Страница:
Убедившись, что к тренировкам уже все готово, Штубер решил тоже спуститься вниз. Пленные уныло стояли у стены (Зебольд, видимо, специально поставил их так, словно собирался расстреливать, – он любил такие эффекты) и настороженно следили за «рыцарями», которые с автоматами наготове перекрывали выход из крепостного закоулка.
Ни о чем не спрашивая, не делая никаких замечаний, сохраняя абсолютную невозмутимость, гауптштурмфюрер приблизился к отошедшему чуть в сторону от других пленному – коренастому русоголовому парню лет двадцати – и изо всей силы ударил его кулаком в грудь. Тот качнулся, уперся плечами в стену и глухо застонал. Возможно, не столько от боли, сколько от ярости. Но все же сдержался. Выждав несколько секунд, Штубер сделал вид, будто уходит, но, неожиданно развернувшись, так же молча ударил его еще раз. Теперь уже в лицо. Этот удар пленный попытался блокировать, однако не успел.
«Слишком замедленная реакция, – разочарованно отметил про себя Штубер, – первый признак того, что перед тобой ненатренированный, плохо обученный даже обычному солдатскому ремеслу окопник». И, не спуская глаз с избранной жертвы, отошел поближе к часовым. Парень недоуменно смотрел на своих товарищей. Несмело, бочком, приближался к ним, словно опасался, что после всего, что произошло, они просто-напросто не примут его в свое, пусть униженное, но все же товарищество. Должно быть, он усмотрел свой проступок в том, что отважился держаться в стороне от остальных.
– Пленные, – обратился к ним Штубер по-русски, – сегодня мы расстреливать вас не будем. Но тогда возникает вопрос: зачем же вас привезли сюда? Согласитесь, что таким молодым людям, как вы, время от времени нужны какие-то развлечения, не правда ли? Так вот, сегодня я даю вам возможность поразвлечься. Сейчас мои парни будут проверять на вас свою физическую подготовку. При этом вы имеете право защищаться всеми возможными способами. Из истории вы знаете о поединках гладиаторов в Древнем Риме. Так вот, считайте себя гладиаторами. Сражайтесь мужественно и смело. И запомните: кто струсит или не продержится хотя бы час – останется у этой стены навсегда.
Гауптштурмфюрер многозначительно посмотрел на Витовта. Тот молча кивнул и приказал солдатам выбирать себе напарников.
– Этого, – показал Штубер на русоголового здоровяка, – использовать не более пятнадцати минут. Он нужен мне свежим.
– Яволь, господин гауптштурмфюрер.
«А что, неплохо звучит – гладиаторы! – думал он, поднимаясь на башню. – В конце концов, все мы здесь гладиаторы. Только вряд ли среди высокородной публики, наблюдающей за нашими боями, найдется хотя бы один человек, который бы жестом холеной руки решился отвести от моего горла меч победителя. На этой арене каждый принимает смерть как заслуженную награду».
Пока денщик, Ганс Крюгер, не принес ужин, Штубер стоял у бойницы, откуда виден был закоулок с «ареной», и наблюдал за тренировкой. Группа его «рыцарей» состояла сейчас в основном из русских и украинских эмигрантов времен Гражданской войны, которые уже по нескольку лет были агентами абвера или гестапо. Только шестерых он навербовал среди полицаев и тех, что добровольно сдались в плен. Однако этим людям Штубер пока что не очень-то доверял. Поэтому особенно внимательно приглядывался именно к ним.
Со здоровяком, реакцию которого он только что проверял, сражался сейчас агент по кличке Звонарь. Штубер знал, что он отлично владеет пистолетом и всеми видами холодного оружия. А вот в рукопашной был плох – это стало очевидным сразу. Небольшого роста, худощавый, Звонарь вообще мало походил на человека, уже десяток лет числившегося разведчиком абвера. Тем не менее в штабе Ранке его ценили: хыладнокровен, владеет немецким, русским и украинским, легко маскируется под местных крестьян. В то же время в операциях отличается особой жестокостью. Доподлинно известно, что иногда он уничтожал даже женщин, с которыми случалось провести ночь, маниакально не желая оставлять после себя каких-либо свидетелей. В любом деле.
Тем временем Звонарь, используя различные приемы, пытался сбить своего противника с ног, но разозлившийся пленный прижался к стене и упрямо защищался, стараясь достать увертливого агента своими гигантскими кулачищами. Неудивительно, что через две-три минуты их схватка, как и большинство других, уже напоминала драку в пивнушке.
– Фельдфебель! – гаркнул Штубер, у которого, наконец, лопнуло терпение. – Прекратите этот пьянчужный мордобой! Следите за техникой проведения боевых приемов! Если после занятий хоть один из пленных способен будет стоять на ногах, то в дальнейшем технику всех приемов будем отрабатывать лично на вас!
7
8
9
Ни о чем не спрашивая, не делая никаких замечаний, сохраняя абсолютную невозмутимость, гауптштурмфюрер приблизился к отошедшему чуть в сторону от других пленному – коренастому русоголовому парню лет двадцати – и изо всей силы ударил его кулаком в грудь. Тот качнулся, уперся плечами в стену и глухо застонал. Возможно, не столько от боли, сколько от ярости. Но все же сдержался. Выждав несколько секунд, Штубер сделал вид, будто уходит, но, неожиданно развернувшись, так же молча ударил его еще раз. Теперь уже в лицо. Этот удар пленный попытался блокировать, однако не успел.
«Слишком замедленная реакция, – разочарованно отметил про себя Штубер, – первый признак того, что перед тобой ненатренированный, плохо обученный даже обычному солдатскому ремеслу окопник». И, не спуская глаз с избранной жертвы, отошел поближе к часовым. Парень недоуменно смотрел на своих товарищей. Несмело, бочком, приближался к ним, словно опасался, что после всего, что произошло, они просто-напросто не примут его в свое, пусть униженное, но все же товарищество. Должно быть, он усмотрел свой проступок в том, что отважился держаться в стороне от остальных.
