Страница:
— Поль, в Солони будут проходить какие-нибудь работы?
— Да, здесь продолжат исследования по генетике. А вот роботов защиты, которыми я занимался последнее время, опасаясь нападения, будем заканчивать в «Офире». До скорой встречи, Виктор. Иди!
Такое стремительное прощание, прямо скажем, сбило меня с толку, и я позабыл о многих вещах, о которых собирался сказать Полю. Но, видно, он очень торопился, потому что через несколько минут я увидел его бронированный автомобиль, покидавший наше имение.
ЧАСТЬ III. ПУТЬ НА ВОСТОК ЧЕРЕЗ ЗАПАД
ПАРИЖ
КАИР — АДЕН
— Да, здесь продолжат исследования по генетике. А вот роботов защиты, которыми я занимался последнее время, опасаясь нападения, будем заканчивать в «Офире». До скорой встречи, Виктор. Иди!
Такое стремительное прощание, прямо скажем, сбило меня с толку, и я позабыл о многих вещах, о которых собирался сказать Полю. Но, видно, он очень торопился, потому что через несколько минут я увидел его бронированный автомобиль, покидавший наше имение.
ЧАСТЬ III. ПУТЬ НА ВОСТОК ЧЕРЕЗ ЗАПАД
ПАРИЖ
Он извинился к попросил разрешения присесть за наш столик. Одежда и акцент выдавали в нем американца. В этот час в маленьком кафе на Больших Бульварах свободных столиков не было, и я разрешил ему подсесть к нам. Подскочившему гарсону американец заказал «одну блондинку» — бокал светлого пива. Видимо, он бывал в Париже и знал местный жаргон: иностранцы обычно заказывают «пиво», «блондинка» — говорят парижане. С нами американец не разговаривал, он медленно пил свое пиво, что-то сосредоточенно рассматривая в бокале. Мы с Жаклин продолжали болтать о пустяках.
Покончив с пивом, незнакомец расплатился и не спеша направился к входу в метро, находившемуся метрах в шестидесяти от кафе. Но дойти не успел. Он сделал шагов сорок, потом неожиданно упал лицом вниз и больше не шевелился. Я понял, что он убит.
— Отравили? — спросила меня мгновенно побледневшая Жаклин.
— Нет, убили, — ответил я.
Я ясно видел, как мужчина, сидевший за соседним с нами столиком и поднявшийся следом за американцем, сделал своеобразный жест рукой. После этого жеста американец упал. Скорее всего его поразили тоненькой иголкой, обмазанной сильнодействующим ядом. Такие иглы запускают с помощью пружинного приспособления прикрепленного к запястью руки.
Убийца юркнул в метро. Вокруг упавшего столпились прохожие. Я не был уверен, что убийца действовал один. За ним и за нами наверняка наблюдали. Поэтому проявление интереса к происшедшему должно было быть нормальной реакцией таких случайных очевидцев, какими были мы. Я положил на стул, на котором сидел убитый, складной зонтик, достал из портмоне деньги, оставил их на столе и помог подняться Жаклин. Потом взял зонтик. Вместе с зонтиком я взял со стула маленький ключ, оставленный нам убитым. Ради этого ключа человек пожертвовал жизнью. Ключ был от банковского сейфа.
Мне показалось, что Жаклин сейчас станет дурно — бледность ее резко усилилась.
— Спокойно, моя хорошая, — тихо произнес я, — за нами, возможно, наблюдают.
Мы подошли к убитому, постояли немного в собравшейся около тела возбужденной толпе, потом двинулись дальше. Я не знал имени американца. Анри не назвал мне его, когда вызвал меня по особо закрытому каналу специальной маленькой рации, вмонтированной в японскую музыкальную шкатулку с танцующей балеринкой. Под импульсом радиосигнала крышка шкатулки, стоявшей в моей комнате, открылась, и балеринка принялась танцевать под незатейливую старую мелодию «кайзер-вальса». Тогда я включил в шкатулке приемно-передающее устройство. Анри коротко сообщил время и место встречи с его хорошим приятелем из Америки, который сам подсядет ко мне с Жаклин в кафе и передаст ключ от своей холостяцкой квартиры…
— Этот ключ мне очень нужен сегодня, а я сейчас, как назло, занят. Представляешь, старик, у меня вечером встреча с изумительной девушкой. Выручи! Я к тебе попозже заеду и возьму ключ, — сказал Анри сдавленным от волнения голосом.
О любовном свидании не могло быть и речи. Особо закрытым каналом связи разрешалось пользоваться только в чрезвычайных обстоятельствах. К тому же Анри после знакомства с Мари как-то потерял интерес к остальным женщинам планеты Земля. Но больше всего меня насторожил голос моего друга. Я понял, что предстоит что-то серьезное. Теперь, уводя Жаклин по тротуару, подальше от кафе, я думал, как нам уберечься от пули или отравленной стрелы в спину…
«Ситроен» остановился около тротуара, и голос Анри позвал нас в машину. Мы быстро сели в автомобиль, и он тут же рванулся вперед. Сразу завернули в ближайший переулок, затем в следующий. Преследования не было заметно. Вскоре Анри въехал в большой подземный гараж. Там мы пересели в его «пежо». «Ситроен», как выяснилось, принадлежал одному из приятелей Анри.
— Объяснить всего по рации я не мог, — начал Анри. — Человек, которого убили, был моим товарищем. Его звали Фрэнк. Он работал специалистом по электронике в клубе «Секвойи» и обещал мне записать на видеопленку некоторые особо опасные для человечества разговоры членов клуба…
— Ты видел, как его убили? — перебила Анри Жаклин.
— Да, я наблюдал за вами из автомашины. Показываться около Фрэнка мне было нельзя. Меня могли узнать. Он позвонил сегодня утром и сказал, что прилетел вчера в Париж в отпуск, привез от наших друзей ящик американского виски моей любимой марки. Виски он уже доставил на известную мне квартиру нашей общей знакомой, но хозяйка может задержаться вечером вместе с ним, поэтому днем он хотел бы передать мне ключ от квартиры, чтобы я их там подождал. Все это означало следующее: «американское виски» — видеокассета с записью разговоров членов клуба «Секвойи», «квартира знакомой» — сейф в заранее выбранном нами банке, просьба о срочном свидании — опасность, что ключ отберут… Я назвал Фрэнку время, кафе, описал тебя и Жаклин. Ключ он обещал оставить на стуле.
