Сухов Евгений Евгеньевич. Последний в черном списке

   — Что это за хрень, Дэн?!
   — Военный самолет! — Кулемин повел носом и поморщился. — Черт! Ты бухать ходил, что ли?
   — Какое это сейчас имеет значение? — Чувство свободы от накопившихся проблем, еще секунду назад поселившееся в душе Лерайского, улетучилось как по мановению волшебной палочки. Он тяжело плюхнулся в соседнее кресло и машинально скинул пиджак. — Откуда взялся военный самолет?
   — Черти занесли, — огрызнулся Кулемин и снова предпринял попытку установить связь с пассажирским лайнером. — Борт семьсот сорок три! Борт семьсот сорок три!.. Почему нет связи, Влад? Одни шумы…
   Лерайский защелкал тумблерами на пульте, то и дело бросая тревожные взгляды на экран монитора.
   — Откуда эта моча? — он нервно потер пальцы. — Ты ссал на пульт, что ли?
   — Я пролил чай…
   — Придурок!
   — Случайно. Когда зазвучала тревога…
   — Дай мне наушники! — Лерайский почти сорвал их с головы напарника и нацепил себе на макушку. — Увеличь изображение… Аэропорт вызывает борт семьсот сорок три! Отзовитесь!..
   Ответом ему послужил точно такой же треск, какой слышал Кулемин. Изображение на экране увеличилось, и у Лерайского буквально отпала челюсть. Расстояние между лайнером и стремительно несущимся в его направлении военным самолетом было уже критическим. Даже если им удастся связаться хотя бы с одним из экипажей прямо сейчас, избежать столкновения будет крайне трудно.
   — Борт семьсот сорок три!..
   Лерайский сбросил наушники на плечи и в отчаянии стукнул кулаком по пульту управления. Вспыхнула еще одна лампочка, а писк перешел в непрекращающийся протяжный вой. Кулемин схватился руками за голову и запустил пальцы в густую шевелюру. Он чувствовал, как к горлу подкатывает предательский комок. Пот катился по его лицу, застилая глаза.
   — Дети-медалисты… — сорвалось с уст Лерайского.
   — Что? — Кулемин не повернулся в его сторону.
   Оба как завороженные смотрели на экран монитора. Зеленая точка вплотную приблизилась к красной, затем они слились в единое целое, последовала небольшая вспышка, и обе точки исчезли. Последняя капля чая сорвалась с края пульта и, ударившись о ботинок Кулемина, с брызгами разлетелась в стороны. Лерайский шумно выдохнул.
   — Они ведь не… погибли? — Кулемин и сам не понимал, зачем он задал этот вопрос. — Да, Влад?
   — Погибли. Все… Мы погибли, Дэн… Мне надо выпить. Тебе принести?
   Лерайский поднялся на ноги. Голова шла кругом, и, чтобы не потерять равновесие, он ухватился за плечо сидящего в кресле напарника. Кулемин не отрывал взгляда от монитора.

* * *

   Приглушенная музыка, источник которой Егору так и не удалось установить, сколько он ни крутил головой, не только не мешала их разговору, но, напротив, по мнению молодого человека, только способствовала ему. Валентина была сегодня неподражаема. Разгоняя рукой сигаретный дым, Егор не мог оторвать глаз от ее лица, от обнаженных из-за большого декольте плеч, от высокой вздымающейся в такт дыханию груди. Егор прекрасно видел, какие вожделенные взгляды бросают другие мужчины на его спутницу. А когда Валентина улыбалась… Ее губы не просто манили, они завораживали.
   — А здесь уютно, — она откинула волосы со лба, взяла в руки высокий бокал с грейпфрутовым соком и сделала небольшой глоток. — Ты, наверное, тут часто бываешь? А, Егор?
   Это было откровенной провокацией. Он склонился вперед и загасил сигарету в пепельнице. Затем накрыл ее руку своей.
