Светлана Смолина. Медвежьи сны

   При появлении хозяина с гостьей она вопросительно уставилась на обоих, но получив знак от мужчины, вернулась к своим занятиям.
   – Так кто третий? – Он вернулся к прерванной беседе, когда на стеклянную поверхность стола были поставлены чашки с кофе и вазочка с печеньем. – Ужин будет позже.
   – Я бы предпочла вернуться домой и поваляться с книжкой, если работы сегодня все равно не будет.
   – Ты мне зубы не заговаривай! – Дмитрий Алексеевич проявлял явные признаки раздражения. – Поужинаешь и поедешь. Что за третий?
   – Местный пес Филька. Я зову его Филимоном. Не люблю собак, но этот… Он меня приручает, похоже.
   – Ты издеваешься? – прищурился мужчина. – Третий – пес?
   – Да, и в отличие от двух первых он очень симпатичный.
   – Это не мешает тебе принимать подношения от мужиков.
   – И чаевые тоже, – подтвердила Маруся. – Надо же мне на что-то жить. А цветы и конфеты… они ни к чему не обязывают.
   – И ночные прогулки?
   – Ах, это… – Маруся от души рассмеялась. – Ночные прогулки в обществе двух соперников куда безопаснее, чем в обществе одного из них. Пока они делят сферы влияния, я могу быть спокойна. Вот когда кто-то соберется отойти в сторону, придется выкручиваться.
   – Похоже, ты просто забавляешься? – догадался Дмитрий Алексеевич.
   – Пожалуй! Мне не интересны мужчины. – Она выдержала его испытующий взгляд и отхлебнула из чашки. – Отличный кофе.
   – Ты слишком молода, чтобы обходиться без них.
   – Меня не интересуют мужчины как объекты коллекционирования. И не так уж я молода.
   Она дала скользкий ответ на его вопрос, но углубляться в тему он не стал, удовлетворившись ее невинным взглядом и иронической улыбкой. Хотя с тем, что она поторопилась списать себя со счетов, он был не согласен. После трех недель отсутствия он был неприятно удивлен произошедшими событиями, уязвлен ее появившимися поклонниками и пребывал в отвратительном расположении духа, пока она не переступила порог его дома.
   – Значит, просто хорошо сохранилась.
   – Это потому, что высыпаюсь по утрам, – слегка поддела его Маруся. – И не жарю омлет ни свет ни заря.
   Он хмыкнул и мрачно поинтересовался у кухарки судьбой ужина. Маруся с улыбкой взглянула на его профиль с тяжелым подбородком, и воспоминания о прошлой жизни нахлынули на нее, как приливная волна.
 
   Димочка любил борщ. И как Маруся ни билась, сколько рецептов ни перебирала – ей не удавалось приготовить именно то, что ему хотелось. Маленькие секреты и хитрости, которыми под завязку были забиты дамские журналы и поваренные книги, ей не давались. Он ел, хвалил, благодарил, но она чувствовала, что борщ не тот, а муж слишком хорошо воспитан, чтобы сказать прямо. За недели и месяцы кулинарной битвы Маруся научилась готовить кучу блюд, в чем успешно соревновалась с их домработницей, и только чертов борщ оставался для нее недоступным творением. То он был слишком жирный, то слишком светлый, то ему не хватало остроты, то капуста была старовата. Борщ стал ее проклятием на многие годы, и она была готова сдаться, сказав себе, что для владелицы художественной галереи с ее образованием, воспитанием и внешностью роль кухарки – не самая главная.
