Страница:
На книги и инструменты уходило порядка 15 фунтов. Время для досуга у студентов-медиков было невелико, но зато они использовали его по полной. Студенческое буйство, пьянство и распутство было широко известно, равно как и огрубляющее воздействие такой жизни. «В течение первых моих двух лет в Бартсе, – вспоминал Э. Р. Фарбес о 1880-х годах в книге «Лондонский доктор» (1940), – удовольствия ставились прежде работы.» Впрочем, подписки в доступных студентам клубах и обществах были недорогими, так что основной расход тут мог быть на выпивку.
Поскольку Уотсон не был лондонцем, в расходы следовало включить дорожные расходы от дома до Лондона и обратно – если, конечно, его отец был еще жив к этому времени.
Получив степень бакалавра медицины, Уотсон, как мы знаем, на этом не успокоился и продолжил учебу дальше. Но получение аттестационного диплома также стоило денег. Диплом члена Королевской корпорации хирургов стоил 20 гиней, лиценциата той же корпорации – 15 гиней, лиценциата Общества аптекарей – 9 гиней. Обычно практикующие врачи старались получить два аттестационных свидетельства: одно – члена Королевской корпорации хирургов, второе – медицинское (во времена учебы Уотсона это был, как правило, сертификат лиценциата Общества аптекарей, а в 1880-х – члена Королевской корпорации врачей). Какой хирургический диплом предпочел получить Уотсон – мы не знаем, но о медицинском он говорит сам – в 1877 году он получил степень доктора медицины. Для получения степени доктора надо было не менее двух лет проработать врачом-резидентом или хирургом-резидентом в больнице. Больничная администрация в Сент-Бартоломью назначала ежегодно четырех врачей-резидентов (house physicians) и четырех хирургов-резидентов (house surgeons), которым предоставлялась квартира при больнице, уголь и свечи, а также платилось символическое жалование в 25 фунтов. Видимо, Уотсон был одним из таких хирургов-резидентов. Взнос за допуск к испытанию на степень доктора медицины был, видимо, последней тратой Уотсона на свое образование – стоило это ему еще 5 фунтов. Получив степень доктора, Уотсон, казалось бы, обладал всем, что нужно, чтобы завести врачебную практику, однако он неожиданно поступает на курсы военных хирургов в Королевском госпитале Виктории в Нетли.
Королева посещает госпиталь в Нетли. Рисунок из журнала “The Graphic”. 1874
Условия, которые предлагало военное ведомство поступившим на службу в Армейский медицинский департамент, были отнюдь не шикарные. После прохождения вступительного экзамена все зачисленные на курсы получали звание хирурга на испытательном сроке и жалование 6 шиллингов в день, которое получали в течении четырех месяцев нахождения в Нетли. Сдав выпускной экзамен, курсанты в зависимости от числа набранных им балов, получали назначение в различные части, и с этого момента числились уже полноценными хирургами (а не младшими хирургами, assistant surgeons, как утверждается в «Этюде в багровых тонах»; чин хирурга-ассистента был ликвидирован в 1873 году), первые шесть лет службы приравниваемыми к лейтенантам. С ними заключался контракт на 10 лет, который мог быть затем продлен Департаментом. Первые пять лет хирурги получали 200 фунтов в год и довольствие, затем жалование увеличивалось на 50 фунтов. По истечении срока контракта хирурги, если им не предлагали продолжить дальнейшую службу, имели право получить вместо пенсии единоразовую выплату в 1000 фунтов. Впрочем, уже через два года хирург мог попытаться пройти экзаменацию и получить звание хирург-майора и жалование 1 фунт в день.
Армейский хирургический сундук. Рисунок из каталога “S. Maw & Son’s Quarterly price-current”. 1869
Походная аптека. Рисунок из каталога “S. Maw & Son’s Quarterly price-current”. 1869
Хозяйство полкового врача, навьюченное на мула. Рисунок из каталога “S. Maw & Son’s Quarterly price-current”. 1869
Поступление в армейские хирурги считалось едва ли не самым худшим способом начать медицинскую карьеру. Особо занимательно становится, когда мы узнаем, что выпуск военно-медицинских курсов, в который попал Уотсон, был едва ли не самым провальным за всю историю их существования: на 40 вакансий оказалось всего 19 кандидатов, прошедших экзамен. Более того, в течении следующего года курсы в Нетли вообще не выпускали армейских хирургов, готовя в основном чиновников Индийской медицинской службы и в небольшом количестве врачей для военно-морского флота. Как бы то ни было, Уотсон оказался сперва в Индии, а потом в Афганистане, где за 200 фунтов в год выполнял должность полкового хирурга. Ему также был положен денщик-санитар, которого нанимали из рядовых Армейского госпитального корпуса, прослуживших там не менее двух лет. Вместо санитара хирург мог взять положенные на того деньги, но Уотсон этого не сделал и тем спас свою жизнь: санитар Мюррей в битве при Майванде сумел увезти его под носом у афганцев.
Армейский санитарный фургон. Рисунок из журнала “The Graphic”. 1882
Офицеры на афганской войне. Рисунок из журнала “The Graphic”. 1878
Пенсия по ранению медицинским офицерам назначалась на тех же условиях, что и соответствующим по чину боевым офицерам: при ранении, не граничащим с потерей глаза или конечности (т. е. более легком) могла быть по усмотрению военного министра назначена на срок от трех до 12 месяцев в размере полного жалования. Уотсону, как мы знаем, назначили по 11 шилл. 6 пенсов в день в течении 9 месяцев. Сумма, правда, больше, чем должна была платиться Уотсону: в 1881 году он мог рассчитывать лишь на 8 шиллингов в день. Как не выслуживший даже 5 лет, и не потерявший в бою ни глаза, ни конечности, и даже не получивший ранения, которое лишило бы его возможности конечностью или глазом пользоваться, рассчитывать на пенсию по ранению или на существование на половинном жаловании не мог, хотя и уведомлял читателя несколько раз, что такая пенсия служит ему главным средством к существованию.
Итак, как же был устроен медицинский мир и какое место занимал в нем доктор Уотсон.
