Стругацкие Аркадий и Борис. Аркадий и Борис Стругацкие

- Ложь, ложь... - всхлипывая, бормотал Киун. - Всюду ложь!..
- Ладно, не сердись, - сказал Румата. - Лучше подбери, что ты
там бросил, - промокнет...
Киун постоял, качаясь и всхлипывая, бесцельно похлопал ладоня-
ми по плащу и полез в канаву. Румата ждал, устало сгорбившись в
седле. Значит, так и надо, думал он, значит, иначе просто нель-
зя... Киун вылез из канавы, пряча за пазуху сверток.
- Книги, конечно, - сказал Румата.
Киун помотал головой.
- Нет, - сказал он хрипло. - Всего одна книга. Моя книга.
- О чем же ты пишешь?
- Боюсь, вам это будет неинтересно, благородный дон.
Румата вздохнул.
- Берись за стремя, - сказал он. - Пойдем.
Долгое время они молчали.
- Послушай, Киун, - сказал Румата. - Я пошутил. Не бойся меня.
- Славный мир, - проговорил Киун. - Веселый мир. Все шутят. И
все шутят одинаково. Даже благородный Румата.
Румата удивился.
- Ты знаешь мое имя?
- Знаю, - сказал Киун. - Я узнал вас по обручу на лбу. Я так
обрадовался, встретив вас на дороге...
Ну, конечно, вот что он имел в виду, когда назвал меня преда-
телем, подумал Румата. Он сказал:
- Видишь ли, я думал, что ты шпион. Я всегда убиваю шпионов.
- Шпион... - повторил Киун. - Да, конечно. В наше время так
легко и сытно быть шпионом. Орел наш, благородный дон Рэба озабо-
чен знать, что говорят и думают подданные короля. Хотел бы я быть
шпионом. Рядовым осведомителем в таверне "Серая радость". Как хо-
рошо, как почтенно! В шесть часов вечера я вхожу в распивочную и
сажусь за свой столик. Хозяин спешит ко мне с моей первой круж-
кой. Пить я могу сколько влезет, за пиво платит дон Рэба - вер-
нее, никто не платит. Я сижу, попиваю пиво и слушаю. Иногда я де-
лаю вид, что записываю разговоры, и перепуганные людишки
устремляются ко мне с предложениями дружбы и кошелька. В глазах у
них я вижу только то, что мне хочется: собачью преданность, поч-
тительный страх и восхитительную бессильную ненависть. Я могу
безнаказанно трогать девушек и тискать жен на глазах у мужей,
здоровенных дядек, и они будут только подобострастно хихикать...
Какое прекрасное рассуждение, благородный дон, не правда ли? Я
услышал его от пятнадцатилетнего мальчишки, студента патриотичес-
кой школы...
- И что же ты ему сказал? - с любопытством спросил Румата.
- А что я мог сказать? Он бы не понял. И я рассказал ему, что
люди Ваги Колеса, изловив осведомителя, вспарывают ему живот и
засыпают во внутренности перец... А пьяные солдаты засовывают ос-
ведомителя в мешок и топят в нужнике. И это истинная правда, но
он не поверил. Он сказал, что в школе они это не проходили. Тогда
я достал бумагу и записал наш разговор. Это нужно было мне для
моей книги, а он, бедняга, решил, что для доноса, и обмочился от
страха...
Впереди сквозь кустарник мелькнули огоньки корчмы Скелета Ба-
ко. Киун споткнулся и замолчал.
- Что случилось? - спросил Румата.
- Там серый патруль, - пробормотал Киун.
- Ну и что? - сказал Румата. - Послушай лучше еще одно рассуж-
дение, почтенный Киун. Мы любим и ценим этих простых, грубых ре-
бят, нашу серую боевую скотину. Они нам нужны. Отныне простолюдин
должен держать язык за зубами, если не хочет вывешивать его на
виселице! - он захохотал, потому что сказано было отменно - в
лучших традициях серых казарм.
Киун сьежился и втянул голову в плечи.
- Язык простолюдина должен знать свое место. Бог дал простолю-
дину язык вовсе не для разглагольствований, а для лизания сапог
своего господина, каковой господин положен простолюдину от ве-
ка...
