Страница:
Светлана Бойкова
Черное и белое
Часть первая
Я робот?
Маленькая уютная спальная комната озарена солнечным светом. Дверь из комнаты на большую веранду открыта. Легкий теплый ветер играет с прозрачной занавеской, развешенной вдоль большого окна и открытой дверью. Он проснулся, но находится в приятной дреме, когда не хочется открывать глаза и ощущать этот упоительный волнующий мир, вдыхать напоенный ароматом лаванды воздух, слышать звуки пения птиц и стрекотание насекомых. Солнечный луч подкрался по подушке к нему и ласково целует щеку. Его сердце переполнено светлой радостью. Он слышит легкие женские шаги, он узнает их и счастлив приближению.
Он притворяется, будто погружен в глубокий сон и, когда женская рука ласково прикасается к его голове и перебирает густые темные волосы, сердце его ликует, он готов рассмеяться, открыть глаза и взять ее руку в свои. Но неожиданно он понимает, что случилось что-то печальное, темное. Отчего-то все замерло, затихло: и ветер и птицы и солнечный луч, соскользнув с подушки, исчез. В комнату проникло зло. Женщина о чем-то тихо и печально говорит. Он пытается открыть глаза, но тщетно. Каждая его клетка превращается в слух, но он не в силах разобрать ни единого слова. Ее слова растворяются в воздухе, как шелест осенних листьев. Он не в состоянии понять происходящее или изменить его – тело обездвижено и абсолютно утратило свою нужность. Леденящее отчаянье пронизывает его несчастное Я… Он слышит – женщина тихо плачет, и в этом плаче заключена непостижимая душевная мука. Рука женщины прижимается к его затылку так, как обычно зажимают открытую рану. Усилием воли он пытается заставить двигаться предательски непослушное тело. Еще рывок, и какая-то страшная сила швырнула его вверх, и он начинает смутно понимать, что падает, падает… но не в кровать, а в разверзшуюся, как жадная пасть, бездну. Страшная сила крутит и вращает его, как тряпичную куклу. Скорость падения стремительно возрастает, и тело его превращается в вытянутую фигуру. Отсутствуют всякие ориентиры, но ноздри его улавливают острый запах земли и сырых камней. Его сердце замерло в ужасе от понимания того, что падение представляется невозвратным. Бесстрастный мозг уже решил, что всему конец – свету, утру, миру. И это произойдет вот-вот, сейчас, в этот миг. Задыхаясь от этой мысли, он открыл глаза и… проснулся. Этот сон снился ему часто, почти ежедневно. Он посмотрел на большие зеленые цифры электронных часов – они равнодушно отсчитывали секунды. Оставалась ровно минута до того, как зажжется красная лампочка и зазвучит сирена, означающая подъем. Он – биоробот, и знает об этом, и еще он знает, что его плазменный мозг не может видеть сны никогда. У него нет имени, и вся его биография заключается в номере 232. Он – биоробот последнего поколения, и по этому поводу разрешено испытывать нечто, отдаленно напоминающее человеческую гордость. 232-ой расстегнул молнию своего спального мешка, – футляра, как здесь принято говорить, и осмотрелся. Все было как всегда. Его товарищи-биороботы спали, заканчивался технический перерыв. Все находились на своих местах. У каждого был свой спальный мешок и место на деревянном стеллаже в верхнем или нижнем ярусе, в соответствии с его номером. Здесь проходили технический перерыв десять биороботов. Все они были сконструированы по человеческому подобию. Скелет, полностью соответствующий человеческому, был собран из полимерных материалов. Как могучая и ветвистая лиана оплетает ствол дерева, не оставляя ему и малой свободы, скелет оплетали различные, весьма чувствительные системы. «Лиану» окутывала биомасса, которая имела возможность расти, развиваться, и требовала питания и тренировок. Биомассу покрывала теплая на ощупь и ощущающая все, что способен ощущать человек, кожа. Особой гордостью роботов этого поколения были растущие ногти и волосы, это привносило особый эстетический шарм – позволяло менять прически и украшать ногти. Были сохранены внешние различия женских и мужских фигур. Их тела отличались атлетической красотой. Это комната, напоминающая коробку с одной дверью, была предназначена для технического перерыва биороботов-мужчин. Она хорошо проветривалась, была сухой и теплой. Комната была достаточно освещена ночными светильниками, те оставляли причудливые блики на светло сером потолке и стенах. Сегодня 232-ой проснулся позже обычного, и на размышления оставалась лишь минута. Он любил это тихое утреннее время, когда предоставлялось столь редкая возможность подумать о своей «жизни» – если это можно назвать так. Вопросов возникало множество и все они не получали ответов. Необычайность, непостижимость того, что он видит сны, приводила его в смятение. Горячей, неутолимой страстью разгоралось в нем желание узнать правду о снах, о себе. Все объяснения были туманны и искажены. Он ощущал себя другим, исключительным. В его голове возникали странные, но ничтожные по своему существу догадки, что он вовсе не робот, а нечто другое. Но кто он? С одной стороны – он робот и, сколько себя помнит, живет в этом доме, работает всегда в дневную смену, занимается компьютерным обеспечением. С другой стороны… Прерывистый звук сирены заставил его вздрогнуть. Привычным движением 232-ой выскользнул из спального мешка, сложил его и встал в строй, который прочие роботы уже успели сформировать вдоль стены. Освещенность комнаты заметно возросла, дверь распахнулась и на пороге возникла огромная фигура главного наставника роботов. Во всем доме не было более могучего и сильного человека.
– С добрым утром! Господа роботы! – сказал он и громко рассмеялся своей шутке, сверкая белозубой улыбкой на своем темнокожем лице. В руках этого человека соединялась вся полнота власти над роботами – физическая, нравственная, власть закона. Он не испытывал к роботам ни любви, ни ненависти, его удовлетворяло лишь полное их повиновение. Наставник тренировал тела роботов и занимался этим очень серьезно. Он знал множество видов борьбы и единоборств. Этим он охотно делился со своими подопечными. Он разработал и внедрил систему сурового внутреннего подчинения и считал, что эта система безупречно правильна. Он воспитывал смелость и волю у своих подопечных, которые в случае малейшей опасности, грозящей хозяину и его семье, отразили бы ее. Но мозг роботов он держал в тесных рамках и не терпел склонности некоторых к рассуждениям – гасил все проблески творчества и индивидуальности. Поощрялся лишь рост технической мысли. О, а как он умел имитировать душевное тепло и вызывал к себе полное доверие! И как он умел вступать в жестокую борьбу с отступниками… Джинсовый комбинезон был его излюбленной одеждой, лишь футболки под ним меняли свои цвета. Сейчас мышцы его рук играли под белой футболкой.