   — Зачем ты так говоришь, котенок? Ты же прекрасно знаешь, что я нигде никогда не бываю без тебя. Все то время, которое мы проводим порознь, я посвящаю мыслям о тебе.
   — Болтун…
   Однако по ее глазам Егор отлично видел, насколько на девушку подействовал этот нехитрый ход. Валентине было приятно. Официантка остановилась возле их столика, и молодому человеку вынужденно пришлось отпустить руку девушки. На столе появились заказанные блюда. Валентина тут же придвинула к себе салат и потянулась за вилкой. Егор взял рюмку с коньяком.
   — За тебя! — предложил он незатейливый тост, когда официантка оставила их.
   Валентина чокнулась грейпфрутовым соком, и они оба выпили. После этого она уже без излишних проволочек приступила к трапезе. Егор не торопился. Его мысли были направлены совсем в иное русло.
   — Как дела у тебя в институте? — задал он вполне нейтральный вопрос. — Что нового произошло за последнюю неделю?
   — Да ничего особенного, — Валентина поморщилась. — Не считая того, что Коломенчук опять клеился ко мне.
   — Как? — Егор заметно напрягся.
   О профессоре с кафедры философии и культурологии, читающем на потоке у Валентины лекции, он уже был немало наслышан еще с прошлого года. И о том, как этот старый пень беззастенчиво подбивал клинья к его девушке. Впрочем, если верить словам Валентины, Коломенчук подбивал клинья не только к ней, а ко всем подряд, но взаимоотношения профессора с другими студентками Егора волновали мало.
   — Схватил меня после лекции за руку и долго слюняво рассказывал о том, как потрясающе я выгляжу. Он, дескать, большой ценитель женской красоты, и эта его сущность не позволила ему остаться равнодушным…
   Валентина рассказывала о происшедшем со смехом, но Егор даже не улыбался. Он явственно представил себе всю эту картину, и ничего, кроме чувства негодования, она в нем не вызвала. Мысленно Егор пообещал себе непременно поквитаться с профессором Коломенчуком при случае. Для него и его друзей это будет лишним развлечением, а заодно принесет и некоторую пользу. В следующий раз профессор хорошенько подумает, прежде чем распускать руки и слюни.
   — Ну а ты что?
   — А что я? — Валентина пожала плечами. — Постояла, послушала, головой для приличия покивала, вроде как сочувствую ему, и ушла. Не могла же я послать его куда подальше. Он все-таки мой преподаватель.
   — Посылать не обязательно. — Егор с интересом наблюдал за тем, как ловко и в то же время изящно его девушка орудует вилкой. Без сомнений, в ней были дворянские корни. — Но и слушать всю эту ахинею, а уж тем более позволять ему держать тебя за руку — тоже не следовало. Ты просто не умеешь общаться с такими типами, Валюша. И знаешь почему?
   — Догадываюсь. Не начинай, Егор…
   К этой теме они возвращались при каждой их встрече, но еще ни разу Егор так и не сумел изменить ситуацию так, как ему это было нужно. Он и Валентина встречались уже почти полгода, но при этом между ними так и не было физической близости. Девушка колебалась, но каждый раз неизменно находила предлог, благодаря которому вопрос снимался с повестки и откладывался на неопределенный срок. Девственность продолжала свято храниться. Егор мирился с ситуацией, но с каждым днем это становилось все труднее. Для него секс не был чем-то необычным.
   — Почему не начинать? — молодой человек, воспользовавшись моментом, ринулся в очередную атаку на неприступный бастион. — Поверь, проблема только в этом. Ты сама убедишься в этом, когда… Все твое мировоззрение изменится.
   Она опустила глаза, и Егор заметил, как девичье лицо залилось пунцовой краской. Рука с вилкой повисла в воздухе. Он не дал ей времени на контраргументы. Решил дожать. Сейчас. Немедленно.
