Страница:
Позже многие из бывших матросов растворились в воровской среде, возглавили бандитские шайки и стали авторитетнейшими уркачами. Тельняшка же превратилась в один из атрибутов воровской доблести…
— Товарищ Веселовский, с вами еще три бойца войдут, — заглянул в дверь начальник тюрьмы.
— Оставь их при себе, они мне без надобности. Или ты думаешь, что балтиец не сумеет справиться с единственным зэком? — неодобрительно хмыкнул Веселовский.
— Нет, товарищ Веселовский, я так не думаю, но все-таки… Собак задавил, а потом бойцы, — кивнул он на распластанные тела.
— У меня к тебе есть одна просьба, Марусев! — оборвал его Веселовский.
— Слушаю вас. — Начальник тюрьмы всем своим видом изобразил напряженное внимание.
— Запри нас покрепче и никого не впускай, что бы ни случилось.
— Да как же можно? Он же смертник!
— А вот так! Если я говорю, значит, можно, — резко сказал Веселовский.
Тимофей невольно улыбнулся. Этот разговор чем-то напоминал ему разговор авторитетного уркагана с рядовым сявкой. «Худшего уже не будет», — подумал Тимофей. Ему определенно нравился этот начальник в тельняшке и с замашками солидного уркагана.
— Слушаюсь! — наконец-то сдался начальник тюрьмы. — Ежели что, мы здесь!
Дверь, скрипя петлями, затворилась за вошедшим. Через мгновение злорадно щелкнул замок, оставив Веселовского наедине с приговоренным.
— Я-то думал, что к богатырю захожу, а ты и ростом-то не особенно вышел. Но вижу, что силой не обижен. Как это ты их всех? — кивнул Веселовский на лежавшие вокруг трупы.
— Не знаю, сам удивляюсь, — честно признался Тимофей. — Просто жить очень хотелось.
— Это очень хорошо, что жить хочется, — одобрительно кивнул Веселовский. — Меня зовут Герман Юрьевич. — Он перешагнул через раскинутые руки красноармейца и протянул широкую ладонь. — Будем знакомы… Да ты брось оружие-то! Или боишься меня? Четверых не испугался, а меня одного боишься?
Помедлив, Тимофей разжал пальцы, и винтовка с лязгом упала на залитый кровью бетонный пол. Тимофей осторожно протянул руку для пожатия. Ладонь у Веселовского оказалась крепкой, мужицкой, как будто он всю жизнь работал кувалдой или топором.
— Так, значит, говоришь, жить хочешь…
— Хочу, — кивнул Тимофей.
— Ну что же, именно от меня и зависит, увидишь ты завтрашний рассвет или нет… Имею к тебе предложение.
— Мне ничего не остается делать, как выслушать, — спокойно отозвался Тимофей.
Голос у Веселовского был негромкий, но завораживал своей твердостью и четкостью, и Тимофей почувствовал себя совершенно беззащитным перед этим внешне непримечательным, но, видимо, очень волевым человеком. Нечто подобное ощущает кролик, услышав шипение змеи.
— Есть у нас на Полярном Урале, на одном небольшом полуострове, лагерь, где мы собрали уголовный сброд со всей России. Поселочек называется Печорск. Тамошняя охрана не справляется с зэками — распустились урки, режут друг друга, насилуют… Так вот, мы бы хотели, чтобы ты помог нам установить там порядок. Как бы изнутри… Такое дело как раз для твоего характера будет. Ну как, возьмешься?
Тимофей не удивился бы, если б Веселовский рассказал ему о своем уголовном прошлом и, задрав тельняшку до горла, показал бы авторитетную наколку на груди. Если придется с таким мужиком в одной упряжке работать, то почему бы и не согласиться?
— Согласен!
— Ну вот и сладили. Молодец. Но хочу тебя предупредить, чтобы наш уговор остался между нами.
— Я не против, — понимающе кивнул бывший смертник.
— У меня в кармане мандат, который дает мне широчайшие полномочия, — продолжал Веселовский. — Если мы с тобой сработаемся, то ты не только уцелеешь, но и сможешь скоро выйти на волю. Тебе все понятно?
— Да.
— Так вот, сегодня у тебя начинается новая жизнь, парень. А к ней положена и новая фамилия. Какая у тебя была прежняя?
— Никакой. Я ведь из беспризорников, а у нас клички. Моя — Удача.
— Вот как. А пальцы ты где свои потерял? — показал Веселовский взглядом на забинтованную кисть.
— Долго рассказывать. Наказали…
— Понимаю. Ну, тогда отныне твоя фамилия будет Беспалый. Устраивает?
Тимофей невольно усмехнулся:
— Сгодится. Может, со временем привыкну.
— Сегодня ты еще будешь здесь, а завтра тебя отправят по этапу. Готовься. — И Веселовский стукнул кулаком в дверь. — Эй, Марусев, отворяй! Или ты меня навсегда решил здесь запереть? Для меня даже полчаса заточения — это уже слишком!
Дверь отворилась, и Тимофей вновь увидел взволнованное лицо начальника тюрьмы.
— Герман Юрьевич, и рассказать невозможно, что я пережил за эти минуты! А если бы он, изверг, надумал порешить вас?!
— Нормальный парень, не знаю, почему вы вдруг не поладили…
— Так ведь приказ!
— Завтра заключенный поступает в мое распоряжение, — не обращая внимания на слова начальника тюрьмы, бросил Веселовский и, не оборачиваясь, вышел из камеры.
Веселовский не обманул — уже на следующий день Тимофей Егорович Беспалый вместе с четырьмя десятками заключенных и новеньким паспортом, вложенным в папку с его делом, отбыл в товарном вагоне в северные края.
Глава 6 ВОРОВСКАЯ ЛЮБОВЬ
— Товарищ Веселовский, с вами еще три бойца войдут, — заглянул в дверь начальник тюрьмы.
— Оставь их при себе, они мне без надобности. Или ты думаешь, что балтиец не сумеет справиться с единственным зэком? — неодобрительно хмыкнул Веселовский.
— Нет, товарищ Веселовский, я так не думаю, но все-таки… Собак задавил, а потом бойцы, — кивнул он на распластанные тела.
— У меня к тебе есть одна просьба, Марусев! — оборвал его Веселовский.
— Слушаю вас. — Начальник тюрьмы всем своим видом изобразил напряженное внимание.
— Запри нас покрепче и никого не впускай, что бы ни случилось.
— Да как же можно? Он же смертник!
— А вот так! Если я говорю, значит, можно, — резко сказал Веселовский.
Тимофей невольно улыбнулся. Этот разговор чем-то напоминал ему разговор авторитетного уркагана с рядовым сявкой. «Худшего уже не будет», — подумал Тимофей. Ему определенно нравился этот начальник в тельняшке и с замашками солидного уркагана.
