Страница:
Словно подыгрывая Катиному настроению, монах отеческим (или ей это только показалось?) тоном сказал:
– Ну, тогда выйди подышать перед сном свежим воздухом. Хочешь еще фруктов?
– Да, хочу грушу. – Поблагодарив монаха, Катя взяла из его рук большую грушу. – А ты будешь? – сама не зная, зачем, спросила Катя.
Монах весело улыбнулся и взял из плетеной коробочки еще одну грушу.
– Не могу поверить, что я не помню, как меня зовут. Это странно.
– Почему же странно. Ты же забываешь иногда имена других людей, так почему же ты не можешь забыть свое?
– Но ведь имя дано человеку с рождения, он с рождения к нему привыкает, сживается с ним, оно становится его частью. Сейчас, из-за того, что я не помню своего имени, мне кажется, что я не присутствую здесь на самом деле, что это какая-то галлюцинация или сон. Но я не верю в то, что это сон: я ведь все чувствую, все осознаю.
– Здесь тебе нет необходимости называться так, как тебя назвали. Можешь сама выбрать себе имя, любое, какое хочешь. Будем считать это твоим внутренним именем, именем твоей души. – По интонации монаха Катя поняла, что он подсказывает ей, намекает на что-то, что она хочет понять. Но думать об этом ей сейчас не хотелось, и она решила просто запомнить слова монаха.
– Сложно выбрать имя себе, – сказала Катя. – Пусть меня будут звать Маргарита. Красивое имя. Какое-то загадочное.
Услышав это имя, монах кивнул. По его лицу было видно, что он доволен. Теперь он сидел неподвижно, устремив взгляд в глубь леса. Его поза была величественной: абсолютно прямая спина, немного поднятый вверх подбородок. Вдруг он шевельнулся и провел рукой по стволу дерева, на котором они с Катей сидели.
– У тебя есть вопрос, на который ты бы хотела получить ответ? – обратился он к Кате.
– Что?
– Смотри, – он вытянул вперед руку и разжал сжатый до этого кулак. На его ладони сидело маленькое насекомое, похожее на божью коровку. Жучок светился в темноте ровным фиолетовым светом.
– Это светлячок? Какой красивый!
– Не совсем. Это жук-мудрец. Считается, что он знает все на свете и может ответить на любой вопрос. Только ответит он в том случае, если его не ловить специально, а если он сам окажется рядом, сам найдет спрашивающего. Этого я только что снял с дерева, он полз рядом с твоей ногой.
– То есть я могу спросить все, что мне хочется?
– Да. Сформулируй свой вопрос таким образом, чтобы на него можно было ответить либо «ДА», либо «НЕТ». Если ответ утвердительный, жук-мудрец поменяет свое фиолетовое свечение на голубое, если отрицательный, он потускнеет до серого цвета и почти погаснет.
Катя стала перебирать в уме волновавшие ее вопросы. Оказалось, ее столько всего интересовало! Потом вопросы от глобальных, касающихся всего человечества в общем, стали более частными: Катя сосредоточилась только на своей жизни. В ее жизни ее больше всего интересовало, сможет ли она найти такого человека, с которым она сможет жить долго и счастливо, почти как в сказке. Но только Катя все-таки не отвлекалась от мысли о том, что жизнь и сказка очень разные, поэтому она постаралась конкретизировать понятие «как в сказке». Она думала, что для того, чтобы жить с человеком долго и счастливо, нужно учитывать множество психологических моментов. Она понимала, что прежде чем это «долго и счастливо» наступит, пройдет период времени, наполненный не самыми приятными впечатлениями. От страстной любви до совместной жизни путь нелегкий. И ведь просто хорошо узнать друг друга – это еще далеко не все. Нельзя сказать, что Катя верила в предопределенность любви, в то, что счастливо можно жить только с одним единственным человеком на свете. Она считала, что создание отношений требует усилий и что счастье союза определяет любовь, которую мало испытать, ее еще нужно сохранить.
– Ну что, придумала? – монах прервал Катины размышления. Она секунду поколебалась и неуверенно ответила:
– Да. А можно только один вопрос? – спросила Катя, наблюдая, как жучок бегает по ладони монаха.
– Если, ответив на первый вопрос, жук-мудрец не улетит, то можно задавать еще вопрос.
– Хорошо, я готова. – Монах протянул Кате свою ладонь, и жучок, щекотно перебирая ножками, переполз на Катину руку. Жучок был теплым и походил из-за этого на маленькую лампочку.
– Теперь произнеси вслух свой вопрос.
Катя посмотрела на жучка и проговорила:
– Смогу ли я найти свое призвание в жизни? – В последний момент она засмущалась и спросила не то, что волновало ее больше всего. Жучок тут же из фиолетового стал синим.
– Жучок говорит «да», – прокомментировал монах.
Жучок снова стал фиолетовым. Катя ждала, что он улетит с ее ладони, но жучок замер на месте. Помня, что жучок сам решает, на сколько вопросов ему отвечать, Катя задала следующий вопрос. На этот раз спросила про мужчину, постаравшись как можно точнее сформулировать вопрос. Жучок не изменял свой цвет несколько секунд, словно раздумывал над ответом, но потом загорелся синим. Сменив свой цвет вновь на фиолетовый, насекомое растопырило половинки своего панциря и взлетело с Катиной ладони.
– А нет у вас тут жучка, который скажет, сколько по времени будут исполняться мои желания? – обрадованная предсказаниями, Катя была расположена баловаться и шутить. Монах ответил на вопрос сдержанной улыбкой и продолжал серьезным тоном:
– На первый вопрос ты вполне можешь ответить сама. Поиск своего, как ты его назвала, призвания очень во многом зависит от тебя. Чтобы найти, нужно искать. То есть нужно прислушиваться к своим желаниям, определять их, пытаться понять, как можно достичь желаемого. Судьба очень часто подсказывает тем, кто внимателен и умеет видеть ее подсказки. Они могут быть самые разнообразные. Иногда достаточно просто оглянуться вокруг, и ответ придет сам собой. Чем, например, ты хотела бы заниматься?