У коновязи перед корчмой топтались оседланные кони серого пат-
руля. Из открытого окна доносилась азартная хриплая брань. Стуча-
ли игральные кости. В дверях, загораживая проход чудовищным
брюхом, стоял сам скелет бако в драной кожаной куртке, с засучен-
ными рукавами. В мохнатой лапе он держал тесак - видимо, только
что рубил собачину для похлебки, вспотел и вышел отдышаться. На
ступеньках сидел, пригорюнясь, серый штурмовик, поставив боевой
топор между коленей. Рукоять топора стянула ему физиономию набок.
Было видно, что ему томно с перепоя. Заметив всадника, он подоб-
рал слюни и сипло взревел:
- С-стой! Как там тебя... Ты, бла-ародный!..
Румата, выпятив подбородок, проехал мимо, даже не покосившись.
- ...А если язык простолюдина лижет не тот сапог, - громко го-
ворил он, - То язык этот надлежит удалить напрочь, ибо сказано:
"Язык твой - враг мой"...
Киун, прячась за круп лошади, широко шагал рядом. Краем глаза
Румата видел, как блестит от пота его лысина.
- Стой, говорят! - заорал штурмовик.
Было слышно, как он, гремя топором, катится по ступеням, поми-
ная разом бога, черта и всякую благородную сволочь.
Человек пять, подумал Румата, поддергивая манжеты. Пьяные мяс-
ники. Вздор.
Они миновали корчму и свернули к лесу.
- Я мог бы идти быстрее, если надо, - сказал Киун неестествен-
но твердым голосом.
- Вздор! - сказал Румата, осаживая жеребца. - Было бы скучно
проехать столько миль и ни разу не подраться. Неужели тебе никог-
да не хочется подраться, Киун? Все разговоры, разговоры...
- Нет, - сказал Киун. - Мне никогда не хочется драться.
- В том-то и беда, - пробормотал Румата, поворачивая жеребца и
неторопливо натягивая перчатки.
Из-за поворота выскочили два всадника и, увидев его, разом ос-
тановились.
- Эй ты, благородный дон! - закричал один. - А ну, предьяви
подорожную!
- Хамье! - стеклянным голосом произнес Румата. - Вы же негра-
мотны, зачем вам подорожная?
Он толкнул жеребца коленом и рысью двинулся навстречу штурмо-
викам. Трусят, подумал он. Мнутся... Ну хоть пару оплеух! Нет...
Ничего не выйдет. Так хочется разрядить ненависть, накопившуюся
за сутки, и, кажется, ничего не выйдет. Останемся гуманными, всех
простим и будем спокойны, как боги. Пусть они режут и оскверняют,
мы будем спокойны, как боги. Богам спешить некуда, у них впереди
вечность...
Он подьехал вплотную. Штурмовики неуверенно подняли топоры и
попятились.
- Н-ну? - сказал Румата.
- Так это, значит, что? - растерянно сказал первый штурмовик.
- Так это, значит, благородный дон Румата?
Второй штурмовик сейчас же повернул коня и галопом умчался
прочь. Первый все пятился, опустив топор.
- Прощенья просим, благородный дон, - скороговоркой говорил
он. - Обознались. Ошибочка произошла. Дело государственное, оши-
бочки всегда возможны. Ребята малость подпили, горят рвением... -
Он стал отьезжать боком. - Сами понимаете, время тяжелое... Ловим
беглых грамотеев. Нежелательно бы нам, чтобы жалобы у вас были,
благородный дон...
Румата повернулся к нему спиной.
- Благородному дону счастливого пути! - с облегчением сказал
вслед штурмовик.
Когда он уехал, Румата негромко позвал:
- Киун!
Никто не отозвался.
- Эй, Киун!
И опять никто не отозвался. Прислушавшись, Румата различил
сквозь комариный звон шорох кустов. Киун торопливо пробирался че-
рез поле на запад, туда, где в двадцати милях проходила Ируканс-
кая граница. Вот и все, подумал Румата. Вот и весь разговор.
Всегда одно и то же. Проверка, настороженный обмен двусмысленными
притчами... Целыми неделями тратишь душу на пошлую болтовню со
всяким отребьем, а когда встречаешь настоящего человека, погово-
рить нет времени. Нужно прикрыть, спасти, отправить в безопасное
место, и он уходит, так и не поняв, имел ли дело с другом или с
капризным выродком. Да и сам ты ничего не узнаешь о нем. Чего он
хочет, что может, зачем живет...