– Парни! Как спалось? Кто видел сны? – наставник, предвкушая нечто интересное, потирал руки. – Это так интересно… правда. Просыпаешься и есть, что вспомнить. 231-ый, что тебе снилось?
– Ничего, – скованно отозвался 231-ый. – Я не вижу снов сэр.
– Неужели? Не верю! А вот 232-ой сейчас честно расскажет нам свой сон, – наставник бросил на него холодный, выжидающий взгляд, слегка прищурив глаза. – Ну же, мы ждем ответа… Красивые девушки, встречи, любовь… И ты – человек! Да?
232-ому, несомненно, хотелось внести ясность и освободиться от терзавших его сомнений. Его сны – истина, которая слишком дорога ему. Ну, а правда – может эта истина лишь привилегия для особого склада ума некоторых роботов? 232-ой решил – он обязан сохранить эту тайну до тех пор, пока не расширит свои познания. Он боялся, что его странный опыт может быть воспринят искаженно или обернется враждебно для него самого, и решил дождаться естественного хода событий. Он спокойно и уверенно поднял голову и открыто взглянул в глаза наставника своими большими темно-зелеными глазами.
– Нет сэр. Мне не сняться сны… – Брошенные им слова прозвучали равнодушно и спокойно.
– Тот, кто лукавит, тот будет наказан. Вы должны знать, что в действительности сны – вирус, поражающий ваши глупые плазменные головы. Вирус очень заразен, он как сети затянет ваше несовершенное сознание, вы завязнете во лжи и в лучшем случае все закончиться промывкой мозгов… ваших, между прочим. И это будет законно, – жестко аргументировал наставник. – Но, уверяю вас, события могут обрести и совсем трагический характер. Вы сойдете с ума, будете уверять всех и каждого, что вы – люди, и требовать к себе человеческого отношения. Это, дорогие мои, уже другое дело… Вы начнете топтать закон! Итог, несомненно, будет один – утилизация.
Последнее слово наставник произнес четко и внятно, и оно заставило всех внутренне содрогнуться. Никто из присутствующих роботов не знал, как совершается утилизация, но все знали, что она совершается лишь однажды и тот, кто подвергся ей, навсегда уходит из жизни. 232-ой облегченно вздохнул, было ясно – он избежал серьезного наказания и дал себе зарок впредь действовать осторожно.
– В душ! Живо! – скомандовал наставник. – Мы серьезно отклонились от графика! Растяпы…
232-ой любил воду, он стоял под теплыми струями, весь с головы до ног охваченный водой, и это были минуты странной захватывающей радости. Воздух вокруг наполнялся водной пылью, проникал вовнутрь и дыхание становилось легким и приятным, а мысли принадлежали только самому себе, исчезало навязчивое ощущение, что кто-то постоянно контролирует твои мысли или навязывает свои. «Сны, душа, интуиция, предвидение – это привилегия человека, – думал 232-ой. – Вероятно, наставник прав и я заражен вирусом, но возможно и другое – все обман, и я человек. Как узнать правду? – Он, поддавшись своим мыслям, пожал плечами. – У кого спросить обо всем, да и стоит ли?… – Он спешно откинул эту мысль. – Нет-нет, на понимание других рассчитывать нельзя! Все может закончиться трагично».
Подали жидкое мыло, легкая пена, сверкающая мыльными пузырями тонко заволокла тренированное тело 232-ого и затем была смыта победно звенящими струями воды.
«Возможно, я человек… В таком случае, я жалкое, растоптанное существо. Я – раб. Мной пользуются, как вещью, и уничтожат при необходимости. Кто устанавливает эту необходимость?» – думал 232-ой, промокая воду одноразовым полотенцем.
«А если наставник все же прав?… Нет, надо уметь пренебрегать чужим мнением, если ты ищешь ответ на свой вопрос. Если чувствуешь свою правоту», – думал он, надевая серый с металлическим блеском комбинезон. На его груди и спине светилась цифра 232. Он застегнул молнию под самое горло, слегка завернул длинные рукава и зашнуровал высокие мягкие ботинки.
– 232-ой! Ты слишком долго возишься со шнурками своих ботинок. Ты еще не сушил волосы? Шевелись, парень! Ты глубоко заблуждаешься, если думаешь, что я буду рыться в твоих мокрых волосах, ища твою молнию на затылке! Шевелитесь, парни! Быстрее! Живо, живо! – наставник зычно хлопал в ладоши, давая каждому правильные распоряжения, и его гигантская фигура легко и пластично, как в танце, вращалась меж подопечными. 232-ой уже заканчивал сушить свои густые волосы потоком теплого воздуха, как почти у самого уха раздалось громогласное:
– Конец! Всем встать в строй, приготовиться к осмотру! Всем оголить замки-змейки на затылке. Живо! Мы выбиваемся из графика.
232-ой, как и все, встал в строй лицом к стене и, придерживая руками волосы на затылке, обнажил маленькую, не более сантиметра, силиконовую змейку-замок. Наставник придирчиво вглядывался в каждую змейку, не спеша обходя строй.
– Парни, вы прекрасно знаете: змейка эта дорогого стоит… Это – вход в вашу жизнь, доступ к программированию. Ни мне, ни вам нет никакой возможности воспользоваться этим доступом – ни как разрушителю, ни как любопытному испытателю. Лишь высший созидатель имеет право проникать в вашу жизнь и менять программу. Он – единственный, кто определенно знает, что кому требуется. Он вершит ваши судьбы, и в этом заключается высшая справедливость.
232-ой, стоя у зеркала, слушал слова наставника, и ему не нравилось собственное отражение, оно казалось намеренно холодным и чрезмерно рафинированным. Он зачесал волосы назад и отправился в столовую, следуя за остальными. Взял воду в высоком стакане с овального столика, где стояли еще девять стаканов, здесь же стояло и небольшое блюдо с энергетическими таблетками. Другой еды в этой столовой не позволялось, а точнее, всякую другую – человеческую еду – брать в рот запрещалось, любознательные подвергались наказанию. 232-ой стоял, облокотившись одним плечом о стену, сложив руки на груди и с удовольствием, маленькими глотками пил воду, продолжая внутренний монолог.