Врачи, или «чистые» врачи, врачи-консультанты, практиковали только медицину. Они обычно являлись почетными членами коллегии врачей, и докторами медицины одного из университетов. В любом случае они только давали советы, выписывая рецепты на требуемые лекарства. Предполагалось, что врач берет две гинеи за первый осмотр и по гинее за каждый следующий визит, поскольку первый визит пациента требует от врача значительно больше времени и беспокойств, который берет семейную и личную историю пациента, и тщательно и основательно изучает записывает состояние органов тела. Многие пациенты приходили только раз за мнением и рецептом, и в дальнейшем возвращались к семейному доктору или вообще обходились без дальнейших советов. Плата врачам, приходящим осматривать пациентов к ним домой, зависит от расстояния. Общее правило, что число гиней, составляющих плату, должно равняться двум третям расстояния в милях от дома пациента до дома врача. Т. е. чтобы посетить пациента в трех милях, врач должен получить 2гинеи, 6 миль -4 гинеи, 55 миль – 33 гинеи, 100 миль – 66 гиней 150 миль – 100 гиней и т. д. Впрочем, эта идеальная картина в рамке из золотых соверенов редко соответствовала действительности, хотя именно она являлась идеалом всякого начинающего студента. Хотя корпоративная этика пуще всего прочего следила за тем, чтобы врачи не сбивали цену, на практике врачи всех категорий соглашались выставить счет или даже принимали в оплату векселя с рассрочкой.
В Лондоне «чистый» врач обычно занимал пост врача в одной из лондонских больниц. Вне Лондона чистые хирурги были немногочисленны. В провинции врачебная практика сливалась с практикой семейных врачей, и даже в Лондоне врачи часто выполняли обязанности хирурга или семейного доктора.
Хирурги, «чистые» хирурги или хирурги-консультанты – те, кто посвящали себя полностью хирургической практике. Они обычно были почетными членами одного из Коллегий хирургов, некоторые являлись магистрами хирургии какого-нибудь университета. В отношении оплаты единственное различие между ними и врачами состояло в том, что к обычной плате должны быть сделаны дополнения за совершение операции. За пределами Лондона существовало очень мало чистых хирургов, они либо совмещали хирургию с акушерством, либо действовали как семейные доктора.
Акушеры, или акушерские хирурги, занимались только болезнями женщин и детей. Право называться врачами имели только те акушеры, которые не совершали операций, а действовали, давая советы дамам. Те же, кто культивировал только хирургическую часть акушерской практики, назывались хирургами.
Специалисты являлись либо врачами, либо хирургами, либо врачами общей практики, которые посвятили себя либо в основном, либо полностью, какой-то специфичной ее части. Некоторые специализировались на умственных болезнях или помешательствах, некоторые на болезнях глаз, некоторые на болезнях уха, некоторые хирурги специализировались на болезнях горла, некоторые на болезнях кожи – дерматологи, либо хирурги, ибо кожа считалась «нейтральной» территорией, и некоторые – уродствами (ортопедические хирурги). Но, кроме этих вполне естественных специализаций, большая часть врачей и хирургов были вынуждены по требованию публики ассоциировать свое имя с каким-то конкретным органом. Каждый консультирующий хирург или врач должен был считаться хорошим специалистом в узкой области, причем речь вовсе не шла об определенных заболеваниях. Он должен был «взять» какой-нибудь орган – сердце, легкие, желудок, печень, почки, мочевой пузырь, прямую кишку – и либо он должен был написать книгу или даже брошюру в несколько листков по этому вопросу, или он должен был принадлежать к некоторому учреждению, специально посвященному конкретному органу (специальные отделения общих больниц не так выигрышны), или должен был так или иначе, по рекомендации своего собрата по профессии приобрести репутацию узкого специалиста. Практически это был единственный реальный способ занять более-менее высокооплачиваемую нишу. Врачей-светил, которые могли консультировать по всем болезням и подставлять кошелек вышеописанному дождю из гиней, было очень мало. Однако такая практика все же попахивала не очень хорошо. Официально врачебная этика не допускала сговора по взаимной поставке пациентов, но ведь врач, афишировавший свою узкую специализацию, мог существовать только благодаря такой взаимопомощи. Следующий шаг к откровенному шарлатанству состоял в том, что пациентами такой системы становились в основном люди из провинции, приехавшие в Лондон лечиться.
«Пациент приедет из провинции и будет консультироваться у четырех или пяти практикующих врачей – у одного насчет его общего состояния, у другого насчет уха, у третьего – насчет своей груди, еще у кого-нибудь – насчет горла. Второй пациент, который приходит консультироваться у хирурга насчет глаз, попросит рекомендовать ему кого-то еще насчет его кожи, хотя тот же самый хирург может оказаться равно хорошим, или даже лучше, по коже, чем по глазам» – пишет современник-американец.
Врачи общей практики (General practitioners) образовали основную массу медицинской профессии. Они были рядовым составом медицинской армии, генералами и офицерами которой являлись врачи, хирурги, акушеры и наиболее избранные специалисты. Большая часть врачей общей практики имела как медицинскую, так и хирургическую квалификацию, будучи членами Коллегии хирургов Англии и лиценциатами Коллегии врачей либо Общества аптекарей. Эти врачи разделялись на множество категорий – разумеется, имущественных.
Существовали surgeon-chemist или surgeon-apothecary, которые совмещали работу медика с розничным бизнесом аптекаря. Первые просто сидели при лавке или даже небольшой витрине с патентованными лекарствами (без права изготовления), зубными щетками, средствами для ращения волос, мылом и прочим. Медицинская практика в этом случае была побочной деятельностью. Это было то состояние, о котором действительно можно было сказать, что человек «докатился». Вторые имели приемную и зубными щетками не торговали, по крайней мере явно, но лекарства своим больным продавали сами, выдавая пузырек впридачу к консультации. Они часто были полицейскими врачами, вели бесплатный прием за небольшую плату от благотворительных обществ и тому подобное.