Фрэнк полагал, что его могут похитить и обыскать. Но его просто убили. Значит, о видеозаписи ничего не знали. Убить скорее всего могли за то, что он удрал из Калифорнии без спроса.
— Что будем делать? — спросил я, протягивая Анри ключ от сейфа.
— Все дело в том, — тихо сказал мой старый друг, — что в банке, кроме ключа, требуется личная подпись. Поэтому ключ бесполезен. Нас не пустят к сейфу.
— Подожди, Анри. Надо что-то придумать. Давай договоримся о связи. Мне нужно несколько дней.
Мы расстались. Анри поехал к себе, Жаклин и я — к ней домой. У меня в голове вертелась, крутилась, не давала покоя мысль, что где-то я слышал о подобной ситуации с банком. Кто-то рассказывал содержание детективного фильма. Вот почему я попросил свою будущую тещу оказать мне «величайшую услугу»: поехать в магазин, где продаются видеофильмы, и купить несколько десятков кассет с детективами, особенно об ограблении банков. Подобное поручение породило множество ехидных вопросов, но кассеты мадам Иветт привезла.
Я уединился в отведенной мне комнате, притащив в нее ящик пепси-колы и других прохладительных напитков, и стал просматривать привезенные фильмы. То, что я искал, оказалось в девятнадцатом или двадцатом фильме. Это был американский веселый боевик «Украденный бриллиант», дословно «Горячий камень».
Во время сеанса связи я иносказательно изложил Анри свой план. Тот немедленно согласился и обещал сделать все, что требуется. После этого я отправился в банк, где хранилась видеопленка Фрэнка, и абонировал там сейф. Еще через три дня мы уже многое знали о служителе, открывавшем клиентам банка их личные сейфы. Со служителем тут же познакомилась Мари и очаровала этого сорокалетнего толстяка. Она уговорила своего толстого поклонника посетить уютный ресторан, расположенный на верхнем этаже одного из новых высотных зданий. Мари захотелось полюбоваться сверху видом ночного Парижа. Мы позаботились о том чтобы к лифту Мари и ее ухажер подошли одни… Только в самое последнее мгновение в кабину лифта впорхнула Колетт. Когда спутник Мари любезно осведомился у нашей красавицы креолки, какой ей нужен этаж, та пристально посмотрела на него, попросила нажать на кнопку «ресторан» и посоветовала внимательно глядеть на мелькающие светящиеся цифры этажей.
— Эти огоньки так успокаивают и расслабляют вас, — мягким низким голосом продолжала между тем Колетт. — Вам хорошо, когда вы глядите на эти огоньки. Не так ли?
— Да, так мне хорошо, — отвечал толстячок, впавший в гипнотический транс.
Колетт все-таки была незаурядным гипнотизером.
— Запомните хорошенько, — медленно и отчетливо говорила Колетт. — К вам придет человек и скажет: «Оскар, Мадагаскар, Занзибар», — и вы выполните все, что он попросит. Запомнили?
— Запомнил, — шевельнул губами толстяк.
— Хорошо, когда вы выполните просьбу этого человека, вы полностью забудете все, о чем он вас просил. Теперь проснитесь.
Мари и толстячок весело провели время в ресторане, любуясь видами Парижа. А на другой день я пришел в банк, имея в кармане два ключа от личных сейфов. Предъявив свой ключ, я расписался и был допущен в хранилище. Дежурил толстячок. Я попросил его принести в закрытую комнату абонированный мною сейф — небольшой стальной ящик. Служитель пошел к ячейкам и вскоре запер меня в изолированной комнате наедине с моим личным сейфом, в котором лежал обернутый в темную бумагу роман Сименона. Через три минуты я включил лампочку над наружной стороной двери — сигнал, что меня можно выпускать из комнаты. Служитель отпер дверь. Глядя ему в лицо, я четко произнес:
— «Оскар, Мадагаскар, Занзибар».
— Слушаю вас, мсье, — невозмутимо сказал служитель.
Я не понял, повлияли на него мои слова или нет, но твердо продолжал:
— Отнесите этот сейф на место и принесите другой, который открывается вот этим ключом, — и протянул ему ключ от сейфа Фрэнка.
Все так же невозмутимо служитель отнес мой сейф и вернулся со стальным ящиком, абонированным Фрэнком. Я снова попросил меня закрыть. В сейфе американца лежали две видеокассеты продолжительностью три часа каждая…
Со множеством предосторожностей я поехал на квартиру, снимаемую Жоржем. Там уже собрались Анри, Жаклин, Мари и Колетт. Мы просмотрели обе видеокассеты, одновременно сняв с них копии. Фрэнк умудрился подробно записать обсуждение членами клуба «Секвойи» плана «Дождь Шукры», которое состоялось после взрыва компьютера в Карибском море. Клубмены договорились временно уменьшить ассигнования на климатические диверсии и увеличить расходы на разработку космического оружия — усовершенствованных ракетных систем, позволяющих наносить ядерные и лазерные удары из космоса. Особую активность при этом проявили промышленники из Калифорнии. Они надеялись получить львиную долю заказов и баснословные прибыли. Разгорелась острая полемика — вложившие деньги в проект «Дождь Шукры» не хотели сдаваться. В качестве компенсации им пообещали дать возможность подзаработать в ближайшее время на химическом оружии после чего калифорнийцы одержали полную победу. Один из них, импозантный холеный мужчина с седыми висками, глава известной ракетной фирмы и одновременно «король дыма» — владелец крупнейшей компании по производству сигарет, — заявил под аплодисменты своих сторонников:
— В конце концов, чихать я хотел на всех чистоплюев-пацифистов — зеленых, синих, пусть даже красных. Им все равно, против чего выступать: бензина, керосина, сигарет, ракет. Мы не можем принимать всерьез крикунов, бормочущих об опасности для человечества вывода на околоземную орбиту космического оружия. Как говорил французский король, «человечество — это я». Если все привыкли, что океаны бороздят армады наших подводных лодок с «Поларисами» на борту, то привыкнут и к тому, что у них над головой будут летать космические корабли с ядерными ракетами. Зря в ход мы их не пустим. Пустим лишь тогда, когда кто-то не захочет прислушиваться к нашим советам… (Смех присутствующих.) А «Толчок из ада», то бишь взрыв вулкана по проекту Шукры, временно отложим. Но мы еще к нему вернемся…
В речах членов клуба поражало даже не манипулирование словами об уничтожении народов и стран, несогласных с доктринами, выработанными на Поляне Секвой. Поражали цинизм и легкомыслие людей, в руках которых находились страшные рычаги управления современным молохом, [43]именуемым «военно-промышленный комплекс».