Он вспомнил вечерний Арканар. Добротные каменные дома на глав-
ных улицах, приветливый фонарик над входом в таверну, благодуш-
ные, сытые лавочники пьют пиво за чистыми столами и рассуждают о
том, что мир совсем не плох, цены на хлеб падают, цены на латы
растут, заговоры раскрываются вовремя, колдунов и подозрительных
книгочеев сажают на кол, король по обыкновению велик и светел, а
дон Рэба безгранично умен и всегда начеку. "Выдумают, надо же!..
Мир круглый! По мне хоть квадратный, а умов не мути!", "От грамо-
ты, от грамоты все идет, братья! Не в деньгах, мол, счастье му-
жик, мол, тоже человек, дальше - больше, оскорбительные стишки, а
там и бунт...", "Всех их на кол, братья!.. Я бы делал что? Я бы
прямо спрашивал: грамотный? На кол тебя! Стишки пишешь? На кол!
Таблицы знаешь? На кол, слишком много знаешь!", "Вина, Пышка, еще
три кружечки и порцию тушеного кролика!" А по булыжной мостовой -
грррум, грррум, грррум - стучат коваными сапогами коренастые,
красномордые парни в серых рубахах, с тяжелыми топорами на правом
плече. "Братья! Вот они, защитники! Разве эти допустят? Да ни в
жисть! А мой-то, мой-то... На правом фланге! Вчера еще его порол!
Да, братья, это вам не смутное время! Прочность престола, благо-
состояние, незыблемое спокойствие и справедливость. Ура, серые
роты! Ура, дон Рэба! Слава королю нашему! Эх, братья, жизнь-то
какая пошла чудесная!.."
А по темной равнине королевства Арканарского, озаряемой заре-
вами пожаров и искрами лучин, по дорогам и тропкам, изьеденные
комарами, со сбитыми в кровь ногами, покрытые потом и пылью, из-
мученные, перепуганые, убитые отчаянием, но твердые как сталь в
своем единственном убеждении, бегут, идут, бредут, обходя заста-
вы, сотни несчастных, обьявленных вне закона за то, что они умеют
и хотят лечить и учить свой изнуренный болезнями и погрязший в
невежестве народ; за то, что они, подобно богам, создают из глины
и камня вторую природу для украшения жизни не знающего красоты
народа; за то, что они проникают в тайны природы, надеясь поста-
вить эти тайны на службу своему неумелому, запуганному старинной
чертовщиной народу... Беззащитные, добрые, непрактичные, далеко
обогнавшие свой век...
Румата стянул перчатку и с размаху треснул ею жеребца между
ушами.
- Ну, мертвая! - сказал он по-русски.
Была уже полночь, когда он вьехал в лес.

Теперь никто не может точно сказать, откуда взялось это стран-
ное название - Икающий лес. Существовало официальное предание о
том, что триста лет назад железные роты имперского маршала Тоца,
впоследствии первого Арканарского короля, прорубались через сай-
ву, преследуя отступающие орды меднокожих варваров, и здесь на
привалах варили из коры белых деревьев брагу, вызывающую неудер-
жимую икоту. Согласно преданию, маршал Тоц, обходя однажды утром
лагерь, произнес, морща аристократический нос: "Поистине, это не-
выносимо! Весь лес икает и провонял брагой!" Отсюда якобы и пошло
странное название.
Так или иначе, это был не совсем обыкновенный лес. В нем росли
огромные деревья с твердыми белыми стволами, каких не сохранилось
нигде больше в империи - ни в герцогстве Ируканском, ни тем более
в торговой республике Соан, давно уже пустившей все свои леса на
корабли. Рассказывали, что таких лесов много за красным северным
хребтом в стране варваров, но мало ли что рассказывают про страну
варваров...
