Стругацкий Аркадий Натанович. Стажеры

   Юра знал, что город должен находиться справа, но налево, куда ушла колонна, совсем недалеко мигали разноцветные огоньки, и Юра повернул налево. По обе стороны от шоссе расстилалась пустыня. Здесь не было ни деревьев, ни арыков, только ровный черный горизонт. Солнце давно зашло, но воздух был еще горячий и сухой.
   Разноцветные огоньки мигали над шлагбаумом. Сбоку шлагбаума стоял небольшой грибообразный домик. Возле домика на скамеечке под фонарем сидел полицейский, держа на коленях голубую каску. Другой полицейский расхаживал перед шлагбаумом. Увидев Юру, он остановился и пошел навстречу. У Юры екнуло сердце. Полицейский подошел вплотную и протянул руку.
   — Пейпарс! — лающим голосом сказал он.
   Кажется влип, подумал Юра. Если меня здесь задержат… Да пока будут выяснять… И зачем меня сюда понесло!… Он торопливо полез в карман. Полицейский ждал с протянутой рукой. Второй полицейский надел каску и поднялся.
   — Вэйт э минут, — пробормотал Юра. — Сейчас… Сию минуту… Фу-ты, елки-палки, куда она запропастилась…
   Полицейский опустил руку.
   — Русский? — спросил он.
   — Да, — сказал Юра. — Сейчас… Видите ли, у меня только рекомендация от предприятия… Вязьменский завод металлоконструкций… — он, наконец, извлек рекомендацию.
   — Не надо, — сказал полицейский неожиданно добродушно.
   Подошел второй полицейский и спросил:
   — What's the matter? The chap hasn't got his papers?*
   *Что случилось? У парня нет документов?
   — Нет, — сказал первый полицейский. — Это русский.
   — А, — равнодушно сказал второй. Он повернулся и пошел обратно к своей скамейке.
   — Я просто хотел посмотреть, что здесь, — сказал Юра.
   — Здесь ракетодром, — сказал полицейский охотно. — Вон там, — он показал рукой за шлагбаум. — Но туда нельзя.
   — Нет-нет, — торопливо сказал Юра. — Я только посмотреть.
   — Посмотреть можно, — сказал полицейский. Он пошел к шлагбауму. Юра двинулся за ним. — Это ракетодром, — повторил полицейский.
   Под яркими среднеазиатскими звездами слабо мерцала плоская, словно остекленевшая равнина. Далеко впереди, там, куда уходило шоссе, вспыхивали неяркие зарницы и перебегали лучи прожекторов, выхватывая из темноты гигантские туманные силуэты. Время от времени над равниной прокатывался слабый рокочущий грохот.
   «Космические корабли», — с удовольствием подумал Юра. Он, конечно, знал, что Мирза-Чарле, как и все другие ракетодромы на Земле, служит только для возлеземных сообщений, что настоящие планетолеты, фотонные ракеты типа «Хиус», «Джон Браун», «Янцзы» слишком громадны и могучи, чтобы стартовать прямо с Земли, но и эти темные силуэты за горизонтом тоже выглядели достаточно внушительно.
   — Ракеты, ракеты, — неторопливо проговорил полицейский. Сколько людей улетает туда, — он поднял к черному небу голубую светящуюся дубинку. — Каждый со своими надеждами. И сколько их возвращается в свинцовых запаянных гробах! Вот здесь, у этого шлагбаума, мы выстраиваем траурный караул. Дух захватывает от их настойчивости. И все-таки, наверное, есть там, — он снова поднял дубинку, — есть там кто-то, кому очень не нравится эта настойчивость…
   Горизонт вдруг озарился ослепительной вспышкой, огненная длинная струя ударила в небо и рассыпалась каскадом искр. Бетон под ногами задрожал. Полицейский поднял к глазам часы.
   — Двадцать двенадцать, — сказал он. — Вечерний лунник.
   В небе загрохотало. Громовые раскаты слабели, удаляясь, и, наконец, затихли совсем.
   — Мне пора, — сказал Юра. — Как тут побыстрее добраться до города?
   — Идите пешком, — ответил полицейский. — У поворота на склад поймаете попутную машину.