— Слушаюсь! — наконец-то сдался начальник тюрьмы. — Ежели что, мы здесь!
Дверь, скрипя петлями, затворилась за вошедшим. Через мгновение злорадно щелкнул замок, оставив Веселовского наедине с приговоренным.
— Я-то думал, что к богатырю захожу, а ты и ростом-то не особенно вышел. Но вижу, что силой не обижен. Как это ты их всех? — кивнул Веселовский на лежавшие вокруг трупы.
— Не знаю, сам удивляюсь, — честно признался Тимофей. — Просто жить очень хотелось.
— Это очень хорошо, что жить хочется, — одобрительно кивнул Веселовский. — Меня зовут Герман Юрьевич. — Он перешагнул через раскинутые руки красноармейца и протянул широкую ладонь. — Будем знакомы… Да ты брось оружие-то! Или боишься меня? Четверых не испугался, а меня одного боишься?
Помедлив, Тимофей разжал пальцы, и винтовка с лязгом упала на залитый кровью бетонный пол. Тимофей осторожно протянул руку для пожатия. Ладонь у Веселовского оказалась крепкой, мужицкой, как будто он всю жизнь работал кувалдой или топором.
— Так, значит, говоришь, жить хочешь…
— Хочу, — кивнул Тимофей.
— Ну что же, именно от меня и зависит, увидишь ты завтрашний рассвет или нет… Имею к тебе предложение.
— Мне ничего не остается делать, как выслушать, — спокойно отозвался Тимофей.
Голос у Веселовского был негромкий, но завораживал своей твердостью и четкостью, и Тимофей почувствовал себя совершенно беззащитным перед этим внешне непримечательным, но, видимо, очень волевым человеком. Нечто подобное ощущает кролик, услышав шипение змеи.
— Есть у нас на Полярном Урале, на одном небольшом полуострове, лагерь, где мы собрали уголовный сброд со всей России. Поселочек называется Печорск. Тамошняя охрана не справляется с зэками — распустились урки, режут друг друга, насилуют… Так вот, мы бы хотели, чтобы ты помог нам установить там порядок. Как бы изнутри… Такое дело как раз для твоего характера будет. Ну как, возьмешься?
Тимофей не удивился бы, если б Веселовский рассказал ему о своем уголовном прошлом и, задрав тельняшку до горла, показал бы авторитетную наколку на груди. Если придется с таким мужиком в одной упряжке работать, то почему бы и не согласиться?
— Согласен!
— Ну вот и сладили. Молодец. Но хочу тебя предупредить, чтобы наш уговор остался между нами.
— Я не против, — понимающе кивнул бывший смертник.
— У меня в кармане мандат, который дает мне широчайшие полномочия, — продолжал Веселовский. — Если мы с тобой сработаемся, то ты не только уцелеешь, но и сможешь скоро выйти на волю. Тебе все понятно?
— Да.
— Так вот, сегодня у тебя начинается новая жизнь, парень. А к ней положена и новая фамилия. Какая у тебя была прежняя?
— Никакой. Я ведь из беспризорников, а у нас клички. Моя — Удача.
— Вот как. А пальцы ты где свои потерял? — показал Веселовский взглядом на забинтованную кисть.
— Долго рассказывать. Наказали…
— Понимаю. Ну, тогда отныне твоя фамилия будет Беспалый. Устраивает?
Тимофей невольно усмехнулся:
— Сгодится. Может, со временем привыкну.
— Сегодня ты еще будешь здесь, а завтра тебя отправят по этапу. Готовься. — И Веселовский стукнул кулаком в дверь. — Эй, Марусев, отворяй! Или ты меня навсегда решил здесь запереть? Для меня даже полчаса заточения — это уже слишком!
Дверь отворилась, и Тимофей вновь увидел взволнованное лицо начальника тюрьмы.
— Герман Юрьевич, и рассказать невозможно, что я пережил за эти минуты! А если бы он, изверг, надумал порешить вас?!
— Нормальный парень, не знаю, почему вы вдруг не поладили…
— Так ведь приказ!
— Завтра заключенный поступает в мое распоряжение, — не обращая внимания на слова начальника тюрьмы, бросил Веселовский и, не оборачиваясь, вышел из камеры.
Веселовский не обманул — уже на следующий день Тимофей Егорович Беспалый вместе с четырьмя десятками заключенных и новеньким паспортом, вложенным в папку с его делом, отбыл в товарном вагоне в северные края.
Глава 6 ВОРОВСКАЯ ЛЮБОВЬ
Заки Зайдулла захмелел.
Спирт у начальника был жгуч и располагал к обстоятельному разговору. Как бы там ни было, но повидать Тимофея после долгой разлуки ему было интересно. Незримая нить связывала их всю жизнь.
— Ты так и не женился, Зайдулла? Ты же мусульманин, и Коран тебе разрешает иметь не одну, а четыре жены! — хохотнул Беспалый. — Я бы на твоем месте не терялся! Или ты все еще верен той своей зазнобе с Сивцева Вражка?
— Дело в том, что ты никогда не будешь на моем месте, — веско оборвал его Заки. — Или ты забыл, как нас разделила колючая проволока?
Чаще всего воры знакомятся с будущими подругами на хазах, где, отмечая удачное завершение трудового дня, расслабляются водочкой, а заодно строят планы на ближайшее время. Женщин на хазах хватает. Как правило, это перекупщицы краденого или наводчицы, явившиеся за своей долей, реже — подруги воров. Многие девки приходили за компанию со своими сестрами — молодые, наивные, они таращили глаза на все, что происходило вокруг них, а лакомые яства на широких столах для них были такой же невидалью, как бальное платье императрицы. Шумное застолье не вписывалось в их серые повседневные будни, и страшно было подумать, что этот праздник закончится, как только шагнешь за порог малины.
У Заки Зайдуллы случилось все по-иному. Свою первую любовь Мулла встретил во время квартирной кражи в Сивцевом Вражке. Тогда ему едва перевалило за двадцать, но он уже считался опытным вором, а пятнадцатилетняя шантрапа смотрела на него как на учителя и готова была называть по имени-отчеству.
Среди московских воров Зайдулла числился опытным карманником, однако каждый из них знал, что при случае он может пойти и на квартирную кражу. Для него это было всего лишь сменой блюд, а не жаждой наживы. Возможно, в ремесле домушника его привлекала острая приправа риска, которая здесь значительно больше, чем во всяком другом воровском промысле. Но по квартирам Мулла работал всегда наверняка, зная, что упакована она добром от пола до потолка. Он не терпел случайностей и вставлял отмычку в замок лишь в том случае, если был уверен, что хозяин не явится в разгар работы и не помешает укладыванию вещичек в сумки.
