Так, например, свои рассуждения о предопределении в " Наставлении " издания 1559 года он помещает сразу после обсуждения темы " почему одни люди верят Писанию, а другие нет ". С логической точки зрения эти рассуждения должны были идти до данной темы . Однако , этот порядок выбран на основе педагогических соображений : " Моя задача состояла в том, чтобы подготовить и наставить людей , желающих изучить теологию, дабы им легче начать читать Священное Писание , а также преуспевать и продвигаться в его понимании. Я считаю, что , работая над книгой, постиг сущность христианской религии во всех ее частях и расположил их в таком порядке , чтобы человек , усвоивший мою форму наставления , мог легко разобраться и решить , какое именно место ему нужно искать в Писании и для какой именно цели следует знать , что там сказано . Эта книга является общим указателем , дабы руководить людьми, которые нуждаются в помощи. Читатели , когда им понадобится найти в этой книге какое-либо конкретное указание будут избавлены от лишнего труда благодаря ее удобному построению"(123,21).
   Осуществляя свою программу , Кальвин строго предписывает гражданам регулярное посещение богослужений, проводимых на национальном языке. Основное место в них занимает чтение и комментирование Библии. Кальвин по сути создал культ Библии. Центральное место в нем занимают разъяснения пастора . А в 1541 году он устанавливает церковный чин доктора, т.е. ученого богослова для преподавания в школе .
   Эти мероприятия Кальвина обеспечивали минимальный образовательный уровень и создавали у верующих привычку к интеллектуальной работе.
   Большое значение Кальвин преподавал дисциплине, обеспечивание которой брала на себя консистория.
   Невежество Кальвин считал недопустимым для теолога и настаивал , чтобы молодые люди, избравшие путь служения богу , получали широкие знания в области культуры. В 1559 году по его инициативе был преобразован в Академию Женевский колледж . Во главе ее был поставлен Теодор Беза . Главной целью этой Академии была подготовка образованных протестантских проповедников для всей Западной Европы.
   Более двух десятков лет Кальвин читал богословские лекции, комментировал отдельные книги Библии и подробно разбирал их в своих проповедях.
   В результате проделанной работы Кальвин по сути изменил моральные нормы городского общества . Он способствовал воспитанию такого типа человека, который глубоко уверен в правоте своего учения , враждебен светской жизни и удовольствиям . Для многих людей Женева служила , по словам Джона Нокса, " лучшей школой Иисуса Христа , когда-либо встречавшейся на земле с апостольских времен "(55,10) .
   Заметное место в сочинения и творчестве Жана Кальвина занимают проблемы нравственного воспитания . Нравственный идеал протестанта был велик и практически недостижим , ибо от человека требовали полной самоотдачи и бесконечной любви к богу : "Если бог приказывает нам нечто, отсюда не должно вытекать , что мы можем это выполнить или что у нас достаточно сил , чтобы повиноваться ему" .
   Неверующий человек не знает этого идеала , но он не знает и своей греховности . В этом и заключается его гибель. Верующий знает свое ничтожество и знает , что преодолеть его невозможно , поэтому и получает спасение " даром " . Надо просто поверить , что Иисус Христос умер за тебя. После этого нужно спокойно оставаться на своем месте и продолжать делать все то же, что делал и раньше . Евангельские требования нельзя выполнить полностью , но надо стремиться выполнить их максимально . Вера проявляется в том, что человек " падая " поднимается и постоянно борется за достижение недостижимого идеала . Таким образом, повседневная деятельность и обычная работа и являются призванием человека. Служа своему призванию человек выполняет свой священный долг . Мы видим , что Кальвин сакрализует человеческую деятельность в целом , всей ее сферы , все "роли "человека.
   Для Кальвина не существует различий между духовным и мирским , священным и светским трудом . Даже само понятие таланта , которое в библейской притче о талантах используется в значении слитка серебра или золота , Кальвин толкует в близком к нашему пониманию значении человеческого умения . Это даруемые Богом способности . Окончательная цель и мотив человеческой деятельности , по его мнению, направлены на Бога. Труд является естественным ответом на милость Божию , нашей благодарностью Богу.
