Итак, наступил 1983 год. Две армии выстроились друг против друга. И в это время буквально ниоткуда, сам по себе, у киберпанков объявился еще один союзник. Это был Грег Бир, который, проходив несколько лет в перспективных-но-не-замеченных авторах, теперь вдруг обрел свой голос и опубликовал два рассказа – «Трудный бой» [Hard-fought] и «Музыка, звучащая в крови» [Blood Music], – которые своей яркой изобретательностью, редкой отвагой и веселым пессимизмом принадлежали, несомненно, к фантастике киберпанков. Работая в полной изоляции от этой команды, Бир самостоятельно изобрел киберпанковский стиль, за что и был принят в их рядах с распростертыми объятиями.
   Правда, в то же время киберпанки обнаружили еще одного врага, писателя, который им показался самым талантливым и самым опасным из всех гуманистов, – Кима Стэнли Робинсона.
   Во взгляде Кима Стэнли Робинсона – холодный блеск заядлого ковбоя-дуэлянта; оппоненты от такого взгляда нервничают и чувствуют себя неуютно. Те, кто видел, как беседуют он и Гибсон (пусть даже и на фотографиях), не могли не заметить, сколь много эти двое не говорят друг другу и как много тем не менее ими сказано – взглядами, которые вот-вот выстрелят. В своих произведениях Робинсон умело сочетает сильные человеческие чувства и ясный, прозрачный язык прозы (я слышал от одного издателя, упустившего возможность подписать с ним контракт, что Робинсон – писатель «мэйнстрима», который и сам еще не понимает, что НФ для него – лишь полустанок на пути к по-настоящему большим вещам). Внимание критиков он привлек уже первыми своими рассказами – «На Северном полюсе Плутона» [At the North Pole of Pluto], «Каньон полезных ископаемых» [Exploring Fossil Canyon], «Затонувшая Венеция» [Venice Drowned] – в которых все признаки первоклассной литературы соединялись с традиционными темами научной фантастики. В 1983 году он опубликовал «Черный воздух» [Black Air], рассказ о юноше, призванном в испанскую Непобедимую Армаду. Рассказ был просто великолепен: читатель явственно ощущал запах Северной Атлантики, страдал вместе с героем – да и вся мистика, положенная в основу повествования, тоже работала на это ощущение. Рассказ этот привел киберпанков в ярость. «Этот честный исторический рассказ написан так здорово, будто сам Фрэнк Дж. Слотер приложил к нему свою руку, – шипела Сью Деним в „Дешевой правде“, – вот только непонятно, зачем автор испортил его всеми этими фантазиями мумбо-юмбо в конце. Может быть, для того, чтобы его было легче продать?»
   «Черный воздух» завоевал «Всемирную Премию Фэнтези» за 1983 год, и тем самым гуманисты снова выиграли ход у киберпанков. Еще одна очень важная награда попала в руки врага. И хоть в том же году Бир ушел с церемонии награждения «Небьюлой» сразу с двумя наградами – за «Музыку, звучащую в крови» и «Трудный бой», – все равно этого было недостаточно. Да, это была моральная победа, ободряющий знак, что они на правильном пути, но ведь Бир был всего лишь почетным киберпанком, заслужившим место в их рядах – равно как и свои «Небьюлы» – лишь благодаря своему таланту. Но он не был плоть от плоти этих заговорщиков, которые во мраке неизвестности, в неотапливаемых гаражах, трудились так долго и так упорно, чтобы создать киберпанк и добиться ему признания и силы. Победа, которой они жаждали всеми фибрами души, не могла быть завоевана так легко.