«Интересно, – думал 232-ой, положив в рот таблетку. – Куда исчезли эти двое, нарушившие закон? Сами факты исчезновений прикрыты покровом иносказаний, недомолвок, и никто не знает истинных причин. Поговаривают, бедняги подверглись перезагрузке и работают почти в безлюдных местах, возможно, под землей или в космосе. А, возможно, сошли сума и утилизированы. Удивительно, но никого не смущает такое положение дел… – он окинул взглядом окружающих. – Вот эти, боятся нарушить собственную безмятежность, как домашние коты – воспринимают лишь маленький мир, в котором живут, совершенно уходя от возможно трагических сторон большого мира. Чем я лучше? Такой же кот. Без свободы, понять большой мир невозможно… Но это опасно! Ну, разве осознание скрытых опасностей может препятствовать на пути к открытию таинственного мира. Нет! Конечно, нет!» – глаза 232-ого засветились теплым светом, и он свободно вздохнул.
– 232-ой, очнись! Парень, ты нарываешься на грубости?
– Нет, сэр, – ответил 232-ой, едва скрывая внутренний свет, который искрился в его глазах. Поставив стакан на столик, с удивлением заметил, что в комнате он один.
– Бегом в тренировочный зал!
– Да, сэр.
– Ты делаешь мне одолжение? Так вот, мне необходимо максимальное твое повиновение! И без вариантов. Ты понял?
– Да, сэр, – откликнулся 232-ой, особо не затрачивая сил, чтобы показать свое подчинение.
Настроение наставника оставляло желать лучшего и, возможно, поэтому он провел лишь небольшую разминку и отправил всех по рабочим местам. К своему месту работы 232-ой шел осторожно, стараясь не шуметь, а главное – не попадаться на глаза людям. Это было крайне нежелательно – обязывал закон. Дом был просто великолепен, все в нем подчинялось четкому распорядку, а управление осуществлялось через главный компьютер. И управлял всем этим сложным механизмом 232-ой. В доме было три этажа, над его строительством и убранством трудились гениальные умы западных культур – живописцы, скульпторы и архитекторы. Проходя по многочисленным комнатам и залам, невозможно было без особого благоговения и уважения созерцать все эти великолепные творения. Богатство хозяина дома превышало все разумные представления. Успешным дополнением к этому убранству были две прекрасные жены и двое детей хозяина. Необозримый сад, газоны, цветы вокруг дома вызывали восхищение и восторг. Бассейн, скорее, напоминал естественное озеро, прохладная влага в нем играла мириадами солнечных бликов, чуть слышно журча; песок огибал его золотой каймой, лежаки, кресла-качалки, столики являлись естественным атрибутом прибрежной полосы. Все это – и дом, и сад, и озеро были укрыты прозрачным куполом, через который беспрепятственно проникал свет. Под куполом всегда было лето, поддерживалась оптимальная температура, влажность, и теплые воздушные массы наполняли округу ароматами заливных лугов. 232-ой, успешно преодолев коридор, занял свое рабочее место, мысленно обменялся с центральным компьютером информацией и принял сигнал о необходимости убрать запах после жарки на пищеблоке. Задача была выполнена компьютером, он лишь проверил эффективность действия нейтрализаторов. Команды для центрального компьютера поступали нескончаемо, и 232-ой следил за их выполнением, не допуская даже малейших сбоев. Он обязан был следить за всем происходящим в доме посредством множества камер слежения. Он знал коды от всех дверей, кроме центрального выхода в большой мир.
Он притворяется, будто погружен в глубокий сон и, когда женская рука ласково прикасается к его голове и перебирает густые темные волосы, сердце его ликует, он готов рассмеяться, открыть глаза и взять ее руку в свои. Но неожиданно он понимает, что случилось что-то печальное, темное. Отчего-то все замерло, затихло: и ветер и птицы и солнечный луч, соскользнув с подушки, исчез. В комнату проникло зло. Женщина о чем-то тихо и печально говорит. Он пытается открыть глаза, но тщетно. Каждая его клетка превращается в слух, но он не в силах разобрать ни единого слова. Ее слова растворяются в воздухе, как шелест осенних листьев. Он не в состоянии понять происходящее или изменить его – тело обездвижено и абсолютно утратило свою нужность. Леденящее отчаянье пронизывает его несчастное Я… Он слышит – женщина тихо плачет, и в этом плаче заключена непостижимая душевная мука. Рука женщины прижимается к его затылку так, как обычно зажимают открытую рану. Усилием воли он пытается заставить двигаться предательски непослушное тело. Еще рывок, и какая-то страшная сила швырнула его вверх, и он начинает смутно понимать, что падает, падает… но не в кровать, а в разверзшуюся, как жадная пасть, бездну. Страшная сила крутит и вращает его, как тряпичную куклу. Скорость падения стремительно возрастает, и тело его превращается в вытянутую фигуру. Отсутствуют всякие ориентиры, но ноздри его улавливают острый запах земли и сырых камней. Его сердце замерло в ужасе от понимания того, что падение представляется невозвратным. Бесстрастный мозг уже решил, что всему конец – свету, утру, миру. И это произойдет вот-вот, сейчас, в этот миг. Задыхаясь от этой мысли, он открыл глаза и… проснулся. Этот сон снился ему часто, почти ежедневно. Он посмотрел на большие зеленые цифры электронных часов – они равнодушно отсчитывали секунды. Оставалась ровно минута до того, как зажжется красная лампочка и зазвучит сирена, означающая подъем. Он – биоробот, и знает об этом, и еще он знает, что его плазменный мозг не может видеть сны никогда. У него нет имени, и вся его биография заключается в номере 232. Он – биоробот последнего поколения, и по этому поводу разрешено испытывать нечто, отдаленно напоминающее человеческую гордость. 