Зубные щетки. Рисунок из каталога “S. Maw & Son’s Quarterly price-current”. 1869
В этом классе ключевым словом является «шиллинг», подобно тому, как в верхнем сообществе таким словом является «гинея».
Врачи общей практики более высокого класса вели обычный прием, выписывали лекарства, которые затем изготовлялись у аптекаря рецепты готовятся у аптекаря. Оплата таких врачей зависела от разных обстоятельств, в том числе и от состоятельности пациента и находилась в промежутке между шиллингом и гинеей, если сказать точнее, то между шиллингом и совереном – исчисление гонорара в гинеях все-таки было привилегией избранных. Именно к этому среднему классу врачей принадлежал доктор Уотсон после покупки практики.
Как мы знаем из рассказов «Приключения клерка» и «Палец инженера», вскоре после женитьбы на мисс Мэри Морстон доктор Уотсон приобрел в районе Паддингтон клиентуру у старого мистера Фаркуара, страдавшего от недуга, схожего с пляской Св. Витта.
Катарактальный нож, известный нам по рассказу «Серебряный»
Когда-то у предшественника доктора была обширная практика, приносившая 1200 фунтов годового дохода, но к моменту приобретения ее Уотсоном она давала чуть больше 300 фунтов. Уотсон энергично взялся за дело, полагая, что через несколько лет практика расцветет как прежде. Видимо, в чем-то он оказался прав, потому что уже летом 1889 года в его распоряжении был целый дом неподалеку от Паддингтонского вокзала с отведенной специально под приемную комнатой, и они с женой нанимали горничную. «Практика моя неуклонно росла», – писал об этом времени Уотсон. Почему она неуклонно росла – непонятно, видимо потому, что этого неудержимо хотелось Конан Дойлу. Немолодой уже врач, с плохой, с карьерной точки зрения, репутацией военного медика, к тому же обремененный семьей, никак не мог сильно преуспеть за несколько лет.
Правда, к концу 1890-х большинство хирургов, не состоявших в штате больниц, уже занимались общей практикой. Изменился и социальный статус хирурга, практически сравнявшись с положением врача. Более того, к рубежу столетий хирурги стали даже более ценимы и уважаемы в обществе, чем просто врачи-терапевты.
Жизнь доктора Уотсона в Паддингтоне (а также в Кенсингтоне и на Куин-Анна-стрит) отличалась от его холостяцкой жизни с Холмсом на Бейкер-стрит. Доктор снимал дом целиком.
Фонари у двери врача. Рисунок из каталога “S. Maw & Son’s Quarterly price-current”. 1869
На первом этаже в комнате, выходившей окнами на улицу, размещалась столовая, где в приемные часы посетители дожидались приглашения в кабинет. Остальное время помещение действительно служило столовой. В центре комнаты располагался большой квадратный, круглый или прямоугольный стол с простой столешницей, покрытой скатертью и украшенной сложной композицией из цветов. Вокруг стола ставились стулья с высокими вертикальными спинками: часто эти стулья имели кожаную обивку, так как ее легко было чистить. Во главе стола должно было стоять большое кресло с подлокотниками, предназначавшееся для доктора Уотсона – обычно оно носило название «резчик», поскольку во время трапезы хозяин резал жаркое. Лишние стулья ставились вдоль стен. Скорее всего, большинство стульев стояли там всегда, поскольку Уотсон нигде не упоминает об обедах, которые он давал бы своим знакомым, о своих друзьях он не говорит, и жена его сама предпочитала ездить к подругам. А стулья у стен были удобны для пациентов во время ожидания приема.
Уличный фонарь у дома. Рисунок из каталога “S. Maw &Son’s Quarterly price-current”. 1869
Задняя комната была значительно более востребована. Во-первых, она служила семейству Уотсонов для ежедневных трапез, а также была местом, откуда миссис Уотсон управляла хозяйством. Она же использовалась доктором как смотровая. В доме Уотсонов непременно было помещение для приготовления лекарств – очень часто хирурги брали на себя также и роль фармацевтов и сами готовили и продавали препараты вопреки всем неотмененным правилам.
Гостиная Уотсонов мало отличалась от гостиной на Бейкер-стрит, а вот спальня требовала для жены если не отдельной комнаты, то, по крайней мере, собственной гардеробной с зеркалом и шкафчиками, где миссис Уотсон могла хранить свою, уже и в те времена многочисленную, парфюмерию и косметику.
При годовом доходе в 600–700 фунтов семья Уотсонов могла позволить себе горничную (12–16 фунтов в год) и кухарку (16–20 фунтов). Мэри Уотсон следовало не только следить за работой прислуги, но также вести расходную часть бюджета. Ей пришлось узнать много нового, от чего она была прежде ограждена. Но и Уотсону пришлось узнать много такого, от чего он был огражден на военной службе и впоследствии, проживая с Холмсом. Прежде всего, это была довольно сложная система учета приема больных, продажи лекарств и выездов. Врачу рекомендовалось иметь «Список посещений» для записей о визитах, намеченных и сделанных каждый день, «Ежедневник» содержал запись о визитах и приемах, за которые назначена цена, и о лекарствах, которые заказаны и выписаны; «гроссбух» (leger), который составлялся на основе «ежедневника», содержал копии выставленных счетов. Рекомендовалось вести гроссбух с такой регулярностью, чтобы отчет по пациенту мог быть сделан в любое время. Счета посылались в различные интервалы – иногда ежеквартально, иногда полугодично, иногда только на рождество. Но чем больше затягивалось выставление счета, тем больше была вероятность безнадежных долгов. Как отмечал современник, «никакая другая профессия не страдает так от безнадежных долгов, как медицинская. Ничто не испаряется так быстро, как благодарность за профессиональные услуги. Как говорил один покойный ныне (1878) лондонский врач, «Всегда берите плату, пока еще текут слезы».
Глава 11. Одежда
Поскольку Уотсон не был лондонцем, в расходы следовало включить дорожные расходы от дома до Лондона и обратно – если, конечно, его отец был еще жив к этому времени.
