыма.
– Скажите, а если нейтрализовать запах, полив следы аммиаком?
– Это ничего не меняет. Собаке это не по вкусу, но она будет по-прежнему различать основной запах. Чего только не выдумывали, чтобы заглушить след, но ничего стоящего так и не изобрели. Можно использовать реки: если вам удастся проплыть с километр под водой, не высовывая голову, и если ветер дует по течению, может быть, вы и сумеете прервать свой след. Я повторяю: «может быть», потому что, если по ходу, где-то на полпути, вы выпустите из легких хоть немного воздуха и он поднимется на поверхность, а ветер не будет достаточно сильным, то собака вас все равно отыщет.
– По дыханию?
– Мы точно не знаем, как действует механизм обоняния собак. Но мы считаем, что они «ведут» след по летучим выделениям жировых веществ тела и по дыханию. Они могут опираться и на запах одежды.
– А можно ли каким-нибудь образом устранить свой собственный запах?
– Конечно, примите ванну. На короткое время можете быть спокойны, пока не оденетесь.
Вот она. В сотый раз он повернул ее в руках, любуясь ее гибкостью и эффектностью. Затем положил на стол, снова взял и провел когтями по щеке. Какое великолепное оружие! Длинные пальцы, снабженные дополнительной фалангой. Чувствительная, широкая стопа. Когти острые как иглы. Почти... человеческая рука, – если не считать когтей, лапа имела ту же функциональную красоту, что и... смертоносная рука.
Внезапно он нахмурился. Что это? Ему вроде бы послышался легкий звук. Он рывком вскочил и пошел к выходу...
Там стояла коробка, в которой трепыхались на сквозняке перья.
– Я начинаю сходить с ума, – громко сказал он.
В пустой соседней комнате ему слабо отозвалось эхо.
Ученый взглянул на часы – девятнадцать ровно. Зимнее солнце уже зашло. Он устал, даже выбился из сил от этого дурацкого совещания в полиции и проделанной им в бешеном темпе работы по каталогизированию объектов. Новая выставка будет иметь громадный успех, она упрочит его положение в музее. Это была отличная идея насчет ее тематики – птицы Северной Америки...
Но как же классифицировать это... среди животных Северной Америки? Что ж все-таки это может быть, черт возьми?!
Детективы рассказали какую-то невероятную историю об оборотнях... и нашлись же по-настоящему суеверные люди. Ясно было только одно: они коснулись чего-то неведомого. Полиция в конечном счете поймает одного из этих существ, и тогда он его внимательно изучит. Судя по этой лапе, они должны быть крупными созданиями, побольше, чем волки. Возможно, килограммов на семьдесят. Даже в одиночку они могли быть очень опасными, но в стае... Это, несомненно, мутация волка. Они очень четко адаптированы к одному и тому же типу охоты. Их нельзя относить к лесным волкам в основном из-за размеров. В любом случае воспроизведенная им лапа говорила о том, что когда-то очень давно от эволюционного древа рода волков отделилась боковая ветвь, которая достигла очень высокого уровня развития.
Но почему тогда до сих пор не обнаружено их костных останков, образцов?
Тот факт, что в центральном роду волков выделился самостоятельный вид хищников, о которых наука ничего не знала, был настолько странным, что от этого в жилах стыла кровь.
И опять он вздрогнул. Ученый ясно слышал чье-то царапанье. На сей раз он отнесся к этому со всей серьезностью.
– Льюис, – позвал он, надеясь, что это совершает обход ночной сторож, проверяя освещение. – Это я, Карл Фергюсон.
Терпеливое, настойчивое царапанье не стихало... Кто-то упорно трудился над одним из подвальных окон, пытаясь его открыть.
Он посмотрел на муляж. А вдруг это они?
Он погасил лампу и закрыл глаза, чтобы побыстрее привыкнуть к темноте. Он стоял за своим столом, обливаясь потом и покачиваясь.
Царапанье прекратилось. Раздался легкий скрип. Поток ледяного воздуха снова всколыхнул перья в коробке. Затем послышался звук, напоминавший скольжение, и раздался глухой, как при падении, стук, за ним еще один.
Воцарилась тишина. Карл Фергюсон неподвижно выжидал с пересохшим от волнения горлом, сжимая в руках гипсовую модель.
