Стюарт Энн. Блаженство греха

   Мало-помалу Рэчел разобралась, что лежит на полу, на каком-то тонком тюфяке в темной, напоминающей пещеру комнате. Откуда-то издалека лились звуки флейты, в воздухе висел дым. Одежда на ней была другая, свободная и удобная. Даже не глядя, она поняла – Люк наконец-то добился своего, натянув на нее одну из этих дурацких пижам.
   Рэчел попыталась поднять голову, но боль резанула с такой силой, что она со стоном опустилась на подстилку. Вспомнилась Энджел, это чудовище с обманчиво милым именем, сумасшедшая, пытавшаяся убить ее. Это Энджел душила ее, схватив за горло, и била головой о пол.
   «Дура, дура, дура, – ругала она себя. – Чего ты добилась? Что получила?» Коллекцию синяков да горку бредовых измышлений. Как бы ни хотелось верить в худшее о Люке Барделе и его последователях, по здравом размышлении идея массового убийства выглядела уж слишком мелодраматичной. Чтобы вымогать деньги у доверчивых простаков, существуют гораздо более легкие способы, и мошенники и странствующие проповедники знают это с давних времен. Им незачем прибегать к такому грязному приему, как убийство.
   Рэчел пошевелилась и стиснула зубы, сдерживая рванувшийся из горла инстинктивный вскрик. Валяться на полу – не самое приятное занятие, да и пропахшая дымом темнота отнюдь не оказывала успокаивающего эффекта на издерганные нервы. Скорее наоборот. И даже мысль о том, что она одна, что никто не мешает зализать раны и прийти в себя, как-то не успокаивала… Тем более когда она вдруг поняла, что здесь есть кто-то еще.
   Рэчел повернула голову, медленно, осторожно. Боль усилилась. В мглистой темноте она увидела его. Он сидел, скрестив под собой ноги, руки на коленях ладонями кверху, глаза закрыты, лицо безмятежное. Этакий сухощавый, благостный Будда. Впрочем, иллюзий Рэчел не питала. Вся эта созерцательность – чистейшая поза. А она отнюдь не благодарный зритель.
   – Мы не принимаем концепцию греха. – Голос тихий, глубокий, глаза по-прежнему закрыты.
   – Как удобно, – попыталась сказать она, но получился лишь какой-то сдавленный выдох.
   Люк открыл глаза и улыбнулся ей с раздражающей благожелательностью.
   – Очень удобно, – согласился он, непонятным образом поняв, что она пыталась сказать. – Эта древняя иудейско-христианская концепция используется с одной-единственной целью: вызвать чувство вины и добиться послушания.
   Люк повернул руки ладонями вниз и вытянул длинные ноги.
   – Меня не особенно интересует послушание моих последователей. Что весьма кстати, поскольку, полагаю, от вас послушания ждать не стоит. Да вы и не принадлежите к моей пастве, – добавил он прежде, чем она успела выдавить из больного горла возражение. – Пока.
   Рэчел наконец села и попыталась заговорить, но горло так саднило, что на глаза навернулись предательские слезы. Он бесстрастно наблюдал за ней.
   – Идею греха мы заменяем понятием дефектов характера. Изъянов, которые стараемся исправить или принять, если их не изменить. Вы уже знаете, что один из ваших самых больших недостатков – гордыня. Вы были так уверены, что можете контролировать Энджел, что вы правы, а все остальные ошибаются. К счастью, один из моих недостатков заключается в том, что я не люблю, когда меня заставляют ждать. В данном случае это пошло вам на пользу, поскольку, когда вы не явились вовремя на пятичасовое занятие, я попросил вас найти. Иначе еще немного – и Энджел размозжила бы вам голову об пол. – Судя по тону, такая перспектива его совершенно не трогала.
   – Что решило бы ваши проблемы. – По крайней мере это она попыталась сказать, но вышло лишь сиплое бормотание.
   – Можете не трудиться, – проворчал он. – Только хуже себе сделаете, и все равно никто вас не поймет.
   «Ты поймешь, – подумала она. – Ты точно знаешь, о чем я думаю».
   Ответом на ее мысли стала сдержанная улыбка.