232-ой расстегнул молнию своего спального мешка, – футляра, как здесь принято говорить, и осмотрелся. Все было как всегда. Его товарищи-биороботы спали, заканчивался технический перерыв. Все находились на своих местах. У каждого был свой спальный мешок и место на деревянном стеллаже в верхнем или нижнем ярусе, в соответствии с его номером. Здесь проходили технический перерыв десять биороботов. Все они были сконструированы по человеческому подобию. Скелет, полностью соответствующий человеческому, был собран из полимерных материалов. Как могучая и ветвистая лиана оплетает ствол дерева, не оставляя ему и малой свободы, скелет оплетали различные, весьма чувствительные системы. «Лиану» окутывала биомасса, которая имела возможность расти, развиваться, и требовала питания и тренировок. Биомассу покрывала теплая на ощупь и ощущающая все, что способен ощущать человек, кожа. Особой гордостью роботов этого поколения были растущие ногти и волосы, это привносило особый эстетический шарм – позволяло менять прически и украшать ногти. Были сохранены внешние различия женских и мужских фигур. Их тела отличались атлетической красотой. Это комната, напоминающая коробку с одной дверью, была предназначена для технического перерыва биороботов-мужчин. Она хорошо проветривалась, была сухой и теплой. Комната была достаточно освещена ночными светильниками, те оставляли причудливые блики на светло сером потолке и стенах. Сегодня 232-ой проснулся позже обычного, и на размышления оставалась лишь минута. Он любил это тихое утреннее время, когда предоставлялось столь редкая возможность подумать о своей «жизни» – если это можно назвать так. Вопросов возникало множество и все они не получали ответов. Необычайность, непостижимость того, что он видит сны, приводила его в смятение. Горячей, неутолимой страстью разгоралось в нем желание узнать правду о снах, о себе. Все объяснения были туманны и искажены. Он ощущал себя другим, исключительным. В его голове возникали странные, но ничтожные по своему существу догадки, что он вовсе не робот, а нечто другое. Но кто он? С одной стороны – он робот и, сколько себя помнит, живет в этом доме, работает всегда в дневную смену, занимается компьютерным обеспечением. С другой стороны… Прерывистый звук сирены заставил его вздрогнуть. Привычным движением 232-ой выскользнул из спального мешка, сложил его и встал в строй, который прочие роботы уже успели сформировать вдоль стены. Освещенность комнаты заметно возросла, дверь распахнулась и на пороге возникла огромная фигура главного наставника роботов. Во всем доме не было более могучего и сильного человека.
– С добрым утром! Господа роботы! – сказал он и громко рассмеялся своей шутке, сверкая белозубой улыбкой на своем темнокожем лице. В руках этого человека соединялась вся полнота власти над роботами – физическая, нравственная, власть закона. Он не испытывал к роботам ни любви, ни ненависти, его удовлетворяло лишь полное их повиновение. Наставник тренировал тела роботов и занимался этим очень серьезно. Он знал множество видов борьбы и единоборств. Этим он охотно делился со своими подопечными. Он разработал и внедрил систему сурового внутреннего подчинения и считал, что эта система безупречно правильна. Он воспитывал смелость и волю у своих подопечных, которые в случае малейшей опасности, грозящей хозяину и его семье, отразили бы ее. Но мозг роботов он держал в тесных рамках и не терпел склонности некоторых к рассуждениям – гасил все проблески творчества и индивидуальности. Поощрялся лишь рост технической мысли. О, а как он умел имитировать душевное тепло и вызывал к себе полное доверие! И как он умел вступать в жестокую борьбу с отступниками… Джинсовый комбинезон был его излюбленной одеждой, лишь футболки под ним меняли свои цвета. Сейчас мышцы его рук играли под белой футболкой.
– Парни! Как спалось? Кто видел сны? – наставник, предвкушая нечто интересное, потирал руки. – Это так интересно… правда. Просыпаешься и есть, что вспомнить. 231-ый, что тебе снилось?
– Ничего, – скованно отозвался 231-ый. – Я не вижу снов сэр.
– Неужели? Не верю! А вот 232-ой сейчас честно расскажет нам свой сон, – наставник бросил на него холодный, выжидающий взгляд, слегка прищурив глаза. – Ну же, мы ждем ответа… Красивые девушки, встречи, любовь… И ты – человек! Да?
232-ому, несомненно, хотелось внести ясность и освободиться от терзавших его сомнений. Его сны – истина, которая слишком дорога ему. Ну, а правда – может эта истина лишь привилегия для особого склада ума некоторых роботов? 232-ой решил – он обязан сохранить эту тайну до тех пор, пока не расширит свои познания. Он боялся, что его странный опыт может быть воспринят искаженно или обернется враждебно для него самого, и решил дождаться естественного хода событий. Он спокойно и уверенно поднял голову и открыто взглянул в глаза наставника своими большими темно-зелеными глазами.
– Нет сэр. Мне не сняться сны… – Брошенные им слова прозвучали равнодушно и спокойно.
– Тот, кто лукавит, тот будет наказан. Вы должны знать, что в действительности сны – вирус, поражающий ваши глупые плазменные головы. Вирус очень заразен, он как сети затянет ваше несовершенное сознание, вы завязнете во лжи и в лучшем случае все закончиться промывкой мозгов… ваших, между прочим. И это будет законно, – жестко аргументировал наставник. – Но, уверяю вас, события могут обрести и совсем трагический характер. Вы сойдете с ума, будете уверять всех и каждого, что вы – люди, и требовать к себе человеческого отношения. Это, дорогие мои, уже другое дело… Вы начнете топтать закон! Итог, несомненно, будет один – утилизация.
Последнее слово наставник произнес четко и внятно, и оно заставило всех внутренне содрогнуться. Никто из присутствующих роботов не знал, как совершается утилизация, но все знали, что она совершается лишь однажды и тот, кто подвергся ей, навсегда уходит из жизни. 232-ой облегченно вздохнул, было ясно – он избежал серьезного наказания и дал себе зарок впредь действовать осторожно.
– В душ! Живо! – скомандовал наставник. – Мы серьезно отклонились от графика! Растяпы…
232-ой любил воду, он стоял под теплыми струями, весь с головы до ног охваченный водой, и это были минуты странной захватывающей радости. Воздух вокруг наполнялся водной пылью, проникал вовнутрь и дыхание становилось легким и приятным, а мысли принадлежали только самому себе, исчезало навязчивое ощущение, что кто-то постоянно контролирует твои мысли или навязывает свои. «Сны, душа, интуиция, предвидение – это привилегия человека, – думал 232-ой. – Вероятно, наставник прав и я заражен вирусом, но возможно и другое – все обман, и я человек. Как узнать правду? – Он, поддавшись своим мыслям, пожал плечами. – У кого спросить обо всем, да и стоит ли?… – Он спешно откинул эту мысль. – Нет-нет, на понимание других рассчитывать нельзя! Все может закончиться трагично».