– Не знаю, я как-то всерьез об этом не думала. У меня есть мечты, но я привыкла считать их лишь мечтами, которые помогают мне поднимать себе настроение, но сделать хоть что-то из того, о чем я мечтаю, делом своей жизни, или хотя бы делом определенного периода своей жизни, это вряд ли.
– Ты не веришь в себя. – Эти слова монах произнес жестко, утвердительно. Кате стало грустно. Он прав, она не верит в себя. Катя привыкла, что мир реальный накладывает на нее лишь обязательства, совсем не оставляя пространства ее желаниям. Но ей недоставало сил (или, скорее, было просто лень) попытаться совместить необходимое с желаемым: например, если необходимо зарабатывать деньги, то начать зарабатывать их тем делом, которое долгое время считаешь лишь увлечением. Катю воспитали так, что она не сомневалось: это невозможно.
– А с этим можно что-нибудь сделать? Можно научить меня верить в себя?
– Ты это умеешь, – ответил монах. – Просто боишься снова попробовать. – Монах говорил так, словно Катя раньше все знала и умела, а потом вдруг по какой-то причине забыла. Он намекал, что она знает, где оказалась, потом говорил что-то еще в том же духе, теперь вот говорит, что она умеет быть уверенной в себе, то есть быть борцом, хозяином жизни, если вспомнить все относящиеся сюда синонимы, но опять же боится снова попробовать. Катя чувствовала, что что-то здесь не так, что неспроста оказалась она здесь, что этот монах пытается внедрить в ее рассудок какие-то мудрые мысли. Все неспроста. И что это место кажется ей таким знакомым, словно она не раз бывала здесь раньше. Катя изо всех сил напрягала память, но ответ упорно не хотел приходить.
Завтрак был довольно простой, но плотный. Сначала монах разложил в две большие миски какие-то травы, смешанные с нарезанными фруктами. Потом вынес из дома цыпленка, к счастью, уже разделанного: смотреть, как монах убивает и терзает тушку бедной птицы, у Кати не хватило бы духу. Они жарили на костре небольшие куски мяса и съедали, запивая чистой ключевой водой. Как-то странно было есть мясо в этом диком мире. Катю даже немного мучила совесть: то, что кажется простым и естественным в цивилизованном человеческом мире, здесь стало восприниматься как что-то дикое. После завтрака монах сказал:
– Теперь пора тебе все здесь показать. Пойдем. – Он встал и быстрым шагом направился в глубь леса, даже не дав Кате сообразить, что сейчас от нее потребуется.
Катя и монах шли довольно долго. Монах двигался ровно, с одинаковой скоростью, ни разу не остановившись, чтобы передохнуть. Он уверенно пробирался сквозь густые зеленые заросли, и было видно, что он движется целенаправленно, хорошо знает дорогу. Катя еле успевала за ним. На ее пути постоянно возникали препятствия в виде эластичных веток или вылезших из-под земли и притаившихся в траве корней. Было очень страшно потерять из виду монаха, потому что это означало бы, что Катя не просто заблудилась в каком-то непонятном лесу, что само по себе уже очень страшно, а заблудилась в каком-то непонятном мире. Она не отрывала взгляда от с трудом различимой в темной зелени фигуры в черном балахоне, и поэтому не успевала заметить вырастающие перед ней ветки, которые больно стегали по животу и ногам. Постепенно Катя начала уставать. Щебетанье птиц, которое до этого было негромким и ненавязчивым, вдруг стало раздражать, шелест деревьев стал казаться зловещим, а сами деревья пугали причудливыми изгибами своих стволов. Катя почувствовала, как сердце забилось быстрее, в висках застучало, ладони стали мокрыми и липкими. Ей сделалось страшно.
– Эй, постой! – крикнула она в ту сторону, где, ей казалось, был монах. Но никто не ответил. Она крикнула еще раз. Ответа не последовало. И тут ее охватила настоящая паника. Одна, в непонятном месте, в котором очутилась каким-то чудом, да еще место угрюмое и злое. Катя почувствовала, как руки начинают мелко дрожать, где-то в области желудка образовалась пугающая пустота. Ей было страшно двинуться с места. Еще через мгновение в глазах потемнело: Катя была близка к обмороку.
– Так, все, паникерша, – строго сказала она себе. – Ты прекрасно знаешь, что это всего лишь паника, с тобой не раз такое случалось. Ни в какой обморок ты не упадешь, не умрешь, и ничего другого плохого с тобой не случится. И нечего тут на пустом месте превращаться в нежную припадочную аристократическую барышню. Это, по меньшей мере, глупо!
Такие монологи всегда приводили Катю в чувство. Постояв с минуту и отдышавшись, она убедилась, что сердце бьется ровно, дыхание не сбивается, и попробовала еще раз позвать своего проводника. Бесполезно. Тогда Катя внимательно осмотрела место, где стояла. Первым делом нужно было понять, в какую сторону пошел монах. К счастью, шли они по траве, значит, там, где шел монах, трава должна быть примята. Да, вот они, несколько примятых к земле спасительных травинок. Конечно, может статься, что там, где примята трава, прошел вовсе не монах, а какой-нибудь чуда-юда-зверь. Но другого выхода не было, и Катя неуверенно двинулась туда, где трава была примята. Катя шла долго, постоянно выкрикивая позывные. Монах как будто испарился. Теперь Катя была напугана не на шутку. Но паникой делу не поможешь. Воскресив в душе остатки мужества, Катя представила себе самый плохой вариант и возможный выход. Самое плохое, что могло ее ожидать, это то, что она не найдет монаха до того, как стемнеет, и вынуждена будет провести неизвестно сколько времени в лесу в полном одиночестве. Она начала вспоминать, что в таких ситуациях вообще принято делать. Вспомнилось, что обычные лесные хищники не умеют лазить по деревьям, значит, если что, то придется лезть на самый верх. Главное, чтобы не по голому, без веток, стволу. На всякий случай Катя осмотрела деревья, которые ее окружали: вполне пригодны для того, чтобы по ним мог залезть человек. Катя не отличалась особой физической формой, но в данной ситуации была готова проявить чудеса ловкости. «На случай долгого пребывания в этом лесу мне придется обеспечить себе не только укрытие, но и питание», – размышляла Катя. «Судя по обилию растительности, здесь водится много ягод и грибов. Осталось только найти пресную воду». Через какое-то время лес начал редеть. В просветах между ветками что-то заблестело. «Вода!» – обрадовано выкрикнула Катя и пошла быстрее. Действительно, она вышла к озеру. Значит, вода была почти наверняка пресной. Катя с облегчением вздохнула. Вдруг сбоку возник монах. Он словно вырос из земли прямо рядом с Катей. Она чуть не вскрикнула. Монах был абсолютно спокоен, но на этот раз Катю его спокойствие не радовало, а очень сильно злило. Сердитая, она хотела было сказать монаху, что думает о его поведении по отношению к ней, как монах ее опередил:
– Неплохое начало. Теперь ты знаешь, что, чтобы узнать, порой необходимо заблудиться.