   Вечером того дня у них был запланирован выход «в свет». Вернее, она возилась с ужином, а он позвонил и напомнил, что через два часа им ехать на благотворительный концерт, который продюссировала его мать. Оказалось, что мероприятие с фуршетом планировалось давно, просто он забыл, что приход в паре был обязательным условием. Конечно, мамочка предпочла бы видеть рядом с ним одну из своих протеже, но Дима будто назло матери никогда не приходил на подобные встречи с чужими женщинами. «Машка любой из них даст сто очков форы, – говорил он, чем приводил родственников в состояние белого каления. – А эти твои профурсетки годны только на пару раз!» Ни консерваторское образование Лидочки, ни головокружительная маркетинговая карьера Лорочки, ни третий опубликованный детективный роман Леночки, ни даже папа-олигарх Лялечки не изменили его позиции. Вне маминых мероприятий он вполне мог кувыркаться с Лидочкой и с Леночкой, но на встречи подобного формата возил с собой жену.
   Маруся варила борщ, который ненавидела лютой ненавистью, и разрывалась между зеркалом и плитой. До выхода оставалось полчаса, прическа была сделана, макияж готов, платье дожидалось на вешалке. В туфлях, белье и стареньком фартуке Маруся возилась у плиты и не услышала шаги мужа в прихожей. На экране телевизора проходило мировое дефиле, французский комментатор бойко нахваливал новую коллекцию, тощие манекенщицы сменяли одна другую под вспышками фотокамер.
   – Ну ты даешь, Машка! – выдохнул Дмитрий Петрович, обхватив полуголую жену двумя руками. – Где тебя так учили мужа встречать?
   – Не учили, это случайность. Я почти готова.
   – Я тоже, – подозрительно растягивая слова, зашептал он и стащил с нее фартук. – В спальню уже не пойдем.
   – Димочка, – слабо сопротивлялась она, – я же причесывалась, красилась…
   – Правильно, – одобрил он и враз освободил место на кухонном столе, смахнув ненужные салфетки и пакетики со специями. – Это то, что надо!
   Много лет они не делали этого на кухне, впрочем, еще когда делали, их кухня была в три раза меньше нынешней ванной, и единственным местом, где можно было обняться, не рискуя получить травмы, колото-резаные раны или ожоги, был подоконник. Вот на этом самом подоконнике, привлекая внимание соседей из дома напротив, он и подлавливал молодую жену за приготовлением завтрака или ужина.
   Но на огромном стеклянном столе в их давно уже не новой квартире, спустя пятнадцать лет после свадьбы, с кипящим на плите борщом, ей не приходилось заниматься с ним любовью.
   – Я ужасно голоден, – шептал он ей на ухо, избавляясь от рубашки, и Маруся, приняв давно забытую игру, довольно мурлыкала в ответ.
   Когда таймер напомнил, что очередной неудавшийся борщ готов, оба были слишком заняты друг другом, чтобы обратить внимание на такую мелочь. А когда Димочка выпустил жену из объятий и, рухнув на стул, потребовал воды и борща, они уже катастрофически опаздывали на концерт.
   – Димуль, твоя мама мне этого не простит, – жалобно сказала Маруся, глядя на мужа влюбленными глазами. – Давай без борща.
   – Машка, я ужасно голоден. Ты смерти моей жаждешь?
   – Ты уже был голоден… – резонно напомнила она.
   – Вот именно. Сегодня мы начали путь к моему сердцу не вполне традиционно. Давай и желудок заодно порадуем.
   – Только оденусь, – хихикнула Маруся.
   – Теперь уже нет смысла. Тащи борщ, одеться всегда успеешь.
   Хотя в этот вечер одеться она все равно не успела. И оба они не успели ответить на телефонные звонки его мамы, и даже поставить в посудомоечную машину тарелки. Все, на что им хватило времени, – продолжить вечер в спальне, ближе к ночи повторить тарелку борща и уснуть, как начинающие любовники, поперек кровати. Наутро, уходя на работу, он поцеловал спящую жену и сообщил ей, что еще один такой борщ – и у него будет инфаркт. «Тебе понравилось?» – спросила она, удерживая его за шею. «Ничего лучше в своей жизни не пробовал! – поклялся он. – Я говорил, что ты у меня совершенство во всех отношениях?» И она безоговорочно поверила ему в то утро, как безоговорочно верила всегда. Как поверила в то, что он разлюбил ее, посчитав супружеский секс на кухне и отшлифовку навыков в приготовлении борща куда менее интересным занятием, чем любовь юных красавиц, которых с каждым годом все успешнее пиарила неугомонная Димочкина мама.