Заки часто вспоминал начало того рокового дня. Неделя обещала быть дурной: порвался его любимый шамаил, на котором красивой арабской вязью было выведено изречение из Корана. Однако отказаться от заранее намеченной квартирной кражи Мулла не посмел и, повернувшись в сторону священной земли, прочитал молитву. Даже находясь в доме и собирая дорогие вещи, он не забывал Аллаха и негромко произносил его красивые имена. А подельники, зная о набожности Зайдуллы, не одергивали парня, полагая, что он печется и об их благополучии. В то, что его молитвы дошли до Аллаха, Зайдулла поверил тогда, когда меховые шубы были аккуратно уложены в огромные чемоданы, золото рассовано по карманам, а его подельник, красивый светловолосый парень лет двадцати восьми со странной кличкой Туча, уже собрался открыть дверь, чтобы тихонько выскользнуть на лестничную площадку.
Это случилось в тот самый момент, когда Зайдулла облегченно перевел дух и пристыдил себя за неуместное волнение, которое подельник мог принять за трусость.
Дверь отворилась, и в прихожую вошла хозяйка. Она была на сносях, живот огромным шаром выпирал из-под тонкого цветастого платья. Женщина заслонила весь проход, словно страж, вставший на пути злоумышленников. Чтобы вырваться из квартиры, нужно было вжаться в стену и прошмыгнуть мимо нее к выходу.
— Ой, кто это?! — неожиданно тонким голосом выкрикнула хозяйка. Ворам стало ясно, что перед ними не грозный страж, готовый за собственное добро придушить голыми руками любого, а обыкновенная бабенка, которая вот-вот родит с перепугу на пороге собственной квартиры.
— Тихо, сучка, — негромко произнес Туча, — если вопить начнешь, размажем тебя по стенке… А теперь отойди, чтобы я твое брюхо ненароком локтем не зацепил.
Женщина была совсем молодой — от силы лет двадцать, и Зайдулла был уверен, что она проклинает в этот миг не только воров, выпотрошивших до основания ее гардероб, но и себя — за то, что явилась домой в неурочный час.
— Сейчас, сейчас. — Она предприняла неловкую попытку посторониться. — Только не убивайте меня!
— Вопить не будешь, дура, тогда останешься жить, — серьезно пообещал Туча и подхватил чемоданы с добром. — Ну что стоишь, двигай за мной, или тебе баба приглянулась? А то, может, на ночь с ней решил остаться? — Туча беззлобно оскалился, показывая ровный ряд зубов.
Женщина словно стала меньше ростом: как-то сгорбилась, втянула голову в плечи, а потом вдруг застонала и медленно, поддерживая руками огромный живот, опустилась на пол.
— Рожает! — ахнул Зайдулла.
— Ну чего встал, дурень, дверь открой, не видишь, что ли, я чемоданы держу?! — рявкнул Туча. — Сейчас она такой вой поднимет, что вся округа сбежится. Или ты в акушеры решил податься?
Женщине уже были безразличны стоявшие рядом грабители, не беспокоили чемоданы с дорогим добром, ее волновала лишь хрупкая жизнь, которая билась в ее чреве, и она, не стыдясь присутствия чужих мужчин, завалилась на пол, расставив ноги.
— Ой, Аллах! — выдохнул Заки.
Он открыл дверь, и Туча, громыхнув ребром чемодана о косяк, быстро выскользнул наружу. А еще через секунду Мулла услышал торопливый топот его ног на лестнице.
— Господи! Господи! — стонала женщина. — Ой, не могу! Рожаю! Врача…
Вор посмотрел в бледное лицо женщины и произнес:
— Потерпи! — Он осторожно поднял ее на руки и понес на кровать. Женщина показалась ему неимоверно тяжелой, и он думал только о том, чтобы не грохнуться с ней на пол среди разбросанного тряпья. — Потерпи, осталось немного.
— Ой, больно! — пожаловалась роженица Мулле, как родному. — У меня ведь воды отошли.
— Потерпи, я сейчас!
Спотыкаясь о разбросанные вещи, Заки выскочил на лестничную площадку.
— Баба рожает! — Он принялся стучать в двери. — Да отзовитесь кто-нибудь, помрет ведь!
Заки не сразу заметил на лестнице девушку лет семнадцати. Ее каблуки беспечно и быстро стучали по кафельным плитам. Девушка явно направлялась в квартиру к роженице.
— Где она?!
— Там, в комнате… Я ее положил на кровать. Она уже и кричать не может — боюсь, помрет! — оправдывался Мулла.
Зайдулла подумал, что теперь самое время смыться, но девушка неожиданно окликнула его:
— Молодой человек, вызовите перевозку, немедленно! Роддом тут недалеко, на Арбате. А я пока с сестрой побуду.
Мулла нерешительно топтался у порога, мучительно соображая, как следует поступить. Правильнее всего было бы захлопнуть за собой дверь и бежать прочь, не разбирая дороги, но девушка, строго посмотрев на него, добавила:
— Ну что же вы стоите?! Скорее!
Заки Зайдулла всегда побаивался красивых девок. Было в их внешности что-то мистическое, бесовское, гипнотическое. Такие крутили мужиками с легкостью шулеров, тасующих крапленые карты. Не случайно во главе уголовных банд часто становились писаные красавицы, которым больше пристало бы учиться в институте благородных девиц, чем заправлять воровскими малинами.
Едва девушка открыла рот, как Мулла осознал, что попал под влияние колдовских глаз красавицы, и ноги, вопреки его воле, сами вынесли Муллу на улицу, которая встретила его деловым гулом и оставалась бесчувственной к его воровской неудаче, да и к роженице, задыхающейся от крика.
Заки огляделся. Подельника Тучи уже и след простыл. Магия бездонных глаз незнакомки была настолько велика, что если бы даже Заки захотел уйти, то у него все равно не хватило бы на это духу. Он отыскал нужный дом на Арбате и приник к окошку приемного покоя:
— Баба рожает! Приезжайте быстрее, иначе помрет!
— Адрес! — Строгая санитарка взяла ручку.
Мулла заученно отчеканил название переулка, номер дома и квартиры, а потом рванул обратно в Сивцев Вражек и встал за углом дома.
Ждать пришлось недолго. Уже через несколько минут к подъезду подкатила машина «Скорой помощи». Из глубины двора Мулла наблюдал за тем, как из машины вышли мужчина и женщина в белых халатах и поспешили к роженице.