– Пленные, – обратился к ним Штубер по-русски, – сегодня мы расстреливать вас не будем. Но тогда возникает вопрос: зачем же вас привезли сюда? Согласитесь, что таким молодым людям, как вы, время от времени нужны какие-то развлечения, не правда ли? Так вот, сегодня я даю вам возможность поразвлечься. Сейчас мои парни будут проверять на вас свою физическую подготовку. При этом вы имеете право защищаться всеми возможными способами. Из истории вы знаете о поединках гладиаторов в Древнем Риме. Так вот, считайте себя гладиаторами. Сражайтесь мужественно и смело. И запомните: кто струсит или не продержится хотя бы час – останется у этой стены навсегда.
Гауптштурмфюрер многозначительно посмотрел на Витовта. Тот молча кивнул и приказал солдатам выбирать себе напарников.
– Этого, – показал Штубер на русоголового здоровяка, – использовать не более пятнадцати минут. Он нужен мне свежим.
– Яволь, господин гауптштурмфюрер.
«А что, неплохо звучит – гладиаторы! – думал он, поднимаясь на башню. – В конце концов, все мы здесь гладиаторы. Только вряд ли среди высокородной публики, наблюдающей за нашими боями, найдется хотя бы один человек, который бы жестом холеной руки решился отвести от моего горла меч победителя. На этой арене каждый принимает смерть как заслуженную награду».
Пока денщик, Ганс Крюгер, не принес ужин, Штубер стоял у бойницы, откуда виден был закоулок с «ареной», и наблюдал за тренировкой. Группа его «рыцарей» состояла сейчас в основном из русских и украинских эмигрантов времен Гражданской войны, которые уже по нескольку лет были агентами абвера или гестапо. Только шестерых он навербовал среди полицаев и тех, что добровольно сдались в плен. Однако этим людям Штубер пока что не очень-то доверял. Поэтому особенно внимательно приглядывался именно к ним.
Со здоровяком, реакцию которого он только что проверял, сражался сейчас агент по кличке Звонарь. Штубер знал, что он отлично владеет пистолетом и всеми видами холодного оружия. А вот в рукопашной был плох – это стало очевидным сразу. Небольшого роста, худощавый, Звонарь вообще мало походил на человека, уже десяток лет числившегося разведчиком абвера. Тем не менее в штабе Ранке его ценили: хыладнокровен, владеет немецким, русским и украинским, легко маскируется под местных крестьян. В то же время в операциях отличается особой жестокостью. Доподлинно известно, что иногда он уничтожал даже женщин, с которыми случалось провести ночь, маниакально не желая оставлять после себя каких-либо свидетелей. В любом деле.
Тем временем Звонарь, используя различные приемы, пытался сбить своего противника с ног, но разозлившийся пленный прижался к стене и упрямо защищался, стараясь достать увертливого агента своими гигантскими кулачищами. Неудивительно, что через две-три минуты их схватка, как и большинство других, уже напоминала драку в пивнушке.
– Фельдфебель! – гаркнул Штубер, у которого, наконец, лопнуло терпение. – Прекратите этот пьянчужный мордобой! Следите за техникой проведения боевых приемов! Если после занятий хоть один из пленных способен будет стоять на ногах, то в дальнейшем технику всех приемов будем отрабатывать лично на вас!
7
– Что за визит? Кого это вы привезли? – шагнул Беркут к ефрейтору. Краем глаза он следил, как Готванюк медленно, чертовски медленно, приближается к стоящим у заднего борта Лесичу и солдату. Старик узнал его. И даже не скрывал этого. Но им обоим повезло: в эти минуты солдат не видел лица арестованного.
– Приказано доставить сюда этого старика, – ответил ефрейтор. – Это его дом, господин оберштурмфюрер СС.
– Кто именно приказал? Теперь гестапо уже само развозит арестованных по домам?
– Приказал гауптштурмфюрер СС Штубер.
– Кто-кто?! – почти изумленно переспросил Громов. – Как вы назвали его фамилию?
– Именно так: Штубер.
– Штубер?! – но, спохватившись, тотчас же пробормотал: – Ах, да-да. Знаю, знаю такого гауптштурмфюрера. Приходилось встречаться.
Тем временем Готванюк уже оказался возле Лесича.
– Что, старик, доигрался? – злорадно усмехнулся он, заглядывая в кузов. Свой карабин Готванюк держал на плече, как дубину. Солдат, конвоировавший старика, что-то буркнул в ответ и нетерпеливо посмотрел на ефрейтора, ожидая приказаний. Этого было достаточно, чтобы Готванюк успел ударить его прикладом по голове. В тот же миг сильнейшим ударом в сонную артерию Беркут сбил с ног ефрейтора и бросился в кабину к водителю.
– Спокойно. Не двигаться! Жить хочешь?
– Да, господин… – водитель хотел оторвать руки от руля, на который прилег отдохнуть, но не смог.
Чуть запоздав, рванул дверцу и Мазовецкий.
– Присмотри за этим! – бросил ему Беркут, оставляя кабину.
Второй удар прикладом солдат, конвоировавший Лесича, получил уже лежа на земле, когда пытался подняться. К тому же Костенко штыком добил ефрейтора и вместе с Коларом тоже подбежал к машине.
– Что произошло? Зачем вас сюда привезли? – взволнованно спросил Беркут у Лесича.
– Куда же еще? Домой ведь.
– Да? Домой? За какие услуги?
Лесич недоумевающе взглянул на Беркута и молча достал из-за пазухи конверт с письмом Штубера.
– Не понял.
– Письмо. От их офицера, – кивнул на ефрейтора, еще дергавшегося в конвульсиях у подножки машины. – Для тебя писано.
– Для меня?! – Беркут повертел конверт в руках, однако вынимать письмо не стал. Для чтения у него просто не было сейчас времени. – Собрать оружие – и в машину, – приказал бойцам. – Вы, отец, тоже с нами.
– Куда с вами? Наездился. Хватит.
– В машину, – не резко, но достаточно твердо приказал Беркут. – Потом поговорим. Все немедленно в машину! Трупы с собой.
Немного потоптавшись, Лесич с тоской взглянул на свой дом, на порог которого так и не ступил, и молча повиновался.
Беркут проследил, чтобы старику помогли забраться в кузов, и сел рядом с водителем.
– Разворачивайся. И помни наш уговор: будешь умным останешься жив.