   — Валя… — Егор подался вперед, и его взгляд, наполненный теплотой и лаской, буквально проник в глаза сидящей напротив девушки. — Валечка. Я люблю тебя и, как мне кажется, уже не раз доказал тебе глубину и искренность своих чувств. Мы вместе и… будем вместе всегда. Не понимаю, что тебя удерживает. Что тебя останавливает. Неужели для того, чтобы ты поверила в мои чистые намерения, я должен сначала попросить руки у твоих родителей? Если так, то я готов…
   — Дело не в этом, Егор…
   — А в чем? — Он опять взял ее за руку и нежно провел пальцами по тыльной стороне ладони. Валентина ответила ему. — Только в твоем страхе? В нерешительности? Так это не проблема, котенок. Поедем ко мне? Прямо сейчас?
   Валентина покачала головой, и Егор выпустил ее руку. В его глазах появилось недовольство, но он поспешно отвел взгляд, чтобы девушка ничего не смогла заметить.
   — Я люблю тебя, Егор, — убежденно заговорила она после недолгой паузы. — И я доверяю тебе. Просто… Просто я не готова. Все еще не готова. Понимаешь? А сегодня… Сегодня тем более не получится. Я обещала родителям вернуться домой до полуночи…
   — Они тебя все еще контролируют?
   — Нет. Сегодня у них особенный день… Вернее, ночь. Сережка улетел в Женеву, и они волнуются. Ну, знаешь, как это бывает?.. Родители… Я обязана их поддержать. Хотя бы до того момента, как он прилетит на место и отзвонится, что у него все в порядке.
   — Я понимаю, — лицо Егора озарилось надеждой. — Тогда завтра?
   Немалое значение в этой ситуации имело и мнение друзей. Они уже были много наслышаны о его отношениях с Валентиной, и Егор, стиснув зубы, терпел с их стороны постоянные насмешки. Ни один парень не возился с девушкой так долго, подводя ее к постели. А если все так и закончится полным фиаско? Да тогда пацаны его вообще на смех поднимут, как чучело огородное.
   Валентина ответила не сразу. Думала, колебалась. Вопрос был поставлен ребром, и на него нужно было что-то отвечать.
   — Может быть, — негромко произнесла она.
   — Почему «может быть»? Давай завтра, Валюша. Ты сама поймешь…
   — Егор, не дави на меня.
   — Хорошо. Не буду.
   Он так и не притронулся к еде. Горячее остыло, а салат выглядел подсохшим. Но Егора это не волновало. Он вставил в рот сигарету и прикурил. Несколько минут молодые люди сидели в полном молчании.
   — Потанцуем? — предложил он, гася сигарету.
   Валентина охотно согласилась. Ту неловкость, которая повисла между ними, нужно было чем-то сглаживать. И в этой неловкости, как ни крути, повинны были они оба. Поднявшись из-за столика, они вышли в центр зала, где в медленном танце кружились три пары. Егор обнял Валентину за талию и привлек к себе. Она опустила руки ему на плечи. Он с наслаждением вдыхал чарующий аромат ее волос, мысленно прикидывая, как будет раздевать ее, гладить ее обнаженное тело… И тогда конец насмешкам! Конец неопределенности! Егору не нравилось быть в разряде побежденных. Он был совсем из другой породы. Из породы победителей.
   Одна медленная композиция сменилась другой, все три пары вернулись на свои места, а Егор с Валентиной остались. Он прижал ее к себе еще плотнее, повернул голову и нашел губами ее губы. Поцелуй получился продолжительным, и от нахлынувших эмоций у Валентины закружилась голова.
   — Я люблю тебя, — прошептала она, переведя дыхание.
   — Я тоже люблю тебя, — в унисон ответил Егор. — И я буду любить тебя всегда. Как говорится, пока смерть не разлучит нас.
   Она шутливо ударила его по плечу.
   — Какой же ты еще мальчишка!