Минут пять было тихо, а потом из дома выбежал врач и закричал оставшемуся за рулем шоферу:
— Рожает! На лестнице остановились, не донесем! Спирт давай, хоть руки ополоснем!
Взяв протянутую бутыль со спиртом, врач бегом вернулся в подъезд.
Зайдулла закурил. Вдруг он поймал себя на незнакомом доселе ощущении — он всерьез волновался за женщину, которую всего лишь час назад обокрал, а вот теперь с нетерпением ждал, чем завершится вся эта история.
Шофер застыл у дверей, точно воин в дозоре, и отгонял всякого, кто желал проникнуть в дом:
— Обождите малость, там баба рожает на лестнице…
Жильцы недоуменно пожимали плечами — с каких это пор лестница превратилась в акушерскую? — однако ослушаться никто не смел. Люди терпеливо толпились во дворе, ожидая разрешения войти.
И вот из-за полуоткрытой двери раздался неуверенный хлипкий детский крик. Мулла бросил под ноги недокуренную папиросу, тщательно растер окурок носком ботинка и, облегченно вздохнув, пошел прочь. Обернувшись, он заметил, что недалеко от подъезда лежит брошенный Тучей тюк с вещами, но, подумав, забирать его не стал. Подозвав к себе какого-то мальчугана, Заки дал ему гривенник и сказал, чтобы он отнес тюк в квартиру на третьем этаже. Заки решил, что это будет неплохим подарком роженице от квартирного вора.
Вечером, явившись на хазу, Мулла не без удивления обнаружил, что воры уже знают о случившемся. Его наперебой просили рассказать, каково ему было принимать роды. А некоторые не без ехидства говорили о том, что руки вора-карманника мало чем отличаются от умелых рук акушера и, возможно, Зайдулле пришло время поменять воровскую специальность на медицинскую.
Зайдулла обижаться не стал и смеялся вместе со всеми. Единственное, о чем не знали воры, так это о девушке, которую он встретил на лестнице. Даже здесь, в окружении подельников и друганов, он ощущал над собой власть незнакомки и знал, что ему нужно будет непременно вернуться туда, дабы попытаться освободиться от ее колдовских чар.
На место своей последней кражи Заки пришел через три дня. Он долго собирался с духом, прежде чем позвонить в дверь, а когда наконец отважился, то сразу почувствовал себя кроликом, угодившим в силки.
Предчувствие подсказывало ему, что это не последний его визит в знакомую квартиру. Дверь отворила та самая девушка, что он повстречал на лестнице. Сейчас она показалась ему еще краше.
— Мне бы хотелось сказать… Я пришел… — Заки не находил слов. В домашнем халатике, простоволосая, она казалась ему еще более привлекательной, чем в первый раз, но вместе с тем еще менее доступной. Мулла уже жалел, что явился в этот дом, но противиться судьбе так же бесполезно, как пытаться преодолеть бурное течение горной реки. — Я бы хотел узнать, кто родился, мальчик или девочка? — наконец нашелся вор.
Девушка, не скрывая любопытства, внимательно разглядывала гостя.
— У Вероники родился сынишка, — сдержанно ответила она. Мулла обратил внимание на то, как музыкален ее голос. Впрочем, чему тут удивляться — у такой красавицы и голос должен быть особенный. — Вероника — моя сестра… А вы тот самый молодой человек, который вызвал перевозку?
— Да, — после некоторого раздумья отвечал Заки.
В свои двадцать лет он сполна нахлебался напрасных обид, познал суровую беспризорщину, прошел через четыре приюта, из которых всегда находил дорожку на волю. В тринадцатилетнем возрасте он познал первую женщину — рыхлотелую тридцатилетнюю проститутку Луизу, которая отдалась ему в подвале заброшенного дома на Солянке за полкило колбасы. Потом он неоднократно встречался с гулящими девками, преподавшими ему нехитрую науку любви, но сейчас он чувствовал, что безумно робеет перед этим невинным созданием и что краска смущения уже залила ему щеки, поползла к ушам и к шее.
— А правду мне сестра сказала, что ты… вор?
В глазах у девушки Заки разглядел любопытство, подобное любопытство можно увидеть только у молодой кошечки, наблюдающей за потугами полузадушенной мыши: поднимется или все-таки помрет, не добравшись до спасительной норы? Видно, инстинкт хищницы, дремавший до поры, подсказывал ей, что она имеет полную власть над оробевшим парнем, и сейчас барышня сполна наслаждалась этим.
А Заки, застигнутый врасплох ее откровенным вопросом, взирал на девушку своими жгучими черными глазами, и в его взгляде смешались любопытство, робость и желание.
— Так ты вор? — настаивала девушка.
В любой другой ситуации Заки ответил бы на этот вопрос с гордостью, какая может быть свойственна только орденоносцам, нацепившим на выходной пиджак заслуженную награду, но сейчас не мог подобрать нужного слова.
— Это правда, что ты нас ограбил? — поставила она вопрос несколько иначе.
Девушка продолжала таращить на него свои наивные глазищи. Она спрашивала с упрямством малолетнего ребенка, желающего во что бы то ни стало получить ответ на интересующий его вопрос.
Мулла поежился под ее пристальным взглядом и откровенно ответил:
— Да… Правда.
Реакция девушки была совершенно неожиданной.
— Как интересно! Раньше я никогда не видела настоящих воров, — удивленно выкрикнула она.
И Заки, глядя в восторженные глаза девушки, почувствовал себя совсем пропащим.
— Что же тут интересного? — Мулла нахмурился. Теперь он понимал, что ее зеленые глаза — это трясина, куда он шагнул по недоразумению и теперь увяз окончательно. — Так сложилась моя судьба… Я ведь из беспризорников.
— Ольга, кто там? — раздался из глубины квартиры мужской голос.
Такой командный бас чаще всего принадлежит большим начальникам.
— Это мой институтский товарищ, папа! — солгало ангельское создание с зелеными глазами. — Он пришел узнать расписание занятий на завтра.
— Так пригласи его в дом, пусть войдет! Что же ты человека у порога держишь?
Мулла вдруг с ужасом подумал о том, что никак не сможет сойти за студента. Вот будет номер, если он встретит в этой квартире одного из кумов колонии, где проходил воровскую стажировку.
— Я пойду, — сказал он, понизив голос. — Мне бы хотелось… с вами встретиться, — нашел он наконец нужные слова и вновь окунулся в омут ее глаз.
— Хорошо. Давай завтра встретимся около университета на Моховой. В четыре часа у меня как раз заканчиваются занятия…
Его отношения с Ольгой развивались бурно. Может быть, это происходило оттого, что в ее натуре присутствовала авантюрная жилка, которую Мулла распознал уже при первой встрече. Узнав Ольгу поближе, он понял, что, родись она в другой семье, из нее, возможно, получилась бы хорошая воровская подруга.