   Когда в половине десятого Юра добрался до гостиницы, вид у него был несколько взъерошенный и ошеломленный. Вечерний Мирза-Чарле был совершенно не похож на Мирза-Чарле днем. По улицам, пересеченным резкими черными тенями, сплошным потоком двигались автомобили. Огни реклам озаряли толпы на тротуарах. Двери всех баров и кафе были распахнуты настежь. Там ревела музыка и было сизо от табачного дыма. Пьяные иностранцы брели по тротуарам, обнявшись по трое, по четверо, горланя незнакомые песни. Через каждые двадцать-тридцать шагов стояли полицейские с каменными лицами под низко опущенными касками. Сквозь шевелящуюся толпу спокойно и неторопливо проходили тройки крепких молодых ребят с красными повязками на рукавах. Юра видел, как один такой патруль зашел в бар, и там мгновенно воцарилась тишина, и даже музыка перестала играть. У патрулей были скучающие брезгливые лица. Из другого бара, уже недалеко от гостиницы, двое с маленькими усиками вышвырнули на тротуар какого-то несчастного и принялись топтать его ногами. Несчастный громко кричал по-французски: «Патруль! На помощь! Убивают!» Юра, стиснув от омерзения зубы, прицелился уже дать в ухо одному из этих усатеньких, но тут его очень бесцеремонно отстранили, и длинная жилистая рука с красной повязкой ухватила одного из усатеньких за ворот. Другой усатенький пригнулся и нырнул в бар. Патруль небрежно стряхнул добычу в объятия подоспевших полицейских, и те, завернув усатенькому руки за спину, почти бегом поволокли его в ближайший переулок. Юра успел заметить, как один из полицейских, воровато оглянувшись на патрулей, изо всех сил стукнул усатенького по макушке светящейся дубинкой. Жаль, не успел я его, подумал Юра. На минуту ему даже расхотелось лететь на Рею. Захотелось надеть красную повязку и присоединиться к этим крепким, уверенным молодым ребятам.
   — Ну и порядочки тут у вас! — вернувшись в гостиницу, возбуждено сказал Юра администратору. — Какое-то клопиное гнездо!…
   — Вы о чем? — испуганно спросила администратор. Юра пришел в себя.
   — Да на улице, понимаете, — сказал он, — такое болото!…
   — Международный порт, пока приходится терпеть, — сказала администратор с улыбкой. — Ну, как ваши дела?
   — Еще не знаю, — сказал Юра. — Скажите, пожалуйста, как пройти в триста шестой номер?
   — Поднимитесь в лифте, третий этаж, направо.
   — Спасибо, — сказал Юра и направился к лифту.
   Он поднялся на третий этаж и сразу нашел дверь номера триста шесть. Перед дверью он остановился и в первый раз подумал, как, что и, главное, кому он скажет. Ему вспомнились слова Ивана о свирепом на вид человеке. Он старательно пригладил волосы и осмотрел себя. Потом он постучал.
   — Войдите, — произнес за дверью низкий хрипловатый голос. Юра вошел.
   В комнате за круглым столом, накрытым белой скатертью, сидели два пожилых человека. Юра остолбенел: он узнал их обоих, и это было настолько неожиданно, что на мгновение ему показалось, что он ошибся дверью. Лицом к нему, уперев в него маленькие недобрые глаза, сидел известный Быков, капитан прославленного «Тахмасиба», угрюмый и рыжий — такой, как на стереофото над столом Юриного старшего брата. Лицо другого человека, небрежно развалившегося в легком плетеном кресле, породистое, длинное, с брезгливой складкой около полных губ, было тоже удивительно знакомо. Юра никак не мог вспомнить имени этого человека, но был совершенно уверен, что видел его когда-то и, может быть, даже несколько раз. На столе стояла длинная темная бутылка и один бокал.
   — Что вам? — глуховато спросил Быков.
   — Это триста шестой номер? — неуверенно спросил Юра.
   — Да-а, — бархатно и раскатисто ответил человек с породистым лицом. — Вам кого, юноша?
   Да ведь это Юрковский, вспомнил Юра. Планетолог с Венеры. Про них есть кино…
   — Я… я не знаю… — проговорил он. — Понимаете, мне нужно на Рею… Сегодня один товарищ…
   — Фамилия? — сказал Быков.
   — Чья? — не понял Юра.
   — Ваша фамилия!
   — Бородин… Юрий Михайлович Бородин.