Подали жидкое мыло, легкая пена, сверкающая мыльными пузырями тонко заволокла тренированное тело 232-ого и затем была смыта победно звенящими струями воды.
«Возможно, я человек… В таком случае, я жалкое, растоптанное существо. Я – раб. Мной пользуются, как вещью, и уничтожат при необходимости. Кто устанавливает эту необходимость?» – думал 232-ой, промокая воду одноразовым полотенцем.
«А если наставник все же прав?… Нет, надо уметь пренебрегать чужим мнением, если ты ищешь ответ на свой вопрос. Если чувствуешь свою правоту», – думал он, надевая серый с металлическим блеском комбинезон. На его груди и спине светилась цифра 232. Он застегнул молнию под самое горло, слегка завернул длинные рукава и зашнуровал высокие мягкие ботинки.
– 232-ой! Ты слишком долго возишься со шнурками своих ботинок. Ты еще не сушил волосы? Шевелись, парень! Ты глубоко заблуждаешься, если думаешь, что я буду рыться в твоих мокрых волосах, ища твою молнию на затылке! Шевелитесь, парни! Быстрее! Живо, живо! – наставник зычно хлопал в ладоши, давая каждому правильные распоряжения, и его гигантская фигура легко и пластично, как в танце, вращалась меж подопечными. 232-ой уже заканчивал сушить свои густые волосы потоком теплого воздуха, как почти у самого уха раздалось громогласное:
– Конец! Всем встать в строй, приготовиться к осмотру! Всем оголить замки-змейки на затылке. Живо! Мы выбиваемся из графика.
232-ой, как и все, встал в строй лицом к стене и, придерживая руками волосы на затылке, обнажил маленькую, не более сантиметра, силиконовую змейку-замок. Наставник придирчиво вглядывался в каждую змейку, не спеша обходя строй.
– Парни, вы прекрасно знаете: змейка эта дорогого стоит… Это – вход в вашу жизнь, доступ к программированию. Ни мне, ни вам нет никакой возможности воспользоваться этим доступом – ни как разрушителю, ни как любопытному испытателю. Лишь высший созидатель имеет право проникать в вашу жизнь и менять программу. Он – единственный, кто определенно знает, что кому требуется. Он вершит ваши судьбы, и в этом заключается высшая справедливость.
232-ой, стоя у зеркала, слушал слова наставника, и ему не нравилось собственное отражение, оно казалось намеренно холодным и чрезмерно рафинированным. Он зачесал волосы назад и отправился в столовую, следуя за остальными. Взял воду в высоком стакане с овального столика, где стояли еще девять стаканов, здесь же стояло и небольшое блюдо с энергетическими таблетками. Другой еды в этой столовой не позволялось, а точнее, всякую другую – человеческую еду – брать в рот запрещалось, любознательные подвергались наказанию. 232-ой стоял, облокотившись одним плечом о стену, сложив руки на груди и с удовольствием, маленькими глотками пил воду, продолжая внутренний монолог.
«Интересно, – думал 232-ой, положив в рот таблетку. – Куда исчезли эти двое, нарушившие закон? Сами факты исчезновений прикрыты покровом иносказаний, недомолвок, и никто не знает истинных причин. Поговаривают, бедняги подверглись перезагрузке и работают почти в безлюдных местах, возможно, под землей или в космосе. А, возможно, сошли сума и утилизированы. Удивительно, но никого не смущает такое положение дел… – он окинул взглядом окружающих. – Вот эти, боятся нарушить собственную безмятежность, как домашние коты – воспринимают лишь маленький мир, в котором живут, совершенно уходя от возможно трагических сторон большого мира. Чем я лучше? Такой же кот. Без свободы, понять большой мир невозможно… Но это опасно! Ну, разве осознание скрытых опасностей может препятствовать на пути к открытию таинственного мира. Нет! Конечно, нет!» – глаза 232-ого засветились теплым светом, и он свободно вздохнул.
– 232-ой, очнись! Парень, ты нарываешься на грубости?
– Нет, сэр, – ответил 232-ой, едва скрывая внутренний свет, который искрился в его глазах. Поставив стакан на столик, с удивлением заметил, что в комнате он один.
– Бегом в тренировочный зал!
– Да, сэр.
– Ты делаешь мне одолжение? Так вот, мне необходимо максимальное твое повиновение! И без вариантов. Ты понял?
– Да, сэр, – откликнулся 232-ой, особо не затрачивая сил, чтобы показать свое подчинение.
Настроение наставника оставляло желать лучшего и, возможно, поэтому он провел лишь небольшую разминку и отправил всех по рабочим местам. К своему месту работы 232-ой шел осторожно, стараясь не шуметь, а главное – не попадаться на глаза людям. Это было крайне нежелательно – обязывал закон. Дом был просто великолепен, все в нем подчинялось четкому распорядку, а управление осуществлялось через главный компьютер. И управлял всем этим сложным механизмом 232-ой. В доме было три этажа, над его строительством и убранством трудились гениальные умы западных культур – живописцы, скульпторы и архитекторы. Проходя по многочисленным комнатам и залам, невозможно было без особого благоговения и уважения созерцать все эти великолепные творения. Богатство хозяина дома превышало все разумные представления. Успешным дополнением к этому убранству были две прекрасные жены и двое детей хозяина. Необозримый сад, газоны, цветы вокруг дома вызывали восхищение и восторг. Бассейн, скорее, напоминал естественное озеро, прохладная влага в нем играла мириадами солнечных бликов, чуть слышно журча; песок огибал его золотой каймой, лежаки, кресла-качалки, столики являлись естественным атрибутом прибрежной полосы. Все это – и дом, и сад, и озеро были укрыты прозрачным куполом, через который беспрепятственно проникал свет. Под куполом всегда было лето, поддерживалась оптимальная температура, влажность, и теплые воздушные массы наполняли округу ароматами заливных лугов. 232-ой, успешно преодолев коридор, занял свое рабочее место, мысленно обменялся с центральным компьютером информацией и принял сигнал о необходимости убрать запах после жарки на пищеблоке. Задача была выполнена компьютером, он лишь проверил эффективность действия нейтрализаторов. Команды для центрального компьютера поступали нескончаемо, и 232-ой следил за их выполнением, не допуская даже малейших сбоев. Он обязан был следить за всем происходящим в доме посредством множества камер слежения. Он знал коды от всех дверей, кроме центрального выхода в большой мир.
Побег
Время подходило к полудню, основная работа была завершена и появилась замечательная возможность воспользоваться свободным временем. 232-ой имел неутолимую любовь к познанию и тайно выуживал знания о жизни людей, животных, растений из глубин интернета, не было исключений для космоса, других миров и иных языков. Он пытался понять истинное значение событий, их масштабы и глубину.
В самом потаенном уголке своего «Я» надеясь, что эти приобретенные знания пригодятся ему, возможно, в его другой, неизведанной жизни. Он знал: это только начало, рано или поздно, когда-нибудь случится нечто, что перевернет всю его жизнь. И в ожидании этого время казалось бесконечным. Целью номер один было познать себя, для этого необходимо было лишь вычислить код от главного входа, суметь проникнуть в большой мир и раствориться в нем. Он неустанно работал над этим и почти решил проблему. Он выиграл у компьютера все цифры кода от входа в большой мир, кроме одной, последней. И сейчас напряженно пытался раскрыть тайну последней цифры. Скрипнула дверь в его кабинете, но он так был поглощен своим занятием, что появление на пороге девушки-робота со стаканом воды и энергетической таблеткой было весьма неожиданным.
– Спасибо! – сказал он, с явным удовольствием глядя на девушку.
Ее голубые доверчивые глаза притягивали взгляд, гладкие каштановые волосы касались ее плеч, а под комбинезоном угадывалась прекрасная фигура. Девушка лишь улыбнулась в ответ и, уходя, торопливо закрыла за собой дверь. 232-ой привычным движением положил таблетку в рот, глядя на монитор, провожая девушку, сделал глоток воды и едва не выронил стакана из рук, услышав крик девушки, которая только что вышла из его кабинета.
– О, мой господин! – девушка стояла на коленях и обнимала ноги хозяина дома. – Простите… Помилуйте! Не надо, я все отдам! – Она подняла на хозяина глаза, полные страха и бессильного отчаяния.
– Конечно, отдашь, куда ты денешься!
– Мой господин, простите! Они… такие красивые… Я взяла их чтобы посмотреть! Их так много у вашей жены… Я все отдам, не наказывайте меня, прошу! – горько и беззащитно плакала девушка, как ребенок сжав руки в кулачки.
Глядя в монитор, 232-ой видел, как из-за поворота появился полный решимости полицейский нравов из специального подразделения, занимающегося нарушениями закона, совершаемыми биороботами. Подойдя, полицейский щелкнул каблуками своих черных лакированных туфель и отдал честь хозяину дома, приставив руку в белой перчатке под блестящий черный козырек своей серой фуражки.
– Разрешите приступить?
– Да… – брезгливо сквозь зубы произнес хозяин дома.
– Пощадите! – продолжая плакать, умоляла девушка.
– Встать, дрянь! Какое право ты имеешь прикасаться к человеку? Покажи свое лицо! – полицейский схватил девушку за волосы и поднял ее заплаканное лицо вверх. – А-а, так это ты? Ты, воровка, крадешь украшения жены хозяина не первый раз! О какой пощаде может идти речь? Ты понимаешь, механическая тварь, что не вернешься уже сюда? Ты не оценила благородства своего хозяина и будешь наказана!
232-ой видел, как девушка плачет и повторяет как заклинания.
– Простите, помилуйте, мой господин… Но они такие красивые!
Девушка едва могла идти, и полицейский неустанно подталкивал ее.
– Иди же быстрее! Куда ты спрятала кольцо? – спросил полицейский и сам себе ответил: – Конечно, в спальный мешок! Куда же еще, это единственная твоя вещь в этом доме…
Они зашли в комнату для технического отдыха девушек, хозяин дома остановился на пороге открытой двери, с явным нежеланием идти дальше.
– Я здесь…
– Да-да, конечно, – поспешно ответил полицейский. – Я все сам сделаю. Где мешок этой куклы? Да вот он! – Полицейский сунул руку в спальный мешок и стал энергично ощупывать его внутренности. Хозяин – человек среднего роста и возраста в белой рубашке и черных брюках, слегка располневший, молча наблюдал за происходящим. Девушка тоже молчала, она была напугана и растеряна. Полицейский извлек руку из мешка и 232-ой увидел маленькое колечко с блестящим розовым камнем. Сознание 232-ого просто взорвалось от бессильной ярости, он ткнул пальцем в монитор и тот нехотя погас. Он сделал несколько глотков воды и определенно решил, что здесь ему делать больше нечего – никакая материальная сытость и шаткое благополучие не могут стать ценой, позволяющей отказаться от поиска свободы и познания мира. Он твердо решил – не позже завтрашнего утра он покинет этот дом. Но это завтра, а сейчас работы было хоть отбавляй – все семейство готовилось отправиться в гости на праздник. 232-ой ловил себя на мысли, что время тянется предательски медленно, но наконец праздничный кортеж проследовал за ворота. «Да, вот он, долгожданный момент!» – ликовал 232-ой. Он разработал и сейчас применил программу по взлому центрального кода, она работала в момент открытия и закрытия ворот. Наконец-то код был в руках у 232-ого! Он знал, что семейство вернется не раньше завтрашнего вечера, и более удобного для побега случая не представится еще долго. 232-ой заканчивал работу, когда поздний вечер уверенно вступал в свои права. Всплыла низкая и полная луна, она грустно, молчаливо освещала свой путь за узорной листвой раскидистых деревьев. В доме наступили тишина и покой. 232-ой отправился в комнату для технического отдыха и приготовился ко сну. Для него начались те часы, которые оставались едва ли не самыми приятными в его жизни. В мягком спальном мешке появлялась возможность расслабиться, расправить спину, согреться, прикрыть уставшие глаза, да и просто – быть предоставленным самому себе и думать, думать… Но сегодня спальный мешок показался ему тесным и душным, он высвободил руки из мешка, долго пытался найти удобную позу для сна и не заметил, как уснул. Снилась ему маленькая спальная комната, он лежит в удобной кровати, солнечный луч ласкает его щеку. Он слышит легкие женские шаги, сердце радостно встречает их. Мягкая женская рука гладит его по голове, перебирает его волосы. Ему спокойно, он не хочет открывать глаза. Неожиданно для него женщина ласково, но настойчиво позвала: «Алекс, милый, проснись! Ну же, Алекс, дорогой, вставай!» Сердце его застыло от удивления, он проснулся. А сердце забилось вновь, бешено задыхаясь от волнения. «Откуда, откуда это имя – Алекс?!» – думал 232-ой. Он не в состоянии был переварить всю полноту увиденного, зная, что роботы не имеют имен. Но одно было совершенно бесспорно – во сне имя принадлежало ему. Пора было вносить ясность в жизнь, и он был готов, – без этого предварительного условия все усилия сводились бы к нулю. Оставалось сделать совсем ничего – уйти за ворота, кануть в неизведанное и узнать все. 232-ой с трудом заставил себя дождаться утра. Все шло обыкновенно, как и всегда. Он вел себя совершенно спокойно, но ему с трудом удавалось скрывать томление, предвкушение чего-то необыкновенного и важного. Лишь зайдя в свой кабинет, он позволил себе вздохнуть свободно, обменялся новостями с компьютером и отладил все системы обеспечения. Через камеры слежения осмотрел дом, сад, все закоулки, а главное – центральные ворота. Ничего не предвещало неожиданностей, все были на своих местах и занимались своими делами. 232-ой отключил камеры слежения, беззвучно выскользнул за дверь, быстро, почти молниеносно миновал дом, сад и вышел к центральным воротам. Несколько секунд ему понадобилось, чтобы открыть их. То, что он увидел, превзошло все его ожидания – за воротами стояла ранняя осень, увиденное радовало и восхищало широтой охвата, свежестью, чистотой, отсутствием каких либо рамок и ограничений, свободным разгулом красок и света. К воротам дома шла асфальтированная подъездная дорога, сразу за ней был лес. Он вступил на самую кромку леса, усталый, но счастливый. Свободно вздохнул полной грудью и, ощутив свежесть настоящего утра, осторожно вошел в гущу растений. Наконец он позволил себе закрыть глаза и слушать шелест листьев и утреннее пение птиц.
В самом потаенном уголке своего «Я» надеясь, что эти приобретенные знания пригодятся ему, возможно, в его другой, неизведанной жизни. Он знал: это только начало, рано или поздно, когда-нибудь случится нечто, что перевернет всю его жизнь. И в ожидании этого время казалось бесконечным. Целью номер один было познать себя, для этого необходимо было лишь вычислить код от главного входа, суметь проникнуть в большой мир и раствориться в нем. Он неустанно работал над этим и почти решил проблему. Он выиграл у компьютера все цифры кода от входа в большой мир, кроме одной, последней. И сейчас напряженно пытался раскрыть тайну последней цифры. Скрипнула дверь в его кабинете, но он так был поглощен своим занятием, что появление на пороге девушки-робота со стаканом воды и энергетической таблеткой было весьма неожиданным.
– Спасибо! – сказал он, с явным удовольствием глядя на девушку.
Ее голубые доверчивые глаза притягивали взгляд, гладкие каштановые волосы касались ее плеч, а под комбинезоном угадывалась прекрасная фигура. Девушка лишь улыбнулась в ответ и, уходя, торопливо закрыла за собой дверь. 232-ой привычным движением положил таблетку в рот, глядя на монитор, провожая девушку, сделал глоток воды и едва не выронил стакана из рук, услышав крик девушки, которая только что вышла из его кабинета.
– О, мой господин! – девушка стояла на коленях и обнимала ноги хозяина дома. – Простите… Помилуйте! Не надо, я все отдам! – Она подняла на хозяина глаза, полные страха и бессильного отчаяния.
– Конечно, отдашь, куда ты денешься!
– Мой господин, простите! Они… такие красивые… Я взяла их чтобы посмотреть! Их так много у вашей жены… Я все отдам, не наказывайте меня, прошу! – горько и беззащитно плакала девушка, как ребенок сжав руки в кулачки.
Глядя в монитор, 232-ой видел, как из-за поворота появился полный решимости полицейский нравов из специального подразделения, занимающегося нарушениями закона, совершаемыми биороботами. Подойдя, полицейский щелкнул каблуками своих черных лакированных туфель и отдал честь хозяину дома, приставив руку в белой перчатке под блестящий черный козырек своей серой фуражки.
– Разрешите приступить?
– Да… – брезгливо сквозь зубы произнес хозяин дома.
– Пощадите! – продолжая плакать, умоляла девушка.
– Встать, дрянь! Какое право ты имеешь прикасаться к человеку? Покажи свое лицо! – полицейский схватил девушку за волосы и поднял ее заплаканное лицо вверх. – А-а, так это ты? Ты, воровка, крадешь украшения жены хозяина не первый раз! О какой пощаде может идти речь? Ты понимаешь, механическая тварь, что не вернешься уже сюда? Ты не оценила благородства своего хозяина и будешь наказана!
232-ой видел, как девушка плачет и повторяет как заклинания.
– Простите, помилуйте, мой господин… Но они такие красивые!
Девушка едва могла идти, и полицейский неустанно подталкивал ее.
– Иди же быстрее! Куда ты спрятала кольцо? – спросил полицейский и сам себе ответил: – Конечно, в спальный мешок! Куда же еще, это единственная твоя вещь в этом доме…
Они зашли в комнату для технического отдыха девушек, хозяин дома остановился на пороге открытой двери, с явным нежеланием идти дальше.