– Это правда?
Беркут искоса взглянул на него и поиграл на весу пистолетом.
– Вы ведь немец? Разве не так? – с надеждой в голосе спросил солдат. Он был еще совсем юным, вероятно из последнего призыва. Глядя на него, Громов вспомнил водителя той первой вражеской машины, которую он захватил в начале войны. Того он тоже помиловал. И никогда не жалел об этом. Интересно, как сложилась его судьба?
– Да, немец. Разворачивайся. – А когда шофер завел мотор и развернулся, добавил: – Ты что ж, подумал, что оберштурмфюрер СС может оказаться партизаном? Это ваш гауптштурмфюрер Штубер – предатель. Он освободил старика, потому что сам давно снюхался с партизанами. Я – из службы безопасности и получил приказ перехватить вашу машину, а Штубера арестовать. Ефрейтор и солдат, очевидно, тоже предатели.
– Господи, неужели они тоже?
– Это выяснит гестапо. Выезжай на шоссе и двигайся в направлении Подольска.
– Яволь, господин оберштурмфюрер. Я не знаком с господином Штубером. Меня лишь недавно прикомандировали к гарнизону крепости.
– Гарнизону крепости? Какой… крепости?
– Разве вы не знаете? Штубер и весь его отряд располагаются в Подольской крепости. Они там уже несколько недель.
– Да? Ну да, да, конечно, – понял свою ошибку Беркут. – Вижу, ты хороший солдат и лишь поэтому признаюсь тебе: я только что из Берлина. И пока еще не успел толком ознакомиться со здешней обстановкой.
Доехав по шоссе до первого проселка, он приказал водителю свернуть к лесу.
Тот испуганно взглянул на оберштурмфюрера. Успокоенность, появившаяся после обстоятельных объяснений офицера, сразу сменилась подозрением и страхом. Он еще мог как-то объяснить для себя, почему оберштурмфюрер так свободно владеет русским языком – в отряде Штубера тоже было несколько немцев, хорошо говоривших по-русски. Но этот приказ свернуть в лес…
– Не поедем же мы в город с трупами, – снова нетерпеливо объяснил Беркут. – Операция совершенно секретная. Тела придется оставить в лесу. Потом ты повезешь нас в крепость. Там мы арестуем Штубера – и в гестапо. Не исключено, что за эту операцию ты получишь отпуск.
Беркуту хотелось, чтобы водитель вел себя смирно и не мешал ему сосредоточиться. Трупы же в самом деле следовало завезти подальше в лес, присоединив к ним и труп водителя. Таков закон войны.
– Сверни к колодцу, – приказал водителю.
– Яволь, господин оберштурмфюрер, – покорно ответил тот. А когда партизаны спрыгнули с машины, старался держаться поближе к нему. Сейчас он не доверял ни людям в форме полицаев, ни даже унтер-офицеру…
– Колар, отвечаешь за водителя, – приказал Беркут, отходя к срубу. – Мазовецкий, Готванюк и Костенко, похороните убитых. А мы, Клим Васильевич, – обратился к Лесичу, – пока что присядем здесь, на сруб, и прочтем послание твоего добродетеля-эсэсовца. Не так уж часто приходят к нам в лес письма. Особенно из гестапо…
– Да я хоть и не читал, а знаю, о чем там, – проговорил Лесич. – Этот шваб велел передать, что допрашивать тебя не будет, пытать – тоже, просто хочет поговорить. Обещает, что в день переговоров тебя никто не тронет.
– Благородный человек, – иронически ухмыльнулся Беркут, вынимая из кармана письмо.
– Не знаю, какой он там в благородстве своем, но что хитрее всех тех офицеров, которые допрашивали до него, – это ясно. Хитрее, стервец, это я сразу почувствовал.
Послание гауптштурмфюрера Вилли Штубера поразило Андрея. Командир отряда специального назначения «Рыцари Черного леса» (и не побоялся же написать, что такой отряд существует!) приглашает его, Беркута, а также его ординарца в течение ближайших десяти дней посетить крепость для дружеской беседы за рюмкой коньяку! Всего-навсего! Словно бы не было ни войны, ни оккупации, ни партизан. Неприкосновенность личности ему гарантируют словом чести офицера СС. А прибыть господин Беркут «может в любое время. Даже ночью. Часовые будут предупреждены. Паролем будут служить слова: “Я – Беркут”. Пропуском – настоящее письмо».
«Штубер, опять Штубер?! Откуда он взялся?» Неужели водоворотом войны к этому берегу снова прибило того самого Штубера, с которым ему пришлось сразиться возле 120‑го дота? А может, это гестапо использует фамилию оберштурмфюрера, чтобы показать, что им обо мне все известно?
– Я тоже не пойму, чего они добиваются, – вздохнул старик. – Да и стоит ли мозги сушить? Порви эту писанину и возвращайся в лагерь.
– Возвратиться мы всегда успеем.
– А ведь, похоже, они о тебе действительно все знают, – развел руками старик, проникнувшись его сомнениями. – И что у меня прятался, и про Крамарчука. И что вы с сержантом похожи между собой. Но только ты мне вот что скажи: как они узнали обо всем этом? Кто вас выследил, кто выдал?
– Кто выследил – это уже не тайна. Кравчук. Тот самый. Из вашего села. Давнишний агент гестапо. Я уже послал ребят, чтобы «отблагодарили» его за услуги фашистам.
– Да ну брось – Кравчук?! Он мне родственником приходится.
– Значит, отныне одним родственником у вас будет меньше. Только сейчас меня интересует не Кравчук, а Штубер. Почему вдруг он решил написать? На что рассчитывает?
– Западня это – вот что я тебе скажу. Схватят и замучают.
– Но ведь почему-то же Штубер уверен, что я могу вот так вот взять и заявиться в крепость… Кстати, много их там, этих самых «Рыцарей Черного леса»?
– Разве сосчитаешь? Видел с десяток. Но всех наверняка с полсотни. Меня привезли из гестапо. Думал, что там, под крепостной стеной, и расстреляют. Даже как-то душевно успокоился. Знаешь, смерть под крепостной стеной – это все же по-солдатски. А то ведь могли и повесить. Как паршивого конокрада.