— Что будем делать? — прервал Анри подавленное молчание, воцарившееся в комнате после просмотра.
— Надо показать пленку Куртьё, — сказал Жорж. — и может, потом предать ее гласности.
— Да, но для этого кому-то придется лететь в «Офир», — заметил Анри.
— Только не тебе. Твое лицо слишком популярно. Лететь должен Виктор. Его мало знают. Есть другие предложения? — спросил Жорж.
Других предложений не было.
Только Жаклин украдкой взглянула на меня. Жорж это заметил.
— Я думаю, — добавил он, — часть пути Виктору надо лететь вместе с Жаклин. Это отвлечет постороннее внимание. До конца нельзя — так сложно добираться. Можно вместе до Адена, а дальше Жаклин затеряется в Африке и вернется в Париж.
Мы тут же разработали детали путешествия. Жорж дал пароль для Адена, но попросил задержаться дня на три в Каире, чтобы успеть предупредить наших людей в Йемене.
Покончив с пивом, незнакомец расплатился и не спеша направился к входу в метро, находившемуся метрах в шестидесяти от кафе. Но дойти не успел. Он сделал шагов сорок, потом неожиданно упал лицом вниз и больше не шевелился. Я понял, что он убит.
— Отравили? — спросила меня мгновенно побледневшая Жаклин.
— Нет, убили, — ответил я.
Я ясно видел, как мужчина, сидевший за соседним с нами столиком и поднявшийся следом за американцем, сделал своеобразный жест рукой. После этого жеста американец упал. Скорее всего его поразили тоненькой иголкой, обмазанной сильнодействующим ядом. Такие иглы запускают с помощью пружинного приспособления прикрепленного к запястью руки.
Убийца юркнул в метро. Вокруг упавшего столпились прохожие. Я не был уверен, что убийца действовал один. За ним и за нами наверняка наблюдали. Поэтому проявление интереса к происшедшему должно было быть нормальной реакцией таких случайных очевидцев, какими были мы. Я положил на стул, на котором сидел убитый, складной зонтик, достал из портмоне деньги, оставил их на столе и помог подняться Жаклин. Потом взял зонтик. Вместе с зонтиком я взял со стула маленький ключ, оставленный нам убитым. Ради этого ключа человек пожертвовал жизнью. Ключ был от банковского сейфа.
Мне показалось, что Жаклин сейчас станет дурно — бледность ее резко усилилась.
— Спокойно, моя хорошая, — тихо произнес я, — за нами, возможно, наблюдают.
Мы подошли к убитому, постояли немного в собравшейся около тела возбужденной толпе, потом двинулись дальше. Я не знал имени американца. Анри не назвал мне его, когда вызвал меня по особо закрытому каналу специальной маленькой рации, вмонтированной в японскую музыкальную шкатулку с танцующей балеринкой. Под импульсом радиосигнала крышка шкатулки, стоявшей в моей комнате, открылась, и балеринка принялась танцевать под незатейливую старую мелодию «кайзер-вальса». Тогда я включил в шкатулке приемно-передающее устройство. Анри коротко сообщил время и место встречи с его хорошим приятелем из Америки, который сам подсядет ко мне с Жаклин в кафе и передаст ключ от своей холостяцкой квартиры…
— Этот ключ мне очень нужен сегодня, а я сейчас, как назло, занят. Представляешь, старик, у меня вечером встреча с изумительной девушкой. Выручи! Я к тебе попозже заеду и возьму ключ, — сказал Анри сдавленным от волнения голосом.
О любовном свидании не могло быть и речи. Особо закрытым каналом связи разрешалось пользоваться только в чрезвычайных обстоятельствах. К тому же Анри после знакомства с Мари как-то потерял интерес к остальным женщинам планеты Земля. Но больше всего меня насторожил голос моего друга. Я понял, что предстоит что-то серьезное. Теперь, уводя Жаклин по тротуару, подальше от кафе, я думал, как нам уберечься от пули или отравленной стрелы в спину…
«Ситроен» остановился около тротуара, и голос Анри позвал нас в машину. Мы быстро сели в автомобиль, и он тут же рванулся вперед. Сразу завернули в ближайший переулок, затем в следующий. Преследования не было заметно. Вскоре Анри въехал в большой подземный гараж. Там мы пересели в его «пежо». «Ситроен», как выяснилось, принадлежал одному из приятелей Анри.
— Объяснить всего по рации я не мог, — начал Анри. — Человек, которого убили, был моим товарищем. Его звали Фрэнк. Он работал специалистом по электронике в клубе «Секвойи» и обещал мне записать на видеопленку некоторые особо опасные для человечества разговоры членов клуба…
— Ты видел, как его убили? — перебила Анри Жаклин.
— Да, я наблюдал за вами из автомашины. Показываться около Фрэнка мне было нельзя. Меня могли узнать. Он позвонил сегодня утром и сказал, что прилетел вчера в Париж в отпуск, привез от наших друзей ящик американского виски моей любимой марки. Виски он уже доставил на известную мне квартиру нашей общей знакомой, но хозяйка может задержаться вечером вместе с ним, поэтому днем он хотел бы передать мне ключ от квартиры, чтобы я их там подождал. Все это означало следующее: «американское виски» — видеокассета с записью разговоров членов клуба «Секвойи», «квартира знакомой» — сейф в заранее выбранном нами банке, просьба о срочном свидании — опасность, что ключ отберут… Я назвал Фрэнку время, кафе, описал тебя и Жаклин. Ключ он обещал оставить на стуле.
Фрэнк полагал, что его могут похитить и обыскать. Но его просто убили. Значит, о видеозаписи ничего не знали. Убить скорее всего могли за то, что он удрал из Калифорнии без спроса.