   — Специальность?
   — Вакуум-сварщик.
   — Документы.
   Второй раз за последние два часа (и вообще в жизни) Юра полез за документами. Быков выжидательно глядел на него. Юрковский лениво потянулся к бутылке и налил себе вина.
   — Вот, пожалуйста, — сказал Юра. Он положил рекомендацию на стол и снова отступил на несколько шагов.
   Быков достал из нагрудного кармана огромные старомодные очки и, приставив их к глазам, очень внимательно и, как показалось Юре, дважды прочитал документ, после чего передал его Юрковскому.
   — Как случилось, что вы отстали от своей группы? — резко спросил он.
   — Я… Понимаете, по семейным обстоятельствам…
   — Подробнее, юноша, — пророкотал Юрковский. Он читал рекомендацию, держа ее в вытянутой руке и отхлебывая из бокала.
   — Понимаете, у меня внезапно заболела мама, — сказал Юра. Приступ аппендицита. Понимаете, я никак не мог уехать. Брат в экспедиции… Отец на полюсе сейчас… Я не мог…
   — Ваша мама знает, что вы вызвались добровольцем в космос? — спросил Быков.
   — Да, конечно.
   — Она согласилась?
   — Д-да…
   — Невеста есть?
   Юра помотал головой. Юрковский аккуратно сложил рекомендацию и положил ее на край стола.
   — Скажите, юноша, — спросил он, — а почему вас… э-э… не заменили?
   Юра покраснел.
   — Я очень просил, — ответил он тихо. — И все думали, что я догоню. Я опоздал всего на сутки…
   Воцарилось молчание, и было слышно, как на проспекте Дружбы вразноголосицу орут «варяжские гости». Не то заливавшие горе, не то спрыснувшие радость. Возможно, у старого Джойса.
   — У вас есть… э-э… знакомые в Мирза-Чарле? — осторожно спросил Юрковский.
   — Нет, — сказал Юра. — Я только сегодня приехал. Я только познакомился в кафе с одним товарищем. Иваном его зовут, и он…
   — А куда вы обращались?
   — К дежурному по пассажирским перевозкам и к администратору гостиницы.
   Быков и Юрковский переглянулись. Юре показалось, что Юрковский чуть-чуть отрицательно покачал головой.
   — Ну, это еще не страшно, — проворчал Быков.
   Юрковский сказал неожиданно резко:
   — Совершенно не понимаю, зачем нам пассажир.
   Быков думал.
   — Честное слово, я никому не буду мешать, — убедительно сказал Юра. — И я готов на все.
   — Готов даже красиво умереть, — проворчал Быков.
   Юра прикусил губу. Дрянь дело, думал он. Ох, и плохо же мне. Ох, плохо…
   — Мне очень надо на Рею, — сказал он. Он вдруг с полной отчетливостью осознал, что это его последний шанс и что на завтрашний разговор с заместителем начальника рассчитывать не стоит.
   — Мм? — сказал Быков и посмотрел на Юрковского. Юрковский пожал плечами и, подняв бокал, стал смотреть сквозь него на лампу. Тогда Быков поднялся из-за стола — Юра даже попятился, такой он оказался громадный и грузный — и, шаркая домашними туфлями, направился в угол, где на спинке стула висела потертая кожаная куртка. Из кармана куртки он извлек плоский блестящий футляр радиофона. Юра, затаив дыхание, смотрел ему в спину.
   — Шарль? — глухо осведомился Быков. Он прижимал к уху гибкий шнур с металлическим шариком на конце. — Это Быков. Регистр «Тахмасиба» еще у тебя? Впиши в состав экипажа для спецрейса 17… Да, я беру стажера… Да, начальник экспедиции не возражает. (Юрковский сильно поморщился, но промолчал.) Что? Сейчас, — Быков повернулся к Юре, протянул руку и нетерпеливо пощелкал пальцами. Юра бросился к столу, схватил рекомендацию и вложил в пальцы. — Сейчас… Так… От коллектива Вязьменского завода металлоконструкций… Боже мой, Шарль, это совершенно не твое дело! В конце концов это спецрейс!… Да. Даю: Бородин Юрий Михайлович… Восемнадцать лет. Да, именно восемнадцать. Вакуум-сварщик… Стажер… Зачислен моим приказом от вчерашнего числа. Прошу тебя, Шарль, немедленно подготовь для него документы. Нет, не он, я сам заеду… Завтра утром. До свидания, Шарль, спасибо.