   – Лягте и закройте глаза. Медики сказали, вы не должны напрягать голос в течение двадцати четырех часов. Вам дали травяной настой, чтобы облегчить боль в горле и в теле. Теперь вам нужен только отдых.
   Глаза ее тревожно заметались при мысли о том, что именно имеет в виду Люк Бардел, когда говорит о «травяном настое». Как всегда, он оказался на шаг впереди, прекрасно прочитав ее мысли даже в этом тусклом свете.
   – Большинство работников медицинского центра – дипломированные профессионалы, которые предпочли следовать новой дорогой. Врачи, медсестры, психиатры. Альфред руководит ими, направляет. Профессиональный уход в сочетании с исцеляющей силой верующих творит чудеса. А теперь ложитесь.
   Она метнула в него сердитый взгляд.
   – Ложитесь, – терпеливо повторил он с огромным терпением, – или мне придется до вас дотронуться, а вы ведь этого не хотите, верно?
   Ее молчаливая реакция была достаточно красноречива. Рэчел легла на тюфяк, запоздало отметив его удивительную пружинистость.
   – Вы боитесь не того, что я причиню вам боль, – продолжил Люк тем мягким, обволакивающим голосом, который, возможно, был наиболее опасным оружием в его арсенале. – Вы знаете, что я этого не сделаю. Вас пугает альтернатива. – Он поднял руки и рассеянно, словно они принадлежали кому-то другому, посмотрел на них. Рэчел тоже посмотрела. Руки были такие красивые, сильные, с круговыми татуировками в виде шипов, и она вдруг поймала себя на дикой, безумной мысли, что хотела бы прикоснуться к ним.
   Она торопливо подняла голову и заглянула в его глубокие, непроницаемые глаза. Нет, он никак не может догадаться, о чем она думает. Но едва уловимая, без намека на насмешку, улыбка пошатнула ее уверенность.
   – Вам нечего бояться. Никто вас не обидит, обещаю.
   Израненное тело воспринималось как нечто чуждое, тяжелое и ненужное. У нее не осталось никаких средств защиты, даже голоса. Рэчел не могла пошевелиться, не могла говорить, и веки так отяжелели, что она не могла даже сверлить его взглядом. Она вновь погружалась в сон, мысленно проклиная Люка, проклиная медиков, которые накачали ее каким-то снотворным, проклинала Энджел, но больше всего проклинала саму себя за глупую самоуверенность и гордость, помешавшие почувствовать опасность, которую представляла сумасшедшая. А ведь ее предупреждали…
   Разумеется, предупреждение было высказано в намеренно провокационных выражениях. Любой, кто мало-мальски понимал натуру Рэчел Коннери, мог с достаточной долей уверенности предсказать, что она клюнет на наживку. Ее подставили – укрыться от этой унизительной для нее правды было невозможно. Преподнесли психопатке Энджел в качестве жертвенного агнца.
   Убивать ее, скорее всего, не хотели, иначе она была бы уже мертва. Просто как следует проучить. И приказ, несомненно, исходил от мужчины, сидящего возле нее в дымной темноте. Кальвин просто исполнял приказ.
   Разумеется, все рассчитали так, чтобы вовремя спасти. Сломленная, но не склонившаяся – так, кажется, говорят?
   Как хочется спать. Это все снотворное, конечно. Рэчел попыталась призвать на выручку гнев, чтобы быть начеку, не дать себе уснуть, но бесполезно. Звучащая вдалеке тихая музыка навевала сон, растекалась успокаивающей мелодией, курящийся фимиам проникал в ноздри очищающими струйками.
   Не в силах больше бороться, Рэчел сдалась, позволила себе погрузиться в дремоту. Наступит завтра, и она будет сильнее. Поддерживаемая праведным гневом, она сможет продолжить борьбу. А пока можно покачаться на этих приятных, убаюкивающих волнах.
   Люк смотрел на спящую. Он предупреждал их, чтобы не переусердствовали со снотворным, и теперь наблюдал за ее неравной борьбой против снадобья. Ей необходима исцеляющая сила, дать которую могут его сестры и братья милосердия. Ей необходима исцеляющая сила, дать которую может он.