— Что будем делать? — спросил я, протягивая Анри ключ от сейфа.
— Все дело в том, — тихо сказал мой старый друг, — что в банке, кроме ключа, требуется личная подпись. Поэтому ключ бесполезен. Нас не пустят к сейфу.
— Подожди, Анри. Надо что-то придумать. Давай договоримся о связи. Мне нужно несколько дней.
Мы расстались. Анри поехал к себе, Жаклин и я — к ней домой. У меня в голове вертелась, крутилась, не давала покоя мысль, что где-то я слышал о подобной ситуации с банком. Кто-то рассказывал содержание детективного фильма. Вот почему я попросил свою будущую тещу оказать мне «величайшую услугу»: поехать в магазин, где продаются видеофильмы, и купить несколько десятков кассет с детективами, особенно об ограблении банков. Подобное поручение породило множество ехидных вопросов, но кассеты мадам Иветт привезла.
Я уединился в отведенной мне комнате, притащив в нее ящик пепси-колы и других прохладительных напитков, и стал просматривать привезенные фильмы. То, что я искал, оказалось в девятнадцатом или двадцатом фильме. Это был американский веселый боевик «Украденный бриллиант», дословно «Горячий камень».
Во время сеанса связи я иносказательно изложил Анри свой план. Тот немедленно согласился и обещал сделать все, что требуется. После этого я отправился в банк, где хранилась видеопленка Фрэнка, и абонировал там сейф. Еще через три дня мы уже многое знали о служителе, открывавшем клиентам банка их личные сейфы. Со служителем тут же познакомилась Мари и очаровала этого сорокалетнего толстяка. Она уговорила своего толстого поклонника посетить уютный ресторан, расположенный на верхнем этаже одного из новых высотных зданий. Мари захотелось полюбоваться сверху видом ночного Парижа. Мы позаботились о том чтобы к лифту Мари и ее ухажер подошли одни… Только в самое последнее мгновение в кабину лифта впорхнула Колетт. Когда спутник Мари любезно осведомился у нашей красавицы креолки, какой ей нужен этаж, та пристально посмотрела на него, попросила нажать на кнопку «ресторан» и посоветовала внимательно глядеть на мелькающие светящиеся цифры этажей.
— Эти огоньки так успокаивают и расслабляют вас, — мягким низким голосом продолжала между тем Колетт. — Вам хорошо, когда вы глядите на эти огоньки. Не так ли?
— Да, так мне хорошо, — отвечал толстячок, впавший в гипнотический транс.
Колетт все-таки была незаурядным гипнотизером.
— Запомните хорошенько, — медленно и отчетливо говорила Колетт. — К вам придет человек и скажет: «Оскар, Мадагаскар, Занзибар», — и вы выполните все, что он попросит. Запомнили?
— Запомнил, — шевельнул губами толстяк.
— Хорошо, когда вы выполните просьбу этого человека, вы полностью забудете все, о чем он вас просил. Теперь проснитесь.
Мари и толстячок весело провели время в ресторане, любуясь видами Парижа. А на другой день я пришел в банк, имея в кармане два ключа от личных сейфов. Предъявив свой ключ, я расписался и был допущен в хранилище. Дежурил толстячок. Я попросил его принести в закрытую комнату абонированный мною сейф — небольшой стальной ящик. Служитель пошел к ячейкам и вскоре запер меня в изолированной комнате наедине с моим личным сейфом, в котором лежал обернутый в темную бумагу роман Сименона. Через три минуты я включил лампочку над наружной стороной двери — сигнал, что меня можно выпускать из комнаты. Служитель отпер дверь. Глядя ему в лицо, я четко произнес:
— «Оскар, Мадагаскар, Занзибар».
— Слушаю вас, мсье, — невозмутимо сказал служитель.
Я не понял, повлияли на него мои слова или нет, но твердо продолжал:
— Отнесите этот сейф на место и принесите другой, который открывается вот этим ключом, — и протянул ему ключ от сейфа Фрэнка.
Все так же невозмутимо служитель отнес мой сейф и вернулся со стальным ящиком, абонированным Фрэнком. Я снова попросил меня закрыть. В сейфе американца лежали две видеокассеты продолжительностью три часа каждая…
Со множеством предосторожностей я поехал на квартиру, снимаемую Жоржем. Там уже собрались Анри, Жаклин, Мари и Колетт. Мы просмотрели обе видеокассеты, одновременно сняв с них копии. Фрэнк умудрился подробно записать обсуждение членами клуба «Секвойи» плана «Дождь Шукры», которое состоялось после взрыва компьютера в Карибском море. Клубмены договорились временно уменьшить ассигнования на климатические диверсии и увеличить расходы на разработку космического оружия — усовершенствованных ракетных систем, позволяющих наносить ядерные и лазерные удары из космоса. Особую активность при этом проявили промышленники из Калифорнии. Они надеялись получить львиную долю заказов и баснословные прибыли. Разгорелась острая полемика — вложившие деньги в проект «Дождь Шукры» не хотели сдаваться. В качестве компенсации им пообещали дать возможность подзаработать в ближайшее время на химическом оружии после чего калифорнийцы одержали полную победу. Один из них, импозантный холеный мужчина с седыми висками, глава известной ракетной фирмы и одновременно «король дыма» — владелец крупнейшей компании по производству сигарет, — заявил под аплодисменты своих сторонников:
— В конце концов, чихать я хотел на всех чистоплюев-пацифистов — зеленых, синих, пусть даже красных. Им все равно, против чего выступать: бензина, керосина, сигарет, ракет. Мы не можем принимать всерьез крикунов, бормочущих об опасности для человечества вывода на околоземную орбиту космического оружия. Как говорил французский король, «человечество — это я». Если все привыкли, что океаны бороздят армады наших подводных лодок с «Поларисами» на борту, то привыкнут и к тому, что у них над головой будут летать космические корабли с ядерными ракетами. Зря в ход мы их не пустим. Пустим лишь тогда, когда кто-то не захочет прислушиваться к нашим советам… (Смех присутствующих.) А «Толчок из ада», то бишь взрыв вулкана по проекту Шукры, временно отложим. Но мы еще к нему вернемся…
В речах членов клуба поражало даже не манипулирование словами об уничтожении народов и стран, несогласных с доктринами, выработанными на Поляне Секвой. Поражали цинизм и легкомыслие людей, в руках которых находились страшные рычаги управления современным молохом, [43]именуемым «военно-промышленный комплекс».