– Смерть тоже должна быть человеческой, – согласился Беркут. – Кстати, какой из себя этот Штубер?
Лесич, как мог, описал ему внешность эсэсовца. И хотя описание это оказалось довольно скудным, лейтенант сразу же признал в нем того офицера, с которым судьба уже не раз сводила его в прошлом.
– Все. Похоронили, – подошел к нему Мазовецкий. – Водителя здесь или?..
– Пока не трогать, – перебил его Беркут.
– А что пишут нам офицеры СС? Приглашают на офицерскую вечеринку? Или сразу же предлагают должности в абвере?
– Ближе к офицерской вечеринке.
– Тогда тебе придется сменить мундир. На парадный.
– Тебе тоже. Мне милостиво разрешают взять с собой ординарца, роль которого мог бы исполнять хотя бы ты. Так что есть реальная возможность наведаться в расположение «Рыцарей Черного леса» – отряда особого назначения.
– Очередная зондеркоманда по борьбе с партизанами, – кивнул Мазовецкий. – Обожают громкие названия: «Викинг», «Мертвая голова»… Постой-постой, ты что?.. Ты отважишься на этот визит?
– Почему бы и не отважиться? – резко спросил Беркут. – Почему гауптштурмфюрер, написавший это письмо, допускает такую возможность, а ты нет?
– Потому что гауптштурмфюрер рассчитывает на склонность господина Беркута к всевозможным военным авантюрам… – и, немного помолчав, добавил: – Однако учти, что рассчитывает он на это как на приманку. В данном случае твоя храбрость может оказаться слабостью, которая неминуемо погубит тебя.
– Ну и черт со мной. Поехали.
– Не сходи с ума.
– Трусишь? Не принуждаю.
Завидев Беркута, водитель, стоявший у передка машины, робко отступил к дверце и подобострастно согнулся в полупоклоне. Он понимал, что его жизнь зависит сейчас только от воли оберштурмфюрера.
– Теперь – к крепости. Условия те же: жизнь – за выдержку и мудрость. – Лейтенант уже был уверен, что водитель догадывается, с кем имеет дело. Правда, не может взять в толк, как среди партизан оказался немец, оберштурмфюрер СС, но это не так уж и важно для него. – Садитесь, – приказал своим бойцам.
– Мне тоже? – негромко спросил Лесич.
– Не стоит. Берите карабин и отправляйтесь в лагерь. В Марищи, – добавил уже шепотом. – Возле каменных столбов, над ручьем. Дорогу найдете. Пока стемнеет – будете на месте.
– Неужели поедешь к ним? Не делай этого, сынок. И сам пропадешь, и ребят…
– И ребят… – вздохнул Беркут. – Тоже верно. Вот что: Готванюк и Костенко, проведете Клима Васильевича к лагерю. А вы, Колар и Мазовецкий, – в машину.
Мазовецкий недоверчиво посмотрел на Беркута, сокрушенно покачал головой и пробормотал что-то по-польски.
– Нет, если не хочешь… – начал было Беркут.
– Я – строевой офицер, – с достоинством ответил Мазовецкий. – И не терплю авантюр. Но я перестал бы считать себя офицером, если бы не попытался помочь тебе. Кроме того, я привык исполнять приказы.
– Не авантюра это, Мазовецкий. Просто я не хочу, чтобы этот фашист и его паршивые «рыцари» считали Беркута трусом. Дело тут не во мне, а в легенде о Беркуте и его группе. Легенду нужно уважать. Она – наш союзник.
– Приказано доставить сюда этого старика, – ответил ефрейтор. – Это его дом, господин оберштурмфюрер СС.
– Кто именно приказал? Теперь гестапо уже само развозит арестованных по домам?
– Приказал гауптштурмфюрер СС Штубер.
– Кто-кто?! – почти изумленно переспросил Громов. – Как вы назвали его фамилию?
– Именно так: Штубер.
– Штубер?! – но, спохватившись, тотчас же пробормотал: – Ах, да-да. Знаю, знаю такого гауптштурмфюрера. Приходилось встречаться.
Тем временем Готванюк уже оказался возле Лесича.
– Что, старик, доигрался? – злорадно усмехнулся он, заглядывая в кузов. Свой карабин Готванюк держал на плече, как дубину. Солдат, конвоировавший старика, что-то буркнул в ответ и нетерпеливо посмотрел на ефрейтора, ожидая приказаний. Этого было достаточно, чтобы Готванюк успел ударить его прикладом по голове. В тот же миг сильнейшим ударом в сонную артерию Беркут сбил с ног ефрейтора и бросился в кабину к водителю.
– Спокойно. Не двигаться! Жить хочешь?
– Да, господин… – водитель хотел оторвать руки от руля, на который прилег отдохнуть, но не смог.
Чуть запоздав, рванул дверцу и Мазовецкий.
– Присмотри за этим! – бросил ему Беркут, оставляя кабину.
Второй удар прикладом солдат, конвоировавший Лесича, получил уже лежа на земле, когда пытался подняться. К тому же Костенко штыком добил ефрейтора и вместе с Коларом тоже подбежал к машине.
– Что произошло? Зачем вас сюда привезли? – взволнованно спросил Беркут у Лесича.
– Куда же еще? Домой ведь.
– Да? Домой? За какие услуги?
Лесич недоумевающе взглянул на Беркута и молча достал из-за пазухи конверт с письмом Штубера.
– Не понял.
– Письмо. От их офицера, – кивнул на ефрейтора, еще дергавшегося в конвульсиях у подножки машины. – Для тебя писано.
– Для меня?! – Беркут повертел конверт в руках, однако вынимать письмо не стал. Для чтения у него просто не было сейчас времени. – Собрать оружие – и в машину, – приказал бойцам. – Вы, отец, тоже с нами.
– Куда с вами? Наездился. Хватит.
– В машину, – не резко, но достаточно твердо приказал Беркут. – Потом поговорим. Все немедленно в машину! Трупы с собой.
Немного потоптавшись, Лесич с тоской взглянул на свой дом, на порог которого так и не ступил, и молча повиновался.
Беркут проследил, чтобы старику помогли забраться в кузов, и сел рядом с водителем.