– Я здесь…
– Да-да, конечно, – поспешно ответил полицейский. – Я все сам сделаю. Где мешок этой куклы? Да вот он! – Полицейский сунул руку в спальный мешок и стал энергично ощупывать его внутренности. Хозяин – человек среднего роста и возраста в белой рубашке и черных брюках, слегка располневший, молча наблюдал за происходящим. Девушка тоже молчала, она была напугана и растеряна. Полицейский извлек руку из мешка и 232-ой увидел маленькое колечко с блестящим розовым камнем. Сознание 232-ого просто взорвалось от бессильной ярости, он ткнул пальцем в монитор и тот нехотя погас. Он сделал несколько глотков воды и определенно решил, что здесь ему делать больше нечего – никакая материальная сытость и шаткое благополучие не могут стать ценой, позволяющей отказаться от поиска свободы и познания мира. Он твердо решил – не позже завтрашнего утра он покинет этот дом. Но это завтра, а сейчас работы было хоть отбавляй – все семейство готовилось отправиться в гости на праздник. 232-ой ловил себя на мысли, что время тянется предательски медленно, но наконец праздничный кортеж проследовал за ворота. «Да, вот он, долгожданный момент!» – ликовал 232-ой. Он разработал и сейчас применил программу по взлому центрального кода, она работала в момент открытия и закрытия ворот. Наконец-то код был в руках у 232-ого! Он знал, что семейство вернется не раньше завтрашнего вечера, и более удобного для побега случая не представится еще долго. 232-ой заканчивал работу, когда поздний вечер уверенно вступал в свои права. Всплыла низкая и полная луна, она грустно, молчаливо освещала свой путь за узорной листвой раскидистых деревьев. В доме наступили тишина и покой. 232-ой отправился в комнату для технического отдыха и приготовился ко сну. Для него начались те часы, которые оставались едва ли не самыми приятными в его жизни. В мягком спальном мешке появлялась возможность расслабиться, расправить спину, согреться, прикрыть уставшие глаза, да и просто – быть предоставленным самому себе и думать, думать… Но сегодня спальный мешок показался ему тесным и душным, он высвободил руки из мешка, долго пытался найти удобную позу для сна и не заметил, как уснул. Снилась ему маленькая спальная комната, он лежит в удобной кровати, солнечный луч ласкает его щеку. Он слышит легкие женские шаги, сердце радостно встречает их. Мягкая женская рука гладит его по голове, перебирает его волосы. Ему спокойно, он не хочет открывать глаза. Неожиданно для него женщина ласково, но настойчиво позвала: «Алекс, милый, проснись! Ну же, Алекс, дорогой, вставай!» Сердце его застыло от удивления, он проснулся. А сердце забилось вновь, бешено задыхаясь от волнения. «Откуда, откуда это имя – Алекс?!» – думал 232-ой. Он не в состоянии был переварить всю полноту увиденного, зная, что роботы не имеют имен. Но одно было совершенно бесспорно – во сне имя принадлежало ему. Пора было вносить ясность в жизнь, и он был готов, – без этого предварительного условия все усилия сводились бы к нулю. Оставалось сделать совсем ничего – уйти за ворота, кануть в неизведанное и узнать все. 232-ой с трудом заставил себя дождаться утра. Все шло обыкновенно, как и всегда. Он вел себя совершенно спокойно, но ему с трудом удавалось скрывать томление, предвкушение чего-то необыкновенного и важного. Лишь зайдя в свой кабинет, он позволил себе вздохнуть свободно, обменялся новостями с компьютером и отладил все системы обеспечения. Через камеры слежения осмотрел дом, сад, все закоулки, а главное – центральные ворота. Ничего не предвещало неожиданностей, все были на своих местах и занимались своими делами. 232-ой отключил камеры слежения, беззвучно выскользнул за дверь, быстро, почти молниеносно миновал дом, сад и вышел к центральным воротам. Несколько секунд ему понадобилось, чтобы открыть их. То, что он увидел, превзошло все его ожидания – за воротами стояла ранняя осень, увиденное радовало и восхищало широтой охвата, свежестью, чистотой, отсутствием каких либо рамок и ограничений, свободным разгулом красок и света. К воротам дома шла асфальтированная подъездная дорога, сразу за ней был лес. Он вступил на самую кромку леса, усталый, но счастливый. Свободно вздохнул полной грудью и, ощутив свежесть настоящего утра, осторожно вошел в гущу растений. Наконец он позволил себе закрыть глаза и слушать шелест листьев и утреннее пение птиц.
Свобода
«Вот и все! Я свободен! И – будь что будет!» – подумал он и шагнул дальше, вглубь леса. Едва заметная тропинка вела его в неизвестность. Прекрасные, высокие, раскидистые деревья, полные невыразимого величия, окружали его; их зеленые, желтые, багровые листья трепетали от малейшего дыхания ветра, подставляя себя потоку солнечного света. От запахов травы, опавших листьев и нагретой земли кружилась голова. Серебристые нити паутины флагами развевались надо всей этой растительностью. 232-ой пробирался сквозь, как ему казалось, дикие заросли. Но вскоре характер леса существенно изменился: буйные заросли уступили место кустарникам и лугам, зыбь теней на его плечах исчезла и уступила место солнечному свету, день обещал быть сухим и жарким. Между тем, луга постепенно превращались в газоны, а кустарники представляли собой стриженые композиции, все чаще встречались каменные скамьи. Сомнений не было – цивилизация наступала, подчинив себе лес и превратив его в парк. 232-ой с удивлением заметил – в столь ранний час он в парке один, и нет ровным счетом ничего, что могло бы угрожать ему. Впрочем, нет, он был не один – черная, с белой грудкой и белыми лапками кошка без всякого смущения бежала по тропинке, неся что-то в зубах. Пройти мимо такого чудесного существа не было сил, он остановился и почувствовал себя другим, новым от нахлынувшей свежести ощущения мира. Он стоял неподвижно, боясь испугать животное, и улыбался, восхищаясь красотой и грацией этого маленького существа. Живых животных 232-ой некогда не видел; мертвых – да, когда хозяин возвращался с охоты. Он живо вспомнил гордого хозяина и, глядя на кошку, которая деловито прыгнула на скамейку и прижала лапкой свою ношу, подумал, что охота – осквернение и разрушение свободной природы. 232-ой сделал несколько осторожных шагов вперед, чтобы лучше разглядеть животное. Но кошка прижала лапкой добычу – неизвестную ему птичку, цветные перышки которой были растрепаны; маленькая птичья головка свисала со скамьи. Он намеревался еще чуть приблизиться к кошке, но та издала какой-то урчащий звук, прижала уши к голове и вцепилась зубами в маленькое птичье тельце. А глаза зверька сверкнули сердито и угрожающе. Она как будто совсем недвусмысленно говорила: «Птичку ты не получишь, так и знай! Я съем ее сама и не с кем делиться не собираюсь!» 232-ой стоял тихо, не шелохнувшись, едва сдерживая смех.