— Что будем делать? — прервал Анри подавленное молчание, воцарившееся в комнате после просмотра.
— Надо показать пленку Куртьё, — сказал Жорж. — и может, потом предать ее гласности.
— Да, но для этого кому-то придется лететь в «Офир», — заметил Анри.
— Только не тебе. Твое лицо слишком популярно. Лететь должен Виктор. Его мало знают. Есть другие предложения? — спросил Жорж.
Других предложений не было.
Только Жаклин украдкой взглянула на меня. Жорж это заметил.
— Я думаю, — добавил он, — часть пути Виктору надо лететь вместе с Жаклин. Это отвлечет постороннее внимание. До конца нельзя — так сложно добираться. Можно вместе до Адена, а дальше Жаклин затеряется в Африке и вернется в Париж.
Мы тут же разработали детали путешествия. Жорж дал пароль для Адена, но попросил задержаться дня на три в Каире, чтобы успеть предупредить наших людей в Йемене.
КАИР — АДЕН
Через несколько часов прямо с конспиративной квартиры мы с Жаклин отправились в аэропорт. За эти часы Жорж сумел сделать невозможное: прибегнув к помощи своих друзей в посольствах, поставил в наши паспорта несколько въездных виз. Теперь мы могли свободно путешествовать по Африке и ряду стран Ближнего Востока. В аэропорту Колетт вручила нам билеты до Каира. Еще через два часа мы были уже в воздухе. На моих коленях лежал «дипломат» с видеокассетами Фрэнка.
Каир — город своеобразный. По моему мнению, сверху он смотрится лучше ночью, чем днем. Ночью он состоит из множества светящихся аккуратных прямоугольников, только один из них синего цвета, а другие — желтого, поскольку город освещен разного типа лампами. Эти геометрические светящиеся гирлянды ассоциировались у меня с рождественскими праздниками, когда улицы Парижа озарялись по вечерам морем разноцветных огней. Днем Каир — пыльный восточный город, со всеми контрастами старины и современности.
Мы прилетели в Каир ночью. Пока самолет шел на посадку, Жаклин, видевшая впервые столицу Египта, смогла вдоволь насмотреться на ее ночные огни. На площади перед аэропортом мы взяли такси, и я назвал адрес Ги, моего одноклассника, товарища по детским играм, который давно уже покинул родной Париж, предпочтя ему сухой и жаркий Каир. В столице Египта Ги заимел собственный трехэтажный особняк, собственных слуг и собственное дело. К тому же он умудрился заделаться собственным корреспондентом солидного парижского журнала. Правда, собственную жену он все же привез из Парижа. Его супруга Полетт отличалась гостеприимством, и я уже дважды использовал эту ее слабость, останавливаясь вместо каирских гостиниц в особняке своих друзей.
Ги и Полетт искренне обрадовались нежданным гостям. Жаклин, которую я представил им как свою невесту, быстро нашла общий язык с Полетт. Мы же с Ги, запасшись прохладительными напитками, уединились в его кабинете, устланном шкурами разных убитых не им зверей. Было нежарко, и окна комнаты оставались открытыми настежь.
— Привык окончательно к Египту? Не тоскуешь по Франции? — не очень деликатно начал я разговор.
Ги задумчиво посмотрел на финиковые пальмы, в изобилии росшие во дворике его особняка, и неожиданно сказал:
— Знаешь притчу об одном тосковавшем человеке?
— Расскажи.
— В старые времена жил счастливый человек, имевший богатство, красивую любящую жену и воспитанных, что редко бывает в наше время, детей. И вдруг он затосковал. А тут кто-то рассказал о прекрасном волшебном городе, где все счастливы. И решил он уйти жить в этот город. Только дороги туда не знал. Один маг сжалился над ним и показал, в каком направлении надо идти. Ты действительно не знаешь этой притчи?
— Нет, продолжай.
— Шел человек, шел и чтобы не сбиться с пути, ложился на ночь в пустыне спать ногами в сторону волшебного города. Но однажды ночью, да простит аллах мне эту прозу жизни, его искусали комары. Так искусали, что он не заметил, как, отбиваясь от них во сне, перевернулся головой к волшебному городу. А утром пошел обратно в сторону своего дома и наконец вернулся в родной город, полагая, что пришел в другой, волшебный. Он только подивился его сходству со своей родиной. Отыскал он улицу, похожую на улицу в его городе, увидел там дом, похожий на его дом, встретил жену и детей, как две капли воды походивших на тех, кого, как он считал, оставил в другом городе. И зажил он со своей «новой» семьей. А когда через много лет стал умирать, то признался родным, что хорошо ему было с ними, только очень тосковал он по своей родине…
— Хорошая притча, Ги. Кажется, я понял ее и тебя. Прости за бестактный мой вопрос.
— Ничего, старик. Долго будешь у нас?
— Дня три, если не прогонишь.
— Ты же знаешь, на Востоке гость — услада сердца хозяина. А я стал восточным человеком. Помощь нужна?
Ги никогда не задавал лишних вопросов. Этим он мне и нравился. Он сразу же понял, что мой приезд с невестой, мягко выражаясь, необычен, но распространяться на эту тему не стал.
— Помощь? Только машина и твой Ибрагим в качестве гида-телохранителя.
Ибрагим был уже много лет главным слугой в доме Ги и вынянчил его детей, не доверяя этого дела Полетт. Он лично готовил изысканные блюда во время приема в особняке именитых гостей, не доверяя этого дела повару. Ибрагим был опорой дома, его стражем, хранителем семейных традиций. И конечно, он был выходцем с Верхнего Египта.
Жителям Верхнего Египта я всегда симпатизировал. Все-таки в верхнем течении Нила, возможно из-за сурового климата, такие человеческие качества, как лень, краснобайство, пронырливость и мелкий обман, встречаются значительно реже, чем в нижнем. Люди в Верхнем Египте сдержанны, аскетичны, честны. Они хорошие семьянины и строго соблюдают собственный кодекс чести.