Получив степень бакалавра медицины, Уотсон, как мы знаем, на этом не успокоился и продолжил учебу дальше. Но получение аттестационного диплома также стоило денег. Диплом члена Королевской корпорации хирургов стоил 20 гиней, лиценциата той же корпорации – 15 гиней, лиценциата Общества аптекарей – 9 гиней. Обычно практикующие врачи старались получить два аттестационных свидетельства: одно – члена Королевской корпорации хирургов, второе – медицинское (во времена учебы Уотсона это был, как правило, сертификат лиценциата Общества аптекарей, а в 1880-х – члена Королевской корпорации врачей). Какой хирургический диплом предпочел получить Уотсон – мы не знаем, но о медицинском он говорит сам – в 1877 году он получил степень доктора медицины. Для получения степени доктора надо было не менее двух лет проработать врачом-резидентом или хирургом-резидентом в больнице. Больничная администрация в Сент-Бартоломью назначала ежегодно четырех врачей-резидентов (house physicians) и четырех хирургов-резидентов (house surgeons), которым предоставлялась квартира при больнице, уголь и свечи, а также платилось символическое жалование в 25 фунтов. Видимо, Уотсон был одним из таких хирургов-резидентов. Взнос за допуск к испытанию на степень доктора медицины был, видимо, последней тратой Уотсона на свое образование – стоило это ему еще 5 фунтов. Получив степень доктора, Уотсон, казалось бы, обладал всем, что нужно, чтобы завести врачебную практику, однако он неожиданно поступает на курсы военных хирургов в Королевском госпитале Виктории в Нетли.
Условия, которые предлагало военное ведомство поступившим на службу в Армейский медицинский департамент, были отнюдь не шикарные. После прохождения вступительного экзамена все зачисленные на курсы получали звание хирурга на испытательном сроке и жалование 6 шиллингов в день, которое получали в течении четырех месяцев нахождения в Нетли. Сдав выпускной экзамен, курсанты в зависимости от числа набранных им балов, получали назначение в различные части, и с этого момента числились уже полноценными хирургами (а не младшими хирургами, assistant surgeons, как утверждается в «Этюде в багровых тонах»; чин хирурга-ассистента был ликвидирован в 1873 году), первые шесть лет службы приравниваемыми к лейтенантам. С ними заключался контракт на 10 лет, который мог быть затем продлен Департаментом. Первые пять лет хирурги получали 200 фунтов в год и довольствие, затем жалование увеличивалось на 50 фунтов. По истечении срока контракта хирурги, если им не предлагали продолжить дальнейшую службу, имели право получить вместо пенсии единоразовую выплату в 1000 фунтов. Впрочем, уже через два года хирург мог попытаться пройти экзаменацию и получить звание хирург-майора и жалование 1 фунт в день.
Поступление в армейские хирурги считалось едва ли не самым худшим способом начать медицинскую карьеру. Особо занимательно становится, когда мы узнаем, что выпуск военно-медицинских курсов, в который попал Уотсон, был едва ли не самым провальным за всю историю их существования: на 40 вакансий оказалось всего 19 кандидатов, прошедших экзамен. Более того, в течении следующего года курсы в Нетли вообще не выпускали армейских хирургов, готовя в основном чиновников Индийской медицинской службы и в небольшом количестве врачей для военно-морского флота. Как бы то ни было, Уотсон оказался сперва в Индии, а потом в Афганистане, где за 200 фунтов в год выполнял должность полкового хирурга. Ему также был положен денщик-санитар, которого нанимали из рядовых Армейского госпитального корпуса, прослуживших там не менее двух лет. Вместо санитара хирург мог взять положенные на того деньги, но Уотсон этого не сделал и тем спас свою жизнь: санитар Мюррей в битве при Майванде сумел увезти его под носом у афганцев.
Пенсия по ранению медицинским офицерам назначалась на тех же условиях, что и соответствующим по чину боевым офицерам: при ранении, не граничащим с потерей глаза или конечности (т. е. более легком) могла быть по усмотрению военного министра назначена на срок от трех до 12 месяцев в размере полного жалования. Уотсону, как мы знаем, назначили по 11 шилл. 6 пенсов в день в течении 9 месяцев. Сумма, правда, больше, чем должна была платиться Уотсону: в 1881 году он мог рассчитывать лишь на 8 шиллингов в день. Как не выслуживший даже 5 лет, и не потерявший в бою ни глаза, ни конечности, и даже не получивший ранения, которое лишило бы его возможности конечностью или глазом пользоваться, рассчитывать на пенсию по ранению или на существование на половинном жаловании не мог, хотя и уведомлял читателя несколько раз, что такая пенсия служит ему главным средством к существованию.
Итак, как же был устроен медицинский мир и какое место занимал в нем доктор Уотсон.
Врачи, или «чистые» врачи, врачи-консультанты, практиковали только медицину. Они обычно являлись почетными членами коллегии врачей, и докторами медицины одного из университетов. В любом случае они только давали советы, выписывая рецепты на требуемые лекарства. Предполагалось, что врач берет две гинеи за первый осмотр и по гинее за каждый следующий визит, поскольку первый визит пациента требует от врача значительно больше времени и беспокойств, который берет семейную и личную историю пациента, и тщательно и основательно изучает записывает состояние органов тела. Многие пациенты приходили только раз за мнением и рецептом, и в дальнейшем возвращались к семейному доктору или вообще обходились без дальнейших советов. Плата врачам, приходящим осматривать пациентов к ним домой, зависит от расстояния. Общее правило, что число гиней, составляющих плату, должно равняться двум третям расстояния в милях от дома пациента до дома врача. Т. е. чтобы посетить пациента в трех милях, врач должен получить 2гинеи, 6 миль -4 гинеи, 55 миль – 33 гинеи, 100 миль – 66 гиней 150 миль – 100 гиней и т. д. Впрочем, эта идеальная картина в рамке из золотых соверенов редко соответствовала действительности, хотя именно она являлась идеалом всякого начинающего студента. Хотя корпоративная этика пуще всего прочего следила за тем, чтобы врачи не сбивали цену, на практике врачи всех категорий соглашались выставить счет или даже принимали в оплату векселя с рассрочкой.