Через лес проходила дорога, прорубленная века два назад. Доро-
га эта вела к серебряным рудникам и по ленному праву принадлежала
баронам пампа, потомкам одного из сподвижников маршала Тоца. Лен-
ное право баронов пампа обходилось Арканарским королям в двенад-
цать пудов чистого серебра ежегодно, поэтому каждый очередной ко-
роль, вступив на престол, собирал армию и шел воевать замок Бау,
где гнездились бароны. Стены замка были крепки, бароны отважны,
каждый поход обходился в тридцать пудов серебра, и после возвра-
щения разбитой армии короли Арканарские вновь и вновь подтвержда-
ли ленное право баронов Пампа наряду с другими привилегиями, как
то: ковырять в носу за королевским столом, охотиться к западу от
Арканара и называть принцев прямо по имени, без присовокупления
титулов и званий.
Икающий лес был полон темных тайн. Днем по дороге на юг тяну-
лись обозы с обогащенной рудой, а ночью дорога была пуста, потому
что мало находилось смельчаков ходить по ней при свете звезд. Го-
ворили, что по ночам с Отца-дерева кричит птица Сиу, которую ник-
то не видел и которую видеть нельзя, поскольку это не простая
птица. Говорили, что большие мохнатые пауки прыгают с ветвей на
шеи лошадям и мигом прогрызают жилы, захлебываясь кровью. Говори-
ли, что по лесу бродит огромный древний зверь Пэх, который покрыт
чешуей, дает потомство раз в двенадцать лет и волочит за собой
двенадцать хвостов, потеющих ядовитым потом. А кое-кто видел, как
среди бела дня дорогу пересекал, бормоча свои жалобы, голый вепрь
Ы, проклятый Святым Микой, - свирепое животное, неувязимое для
железа, но легко пробиваемое костью.
Здесь можно было встретить и беглого раба со смоляным клеймом
между лопаток - молчаливого и беспощадного, как мохнатый па-
ук-кровосос. И скрюченного в три погибели колдуна, собирающего
тайные грибы для своих колдовских настоев, при помощи которых
можно стать невидимым, превращаться в некоторых животных или при-
обрести вторую тень. Хаживали вдоль дороги и ночные молодцы гроз-
ного Ваги Колеса, и беглецы с серебряных рудников с черными ладо-
нями и белыми, прозрачными лицами. Знахари собирались здесь для
своих ночных бдений, а разухабистые егеря барона Пампы жарили на
редких полянах ворованых быков, целиком насаженных на вертел.
Едва ли не в самой чаще леса, в миле от дороги, под громадным
деревом, засохшим от старости, вросла в землю покосившаяся изба
из громадных бревен, окруженная почерневшим частоколом. Стояла
она здесь с незапямятных времен, дверь ее была всегда закрыта, а
у сгнившего крыльца торчали покосившиеся идолы, вырезанные из
цельных стволов. Эта изба была самое что ни на есть опасное место
в Икающем лесу. Говорили, что именно сюда приходит раз в двенад-
цать лет древний Пэх, чтобы родить потомка, и тут же, заползши
под избу, издыхает, так что весь подпол в избе залит черным ядом,
а когда яд потечет наружу - вот тут-то и будет всему конец. Гово-
рили, что в ненастные ночи идолы сами собой выкапываются из зем-
ли, выходят к дороге и подают знаки. И говорили еще, что изредка
в мертвых окнах загорается нелюдский свет, раздаются звуки, и дым
из трубы идет столбом до самого неба.
Не так давно непьющий деревенский дурачек Ирма Кукиш с хутора
Благорастворение (по-простому - Смердуны) сдуру забрел вечером к
избе и заглянул в окно. Домой он вернулся совсем уже глупым, а
оклемавшись немного, рассказал, что в избе был яркий свет и за
простым столом сидел с ногами на скамье человек и отхлебывал из
бочки, которую держал одной рукой. Лицо человека свисало чуть не
до пояса и все было в пятнах. Был это, ясно, сам Святой Мика еще
до приобщения к вере, многоженец, пьяница и сквернослов. Глядеть
на него можно было, только побарывая страх. Из окошка тянуло
сладким тоскливым запахом, и по деревьям вокруг ходили тени.
Рассказ дурачка сходились слушать со всей округи. А кончилось де-
ло тем, что приехали штурмовики и, загнув ему локти к лопаткам,
угнали в город Арканар. Говорить об избе все равно не перестали и
называли ее теперь не иначе, как пьяной берлогой...