 
   – Ты теперь будешь вспоминать мне этот омлет до конца моих дней?
   – Я злопамятная, да! – созналась Маруся, выйдя из задумчивости. – Хотя ваши утренние визиты были приятным разнообразием в ежедневной рутине.
   – Я что же, клоун, чтобы развлекать тебя?
   – Почему любое мое слово оборачивается против меня? – нахмурилась она. – Я всего лишь посетовала, что вас долго не было. Что-то случилось?
   Он хотел огрызнуться на эту избыточную заботу, но злости в себе не обнаружил и промолчал, наблюдая за тем, как домработница раскладывает на столе приборы.
   – Я в Москве был, – после затянувшейся паузы сказал мужчина и искоса проследил за произведенным эффектом. – Я раньше часто в столице бывал, а в последние годы что-то не складывалось. Вот решил в политику вернуться, съездил, обстановку разведал, старые связи поднял.
   – В политику? – вежливо переспросила Маруся, стараясь унять сердцебиение при упоминании столицы.
   – Пока в областную думу.
   – Интересно, – солгала она, хотя ей было ни секунды не интересно. – Хотите стать хозяином целой области?
   И пока он рассказывал о своих планах, глядя в ее внимательные глаза, память увела ее в город, где прошли лучшие годы жизни, и водила по узким переулкам Пречистенки, по широкой Тверской, по бульварам от памятника к памятнику, где они когда-то бродили с Димочкой, который еще не был мужем.
   – Надо же, как мужчины любят ходить во власть! – успела улыбнуться она, когда рассказ хозяина внезапно оборвался. – Не сомневаюсь, что у вас получится.
   «Значит, слушала!» – подумал Дмитрий Алексеевич, в середине своего монолога усомнившийся, что гостья пребывала на его кухне, а не витала в облаках.
   – За всех не скажу.
   Они помолчали, изучая содержимое своих тарелок.
   – Мне пора. Спасибо за прекрасный ужин.
   – Я тебе еще дом не показал.
   – Сегодня уже поздно, – заторопилась она.
   – Твой рабочий день в самом разгаре! – напомнил он, опередив ее перед выходом, и загородил собой проход.
   – Для светских визитов время уже вышло.
   Она не была готова в один вечер изменить свою жизнь, а он не был готов к отказу и смиряться с ним не собирался.
   – Ты можешь остаться. Дом большой, места хватит.
   Маруся покачала головой и вспомнила, что приехала на чужой машине и самостоятельно добраться до города не сможет. Если только пешком по ночной дороге. От этой мысли холодок пробежал у нее по спине. Откровенный взгляд мужчины не сулил легкого прощания. Похоже, он догадался об этих сомнениях и теперь уверенно улыбался, не уступая дороги.
   – Только не говори, что не можешь уснуть в чужой постели.
   – Дмитрий Алексеевич, я не останусь, – заупрямилась Маруся. – Не надо настаивать. Ничего хорошего из этого не выйдет.
   – Откуда ты знаешь?
   – Я месяц назад рассталась с мужем.
   – Тем более. Ты же не в отпуск уехала. – Он придвинулся ближе, не принимая во внимание сомнительный аргумент. – Ты сбежала. Следовательно, считаешь себя свободной.
   – Дело не в свободе, – вздохнула Маруся. – Я не готова к другим отношениям.
   – Никто не говорит об отношениях, – усмехнулся он и поискал в карманах зажигалку. – Вечно вы, бабы, про любовь. Я тебе предложил дом осмотреть. И остаться… на ночь.
   – Если разделить эти два предложения, то первое меня может заинтересовать, а второе – нет.
   – То есть осмотришь и уедешь? – переспросил он, явно забавляясь разговором.
   – Кажется, нам следует внести ясность в понятие «осмотреть дом».