   — Я хочу тебя, — он снова поцеловал ее в губы, на этот раз легким мимолетным касанием. — Но если тебе нужно еще время, чтобы понять, как ты относишься ко мне, я готов ждать вечно.
   — Мне не нужно времени, — музыка звучала громко, и Валентине приходилось почти вплотную приближать губы к его уху. — Я и так уже знаю, как отношусь к тебе.
   — Так все-таки завтра? — он улыбнулся. — Подумай об этом. Мы поедем ко мне, я возьму шампанского, зажжем свечи. Все будет очень романтично. Я ведь понимаю, какое это для тебя событие. А сейчас или через месяц…
   — Хорошо, — Валентина сдалась. То ли это музыка так подействовала на нее, то ли объятия Егора. Но в ней вдруг созрела решимость. — Ты прав. Пусть будет завтра. Во сколько?
   Он не мог поверить своим ушам. Неужели?
   — Вечером. Часиков в семь. Годится? Я за тобой заеду.
   Она не ответила, но Егор расценил ее молчание как согласие. Больше к этой теме в этот вечер они не возвращались. Музыка смолкла, и молодые люди вернулись за свой столик. Егор почувствовал, как к нему неожиданно вернулся аппетит.

* * *

   Елизаров не находил себе места. Расхаживая по комнате из угла в угол, он то и дело бросал тревожные взгляды на телефонный аппарат, примостившийся на краешке столика. Но тот упорно молчал.
   Елизаров посмотрел на часы. По его расчетам, самолет уже должен был приземлиться в Женеве. Или он что-то напутал?.. Жутко хотелось курить, но Владислав Всеволодович сдержал себя. Он и так превысил установленную норму за сегодняшний вечер. В пачке осталось меньше десяти сигарет. Следовательно, нужно потерпеть.
   У него зародилось подозрение, что телефон может элементарно не работать. Елизаров подошел к аппарату, снял трубку и поднес ее к уху. Длинный гудок. Все в порядке. Трубка вернулась на прежнее место. Елизаров несколько секунд постоял возле столика, а затем вновь принялся мерить шагами комнату.
   Марина и Валя уже легли, но Елизаров готов был поспорить, что жена тоже еще не спит. Ждет, как и он. А дочь… Она вела себя как обычно. Хотя когда вернулась домой после вечерней прогулки, Елизарову показалось, что с ней что-то не так. В Валином взгляде появилась какая-то озабоченность, губы плотно поджаты, прячет глаза. Он слишком хорошо знал дочь, чтобы понять — с нею что-то не так. Что-то ее гложет. Но с этим вопросом он решил разобраться завтра. Сейчас его мысли были заняты совсем другим. Ну почему не звонит Сережа?..
   Елизаров пристроил-таки во рту очередную сигарету, но прикуривать ее не стал. Методично перекатывал по нижней губе, ощущая запах свежего табака. Сел в кресло. Рука машинально потянулась к пульту дистанционного управления, и Елизаров включил телевизор.
   На одном из каналов шел голливудский фильм, где герой-одиночка мужественно противостоял крупной террористической организации, кося врагов отечества направо и налево. Примитивный сюжет фильма не мог увлечь Елизарова. Тем более в его нынешнем состоянии. На другом канале вяло текла какая-то примитивная передача, где двое мужчин в помятых костюмах обсуждали нынешнюю политику на Ближнем Востоке. Елизаров щелкнул кнопкой на пульте. Затем еще раз и еще… Ничего стоящего. Ничего, что могло бы его отвлечь от тревожных мыслей. Он вернулся к фильму. Почему же он не звонит?.. Неприкуренная сигарета перекатывалась из одного уголка рта в другой. Часы на стене мерно, но неумолимо отсчитывали бег времени…
   Голливудский герой на экране точным выстрелом из винчестера снес полголовы одному из особо ретивых террористов, когда фильм неожиданно прервали для экстренного выпуска новостей.