   В результате , как мы видим , Кальвин теологически обосновывает исключительную активность личности, ее энергичную деятельность. Человек должен делать столько , на сколько у него хватает сил, и то , что максимально служит Богу . Кальвин смотрит на моральное предписание , содержащееся в Библии, как на конкретное правило поведения.
   Единственным источником истины для Кальвина при этом является Библия : " Мы не должны позволять себе исследовать Бога где-либо помимо его священного слова , или создавать о нем какие-либо идеи , не согласующиеся с этим словом , или говорить о нем что-либо , что не извлечено из этого же слова ". По его мнению , поврежденный, суетный и шатающийся разум не совершенен как инструмент познания . Право разума на достоверное суждение об истине он отрицает . Любые рациональные догадки о вере и Боге ведут лишь к заблуждению. Он отстаивает непознаваемость высших истин : "Истина свободна от сомнения , для своего утверждения ей достаточно себя , и в подпорках она не нуждается "; "Правила и объяснения высшей справедливости , чистое знание о Боге и тайнах царства небесного выше человеческого разумения , неподвластны человеческой науке , ограничены низкими вещами".
   Поэтому "человеческие науки" не способны быть исходным пунктом формирования личности :"Чтобы никто не полагал себя слишком счастливым из-за признания столь важной добродетели , как постижение низких и презренных , относящихся к этому грешному миру вещей , нам следует обозначить способность их постижения как пустую, перед Богом не имеющую никакого значения , поскольку она совсем не относится к фундаменту истины"(80,86).
   Следуя этой логике , Кальвин объявляет свободное искусство всего лишь дополнением к христианской совести , низшей сферой . Он считает, что науки и искусство имеют прикладную роль . Знания имеют познавательную и этическую ценность , они "шлифуют" естественные качества человека .
   Наука не создает объекты , но берет вещи сотворенные Богом и исследует их . Тем самым, задача науки напоминает наказ , данный Богом Адаму . Когда Бог повелел животным пройти перед ним, делом Адама было всего лишь открыть природу каждого животного и сообразно с этим дать ему имя .
   Заключение.
   Подводя итоги проделанной работы, следует еще раз отметить, что учение Жана Кальвина, ставшее основой для дальнейшего развития новой конфессии, не может считаться, как это было до сих пор, только "ересью" или "идеологическим дурманом". Оно представляет из себя один из гениальных религиозно-философских синтезов нового времени, значительно повлиявший на формирование и развитие нового мышления и миропонимания.
   В идейном отношении протестантизм в целом и кальвинизм в частности является своеобразным "возрождением", ибо обращается к первоосновам христианства и пытается воссоздать учение Иисуса Христа в его простом изначальном облике, не замутненном последующими историческими наслоениями. Он, напротив, пытается усилить тот принцип веры, который содержится и в католицизме. Но интенсификация этого принципа такова, что он доводится до обособления и в результате картина соотношения личной веры (внутренний фактор) и обрядности (внешний фактор), сложившаяся в средневековом католицизме, меняется на прямо противоположную. На первый план выходит именно вера. Христианин по набожности превращается в христианина по убеждению. Это противопоставление веры и обряда явилось своеобразной реакцией на деградацию церкви и, одновременно, превращается в мощный фактор, стимулировавший разложение средневекового варианта католицизма. Как писал Куно Фишер, "чтобы сдвинуть с места мир, нужно искать точку опоры вне его. По отношению к церкви дело обстоит иначе. Нужно пребывать в ней и притом в самой глубокой вере, чтобы подорвать господство церкви и изменить основы веры. Это преобразование и обновление религиозного сознания есть реформация в церковном смысле" (103,с.127). Неслучайно "революция началась в мозгу монаха".
   Социальная заданность кальвинизма определила его разрыв с ренессансным гуманизмом. Кальвин - гораздо более целеустремленный и суровый гонитель философии, чем его предшественники. Для него философ не только идейный противник, но и конкурент. Создавая свое учение и называя его "христианской философией", Кальвин прямо направлял его против "нации философов", давшей людям лишь сомнения, гордыню, заблуждения и осуждавшей Реформацию.
   Если гуманисты создали непререкаемый авторитет "святого Сократа" и "божественного Платона" и пытались сочетать античную культуру с христианской нравственностью. Ж. Кальвин считает подобное сочетание в принципе невозможным, унижающим веру и Бога. Он прямо ставит задачу вырвать христианина из плена античной культуры. Отношение к античному наследию в целом у Кальвина стало универсальным критерием религиозности человека и культуры. С этого времени вычленение языческих истоков того или иного философского или религиозного утверждения становится хорошим основанием для обвинения в антихристианской позиции.
   Осуждению со стороны реформатора подвергалась средневековая культура и особенно схоластика, именно потому, что была живым воплощением, уже едва ли не синонимом ее. Можно сказать, что она стала объектом критики не в меньшей степени, чем практика и догматика католической церкви. Жан Кальвин стремится доказать, что католическая церковь исказила заветы Христа. Он обвиняет ее в кощунстве, поскольку она заменила единого посредника между Богом и людьми целым сонмом святых. Наконец, он обвиняет ее в идолопоклонстве, т. к. Она вместо поклонения Богу стала поклоняться реликвиям святых.
   Гораздо более основательно, чем предшествующие реформаторы. Жан Кальвин вынужден был заняться рассмотрением проблемой церкви. Противостояние католиков и протестантов вступило в решающую стадию, выступления радикалов стали особенно яростными. Кальвин утверждал, что есть конкретные библейские указания относительно правильного порядка служения, поэтому конкретная форма церковного порядка стала особым пунктом его доктрины. Он начинает разрабатывать конкретную форму церковного управления. Кальвин разрабатывает подробную теорию церковного управления, базирующуюся на экзегезе Нового Завета и во многом основанной на терминологии римской императорской администрации. В противоположность тому, что говорили и писали радикалы, Кальвин настаивает на том, что конкретная форма церковной структуры и управления изложена в Писании.
   "Предопределение" - один из труднейших пунктов религиозной философии, связанный с вопросом о свойствах Бога, о природе и происхождении зла и об отношении благодати к свободе. Эта идея является универсальным выражением и признанием всемогущества Бога и бессилия человека. Доктрина предопределения часто рассматривается как основная черта реформатского богословия. Взгляды Ж. Кальвина на данную проблемы, однако, не так просты. Сразу надо отметить, что тот акцент на предопределении, который характерен для кальвинизма в целом, не всегда оправдан в отношении этого реформатора. Последователи Кальвина развили многие его идеи и придали им известную сейчас четкость и категоричность. Свою доктрину предопределения Кальвин излагает в третьей книге "Наставлений в христианской вере" издания 1559г. как один из аспектов доктрины искупления через Христа. В самом раннем издании 1536г. она рассматривается как один из аспектов доктрины провидения, но с 1539г. она рассматривается как равноправная тема.
   Библия является главным документом европейской цивилизации, оказывавшим огромное влияние на развитие общества и культуры. Ж. Кальвину принадлежит ряд крупных экзегетических трудов. Им же был осуществлен перевод Библии на французский язык. Он ставит универсальный вопрос об отношении новой церкви к проблеме древних текстов в целом и священных текстов в частности. "Для полного доступа к реформатской вере читателю нужны были всего две книги Библия и "Наставления" Кальвина. Использование Писания в "Наставлениях" было столь убедительным, что многим казалось, что эта книга была ключом к правильному толкованию Писания. Сложные герменевтические схемы средневековья можно было отбросить, получив эту изящно написанную и понятную книгу" (55,с.190).
   Некоторые высказывания
   о Кальвине и кальвинизме
   Женевское духовенство обладает примерной нравственностью: пасторы живут в большом согласии и не занимаются, как это бывает в других странах, ожесточенными спорами о непонятных предметах; они не преследуют и не обвиняют недостойно друг друга перед правительством. Однако это не значит, что они единодушны по части тех положений религии, которые в других местах считаются самыми важными. Многие не верят больше в божественную природу Иисуса Христа, что так ревностно защищал их вождь Кальвин и за что он велел сжечь Сервета. Когда им напоминают их патриарха, они вовсе его не защищают, считая, что Кальвин поступил очень дурно, и довольствуются (если беседуют с католиком) сопоставлением казни Сервета с ужасной Варфоломеевской ночью, которую всякий честный француз хотел бы ценой своей крови стереть из нашей истории, и с казнью Яна Гуса, которую даже католики, как они говорят, не берутся больше оправдывать, ибо там было произведено насилие равно над человечностью и над доверием, и она должна покрыть вечным позором память императора Сигизмунда.
   ...Если религия и не позволяет нам думать, что женевцы достаточно потрудились для достижения счастья в мире ином, то разум обязывает нас считать, что в этом мире они почти достигли возможного в нем счастья!
   (История в Энциклопедии Дидро и Д*Аламбера. Л.: Наука, 1978. С. 232.).
   Не судите. Нужно остерегаться, чтобы при изучении прошедших эпох не впасть в несправедливую брань. Несправедливость рабства, жестокость в подчинении личностей и народов нельзя измерять нашей мерой. Ибо в те времена инстинкт справедливости еще не достиг современного развития. Кто имеет право упрекнуть женевца Кальвина в сожжении врача Сервета! Это был последовательный поступок, вытекавший из его убеждений, и точно так инквизиция со своей точки зрения была права; лишь господствовавшие мнения были ложны и имели следствия, которые кажутся жестокими, потому что эти мнения стали нам чуждыми. Впрочем, что значит сожжение одного человека по сравнению с муками ада почти для всех! И все же это представление владело тогда миром, причем его неизмеримо большая жестокость не наносила существенного ущерба представлению о Боге.
   (Ницше Ф. Человеческое, слишком человеческое. Книга для свободных умов.// Ницше Ф. Сочинения. Т. 1. М: Мысль, 1990. С. 293).
   "Оправдано всякое зло, видом коего наслаждается некий бог" - так звучала допотопная логика чувства, - и в самом деле, только ли допотопная? Боги, помысленные как охотники до жестоких зрелищ, - о, сколь далеко вдается это первобытное представление еще и в нашу европейскую очеловеченность! Можно справиться на сей счет у Кальвина и Лютера.
   (Ницше Ф. К генеалогии морали. Полемическое сочинение. // Ницше Ф. Сочинения. Т. 2. М.: Мысль, 1990. С. 448).
   Господство мысли обретает непрерывность и длительность, лишь осуществляясь в данных формах человеческой природы. И во что обратится таинство причащения, это чудесное изобретение христианского разума, которое, если можно так выразиться, как бы облекает души плотью для лучшего их соединения, если перестают требовать видимого единения, если довольствуются внутренним единством убеждений без внешнего воплощения! К чему объединяться со Спасителем, если разделяться между собой? Пускай жестокий Кальвин, убийца Сервета, пускай буйный Цвингли, пускай тиран Генрих VIII со своим лицемерным Крамнером не смогли понять силу любви и единения, которая содержится в великом таинстве, я этому не удивляюсь; но я совершенно не понимаю, как могут так странно ошибаться по отношению к идее этого великого установления и предаваться жалкому учению кальвинизма те глубокие умы, искренне религиозные, каких много среди лютеран, у которых это искажение Евхаристиии не возведено в догмат и основатель учения которых с таким жаром против этого искажения боролся? Надо согласиться, что во всех протестантских церквах есть какое-то странное пристрастие к разрушению. Они как будто только и мечтают о самоуничтожении; они как бы боятся быть слишком живыми; они не хотят всего того, что могло бы сделать их слишком долговечными. Неужели таково учение Того, Кто пришел принести жизнь на землю, Кто победил смерть? Разве мы уже на небе, чтобы позволять себе безнаказанно откидывать условия земного распорядка? И распорядок этот, разве он не есть соединение чистых мыслей разумного существа с тем, что необходимо для его существования? А первейшая из этих потребностей - общество, соприкосновение умов, слияние мыслей и чувств. Лишь при осуществлении этого истина становится живой, из области рассуждений она спускается в область действительности, из мысли она становится действием; тогда она получает наконец свойство силы природы, и ее действие столь же определенно, как действие всякой другой природной силы. Но как же все это совершится в обществе идеальном, которое существует лишь в пожеланиях и в воображении людей? Такова невидимая церковь протестантов: она и действительно невидима, как небытие.
   (Чаадаев П. Я. Философические письма. Письмо шестое. //Чаадаев П. Я. Сочинения. М.: Правда, 1989. С.111-112).
   Словом, принцип свободного исследования развернулся и, помимо воли отдельных личностей, породил из себя все свои логические последствия, не стесняясь даже тем медленным огнем, на котором свободный исследователь Жан Кальвин три часа жарил в свободном городе Женеве свободного исследователя Михаила Сервета.
   (Писарев Д. И. Исторические идеи Огюста Конта. //Писарев Д. И. Исторические эскизы. Избранные статьи. М.: Правда, 1989. С.483).
   Реформация застала Германию в полном разгаре классических увлечений. Знаменитейшие из тогдашних гуманистов, в особенности Эразм Роттердамский, отнеслись к протестантскому движению с самым глубоким равнодушием. По их мнению, не стоило ссориться с Римом и поднимать шум на всю Европу, чтобы ограничиться теми мелочами, на которых остановился Лютер. Эразм остался верен католицизму, так точно, как он остался бы верен буддизму, если бы буддизм позволял ему жить спокойно и размышлять в теплом кабинете о различных проявлениях человеческой глупости. Эразм и подобные ему книжники нисколько не желали и не считали возможным обращать массу на путь истины. Вечное раздвоение между массою и мыслителями казалось им неизбежным. Осуждать их за это не следует. Они сделали свое дело именно в качестве книжников и гордых аристократов умственного мира. Прежде чем популяризировать философскую доктрину систематического отрицания, надо было выработать ее. А чтобы выработать ее, надо было предварительно устроить такую лабораторию, в которой можно было бы работать с полной безопасностью. Кроме того, надо было сформировать таких людей, которые могли и желали бы заняться этой серьезною и суровою работою. Надо было унести и спрятать свободную мысль в самые тихие убежища книжной науки, - в такие места, в которые бы не заглядывала тупая ненависть беснующихся сектаторов, подобных Кальвину. Надо было в глубокой тишине передавать немногим избранным любовь к свободному анализу, для того чтобы эта любовь сохранилась во всей своей чистоте до тех более счастливых времен, когда прекратятся крики и драки фанатиков и когда свободному мыслителю можно будет произнести во всеуслышание свое глубоко обдуманное слово.
   Хотя протестантское движение возбудило на несколько десятилетий такие страсти, которые совершенно враждебны свободному исследованию, однако же, по всей вероятности, практические успехи Лютера, Кальвина и других сектаторов заронили в умы кабинетных мыслителей ту смутную и робкую надежду, что когда-нибудь настанет и для их любимых идей время практических успехов. Если масса убеждается доводами Лютера и отказывается от папы, то, со временем, она может убедиться доводами другого мыслителя и отказаться от Лютера. Если масса могла пойти за Лютером, то, стало быть, она не осуждена на вечную умственную неподвижность, и, стало быть, мыслитель может искоренять самые застарелые ее заблуждения, если только сумеет спускаться до уровня ее понимания. Кроме того, протестантская полемика в первый раз показала кабинетным мыслителям, что такое книгопечатание и чем оно может сделаться в руках сообразительного и предприимчивого человека. Узнавши таким образом впечатлительность массы и силу книгопечатания, кабинетные мыслители, далеко опередившие протестантов смелостью и последовательностью своих идей, непременно должны были, рано или поздно, выйти из своих тихих убежищ в открытое житейское море.
   (Писарев Д. И. Исторические идеи Огюста Конта //Писарев Д. И. Исторические эскизы. Избранные статьи. М.: Правда, 1989. С. 497-498).
   Все значение протестантства, конечно, не исчерпывается этим протестом религиозной совести против насилия духовной власти, забывшей свой духовный характер. Но глубочайшая суть и главный жизненный нерв протестантства заключались именно в этом нравственном мотиве.*
   *Насколько, однако, трудно человеку сохранить чистоту нравственных начал, разительным примером может служить известная история с Михаилом Серветом, которого реформатор Кальвин сжег за богословское разномыслие. Костер Сервета стоит костра Джордано Бруно и должен бы был внушить протестантским писателям более скромности в их полемике против насилий папства. Замечательно также, что наиболее жестокие преследования ведьм и колдунов происходили в XVI и XVII веках в протестантских странах.
   (Соловьев В. С. Великий спор и христианская политика.//Соловьев В.С. Сочинения. Т. 1. Философская публицистика. М.: Правда, 1989. С.152).
   Утверждая, что протестантство есть необходимое логическое последствие католичества и что на почве восточного православия ничего подобного появиться не могло, Хомяков с торжеством указывал на тот факт, что проповедь Лютера и Кальвина, затронув славян-католиков, не распространилась на православных: не ясно ли, значит, что это заблуждение остановилось не перед расою, а перед церковью.... Я не говорю уже о том, что самый факт "остановки" протестантства перед пределами восточной церкви явно вымышлен, ибо если собственно старообрядчество и не имеет ничего общего с протестантством, то ведь есть другие секты, возникшие среди православного русского народа и, однако, несомненно представляющие протестантский характер, как, например, молокане.
   (Соловьев В. С. Национальный вопрос в России. // Соловьев В. С. Сочинения. Т. 1. Философская публицистика. М.: Правда, 1989. С. 441).
   Знаете ли вы, что буря Лютера и особенно Кальвина, так замявшая и изорвавшая "паруса" Renaissance*а, была, в сущности, чуть-чуть скопческая же, т. е. по сути-то своей, по главной-то своей основе. "Простите, стихии земные", или что то же: "Dies irae, dies illa - veniet". Нужно читать подробности биографии Лютера, чтобы видеть, до чего, подобно нашим "ищущим пути спасения" сектантам, он исхудал, истомился, был на краю отчаяния, и его вывел на путь "веры", в "веру без добрых дел" - просто разговор с престарелым августинским монахом. - "Да что ты мучишься, Мартин! Ну, наши подвиги ничтожны, грехи - не искупимы: но кровь-то, кровь-то Спасителя, ведь ее одной капли достаточно, чтобы очистить от греха миры". И Мартин воскрес: он уперся лбом или, точнее, подобно ласточке в душной комнате, он вырвался в форточку этих удачно сказанных, но совершенно случайных слов и полетел в бесконечность. Но мы не пишем его историю, а указываем на простой факт, что, едва этот реформатор стал прилежнее читать "книги", как смел все эти "Святые Семейства" и "Бегства Иосифа и Марии в Египет" и "Святые ночи" Корреджио в сторону, как красочную мазню, которая никакого отношения к "спасению души" не имеет. Между тем, если мы войдем к самому благочестивому человеку, ну войдем к столь любящему живопись С. А. Рачинскому в кабинет, - он покажет нам чудные снимки с картин Рафаэля, Корреджио, Леонардо, Мурильо, всех их занося в "хор певчих Святой Церкви", всех их объясняя в силе и красоте их "религиозного вдохновения", и вот, судя по сюжетам - очевидно именно из вдохновения христианством. Опять - белый флаг и черный гроб: ибо кто же "вдохновлялся христианством", художники ли эти, едва заглядывавшие в Евангелие, или Кальвин, Лютер или Саванаролла, считавшие всю эту живопись "жалом сатанинским", "обольщением диавола", совершенно аналогично скопцам, возгласившим борьбу против "лепоты мира", т. е. против красоты, изящества, против праздничных одежд мира?
   (Розанов В. В. Темный Лик. Метафизика христианства. //Розанов В. В. Религия и культура. Т. 1. М.: Правда, 1990. С.444).
   Мысль, воспитанная в уверенности высшего предопределения, которому учили Августин и Кальвин, проникается не восточным равнодушием фатализма, а спокойным сознанием определенного места в мире, которое указано для каждого человека и его жизненного дела.