   Впервые Люк обнаружил странный дар в тюрьме и счел его проявление сигналом к новому призванию – в качестве мессии. Забавно. Он не мог объяснить, что происходит, когда он концентрирует энергию на пострадавшем. Кальвин уже давно бы отошел в мир иной, если б не этот дар. Когда того жестоко избили, а потом еще и изнасиловали в тюрьме, именно он, Люк, держал беднягу за руку, напряжением воли вливая в него собственные силы.
   Рэчел не умрет, но отнюдь не стараниями Кальвина. Люк не питал иллюзий в отношении того, кто подставил Рэчел. Кальвин отвел девушку в отделение для душевнобольных, и если б не чутье Люка, инцидент мог бы закончиться трагедией.
   Раскаяния от Кальвина не дождаться, и никаких моральных норм ему уже не привить, как ни старайся. Он считает Рэчел Коннери угрозой Люку. И, защищая своего спасителя, – эту обязанность он возложил на себя сам, – может быть абсолютно безжалостным.
   Рэчел необходимо нейтрализовать, от нее нужно избавиться как можно быстрее – в этом Люк полностью соглашался с Кальвином. Расходились они только в том, как лучше это сделать.
   Разные натуры – разные методы: Кальвин предпочел бы убийство, Люк – обольщение. Только вот времени оставалось в обрез, так что действовать придется оперативно.
   Дышала Рэчел глубоко, равномерно. Доставив в травматологический центр, ее раздели, и, как у всех последователей, под свободной хлопковой одеждой на ней не было стесняющего нижнего белья. Его снова поразила ее худоба, но ему захотелось увидеть ее грудь. Сделать это было бы нетрудно – всего лишь расстегнуть застежку.
   К сожалению, неподалеку, в углу, несколько последователей самозабвенно медитировали за скорейшее выздоровление пострадавшей. Придется подождать, пока он останется с ней наедине, чтобы рассмотреть ее как следует, прикоснуться. Он склонился над спящей, скрывая лицо за завесой длинных волос в темноте, и легонько провел ладонями над щеками. Погруженная в глубокий наркотический сон, она не пошевелилась, не вздрогнула. Похоже, ей снилось что-то эротическое.
   Кожа пылала под его прохладными руками. Он погладил большими пальцами веки, обнял ладонями затылок, спустился вниз по шее. Рот ее слегка приоткрылся, и он обвел пальцами губы. Мягкие.
   Даже в тусклом свете Люк разглядел синяки на шее. Она потеряла на время голос, и это ужасно ее злило, а ему давало не совсем честное преимущество. Если Рэчел и дальше не сможет говорить, то перестанет представлять какую-либо опасность, поскольку будет полностью в его власти.
   Хотя она и так ведь уже в его власти, пусть пока еще не до конца это сознает. Она уже в ловушке. Ему не хотелось, чтобы все оказалось так легко. Люк положил руки на изуродованное синяками горло, с легкостью накрыв ладонями следы пальцев Энджел, и почувствовал, как энергия перетекает из него в нее.
   Рэчел дернулась, словно от удара током, и он тут же отпустил ее, откинулся на пятки. Какая сильная чувствительность к его прикосновениям. Это хорошо.
   Последователи ревниво, жадно следили за ним из своего угла возле жаровни с курящимся фимиамом, наблюдали, как он дотрагивается до нее руками. Ждали, когда закончит. Что ж, он не станет их разочаровывать.
   Люк вытянулся над ней так, что их разделяли считаные дюймы. Одежды соприкасались, но не тела. Мышцы слегка дрожали от напряжения. Он уже давно не испытывал соблазна уступить желанию, опуститься на женское тело, насладиться им и овладеть. Интересно, что бы это значило? Знаменовало ли пробуждение аппетита окончание некоего противоестественного периода его жизни или реакция имела прямое отношение к самой Рэчел?
   Последний вариант представлялся сомнительным. Он любил женщин. Любил их выпуклости и изгибы, их запах и сладостные звуки, которые они издают, когда занимаешься с ними любовью. Ему нравилось женское тело, женский ум, женская душа. Но он еще не встречал женщины, которая могла бы заставить его рискнуть всем приобретенным в этой жизни, и не собирался начинать с такой холодной стервы, как дочка Стеллы.