Некоторые из них, очень бедные, приезжают в Каир наниматься в слуги. Фактически они продают свою порядочность. На них можно положиться, им можно доверить детей, дом, деньги. Они преданы своим хозяевам, но сохраняют при этом чувство собственного достоинства и пользуются большим уважением со стороны окружающих. Таким был Ибрагим, которого я попросил у Ги в сопровождающие. Кстати, выходцем с Верхнего Египта был Гамаль Абдель Насер.
Три дня в Каире промелькнули быстро. Первым делом я повез свою невесту к сфинксу и пирамидам в Гизе — это было совсем недалеко от центра города. За те три года, что мы не виделись, сфинкс совсем не постарел, нос у него был по-прежнему отбит. Вообще в натуре он выглядел менее импозантным, чем на картинах и фотографиях. Все также дежурили у пирамиды Хеопса арабы, предлагавшие туристам за небольшую мзду сфотографироваться верхом на верблюдах. Величайшая в мире пирамида, построенная за 27 веков до нашей эры, пока еще держалась под напором ветра, солнечных лучей и туристских полчищ. Возможно, она даже не стала ниже и сохранила свои сто сорок шесть и шесть десятых метра высоты.
Я беспрекословно согласился сфотографировать Жаклин и верблюда на фоне пирамид, но категорически отказался идти внутрь великой гробницы, напомнив своей спутнице обо всех загадочных жутких болезнях, от которых погибли первые проникшие в пирамиды ученые и грабители. Исторически было наоборот: сначала в пирамиды проникли грабители, ученые шли за ними. На самом деле меня мало волновало «проклятие фараонов», то есть вирусы и их разносчики — летучие мыши. Что меня действительно беспокоило, так это маленькая «тойота», бесцеремонно повторявшая маршрут нашего «пежо» вокруг пирамид. У пустыни все-таки имеются свои прелести: если за вами кто-то едет на машине, то этого трудно не заметить. В этой ситуации залезать в темное жерло пирамиды мне не хотелось.
Я указал Ибрагиму, выполнявшему одновременно обязанности чичероне пустыни и телохранителя-кассаи, на открыто преследовавшую нас японскую технику. Однако Ибрагим невозмутимо ответил, что причин для волнения нет — это просто служба безопасности присматривает для порядка за вновь прибывшими иностранцами.
Никогда еще сообщение, что за мной следят агенты государственной службы безопасности, не доставляло мне такого облегчения. Приглядевшись повнимательнее к двум египтянам в «тойоте», я почти уверился в правоте слов Ибрагима. Тем не менее вести Жаклин внутрь пирамиды все же не решился. Желая хоть как-то утешить мою огорченную спутницу, я принялся в шутливом тоне блистать перед ней эрудицией.
— Пирамиды, как известно, знамениты саркофагами и мумиями, — начал я. — Главное, конечно, мумии, поскольку саркофаги предназначены именно для них. Но «мумия» — слово не древнеегипетское и даже не арабское. Оно пришло из Персии и по-персидски звучит «мум». Так называлась минеральная черного цвета смола, которую персидский шахиншах Фатх-али прислал в подарок Людовику XIV. Смола находилась в серебряном флакончике, а флакончик был помещен в ящичек из розового дерева. В Версале не знали, что делать с мумом, хотя и слышали, что густая черная масса — чудодейственное лекарство…
— Милый, — прервала мое повествование Жаклин, — я, конечно, понимаю, что ты хочешь ради моего блага просветить меня и рассказать историю мумиё, которым египтяне бальзамировали тела умерших. Лучшее мумиё в Непале и в Северном Йемене. Наверное, египтяне добывали мумиё в горах Северного Йемена. Потом все пошло наоборот. Поскольку мумиё стало цениться баснословно дорого, начали грабить пирамиды и продавать остатки тел усопших, пропитанных чудодейственной смолой. Кусочки мумий стали продавать как мумие. И это была одна из главных причин разграбления пирамид…
— Ужасно иметь дело с эрудированными женщинами! Просто неприятно! Женщина должна быть скромной, не очень много знающей и, главное, слушающей мужчину с широко открытыми глазами. Именно на таких женятся или, по крайней мере, хотят жениться…
— Так что, наша свадьба расстраивается?
— Нет, потому что сейчас я продемонстрирую свое интеллектуальное превосходство и скажу то, чего ты не знаешь! Ты не знаешь, что Древнему Египту мир обязан не только мумиями и пирамидами, но еще и пивом, которое египтяне варили тысячи лет назад.
— Я действительно этого не знала, Виктор! — рассмеялась Жаклин. — Но полагаю, и ты кой-чего не знаешь про пирамиды.
— То есть?
— Например, как их строили. В школе нас учили, что пирамиды складывали из огромных каменных блоков, которые тысячи людей вырубали в каменоломнях, а потом перетаскивали к месту строительства.
— А что, это было не так?
— Наверное, все было проще: известняк дробили и заливали связывающим раствором в деревянную опалубку. И делалось это на самой пирамиде, что намного легче, чем тащить гигантские камни из карьеров. Кроме того, этот способ объясняет высокую точность подгонки таких больших блоков — между ними невозможно воткнуть ребро игральной карты…
— Откуда ты все это знаешь?
— Это только гипотеза. Химики установили, что микроструктуры известняка каменоломен и блоков пирамид сильно отличаются друг от друга. В блоках много добавлений, не встречающихся в породе из каменоломен, и у них меньшая плотность, чем у естественного камня.
— Да, признаю твое превосходство. В наше время одолеть женщину с помощью высокой интеллектуальности нереально. Ее можно победить только лестью…
— Считай, что ты победил…
После пирамид я показал Жаклин старый Каир с его лабиринтами узких улочек, базарами, нищими, мелкими лавчонками и ремесленными мастерскими.
Самое неприятное впечатление в этом перечне производят каирские нищие. Это корпорация опустившихся на дно жизни людей, связанных преступной круговой порукой. Они воруют детей, которым перебивают ноги так, чтобы те никогда не могли стоять на них. Потом из этих несчастных маленьких калек вырастают ползающие паукообразные существа, они хватают за ноги прохожих и просят подаяния… По логике бандитов, ворующих детей, калекам больше подают.