В Лондоне «чистый» врач обычно занимал пост врача в одной из лондонских больниц. Вне Лондона чистые хирурги были немногочисленны. В провинции врачебная практика сливалась с практикой семейных врачей, и даже в Лондоне врачи часто выполняли обязанности хирурга или семейного доктора.
Хирурги, «чистые» хирурги или хирурги-консультанты – те, кто посвящали себя полностью хирургической практике. Они обычно были почетными членами одного из Коллегий хирургов, некоторые являлись магистрами хирургии какого-нибудь университета. В отношении оплаты единственное различие между ними и врачами состояло в том, что к обычной плате должны быть сделаны дополнения за совершение операции. За пределами Лондона существовало очень мало чистых хирургов, они либо совмещали хирургию с акушерством, либо действовали как семейные доктора.
Акушеры, или акушерские хирурги, занимались только болезнями женщин и детей. Право называться врачами имели только те акушеры, которые не совершали операций, а действовали, давая советы дамам. Те же, кто культивировал только хирургическую часть акушерской практики, назывались хирургами.
Специалисты являлись либо врачами, либо хирургами, либо врачами общей практики, которые посвятили себя либо в основном, либо полностью, какой-то специфичной ее части. Некоторые специализировались на умственных болезнях или помешательствах, некоторые на болезнях глаз, некоторые на болезнях уха, некоторые хирурги специализировались на болезнях горла, некоторые на болезнях кожи – дерматологи, либо хирурги, ибо кожа считалась «нейтральной» территорией, и некоторые – уродствами (ортопедические хирурги). Но, кроме этих вполне естественных специализаций, большая часть врачей и хирургов были вынуждены по требованию публики ассоциировать свое имя с каким-то конкретным органом. Каждый консультирующий хирург или врач должен был считаться хорошим специалистом в узкой области, причем речь вовсе не шла об определенных заболеваниях. Он должен был «взять» какой-нибудь орган – сердце, легкие, желудок, печень, почки, мочевой пузырь, прямую кишку – и либо он должен был написать книгу или даже брошюру в несколько листков по этому вопросу, или он должен был принадлежать к некоторому учреждению, специально посвященному конкретному органу (специальные отделения общих больниц не так выигрышны), или должен был так или иначе, по рекомендации своего собрата по профессии приобрести репутацию узкого специалиста. Практически это был единственный реальный способ занять более-менее высокооплачиваемую нишу. Врачей-светил, которые могли консультировать по всем болезням и подставлять кошелек вышеописанному дождю из гиней, было очень мало. Однако такая практика все же попахивала не очень хорошо. Официально врачебная этика не допускала сговора по взаимной поставке пациентов, но ведь врач, афишировавший свою узкую специализацию, мог существовать только благодаря такой взаимопомощи. Следующий шаг к откровенному шарлатанству состоял в том, что пациентами такой системы становились в основном люди из провинции, приехавшие в Лондон лечиться.
«Пациент приедет из провинции и будет консультироваться у четырех или пяти практикующих врачей – у одного насчет его общего состояния, у другого насчет уха, у третьего – насчет своей груди, еще у кого-нибудь – насчет горла. Второй пациент, который приходит консультироваться у хирурга насчет глаз, попросит рекомендовать ему кого-то еще насчет его кожи, хотя тот же самый хирург может оказаться равно хорошим, или даже лучше, по коже, чем по глазам» – пишет современник-американец.
Врачи общей практики (General practitioners) образовали основную массу медицинской профессии. Они были рядовым составом медицинской армии, генералами и офицерами которой являлись врачи, хирурги, акушеры и наиболее избранные специалисты. Большая часть врачей общей практики имела как медицинскую, так и хирургическую квалификацию, будучи членами Коллегии хирургов Англии и лиценциатами Коллегии врачей либо Общества аптекарей. Эти врачи разделялись на множество категорий – разумеется, имущественных.
Существовали surgeon-chemist или surgeon-apothecary, которые совмещали работу медика с розничным бизнесом аптекаря. Первые просто сидели при лавке или даже небольшой витрине с патентованными лекарствами (без права изготовления), зубными щетками, средствами для ращения волос, мылом и прочим. Медицинская практика в этом случае была побочной деятельностью. Это было то состояние, о котором действительно можно было сказать, что человек «докатился». Вторые имели приемную и зубными щетками не торговали, по крайней мере явно, но лекарства своим больным продавали сами, выдавая пузырек впридачу к консультации. Они часто были полицейскими врачами, вели бесплатный прием за небольшую плату от благотворительных обществ и тому подобное.
В этом классе ключевым словом является «шиллинг», подобно тому, как в верхнем сообществе таким словом является «гинея».
Врачи общей практики более высокого класса вели обычный прием, выписывали лекарства, которые затем изготовлялись у аптекаря рецепты готовятся у аптекаря. Оплата таких врачей зависела от разных обстоятельств, в том числе и от состоятельности пациента и находилась в промежутке между шиллингом и гинеей, если сказать точнее, то между шиллингом и совереном – исчисление гонорара в гинеях все-таки было привилегией избранных. Именно к этому среднему классу врачей принадлежал доктор Уотсон после покупки практики.
Как мы знаем из рассказов «Приключения клерка» и «Палец инженера», вскоре после женитьбы на мисс Мэри Морстон доктор Уотсон приобрел в районе Паддингтон клиентуру у старого мистера Фаркуара, страдавшего от недуга, схожего с пляской Св. Витта.
Когда-то у предшественника доктора была обширная практика, приносившая 1200 фунтов годового дохода, но к моменту приобретения ее Уотсоном она давала чуть больше 300 фунтов. Уотсон энергично взялся за дело, полагая, что через несколько лет практика расцветет как прежде. Видимо, в чем-то он оказался прав, потому что уже летом 1889 года в его распоряжении был целый дом неподалеку от Паддингтонского вокзала с отведенной специально под приемную комнатой, и они с женой нанимали горничную. «Практика моя неуклонно росла», – писал об этом времени Уотсон. Почему она неуклонно росла – непонятно, видимо потому, что этого неудержимо хотелось Конан Дойлу. Немолодой уже врач, с плохой, с карьерной точки зрения, репутацией военного медика, к тому же обремененный семьей, никак не мог сильно преуспеть за несколько лет.