   Вот только сейчас она была теплой, жар поднимался от ее тела, а он, наоборот, оставался холодным. Во сне она выглядела моложе, мягче, способной исцелить мужчину с израненной душой…
   Он отодвинулся от нее с излишней поспешностью и рухнул рядом во внезапном изнеможении. Если она когда-либо найдет мужчину с израненной душой, а у того достанет глупости довериться ей, она живьем сдерет с него кожу своим языком.
   Какая удача, что ему ничто и никто не нужен. Какая удача, что он встречал сотни таких Рэчел Коннери. Богатых, избалованных, ищущих какой-то смысл. Им неведома тайна Вселенной, и он не собирался раскрывать ее им; пусть узнают сами, что жизнь, по сути, бессмысленна.
   Теперь она дышала гораздо легче, поврежденное горло больше не хрипело. Под звуки обволакивающей музыки он вытянулся рядом на твердом каменном полу, не касаясь ее, и сосредоточился на восстановлении истощенной энергии.
   Мало кто смел приближаться к нему в таких обстоятельствах. Он почувствовал чье-то назойливое присутствие и понял, что это либо Кальвин, либо Кэтрин. Наверное, все-таки Кэтрин – Кальвин уже знаком с острым жалом его неудовольствия.
   Люк не пошевелился, не потрудился открыть глаза, когда Кэтрин опустилась на колени возле его головы. Умная женщина; временами он задавался вопросом, много ли она знает или догадывается о тайной деятельности «Фонда Бытия». Она напоминала ему бабушку Сью, старушку, которая взяла его к себе, когда он впервые приехал в Чикаго, – любительницу крепкого словца, заядлую курильщицу и бывшую проститутку, научившую своих дочек всем женским штучкам к тому времени, как им исполнилось четырнадцать. Обе бесцеремонные и жестокие, хотя Кэтрин со своей голубой кровью и аристократичными манерами скрывает это лучше многих. В этом отношении она дала бы фору и кое-кому из самых закоренелых преступников. Даже Кальвину.
   Женщина ждала в почтительном молчании, и Люк затянул паузу достаточно долго, чтобы она уже начала терять терпение.
   – Благословенна будь, – сказал он наконец. Рэчел не пошевелилась.
   – Вам придется что-то сделать с Кальвином, – вздохнула Кэтрин. – Он становится неуправляемым.
   – Я думал, это Энджел Макгуинес неуправляема, – пробормотал Люк.
   – С ней никаких проблем больше не будет. Кальвин же, с другой стороны, беспокоит меня все сильнее. Вы ведь не будете отрицать, что случившееся – его вина? Он намеренно подверг Рэчел опасности.
   – Я и не отрицаю. Просто не знаю точно, зачем он это сделал.
   – Должно быть, считает ее в некотором роде угрозой. Что, разумеется, нелепо. Нам нечего бояться, нечего скрывать. Рэчел – крайне неблагополучная, потерянная девушка, ищущая смысла жизни. Мы можем помочь ей найти ответы. Если Кальвин усмирит свои кровожадные инстинкты.
   – Кальвин бывает несколько… фанатичен, когда дело касается меня, – согласился Люк. – Мне и в голову не приходило, что ее присутствие здесь так его обеспокоит. Я разговаривал с ним. Он выразил должное сожаление и раскаяние.
   – Значит, это больше не повторится? – не унималась Кэтрин, забыв, как бывало не раз, что перед ней духовный наставник. Когда за тобой поколения филадельфийской аристократии и больших денег, привычка держаться с должным смирением приходит не сразу.
   Он напомнил, кто есть кто, прикосновением к сухой, стареющей коже руки. Кэтрин вздрогнула от неожиданности и тут же смущенно потупилась.
   – Простите меня, Люк, – пробормотала она. – Я всего лишь докучливая старуха. Разумеется, вы и сами прекрасно знаете, что делать. Я просто беспокоюсь о девушке – она такая милая, пусть даже и сердитая.