   Быков медленно свернул шнур и сунул радиофон обратно в карман куртки.
   — Это незаконно, Алексей, — негромко сказал Юрковский. Быков вернулся к столу и сел.
   — Если бы ты знал, Владимир, — сказал он, — без скольких законов я могу обойтись в пространстве. И без скольких законов нам придется обойтись в этом рейсе. Стажер, можете сесть, сказал он Юре. Юра торопливо и очень неудобно сел. Быков взял телефонную трубку. — Жилин, зайди ко мне. — Он повесил трубку. — Возьмите ваши документы, стажер. Подчиняться будете непосредственно мне. Ваши обязанности вам разъяснит борт-инженер Жилин, который сейчас придет.
   — Алексей, — величественно сказал Юрковский. — Наш… э-э… кадет еще не знает, с кем имеет дело.
   — Нет, я знаю, — сказал Юра. — Я вас сразу узнал.
   — О! — удивился Юрковский. — Нас еще можно узнать?
   Юра не успел ответить. Дверь распахнулась, и на пороге появился Иван в той же самой клетчатой рубахе.
   — Прибыл, Алексей Петрович, — весело сообщил он.
   — Принимай своего крестника, — буркнул Быков. — Это наш стажер. Закрепляю его за тобой. Сделай отметку в журнале. А теперь забирай его к себе и до самого старта не спускай с него глаз.
   — Слушаю, — сказал Жилин, снял Юру со стула и вывел в коридор. Юра медленно осознавал происходящее.
   — Это вы — Жилин? — спросил он. — Борт-инженер?
   Жилин не ответил. Он поставил Юру перед собой, отступил на шаг и спросил страшным голосом:
   — Водку пьешь?
   — Нет, — испуганно ответил Юра.
   — В бога веруешь?
   — Нет.
   — Истинно межпланетная душа! — удовлетворенно сказал Жилин. — Когда прибудем на «Тахмасиб», дам тебе поцеловать ключ от стартера.

3. МАРС. АСТРОНОМЫ

   Матти, прикрыв глаза от слепящего солнца, смотрел на дюны. Краулера видно не было. Над дюнами стояло большое облако красноватой пыли, слабый ветер медленно относил его в сторону. Было тихо, только на пятиметровой высоте шелестела вертушка анемометра. Затем Матти услыхал выстрелы — «пок, пок, пок, пок», — четыре выстрела подряд.
   — Мимо, конечно, — сказал он.
   Обсерватория стояла на высоком плоском холме. Летом воздух всегда был очень прозрачен, и с вершины холма хорошо просматривались белые купола и параллелепипеды Теплого Сырта в пяти километрах к югу и серые развалины Старой Базы на таком же плоском высоком холме в трех километрах к западу. Но сейчас Старую Базу закрывало облако пыли. «Пок, пок, пок», — снова доносилось оттуда.
   — Стрелки, — горестно сказал Матти. Он осмотрел наблюдательную площадку. — Вот подлюга, — сказал он.
   Широкоугольная камера была повалена. Метеобудка покосилась. Стена павильона телескопа была забрызгана какой-то желтой гадостью. Над дверью павильона зияла свежая дыра от разрывной пули. Лампочка над входом была разбита.
   — Стрелки, — повторил Матти.
   Он подошел к павильону и ощупал пальцами в меховой перчатке края пробоины. Он подумал о том, что может натворить разрывная пуля в павильоне, и ему стало нехорошо. В павильоне стоял очень хороший телескоп с прекрасно исправленным объективом, регистратор мерцаний, блинк-автоматы — аппаратура редкая, капризная и сложная. Блинк-автоматы боятся даже пыли, их приходится закрывать герметическим чехлом. А что может сделать чехол против разрывной пули?
   Матти не пошел в павильон. «Пусть они сами посмотрят, подумал он. — Сами стреляли, пусть сами и смотрят». Честно говоря, ему было просто страшно заходить туда. Он положил карабин на песок и, поднатужась, поднял камеру. Одна нога треножника была погнута, и камера встала криво.