– Кто там?
Внезапно электрический фонарик высветил лицо ученого.
– Здравствуйте, доктор, – громко произнес кто-то. – Сожалеем, что напугали вас.
– Однако, черт побери...
– Минуточку, минуточку, не кипятитесь. Мы сыщики и ведем расследование.
– Но, провались вы пропадом, что все это значит – вламываться сюда таким образом. Вы... вы меня напугали. Я думал...
– Что это они? – Уилсон нажал на ряд выключателей, и подвал залило жестким светом неоновых ламп. – Не мне осуждать вас за испытанный страх, доктор. Да здесь чудный уголок для привидений.
Бекки Нефф закрыла окно.
– Мы на самом деле искали вас, доктор. И мы были уверены, что найдем вас здесь. Поэтому и пришли.
– Но какого дьявола вы не прошли тогда через центральный вход? У меня до сих пор сердце скачет! Я еще никогда в жизни не боялся так, как сегодня.
– В таком случае вы можете легко представить, что испытываем мы, доктор. Мы в подобном напряжении находимся все время. Во всяком случае я. В отношении Уилсона не знаю.
Уилсон, не говоря ни слова, наблюдал за ними исподлобья.
– Но вы могли бы пройти нормальным путем. Я ведь не требую ничего невозможного, правда?
Он был разобижен и разгневан. Они не имели никакого права проникать таким образом в музей. Сразу видно, что полицейские! Им плевать на закон. Никто не позволил им нагонять на людей столько страха.
– Я считаю, что вы должны покинуть помещение.
– Нет, доктор. Нам необходимо потолковать.
Она сказала это тихо и мягко, но решительные манеры обоих заставили его нехотя отступить. Уилсон глубоко, в несколько приемов вздохнул, и Фергюсон внезапно осознал, насколько полицейский был напуган; напуган и обессилен.
– Тогда пройдемте в мой кабинет. Но я по-прежнему не понимаю, чего вы от меня добиваетесь.
Они притащили в небольшую комнату стулья. Фергюсон заметил, что его посетители разместились таким образом, чтобы со своих мест иметь возможность обозревать большую часть рабочего зала.
– Эти окна так просто открыть, – процедил сквозь зубы Уилсон. – Пара пустяков.
– Но есть же сторожа.
– Да, и мы в этом убедились.
– Так что вам угодно?..
Уилсон не ответил. Инициативу в свои руки взяла Бекки.
– Мы не пришли бы сюда, если бы не безысходность нашего положения, – спокойно обратилась она к Фергюсону. – Мы знаем, что вам больше нечего сказать о фактической стороне дела. Нужно другое. Мы хотели бы знать ваши теоретические соображения на этот счет, доктор.
– Все что угодно, но чтобы это помогло нам сохранить жизнь, – добавил Уилсон. – А в нынешней ситуации, поверьте, это не так легко сделать.
– Почему?
Бекки, игнорируя его вопрос, продолжила:
– Попытайтесь представить себе, доктор, чего добиваются эти создания, если они такие, какими мы их описали.
– Детектив Нефф, я не могу сделать этого. Это даже не гипотеза. Это чисто абстрактное размышление.
– Пожалуйста, доктор.
– А если я ошибаюсь? И если введу вас в еще большее заблуждение? Неужели вы не видите, какой риск это влечет за собой? Я не могу громоздить теории на основании беспочвенной идеи. Я же ученый!
Бекки в отчаянии – и отнюдь не притворном – смотрела на него. Уилсон, не упуская ни слова из разговора, настороженно вглядывался в длинный ряд темных окон в дальнем конце зала. В мертвящей ночной тиши и выключенные из привычной обстановки, они, все трое, сидели сейчас лицом друг к другу; он был вынужден отбросить свои личные проблемы и признать очевидное: оба копа нуждались в помощи, но оказать им ее он был не в состоянии.
Разве что... ведь зачастую ученые даже не представляют степень невежества других людей.
– Все, что вы нам скажете, может оказаться для нас полезным, доктор, – продолжала настаивать Бекки, стараясь говорить максимально спокойно и любезно. – Почему вы отказываетесь говорить о том, что так хорошо знаете?
– О чем, например?