   Милая? Ему пришлось сделать над собой усилие, чтобы не выдать удивления. Вот уж не думал, что кто-то может назвать Рэчел «милой».
   – Конечно, Кэтрин. И я знаю, что мы все сумеем помочь Рэчел раскрыть присущие ей доброту и мягкость.
   «Если Кальвин снова не попытается убрать девчонку, – добавил он про себя. – И при условии, что эти самые доброта и мягкость, которые нужно раскрыть, действительно присутствуют».
   – Вы покажете ей путь, – пробормотала Кэтрин.
   – Я попробую, – отозвался он, гадая, насколько глубок сон Рэчел. Ему хотелось смотреть на нее. Прикасаться к ней. Ощущать ее обнаженную плоть своей обнаженной плотью. А еще ему хотелось трахнуть ее, но в сексе со спящей женщиной удовольствия мало, даже если это единственный способ заполучить ее сейчас.
   – Я оставлю вас, – сказала Кэтрин. – Она уже выглядит лучше, не такая бледная. Мне распорядиться, чтобы ее перенесли в комнату? Или хотите, чтобы она оставалась в больнице?
   – Позже, – ответил он. – И заберите с собой целителей. Я хочу сосредоточиться на ней, ни на что не отвлекаясь.
   – Вы слишком добры, – пробормотала Кэтрин осипшим голосом, поднимаясь с удивительной для ее возраста грацией. Через минуту все ушли, и Люк остался в большой темной комнате наедине с Рэчел Коннери, глубокий сон которой гарантировал отсутствие воспоминаний.
   Никто не осмелится помешать ему. Только Кальвин. Но тот после случившегося не покажет носа как минимум до завтра. У него есть несколько часов, чтобы позабавиться с удивительно чувственной женщиной.
   «Хорошо, что ты такой безнравственный ублюдок», – сказал себе Люк, приподнимаясь на локте и разглядывая ее. Кому-то другому могли бы помешать колебания, угрызения совести, все те гнетущие нравственные дилеммы, которые никогда не волновали Люка Бардела. Кого-то другого шокировала бы сама мысль о возможности воспользоваться беспомощным состоянием женщины, которая только что пережила страшное испытание.
   К счастью, Люк не один из этих других. И никогда другим не был. Он протянул руку и начал развязывать узелок у горла, соединявший края туники.
   Рука слегка дрожала, что его удивило. Должно быть, перевозбудился. Было что-то такое в этой ночи и в этой женщине, что пробуждало в нем опасные чувства.
   Кожа ее отсвечивала в темноте бледно-золотым, и Рэчел выглядела почти умиротворенной. Он знал, что это иллюзия. «Она просто одержимая», – сказала ему Стелла в один из тех редких случаев, когда ей захотелось поговорить о ком-то, кроме себя.
   Он знал, чем она одержима сейчас. Желанием уничтожить его. Сама мысль показалась ему забавной, тем более что пришла она в тот момент, когда он стаскивал тунику с ее плеч. Узких, кажущихся странно беззащитными. Люди пытались уничтожить Люка с самого его рождения; сначала дедушка и бабушка старались заставить его мать сделать аборт, потом был так называемый отец, отморозки в тюрьме, целый штат адвокатов, и вот теперь разгневанная молодая женщина, которая преспокойно спит под его бесстрастным взглядом.
   Да, пытались многие. И никто не смог. У него дар выживать, уносить ноги, когда дело принимает скверный оборот.
   Но сейчас спешить некуда. Следующие несколько часов можно развлекаться с новой игрушкой. И даже если на следующий день она что-то вспомнит, то сочтет это эротическим сном, признаться в котором ей будет стыдно.
   Он пробежал пальцами по плоскому животу к завязкам брюк. Гладкая, шелковистая кожа…
   И наклонился, чтобы попробовать ее на вкус.

Глава 5

   Рэчел опять снился сон, в котором были и насилие, и кровь. Сон с ангелом, пронзительно кричащим ей в лицо, душащим стальными пальцами, отнимающим жизнь. А еще там были плывущие откуда-то издалека слабые звуки флейты.