Сначала его слова показались Кате нелепицей, высокопарной ерундой, но потом она сообразила, что, скорее всего, это первая из премудростей, которым ей предстоит здесь обучиться, и постаралась на всякий случай просто запомнить сказанное.
Теперь Кате стало любопытно. Она больше не сердилась на монаха. Она привыкла, что все, кто может считаться наставниками или учителями, кто знает некие тайны, всегда выглядят и ведут себя чудаковато. Катя огляделась. Здесь было очень красиво, как-то даже живописно: свежая зелень могучих растений обрамляла водоем, и каждая веточка, каждый листочек обретал брата-близнеца в его зеркальной поверхности. Катя невольно залюбовалось. Здесь все такое живое, такое яркое! Теперь, когда лес перестал казаться Кате злым полным чудовищ болотом, ее стало восхищать его великолепие.
Когда Катя очнулась от восторженного ступора, монах был уже довольно далеко впереди.
– Опять он в прятки играть будет, – обреченно пробормотала Катя и побежала за монахом. Но, к ее удивлению, монах, услышав, как Катя бежит, остановился и подождал ее. Дальше они медленно пошли вместе. Они огибали берег, чтобы оказаться на стороне, противоположной той, откуда появилась Катя. Наконец, монах остановился у небольшого залива; скорее, это был даже не залив, а изгиб, созданный неровностью береговой линии. Деревья здесь росли очень близко к воде, некоторые даже врезались в воду, загораживая своими корнями принадлежащую им землю от воды. К ветке одного из деревьев было что-то привязано. Катя подошла ближе.
– Ух ты, тарзанка! – Она взвизгнула от удивления. Это действительно была тарзанка: небольшая деревянная перекладина, перевязанная посередине веревкой, другой конец которой крепился к ветке дерева. Катя в детстве очень любила качаться на тарзанке и прыгать с нее в глубокую воду. Сначала раскачиваешься как на качелях, держась руками за перекладину с обеих сторон веревки, а потом, когда оказываешься над водой, отпускаешь руки и летишь в воду. И так страшно и, вместе с тем, так здорово! Страшно, потому что можешь не успеть сгруппироваться, и тогда больно шлепнешься о воду животом или спиной. Но все-таки здорово, потому что прыжок дарит невероятное ощущение свободы и собственного бесстрашия. Кате вдруг очень сильно захотелось схватить тарзанку и нырнуть с нее в воду. Она уже почти сорвалась с места, но вспомнила о стоящем за ее спиной монахе и передумала. Все-таки премило будет смотреться взрослая, в чем-то даже солидная тетя, болтаясь на тарзанке с задранными вверх, как у обезьяны, ногами.
– Тебе разве совсем не хочется на ней повиснуть, как в детстве? – слова монаха настолько соответствовали Катиным мыслям, что, казалось, он их прочитал. Катя удивленно на него посмотрела.
– Но я, все-таки, уже давно не ребенок. Да и тарзанка вряд ли выдержит все мои пятьдесят пять («Пятьдесят восемь», – услужливо подсказала Кате ее совесть, но Катя проигнорировала ее старания.) килограммов.
Монах ничего не сказал, но Кате показалось, что он опять улыбается.
– А откуда здесь, в лесной глуши, тарзанка? – Катя обернулась, но монаха не было там, где он стоял мгновение назад.
– Опять он за свое, – негромко сказала Катя. Она подошла к дереву, к которому была привязана тарзанка, села на траву под этим деревом. Солнце припекало. Солнечные лучи, отражаясь от поверхности воды, зайчиками прыгали по Катиному лицу. Ветерок стих, стало жарко. Какое-то время Катя раздумывала, а потом стянула джинсы и майку и уселась на траву в одном белье. Она сидела под деревом и ни о чем не думала. Солнце согревало, казалось, не только ее тело, но и ее душу, словно волшебный эликсир, возрождало ее к жизни. Думать не хотелось, хотелось просто сидеть вот так, в свободной позе, и просто наслаждаться тем, что на душе спокойно и хорошо. Где-то совсем близко защебетали птицы, хрустнула сухая ветка, но Катя не пошевелилась. Она доверяла этому лесу, словно это была она сама. Она закрыла глаза и слушала звуки окружавшей ее природы. И она узнавала каждый звук, каждый шорох, словно своими глазами видела каждую птичку, каждую веточку, каждого жучка, которые издавали эти звуки и шорохи. Вот рыба выпрыгнула из воды недалеко от берега, блеснула серебряным брюхом и нырнула обратно, почти не потревожив водяную гладь. Вот птичка уронила гусеницу, не донеся ее до гнезда, где требовательно и в то же время жалобно пищат голодные птенцы. Вот мягко, слегка постукивая длинными коготками о торчащие из земли корни, прошел енот и скрылся в лесу. Вот мышь грызет какой-то стебелек, придерживая его передними лапками. Вот ветер качнул тарзанку, и она слегка ударилась о ствол дерева, к которому привязана. Мир живет, все спокойно и размеренно совершается своим чередом, и ничто не мешает этому удивительному циклу.