В лавочках старого города продавалась всякая всячина, завезенная из разных уголков мира, но чаще это были подделки, выдаваемые за подлинники. В этом плане люди Нижнего Египта — народ очень способный. Даже неискушенная в торговых делах Жаклин поразилась, увидев на прилавке маленькой лавчонки роскошную фарфоровую вазу с клеймом Севрского завода, ценой раз в тридцать меньшей, чем на Рю де паради…
Меня лавочки и лабиринты улиц интересовали с определенной точки зрения: следят за нами или нет. Однако при всем старании обнаружить слежку не удалось. Ибрагим, посвященный в наши тревоги, посоветовал еще раз съездить в пустыню. В пустыне также никто нас не преследовал. Не было даже «тойоты» с представителями местной службы безопасности. Мы почти поверили, что никого не интересуем.
На четвертый день, сердечно попрощавшись с Полетт, Ги и Ибрагимом, мы поднялись на борт авиалайнера, вылетавшего в Дар-эс-Салам, с посадками в Адене и Найроби.
Каир — город своеобразный. По моему мнению, сверху он смотрится лучше ночью, чем днем. Ночью он состоит из множества светящихся аккуратных прямоугольников, только один из них синего цвета, а другие — желтого, поскольку город освещен разного типа лампами. Эти геометрические светящиеся гирлянды ассоциировались у меня с рождественскими праздниками, когда улицы Парижа озарялись по вечерам морем разноцветных огней. Днем Каир — пыльный восточный город, со всеми контрастами старины и современности.
Мы прилетели в Каир ночью. Пока самолет шел на посадку, Жаклин, видевшая впервые столицу Египта, смогла вдоволь насмотреться на ее ночные огни. На площади перед аэропортом мы взяли такси, и я назвал адрес Ги, моего одноклассника, товарища по детским играм, который давно уже покинул родной Париж, предпочтя ему сухой и жаркий Каир. В столице Египта Ги заимел собственный трехэтажный особняк, собственных слуг и собственное дело. К тому же он умудрился заделаться собственным корреспондентом солидного парижского журнала. Правда, собственную жену он все же привез из Парижа. Его супруга Полетт отличалась гостеприимством, и я уже дважды использовал эту ее слабость, останавливаясь вместо каирских гостиниц в особняке своих друзей.
Ги и Полетт искренне обрадовались нежданным гостям. Жаклин, которую я представил им как свою невесту, быстро нашла общий язык с Полетт. Мы же с Ги, запасшись прохладительными напитками, уединились в его кабинете, устланном шкурами разных убитых не им зверей. Было нежарко, и окна комнаты оставались открытыми настежь.
— Привык окончательно к Египту? Не тоскуешь по Франции? — не очень деликатно начал я разговор.
Ги задумчиво посмотрел на финиковые пальмы, в изобилии росшие во дворике его особняка, и неожиданно сказал:
— Знаешь притчу об одном тосковавшем человеке?
— Расскажи.
— В старые времена жил счастливый человек, имевший богатство, красивую любящую жену и воспитанных, что редко бывает в наше время, детей. И вдруг он затосковал. А тут кто-то рассказал о прекрасном волшебном городе, где все счастливы. И решил он уйти жить в этот город. Только дороги туда не знал. Один маг сжалился над ним и показал, в каком направлении надо идти. Ты действительно не знаешь этой притчи?
— Нет, продолжай.
— Шел человек, шел и чтобы не сбиться с пути, ложился на ночь в пустыне спать ногами в сторону волшебного города. Но однажды ночью, да простит аллах мне эту прозу жизни, его искусали комары. Так искусали, что он не заметил, как, отбиваясь от них во сне, перевернулся головой к волшебному городу. А утром пошел обратно в сторону своего дома и наконец вернулся в родной город, полагая, что пришел в другой, волшебный. Он только подивился его сходству со своей родиной. Отыскал он улицу, похожую на улицу в его городе, увидел там дом, похожий на его дом, встретил жену и детей, как две капли воды походивших на тех, кого, как он считал, оставил в другом городе. И зажил он со своей «новой» семьей. А когда через много лет стал умирать, то признался родным, что хорошо ему было с ними, только очень тосковал он по своей родине…
— Хорошая притча, Ги. Кажется, я понял ее и тебя. Прости за бестактный мой вопрос.
— Ничего, старик. Долго будешь у нас?
— Дня три, если не прогонишь.
— Ты же знаешь, на Востоке гость — услада сердца хозяина. А я стал восточным человеком. Помощь нужна?
Ги никогда не задавал лишних вопросов. Этим он мне и нравился. Он сразу же понял, что мой приезд с невестой, мягко выражаясь, необычен, но распространяться на эту тему не стал.
— Помощь? Только машина и твой Ибрагим в качестве гида-телохранителя.
Ибрагим был уже много лет главным слугой в доме Ги и вынянчил его детей, не доверяя этого дела Полетт. Он лично готовил изысканные блюда во время приема в особняке именитых гостей, не доверяя этого дела повару. Ибрагим был опорой дома, его стражем, хранителем семейных традиций. И конечно, он был выходцем с Верхнего Египта.
Жителям Верхнего Египта я всегда симпатизировал. Все-таки в верхнем течении Нила, возможно из-за сурового климата, такие человеческие качества, как лень, краснобайство, пронырливость и мелкий обман, встречаются значительно реже, чем в нижнем. Люди в Верхнем Египте сдержанны, аскетичны, честны. Они хорошие семьянины и строго соблюдают собственный кодекс чести.
Некоторые из них, очень бедные, приезжают в Каир наниматься в слуги. Фактически они продают свою порядочность. На них можно положиться, им можно доверить детей, дом, деньги. Они преданы своим хозяевам, но сохраняют при этом чувство собственного достоинства и пользуются большим уважением со стороны окружающих. Таким был Ибрагим, которого я попросил у Ги в сопровождающие. Кстати, выходцем с Верхнего Египта был Гамаль Абдель Насер.
Три дня в Каире промелькнули быстро. Первым делом я повез свою невесту к сфинксу и пирамидам в Гизе — это было совсем недалеко от центра города. За те три года, что мы не виделись, сфинкс совсем не постарел, нос у него был по-прежнему отбит. Вообще в натуре он выглядел менее импозантным, чем на картинах и фотографиях. Все также дежурили у пирамиды Хеопса арабы, предлагавшие туристам за небольшую мзду сфотографироваться верхом на верблюдах. Величайшая в мире пирамида, построенная за 27 веков до нашей эры, пока еще держалась под напором ветра, солнечных лучей и туристских полчищ. Возможно, она даже не стала ниже и сохранила свои сто сорок шесть и шесть десятых метра высоты.