Правда, к концу 1890-х большинство хирургов, не состоявших в штате больниц, уже занимались общей практикой. Изменился и социальный статус хирурга, практически сравнявшись с положением врача. Более того, к рубежу столетий хирурги стали даже более ценимы и уважаемы в обществе, чем просто врачи-терапевты.
Жизнь доктора Уотсона в Паддингтоне (а также в Кенсингтоне и на Куин-Анна-стрит) отличалась от его холостяцкой жизни с Холмсом на Бейкер-стрит. Доктор снимал дом целиком.
На первом этаже в комнате, выходившей окнами на улицу, размещалась столовая, где в приемные часы посетители дожидались приглашения в кабинет. Остальное время помещение действительно служило столовой. В центре комнаты располагался большой квадратный, круглый или прямоугольный стол с простой столешницей, покрытой скатертью и украшенной сложной композицией из цветов. Вокруг стола ставились стулья с высокими вертикальными спинками: часто эти стулья имели кожаную обивку, так как ее легко было чистить. Во главе стола должно было стоять большое кресло с подлокотниками, предназначавшееся для доктора Уотсона – обычно оно носило название «резчик», поскольку во время трапезы хозяин резал жаркое. Лишние стулья ставились вдоль стен. Скорее всего, большинство стульев стояли там всегда, поскольку Уотсон нигде не упоминает об обедах, которые он давал бы своим знакомым, о своих друзьях он не говорит, и жена его сама предпочитала ездить к подругам. А стулья у стен были удобны для пациентов во время ожидания приема.
Задняя комната была значительно более востребована. Во-первых, она служила семейству Уотсонов для ежедневных трапез, а также была местом, откуда миссис Уотсон управляла хозяйством. Она же использовалась доктором как смотровая. В доме Уотсонов непременно было помещение для приготовления лекарств – очень часто хирурги брали на себя также и роль фармацевтов и сами готовили и продавали препараты вопреки всем неотмененным правилам.
Гостиная Уотсонов мало отличалась от гостиной на Бейкер-стрит, а вот спальня требовала для жены если не отдельной комнаты, то, по крайней мере, собственной гардеробной с зеркалом и шкафчиками, где миссис Уотсон могла хранить свою, уже и в те времена многочисленную, парфюмерию и косметику.
При годовом доходе в 600–700 фунтов семья Уотсонов могла позволить себе горничную (12–16 фунтов в год) и кухарку (16–20 фунтов). Мэри Уотсон следовало не только следить за работой прислуги, но также вести расходную часть бюджета. Ей пришлось узнать много нового, от чего она была прежде ограждена. Но и Уотсону пришлось узнать много такого, от чего он был огражден на военной службе и впоследствии, проживая с Холмсом. Прежде всего, это была довольно сложная система учета приема больных, продажи лекарств и выездов. Врачу рекомендовалось иметь «Список посещений» для записей о визитах, намеченных и сделанных каждый день, «Ежедневник» содержал запись о визитах и приемах, за которые назначена цена, и о лекарствах, которые заказаны и выписаны; «гроссбух» (leger), который составлялся на основе «ежедневника», содержал копии выставленных счетов. Рекомендовалось вести гроссбух с такой регулярностью, чтобы отчет по пациенту мог быть сделан в любое время. Счета посылались в различные интервалы – иногда ежеквартально, иногда полугодично, иногда только на рождество. Но чем больше затягивалось выставление счета, тем больше была вероятность безнадежных долгов. Как отмечал современник, «никакая другая профессия не страдает так от безнадежных долгов, как медицинская. Ничто не испаряется так быстро, как благодарность за профессиональные услуги. Как говорил один покойный ныне (1878) лондонский врач, «Всегда берите плату, пока еще текут слезы».
Глава 11. Одежда
Шерлок Холмс был довольно «старомоден» и «неизменен в своих привычках», поэтому на ночь он надевал льняную ночную сорочку. Такие сорочки бывали двух фасонов: чуть ниже колена или до пола – и застегивались у ворота на одну пуговицу. Льняные сорочки стоили от 9 шилл. до 11 шилл. 6 пенсов, хлопчатобумажные – от 4 шилл. до 4 шилл. 6 пенсов.
Ночная рубаха. Рисунок из журнала “Punch”. 1892
Ватсон, скорее всего, вынес из своих индийских и афганских странствий любовь к пижамам. Благодаря возвращавшимся из колоний офицерам это произошедшее от индийского национального костюма одеяние в 1890-х годах стало популярно в Англии. Например, в магазине «Сампсон и Ко» с Оксфорд-стрит, 129–130 предлагались пижамы по 12 шилл. 6 пенсов, 16 шилл. 6 пенсов и 25 шиллингов.
Пижама. Рисунок из каталога “JUNIOR Army and Navy Stores”. 1893
Ночные колпаки носились уже только пожилыми людьми, поэтому Холмс с Уотсоном спали без этого колоритного приспособления, хотя в лавках все еще можно было купить шелковый или хлопчатобумажный колпак.
Нижнее белье, как правило, состояло из хлопчатобумажных кальсон и рубашки. Кальсоны были двух вариантов: до лодыжек (pants) или до колен (drawers). Изготавливались они из плотного бурого хлопка, мериносовой шерсти или гладкого шерстяного бельевого трикотажа «балбригган». Стоимость колебалась в зависимости от материала и размера от 2 шилл. 8 пенсов до 9 шилл. 3 пенсов (за подштанники из «англо-итальянского шелка и шерсти»). Завязывались кальсоны сзади у пояса, а штанины либо застегивались на пуговицу спереди под коленом, либо имели тесемки, завязывавшиеся вокруг лодыжек. По мере распространения эластичного трикотажа завязки были заменены растягивающимися манжетами. Нижние рубахи изготовлялись также из фланели, хлопка, мериносовой шерсти и могли быть с длинными рукавами или с рукавами до локтя. Разброс цен здесь был еще выше: от 2 шиллингов за рубаху из искусственной мериносовой шерсти до 8 шиллингов за рубаху из «англо-индийского шелка и шерсти».