Катя все сидела на берегу с закрытыми глазами. Звуки леса как-то сами собой сменились тихой музыкой, доносящейся откуда-то из глубины Катиного сознания. Музыка была спокойная, негромкая, но она обладала удивительной силой: Катя чувствовала, как с каждой новой нотой пробуждается ото сна ее душа, как она расцветает, наполняется жизненной силой. Музыка продолжала играть, но теперь ее начали сопровождать образы: Катя видела людей, с которыми сталкивалась в жизни – с кем-то всего лишь на миг, с кем-то на долгие годы. Она видела этих людей и чувствовала, что понимает каждого из них. Понимает, почему расплакалась из-за тройки подруга-отличница, ощутила всем сердцем ее горечь от того, что ей предстоит расстроить мать, поняла, что именно из-за этого она плачет, а не потому, что боится, что мать станет ее ругать. Поняла, почему сосед из квартиры напротив постоянно пьян и не хочет отказываться от своей ущербной жизни больного алкоголизмом человека: он запивает свое горе, умерщвляет свое тело, не в силах справиться с жизнью. Ему не нравиться жить, он не умеет жить. Поняла, почему начальник не поддержал ее проект, отчетливо «увидела» его мысли. Начальник был вынужден поддержать проект сына своей бывшей любовницы. Катя даже поняла, почему Николай оказался таким легкомысленным, и ей стало его жаль. Ведь он просто боится, что его мужская сущность очень скоро перестанет давать о себе знать, и он утратит то единственное, что дает ему возможность самоутвердиться. С каждым новым образом, который Катя «прочувствовала», ее душа наполнялась каким-то знанием, которое не требовало от нее страданий и жертв, но давалось естественно, было интуитивным, словно оно было заранее заложено в ней самой, и ей оставалось только извлечь его и переместить в другой сосуд – свою душу. Эти прозрения не будоражили ее, она не ликовала, словно ученый, сделавший важное для науки и жизни открытие; наоборот, с каждой приобретенной крупицей этого знания она становилась спокойнее.
Катя думала о том, что почти всю свою жизнь она старалась понять людей, понять, как они думают, что думают, понять, что ими руководит; она хотела понимать других людей, чтобы научиться жить среди них, но у нее никогда не получалось понять до конца, хоть ее пониманию и поддавалось очень многое. Катя научилась определять их характеры и предсказывать поведение, научилась различать, когда они врут, а когда говорят правду, когда хитрят, когда льстят. Но это умение не могло сделать ее счастливой. Умение разбираться в людях очень полезно, когда речь идет о выгоде и практической стороне человеческого общения и взаимодействия, но Кате нужна была любовь, а любовь стирает из памяти прежние полезные навыки и умения, оставляя влюбленного один на один со своими эмоциями, и уже не можешь понять, где любимый человек, а где созданный тобой же образ этого любимого человека, и неизменно попадаешь впросак. Казалось бы, что сложного в том, чтобы понимать таких же, как ты сам? Но когда хоть немного поймешь себя, становится ясным, до чего сложно понять кого-то еще.
Но сейчас Катя понимала, и это казалось таким простым и естественным, что было удивительно, зачем она вообще столько времени потратила на чтение книг, на наблюдение за людьми, на изучение их характеров. Она читала женские журналы и серьезные философские трактаты, читала труды психологов и практикующих психотерапевтов, она выдумывала свои собственные классификации, рамки, в которые пыталась загнать свои представления о людях. Нет, все-таки это время нельзя назвать потраченным впустую. Изучение людей ее занимало, наполняло ее жизнь интересом, смыслом, давало ощущение знания, уверенности в собственном превосходстве. И к тому же это дало ей опыт понимания жизни, а значит, всегда найдется, к чему этот опыт применить. Например, она может выбирать людей для своего окружения, выбирать тех, кому доверять, и отвергать тех, кто может причинить ей боль. Значит, ей придется меньше страдать из-за своей излишней доверчивости. Когда эта мысль промелькнула в Катиной голове, она почувствовала, что в ее жизни все совсем не безнадежно. Она вполне может строить свою жизнь без посторонней помощи, сама, не перекладывать ответственность за нее на Судьбу и обстоятельства. Ведь она взрослая девушка, а взрослым с определенного момента Судьба начинает доверять, и они могут двигаться в том направлении, в котором хотят. Если они не делают зла другим, не нарушают своей жизнью ритма общей жизни, то они получают право быть счастливыми по-своему, выбирать свое счастье. И если Судьба одобряет их путь, их усердие, то она обязательно даст знать.
Еще какая-то мысль зашевелилась в Катином сознании, но вдруг что-то мокрое прислонилось к Катиной руке, и она поняла, что теряет найденное равновесие, что уже вернулась ощущениями и мыслями под дерево на берегу озера. Она открыла глаза. Рядом с ее рукой сидел кролик, забавно шевеля усами. Катя протянула руку, чтобы потрогать кролика, но тот отпрыгнул в сторону, потом прыгнул еще раз, и еще. Катя встала и чуть не погналась за ним. Так бывало в детстве: стоило какой-нибудь симпатичной зверушке оказаться поблизости, как Катя бросалась ее догонять. Кролик успел скрыться.
– Ну, тогда выйди подышать перед сном свежим воздухом. Хочешь еще фруктов?
– Да, хочу грушу. – Поблагодарив монаха, Катя взяла из его рук большую грушу. – А ты будешь? – сама не зная, зачем, спросила Катя.
Монах весело улыбнулся и взял из плетеной коробочки еще одну грушу.
* * *
Катя и монах сидели на поваленном на землю дереве рядом с домом. Солнце уже село, и теперь луна освещала небольшую опушку. Природа вокруг спала. Изредка легкий ветерок шевелил макушки высоких деревьев, и казалось, что это лес дышит во сне. Здесь было так спокойно. Катя больше не думала о том, где она, как она сюда попала. Поборов тревогу, Катя отключила логику, которая боится всего того, что не укладывается в ее строгие рамки, и наслаждалась лесом, который прятал ее в своей глуши от проблем и переживаний, наслаждалась свежей прохладой ночи, радовалась присутствию монаха, потому что рядом с ним она чувствовала себя в безопасности. Единственное, чего ей хотелось сейчас, это вспомнить свое имя, почувствовать, таким образом, себя, почувствовать, что она действительно существует. Катя повернулась к монаху и сказала:– Не могу поверить, что я не помню, как меня зовут. Это странно.
– Почему же странно. Ты же забываешь иногда имена других людей, так почему же ты не можешь забыть свое?