 
   В 1984 году личный состав занял свои места в окопах. Терри Карр, приступив к составлению возрожденной книжной серии «Асе Specials»[13] в издательстве «Berkley», весьма проницательно подписал контракты со многими из наиболее перспективных молодых авторов. И уже первые пять книг отразили весь военный конфликт в миниатюре. Серия открывалась «Диким берегом» [The Wild Shore] Кима Стэнли Робинсона, затем следовали «Зеленые глаза» [Green Eyes] Люциуса Шепарда, «Нейромант» [Neuromancer] Уильяма Гибсона, «Палимпсесты» [Palimpsests] Картера Шольца и Гленна Харкурта и «Их кости» [Them Bones] Говарда Уолдропа. Все эти книги привлекли к себе очень серьезное и в общем благожелательное внимание, и ближе к концу года разгорелась оживленная дискуссия о Новом Поколении писателей и о том, смогут ли они возглавить НФ[14].
   (Картер Шольц, о котором здесь еще не говорилось, целиком и полностью принадлежит к лагерю гуманистов. На фоне остальных авторов он прямо-таки вызывающе интеллектуален, что в немалой степени препятствует его карьере. И тем не менее такие его вещи, как потрясающе смешная повесть «Девять миллиардов имен Бога» [The Nine Billion Names of God] – искушенный читатель уловит шутку уже в самом названии, – показывают, что он занял свое место на аванпосту интеллектальной литературы не столько из-за неведения или неспособности, сколько вполне сознательно.)
   Робинсон был первым, кто вышел за ворота в чисто поле. Альгис Будрис в журнале «The Magazine of Fantasy and Science Fiction» писал: «Ким Стэнли Робинсон... необычайно одаренный писатель. Но он также и необычный тип писателя для нашего жанра, поэтому очень здорово, что Терри Карр и „Асе“, возрождая „Асе Specials“, подождали, пока он не напишет свой роман, чтобы открыть им серию. Было именно так – в проспекте серии были ведь и другие книги других молодых и интересных авторов, однако все они были вынуждены ждать, пока Робинсон не принесет свой „Дикий берег“».[15] Сам этот роман стал, по сути, воплощением мечты Джона Кэмпбелла о литературном произведении, которое мог бы написать человек из будущего об этом самом будущем (однако сомневаюсь, что Кэмпбелл принял бы такое воплощение своей мечты). Это классический «роман воспитания» – мягкое, внимательное наблюдение за мальчиком, растущим, взрослеющим и мужающим в загадочной, полуразрушенной после катастрофы Америке. Автор бросает вызов поклонникам жанра приключенческого романа, более того – он этот жанр пародирует. (Не могу удержаться от воспоминания об одном эпизоде, имевшем место во время публичного чтения этой отнюдь не развлекательной книги, когда взрослые слушатели, не в силах удержаться от хохота, катались по земле, размазывая по щекам слезы, под свирепыми взглядами своих детей.) Короче говоря, книга эта получила самый широкий отклик как среди критиков, так и у читателей, что вообще-то бывает не часто.
   Когда осела пыль, киберпанки поняли, что наконец пришел их час. На главную улицу затерянного в прериях городка, высматривая Кима Стэнли Робинсона, – с рукой на кобуре – вышел Уильям Гибсон. Смертельная ковбойская дуэль: «Нейромант» против «Дикого берега»! Киберпанк против гуманиста! Ровно в полдень![16]
   Если перечитать «Дешевую правду» этого времени, то становится совершенно ясно, что киберпанки ожидали нового разгрома. И не в том даже дело, что Будрис и «Асе» поторопились уже короновать Робинсона. Просто «Нейромант» был столь хорош и настолько далеко опередил свое время, что был просто обречен на поражение от тупого провинциализма зашоренных фэнов.
   Напряжение нарастало. «Премии „Небьюла“ за 1985 год будут вручаться 4 мая, через пятнадцатьлет после расстрела студентов в Кентском университете в Огайо, – писала Сью Деним. – Вновь вооруженная мощь консерватизма встретится лицом к лицу с радикальным мышлением нового поколения, на этот раз в бюллетенях для голосования. – И далее восклицала: – Угнетение всегда приводит к революции! И сколько бы хайнлайны не расправлялись с гибсонами, на место павших встанут тысячи новых борцов!»