   — Подлюга! — сказал Матти с ненавистью. Он занимался метеоритными съемками, и камера была его единственным инструментом. Он пошел через всю площадку к метеобудке. Пыль на площадке была изрыта, Матти со злостью топтал характерные округлые ямы — следы «летучей пиявки». «Почему она все время лезет на площадку? — думал он. — Ну, ползала бы вокруг дома. Ну, вломилась бы в гараж. Нет, она лезет на площадку. Человечиной здесь пахнет, что ли?»
   Дверца метеобудки была погнута и не открывалась. Матти безнадежно махнул рукой и вернулся к камере. Он свинтил камеру, с трудом снял ее и кряхтя положил на разостланный брезент. Потом он взял треногу и понес в дом. Он поставил треногу в мастерской и заглянул в столовую. Наташа сидела у рации.
   — Сообщила? — спросил Матти.
   — Ты знаешь, у меня просто руки опускаются, — сердито сказала она. — Честное слово, проще сбегать туда.
   — А что? — спросил Матти.
   Наташа резко повернула регулятор громкости. Низкий усталый голос загудел в комнате: «Седьмая, седьмая, говорит Сырт. Почему нет сводки? Слышите, седьмая? Давайте сводку!» Седьмая забубнила цифрами.
   — Сырт! — сказала Наташа. — Сырт! Говорит первая!
   — Первая, не мешайте, — сказал усталый голос. — Имейте терпение.
   — Ну вот, пожалуйста, — сказала Наташа и повернула регулятор громкости в обратную сторону.
   — А что ты, собственно, хочешь им сообщить? — спросил Матти.
   — Про то, что случилось, — ответила Наташа. — Ведь это чепе.
   — Ну уж и чепе, — возразил Матти. — Каждую ночь у нас такое чепе.
   Наташа задумчиво подперла кулачком щеку.
   — А знаешь, Матти, — сказала она, — ведь сегодня первый раз пиявка пришла днем.
   Матти всей горстью взялся за физиономию. Это была правда. Прежде пиявки приходили либо поздно ночью, либо перед самым восходом солнца.
   — Да, — сказал он. — Да-а-а. Я это понимаю так: обнаглели.
   — Я это тоже так понимаю, — заметила Наташа. — Что там, на площадке?
   — Ты лучше сама сходи посмотри, — сказал Матти. — Камеру мою изуродовало. Мне сегодня не наблюдать.
   — Ребята там? — спросила Наташа.
   Матти замялся.
   — Да, в общем там, — сказал Матти и неопределенно махнул рукой.
   Он вдруг представил себе, что скажет Наташа, когда увидит пулевую пробоину над дверью павильона.
   Наташа снова повернулась к рации, и Матти тихонько прикрыл за собой дверь. Он вышел из дома и увидел краулер. Краулер летел на предельной скорости, лихо прыгая с бархана на бархан. За ним до самых звезд вставала плотная стена пыли, и на этом красно-желтом фоне очень эффектно выделялась могучая фигура Пенькова, стоявшего во весь рост с упертым в бок карабином. Вел краулер, конечно, Сергей. Он направил машину прямо на Матти и намертво затормозил в пяти шагах. Густое облако пыли заволокло наблюдательную площадку.
   — Кентавры, — сказал Матти, протирая очки. — Лошадиная голова на человеческом туловище.
   — А что? — сказал Сергей, соскакивая. За ним неторопливо спустился Пеньков.
   — Ушла, — сказал он.
   — По-моему, ты в нее попал, — сказал Сергей.
   Пеньков важно кивнул.
   — По-моему, тоже, — сказал он.
   Матти подошел к нему и крепко взял за рукав меховой куртки.
   — А ну-ка пойдем, — сказал он.
   — Куда? — осведомился Пеньков, сопротивляясь.
   — Пойдем, пойдем, стрелок, — сказал Матти. — Я тебе покажу, куда ты попал наверняка.
   Они подошли к павильону и остановились перед дверью.
   — Ух ты, — сказал Пеньков.
   Сергей, не говоря ни слова, кинулся внутрь.
   — Наташка видела? — быстро спросил Пеньков.
   — Нет еще, — сказал Матти.
   Пеньков с задумчивым видом ощупывал края дыры.
   — Это так сразу не заделаешь, — сказал он.
   — Да, запасного павильона на Сырте нет, — ядовито сказал Матти.
   Месяц назад Пеньков, стреляя ночью в пиявок, пробил метеобудку. Тогда он отправился на Сырт и где-то достал там запасную. Пробитую будку он спрятал в гараже.
   Сергей крикнул из павильона:
   — Кажется, все в порядке!
   — А есть там выходное отверстие? — спросил Пеньков.
   — Есть…
   Раздалось мягкое жужжание, крыша павильона раздвинулась и сдвинулась снова.
   — Кажется, обошлось, — объявил Сергей и вылез из павильона.
   — А у меня треногу помяло, — сказал Матти. — А метеобудку так покалечило, что придется опять новую доставать.
   Пеньков мельком взглянул на будку и снова уставился на зияющую дыру. Сергей стоял рядом с ним и тоже смотрел на дыру.
   — Будку я выправлю, — уныло сказал Пеньков. — А вот что с этим делать…
   — Наташа идет, — негромко предупредил Матти.
   Пеньков сделал движение, как будто собирался куда-то скрыться, но только втянул голову в плечи. Сергей быстро заговорил:
   — Здесь пробоина небольшая, Наташенька, но это ерунда, мы ее сегодня же быстро заделаем, а внутри все цело…
   Наташа подошла к ним, взглянула на пробоину.
   — Свиньи вы, ребята, — тихо сказала она.
   Теперь скрыться куда-нибудь захотелось всем, даже Матти, который был совсем ни в чем не виноват и выбежал на площадку последним, когда уже все кончилось. Наташа вошла в павильон и зажгла свет. В раскрытую дверь было видно, как она снимает футляры с блинк-автоматов. Пеньков длинно и тоскливо вздохнул. Сергей тихонько сказал:
   — Пойду загоню машину.
   Ему никто не ответил, он полез в краулер и завел мотор. Матти молча вернулся к своей камере и, согнувшись пополам, поволок ее в дом. Перед павильоном осталась только унылая, нелепо громоздкая фигура Пенькова.
   Матти втащил камеру в мастерскую, снял кислородную маску, капюшон и долго возился, расстегивая просторную доху. Затем, не снимая унтов, он сел на стол возле камеры. В окно ему было видно, как необыкновенно медленно, словно на цыпочках, проехал в гараж краулер.
   Наташа вышла из павильона и плотно закрыла за собой дверь. Потом она пошла через площадку, останавливаясь перед приборами. Пеньков плелся следом и, судя по всему, длинно и тоскливо вздыхал. Тучи пыли уже осели, маленькое красноватое солнце висело над черными, словно обглоданными, руинами Старой Базы, поросшими колючим марсианским саксаулом. Матти посмотрел на низкое солнце, на быстро темнеющее небо, вспомнил, что он сегодня дежурный, и отправился на кухню.
   За ужином Сергей сказал:
   — Наташенька наша сегодня серьезная, — и испытующе посмотрел на Наташу.
   — Да ну вас, в самом деле, — сказала Наташа. Она ела, ни на кого не глядя, очень сердитая и нахмуренная.
   — Сердитая Наташенька наша, — сказал Сергей.
   Пеньков длинно и тоскливо вздохнул. Матти скорбно покачал головой.
   — Не любит нас сегодня Наташенька, — добавил Сергей нежно.
   — Ну правда, ну что это такое, — заговорила Наташа. Ведь договорились же не стрелять на площадке. Ведь это же не тир все-таки. Там приборы… Вот разбили бы сегодня блинки, куда бы пошли? Где их взять?
   Пеньков преданными глазами смотрел на нее.
   — Ну что ты, Наташенька, — сказал Сергей. — Как можно попасть в блинк?
   — Мы стреляем только по лампочкам, — проворчал Матти.
   — Вот продырявили павильон, — сказала Наташа.
   — Наташенька! — закричал Сережа. — Мы принесем другой павильон! Пеньков сбегает на Сырт и принесет. Он ведь у нас здоровенный!
   — Да ну вас, — сказала Наташа. Она уже больше не сердилась.
   Пеньков оживился.
   — Когда же в нее стрелять, как не на площадке?… — начал он, но Матти наступил ему под столом на ногу, и он замолчал.
   — Ты, Володя, действительно просто ужас какой неуклюжий, — сказала Наташа. — Огромное чудовище ростом со шкаф, и ты целый месяц не можешь в него попасть.
   — Я сам удивляюсь, — честно сказал Пеньков и сильно почесал затылок. — Может, прицел сбит?
   — Гнутие ствола, — ядовито сказал Матти.
   — Все равно, ребята, теперь этим забавам конец, — сказала Наташа. Все посмотрели на нее. — Я говорила с Сыртом. Сегодня пиявки напали на группу Азизбекова, на геологов, на нас и на участок нового строительства. И все среди бела дня.
   — И все к западу и к северу от Сырта, — сказал Сергей.
   — Да, в самом деле, — сказала Наташа. — А я и не сообразила. Ну, как бы то ни было, решено провести облаву.
   — Это здорово, — сказал Пеньков. — Наконец-то.
   — Завтра утром будет совещание, вызывают всех начальников групп. Я поеду, а ты останешься за старшего, Сережа. Да, и еще. Наблюдать сегодня не будем, ребята. Начальство распорядилось отменить все ночные работы.
   Пеньков перестал есть и грустно посмотрел на Наташу. Матти сказал:
   — Мне-то все равно, у меня камера полетела. А вот у Пенькова полетит программа, если он пропустит пару ночей.
   — Я знаю, — сказала Наташа. — У всех летит программа.
   — А может быть, я как-нибудь потихонечку, — сказал Пеньков, — незаметно.
   Наташа замотала головой.
   — И слышать не хочу, — сказала она.
   — А может… — начал Пеньков, и Матти снова наступил ему на ногу.
   Пеньков подумал: «И правда, чего слова тратить. Все равно все будут наблюдать».
   — Какой сегодня день? — спросил Сергей. Он имел в виду день декады.
   — Восьмой, — сказал Матти. Наташа покраснела и стала глядеть всем в глаза по очереди.
   — Что-то Рыбкина давно нет, — сказал Сергей, наливая себе кофе.
   — Да, действительно, — глубокомысленно сказал Пеньков.
   — И время уже позднее, — добавил Матти. — Уж полночь близится, а Рыбкина все нет…
   — О! — сказал Сергей и поднял палец. В тамбуре звякнула дверь шлюза. — Это он! — торжественным шепотом провозгласил Сергей.
   — Вот чудаки, вот чудаки, — сказала Наташа и смущенно засмеялась.
   — Не трогайте Наташеньку, — потребовал Сережа. — Не смейте над нею смеяться.
   — Вот он сейчас придет, он нам посмеется, — сказал Пеньков.
   В дверь столовой постучали. Сергей, Матти и Пеньков одновременно приложили пальцы к губам и значительно посмотрели на Наташу.
   — Ну что же вы? — шепотом сказала Наташа. — Отзовитесь же кто-нибудь…
   Матти, Сергей и Пеньков одновременно замотали головами.
   — Войдите! — с отчаянием сказала Наташа.
   Вошел Рыбкин, как всегда аккуратный и подтянутый, в чистом комбинезоне, в белоснежной сорочке с отложным воротником, безукоризненно выбритый. Лицо его, как и у всех Следопытов, производило странное впечатление: дочерна загорелые скулы и лоб, белые пятна вокруг глаз и белая нижняя часть лица там, где кожу прикрывают очки и кислородная маска.
   — Можно? — сказал он тихо. Он всегда говорил очень тихо.
   — Садитесь, Феликс, — пригласила Наташа.
   — Ужинать будешь? — спросил Матти.
   — Спасибо, — сказал Рыбкин. — Лучше чашечку кофе.
   — Что-то ты сегодня запоздал, — сказал прямодушный Пеньков, наливая ему кофе. Сергей скорчил ужасную мину, а Матти пнул Пенькова под столом ногой.
   Рыбкин спокойно принял кофе.
   — Я пришел полчаса назад, — сказал он, — и прошелся вокруг дома. Я вижу, сегодня у вас тоже побывала пиявка.
   — Сегодня у нас тут была баталия, — сказала Наташа.
   — Да, — сказал Рыбкин. — Я видел пробоину в павильоне.
   — Наши карабины страдают гнутием ствола, — объяснил Матти.
   Рыбкин засмеялся. У него были маленькие ровные белые зубы.
   — А тебе приходилось попадать хоть в одну пиявку? — спросил Сергей.