Я беспрекословно согласился сфотографировать Жаклин и верблюда на фоне пирамид, но категорически отказался идти внутрь великой гробницы, напомнив своей спутнице обо всех загадочных жутких болезнях, от которых погибли первые проникшие в пирамиды ученые и грабители. Исторически было наоборот: сначала в пирамиды проникли грабители, ученые шли за ними. На самом деле меня мало волновало «проклятие фараонов», то есть вирусы и их разносчики — летучие мыши. Что меня действительно беспокоило, так это маленькая «тойота», бесцеремонно повторявшая маршрут нашего «пежо» вокруг пирамид. У пустыни все-таки имеются свои прелести: если за вами кто-то едет на машине, то этого трудно не заметить. В этой ситуации залезать в темное жерло пирамиды мне не хотелось.
Я указал Ибрагиму, выполнявшему одновременно обязанности чичероне пустыни и телохранителя-кассаи, на открыто преследовавшую нас японскую технику. Однако Ибрагим невозмутимо ответил, что причин для волнения нет — это просто служба безопасности присматривает для порядка за вновь прибывшими иностранцами.
Никогда еще сообщение, что за мной следят агенты государственной службы безопасности, не доставляло мне такого облегчения. Приглядевшись повнимательнее к двум египтянам в «тойоте», я почти уверился в правоте слов Ибрагима. Тем не менее вести Жаклин внутрь пирамиды все же не решился. Желая хоть как-то утешить мою огорченную спутницу, я принялся в шутливом тоне блистать перед ней эрудицией.
— Пирамиды, как известно, знамениты саркофагами и мумиями, — начал я. — Главное, конечно, мумии, поскольку саркофаги предназначены именно для них. Но «мумия» — слово не древнеегипетское и даже не арабское. Оно пришло из Персии и по-персидски звучит «мум». Так называлась минеральная черного цвета смола, которую персидский шахиншах Фатх-али прислал в подарок Людовику XIV. Смола находилась в серебряном флакончике, а флакончик был помещен в ящичек из розового дерева. В Версале не знали, что делать с мумом, хотя и слышали, что густая черная масса — чудодейственное лекарство…
— Милый, — прервала мое повествование Жаклин, — я, конечно, понимаю, что ты хочешь ради моего блага просветить меня и рассказать историю мумиё, которым египтяне бальзамировали тела умерших. Лучшее мумиё в Непале и в Северном Йемене. Наверное, египтяне добывали мумиё в горах Северного Йемена. Потом все пошло наоборот. Поскольку мумиё стало цениться баснословно дорого, начали грабить пирамиды и продавать остатки тел усопших, пропитанных чудодейственной смолой. Кусочки мумий стали продавать как мумие. И это была одна из главных причин разграбления пирамид…
— Ужасно иметь дело с эрудированными женщинами! Просто неприятно! Женщина должна быть скромной, не очень много знающей и, главное, слушающей мужчину с широко открытыми глазами. Именно на таких женятся или, по крайней мере, хотят жениться…
— Так что, наша свадьба расстраивается?
— Нет, потому что сейчас я продемонстрирую свое интеллектуальное превосходство и скажу то, чего ты не знаешь! Ты не знаешь, что Древнему Египту мир обязан не только мумиями и пирамидами, но еще и пивом, которое египтяне варили тысячи лет назад.
— Я действительно этого не знала, Виктор! — рассмеялась Жаклин. — Но полагаю, и ты кой-чего не знаешь про пирамиды.
— То есть?
— Например, как их строили. В школе нас учили, что пирамиды складывали из огромных каменных блоков, которые тысячи людей вырубали в каменоломнях, а потом перетаскивали к месту строительства.
— А что, это было не так?
— Наверное, все было проще: известняк дробили и заливали связывающим раствором в деревянную опалубку. И делалось это на самой пирамиде, что намного легче, чем тащить гигантские камни из карьеров. Кроме того, этот способ объясняет высокую точность подгонки таких больших блоков — между ними невозможно воткнуть ребро игральной карты…
— Откуда ты все это знаешь?
— Это только гипотеза. Химики установили, что микроструктуры известняка каменоломен и блоков пирамид сильно отличаются друг от друга. В блоках много добавлений, не встречающихся в породе из каменоломен, и у них меньшая плотность, чем у естественного камня.
— Да, признаю твое превосходство. В наше время одолеть женщину с помощью высокой интеллектуальности нереально. Ее можно победить только лестью…
— Считай, что ты победил…
После пирамид я показал Жаклин старый Каир с его лабиринтами узких улочек, базарами, нищими, мелкими лавчонками и ремесленными мастерскими.
Самое неприятное впечатление в этом перечне производят каирские нищие. Это корпорация опустившихся на дно жизни людей, связанных преступной круговой порукой. Они воруют детей, которым перебивают ноги так, чтобы те никогда не могли стоять на них. Потом из этих несчастных маленьких калек вырастают ползающие паукообразные существа, они хватают за ноги прохожих и просят подаяния… По логике бандитов, ворующих детей, калекам больше подают.
В лавочках старого города продавалась всякая всячина, завезенная из разных уголков мира, но чаще это были подделки, выдаваемые за подлинники. В этом плане люди Нижнего Египта — народ очень способный. Даже неискушенная в торговых делах Жаклин поразилась, увидев на прилавке маленькой лавчонки роскошную фарфоровую вазу с клеймом Севрского завода, ценой раз в тридцать меньшей, чем на Рю де паради…
Меня лавочки и лабиринты улиц интересовали с определенной точки зрения: следят за нами или нет. Однако при всем старании обнаружить слежку не удалось. Ибрагим, посвященный в наши тревоги, посоветовал еще раз съездить в пустыню. В пустыне также никто нас не преследовал. Не было даже «тойоты» с представителями местной службы безопасности. Мы почти поверили, что никого не интересуем.
На четвертый день, сердечно попрощавшись с Полетт, Ги и Ибрагимом, мы поднялись на борт авиалайнера, вылетавшего в Дар-эс-Салам, с посадками в Адене и Найроби.