– Но ведь имя дано человеку с рождения, он с рождения к нему привыкает, сживается с ним, оно становится его частью. Сейчас, из-за того, что я не помню своего имени, мне кажется, что я не присутствую здесь на самом деле, что это какая-то галлюцинация или сон. Но я не верю в то, что это сон: я ведь все чувствую, все осознаю.
– Здесь тебе нет необходимости называться так, как тебя назвали. Можешь сама выбрать себе имя, любое, какое хочешь. Будем считать это твоим внутренним именем, именем твоей души. – По интонации монаха Катя поняла, что он подсказывает ей, намекает на что-то, что она хочет понять. Но думать об этом ей сейчас не хотелось, и она решила просто запомнить слова монаха.
– Сложно выбрать имя себе, – сказала Катя. – Пусть меня будут звать Маргарита. Красивое имя. Какое-то загадочное.
Услышав это имя, монах кивнул. По его лицу было видно, что он доволен. Теперь он сидел неподвижно, устремив взгляд в глубь леса. Его поза была величественной: абсолютно прямая спина, немного поднятый вверх подбородок. Вдруг он шевельнулся и провел рукой по стволу дерева, на котором они с Катей сидели.
– У тебя есть вопрос, на который ты бы хотела получить ответ? – обратился он к Кате.
– Что?
– Смотри, – он вытянул вперед руку и разжал сжатый до этого кулак. На его ладони сидело маленькое насекомое, похожее на божью коровку. Жучок светился в темноте ровным фиолетовым светом.
– Это светлячок? Какой красивый!
– Не совсем. Это жук-мудрец. Считается, что он знает все на свете и может ответить на любой вопрос. Только ответит он в том случае, если его не ловить специально, а если он сам окажется рядом, сам найдет спрашивающего. Этого я только что снял с дерева, он полз рядом с твоей ногой.
– То есть я могу спросить все, что мне хочется?
– Да. Сформулируй свой вопрос таким образом, чтобы на него можно было ответить либо «ДА», либо «НЕТ». Если ответ утвердительный, жук-мудрец поменяет свое фиолетовое свечение на голубое, если отрицательный, он потускнеет до серого цвета и почти погаснет.
Катя стала перебирать в уме волновавшие ее вопросы. Оказалось, ее столько всего интересовало! Потом вопросы от глобальных, касающихся всего человечества в общем, стали более частными: Катя сосредоточилась только на своей жизни. В ее жизни ее больше всего интересовало, сможет ли она найти такого человека, с которым она сможет жить долго и счастливо, почти как в сказке. Но только Катя все-таки не отвлекалась от мысли о том, что жизнь и сказка очень разные, поэтому она постаралась конкретизировать понятие «как в сказке». Она думала, что для того, чтобы жить с человеком долго и счастливо, нужно учитывать множество психологических моментов. Она понимала, что прежде чем это «долго и счастливо» наступит, пройдет период времени, наполненный не самыми приятными впечатлениями. От страстной любви до совместной жизни путь нелегкий. И ведь просто хорошо узнать друг друга – это еще далеко не все. Нельзя сказать, что Катя верила в предопределенность любви, в то, что счастливо можно жить только с одним единственным человеком на свете. Она считала, что создание отношений требует усилий и что счастье союза определяет любовь, которую мало испытать, ее еще нужно сохранить.
– Ну что, придумала? – монах прервал Катины размышления. Она секунду поколебалась и неуверенно ответила:
– Да. А можно только один вопрос? – спросила Катя, наблюдая, как жучок бегает по ладони монаха.
– Если, ответив на первый вопрос, жук-мудрец не улетит, то можно задавать еще вопрос.
– Хорошо, я готова. – Монах протянул Кате свою ладонь, и жучок, щекотно перебирая ножками, переполз на Катину руку. Жучок был теплым и походил из-за этого на маленькую лампочку.
– Теперь произнеси вслух свой вопрос.
Катя посмотрела на жучка и проговорила:
– Смогу ли я найти свое призвание в жизни? – В последний момент она засмущалась и спросила не то, что волновало ее больше всего. Жучок тут же из фиолетового стал синим.
– Жучок говорит «да», – прокомментировал монах.
Жучок снова стал фиолетовым. Катя ждала, что он улетит с ее ладони, но жучок замер на месте. Помня, что жучок сам решает, на сколько вопросов ему отвечать, Катя задала следующий вопрос. На этот раз спросила про мужчину, постаравшись как можно точнее сформулировать вопрос. Жучок не изменял свой цвет несколько секунд, словно раздумывал над ответом, но потом загорелся синим. Сменив свой цвет вновь на фиолетовый, насекомое растопырило половинки своего панциря и взлетело с Катиной ладони.
– А нет у вас тут жучка, который скажет, сколько по времени будут исполняться мои желания? – обрадованная предсказаниями, Катя была расположена баловаться и шутить. Монах ответил на вопрос сдержанной улыбкой и продолжал серьезным тоном:
– На первый вопрос ты вполне можешь ответить сама. Поиск своего, как ты его назвала, призвания очень во многом зависит от тебя. Чтобы найти, нужно искать. То есть нужно прислушиваться к своим желаниям, определять их, пытаться понять, как можно достичь желаемого. Судьба очень часто подсказывает тем, кто внимателен и умеет видеть ее подсказки. Они могут быть самые разнообразные. Иногда достаточно просто оглянуться вокруг, и ответ придет сам собой. Чем, например, ты хотела бы заниматься?
– Не знаю, я как-то всерьез об этом не думала. У меня есть мечты, но я привыкла считать их лишь мечтами, которые помогают мне поднимать себе настроение, но сделать хоть что-то из того, о чем я мечтаю, делом своей жизни, или хотя бы делом определенного периода своей жизни, это вряд ли.
– Ты не веришь в себя. – Эти слова монах произнес жестко, утвердительно. Кате стало грустно. Он прав, она не верит в себя. Катя привыкла, что мир реальный накладывает на нее лишь обязательства, совсем не оставляя пространства ее желаниям. Но ей недоставало сил (или, скорее, было просто лень) попытаться совместить необходимое с желаемым: например, если необходимо зарабатывать деньги, то начать зарабатывать их тем делом, которое долгое время считаешь лишь увлечением. Катю воспитали так, что она не сомневалось: это невозможно.
– А с этим можно что-нибудь сделать? Можно научить меня верить в себя?