   Несколько секунд они смотрели в глаза друг другу, и та ясность, которую она без лишних слов внесла в их диалог, ему не понравилась. Но, имея власть над всем городом, над женщинами, которых он хотел, над ней, которая добровольно приняла его покровительство и вынужденно оказалась заложником этого покровительства, он не готов был воспользоваться этой властью прямо сейчас.
   – В такой форме я еще не получал отказа, – подытожил он и отступил.
   В холле возле двери Константин клевал носом, то и дело вздрагивая мускулистым телом. Вечер для него еще не закончился, хозяин не дал распоряжений относительно припозднившейся примадонны, и уйти к себе в гостевой домик он не мог.
   – Получилось изысканно, да?
   Она смотрела ему в затылок и лучилась улыбкой. Он услышал эту улыбку в ее голосе и уже собрался разозлиться, когда она взяла его под руку и тихонько сказала:
   – Но если подходить к вопросу буквально, на дом бы я посмотрела. В общем плане, если не возражаете.
   – Тебе забавно, как провинция силится догнать московский уровень? – догадался он.
   – Так вы покажете, или разбудим цербера, и пусть везет меня в город? – вопросом на вопрос ответила Маруся, уклонившись от ответа.
   Ей не было дела до его дома, ее не интересовал местный уровень жизни. Она и раньше никогда не отличалась внимательностью к деталям и запросто могла не заметить обновки в доме свекрови, даже если обновка занимала половину комнаты, что неизменно вызывало неприязнь у хозяйки. Просто Маруся не хотела обижать человека, который так неуклюже проявлял гостеприимство в своем городе и в своем доме, который ходил вокруг да около, хотя мог просто воспользоваться властью, как это сделал бы любой другой. Который был во многом похож на ее мужа, и она невольно искала в нем расположение и защиту.
   Расположение и защита без близости… Способны ли на них мужчины в этом совсем не юном возрасте? Способны ли дружить, не переходя границ дозволенного дружбой? Она ему симпатизировала и немного рисковала, проявляя эту симпатию в форме дружеского участия. Но шагнуть разом в отношения, которые он самоуверенно считал просто сексом, Маруся не могла. Хотя… держать его под руку было надежно и волнительно, и, поймав себя на этой мысли, она отодвинулась на безопасное расстояние. Безопасное не для его притязаний, а для собственных фантазий.
   – Пойдем!
   Он взбежал по лестнице, словно торопился поскорее закончить неприятное дело. Она еле успевала за ним на высоких каблуках, звук от которых скрадывал толстый ковер на ступенях. Ей не были близки имперские амбиции в оформлении дома, причудливая смесь барокко, ампира и эклектики. Кухня и столовая, выполненные в современном стиле, казались ей куда более удобными для жизни, тогда как кабинет, гостевые спальни и библиотека изобиловали пурпуром и золотом, лепниной и шикарной деревянной мебелью в стиле одного из канувших в Лету Людовиков. Он вел ее по комнатам, распахивая двери, нигде не задерживаясь надолго, и Маруся всем существом ощущала его раздражение и мучилась, как корректно завершить ненужную обоим экскурсию. Бродить за ним по комнатам и вежливо улыбаться было глупо, и когда он прошел мимо одной из дверей, она, изобразив живой интерес, задержала его кокетливой фразой.
   – А здесь тайная комната Синей Бороды?
   – Здесь моя спальня! – Он вернулся и подошел слишком близко. – Хочешь осмотреть?
   – Ох, нет… Не в этот раз! – ляпнула Маруся, отшатнувшись от него как черт от ладана. – То есть я хотела…
   – Я услышал, что ты хотела, – уверил ее хозяин с самодовольной усмешкой. – Я подожду.