   Как ни пыталась она вырваться из паутины сна, глаза никак не хотели открываться. А оседлавшее и душившее ее безжалостное создание, чьи длинные волосы упали ей на лицо, стало вдруг падшим ангелом, существом света и тени. И хотя Рэчел по-прежнему ощущала угрозу, эти руки больше не причиняли боли, они ласкали горло, шею. И не просто ласкали, а несли исцеление.
   Падший ангел был мужчиной, Люцифером, изгнанным из рая за стремление к власти. Он предпочел царствовать в аду, но не прислуживать на небесах. Но в аду ли она сейчас или дрейфует где-то рядом?
   Он коснулся ее губ своими, и она задрожала в темноте, сопротивляясь и томясь от желания. Руки ее лежали вдоль тела, удерживаемые кем-то, кто был гораздо сильнее, а сам он склонился над ней, заслонив даже единственный чахлый источник света. Она горела, трепетала. Он же оставался нежным и сдержанным. Он дарил ей исцеление. Он был для нее воплощением всего, чего она хотела и чего ей недоставало.
   Он подарит ей любовь. Он принесет ей покой. И погубит, полностью и окончательно.
   Бобби Рей зажег сигарету, прикрыв ее ладонью, чтобы ветер не загасил спичку. Было поздно и темно, как в преисподней, и если бы кто-то вздумал выглянуть в окно, то увидел бы огонек сигареты и побежал бы к Люку доносить.
   Только вот Люк бы, наверно, не удивился. Он все знает. Ему достаточно обратить свой взгляд на Бобби Рея, и душа последнего раскроется перед ним, как книга. Люк знает о его слабости к сигаретам и девкам, к боли и искуплению. Он знает, что Бобби Рей умрет за него. Убьет ради него.
   Между ними особенная связь.
   Ему даже не нужны слова Люка – волшебная связующая нить протянулась между ними. Бобби Рей знает, когда Люк хочет, чтобы он кого-то наказал ради общины. Все, что делает Бобби Рей, он делает для Люка. Каждая сигарета, которую он выкурил, каждая женщина, которую он поимел, каждый человек, которого он убил, – все делалось ради Люка, по его молчаливым приказам. И взамен у него есть невысказанная благодарность и одобрение Люка. Большей награды Бобби Рею и не нужно.
   Но вот эта новенькая… Рэй не совсем понимал, что Люк хочет с ней сделать. Этот гном Кальвин чуть не дал ее убить, что было крайне глупо, но, с другой стороны, чего еще ждать от бывшего уголовника? Если он пытался предвосхитить желания Люка, то попал пальцем в небо.
   Однако же девчонка представляла собой серьезное осложнение. Даже опасность. Так было с тех пор, как Альфред покончил со Стеллой. Стелла ненавидела своего ребенка, и Бобби Рей очень хорошо ее понимал. Привезти девчонку сюда, заманить – это меньшее, что он мог сделать. Он в точности исполнил все, что ему велели, – ради Стеллы, ради Люка.
   Рэчел напоминала его старшую сестру, Мелани, – такой же капризный рот, такая же заносчивая. Он убил Мелани первой, растягивая удовольствие, до того, как остальные пришли домой.
   Рэй глубоко втянул дым в легкие, затем выпустил, вглядываясь в струйку из-под опущенных век. Дым танцевал перед ним, изменяясь и перемещаясь, медленно принимая форму. Он наблюдал, ожидая знака. Каким путем пойти?
   Дым рассеялся, растаял в ночной тьме и не дал ответа. Бобби Рей выругался, погасил сигарету. Придется ждать знака, а он не любил ждать.
   Быть может, она знает ответ. Она может направить его. Он оттолкнулся от оштукатуренной стены и направился к западному крылу реабилитационного центра, зная, что найдет ее там.
   Люк ждал, пока Рэчел откроет глаза. Вот она нахмурилась, силясь сфокусировать взгляд, пытаясь вспомнить, где она и как сюда попала.
   Было бы интересно, если б она вспомнила, что было потом, про себя усмехнулся Люк, сидя со скрещенными ногами и наблюдая за ней. Она уже и без того ненавидит его с убийственной страстью, а если вспомнит, что он делал с ее неугомонным, отзывчивым телом, ее ярости не будет предела.