Продравшись через заросли гигантского папоротника, Румата спе-
шился у крыльца пьяной берлоги и обмотал повод вокруг одного из
идолов. В избе горел свет, дверь была раскрыта и висела на одной
петле. Отец Кабани сидел за столом в полной прострации. В комнате
стоял могучий спиртной дух, на столе среди обглоданных костей и
кусков вареной брюквы возвышалась огромная глиняная кружка.
- Добрый вечер, отец Кабани, - сказал Румата, перешагивая че-
рез порог.
- Я вас приветствую, - отозвался отец Кабани хриплым, как бое-
вой рог, голосом.
Румата, звеня шпорами, подошел к столу, бросил на скамью пер-
чатки и снова посмотрел на отца Кабани. Отец Кабани сидел
неподвижно, положив обвисшее лицо на ладони. Мохнатые полуседые
брови его свисали над щеками, как сухая трава над обрывом. Из
ноздрей крупнозернистого носа при каждом выдохе со свистом выле-
тал воздух, пропитанный неусвоенным алкоголем.
- Я сам выдумал его! - сказал он вдруг, с усилием задрав пра-
вую бровь и поведя на Румату заплывшим глазом. - Сам! Зачем?.. -
он высвободил из-под щеки правую руку и помотал волосатым паль-
цем. - А все-таки я ни при чем!.. Я его выдумал... И я же ни при
чем, а?!. Точно - ни при чем... И вообще мы не выдумываем, а черт
знает что!..
Румата расстегнул пояс и потащил через голову перевязи с меча-
ми.
- Ну, ну! - сказал он.
- Ящик! - рявкнул отец Кабани и надолго замолчал, делая стран-
ные движения щеками.
Румата, не спуская с него глаз, перенес через скамью ноги в
покрытых пылью ботфортах и уселся, положив мечи рядом.
- Ящик... - повторил отец Кабани упавшим голосом. - Это мы го-
ворим, будто мы выдумываем. На самом деле все давным-давно выду-
мано. Кто-то давным-давно все выдумал, сложил все в ящик, провер-
тел в крышке дыру и ушел... Ушел спать... Тогда что? Приходит
отец Кабани, закрывает глаза, с-сует руку в дыру. - отец Кабани
посмотрел на свою руку. - Х-хвать! Выдумал! Я, говорит, это вот
самое и выдумывал!.. А кто не верит, тот дурак... Сую руку -
р-раз! Что? Проволока с колючками. Зачем? Скотный двор от вол-
ков... Молодец! Сую руку - дв-ва! Что? Умнейшая штука - мясокрут-
ка называемая. Зачем? Нежный мясной фарш... Молодец! Сую руку -
три! Что? Г-горючая вода... Зачем? С-сырые дрова разжигать... А?!
Отец Кабани замолк и стал клониться вперед, словно кто-то при-
гибал его, взяв за шею. Румата взял кружку, заглянул в нее, потом
вылил несколько капель на тыльную сторону ладони. Капли были си-
реневые и пахли сивушными маслами. Румата кружевным платком тща-
тельно вытер руку. На платке остались маслянистые пятна. Нечеса-
ная голова отца Кабани коснулась стола и тотчас вздернулась.
- Кто сложил все в ящик - он знал, для чего это выдумано...
Колючки от волков?! Это я, дурак, - от волков... Рудники, рудники
оплетать этими колючками... Чтобы не бегали с рудников государс-
твенные преступники. А я не хочу!.. Я сам государственный прес-
тупник! А меня спросили? Спросили! Колючка, грят? Колючка. От
волков, грят? От волков... Хорошо, грят, молодец! Оплетем рудни-
ки... Сам дон Рэба и оплел. И мясокрутку мою забрал. Молодец,
грит! Голова, грит, у тебя!.. И теперь, значит, в веселой башне
нежный фарш делает... Очень, говорят, способствует...
Знаю, думал Румата. Все знаю. И как кричал ты у дона Рэбы в
кабинете, как в ногах у него ползал, молил: "Отдай, не надо!"
Поздно было. Завертелась твоя мясокрутка...
Отец Кабани схватил кружку и приник к ней волосатой пастью.
Глотая ядовитую смесь, он рычал, как вепрь Ы, потом сунул кружку
на стол и принялся жевать кусок брюквы. По щекам его ползли сле-
зы.
- Горючая вода! - провозгласил он, наконец, перехваченным го-
лосом. - Для растопки костров и произведения веселых фокусов. Ка-
кая же она горючая, если ее можно пить? Ее в пиво подмешивать -
цены пиву не будет! Не дам! Сам выпью... И пью. День пью. Ночь.
Опух весь. Падаю все время. Давеча, дон Румата, не поверишь, к
зеркалу подошел - испугался... Смотрю - помоги господи! - где же
отец Кабани?! Морской зверь спрут - весь цветными пятнами иду. То
красный. То синий. Выдумал, называется, воду для фокусов...
Отец Кабани сплюнул на стол и пошаркал ногой под лавкой, рас-
тирая. Затем вдруг спросил:
- Какой нынче день?
- Канун Каты Праведного, - сказал Румата.
- А почему нет солнца?
- Потому что ночь.
- Опять ночь... - с тоской сказал отец Кабани и упал лицом в
обьедки.
Некоторое время Румата, посвистывая сквозь зубы, смотрел на
него. Потом выбрался из-за стола и прошел в кладовку. В кладовке
между кучей брюквы и кучей опилок поблескивал стеклянными трубка-
ми громоздкий спиртогонный агрегат отца Кабани - удивительное
творение прирожденного инженера, инстинктивного химика и мастера-
стеклодува. Румата дважды обошел "Адскую машину" кругом, затем
нашарил в темноте лом и несколько раз наотмашь ударил, никуда
специально не целясь. В кладовке залязгало, задребезжало, забуль-
кало. Гнусный запах перекисшей барды ударил в нос.
Хрустя каблуками по битому стеклу, Румата пробрался в дальний
угол и включил электрический фонарик. Там под грудой хлама стоял
в прочном силикетовом сейфе малогабаритный полевой синтезатор
"Мидас". Румата разбросал хлам, набрал на диске комбинацию цифр и
поднял крышку сейфа. Даже в белом электрическом свете синтезатор
выглядел странно среди развороченного мусора. Румата бросил в
приемную воронку несколько лопат опилок, и синтезатор тихонько
запел, автоматически включив индикаторную панель. Румата носком
ботфорта придвинул к выходному желобу ржавое ведро. И сейчас же -
дзинь, дзинь, дзинь! - Посыпались на мятое жестяное дно золотые
кружочки с аристократическим профилем Пица шестого, короля Арка-
нарского.
Румата перенес отца Кабани на скрипучие нары, стянул с него
башмаки, повернул на правый бок и накрыл облысевшей шкурой какого
-то давно вымершего животного. При этом отец Кабани на минуту
проснулся. Двигаться он не мог, соображать тоже. Он ограничился
тем, что пропел несколько стихов из запрещенного к распеванию
светского романса "Я как цветочек аленький в твоей ладошке ма-
ленькой", после чего гулко захрапел.
Румата убрал со стола, подмел пол и протер стекло единственно-
го окна, почерневшее от грязи и химических экспериментов, которые
отец Кабани производил на подоконнике. За облупленой печкой он
нашел бочку со спиртом и опорожнил ее в крысиную дыру. Затем он
напоил хамахарского жеребца, засыпал ему овса из седельной сумки,
умылся и сел ждать, глядя на коптящий огонек масляной лампы. Шес-
той год он жил этой странной, двойной жизнью и, казалось бы, сов-
сем привык к ней, но время от времени, как, например, сейчас, ему
вдруг приходило в голову, что нет на самом деле никакого органи-
зованного зверства и напирающей серости, а разыгрывается причуд-
ливое театральное представление с ним, Руматой, в главной роли.
Что вот-вот после особенно удачной его реплики грянут аплодисмен-
ты и ценители из института экспериментальной истории восхищенно
закричат из лож: "Адекватно, Антон! Адекватно! Молодец, Тошка!"
Он даже огляделся, но не было переполненного зала, были только
почерневшие, замшелые стены из голых бревен, заляпанные наслоени-
ями копоти.
Во дворе тихонько ржанул и переступил копытами хамахарский же-
ребец. Послышалось низкое ровное гудение, до слез знакомое и со-
вершенно здесь невероятное. Румата вслушивался, приоткрыв рот.
Гудение оборвалось, язычек пламени над светильником заколебался и
вспыхнул ярче. Румата стал подниматься, и в ту же минуту из ноч-
ной темноты в комнату шагнул дон Кондор, генеральный судья и хра-
нитель больших государственных печатей торговой республики Соан,
вице-президент Конференции Двенадцати Негоциантов и кавалер им-
перского ордена Десницы Милосердной.
Румата вскочил, едва не опрокинув скамью. Он готов был бро-
ситься, обнять, расцеловать его в обе щеки, но ноги, следуя эти-
кету, сами собой согнулись в коленях, шпоры торжественно
звякнули, правая рука описала широкий полукруг от сердца и в сто-
рону, а голова нагнулась так, что подбородок утонул в пенно-кру-
жевных брыжах. Дон Кондор сорвал бархатный берет с простым дорож-
ным пером, торопливо, как бы отгоняя комаров, махнул им в сторону
Руматы, а затем, швырнув берет на стол, обеими руками расстегнул
у шеи застежки плаща. Плащ еще медленно падал у него за спиной, а
он уже сидел на скамье, раздвинув ноги, уперев левую руку в бок,
а оставленной правой держась за эфес золоченого меча, вонзенного
в гнилые доски пола. Был он маленький, худой, с большими выпуклы-
ми глазами на узком бледном лице. Его черные волосы были схвачены
таким же, как у Руматы, массивным золотым обручем с большим зеле-
ным камнем над переносицей.
- Вы один, дон Румата? - спросил он отрывисто.
- Да, благородный дон, - грустно ответил Румата.
Отец Кабани вдруг громко и трезво сказал: "Благородный дон Рэ-
ба!.. Гиена вы, вот и все".
Дон Кондор не обернулся.
- Я прилетел, - сказал он.
- Будем надеятся, - сказал Румата, - что вас не видели.
- Легендой больше, легендой меньше, - раздраженно сказал дон
Кондор. - У меня нет времени на путешествия верхом. Что случилось
с Будахом? Куда он делся? Да сядьте же, дон Румата, прошу вас! У
меня болит шея.
Румата послушно опустился на скамью.
- Будах исчез, - сказал он. - Я ждал его в урочище Тяжелых Ме-
чей. Но явился только одноглазый оборванец, назвал пароль и пере-
дал мне мешок с книгами. Я ждал еще два дня, затем связался с до-
ном Гугом, и дон Гуг сообщил, что проводил Будаха до самой
границы и что Будаха сопровождает некий благородный дон, которому
можно доверять, потому что он вдребезги проигрался в карты и про-
дался дону Гугу телом и душей. Следовательно, будах исчез где-то
здесь, в Арканаре. Вот и все, что мне известно.
- Не много же вы знаете, - сказал дон Кондор.
- Не в Будахе дело, - возразил Румата. - Если он жив, я его
найду и вытащу. Это я умею. Не об этом я хотел с вами говорить. Я
хочу еще и еще раз обратить ваше внимание на то, что положение в
Арканаре выходит за пределы базисной теории... - На лице дона
Кондора появилось кислое выражение. - Нет уж, вы меня выслушайте,
- твердо сказал Румата. - Я чувствую, что по радио я с вами ни-
когда не обьяснюсь. А в Арканаре все переменилось! Возник ка-
кой-то новый, систематически действующий фактор. И выглядит это
так, будто дон Рэба сознательно натравливает на ученых всю се-
рость в королевстве. Все, что хоть ненамного поднимается над
средним серым уровнем, оказывается под угрозой. Вы слушайте, дон
Кондор, это не эмоции, это факты! Если ты умен, образован, сомне-
ваешься, говоришь непривычное - просто не пьешь вина наконец! -
Ты под угрозой. Любой лавочник вправе затравить тебя хоть нас-
мерть. Сотни и тысячи людей обьявлены вне закона. Их ловят штур-
мовики и развешивают вдоль дорог. Голых, вверх ногами... Вчера на
моей улице забили сапогами старика, узнали, что он грамотный.
Топтали, говорят, два часа, тупые, с потными звериными мордами...
- Румата сдержался и закончил спокойно: - Одним словом, в Аркана-