   — Добрый вечер. В студии Анна Богатырева, и мы прерываем программу для экстренного выпуска новостей, — лицо у дикторши с длинными пепельно-русыми волосами было печальным и даже, как показалось Елизарову, слегка изможденным. — Только что нам стало известно об очередном трагическом событии. Вчера в двадцать три часа сорок минут над Подмосковьем потерпел крушение пассажирский лайнер, следующий рейсом Москва — Женева. По предварительным данным, причина этой трагедии заключается в столкновении пассажирского лайнера со сбившимся из-за разыгравшейся непогоды с курса военным самолетом…
   Елизаров дернулся, как от пощечины. В горле перехватило дыхание, а в груди в области сердца он ощутил резкий леденящий прострел, заставивший мужчину инстинктивно рвануть ворот рубашки. Перед глазами все поплыло. Дальнейшие слова диктора Елизаров даже и не слышал. Чисто автоматически фиксировались и возникшие через несколько минут на экране кадры репортажа с места крушения.
   — …Количество жертв подсчитывается, но, согласно уже имеющимся к этому моменту данным, число погибших не менее двухсот человек. Большинство из них дети, отправившиеся…
   Елизаров закрыл глаза. Никаких сомнений в том, что именно на этом самолете летел Сережа, у него не было. И причина, по которой он не позвонил, становилась совершенна очевидной…
   Трясущимися руками Владислав Всеволодович прикурил сигарету. Экстренный выпуск новостей завершился, и на экране снова возник голливудский герой-одиночка.

Глава 2

   Барков вызвал к себе в кабинет только двоих. Полковника Стреженкова и майора Губицкого. Оба оперативника заняли места в креслах напротив генеральского стола и выжидательно уставились на шефа. Барков не спешил начинать этот нелегкий разговор. Предавать самого себя и подчиненных — не самая лучшая из его служебных обязанностей. Но сейчас выбора не было.
   Барков отложил в сторону карандаш, который вот уже несколько минут он нервно и старательно крутил между пальцев, откашлялся и покосился на скромно сидящего в дальнем углу кабинета мужчину с густой шевелюрой и такими же роскошными седыми усами. Мужчина был в штатском, но по его осанке, посадке головы и манере держаться несложно было угадать в нем человека военного. Стреженков и Губицкий не могли не заметить присутствия постороннего в генеральском кабинете, вопросов задавать не стали. Ни одному из них это просто не пришло в голову. Надо — значит, надо. Баркову виднее.
   — Анатолий Сергеевич, это полковник Стреженков и майор Губицкий, о которых я вам уже рассказывал, — Барков представил своих подчиненных седовласому незнакомцу, большая часть лица которого находилась в тени. — Они как раз и занимаются тем делом, которое… — генерал не закончил фразу, посмотрел на оперативников и сухо добавил, представляя им визитера: — А это генерал ВВС Анатолий Сергеевич Глушко.
   Сотрудники ФСБ коротко переглянулись, и Стреженков кивнул. Какие-либо еще пояснения в данном случае были просто излишни. Обоим оперативникам и так стало понятным, что означает эта встреча. Дело, которое у них находилось в разработке, было связано с недавним крушением пассажирского лайнера. И если к ним пожаловал генерал ВВС, то это так или иначе связано с произошедшей катастрофой.
   Барков помолчал, словно желая закрепить произведенный его последними словами эффект, и продолжил:
   — Вам известно, что пассажирский лайнер разбился не просто так. Конечно, тут был и недосмотр со стороны диспетчеров аэропорта. Не помню, как их фамилии… Но основная причина катастрофы — столкновение лайнера с военным самолетом, случайно оказавшимся…
   — Позвольте мне самому объяснить, — подал голос Глушко.