Заки и раньше был щедрым и не знал удержу в застолье, а с появлением Ольги и вовсе перестал вести счет деньгам. Весь свой воровской заработок он тратил на новую подругу. Заки удивлял Ольгу дорогими ресторанами и невиданными яствами, заказывал в цветочных магазинах охапки цветов. Не раз он удивлял прохожих зрелищем, когда следом за молодой парой шла целая дюжина пацанов с цветами в руках. Мулла будто бы сам увидел себя с новой стороны: он был способен на поступки, которых никак не ожидал от себя, — к примеру, часами простаивал около университета до тех пор, пока наконец не появлялась его возлюбленная.
Удивительным в их отношениях было то, что они никогда не говорили об основном занятии Заки. Мулле казалось, что Ольга принимает его таким, каков он есть.
Однажды в постели она пожаловалась ему, что у нее старые часы. Правда, отец обещал подарить ей на день рождения новые.
Заки улыбнулся:
— Зачем же ждать несколько месяцев! Часы можно получить прямо сейчас!
— Так сейчас же вечер, магазины закрыты, — смеясь, заметила Ольга.
— Тебя это не должно волновать. Одевайся, пойдем прогуляемся! — загадочно улыбнулся Заки.
Молодые люди оделись и вышли на улицу. Теплый июльский вечер уже превратился в темную безлунную ночь. Редкие фонари освещали пустынный переулок. Они пошли к бульвару.
— Обожди меня здесь, — шепнул вор Ольге на ухо, усадив ее на скамейку.
Ждать ей пришлось недолго: уже через несколько минут он вернулся, держа в руке золотые часики.
— Тебе нравятся эти часы? — радостно спросил Заки.
— Золотые… Господи! Где ты взял эту прелесть?
— Тебя не должно это волновать. Надевай! — торжественно объявил он.
— Но они же ворованные! — воспротивилась Ольга.
— А тебе-то какая разница? Дареному коню в зубы не смотрят.
— Я их не надену! — упрямо заявила девушка.
— Вижу, что не понравились… — с неожиданным смирением согласился Заки. — Знаешь, мне тоже показалось, что они грубовато сработаны, вот и стрелки толстоваты. А потом, тут сбоку есть небольшая царапинка… Вот здесь. Видишь? Ты права, их надо выбросить. — И он швырнул часы в кусты, как если бы это был всего лишь камень.
— Что же ты делаешь?! — воскликнула Ольга.
— Не расстраивайся, я тебе принесу еще лучше! — уверенно пообещал вор. — Сиди и никуда не уходи! — И, не обращая внимания на протесты Ольги, вновь ушел в ночь.
Заки вернулся через полчаса — на сей раз он сжимал в руках по паре золотых часов.
— Выбирай! Если тебе и эти не понравятся, тогда я не знаю, что тебе еще предложить.
— Мне не надо от тебя никаких часов, — строго объявила Ольга. — И вообще, мне от тебя ничего не надо!
— Ах, вот как?! — вспылил Заки и с силой швырнул часы в сторону. — А знаешь ли ты, что в «Яре» и в «Славянском базаре» мы с тобой пировали тоже на ворованные деньги, ведь я вор, или ты забыла?! Мне казалось, что ты меня принимаешь таким, каков я есть, — или ты думаешь обратить меня в свою веру? Так выслушай меня, я не смогу быть таким, как ты! — все более горячился Мулла. — Я не только из другого теста, я еще и из другого мира. Что ты можешь знать о той жизни, о том, как я прожил свои двадцать лет? В этом мире девочки в четырнадцать лет становятся проститутками, а парни в пятнадцать — рецидивистами. Ты и тебе подобные привыкли сытно жрать и сладко спать. Уходи от меня, я не хочу тебя видеть!
Заки был готов к тому, что Ольга встанет и уйдет прочь. Сначала густая ночь размоет очертания ее фигурки, и белое платье будет виднеться в конце бульвара светлым пятном, а потом исчезнет и оно. Он знал, что первое время ему будет недоставать ее ласковых рук и жарких поцелуев, он высохнет от одиночества и тоски, во избавление от душевных мук станет пить и будет идти на неоправданный риск и как следствие — неминуемо окажется за решеткой, откуда вышел только прошлым летом. Ему будет недоставать ее белого, словно выточенного из итальянского мрамора, шелковистого тела.
За полгода их встреч Заки успел узнать Ольгу поближе и теперь понимал, что она далеко не та наивная девочка, какой показалась ему в их первую встречу. В искусстве любви она не уступала опытным проституткам с Тверской, вот только отдаваться предпочитала не в сырых подвалах, а на мягкой надушенной перине.
Ольга действительно была из другого и почти враждебного мира — непонятного, сытого и злого. И вела она себя с Заки как избалованная помещица с управляющим родового имения — могла накричать в сердцах, а то и выставить за дверь. Он был для нее диковинной игрушкой, которую можно показать любопытным подружкам, или комнатной собачкой, которую в зависимости от настроения можно отшлепать поводком или взять с собой в постель.
Теперь Заки понимал, что Ольга всего лишь снисходила к нему. Нечто подобное делали, наверное, императрицы Рима, когда, пренебрегая знатными поклонниками, отдавались караульным солдатам или кучерам в тупичках конюшен на куче слежавшегося навоза. Мимолетные романы с людьми из низших сословий всегда вносили в жизнь великосветских барышень элемент экзотики и пикантности. В какой-то степени это выглядело даже некоторым самопожертвованием.
Спирт у начальника был жгуч и располагал к обстоятельному разговору. Как бы там ни было, но повидать Тимофея после долгой разлуки ему было интересно. Незримая нить связывала их всю жизнь.
— Ты так и не женился, Зайдулла? Ты же мусульманин, и Коран тебе разрешает иметь не одну, а четыре жены! — хохотнул Беспалый. — Я бы на твоем месте не терялся! Или ты все еще верен той своей зазнобе с Сивцева Вражка?
— Дело в том, что ты никогда не будешь на моем месте, — веско оборвал его Заки. — Или ты забыл, как нас разделила колючая проволока?
* * *
Заки не обошла любовь, и память о ней он сумел сберечь до самой старости. Правда, если он пытался поведать кому-нибудь в минуты откровенности о своей любви, то сбивался на обычный сентиментальный рассказ о красивой молодке с пшеничными локонами.Чаще всего воры знакомятся с будущими подругами на хазах, где, отмечая удачное завершение трудового дня, расслабляются водочкой, а заодно строят планы на ближайшее время. Женщин на хазах хватает. Как правило, это перекупщицы краденого или наводчицы, явившиеся за своей долей, реже — подруги воров. Многие девки приходили за компанию со своими сестрами — молодые, наивные, они таращили глаза на все, что происходило вокруг них, а лакомые яства на широких столах для них были такой же невидалью, как бальное платье императрицы. Шумное застолье не вписывалось в их серые повседневные будни, и страшно было подумать, что этот праздник закончится, как только шагнешь за порог малины.