   Ни по какой другой причине, а только чтобы сохранить драматизм ситуации и правильно воссоздать чувство напряженного ожидания, мы сделаем здесь паузу и бросим беглый взгляд еще на нескольких писателей, играющих далеко не последнюю роль в нашем повествовании. Так, я до сих пор не представил вам еще одного автора из лагеря гуманистов, оказавшегося в тени своего соавтора Джона Кессела, – Джеймса Патрика Келли. Однако было бы ошибкой пропустить его.
   Джеймс Патрик Келли – спокойный человек, известный тем, что на НФ конвенции является обычно в костюме-тройке. Проза, которую он пишет, отличается исключительно прозрачным стилем, о котором Кессел сказал, что это «особый вид мастерства, маскирующего мастерство». Иначе говоря, это не просто крепко сбитый слог, а очень жесткая манера письма, не дающая писателю возможности ходить вокруг да около, щедро рассыпая цветистые эпитеты. Келли – автор целого ряда первоклассных рассказов, близких к самой сердцевине «гуманистической» традиции (например, «Пустой мир» [The Empty World], напоминающий чем-то книги Эмилии Бронте), однако особое внимание следует обратить на три из них, составляющие законченную трилогию, – «Солнцестояние» [Solstice], «Крыса» [Rat] и «Шильонский узник» [The Prisoner of Chillon]. Впрочем, я еще вернусь к ним чуть позже.
   Следующий писатель, Скотт Рассел Сандерс, не делает особого различия между своей фантастикой и произведениями, относящимися к «мэйнстриму». «Я пишу то и так, что и как мне хочется писать, а жанр и форма значения не имеют, – говорит он. – О том же, как это напечатать и продать, пускай болит душа у литературных агентов и редакторов». Это голос поколения – никто из постмодернистов не стремится потрафить ожиданиям публики. Но если другие рассматривают эту свободу как цель, то Сандерс активно применяет ее на практике и пишет действительно самые разные вещи: от псевдоисторического романа «Скрытые чудеса» [Wonders Hidden] и научно-фантастического романа «Террариум» [Terrarium] до такой специальной книги, как «Страна камней» [Stone Country] – созданного совместно с фотографом Джеффри А. Волиным историко-краеведческого очерка о каменоломнях Индианы и о людях, которые добывают там известняк. В своем НФ рассказе «Вознесение» [Ascension] Сандерс описывает, как супруг женщины-мэра некоего маленького городка, страдающего от массовой бессонницы, забирается в запасной космический скафандр, где пытается уснуть в ожидании символического озарения свыше. (Хотел бы я знать, что Джон Кэмпбелл смог бы сделать из этого?)
   Перейдем теперь к киберпанкам. Третий из их «больших револьверов», Руди Рюкер, в своих произведениях, сильно напоминающих рассказы Генри Каттера, которые тот публиковал под псевдонимом «Льюис Пэджетт», пожалуй, дальше всех других постмодернистов отошел от консенсуса между реальностью и вымыслом. Математик по образованию (он даже писал популярные книги по этому предмету), Рюкер с восхитительной беспечностью громоздит один шутовской трюк на другой. Это особенно заметно по таким его романам, как «Белый свет» [White Light], «Повелитель пространства и времени» [Master of Space and Time] и «Программное обеспечение» [Software], принесшим ему всеобщее восхищение и породившим массу эпигонов. Однако если сравнить написанные им тексты с текстами других легионеров из его когорты, то можно сделать грустный вывод, что Рюкер – sui generis[17] и относится не столько к киберпанку, сколько к некоему особому направлению в фантастике, единственным представителем которого является. Тем не менее киберпанки полюбили его за дерзость, склонность к крайностям, ясноглазую сумасшедшинку и во всеуслышание объявили его своим.