   Он пригладил рукой волосы, поднялся со стула, на котором сидел, и приблизился к расположившимся в креслах оперативникам. Остановился у них за спинами и уперся руками в подголовники кресел. Ни Стреженков, ни Губицкий теперь не могли его видеть, а поворачиваться к генералу ВВС лицом было как-то не с руки. Барков негромко хмыкнул, по достоинству оценив этот нехитрый психологический прием.
   — Наш самолет, который столкнулся с пассажирским, — Глушко говорил негромко и проникновенно. Его голос словно обволакивал. — Он… Как бы это сказать?.. Не совсем обычный, что ли. Экспериментальная модель, разработанная в рамках программы национальной безопасности, утвержденной Президентом Российской Федерации. Им управлял всего один пилот, и, честно говоря, мы были готовы к неудаче. Первый блин комом, как говорится. К тому же роковую роль в случившемся сыграла непогода. Мы потеряли контакт с пилотом, когда он сбился с курса, и в итоге… Черт возьми, вы и так знаете, что произошло в итоге! Жертвы… Много человеческих жертв.
   — Да, мы об этом знаем, — сдержанно откликнулся Стреженков, все так же не поворачивая головы.
   — И оставлять этот вопиющий факт без внимания мы, конечно же, не имеем права, — как ни в чем не бывало, с прежними интонациями продолжил Глушко. — Однако… — он выдержал демонстративную паузу, — разработки экспериментальной модели самолета, о которой я вам говорил, были сверхсекретными…
   Глушко вышел из-за спин оперативников и, оказавшись к ним лицом, протянул им обоим неизвестно откуда взявшиеся листы бумаги.
   — Ознакомьтесь, — сухо предложил он.
   Губицкий первым взял в руки документ. Его примеру, немного поколебавшись, последовал и Стреженков. Барков при этом, как отметили оба оперативника, демонстративно смотрел на стоящую прямо перед ним фотографию в золоченой рамке, где, как было известно каждому сотруднику ведомства, было изображение его дражайшей супруги. Генерал словно отгородился невидимой стеной от всего, что происходило в его личном кабинете.
   Пока Стреженков и Губицкий читали, Глушко стоял, заложив руки за спину, и легонько покачивался на носках туфель.
   — И что? — Стреженков нахмурился.
   Из прочитанного ему и так в принципе уже все стало предельно ясно, но хотелось, чтобы предложение Глушко было все-таки озвучено вслух. Как можно небрежнее полковник передал военному документ обратно и скрестил руки на груди. Губицкий задумчиво потер пальцами переносицу. В области желудка появилось какое-то неприятное урчание. Такие симптомы частенько появлялись у него на нервной почве.
   — Никакого военного самолета в деле не должно фигурировать, — Глушко изобразил на лице скупую улыбку.
   — Не получится, — Стреженков покачал головой.
   Его слова заставили собеседника удивленно вскинуть брови, а Барков при этом оторвался от созерцания фотографии и поднял глаза. Губицкий покосился на напарника. Журчание в желудке усилилось.
   — То есть как это не получится? — у военного генерала задергалось веко.
   — Ты что такое говоришь, Алексей? — подал голос Барков.
   — Присутствие военного самолета уже озвучено, — неохотно пояснил Стреженков, отступая и от этого чувствуя неприязнь в первую очередь по отношению к самому себе. — Эта тема муссировалась в прессе. Мы не можем сейчас просто взять и сделать вид, что никакого военного самолета и в помине не было. Общественность разорвет нас. Вы хотите грандиозного скандала?
   — Нет, скандал нам не нужен, — Глушко оценил жалкие потуги полковника, но тон его уже не был столь доброжелательным, как в самом начале беседы. — Но к любой проблеме можно подойти грамотно. Я не сказал, что мы должны совсем забыть про самолет. Нужно только закрыть начатое расследование и представить дело так, что вины военных в случившемся не было. Все самолеты, как пассажирский, так и наш, военный, шли заданным курсом. И никакого столкновения не было бы, если… Если бы не вина двух дежуривших в ту ночь в аэропорту диспетчеров. Как там их фамилии?..