– Ты это умеешь, – ответил монах. – Просто боишься снова попробовать. – Монах говорил так, словно Катя раньше все знала и умела, а потом вдруг по какой-то причине забыла. Он намекал, что она знает, где оказалась, потом говорил что-то еще в том же духе, теперь вот говорит, что она умеет быть уверенной в себе, то есть быть борцом, хозяином жизни, если вспомнить все относящиеся сюда синонимы, но опять же боится снова попробовать. Катя чувствовала, что что-то здесь не так, что неспроста оказалась она здесь, что этот монах пытается внедрить в ее рассудок какие-то мудрые мысли. Все неспроста. И что это место кажется ей таким знакомым, словно она не раз бывала здесь раньше. Катя изо всех сил напрягала память, но ответ упорно не хотел приходить.
* * *
Катя лежала на душистом сене, вдыхала легкий аромат чистых простыней, думала. Логика снова пробудилась, и Кате мучительно захотелось внести в свое положение определенность, захотелось все объяснить, и тем самым разрушить царящую над всем атмосферу чудесного. Особенно Катю мучил вопрос о том, кто такой монах. Хотя она была уверена, что никогда и нигде не могла его раньше видеть, но ее не покидало ощущение, что они были с ним близки, что знали друг друга, что их связывало что-то сильное, какое-то многогранное чувство обеспечивало между ними связь, которая тянулась сквозь время. Кате даже стало казаться, что он настолько ей дорог, потому что он каким-то образом является ею самой, словно он воплотившееся в человеческом теле ее второе «Я». Логика начала судорожно искать объяснений. Стараясь успокоить свои нервы и заглушить слишком громкий требовательный голос логики, Катя, как за соломинку, ухватилась за мысль, что монах действительно является воплощением ее внутреннего «Я», а все происходящее здесь просто сон. Во сне часто подсознание «оживает» и, используя образы, подсказывает что-то спящему, помогает решить проблемы, порой даже предсказывает события будущего. Значит, не исключено, что Катя просто видит сон, но при этом может отличить этот сон от действительности. Однако от этой, казалось бы, утешительной мысли Кате стало грустно. Она подумала, что если это сон, то, засни она здесь, почти совершенно точно проснется в реальности, в которой все разладилось, в которой все такое однообразное и серое. И, к тому же, неизвестно, будет ли у нее еще возможность узнать что-то, что она может узнать только здесь. Кате казалось, что узнать это очень для нее важно. И, засыпая, она успела пожелать проснуться в этой комнатке на этой сенной подстилке.* * *
Проснувшись, Катя несколько секунд лежала с закрытыми глазами, боясь пошевелиться. Но теперь ее пугало не то, что все случившееся накануне окажется сном, а то, что она откроет глаза и снова окажется в этом странном лесу с этим странным незнакомым, но родным монахом. Ей было страшно, потому что если это был не сон, то, возможно, у нее есть основания для паники. Или, как минимум, основания переживать за свое психическое здоровье. Собрав всю свою волю, Катя пошевелила рукой. Ладонь тут же ощутила под простыней колючесть сухих травинок. Катя резко открыла глаза: по лестнице бесшумно спускался монах.Завтрак был довольно простой, но плотный. Сначала монах разложил в две большие миски какие-то травы, смешанные с нарезанными фруктами. Потом вынес из дома цыпленка, к счастью, уже разделанного: смотреть, как монах убивает и терзает тушку бедной птицы, у Кати не хватило бы духу. Они жарили на костре небольшие куски мяса и съедали, запивая чистой ключевой водой. Как-то странно было есть мясо в этом диком мире. Катю даже немного мучила совесть: то, что кажется простым и естественным в цивилизованном человеческом мире, здесь стало восприниматься как что-то дикое. После завтрака монах сказал:
– Теперь пора тебе все здесь показать. Пойдем. – Он встал и быстрым шагом направился в глубь леса, даже не дав Кате сообразить, что сейчас от нее потребуется.
Катя и монах шли довольно долго. Монах двигался ровно, с одинаковой скоростью, ни разу не остановившись, чтобы передохнуть. Он уверенно пробирался сквозь густые зеленые заросли, и было видно, что он движется целенаправленно, хорошо знает дорогу. Катя еле успевала за ним. На ее пути постоянно возникали препятствия в виде эластичных веток или вылезших из-под земли и притаившихся в траве корней. Было очень страшно потерять из виду монаха, потому что это означало бы, что Катя не просто заблудилась в каком-то непонятном лесу, что само по себе уже очень страшно, а заблудилась в каком-то непонятном мире. Она не отрывала взгляда от с трудом различимой в темной зелени фигуры в черном балахоне, и поэтому не успевала заметить вырастающие перед ней ветки, которые больно стегали по животу и ногам. Постепенно Катя начала уставать. Щебетанье птиц, которое до этого было негромким и ненавязчивым, вдруг стало раздражать, шелест деревьев стал казаться зловещим, а сами деревья пугали причудливыми изгибами своих стволов. Катя почувствовала, как сердце забилось быстрее, в висках застучало, ладони стали мокрыми и липкими. Ей сделалось страшно.
– Эй, постой! – крикнула она в ту сторону, где, ей казалось, был монах. Но никто не ответил. Она крикнула еще раз. Ответа не последовало. И тут ее охватила настоящая паника. Одна, в непонятном месте, в котором очутилась каким-то чудом, да еще место угрюмое и злое. Катя почувствовала, как руки начинают мелко дрожать, где-то в области желудка образовалась пугающая пустота. Ей было страшно двинуться с места. Еще через мгновение в глазах потемнело: Катя была близка к обмороку.
– Так, все, паникерша, – строго сказала она себе. – Ты прекрасно знаешь, что это всего лишь паника, с тобой не раз такое случалось. Ни в какой обморок ты не упадешь, не умрешь, и ничего другого плохого с тобой не случится. И нечего тут на пустом месте превращаться в нежную припадочную аристократическую барышню. Это, по меньшей мере, глупо!
Такие монологи всегда приводили Катю в чувство. Постояв с минуту и отдышавшись, она убедилась, что сердце бьется ровно, дыхание не сбивается, и попробовала еще раз позвать своего проводника. Бесполезно. Тогда Катя внимательно осмотрела место, где стояла. Первым делом нужно было понять, в какую сторону пошел монах. К счастью, шли они по траве, значит, там, где шел монах, трава должна быть примята. Да, вот они, несколько примятых к земле спасительных травинок. Конечно, может статься, что там, где примята трава, прошел вовсе не монах, а какой-нибудь чуда-юда-зверь. Но другого выхода не было, и Катя неуверенно двинулась туда, где трава была примята. Катя шла долго, постоянно выкрикивая позывные. Монах как будто испарился. Теперь Катя была напугана не на шутку. Но паникой делу не поможешь. Воскресив в душе остатки мужества, Катя представила себе самый плохой вариант и возможный выход. Самое плохое, что могло ее ожидать, это то, что она не найдет монаха до того, как стемнеет, и вынуждена будет провести неизвестно сколько времени в лесу в полном одиночестве. Она начала вспоминать, что в таких ситуациях вообще принято делать. Вспомнилось, что обычные лесные хищники не умеют лазить по деревьям, значит, если что, то придется лезть на самый верх. Главное, чтобы не по голому, без веток, стволу. На всякий случай Катя осмотрела деревья, которые ее окружали: вполне пригодны для того, чтобы по ним мог залезть человек. Катя не отличалась особой физической формой, но в данной ситуации была готова проявить чудеса ловкости. «На случай долгого пребывания в этом лесу мне придется обеспечить себе не только укрытие, но и питание», – размышляла Катя. «Судя по обилию растительности, здесь водится много ягод и грибов. Осталось только найти пресную воду». Через какое-то время лес начал редеть. В просветах между ветками что-то заблестело. «Вода!» – обрадовано выкрикнула Катя и пошла быстрее. Действительно, она вышла к озеру. Значит, вода была почти наверняка пресной. Катя с облегчением вздохнула. Вдруг сбоку возник монах. Он словно вырос из земли прямо рядом с Катей. Она чуть не вскрикнула. Монах был абсолютно спокоен, но на этот раз Катю его спокойствие не радовало, а очень сильно злило. Сердитая, она хотела было сказать монаху, что думает о его поведении по отношению к ней, как монах ее опередил:
– Неплохое начало. Теперь ты знаешь, что, чтобы узнать, порой необходимо заблудиться.
Сначала его слова показались Кате нелепицей, высокопарной ерундой, но потом она сообразила, что, скорее всего, это первая из премудростей, которым ей предстоит здесь обучиться, и постаралась на всякий случай просто запомнить сказанное.
Теперь Кате стало любопытно. Она больше не сердилась на монаха. Она привыкла, что все, кто может считаться наставниками или учителями, кто знает некие тайны, всегда выглядят и ведут себя чудаковато. Катя огляделась. Здесь было очень красиво, как-то даже живописно: свежая зелень могучих растений обрамляла водоем, и каждая веточка, каждый листочек обретал брата-близнеца в его зеркальной поверхности. Катя невольно залюбовалось. Здесь все такое живое, такое яркое! Теперь, когда лес перестал казаться Кате злым полным чудовищ болотом, ее стало восхищать его великолепие.
Когда Катя очнулась от восторженного ступора, монах был уже довольно далеко впереди.
– Опять он в прятки играть будет, – обреченно пробормотала Катя и побежала за монахом. Но, к ее удивлению, монах, услышав, как Катя бежит, остановился и подождал ее. Дальше они медленно пошли вместе. Они огибали берег, чтобы оказаться на стороне, противоположной той, откуда появилась Катя. Наконец, монах остановился у небольшого залива; скорее, это был даже не залив, а изгиб, созданный неровностью береговой линии. Деревья здесь росли очень близко к воде, некоторые даже врезались в воду, загораживая своими корнями принадлежащую им землю от воды. К ветке одного из деревьев было что-то привязано. Катя подошла ближе.
– Ух ты, тарзанка! – Она взвизгнула от удивления. Это действительно была тарзанка: небольшая деревянная перекладина, перевязанная посередине веревкой, другой конец которой крепился к ветке дерева. Катя в детстве очень любила качаться на тарзанке и прыгать с нее в глубокую воду. Сначала раскачиваешься как на качелях, держась руками за перекладину с обеих сторон веревки, а потом, когда оказываешься над водой, отпускаешь руки и летишь в воду. И так страшно и, вместе с тем, так здорово! Страшно, потому что можешь не успеть сгруппироваться, и тогда больно шлепнешься о воду животом или спиной. Но все-таки здорово, потому что прыжок дарит невероятное ощущение свободы и собственного бесстрашия. Кате вдруг очень сильно захотелось схватить тарзанку и нырнуть с нее в воду. Она уже почти сорвалась с места, но вспомнила о стоящем за ее спиной монахе и передумала. Все-таки премило будет смотреться взрослая, в чем-то даже солидная тетя, болтаясь на тарзанке с задранными вверх, как у обезьяны, ногами.
– Тебе разве совсем не хочется на ней повиснуть, как в детстве? – слова монаха настолько соответствовали Катиным мыслям, что, казалось, он их прочитал. Катя удивленно на него посмотрела.
– Но я, все-таки, уже давно не ребенок. Да и тарзанка вряд ли выдержит все мои пятьдесят пять («Пятьдесят восемь», – услужливо подсказала Кате ее совесть, но Катя проигнорировала ее старания.) килограммов.
Монах ничего не сказал, но Кате показалось, что он опять улыбается.
– А откуда здесь, в лесной глуши, тарзанка? – Катя обернулась, но монаха не было там, где он стоял мгновение назад.
– Опять он за свое, – негромко сказала Катя. Она подошла к дереву, к которому была привязана тарзанка, села на траву под этим деревом. Солнце припекало. Солнечные лучи, отражаясь от поверхности воды, зайчиками прыгали по Катиному лицу. Ветерок стих, стало жарко. Какое-то время Катя раздумывала, а потом стянула джинсы и майку и уселась на траву в одном белье. Она сидела под деревом и ни о чем не думала. Солнце согревало, казалось, не только ее тело, но и ее душу, словно волшебный эликсир, возрождало ее к жизни. Думать не хотелось, хотелось просто сидеть вот так, в свободной позе, и просто наслаждаться тем, что на душе спокойно и хорошо. Где-то совсем близко защебетали птицы, хрустнула сухая ветка, но Катя не пошевелилась. Она доверяла этому лесу, словно это была она сама. Она закрыла глаза и слушала звуки окружавшей ее природы. И она узнавала каждый звук, каждый шорох, словно своими глазами видела каждую птичку, каждую веточку, каждого жучка, которые издавали эти звуки и шорохи. Вот рыба выпрыгнула из воды недалеко от берега, блеснула серебряным брюхом и нырнула обратно, почти не потревожив водяную гладь. Вот птичка уронила гусеницу, не донеся ее до гнезда, где требовательно и в то же время жалобно пищат голодные птенцы. Вот мягко, слегка постукивая длинными коготками о торчащие из земли корни, прошел енот и скрылся в лесу. Вот мышь грызет какой-то стебелек, придерживая его передними лапками. Вот ветер качнул тарзанку, и она слегка ударилась о ствол дерева, к которому привязана. Мир живет, все спокойно и размеренно совершается своим чередом, и ничто не мешает этому удивительному циклу.
Катя все сидела на берегу с закрытыми глазами. Звуки леса как-то сами собой сменились тихой музыкой, доносящейся откуда-то из глубины Катиного сознания. Музыка была спокойная, негромкая, но она обладала удивительной силой: Катя чувствовала, как с каждой новой нотой пробуждается ото сна ее душа, как она расцветает, наполняется жизненной силой. Музыка продолжала играть, но теперь ее начали сопровождать образы: Катя видела людей, с которыми сталкивалась в жизни – с кем-то всего лишь на миг, с кем-то на долгие годы. Она видела этих людей и чувствовала, что понимает каждого из них. Понимает, почему расплакалась из-за тройки подруга-отличница, ощутила всем сердцем ее горечь от того, что ей предстоит расстроить мать, поняла, что именно из-за этого она плачет, а не потому, что боится, что мать станет ее ругать. Поняла, почему сосед из квартиры напротив постоянно пьян и не хочет отказываться от своей ущербной жизни больного алкоголизмом человека: он запивает свое горе, умерщвляет свое тело, не в силах справиться с жизнью. Ему не нравиться жить, он не умеет жить. Поняла, почему начальник не поддержал ее проект, отчетливо «увидела» его мысли. Начальник был вынужден поддержать проект сына своей бывшей любовницы. Катя даже поняла, почему Николай оказался таким легкомысленным, и ей стало его жаль. Ведь он просто боится, что его мужская сущность очень скоро перестанет давать о себе знать, и он утратит то единственное, что дает ему возможность самоутвердиться. С каждым новым образом, который Катя «прочувствовала», ее душа наполнялась каким-то знанием, которое не требовало от нее страданий и жертв, но давалось естественно, было интуитивным, словно оно было заранее заложено в ней самой, и ей оставалось только извлечь его и переместить в другой сосуд – свою душу. Эти прозрения не будоражили ее, она не ликовала, словно ученый, сделавший важное для науки и жизни открытие; наоборот, с каждой приобретенной крупицей этого знания она становилась спокойнее.
Катя думала о том, что почти всю свою жизнь она старалась понять людей, понять, как они думают, что думают, понять, что ими руководит; она хотела понимать других людей, чтобы научиться жить среди них, но у нее никогда не получалось понять до конца, хоть ее пониманию и поддавалось очень многое. Катя научилась определять их характеры и предсказывать поведение, научилась различать, когда они врут, а когда говорят правду, когда хитрят, когда льстят. Но это умение не могло сделать ее счастливой. Умение разбираться в людях очень полезно, когда речь идет о выгоде и практической стороне человеческого общения и взаимодействия, но Кате нужна была любовь, а любовь стирает из памяти прежние полезные навыки и умения, оставляя влюбленного один на один со своими эмоциями, и уже не можешь понять, где любимый человек, а где созданный тобой же образ этого любимого человека, и неизменно попадаешь впросак. Казалось бы, что сложного в том, чтобы понимать таких же, как ты сам? Но когда хоть немного поймешь себя, становится ясным, до чего сложно понять кого-то еще.
Но сейчас Катя понимала, и это казалось таким простым и естественным, что было удивительно, зачем она вообще столько времени потратила на чтение книг, на наблюдение за людьми, на изучение их характеров. Она читала женские журналы и серьезные философские трактаты, читала труды психологов и практикующих психотерапевтов, она выдумывала свои собственные классификации, рамки, в которые пыталась загнать свои представления о людях. Нет, все-таки это время нельзя назвать потраченным впустую. Изучение людей ее занимало, наполняло ее жизнь интересом, смыслом, давало ощущение знания, уверенности в собственном превосходстве. И к тому же это дало ей опыт понимания жизни, а значит, всегда найдется, к чему этот опыт применить. Например, она может выбирать людей для своего окружения, выбирать тех, кому доверять, и отвергать тех, кто может причинить ей боль. Значит, ей придется меньше страдать из-за своей излишней доверчивости. Когда эта мысль промелькнула в Катиной голове, она почувствовала, что в ее жизни все совсем не безнадежно. Она вполне может строить свою жизнь без посторонней помощи, сама, не перекладывать ответственность за нее на Судьбу и обстоятельства. Ведь она взрослая девушка, а взрослым с определенного момента Судьба начинает доверять, и они могут двигаться в том направлении, в котором хотят. Если они не делают зла другим, не нарушают своей жизнью ритма общей жизни, то они получают право быть счастливыми по-своему, выбирать свое счастье. И если Судьба одобряет их путь, их усердие, то она обязательно даст знать.
Еще какая-то мысль зашевелилась в Катином сознании, но вдруг что-то мокрое прислонилось к Катиной руке, и она поняла, что теряет найденное равновесие, что уже вернулась ощущениями и мыслями под дерево на берегу озера. Она открыла глаза. Рядом с ее рукой сидел кролик, забавно шевеля усами. Катя протянула руку, чтобы потрогать кролика, но тот отпрыгнул в сторону, потом прыгнул еще раз, и еще. Катя встала и чуть не погналась за ним. Так бывало в детстве: стоило какой-нибудь симпатичной зверушке оказаться поблизости, как Катя бросалась ее догонять. Кролик успел скрыться.