   Что касается Льюиса Шайнера, то он пока держится в тени «большой тройки» (символично, что первый его роман, «Фронтера» [Frontera], оказался в «небьюловском» бюллетене рядом с романом Гибсона), однако уже с самого начала зарекомендовал себя сильным писателем и с тех пор продолжает демонстрировать постоянный творческий рост. Сейчас он, как мне кажется, все более и более обретает собственный голос. Это видно хотя бы по таким рассказам, как «Пока нас будят голоса людей» [Till Human Voices Wake Us], нашумевшая «Война в доме» [The War at Home] и «Джефф Бек» [Jeff Beck], в котором Шайнер предложил свою точку зрения на поражения рабочего класса. Если из его произведений вычленить фантастический элемент (замечу, что Шайнер предпочитает иметь дело с системами, основанными на вере в сверхъестественное, – ну, вроде как в книгах Алистера Кроули или же в современной квантовой физике), то все оставшееся будет нести на себе яркий отпечаток реализма.
   И напоследок несколько слов о Пат Кэдиган, которую часто обвиняют в том, что хоть она и прекрасная писательница, но вовсе не киберпанк. (Еще ее называют «Дороти Паркер от научной фантастики», однако какой смысл вкладывается в этот ярлык, я, например, объяснить не могу.) Короче, не знаю. Если одни ее рассказы – вроде «Спасателя на обочине» [Roadside Rescue], который если и можно к чему-то отнести, так только к «фантазии в законе», – поддерживают это спорное утверждение, то другие, как цикл рассказов о Следопыте [Pathosfinder stories] или откровенно смелые «Рок давай!» [Rock On] и «Прелестный мальчуган на мосту» [Pretty Boy Crossover], уверенно внедряют Кэдиган – и вряд ли это случайность – в самую гущу киберпанков. Когда же она берется за фэнтези, то частенько демонстрирует острейшее из всех постмодернистов (исключая разве что Рюкера) чувство юмора – хотя, увы, и ей это чувство порой изменяет.
   Ну а раз уж мы вспомнили о чувстве юмора, то давайте вернемся в 1984 год, в тот самый момент, когда участники голосования на приз «Небьюла» раскрыли перед Гибсоном свои карты. Напомню, что оружием Гибсона в этой схватке был роман, который «эротизирует компьютеры точно так же, как Брюс Спрингстин[18] эротизирует автомобили» (это я цитирую рекламную аннотацию, помещенную издателем на задней обложке книги), причем Гибсон нисколько не переоценивал свои силы и на серьезную поддержку не рассчитывал. Однако нет фантаста, который смог бы устоять против «небьюловской лихорадки», и чем ближе становился решающий день, тем больше крепли тайные надежды у его сторонников. В крови нагнетался адреналин, до предела натянулись нервы, ладони вспотели, и...
   И «Нейромант» с прямо-таки обескураживающей легкостью получил все! Не только «Небьюлу» по категории «лучший роман года», но и приз Филипа К. Дика «за лучший оригинальный пэйпер-бэк», и даже премию «Хьюго»! Более того: одновременно он собрал обильный урожай положительных рецензий, напечатанных как в НФ журналах (например, в «Amazing»), так и в изданиях, никакого отношения к фантастике не имеющих (скажем, в «Whole Earth Review»). Даже «Нью-Йорк Таймс» внесла свою лепту в этот восторженный хор, правда опоздав более чем на год, а затем – в рождественском списке рекомендуемых книг – полностью переврав сюжет. Для дебютного романа это был беспрецедентный успех – такой, о котором мечтает всякий писатель, однако не смеет даже и надеяться. А вот Гибсон получил его полной мерой.
   Этот успех внес расстройство в боевые ряды. Поле битвы осталось за киберпанками, которые могли наконец перевести дух, наблюдая за отступающим в беспорядке противником. Они добились своего – стали общепризнанным Новым Направлением в НФ. Победа свалилась на них как снег на голову.
   И все это получилось, черт возьми, даже как-то слишком легко!