   Краснея, как девочка, и мысленно кляня себя на чем свет стоит, она пошла вниз. Что за порода такая – любой разговор переводить в плоскость взаимоотношений между полами! Она просто осмотрела его дом, просто выслушала его за ужином, просто съездила с ним ночью в цыганский табор, просто варила ему кофе по утрам… Черт возьми, нет в этом ничего простого! Даже самый лояльный наблюдатель сказал бы, что это уже отношения, а никакая не прелюдия к ним. Спустя месяц после бегства из дома она проводит время с другим мужчиной и принимает его ухаживания, если, конечно, все эти медвежьи попытки сближения можно назвать ухаживаниями. Он так откровенно ревнует и контролирует ее, что весь город наверняка уже догадался или даже твердо уверен… И только она, как последняя дурочка, в воспоминаниях о муже не замечает очевидного…
   Следуя за ним, она не заметила, как оказалась еще в одной комнате, вернее, в огромном зале, и остолбенела, когда он похвастался: «А это предмет моей особой гордости!» – и широко повел рукой, приглашая ее восхититься увиденным.
   – Боже правый! – прошептала побледневшая Маруся и прижала пальцы к занывшим вискам.
   Каминный зал отличался от столовой и кабинета, как волкодав отличается от шпица или даже ротвейлера. Массивная мебель из состаренного дерева и декорированный камнем камин с тяжелой кованой решеткой придавали комнате средневековый колорит. На мраморном полу перед камином царствовала шкура бурого медведя, а на темных деревянных панелях, которыми были обшиты стены, между коваными светильниками бесконечными рядами висели головы оленей, кабанов, рысей, волков. Среди этих отрубленных голов с мертвыми янтарными глазами и обнаженными желтыми клыками были чучела белок, лисиц, зайцев, глухарей, уток и дичи поменьше, и от увиденного у Маруси закружилась голова и подкатила тошнота.
   – Это моя любимая комната! – похвастался он и повернулся к женщине, готовясь принимать знаки восхищения.
   – Я хочу уйти… – выдавила она и еле удержалась на ногах. – Хотя сейчас мне лучше присесть.
   Он молниеносно придвинул к ней кресло, накрытое шкурой.
   – Ты не любишь животных?
   – В замке Конопиште я тоже чуть в обморок не упала. Там еще страшнее, – призналась она, глядя себе под ноги. – Эти трофеи… Муж давно понял, что ничего подобного в дом приносить нельзя.
   – Ну, да. Тонкая душевная организация…
   – Я не переношу вида мертвых животных. Может, это фобия или что-то подобное. А он любит уехать в глушь с друзьями за новыми трофеями. Но когда эти пластмассовые глаза смотрят со стен, когда то, что было жизнью, превращается в глумление над убитым телом…
   – Обычно у женщин эти зверушки вызывают восхищение! – оборвал ее мужчина. – И уж точно никто не падает в обморок в музеях.
   – Кроме меня. Ничего не поделаешь, я всегда была такая…
   – Да уж, такая, – повторил он, вкладывая в эти слова особый смысл. – Вставай. Отправлю тебя домой, пока не пришлось доктора вызывать.
   Он подал ей руку, и Маруся поднялась, но он не двинулся с места.
   – Пожалуйста, – вздохнула она и поборола искушение зажмуриться. – Прошу вас…
   – Скажи, что ты не этого хочешь.
   И, не сделав даже попытки отодвинуться, он положил ладонь ей между лопаток. Она невольно распрямила плечи и подняла голову, оказавшись с ним лицом к лицу.
   – Не хочу, – не совладав со своим голосом, подтвердила она.
   – А твое тело утверждает обратное.
   – Моим телом все еще управляет мой мозг.
   Она не могла отвести глаз от его упрямого рта и старалась не думать о поцелуе, который был почти неизбежным.
   – Который безбожно врет!