У Заки Зайдуллы случилось все по-иному. Свою первую любовь Мулла встретил во время квартирной кражи в Сивцевом Вражке. Тогда ему едва перевалило за двадцать, но он уже считался опытным вором, а пятнадцатилетняя шантрапа смотрела на него как на учителя и готова была называть по имени-отчеству.
Среди московских воров Зайдулла числился опытным карманником, однако каждый из них знал, что при случае он может пойти и на квартирную кражу. Для него это было всего лишь сменой блюд, а не жаждой наживы. Возможно, в ремесле домушника его привлекала острая приправа риска, которая здесь значительно больше, чем во всяком другом воровском промысле. Но по квартирам Мулла работал всегда наверняка, зная, что упакована она добром от пола до потолка. Он не терпел случайностей и вставлял отмычку в замок лишь в том случае, если был уверен, что хозяин не явится в разгар работы и не помешает укладыванию вещичек в сумки.
Заки часто вспоминал начало того рокового дня. Неделя обещала быть дурной: порвался его любимый шамаил, на котором красивой арабской вязью было выведено изречение из Корана. Однако отказаться от заранее намеченной квартирной кражи Мулла не посмел и, повернувшись в сторону священной земли, прочитал молитву. Даже находясь в доме и собирая дорогие вещи, он не забывал Аллаха и негромко произносил его красивые имена. А подельники, зная о набожности Зайдуллы, не одергивали парня, полагая, что он печется и об их благополучии. В то, что его молитвы дошли до Аллаха, Зайдулла поверил тогда, когда меховые шубы были аккуратно уложены в огромные чемоданы, золото рассовано по карманам, а его подельник, красивый светловолосый парень лет двадцати восьми со странной кличкой Туча, уже собрался открыть дверь, чтобы тихонько выскользнуть на лестничную площадку.
Это случилось в тот самый момент, когда Зайдулла облегченно перевел дух и пристыдил себя за неуместное волнение, которое подельник мог принять за трусость.
Дверь отворилась, и в прихожую вошла хозяйка. Она была на сносях, живот огромным шаром выпирал из-под тонкого цветастого платья. Женщина заслонила весь проход, словно страж, вставший на пути злоумышленников. Чтобы вырваться из квартиры, нужно было вжаться в стену и прошмыгнуть мимо нее к выходу.
— Ой, кто это?! — неожиданно тонким голосом выкрикнула хозяйка. Ворам стало ясно, что перед ними не грозный страж, готовый за собственное добро придушить голыми руками любого, а обыкновенная бабенка, которая вот-вот родит с перепугу на пороге собственной квартиры.
— Тихо, сучка, — негромко произнес Туча, — если вопить начнешь, размажем тебя по стенке… А теперь отойди, чтобы я твое брюхо ненароком локтем не зацепил.
Женщина была совсем молодой — от силы лет двадцать, и Зайдулла был уверен, что она проклинает в этот миг не только воров, выпотрошивших до основания ее гардероб, но и себя — за то, что явилась домой в неурочный час.
— Сейчас, сейчас. — Она предприняла неловкую попытку посторониться. — Только не убивайте меня!
— Вопить не будешь, дура, тогда останешься жить, — серьезно пообещал Туча и подхватил чемоданы с добром. — Ну что стоишь, двигай за мной, или тебе баба приглянулась? А то, может, на ночь с ней решил остаться? — Туча беззлобно оскалился, показывая ровный ряд зубов.
Женщина словно стала меньше ростом: как-то сгорбилась, втянула голову в плечи, а потом вдруг застонала и медленно, поддерживая руками огромный живот, опустилась на пол.
— Рожает! — ахнул Зайдулла.
— Ну чего встал, дурень, дверь открой, не видишь, что ли, я чемоданы держу?! — рявкнул Туча. — Сейчас она такой вой поднимет, что вся округа сбежится. Или ты в акушеры решил податься?
Женщине уже были безразличны стоявшие рядом грабители, не беспокоили чемоданы с дорогим добром, ее волновала лишь хрупкая жизнь, которая билась в ее чреве, и она, не стыдясь присутствия чужих мужчин, завалилась на пол, расставив ноги.
— Ой, Аллах! — выдохнул Заки.
Он открыл дверь, и Туча, громыхнув ребром чемодана о косяк, быстро выскользнул наружу. А еще через секунду Мулла услышал торопливый топот его ног на лестнице.
— Господи! Господи! — стонала женщина. — Ой, не могу! Рожаю! Врача…
Вор посмотрел в бледное лицо женщины и произнес:
— Потерпи! — Он осторожно поднял ее на руки и понес на кровать. Женщина показалась ему неимоверно тяжелой, и он думал только о том, чтобы не грохнуться с ней на пол среди разбросанного тряпья. — Потерпи, осталось немного.
— Ой, больно! — пожаловалась роженица Мулле, как родному. — У меня ведь воды отошли.
— Потерпи, я сейчас!
Спотыкаясь о разбросанные вещи, Заки выскочил на лестничную площадку.
— Баба рожает! — Он принялся стучать в двери. — Да отзовитесь кто-нибудь, помрет ведь!
Заки не сразу заметил на лестнице девушку лет семнадцати. Ее каблуки беспечно и быстро стучали по кафельным плитам. Девушка явно направлялась в квартиру к роженице.
— Где она?!
— Там, в комнате… Я ее положил на кровать. Она уже и кричать не может — боюсь, помрет! — оправдывался Мулла.
Зайдулла подумал, что теперь самое время смыться, но девушка неожиданно окликнула его:
— Молодой человек, вызовите перевозку, немедленно! Роддом тут недалеко, на Арбате. А я пока с сестрой побуду.
Мулла нерешительно топтался у порога, мучительно соображая, как следует поступить. Правильнее всего было бы захлопнуть за собой дверь и бежать прочь, не разбирая дороги, но девушка, строго посмотрев на него, добавила:
— Ну что же вы стоите?! Скорее!
Заки Зайдулла всегда побаивался красивых девок. Было в их внешности что-то мистическое, бесовское, гипнотическое. Такие крутили мужиками с легкостью шулеров, тасующих крапленые карты. Не случайно во главе уголовных банд часто становились писаные красавицы, которым больше пристало бы учиться в институте благородных девиц, чем заправлять воровскими малинами.