Единое нижнее белье в виде вязаного или сшитого из хлопка комбинезона, который имел спереди застежку на пуговицах, а сзади отвязывавшийся на шнурках клапан, облегчавший посещение отхожего места, в Англии было значительно меньше распространено, чем в Америке, поэтому в гардеробе Холмса и Уотсона оно вряд ли присутствовало. Зато наверняка был хотя бы один комплект шерстяного трикотажного «егеровского» белья, как оно называлось в России. Своим распространением оно было обязано немецкому зоологу и физиологу доктору Густаву Егеру, считавшему, что только белье из волокон животного, а не растительного происхождения может быть полезно для здоровья. В Англии адептом этой идеи стал Льюис Томалин, открывший в 1884 году в Лондоне склад одежды, названный им «Санитарная шерстяная система доктора Ейгера».
Носки и гольфы делались из шерсти, «балбриггана», кашемира, мериносовой шерсти, хлопка, могли быть простыми небелеными, полосатыми, черными, белыми, темно-синими или темно-красными, по заказу на них делалась также вышивка. Стоимость их за пару была от 11 пенсов до 4 шиллингов. Для сна зимой можно было приобрести шерстяные с начесом носки и гольфы (первые стоили около трех шиллингов, вторые чуть меньше шести).
Доктор Уотсон не менее 18 раз упоминал домашние халаты Шерлока Холмса, для трех из них мы знаем даже цвета: бледно-серый, мышиного цвета и фиолетовый. Бывали мужские халаты из необлицованного бобрика за 14 шилл. 9 пенсов, фетровые различных цветов по 16 шилл. 9 пенсов, пестрые клетчатые твидовые – от 16 шилл. 6 пенсов до 28 шилл. 6 пенсов, домотканые – от 21 до 31 шилл. 6 пенсов, русские пуховые, крытые лощёным турецким хлопчатобумажным чинтсом с рисунком из цветов и птиц – от 22 шилл. 6 пенсов до 42 шилл.; тропические и летние твидовые по 24 шилл. 6 пенсов, желтовато-коричневые летние вигоневые по 39 шилл. 6 пенсов, облицованные и необлицованные халаты из верблюжьей шерсти – 29 шилл. 6 пенсов; халаты из мягкой шерстяной ткани «пейсли» с характерным разноцветным орнаментом в виде загогулин и, наконец, из шелка (шились только по заказу) – от 45 до 84 шилл.
Рубашки шились, как правило, из хлопчатобумажной ткани (от 4 до 9 шилл.), воротнички и манжеты обычно пристегивались. Это позволяло менять засалившийся воротник на чистый несколько раз в день, не меняя самой рубашки. Стоили воротнички около 8 шилл. 6 пенсов за дюжину (хотя вполне можно было найти магазины, где та же дюжина стоила 3 шиллинга, а один воротничок стоил не более 6 пенсов). В поездки брали запас чистых накрахмаленных воротничков и манжет в специальном футляре, чтобы они не помялись. Были в ходу также водостойкие целлулоидные воротники и манжеты, которые легко чистились при помощи влажной губки, однако нет никакого сомнения, что Холмс не мог носить такую гадость. Высота модного воротничка постоянно росла, достигнув примерно трех дюймов к 1899 году.
Мужские брюки из-за необходимости носить их при фраках на вечерних приемах шились с высокой талией, что сделало использование ремня непрактичным, так как брюки не опирались на бедра. Опять же, поясу брюк не следовало торчать из-под жилетки. Поэтому во времена Шерлока Холмса неотъемлемой принадлежностью мужского туалета были подтяжки с гуттаперчевыми, шелковыми или кожаными петлями на концах, которыми они пристегивались к пуговицам на штанах (стоили они от 1 до 5 шилл. в зависимости от материала петель).
Во времена знакомства Холмса с Уотсоном среди лондонских франтов в моде были мешковатые штаны, но их быстро сменили узкие брюки на маленьких пуговицах. Ткани были либо одноцветные, в тон пиджака, либо в широкую полосу или клетку. В 1895 году возникла мода на отвороты, причем на первых порах брюки подворачивали только по утрам и в дождливую погоду. Складок на брюках ни у Холмса, ни у Уотсона не было – они вошли в моду только в 1911-12 гг. Штаны из шерстяного сержа стоили от 13 до 17 шиллингов, фланелевые – от 19 до 21 шилл.
Подтяжки. Рисунок из каталога “JUNIOR Army and Navy Stores”. 1893
Подтяжки в употреблении. Рисунок из журнала “Punch”. 1891
Днем в городе полагалось носить традиционные ботинки с черным гладким носком оксфордского типа, со шнуровкой или застегивавшиеся на пуговицы, без декоративных дырочек и насечек, с замшевым верхом.
Классический «оксфордский» ботинок. Рисунок из каталога “JUNIOR Army and Navy Stores”. 1893
Для вечера предназначались черные лакированные туфли. В моде были застегивающиеся сбоку на пуговицы короткие гетры (spats), закрывавшие щиколотки и подъем ноги. Часто их делали из того же материала, что и брюки, летом при визитке модно было носить белые гетры. Стоили ботинки по-разному. Сэр Генри Баскервилль заплатил за пару коричневых ботинок, купленных, вероятнее всего, в обувном магазине Дж. Х. Харриса на 418, Стрэнд, 6 долларов, т. е. 26 шиллингов, что было несколько выше обычной цены в 1 гинею. В гардеробе у Холмса с Уотсоном были и теннисные туфли на резиновой подошве.
Ватсон, скорее всего, вынес из своих индийских и афганских странствий любовь к пижамам. Благодаря возвращавшимся из колоний офицерам это произошедшее от индийского национального костюма одеяние в 1890-х годах стало популярно в Англии. Например, в магазине «Сампсон и Ко» с Оксфорд-стрит, 129–130 предлагались пижамы по 12 шилл. 6 пенсов, 16 шилл. 6 пенсов и 25 шиллингов.