   Она понимала, что он прав и чувствует ее куда лучше, чем она сама. И в этом ощущении тоже была ловушка, потому что она всегда полагалась на мнение мужа, когда речь заходила о том, как обустроить ее жизнь. «Тебе надо поесть», – говорил он, и они шли в ресторан, где перед тарелкой с салатом она осознавала, что чудовищно голодна. «Ты не должна носить плащ, вот-вот пойдет снег. Надень шубу, и плевать, что они скажут». Они – это целый мир, который крутился в своих мелких делишках, накинув на плечи модные в этом сезоне курточки и пальтишки, когда она ехала в гости в мехах, как голливудская дива, и, ловя на себе насмешливые взгляды, чувствовала, что ей тепло и комфортно. И рядом мужчина, который лучше всех знает, как она должна выглядеть и что чувствовать. «Не смотри на меня так, как будто у тебя не было секса три месяца!» – «Да я и не смотрю, Димочка! Я думала о предстоящей поездке…» – «Не знаю, о чем ты думала, но под таким взглядом мне впору снять брюки! От тебя идут сумасшедшие импульсы!» – «Нет никаких импульсов!» – «А почему тогда мы опоздаем на концерт?» И они бессовестно опаздывали на концерт, в ресторан или на регистрацию на самолет. И всякий раз муж говорил, что она заставляет его терять голову. А она ничего не делала… она почти и не думала о сексе. Просто ее всегда тянуло дотронуться до него, и она, как могла, подавляла в себе эту потребность, полагая, что инициировать близость мужчина должен сам.
   И вот сейчас другой мужчина, другая жизнь, а ситуация повторяется, и он читает ее, как по нотам, еще до того, как она сама осознает свои желания. Его рука за спиной стала настойчивей, и Маруся уже понимала, что осмотр дома закончится именно так, как прогнозировал хозяин, – в той самой спальне, куда она побоялась зайти.
   – Может, мне машину в гараж поставить? – спросил заглянувший в зал Костя и подавился собственным вопросом при виде их объятий.
   Они обернулись к двери, хозяин ослабил хватку, и Маруся выскочила в холл, не желая дольше задерживаться для осмотра бильярдной, тренажерного зала и сауны.
   – Домой ее отвези. И не болтай там…
   Где мог проболтаться об увиденном этот шкафоподобный андроид, Маруся даже не пыталась понять.
   – Спасибо за гостеприимство! – издалека сказала она, стараясь остаться приветливой и беспечной.
   – Работу завтра не проспи! – буркнул он и пошел вверх по лестнице, не дождавшись, когда она покинет дом.
   Всю дорогу Константин зевал, прикрываясь кулаком, и косился на нее, словно каждый раз вспоминал о сцене, которую застал, и надеялся увидеть в ее лице разгадку.
   – Ничего не было! – не выдержала она.
   – Это не мое дело! – буркнул он и снова попытался подавить зевок. – К тому же, у него есть женщина, и если она узнает…
   – Нечего узнавать! – возмутилась его тупостью Маруся.
   – Может и так, – ответил охранник. – Но людям рты не заткнешь.
   – Вот как! И что же болтают люди?
   – Разное…
   – Если он взял меня на работу, это не значит, что я с ним сплю!
   – Это пусть Люська сама разбирается.
   – Только Люськи мне не хватало! Что еще за Люська? И почему целый месяц я ничего о ней не слышала?
   – Людмила Иванова. Двадцать семь лет. Не замужем. Возглавляет туристическую фирму «Парус», которую он ей купил. У них любовь уже два года.
   – Я от всей души рада за Людмилу Иванову и твоего шефа. И мне нет никакого дела до их любви.
   – Зато ей будет дело, когда она вернется из Парижа.
   – Господи, – сокрушенно покачала головой Маруся. – Уехать от проблем с дамами в Москве, чтобы наступить на те же грабли! Я не воюю за мужчин.
   – Я просто предупредил, – сухо сказал Константин, записывая ее признание куда-то во внутреннее хранилище своей коротко стриженой головы. – А уж вам решать.
   Она открыла рот, чтобы сказать, что ничего решать не собирается, но вступать в дискуссию с охранником было еще глупее, чем обниматься с его хозяином посреди каминного зала под взглядом сотен стеклянных глаз. Поэтому она молчала всю оставшуюся дорогу, а в квартире тут же бросилась под душ смывать с себя воспоминания и ошибки прошедшего дня.