– Разворачивайся. И помни наш уговор: будешь умным останешься жив.
– Это правда?
Беркут искоса взглянул на него и поиграл на весу пистолетом.
– Вы ведь немец? Разве не так? – с надеждой в голосе спросил солдат. Он был еще совсем юным, вероятно из последнего призыва. Глядя на него, Громов вспомнил водителя той первой вражеской машины, которую он захватил в начале войны. Того он тоже помиловал. И никогда не жалел об этом. Интересно, как сложилась его судьба?
– Да, немец. Разворачивайся. – А когда шофер завел мотор и развернулся, добавил: – Ты что ж, подумал, что оберштурмфюрер СС может оказаться партизаном? Это ваш гауптштурмфюрер Штубер – предатель. Он освободил старика, потому что сам давно снюхался с партизанами. Я – из службы безопасности и получил приказ перехватить вашу машину, а Штубера арестовать. Ефрейтор и солдат, очевидно, тоже предатели.
– Господи, неужели они тоже?
– Это выяснит гестапо. Выезжай на шоссе и двигайся в направлении Подольска.
– Яволь, господин оберштурмфюрер. Я не знаком с господином Штубером. Меня лишь недавно прикомандировали к гарнизону крепости.
– Гарнизону крепости? Какой… крепости?
– Разве вы не знаете? Штубер и весь его отряд располагаются в Подольской крепости. Они там уже несколько недель.
– Да? Ну да, да, конечно, – понял свою ошибку Беркут. – Вижу, ты хороший солдат и лишь поэтому признаюсь тебе: я только что из Берлина. И пока еще не успел толком ознакомиться со здешней обстановкой.
Доехав по шоссе до первого проселка, он приказал водителю свернуть к лесу.
Тот испуганно взглянул на оберштурмфюрера. Успокоенность, появившаяся после обстоятельных объяснений офицера, сразу сменилась подозрением и страхом. Он еще мог как-то объяснить для себя, почему оберштурмфюрер так свободно владеет русским языком – в отряде Штубера тоже было несколько немцев, хорошо говоривших по-русски. Но этот приказ свернуть в лес…
– Не поедем же мы в город с трупами, – снова нетерпеливо объяснил Беркут. – Операция совершенно секретная. Тела придется оставить в лесу. Потом ты повезешь нас в крепость. Там мы арестуем Штубера – и в гестапо. Не исключено, что за эту операцию ты получишь отпуск.
Беркуту хотелось, чтобы водитель вел себя смирно и не мешал ему сосредоточиться. Трупы же в самом деле следовало завезти подальше в лес, присоединив к ним и труп водителя. Таков закон войны.
* * *
Проехав километра два по лесной дороге, Беркут решил остановиться у стоявшего чуть в стороне старого колодца с обвалившимся срубом. Неподалеку отсюда, на склоне балки, его группа заложила в прошлом году свой первый лагерь. Правда, пробыли они там всего месяц, так как вскоре пришлось уходить в глубь леса. Тем не менее он считал эти места чуть ли не родными. Что ни говори, из этих мест они выходили на свои первые операции и сюда же счастливо возвращались… Вот только возвращались, правда, не все.– Сверни к колодцу, – приказал водителю.
– Яволь, господин оберштурмфюрер, – покорно ответил тот. А когда партизаны спрыгнули с машины, старался держаться поближе к нему. Сейчас он не доверял ни людям в форме полицаев, ни даже унтер-офицеру…
– Колар, отвечаешь за водителя, – приказал Беркут, отходя к срубу. – Мазовецкий, Готванюк и Костенко, похороните убитых. А мы, Клим Васильевич, – обратился к Лесичу, – пока что присядем здесь, на сруб, и прочтем послание твоего добродетеля-эсэсовца. Не так уж часто приходят к нам в лес письма. Особенно из гестапо…
– Да я хоть и не читал, а знаю, о чем там, – проговорил Лесич. – Этот шваб велел передать, что допрашивать тебя не будет, пытать – тоже, просто хочет поговорить. Обещает, что в день переговоров тебя никто не тронет.
– Благородный человек, – иронически ухмыльнулся Беркут, вынимая из кармана письмо.
– Не знаю, какой он там в благородстве своем, но что хитрее всех тех офицеров, которые допрашивали до него, – это ясно. Хитрее, стервец, это я сразу почувствовал.
Послание гауптштурмфюрера Вилли Штубера поразило Андрея. Командир отряда специального назначения «Рыцари Черного леса» (и не побоялся же написать, что такой отряд существует!) приглашает его, Беркута, а также его ординарца в течение ближайших десяти дней посетить крепость для дружеской беседы за рюмкой коньяку! Всего-навсего! Словно бы не было ни войны, ни оккупации, ни партизан. Неприкосновенность личности ему гарантируют словом чести офицера СС. А прибыть господин Беркут «может в любое время. Даже ночью. Часовые будут предупреждены. Паролем будут служить слова: “Я – Беркут”. Пропуском – настоящее письмо».
«Штубер, опять Штубер?! Откуда он взялся?» Неужели водоворотом войны к этому берегу снова прибило того самого Штубера, с которым ему пришлось сразиться возле 120‑го дота? А может, это гестапо использует фамилию оберштурмфюрера, чтобы показать, что им обо мне все известно?
– Я тоже не пойму, чего они добиваются, – вздохнул старик. – Да и стоит ли мозги сушить? Порви эту писанину и возвращайся в лагерь.
– Возвратиться мы всегда успеем.
– А ведь, похоже, они о тебе действительно все знают, – развел руками старик, проникнувшись его сомнениями. – И что у меня прятался, и про Крамарчука. И что вы с сержантом похожи между собой. Но только ты мне вот что скажи: как они узнали обо всем этом? Кто вас выследил, кто выдал?
– Кто выследил – это уже не тайна. Кравчук. Тот самый. Из вашего села. Давнишний агент гестапо. Я уже послал ребят, чтобы «отблагодарили» его за услуги фашистам.
– Да ну брось – Кравчук?! Он мне родственником приходится.
– Значит, отныне одним родственником у вас будет меньше. Только сейчас меня интересует не Кравчук, а Штубер. Почему вдруг он решил написать? На что рассчитывает?