   Рэчел повернула голову, и глаза ее сузились, сфокусировавшись на нем. Он был наполовину в тени, но она не спутала б его ни с кем другим. Неожиданным нервным жестом девушка прижала руку к груди, но туника была аккуратно застегнута и надежно прикрывала тело.
   – Что я здесь делаю? – спросила она все еще скрипучим голосом.
   – Исцеляетесь.
   – Чушь.
   – Пару часов назад горло у вас так болело, что вы не могли говорить. Синяки не заживают так быстро без специальной помощи.
   – Чушь, – повторила она.
   – Интересно, нельзя ли обратить процесс вспять, – пробормотал он себе под нос. – Думаю, немая вы нравились мне больше.
   – Не сомневаюсь. – Она осторожно повернулась на бок, и он понял, что двигаться ей еще больно. – Вам нравится, чтобы все ваши женщины были бессловесны и послушны.
   – Все мои женщины? Значит, вы одна из моих женщин? – мягко поддел он.
   Тут она села, поморщившись от боли.
   – Я думала, вы дали обет безбрачия.
   Он наблюдал за ней, размышляя, как лучше обращаться со столь неугомонной гостьей. Его небрежные поддевки и язвительные насмешки выводили ее из себя. Услышали бы другие, то-то удивились бы поведению своего мессии.
   Но он устал быть святым. И ему нравилось наблюдать, как она подпрыгивает от каждого его укола.
   Кроме того, отведав запретного плода ее тела, он только разбудил дремавший аппетит. Теперь уже морального и духовного совращения, как в случае с остальными, будет мало. От Рэчел ему нужна полная капитуляция, на меньшее он не согласен.
   – Вы ведь на самом деле не верите в это, правда? – спросил Люк.
   Она удивленно вытаращилась.
   – Так вы признаетесь? Признаетесь, что вы вовсе не святой, каким вас все здесь считают?
   – Никто не святой, особенно те, кого таковыми считают. А что вы думаете?
   – Я думаю, что вы мошенник-виртуоз, который охотится на неврастеников и пожирает их. Думаю, вы соблазнили мою мать, убедили ее оставить все деньги вам, а потом… – Что-то удержало ее, не дало закончить.
   – А потом? – подтолкнул он. – Что я сделал потом? Распорядился убить вашу мать?
   – Это так?
   Он рассмеялся, прекрасно зная, что разозлит ее.
   – У вас чертовки богатое воображение.
   – Я думала, «Фонд Бытия» не одобряют сквернословие, – парировала она.
   – На меня правила не распространяются.
   – Так как?
   – Что как? Соблазнил ли я вашу мать? Вы, должно быть, не очень хорошо знали Стеллу, если думаете, что ее требовалось соблазнять. Один из пунктов терапии заключался в осознании изъянов характера, и сексуальная ненасытность была одним из главных ее недостатков. Стелла не относилась к тем женщинам, которые ждут, чтобы мужчина сделал первый шаг.
   – Значит, она соблазнила вас?
   – Почему вы так озабочены моей сексуальной жизнью? – мягко поинтересовался он. – Разве у вас нет своей собственной, которая бы занимала вас?
   – Мы говорим не обо мне, – отрезала она. – Мы говорим о ваших грехах.
   – Пункт, в котором мы с вами не сходимся, помните?
   – Будете отрицать, что вы мошенник?
   – Я ничего не буду отрицать.
   – Включая и то, что обманом выманили деньги у моей матери?
   – Ваша мать умерла, Рэчел. Там, куда она ушла, деньги ей не нужны.
   – Значит, вы обманом лишили меня ее денег! – Она встала на колени, придвинулась. Все, что ему оставалось, это сидеть с вытянутыми ногами и заманивать ее ближе. Детская игра. Она нравилась ему такой, энергичной, разъяренной. Хотелось бы попробовать на вкус ее гневный ротик, когда она будет сопротивляться. А она будет сопротивляться, в этом Люк не сомневался. Но рано или поздно капитулирует, и оттого победа будет только слаще.