Едва девушка открыла рот, как Мулла осознал, что попал под влияние колдовских глаз красавицы, и ноги, вопреки его воле, сами вынесли Муллу на улицу, которая встретила его деловым гулом и оставалась бесчувственной к его воровской неудаче, да и к роженице, задыхающейся от крика.
Заки огляделся. Подельника Тучи уже и след простыл. Магия бездонных глаз незнакомки была настолько велика, что если бы даже Заки захотел уйти, то у него все равно не хватило бы на это духу. Он отыскал нужный дом на Арбате и приник к окошку приемного покоя:
— Баба рожает! Приезжайте быстрее, иначе помрет!
— Адрес! — Строгая санитарка взяла ручку.
Мулла заученно отчеканил название переулка, номер дома и квартиры, а потом рванул обратно в Сивцев Вражек и встал за углом дома.
Ждать пришлось недолго. Уже через несколько минут к подъезду подкатила машина «Скорой помощи». Из глубины двора Мулла наблюдал за тем, как из машины вышли мужчина и женщина в белых халатах и поспешили к роженице.
Минут пять было тихо, а потом из дома выбежал врач и закричал оставшемуся за рулем шоферу:
— Рожает! На лестнице остановились, не донесем! Спирт давай, хоть руки ополоснем!
Взяв протянутую бутыль со спиртом, врач бегом вернулся в подъезд.
Зайдулла закурил. Вдруг он поймал себя на незнакомом доселе ощущении — он всерьез волновался за женщину, которую всего лишь час назад обокрал, а вот теперь с нетерпением ждал, чем завершится вся эта история.
Шофер застыл у дверей, точно воин в дозоре, и отгонял всякого, кто желал проникнуть в дом:
— Обождите малость, там баба рожает на лестнице…
Жильцы недоуменно пожимали плечами — с каких это пор лестница превратилась в акушерскую? — однако ослушаться никто не смел. Люди терпеливо толпились во дворе, ожидая разрешения войти.
И вот из-за полуоткрытой двери раздался неуверенный хлипкий детский крик. Мулла бросил под ноги недокуренную папиросу, тщательно растер окурок носком ботинка и, облегченно вздохнув, пошел прочь. Обернувшись, он заметил, что недалеко от подъезда лежит брошенный Тучей тюк с вещами, но, подумав, забирать его не стал. Подозвав к себе какого-то мальчугана, Заки дал ему гривенник и сказал, чтобы он отнес тюк в квартиру на третьем этаже. Заки решил, что это будет неплохим подарком роженице от квартирного вора.
Вечером, явившись на хазу, Мулла не без удивления обнаружил, что воры уже знают о случившемся. Его наперебой просили рассказать, каково ему было принимать роды. А некоторые не без ехидства говорили о том, что руки вора-карманника мало чем отличаются от умелых рук акушера и, возможно, Зайдулле пришло время поменять воровскую специальность на медицинскую.
Зайдулла обижаться не стал и смеялся вместе со всеми. Единственное, о чем не знали воры, так это о девушке, которую он встретил на лестнице. Даже здесь, в окружении подельников и друганов, он ощущал над собой власть незнакомки и знал, что ему нужно будет непременно вернуться туда, дабы попытаться освободиться от ее колдовских чар.
На место своей последней кражи Заки пришел через три дня. Он долго собирался с духом, прежде чем позвонить в дверь, а когда наконец отважился, то сразу почувствовал себя кроликом, угодившим в силки.
Предчувствие подсказывало ему, что это не последний его визит в знакомую квартиру. Дверь отворила та самая девушка, что он повстречал на лестнице. Сейчас она показалась ему еще краше.
— Мне бы хотелось сказать… Я пришел… — Заки не находил слов. В домашнем халатике, простоволосая, она казалась ему еще более привлекательной, чем в первый раз, но вместе с тем еще менее доступной. Мулла уже жалел, что явился в этот дом, но противиться судьбе так же бесполезно, как пытаться преодолеть бурное течение горной реки. — Я бы хотел узнать, кто родился, мальчик или девочка? — наконец нашелся вор.
Девушка, не скрывая любопытства, внимательно разглядывала гостя.
— У Вероники родился сынишка, — сдержанно ответила она. Мулла обратил внимание на то, как музыкален ее голос. Впрочем, чему тут удивляться — у такой красавицы и голос должен быть особенный. — Вероника — моя сестра… А вы тот самый молодой человек, который вызвал перевозку?
— Да, — после некоторого раздумья отвечал Заки.
В свои двадцать лет он сполна нахлебался напрасных обид, познал суровую беспризорщину, прошел через четыре приюта, из которых всегда находил дорожку на волю. В тринадцатилетнем возрасте он познал первую женщину — рыхлотелую тридцатилетнюю проститутку Луизу, которая отдалась ему в подвале заброшенного дома на Солянке за полкило колбасы. Потом он неоднократно встречался с гулящими девками, преподавшими ему нехитрую науку любви, но сейчас он чувствовал, что безумно робеет перед этим невинным созданием и что краска смущения уже залила ему щеки, поползла к ушам и к шее.
— А правду мне сестра сказала, что ты… вор?
В глазах у девушки Заки разглядел любопытство, подобное любопытство можно увидеть только у молодой кошечки, наблюдающей за потугами полузадушенной мыши: поднимется или все-таки помрет, не добравшись до спасительной норы? Видно, инстинкт хищницы, дремавший до поры, подсказывал ей, что она имеет полную власть над оробевшим парнем, и сейчас барышня сполна наслаждалась этим.
А Заки, застигнутый врасплох ее откровенным вопросом, взирал на девушку своими жгучими черными глазами, и в его взгляде смешались любопытство, робость и желание.
— Так ты вор? — настаивала девушка.
В любой другой ситуации Заки ответил бы на этот вопрос с гордостью, какая может быть свойственна только орденоносцам, нацепившим на выходной пиджак заслуженную награду, но сейчас не мог подобрать нужного слова.
— Это правда, что ты нас ограбил? — поставила она вопрос несколько иначе.
Девушка продолжала таращить на него свои наивные глазищи. Она спрашивала с упрямством малолетнего ребенка, желающего во что бы то ни стало получить ответ на интересующий его вопрос.
Мулла поежился под ее пристальным взглядом и откровенно ответил:
— Да… Правда.
Реакция девушки была совершенно неожиданной.
— Как интересно! Раньше я никогда не видела настоящих воров, — удивленно выкрикнула она.
И Заки, глядя в восторженные глаза девушки, почувствовал себя совсем пропащим.
— Что же тут интересного? — Мулла нахмурился. Теперь он понимал, что ее зеленые глаза — это трясина, куда он шагнул по недоразумению и теперь увяз окончательно. — Так сложилась моя судьба… Я ведь из беспризорников.