   Битва оказалась вовсе не такой забавной, какой она виделась им со стороны. А результат? Воздаяние за целомудрие? Киберпанки вдруг почувствовали себя перенесенными в мир христианской аллегории, и тот факт, что один из них был провозглашен Пилигримом, уже не грел им сердца. «Дешевая правда» быстро сменила тон, напечатав статью Кэндас Бэррагус, где говорилось буквально следующее: «Если честно, то в „Нейроманте“, как и в панк-роке, не так уж много настоящей злости. А все остальное – просто поза, к тому же неискренняя. Если НФ и откроет нам когда-нибудь новые горизонты, то это потребует куда больших усилий. Я не вижу в „Нейроманте“ каких-либо глубоких мыслей на этот счет – ведь давно сформировавшееся представление о будущем, где властвуют корпорации и полно японской электроники, новой идеей считаться не может, верно?» Однако усердие мисс Бэррагус (которая, увы, далеко не Гибсон – Гибсон никогда не писал для «Дешевой правды»), выискивавшей действительно слабые места в романе (правда, по большей части довольно спорные), так и пропало втуне – перчатки никто не поднял. Казалось, что во всем мире у киберпанков не осталось больше врагов. Победа была полной.
   И все же она оставила у всех чувство какой-то смутной неудовлетворенности. Начали появляться новые киберпанки – их можно было четко определить по манере письма, но никто о них раньше не слышал. Получилось так, что главной целью киберпанков было создание своей разновидности жанра, которую, как теперь выяснилось, можно легко имитировать. А поскольку надежды на то, что со временем у них появятся и более высокие цели, больше не было, то помочь им могло только чудо. «Меня уже не слишком заботит будущность технопанка, оказавшегося на краю пропасти, – сказал примерно в это же время Стерлинг, уже смирившийся с усмешкой судьбы. – Да, он будет выхолощен, спародирован и превращен в набор догм – но разве не то же самое случалось прежде с другими направлениями в НФ?» Ничего не поделаешь: тотальный успех такого сорта неминуемо приводит к гибели революции, и в этом смысле киберпанки как движение – что бы они сами ни говорили об этом – были уже мертвы.
   Но хоть группировок больше не существовало, постмодернисты остались. Они просто поменяли немного литературные позиции. В конце концов, не так уж приятно постоянно ощущать наклеенный на тебя ярлык. К этому времени киберпанки проявили себя как яркие стилисты, но со слабиной в обрисовке характеров персонажей, гуманисты же считались хорошими знатоками человеческой природы, зато не столь изобретательными по части интересных идей. И хоть оба суждения были слишком однобоки, они все же давали возможность каждому подумать о своих недостатках и приступить к дальнейшему самосовершенствованию со всей энергией, на какую он только способен. Ряды недавних противников смешались – появилось движение, представители которого стали придумывать новые нагрузки для своих литературных мускулов. Так, Джеймс Патрик Келли, круто поменяв стилистику, в своей «киберпанковской трилогии» (уже упоминавшиеся рассказы «Солнцестояние», «Крыса» и «Шильонский узник») показал, что и он владеет ярким, пиротехническим типом описания – и, несмотря на свой костюм-тройку, владеет хорошо. Льюис Шайнер, с другой стороны, все больше тяготеет к неброскому, но выразительному прозаическому стилю, который с собственно киберпанком имеет мало общего. Ким Стэнли Робинсон, чьи романы «Дикий берег» и «Айсхендж» [Icehenge] были восторженно встречены и специалистами, и публикой, засел за новую книгу (и – временно – в Швейцарии, куда переехал по причинам, не связанным с фантастикой). Джон Кессел и Брюс Стерлинг решили написать несколько рассказов в соавторстве. Пат Кэдиган, выпустив итоговый номер своего интереснейшего фэнзина «Shayol», с неудержимым весельем продолжает выпекать идиосинкразические пироги из фэнтези и НФ. Руди Рюкер, спустившись с небес, написал роман «Смысл жизни» [The Meaning of Life] – полный мягкой самоиронии взгляд на детство и юность поколения 60-х. Стерлинг забросил писать о борьбе фракций и показал себя первоклассным стилистом. Многие из его новых работ – это попытка исследовать научные коллизии, попытка, свободная от «технологического» антуража современных НФ утопий и антиутопий. Наконец, самое замечательное, быть может, то, что Робинсон и Гибсон вступили в дружескую литературную переписку. Это запоздалое сближение проявилось и в их произведениях. Тем временем начали формироваться новые альянсы, новые созвездия писательских имен, многие из которых уже стали подумывать о новых поединках. Но уже на новом, более серьезном уровне.