– Западня это – вот что я тебе скажу. Схватят и замучают.
– Но ведь почему-то же Штубер уверен, что я могу вот так вот взять и заявиться в крепость… Кстати, много их там, этих самых «Рыцарей Черного леса»?
– Разве сосчитаешь? Видел с десяток. Но всех наверняка с полсотни. Меня привезли из гестапо. Думал, что там, под крепостной стеной, и расстреляют. Даже как-то душевно успокоился. Знаешь, смерть под крепостной стеной – это все же по-солдатски. А то ведь могли и повесить. Как паршивого конокрада.
– Смерть тоже должна быть человеческой, – согласился Беркут. – Кстати, какой из себя этот Штубер?
Лесич, как мог, описал ему внешность эсэсовца. И хотя описание это оказалось довольно скудным, лейтенант сразу же признал в нем того офицера, с которым судьба уже не раз сводила его в прошлом.
* * *
Несколько минут Андрей нервно прохаживался взад-вперед по лесной тропинке, размышляя над предложением Штубера. Он понимал, что эсэсовец опять попытается завербовать его. Только надежда на то, что удастся завербовать Беркута, могла заставить гауптштурмфюрера написать это письмо и освободить старика. Так что здесь все вроде бы прояснилось. Но Беркуту этого уже было недостаточно. Он хотел, наконец, понять, что за человек сам Штубер. Понять его взгляды, характер. И еще… Это какие же надо иметь полномочия, чтобы для такой незначительной операции, как передача письма, освободить из когтей гестапо человека, помогавшего партизанскому командиру! Может, действительно встретиться с ним и попытаться убедить, что воевать за бредовые идеи Гитлера уже не имеет никакого смысла? Или там же, во время встречи, пристрелить. Слишком уж затянулось это их знакомство. Слишком затянулось.– Все. Похоронили, – подошел к нему Мазовецкий. – Водителя здесь или?..
– Пока не трогать, – перебил его Беркут.
– А что пишут нам офицеры СС? Приглашают на офицерскую вечеринку? Или сразу же предлагают должности в абвере?
– Ближе к офицерской вечеринке.
– Тогда тебе придется сменить мундир. На парадный.
– Тебе тоже. Мне милостиво разрешают взять с собой ординарца, роль которого мог бы исполнять хотя бы ты. Так что есть реальная возможность наведаться в расположение «Рыцарей Черного леса» – отряда особого назначения.
– Очередная зондеркоманда по борьбе с партизанами, – кивнул Мазовецкий. – Обожают громкие названия: «Викинг», «Мертвая голова»… Постой-постой, ты что?.. Ты отважишься на этот визит?
– Почему бы и не отважиться? – резко спросил Беркут. – Почему гауптштурмфюрер, написавший это письмо, допускает такую возможность, а ты нет?
– Потому что гауптштурмфюрер рассчитывает на склонность господина Беркута к всевозможным военным авантюрам… – и, немного помолчав, добавил: – Однако учти, что рассчитывает он на это как на приманку. В данном случае твоя храбрость может оказаться слабостью, которая неминуемо погубит тебя.
– Ну и черт со мной. Поехали.
– Не сходи с ума.
– Трусишь? Не принуждаю.
Завидев Беркута, водитель, стоявший у передка машины, робко отступил к дверце и подобострастно согнулся в полупоклоне. Он понимал, что его жизнь зависит сейчас только от воли оберштурмфюрера.
– Теперь – к крепости. Условия те же: жизнь – за выдержку и мудрость. – Лейтенант уже был уверен, что водитель догадывается, с кем имеет дело. Правда, не может взять в толк, как среди партизан оказался немец, оберштурмфюрер СС, но это не так уж и важно для него. – Садитесь, – приказал своим бойцам.
– Мне тоже? – негромко спросил Лесич.
– Не стоит. Берите карабин и отправляйтесь в лагерь. В Марищи, – добавил уже шепотом. – Возле каменных столбов, над ручьем. Дорогу найдете. Пока стемнеет – будете на месте.
– Неужели поедешь к ним? Не делай этого, сынок. И сам пропадешь, и ребят…
– И ребят… – вздохнул Беркут. – Тоже верно. Вот что: Готванюк и Костенко, проведете Клима Васильевича к лагерю. А вы, Колар и Мазовецкий, – в машину.
Мазовецкий недоверчиво посмотрел на Беркута, сокрушенно покачал головой и пробормотал что-то по-польски.
– Нет, если не хочешь… – начал было Беркут.
– Я – строевой офицер, – с достоинством ответил Мазовецкий. – И не терплю авантюр. Но я перестал бы считать себя офицером, если бы не попытался помочь тебе. Кроме того, я привык исполнять приказы.
– Не авантюра это, Мазовецкий. Просто я не хочу, чтобы этот фашист и его паршивые «рыцари» считали Беркута трусом. Дело тут не во мне, а в легенде о Беркуте и его группе. Легенду нужно уважать. Она – наш союзник.
8
На «арене» между башней и стеной все еще продолжались «бои». Наблюдая за ними, гауптштурмфюрер Штубер открыл для себя, что его «гладиаторы» подготовлены к подобным схваткам намного хуже, чем он предполагал. Очень плохо подготовлены. А в работе, которой им предстоит заниматься, это чревато самыми неприятными последствиями. Вот пленные – те держатся неплохо. Во всяком случае, пока… Хотя с первого взгляда видно, что ни один из них не имеет специальной подготовки. И в лагере для пленных, как верно заметил Зебольд, кормят несколько хуже, чем в силезских ресторанах.
Он специально устраивал эти «гладиаторские бои» с наиболее сильными и выносливыми пленными. Особенно важны они были для немцев. Его солдаты должны почувствовать, осознать, с кем, какими людьми, какими характерами им придется иметь дело. По существу, эти схватки задуманы не столько как физическая тренировка, сколько попытка преодолеть психологический барьер.
Неожиданно ожил телефон. Еще раз взглянув на сцепившихся Звонаря и русоволосого пленного, Штубер подошел к столу и поднял трубку.
– Говорит подполковник Ранке. Как вам живется на лоне природы, господин гауптштурмфюрер? Какие перспективы открываются перед вами из бойниц средневековых башен? Не хотите ли вы?..
– Радужные, господин подполковник, радужные, – раздраженно перебил его Штубер. Он недолюбливал Ранке и не намеревался ни скрывать этого, ни распространяться о пейзажах и своем настроении.
– Вы оптимист, Штубер. А вот в резиденции гауляйтера все еще не могут толком понять, чем мы с вами, собственно, занимаемся, если партизаны окончательно обнаглели и совершенно потеряли чувство страха? И это в районе, где базируется отборный отряд «Рыцарей Черного леса».
Штубер не знал, какого именно мнения о нем в ставке гауляйтера. И не был уверен, что там вообще помнят о существовании такой группы. Однако в том, что Ранке откровенно завидует ему и стремится поскорее выжить из крепости, он не сомневался.
– Мой отряд еще только формируется. Пока что мы ведем специальные тренировки, – напомнил он шефу местного отделения абвера. – Вам отлично известно, что…
– И все же, я думаю, пора ощетиниваться. Вы знаете о том, что в Медоборском лесу появился партизанский отряд «Мститель»? Так вот, за последнее время он практически парализовал весь участок железной дороги от Роставы до Копыля. Отряд пока небольшой, но хорошо наладил связи с подпольными группами окрестных сел.
– Да, это очевидно.
– По нашим данным, отряд создан недавно, всего лишь в феврале – марте. И сейчас активно пополняется. Как и ваша команда, – язвительно уточнил Ранке. – А это, как вы понимаете, благоприятный для нас период. Нужен надежный человек, способный внедриться в подпольную сеть, связанную с отрядом. Это позволит одним ударом…
– Понял, господин подполковник.
– Вот и прекрасно. Только решать нужно срочно. Вы можете назвать такого человека?
Штубер задумался. Кто знает, повезет ли его группе в дальнейшем, а пока что о состоянии ее подготовки будут судить по результатам операции в «Мстителе». «Но кого предложить? Должен быть кто-то из русских… Ворон? Сотник? Ангел?.. – лихорадочно припоминал своих агентов. – Не то, все не то! Разве что Звонарь?.. А что, это кандидатура. Тем более что после сегодняшних “развлечений” он преспокойно сможет выдавать себя за человека, бежавшего из лагеря военнопленных, из полиции, гестапо – да хоть из ада… Об этом позаботимся».
– Желаете встретиться с ним лично? – спросил Штубер у подполковника, еще не называя кандидата.
– Завтра же, в десять утра. Кто он? Кличка?
– Звонарь.
– Звонарь? Кличка в общем-то знакомая. Сейчас мои люди заглянут в соответствующее досье. Надеюсь, он именно тот человек?
– Полагаю, именно тот. Однако не следует думать, господин подполковник, что я собрал под свои знамена весь цвет немецкой разведки и диверсионных служб.
– Я далек от этой мысли.
– Поэтому остановимся на формуле: даю лучшее из того, что мне досталось. – Штубер специально подчеркнул это, чтобы, в случае провала Звонаря, иметь моральное право не нести слишком суровой ответственности за агента, о котором и сам был невысокого мнения и на которого не слишком полагался. Он ведь и рекомендует этого Звонаря только потому, что под рукой нет никого более стоящего.
Он специально устраивал эти «гладиаторские бои» с наиболее сильными и выносливыми пленными. Особенно важны они были для немцев. Его солдаты должны почувствовать, осознать, с кем, какими людьми, какими характерами им придется иметь дело. По существу, эти схватки задуманы не столько как физическая тренировка, сколько попытка преодолеть психологический барьер.
Неожиданно ожил телефон. Еще раз взглянув на сцепившихся Звонаря и русоволосого пленного, Штубер подошел к столу и поднял трубку.
– Говорит подполковник Ранке. Как вам живется на лоне природы, господин гауптштурмфюрер? Какие перспективы открываются перед вами из бойниц средневековых башен? Не хотите ли вы?..
– Радужные, господин подполковник, радужные, – раздраженно перебил его Штубер. Он недолюбливал Ранке и не намеревался ни скрывать этого, ни распространяться о пейзажах и своем настроении.
– Вы оптимист, Штубер. А вот в резиденции гауляйтера все еще не могут толком понять, чем мы с вами, собственно, занимаемся, если партизаны окончательно обнаглели и совершенно потеряли чувство страха? И это в районе, где базируется отборный отряд «Рыцарей Черного леса».
Штубер не знал, какого именно мнения о нем в ставке гауляйтера. И не был уверен, что там вообще помнят о существовании такой группы. Однако в том, что Ранке откровенно завидует ему и стремится поскорее выжить из крепости, он не сомневался.
– Мой отряд еще только формируется. Пока что мы ведем специальные тренировки, – напомнил он шефу местного отделения абвера. – Вам отлично известно, что…
– И все же, я думаю, пора ощетиниваться. Вы знаете о том, что в Медоборском лесу появился партизанский отряд «Мститель»? Так вот, за последнее время он практически парализовал весь участок железной дороги от Роставы до Копыля. Отряд пока небольшой, но хорошо наладил связи с подпольными группами окрестных сел.
– Да, это очевидно.
– По нашим данным, отряд создан недавно, всего лишь в феврале – марте. И сейчас активно пополняется. Как и ваша команда, – язвительно уточнил Ранке. – А это, как вы понимаете, благоприятный для нас период. Нужен надежный человек, способный внедриться в подпольную сеть, связанную с отрядом. Это позволит одним ударом…
– Понял, господин подполковник.
– Вот и прекрасно. Только решать нужно срочно. Вы можете назвать такого человека?
Штубер задумался. Кто знает, повезет ли его группе в дальнейшем, а пока что о состоянии ее подготовки будут судить по результатам операции в «Мстителе». «Но кого предложить? Должен быть кто-то из русских… Ворон? Сотник? Ангел?.. – лихорадочно припоминал своих агентов. – Не то, все не то! Разве что Звонарь?.. А что, это кандидатура. Тем более что после сегодняшних “развлечений” он преспокойно сможет выдавать себя за человека, бежавшего из лагеря военнопленных, из полиции, гестапо – да хоть из ада… Об этом позаботимся».
– Желаете встретиться с ним лично? – спросил Штубер у подполковника, еще не называя кандидата.
– Завтра же, в десять утра. Кто он? Кличка?
– Звонарь.
– Звонарь? Кличка в общем-то знакомая. Сейчас мои люди заглянут в соответствующее досье. Надеюсь, он именно тот человек?
– Полагаю, именно тот. Однако не следует думать, господин подполковник, что я собрал под свои знамена весь цвет немецкой разведки и диверсионных служб.
– Я далек от этой мысли.
– Поэтому остановимся на формуле: даю лучшее из того, что мне досталось. – Штубер специально подчеркнул это, чтобы, в случае провала Звонаря, иметь моральное право не нести слишком суровой ответственности за агента, о котором и сам был невысокого мнения и на которого не слишком полагался. Он ведь и рекомендует этого Звонаря только потому, что под рукой нет никого более стоящего.
9
Отдохнув несколько минут в рощице за селом, Крамарчук быстро проскочил широкую, прорезанную ручьем долину и, осторожно оглядевшись, вошел в лес.
Розовато-седое солнце осталось где-то за холмом, здесь же, на равнине, в лесу, уже царил вечерний сумрак, каждый куст обретал какие-то причудливые, отпугивающие очертания. И небо, бесцветное и холодное, растворялось в хмурых вершинах елей.
Избегая тропинок, он шел напрямик, через заросли и крутые овраги, в которых можно было бы укрыться в случае опасности. Смерть Корнева потрясла сержанта. Федор принял его пулю. Это он должен был погибнуть, он!.. «Что кричал этот предатель? «Беркут»? Почему? Догадался, что мы из группы Беркута? Но ведь все было предусмотрено: и карабины, и полицейские повязки на рукавах…»
И тут он вспомнил Княжнюка, в хате которого была полицейская засада. Там, возле сарая, старик тоже назвал его Беркутом. Точно, он так прямо и сказал: «Ведь ты – Беркут?!» Тогда он решил, что Княжнюк не знает Беркута в лицо, никогда не видел его и лишь случайно догадался, что перед ним партизан. Однако теперь Крамарчук допускал, что всему этому можно найти иное объяснение. Хоть издали, но Княжнюк все же видел Беркута во дворе у Лесича. И, если бы на Беркуте была эсэсовская форма, он сказал бы эти слова ему самому.
Да, к сожалению, командир не учел того обстоятельства, что его, Крамарчука, может подвести внешнее сходство с ним. Впрочем, сам он тоже обязан был предусмотреть такой поворот событий. А коль так – в отряде не должны знать об ошибке Беркута. Пусть для всех остальных останется загадкой, почему Кравчук схватился за оружие.
Неизвестно, замечал ли это Беркут, но он, Крамарчук, как только мог, поддерживал его авторитет в группе. Это там, в доте, он иногда мог сделать вид, что приказ новоиспеченного лейтенантика для него ничего не значит. А здесь все было искренне. Потому что он искренне удивлялся бесстрашию Беркута, его необъяснимой выдержке, умению рисковать.
Странное дело, иногда ему казалось, что страх перед гибелью, который заставлял содрогаться сейчас миллионы людей, Андрею Громову вообще неведом. Во всяком случае, внешне Беркут никак не проявлял его.
Их встреча тогда, в сорок первом, после гибели Зотова, была недолгой. Выступив ночью в поход к линии фронта, они уже на рассвете нарвались на засаду, встряли в бой и, отходя, потеряли друг друга из виду. При этом Крамарчук был убежден, что Громов погиб вместе с остальными ребятами. Но не прошло и недели, как состоялась его новая встреча с лейтенантом.
Розовато-седое солнце осталось где-то за холмом, здесь же, на равнине, в лесу, уже царил вечерний сумрак, каждый куст обретал какие-то причудливые, отпугивающие очертания. И небо, бесцветное и холодное, растворялось в хмурых вершинах елей.
Избегая тропинок, он шел напрямик, через заросли и крутые овраги, в которых можно было бы укрыться в случае опасности. Смерть Корнева потрясла сержанта. Федор принял его пулю. Это он должен был погибнуть, он!.. «Что кричал этот предатель? «Беркут»? Почему? Догадался, что мы из группы Беркута? Но ведь все было предусмотрено: и карабины, и полицейские повязки на рукавах…»
И тут он вспомнил Княжнюка, в хате которого была полицейская засада. Там, возле сарая, старик тоже назвал его Беркутом. Точно, он так прямо и сказал: «Ведь ты – Беркут?!» Тогда он решил, что Княжнюк не знает Беркута в лицо, никогда не видел его и лишь случайно догадался, что перед ним партизан. Однако теперь Крамарчук допускал, что всему этому можно найти иное объяснение. Хоть издали, но Княжнюк все же видел Беркута во дворе у Лесича. И, если бы на Беркуте была эсэсовская форма, он сказал бы эти слова ему самому.
Да, к сожалению, командир не учел того обстоятельства, что его, Крамарчука, может подвести внешнее сходство с ним. Впрочем, сам он тоже обязан был предусмотреть такой поворот событий. А коль так – в отряде не должны знать об ошибке Беркута. Пусть для всех остальных останется загадкой, почему Кравчук схватился за оружие.
Неизвестно, замечал ли это Беркут, но он, Крамарчук, как только мог, поддерживал его авторитет в группе. Это там, в доте, он иногда мог сделать вид, что приказ новоиспеченного лейтенантика для него ничего не значит. А здесь все было искренне. Потому что он искренне удивлялся бесстрашию Беркута, его необъяснимой выдержке, умению рисковать.
Странное дело, иногда ему казалось, что страх перед гибелью, который заставлял содрогаться сейчас миллионы людей, Андрею Громову вообще неведом. Во всяком случае, внешне Беркут никак не проявлял его.
Их встреча тогда, в сорок первом, после гибели Зотова, была недолгой. Выступив ночью в поход к линии фронта, они уже на рассвете нарвались на засаду, встряли в бой и, отходя, потеряли друг друга из виду. При этом Крамарчук был убежден, что Громов погиб вместе с остальными ребятами. Но не прошло и недели, как состоялась его новая встреча с лейтенантом.