   — Вероятно, нет, — сказал Феликс. — В них очень трудно попасть.
   — Это я и сам знаю, — проворчал Пеньков.
   Наташа, опустив глаза, крошила хлеб.
   — Сегодня у Азизбекова одну убили, — сказал Рыбкин.
   — Да ну? — изумился Пеньков. — Кто?
   Рыбкин опять засмеялся.
   — Да никто, — сказал он. Он мельком поглядел на Наташу. Забавная штука — сорвалась стрела экскаватора и раздавила ее. Наверное, кто-нибудь попал в трос.
   — Вот это выстрел, — сказал Сергей.
   — Это мы тоже умеем, — сказал Матти. — На бегу с тридцати шагов прямо в лампочку над дверью.
   — Вы знаете, ребята, — сказал Сергей, — у меня такое впечатление, что все карабины на Марсе страдают гнутием ствола.
   — Нет, — сказал Феликс. — Потом обнаружили, что в пиявку у Азизбекова попало шесть пуль.
   — Вот скоро будет облава, — сказал Пеньков, — мы им тогда покажем, где раки зимуют.
   — А я этой облаве вот ни столечко не радуюсь, — сказал Матти. — Спокон веков у нас так: бах-трах-тарарах, перебьют всю живность, а потом начинают устраивать заповедники.
   — Что это ты? — сказал Сергей. — Ведь они же мешают.
   — Вот нам все мешает, — сказал Матти. — Кислорода мало мешает, кислорода много — мешает, лесу много — мешает, руби лес… Кто мы такие в конце концов, что нам все мешает?
   — Салат был, что ли, плохой? — задумчиво сказал Пеньков. — Так ты его сам готовил…
   — Не попадайся, не попадайся, Пеньков, — сказал Сергей. Он просто хочет затеять общий разговор. Чтобы Наташенька высказалась.
   Феликс внимательно посмотрел на Сергея. У него были большие светлые глаза, и он очень редко мигал. Матти усмехнулся.
   — А может быть, вовсе не они нам мешают, — сказал он, а мы им.
   — Ну? — буркнул Пеньков.
   — Я предлагаю рабочую гипотезу, — сказал Матти. — Летучие пиявки есть коренные разумные обитатели Марса, хотя они находятся пока на низкой ступени развития. Мы захватили районы, где есть вода, и они намерены нас выжить.
   Пеньков ошарашенно смотрел на него.
   — Что ж, — сказал он. — Возможно.
   — Да ты спорь с ним, спорь, — сказал Сергей. — А то так ему никакого удовольствия.
   — Все говорит за мою гипотезу, — продолжал Матти. — Живут они в подземных городах. Нападают всегда справа — потому что у них такое табу. И… э-э… они всегда уносят своих раненых…
   — Ну, братец… — разочарованно сказал Пеньков.
   — Феликс, — сказал Сергей, — уничтожь это изящное рассуждение.
   Феликс сказал:
   — Такая гипотеза уже выдвигалась. (Матти изумленно поднял брови). Давно. До того, как была убита первая пиявка. Сейчас выдвигаются гипотезы поинтересней.
   — Ну? — спросил Пеньков.
   — До сих пор никто не объяснил, почему пиявки нападают на людей. Не исключена возможность, что это у них очень древняя привычка. Напрашивается мысль, не обитает ли на Марсе все-таки раса двуногих прямостоящих.
   — Обитает, — сказал Сергей. — Тридцать лет уже обитает.
   Феликс вежливо улыбнулся.
   — Можно надеяться, что пиявки наведут нас на эту расу.
   Некоторое время все молчали. Матти с завистью смотрел на Феликса. Он всегда завидовал людям, перед которыми стоят такие задачи. Выслеживать летучих пиявок — занятие само по себе увлекательное, а если при этом еще ставится такая задача…
   …Матти мысленно перебрал все интересные задачи, которые пришлось решать ему самому за последние пять лет. Интереснее всего было конструирование дискретного искателя-охотника на хемостадерах. Патрульная камера превращалась в огромный любопытный глаз, следящий за появлением и движением «посторонних» световых точек на ночном небе. Сережка бегал по ночным дюнам, время от времени мигая фонариком, а камера бесшумно и жутко разворачивалась вслед за ним, следя за каждым его движением… «Что ж, — подумал Матти, — это тоже было интересно.»