— Ольга, кто там? — раздался из глубины квартиры мужской голос.
Такой командный бас чаще всего принадлежит большим начальникам.
— Это мой институтский товарищ, папа! — солгало ангельское создание с зелеными глазами. — Он пришел узнать расписание занятий на завтра.
— Так пригласи его в дом, пусть войдет! Что же ты человека у порога держишь?
Мулла вдруг с ужасом подумал о том, что никак не сможет сойти за студента. Вот будет номер, если он встретит в этой квартире одного из кумов колонии, где проходил воровскую стажировку.
— Я пойду, — сказал он, понизив голос. — Мне бы хотелось… с вами встретиться, — нашел он наконец нужные слова и вновь окунулся в омут ее глаз.
— Хорошо. Давай завтра встретимся около университета на Моховой. В четыре часа у меня как раз заканчиваются занятия…
Его отношения с Ольгой развивались бурно. Может быть, это происходило оттого, что в ее натуре присутствовала авантюрная жилка, которую Мулла распознал уже при первой встрече. Узнав Ольгу поближе, он понял, что, родись она в другой семье, из нее, возможно, получилась бы хорошая воровская подруга.
Заки и раньше был щедрым и не знал удержу в застолье, а с появлением Ольги и вовсе перестал вести счет деньгам. Весь свой воровской заработок он тратил на новую подругу. Заки удивлял Ольгу дорогими ресторанами и невиданными яствами, заказывал в цветочных магазинах охапки цветов. Не раз он удивлял прохожих зрелищем, когда следом за молодой парой шла целая дюжина пацанов с цветами в руках. Мулла будто бы сам увидел себя с новой стороны: он был способен на поступки, которых никак не ожидал от себя, — к примеру, часами простаивал около университета до тех пор, пока наконец не появлялась его возлюбленная.
Удивительным в их отношениях было то, что они никогда не говорили об основном занятии Заки. Мулле казалось, что Ольга принимает его таким, каков он есть.
Однажды в постели она пожаловалась ему, что у нее старые часы. Правда, отец обещал подарить ей на день рождения новые.
Заки улыбнулся:
— Зачем же ждать несколько месяцев! Часы можно получить прямо сейчас!
— Так сейчас же вечер, магазины закрыты, — смеясь, заметила Ольга.
— Тебя это не должно волновать. Одевайся, пойдем прогуляемся! — загадочно улыбнулся Заки.
Молодые люди оделись и вышли на улицу. Теплый июльский вечер уже превратился в темную безлунную ночь. Редкие фонари освещали пустынный переулок. Они пошли к бульвару.
— Обожди меня здесь, — шепнул вор Ольге на ухо, усадив ее на скамейку.
Ждать ей пришлось недолго: уже через несколько минут он вернулся, держа в руке золотые часики.
— Тебе нравятся эти часы? — радостно спросил Заки.
— Золотые… Господи! Где ты взял эту прелесть?
— Тебя не должно это волновать. Надевай! — торжественно объявил он.
— Но они же ворованные! — воспротивилась Ольга.
— А тебе-то какая разница? Дареному коню в зубы не смотрят.
— Я их не надену! — упрямо заявила девушка.
— Вижу, что не понравились… — с неожиданным смирением согласился Заки. — Знаешь, мне тоже показалось, что они грубовато сработаны, вот и стрелки толстоваты. А потом, тут сбоку есть небольшая царапинка… Вот здесь. Видишь? Ты права, их надо выбросить. — И он швырнул часы в кусты, как если бы это был всего лишь камень.
— Что же ты делаешь?! — воскликнула Ольга.
— Не расстраивайся, я тебе принесу еще лучше! — уверенно пообещал вор. — Сиди и никуда не уходи! — И, не обращая внимания на протесты Ольги, вновь ушел в ночь.
Заки вернулся через полчаса — на сей раз он сжимал в руках по паре золотых часов.
— Выбирай! Если тебе и эти не понравятся, тогда я не знаю, что тебе еще предложить.
— Мне не надо от тебя никаких часов, — строго объявила Ольга. — И вообще, мне от тебя ничего не надо!
— Ах, вот как?! — вспылил Заки и с силой швырнул часы в сторону. — А знаешь ли ты, что в «Яре» и в «Славянском базаре» мы с тобой пировали тоже на ворованные деньги, ведь я вор, или ты забыла?! Мне казалось, что ты меня принимаешь таким, каков я есть, — или ты думаешь обратить меня в свою веру? Так выслушай меня, я не смогу быть таким, как ты! — все более горячился Мулла. — Я не только из другого теста, я еще и из другого мира. Что ты можешь знать о той жизни, о том, как я прожил свои двадцать лет? В этом мире девочки в четырнадцать лет становятся проститутками, а парни в пятнадцать — рецидивистами. Ты и тебе подобные привыкли сытно жрать и сладко спать. Уходи от меня, я не хочу тебя видеть!
Заки был готов к тому, что Ольга встанет и уйдет прочь. Сначала густая ночь размоет очертания ее фигурки, и белое платье будет виднеться в конце бульвара светлым пятном, а потом исчезнет и оно. Он знал, что первое время ему будет недоставать ее ласковых рук и жарких поцелуев, он высохнет от одиночества и тоски, во избавление от душевных мук станет пить и будет идти на неоправданный риск и как следствие — неминуемо окажется за решеткой, откуда вышел только прошлым летом. Ему будет недоставать ее белого, словно выточенного из итальянского мрамора, шелковистого тела.
За полгода их встреч Заки успел узнать Ольгу поближе и теперь понимал, что она далеко не та наивная девочка, какой показалась ему в их первую встречу. В искусстве любви она не уступала опытным проституткам с Тверской, вот только отдаваться предпочитала не в сырых подвалах, а на мягкой надушенной перине.
Ольга действительно была из другого и почти враждебного мира — непонятного, сытого и злого. И вела она себя с Заки как избалованная помещица с управляющим родового имения — могла накричать в сердцах, а то и выставить за дверь. Он был для нее диковинной игрушкой, которую можно показать любопытным подружкам, или комнатной собачкой, которую в зависимости от настроения можно отшлепать поводком или взять с собой в постель.
Теперь Заки понимал, что Ольга всего лишь снисходила к нему. Нечто подобное делали, наверное, императрицы Рима, когда, пренебрегая знатными поклонниками, отдавались караульным солдатам или кучерам в тупичках конюшен на куче слежавшегося навоза. Мимолетные романы с людьми из низших сословий всегда вносили в жизнь великосветских барышень элемент экзотики и пикантности. В какой-то степени это выглядело даже некоторым самопожертвованием.