– Ну хотя бы о чувстве обоняния. Насколько сильно оно развито и что мы можем сделать, чтобы сбить их со следа?
– Ну диапазон здесь достаточно широк. У ищейки чутье может быть развито в семь-восемь раз сильнее, чем у терьера...
– Расскажите об ищейках, – попросил Уилсон. – Причем, о самых классных.
– Нос ищейки – это совершенно необыкновенный орган. У нее обонятельные нервы сконцентрированы не только собственно в нем – хотя нос и остается наиболее чувствительным органом – но и рассыпаны по всей морде. На обонятельной слизистой оболочке ищейки может находиться до ста миллионов воспринимающих точек. У терьера – двадцать пять миллионов. – Он посмотрел на Бекки, спрашивая ее взглядом, могут ли подобные сведения им в чем-то помочь.
– Если мы будем точно знать, на что они способны, мы сумеем найти способ противостоять им и тем самым отвести угрозу, – сказала Бекки.
Она хотела, чтобы Фергюсон объяснил им, как функционирует это чертово обоняние. Лишь разобравшись, они смогут найти средство нейтрализовать его.
– Вы хотели бы выяснить, каким образом можно сбить со следа этих... животных?
Бекки кивнула.
– Дай-ка мне сигаретку, – буркнул Уилсон. – У меня такое впечатление, что сказанное доктором нас не обрадует.
– Боюсь, что так. Уже многие пытались это сделать и напридумывали множество способов и штучек, чтобы отделаться от собак, которые гнались за ними по пятам. Но никаких эффективных средств, кроме, пожалуй, дождя и сильного ветра, так и не выявлено.
– И снега. Сейчас как раз вьюжит.
– Как сказать. Известен случай – это произошло в Швейцарии, – когда однажды ищейка вела след сорокасемидневной давности, причем под толстым слоем снега. Была настоящая пурга. Так что это ей не мешает.
– Доктор, – вмешалась Бекки, – может быть, стоит рассмотреть этот вопрос под другим углом. Почему ничто не может остановить ищейку, идущую по снегу?
– Кроме дождя и ветра? Отвечаю: по двум причинам – из-за великолепно развитого нюха и из-за стойкости самих запахов.
– Но каков уровень этой чувствительности?
– Попробую продемонстрировать это вам на примере количественного порядка: ее нос примерно в миллион раз восприимчивее к запахам, чем у человека.
– Мне это ни о чем не говорит.
– Это меня не удивляет, лейтенант Уилсон. Это достаточно трудно себе представить. Ладно, попробую с другого конца.
Он на минутку вышел и вернулся, держа щепотку какого-то немного маслянистого порошка.
– Перед вами примерно один миллиграмм пигмента краски коричневого цвета. А теперь попробуйте себе представить сто миллионов кубических метров воздуха – грубо говоря, это равновелико атмосферному слою над Манхэттеном. Так вот, хорошая ищейка может учуять этот пигмент в таком объеме.
Бекки испытала настоящий шок. До этого она никогда не задумывалась о высокой степени обонятельной чувствительности у животных. И сейчас ей не без труда удалось взять себя в руки. Она вгляделась в окна, в которых отражался рабочий зал. Уилсон зажег сигарету, затянулся и с долгим придыханием выпустил струю дыма.
– Скажите, а если нейтрализовать запах, полив следы аммиаком?
– Это ничего не меняет. Собаке это не по вкусу, но она будет по-прежнему различать основной запах. Чего только не выдумывали, чтобы заглушить след, но ничего стоящего так и не изобрели. Можно использовать реки: если вам удастся проплыть с километр под водой, не высовывая голову, и если ветер дует по течению, может быть, вы и сумеете прервать свой след. Я повторяю: «может быть», потому что, если по ходу, где-то на полпути, вы выпустите из легких хоть немного воздуха и он поднимется на поверхность, а ветер не будет достаточно сильным, то собака вас все равно отыщет.
– По дыханию?
– Мы точно не знаем, как действует механизм обоняния собак. Но мы считаем, что они «ведут» след по летучим выделениям жировых веществ тела и по дыханию. Они могут опираться и на запах одежды.
– А можно ли каким-нибудь образом устранить свой собственный запах?
– Конечно, примите ванну. На короткое время можете быть спокойны, пока не оденетесь.