 
   Назавтра проспать работу ей не удалось, поскольку привычный звонок поднял ее с кровати около полудня.
   – Ты бы вообще не просыпалась, если бы я не заходил?
   – Ну, как-то я справлялась раньше, – зевнула она и запахнула полы халата. – С молоком или с лимоном?
   – Вот это мне и интересно. Кто-то приходил к тебе по утрам? Или не уходил с вечера?
   – Да перестаньте, – отмахнулась Маруся, доставая кофе. – Вам же известно о каждом моем шаге. Сюда бы и мышь не смогла проскользнуть без вашего ведома. Везде мышеловки расставлены. Городок маленький, все на виду.
   – Городок маленький, это ты права. Но через месяц после своего приезда ты не завела ни одного знакомства. Не считая тех двух болванов, что таскаются за тобой по вечерам.
   – А зачем мне знакомства? – Она подняла брови домиком. – Магазин, квартира, работа. Меня все устраивает.
   Он не стал продолжать допрос, и в кухне повисла неловкая пауза.
   – А что ты скажешь о городе?
   Маруся удивилась странному вопросу, потому что ей не было дела до этого города, будь он хоть осколком Римской империи.
   – Честно сказать – ничего. Все как-то времени не было прокатиться. Или настроения.
   – А если я тебе его покажу?
   – Это вопрос или предложение?
   – Это приказ, – хмыкнул он и громко опустил свою кружку на стол. – Мне нужен свежий взгляд. Одевайся.
   Она неопределенно пожала плечами и ушла в комнату.
   – А чем ты питаешься днем? – спросил он, заглянув в ее холодильник. – Ты вообще не готовишь? У тебя тут мышь сдохла.
   – Какая мышь? – Она выглянула из комнаты, прикрываясь вешалкой с кофточкой. – Не может быть там никакой мыши. Вы же мышеловки на всех моих маршрутах расставили.
   – Пришлю тебе домработницу, – хмыкнул он.
   – Вот еще! Я и сама справляюсь, квартирка маленькая. А готовить мне просто не хотелось.
   – Поспорь со мной!
   – Я не могу себе позволить домработницу с такой зарплатой.
   Она вышла из комнаты растерянная и сердитая, словно он предложил ей съехать из дома в двадцать четыре часа. Не хватало только, чтобы он диктовал ей, как жить и как строить быт, будто она маленькая девочка, которую мама отпустила из дома в летний лагерь, но не научила, как застилать постель или гладить футболку.
   – Я не говорил, что ты будешь за нее платить.
   – Я и не буду за нее платить, – окончательно помрачнела Маруся. – Ни деньгами, ни собой.
   – Думаешь, я покупаю тебя?
   – Если это так, это унижает нас обоих, – с надменностью свергнутой королевы отозвалась она.
   – У меня, знаешь ли, достаточно средств, чтобы распоряжаться ими, как вздумается, и не оглядываться на чужое мнение. И если я делаю что-то для человека, то не потому, что пытаюсь его купить. Интернат и роддом живут на мои деньги, ветераны получают надбавку к пенсии. Так что, не стоит мне рассказывать, какая я корыстная сволочь.
   Он звериным взглядом смотрел в окно, и ей вдруг подумалось, что он вообще-то разговаривает не с ней, а сам с собой. И «корыстная сволочь» – это тот привычный эпитет, который он давно примеряет к себе, независимо от того, есть корысть в его поступках или нет. И этот внутренний монолог, случайно подслушанный ею, заставил ее на мгновенье иначе взглянуть на успешного промышленника и хозяина города, самоуверенного и самодостаточного, каким он хотел казаться миру. Он был одинок, этот медведь. Он уже не ждал, что его будут любить за то, что он просто существует на свете. Его положено было ценить за блага, которые он раздавал, бояться за крутой нрав, который он не привык сдерживать, и врать ему про любовь и преданность, которых он был лишен. Ей бы следовало если не пожалеть его, то хотя бы проявить сочувствие, но она была эгоистично занята собственной болью и потому отодвинула сопереживание на задний план.