   – А почему вы считаете, что заслужили их? – парировал он. – Вы не могли быть очень близки. Она никогда не говорила о вас. Полагаю, если б между вами была какая-то привязанность, она бы, по крайней мере, звала вас на смертном одре.
   – Хотите сказать, что не звала?
   Он услышал боль в ее голосе. Люк научился успокаивать боль, исцелять ее с помощью лжи, наполовину лжи и даже, время от времени, с помощью правды. Исцеление ее боли не дало бы ничего. Новая же боль вывела бы из равновесия и сделала более уязвимой. Уязвимой для него.
   – Ни единым словом. Должно быть, вы очень сильно разочаровали ее в этой жизни.
   На секунду ему показалось, что он зашел слишком далеко. Он ведь прекрасно знал Стеллу Коннери. Знал о глубоком, укоренившемся эгоизме, который правил ее жизнью, и нисколько не сомневался, что если в этой маленькой семье кто-то и чувствовал себя покинутым, так лишь она, разгневанная молодая женщина, смотревшая на него сейчас с болью и неприязнью.
   Он видел, что ее буквально колотит от ярости. Но уже в следующее мгновение Рэчел, оставаясь на коленях, рванулась вперед и в слепом бешенстве схватила его за тунику.
   – Как вы смеете судить об этом? Вы ничего не знаете ни обо мне, ни о моей матери. Вы признались, что она никогда не говорила обо мне. А с чего вы взяли, что это из-за моих недостатков, а не из-за ее собственных? Разве она показалась вам хорошей матерью? Нежной, любящей, которой заслуживает каждый ребенок? А? – Она дернула Люка, и он не сопротивлялся, взирая на нее из-под полуопущенных век, восхищенный ее страстью и внезапным бесстрашием.
   Он накрыл ее руки своими, и они полностью скрылись под его широкими ладонями. Она вдруг запаниковала и разжала пальцы. Но он не отпускал, и ее маленькие кулачки бились в его руках, как пойманные в силки птахи.
   – Пустите меня, – прошипела она.
   – А вы отпустите Стеллу. Она ушла. Она не могла быть вам матерью, и никакие в мире деньги этого не изменят.
   – Это начало, – запальчиво бросила она. Ее гневный ротик был близко, так неотразимо близко. Да, такой она, определенно, нравилась ему больше. Хотелось попробовать ее ярость на вкус.
   Он не пошевелился, держа ее кулаки в плену. Она наклонилась над ним, с трудом балансируя на коленях, и в ее глазах отразилось понимание столь шаткого положения.
   – Если попытаетесь вырваться, потеряете равновесие, – предупредил Люк нарочито беспечным тоном.
   – Вы так же обращаетесь со всеми своими последователями? – возмутилась она.
   – Но вы же не принадлежите к моим последователям. Так ведь? – Он решил, что не хочет ждать. Легонько потянул, и она повалилась на него в путанице рук, ног и мягких маленьких грудей.
   Несколько мгновений Рэчел лежала совершенно неподвижно. Если бы перестала думать о том, в каком положении оказалась, то почувствовала бы его возбуждение. Только вот какой была бы реакция?
   Запыхавшаяся, шокированная, она была так близко, что он мог прижаться губами к ее рту, и она ничего бы не успела понять. Он ощущал ее вибрирующий жар и злость. Чувствовал ее страх. Ему никогда не приходило в голову, что женский страх может быть эротичным.
   Он не шевелился, обдумывая эту мысль. Она боится его. Боится секса с ним. Неудивительно, что он находит этот страх таким заманчивым.
   – Оставь, – прошептал он низко и убедительно, – прекрати бороться со мной. Прекрати бороться с собой.
   Неуверенность затуманила ее глаза. В следующий момент она отползла в сторону, и Люк неохотно отпустил ее. Достойная награда стоит ожидания, напомнил он себе. А он уже начинал думать, что Рэчел Коннери будет воистину достойной наградой.
   Ее запах оставался на его пальцах, и ему захотелось укусить ее. Однако он откинулся назад намеренно, раздражающе непринужденно.
   – Вы не выиграете.
   Рэчел прислонилась к стене, таращась на него, как загнанный в угол зверек. Удачное сравнение. Но она все еще готова была драться.