   Однако посреди этой резни и триумфа, хитроумных маневров и разбитых надежд произошло еще одно важное событие: на сцене объявился еще один постмодернист. Это был Люциус Шепард, чей роман «Зеленые глаза», вышедший в серии «Асе Specials» (жуткая комбинация из биохимии и колдовства вуду), прошел поначалу практически незамеченным, а теперь взлетел вдруг в зенит. Свой первый рассказ, «Глаза отшельника» [Solitario's Eyes], Шепард напечатал в 1983 году. Но уже в 1984-м выбросил на-гора бесконечный, казалось бы, поток превосходных рассказов, среди которых особо выделялся своей мрачной свирепостью «Сальвадор» [Salvador]. К концу года три рассказа его оказались в «небьюловском» списке, и хотя ни один из них премии не получил, всем стало ясно, что это лишь вопрос времени.
 
   Шепард – еще один писатель чертовски высокого роста; если вам вздумается побеседовать с ним, Гибсоном и Кесселом одновременно, могу гарантировать – на следующее утро у вас будет болеть шея. Он носит в ухе серебряную серьгу в форме человеческого черепа и имеет, по-видимому, довольно романтическое прошлое, о котором все по отдельности что-то знают, однако в целом картина не складывается. Почти наверняка он много путешествовал по миру – об этом можно судить хотя бы по разнообразию и экзотичности антуража, с большой убедительностью описанного в его вещах. Явно не понаслышке знаком он и с жизнью «дна», за описание которого брались многие фантасты, но, как правило, без особого успеха, – свидетельством тому могут служить такие его рассказы, как «Черный Коралл» [Black Coral] и «Рассказ путешественника» [A Traveller's Tale]. Часто он описывает и будущее стран «третьего мира» – тема, о которой лишь немногие из американцев осмеливались до сих пор заикнуться.
   Но что особенно важно для нас – Шепард не принадлежит ни к лагерю киберпанков, ни к лагерю гуманистов. Его произведения соединяют по-киберпанковски острый сюжет с традиционным для гуманистов вниманием к людям и в то же время не содержат пиетета перед «технологией», с одной стороны, а с другой – демонстративной литературщины. Тем не менее интуиция заставляет меня отнести Шепарда к постмодернистам. В общем, чем клеить на него очередной дурно пахнущий ярлык, давайте лучше присмотримся к нему повнимательнее. Он – симптоматичная фигура, предвещающая новую волну авторов, которая вот-вот накатит на нас из мрака неизвестности. Вы чувствуете? Вот трескается под ногами земля, и зеленый росток еще одного молодого таланта пробивается к солнцу. И клокочущий вал перемен вновь устремляется вперед. Ну а дальше – как обычно. Одни писатели, имеющие уже известность, лишатся ее, другие, еще не имеющие, – обретут. Репутации будут расти и рушиться. Кто-то вечно будет лишь на шаг от успеха, но никогда не добьется его. Другие годами будут пребывать в тени, прежде чем вспыхнут светилом, которое ослепит нас. И смирятся сильные, и вознесутся смиренные. И свершатся все библейские пророчества. Короче говоря, в научной фантастике ничего не изменится, все будет точно так же, как было уже много раз до этого.