   — Кулемин и Лерайский, — автоматически подсказал Барков, не преминув щегольнуть перед военным генералом своей феноменальной памятью.
   — Вот на них все и спишем, — подытожил Глушко. — И заметьте, я даже не выступаю за то, чтоб отдать этих ребят под суд. Хотя, по сути дела, они действительно были виноваты. Насколько мне известно, один из них был в нетрезвом состоянии, а второй занимался неизвестно чем на рабочем месте. То ли пасьянс раскладывал, то ли кроссворд разгадывал, то ли еще что… Достаточно будет их просто уволить, ну и, естественно, слегка припугнуть судом, чтобы не распускали язык. А пресса… Пресса замолчит. Этот вопрос возьмут на себя совсем другие люди. Но сначала вы должны закрыть дело.
   Глушко замолчал и выжидательно уставился на сидящих в креслах оперативников, переводя взгляд с одного лица на другое. Стреженков встал.
   — Нам тоже рекомендуется держать язык за зубами? — он постарался придать своему голосу вызывающие интонации, но получилось у него это не очень естественно.
   Глушко не успел ответить. Вместо него в дискуссию вновь вмешался Барков.
   — Это необходимо, Алексей. Пойми, — веско сказал генерал.
   Спорить не имело смысла. Зная Баркова не первый день, Стреженков прекрасно понимал, что все уже решено и тема закрыта. Их с Губицким просто ставили перед фактом. Но ставили вежливо… Как говорится, и на том спасибо.
   — Хорошо, — полковник кивнул. — Дело будет закрыто. Сегодня же.
   Все, что он мог сделать, молча протестуя против подобного положения вещей, так это, не прощаясь, развернуться и покинуть генеральский кабинет. Что Стреженков и сделал. В таком же гробовом молчании за ним последовал и Губицкий. Барков тяжело вздохнул. Лицо Глушко вновь приняло бесстрастное выражение. Он остался доволен исходом переговоров. Впрочем, на другой исход генерал ВВС и не рассчитывал.

* * *

   Весь день Елизаров не мог заставить себя выйти из дома. Все, на что он оказался способен, так это метаться по квартире из угла в угол и в буквальном смысле рвать на голове волосы. К обеду подскочило кровяное давление, но Владислав ограничился лишь приемом одной таблетки.
   Марина плакала, лежа на диване и уткнувшись лицом в подушку. Елизаров не разговаривал с женой. Да и о чем тут можно говорить?..
   Валентина ушла. Куда, Елизаров не знал, да сейчас его это и не сильно интересовало.
   На журнальном столике, стоящем впритык с сервантом, располагалась черно-белая фотография Сергея. Время от времени взгляд Елизарова останавливался на снимке, и он машинально отмечал, какое беззаботное и счастливое лицо у сына было в тот день. Фотография была сделана в день рождения Сергея, когда ему исполнилось одиннадцать. Владислав отлично помнил этот день. Собралось много гостей: родственники, друзья Сергея, было несколько человек и из университета, коллеги Елизарова-старшего. Сергей много смеялся…
   И вот теперь… Сережи не стало. Елизаров отвечал на телефонные звонки, кто-то заходил к ним домой лично. И все выражали искренние соболезнования. Но что могли эти соболезнования изменить? Что они значили сейчас?
   Телевизор все время оставался включенным. Елизаров рассеянно следил за новостями. В душе еще теплилась какая-то абсурдная надежда на то, что, может быть, в этой нелепой катастрофе погибли не все. И вдруг окажется, что среди случайно выживших будет и Сережа… Но надежды на чудо таяли с каждым сообщением с места трагедии в Подмосковье. Репортеры мусолили одну и ту же тему, только в слегка измененных вариантах. Каждый кадр болью отзывался в сердце Владислава…