Ночные колпаки носились уже только пожилыми людьми, поэтому Холмс с Уотсоном спали без этого колоритного приспособления, хотя в лавках все еще можно было купить шелковый или хлопчатобумажный колпак.
Нижнее белье, как правило, состояло из хлопчатобумажных кальсон и рубашки. Кальсоны были двух вариантов: до лодыжек (pants) или до колен (drawers). Изготавливались они из плотного бурого хлопка, мериносовой шерсти или гладкого шерстяного бельевого трикотажа «балбригган». Стоимость колебалась в зависимости от материала и размера от 2 шилл. 8 пенсов до 9 шилл. 3 пенсов (за подштанники из «англо-итальянского шелка и шерсти»). Завязывались кальсоны сзади у пояса, а штанины либо застегивались на пуговицу спереди под коленом, либо имели тесемки, завязывавшиеся вокруг лодыжек. По мере распространения эластичного трикотажа завязки были заменены растягивающимися манжетами. Нижние рубахи изготовлялись также из фланели, хлопка, мериносовой шерсти и могли быть с длинными рукавами или с рукавами до локтя. Разброс цен здесь был еще выше: от 2 шиллингов за рубаху из искусственной мериносовой шерсти до 8 шиллингов за рубаху из «англо-индийского шелка и шерсти».
Единое нижнее белье в виде вязаного или сшитого из хлопка комбинезона, который имел спереди застежку на пуговицах, а сзади отвязывавшийся на шнурках клапан, облегчавший посещение отхожего места, в Англии было значительно меньше распространено, чем в Америке, поэтому в гардеробе Холмса и Уотсона оно вряд ли присутствовало. Зато наверняка был хотя бы один комплект шерстяного трикотажного «егеровского» белья, как оно называлось в России. Своим распространением оно было обязано немецкому зоологу и физиологу доктору Густаву Егеру, считавшему, что только белье из волокон животного, а не растительного происхождения может быть полезно для здоровья. В Англии адептом этой идеи стал Льюис Томалин, открывший в 1884 году в Лондоне склад одежды, названный им «Санитарная шерстяная система доктора Ейгера».
Носки и гольфы делались из шерсти, «балбриггана», кашемира, мериносовой шерсти, хлопка, могли быть простыми небелеными, полосатыми, черными, белыми, темно-синими или темно-красными, по заказу на них делалась также вышивка. Стоимость их за пару была от 11 пенсов до 4 шиллингов. Для сна зимой можно было приобрести шерстяные с начесом носки и гольфы (первые стоили около трех шиллингов, вторые чуть меньше шести).
Доктор Уотсон не менее 18 раз упоминал домашние халаты Шерлока Холмса, для трех из них мы знаем даже цвета: бледно-серый, мышиного цвета и фиолетовый. Бывали мужские халаты из необлицованного бобрика за 14 шилл. 9 пенсов, фетровые различных цветов по 16 шилл. 9 пенсов, пестрые клетчатые твидовые – от 16 шилл. 6 пенсов до 28 шилл. 6 пенсов, домотканые – от 21 до 31 шилл. 6 пенсов, русские пуховые, крытые лощёным турецким хлопчатобумажным чинтсом с рисунком из цветов и птиц – от 22 шилл. 6 пенсов до 42 шилл.; тропические и летние твидовые по 24 шилл. 6 пенсов, желтовато-коричневые летние вигоневые по 39 шилл. 6 пенсов, облицованные и необлицованные халаты из верблюжьей шерсти – 29 шилл. 6 пенсов; халаты из мягкой шерстяной ткани «пейсли» с характерным разноцветным орнаментом в виде загогулин и, наконец, из шелка (шились только по заказу) – от 45 до 84 шилл.
Рубашки шились, как правило, из хлопчатобумажной ткани (от 4 до 9 шилл.), воротнички и манжеты обычно пристегивались. Это позволяло менять засалившийся воротник на чистый несколько раз в день, не меняя самой рубашки. Стоили воротнички около 8 шилл. 6 пенсов за дюжину (хотя вполне можно было найти магазины, где та же дюжина стоила 3 шиллинга, а один воротничок стоил не более 6 пенсов). В поездки брали запас чистых накрахмаленных воротничков и манжет в специальном футляре, чтобы они не помялись. Были в ходу также водостойкие целлулоидные воротники и манжеты, которые легко чистились при помощи влажной губки, однако нет никакого сомнения, что Холмс не мог носить такую гадость. Высота модного воротничка постоянно росла, достигнув примерно трех дюймов к 1899 году.
Мужские брюки из-за необходимости носить их при фраках на вечерних приемах шились с высокой талией, что сделало использование ремня непрактичным, так как брюки не опирались на бедра. Опять же, поясу брюк не следовало торчать из-под жилетки. Поэтому во времена Шерлока Холмса неотъемлемой принадлежностью мужского туалета были подтяжки с гуттаперчевыми, шелковыми или кожаными петлями на концах, которыми они пристегивались к пуговицам на штанах (стоили они от 1 до 5 шилл. в зависимости от материала петель).
Во времена знакомства Холмса с Уотсоном среди лондонских франтов в моде были мешковатые штаны, но их быстро сменили узкие брюки на маленьких пуговицах. Ткани были либо одноцветные, в тон пиджака, либо в широкую полосу или клетку. В 1895 году возникла мода на отвороты, причем на первых порах брюки подворачивали только по утрам и в дождливую погоду. Складок на брюках ни у Холмса, ни у Уотсона не было – они вошли в моду только в 1911-12 гг. Штаны из шерстяного сержа стоили от 13 до 17 шиллингов, фланелевые – от 19 до 21 шилл.
Днем в городе полагалось носить традиционные ботинки с черным гладким носком оксфордского типа, со шнуровкой или застегивавшиеся на пуговицы, без декоративных дырочек и насечек, с замшевым верхом.
Для вечера предназначались черные лакированные туфли. В моде были застегивающиеся сбоку на пуговицы короткие гетры (spats), закрывавшие щиколотки и подъем ноги. Часто их делали из того же материала, что и брюки, летом при визитке модно было носить белые гетры. Стоили ботинки по-разному. