Стругацкие Аркадий и Борис. Пикник на обочине

двенадцать часов не хочешь? А двое суток не хочешь? Когда за ночь не
успел, целый день в Зоне лежишь рылом в землю и уже не молишься даже, а
вроде бы бредишь, и сам не знаешь, живой ты или мертвый... А во вторую
ночь дело сделал, подобрался с хабаром к кордону, а там
патрули-пулеметчики, жабы, они же тебя ненавидят, им же тебя арестовывать
никакого удовольствия нет, они тебя боятся до смерти, что ты заразный, они
тебя шлепнуть стремятся, и все козыри у них на руках, иди потом,
доказывай, что шлепнули тебя незаконно... И значит, снова рылом в землю
молиться до рассвета и опять до темноты, а хабар рядом лежит, и ты даже не
знаешь, то ли он просто лежит, то ли он тебя тихонько убивает. Или как
Мослатый Исхак застрял на рассвете на открытом месте, застрял между двумя
канавами, ни вправо, ни влево. Два часа по нему стреляли, попасть не
могли. Два часа он мертвым притворялся. Слава богу, поверили, ушли
наконец. Я его потом увидел - не узнал, сломали его, как не было
человека...
Отер я слезы и включил воду. Долго мылся. Горячей мылся, холодной
мылся, снова горячей. Мыла целый кусок извел. Потом надоело. Выключил душ
и слышу: барабанят в дверь, и Кирилл весело орет:
- Эй, сталкер, вылезай! Зелененькими пахнет!
Зелененькие это хорошо. Открыл я дверь, стоит Кирилл в одних трусах,
веселый, без никакой меланхолии и конверт мне протягивает.
- Держи, - говорит, - от благодарного человечества.
- Кашлял я на твое человечество! Сколько здесь?
- В виде исключения и за геройское поведение в опасных
обстоятельствах - два оклада!
Да. Так жить можно. Если бы мне здесь за каждую "пустышку" по два
оклада платили, я бы Эрнеста давным-давно подальше послал.
- Ну как, доволен? - спрашивает Кирилл, а сам сияет - рот до ушей.
- Ничего, - говорю. - А ты?
Он ничего не сказал. Обхватил меня за шею, прижал к потной своей
груди, притиснул, оттолкнул и скрылся в соседней кабине.
- Эй! - кричу я ему вслед. - А Тендер что? Подштанники небось
стирает?
- Что ты! Тендера там корреспонденты окружили, ты бы на него
посмотрел, какой он важный... Он им так компетентно излагает...
- Как, - говорю, - излагает?
- Компетентно.
- Ладно, - говорю, - сэр. В следующий раз захвачу словарь, сэр. - И
тут меня словно током ударило. - Подожди, Кирилл, - говорю. - Ну-ка выйди
сюда.
- Да я уже голый, - говорит.
- Выйди, я не баба!
Ну, он вышел. Взял я его за плечи, повернул спиной. Нет. Показалось.
Чистая спина. Струйки пота засохли.
- Чего тебе моя спина далась? - спрашивает он.
Отвесил я ему пинка по голому телу, нырнул к себе в душевую и
заперся. Нервы, черт бы их подрал. Там мерещилось, здесь мерещится... К
дьяволу все это! Напьюсь сегодня как лошадь. Ричарда бы ободрать, вот что!
Надо же, стервец, как играет... Ни с какой картой его не возьмешь. Я уж и
передергивать пробовал, и карты под столом крестил, и по-всякому...
- Кирилл! - кричу. - В "Боржч" сегодня придешь?
- Не в "Боржч", а в "Борщ", сколько раз тебе говорить...
- Брось! Написано "Боржч". Ты к нам со своими порядками не суйся. Так
придешь или нет? Ричарда бы ободрать...
- Ох, не знаю, Рэд. Ты ведь, простая твоя душа, и не понимаешь, какую
мы штуку притащили...
- А ты-то понимаешь?
- Я, впрочем, тоже не понимаю. Это верно. Но теперь, во-первых,
понятно, для чего эти "пустышки" служили, а во-вторых, если одна моя
идейка пройдет... Напишу статью, и тебе ее персонально посвящу: Рэдрику
Шухарту, почетному сталкеру, с благоговением и благодарностью посвящаю.
- Тут-то меня и упекут на два года, - говорю я.
- Зато в науку войдешь. Так эту штуку и будут называть "банка
Шухарта". Звучит?
Пока мы так трепались, я оделся. Сунул пустую флягу в карман,
пересчитал зелененькие и пошел себе.
- Счастливо тебе оставаться, сложная твоя душа...
Он не ответил - вода сильно шумела.
Смотрю: в коридоре господин Тендер собственной персоной, красный весь
и надутый, что твой индюк. Вокруг него толпа, тут и сотрудники, и
корреспонденты, и пара сержантов затесалась (только что с обеда, в зубах
ковыряют), а он знай себе болбочет: "Та техника, которой мы располагаем, -
болбочет, - дает почти стопроцентную гарантию успеха и безопасности..."
Тут он меня увидал и сразу несколько усох, улыбается, ручкой делает. Ну,
думаю, надо удирать. Рванул я, однако не успел. Слышу: топочут позади.
- Господин Шухарт! Господин Шухарт! Два слова о гараже!
- Комментариев не имею, - отвечаю я и перехожу на бег. Но черта с два
от них оторвешься: один, с микрофоном, - справа, другой, с фотоаппаратом,
- слева.
- Видели вы в гараже что-нибудь необычное? Буквально два слова!
- Нет у меня комментариев! - говорю я, стараясь держаться к объективу
затылком. - Гараж как гараж...
- Благодарю вас. Какого вы мнения о турбоплатформах?
- Прекрасного, - говорю я, а сам нацеливаюсь точнехонько в сортир.
- Что вы думаете о целях Посещения?
- Обратитесь к ученым, - говорю. И раз за дверь.
Слышу: скребутся. Тогда я им через дверь говорю:
- Настоятельно рекомендую, - говорю, - расспросите господина Тендера,
почему у него нос как свекла. Он по скромности замалчивает, а это было
наше самое увлекательное приключение.
Как они двинут по коридору! Как лошади, ей-богу. Я выждал минуту:
тихо. Высунулся: никого. И пошел себе, посвистывая. Спустился в проходную,
предъявил дылде пропуск, смотрю, он мне честь отдает. Герою дня, значит.
- Вольно, сержант, - говорю. - Я вами доволен.
Он осклабился, как будто я ему бог весть как польстил.
- Ну, ты, Рыжий, молодец, - говорит. - Горжусь, - говорит, - таким
знакомством.
- Что, - говорю, - будет тебе в твоей Швеции о чем девкам
рассказывать?
- Спрашиваешь! - говорит. - Они ж у меня будут таять, как свечки!
Нет, ничего он парень. Я, если честно, таких рослых и румяных не
люблю. Девки от них без памяти, а чего, спрашивается? Не в росте ведь
дело... Иду это я по улице и размышляю, в чем же тут дело. Солнышко
светит, безлюдно вокруг. И захотелось мне вдруг прямо сейчас же Гуту
увидеть. Просто так. Посмотреть на нее, за руку подержать. После Зоны
человеку только одно и остается - за руку девочку подержать. Особенно
когда вспомнишь все эти разговоры про детей сталкеров, какие они
получаются... Да уж какая сейчас Гута, мне сейчас для начала бутылку
крепкого, не меньше.
Миновал я автомобильную стоянку, а там и кордон. Стоят две патрульные
машины во всей своей красе, широкие, желтые, прожекторами и пулеметами,
жабы, ощетинились, ну и, конечно, голубые каски всю улицу загородили, не
протолкнешься. Я иду, глаза опустил, лучше мне сейчас на них не смотреть,
днем на них мне лучше не смотреть совсем: есть там два-три типчика, так я
боюсь их узнать, скандал большой получится, если я их узнаю. Повезло им,
ей-богу, что Кирилл меня в институт сманил, я их, гадов, искал тогда,
пришил бы и не дрогнул...
Прохожу я через эту толпу плечом вперед, совсем прошел уже, и тут
слышу: "Эй, сталкер!" Ну, это меня не касается, иду дальше, волоку из
пачки сигаретку. Догоняет сзади кто-то, берет за рукав. Я эту руку с себя
стряхнул и вполоборота вежливенько так спрашиваю:
- Какого дьявола цепляешься, мистер?
- Постой, сталкер, - говорит он. - Два вопроса.
Поднял я на него глаза - капитан Квотерблад. Старый знакомый. Совсем
ссохся, желтый стал какой-то.
- А, - говорю, - здравия желаю, капитан. Как ваша печень?
- Ты, сталкер, мне зубы не заговаривай, - говорит он сердито, а сам
так и сверлит меня глазами. - Ты мне лучше скажи, почему сразу не
останавливаешься, когда тебя зовут?
И уже тут как тут две голубые каски у него за спиной, лапы на
кобурах, глаз не видно, только челюсти под касками шевелятся. И где у них
в Канаде таких набирают? На племя их нам прислали, что ли?.. Днем я
патрулей вообще-то не боюсь, но вот обыскать, жабы, могут, а это мне в
данный момент ни к чему.
- Да разве вы меня звали, капитан? - говорю. - Вы же какого-то
сталкера...
- А ты, значит, уже и не сталкер?
- Как по вашей милости отсидел - бросил, - говорю. - Завязал. Спасибо
вам, капитан, глаза у меня тогда открылись. Если бы не вы...
- Что в предзоннике делал?
- Как что? Я там работаю. Два года уже.
И чтобы закончить этот неприятный разговор, вынимаю я свое
удостоверение и предъявляю его капитану Квотербладу. Он взял мою книжечку,
перелистал, каждую страничку, каждую печать просто-таки обнюхал, чуть ли
не облизал. Возвращает мне книжечку, а сам доволен, глаза разгорелись, и
даже зарумянился.
- Извини, - говорит, - Шухарт. Не ожидал. Значит, - говорит, - не
прошли для тебя мои советы даром. Что ж, это прекрасно. Хочешь верь,
хочешь не верь, а я еще тогда предполагал, что из тебя толк должен
получиться. Не допускал я, чтобы такой парень...
И пошел, и пошел. Ну, думаю, вылечил я еще одного меланхолика себе на
голову, а сам, конечно, слушаю, глаза смущенно опускаю, поддакиваю, руками
развожу и даже, помнится, ножкой застенчиво этак панель ковыряю. Эти
громилы у капитана за спиной послушали-послушали, замутило их, видно,
гляжу потопали прочь, где веселее. А капитан знай мне о перспективах
излагает: ученье, мол, свет, неученье тьма кромешная, господь, мол,
честный труд любит и ценит, - в общем, несет он эту разнузданную
тягомотину, которой нас священник в тюрьме каждое воскресенье травил. А
мне выпить хочется, никакого терпежу нет. Ничего, думаю, Рэд, это ты,
браток, тоже выдержишь. Надо, Рэд, терпи! Не сможет он долго в таком же
темпе, вот уже и задыхаться начал... Тут, на мое счастье, одна из
патрульных машин принялась сигналить. Капитан Квотерблад оглянулся,
крякнул с досадой и протягивает мне руку.
- Ну что ж, - говорит. - Рад был с тобой познакомиться, честный
человек Шухарт. С удовольствием бы опрокинул с тобой стаканчик в честь
такого знакомства. Крепкого, правда, мне нельзя, доктора не велят, но
пивка бы я с тобой выпил. Да вот видишь - служба! Ну, еще встретимся, -
говорит.
Не приведи господь, думаю. Но ручку ему пожимаю и продолжаю краснеть
и делать ножкой, - все, как ему хочется. Потом он ушел наконец, а я чуть
ли не стрелой в "Боржч".
В "Боржче" в это время пусто. Эрнест стоит за стойкой, бокалы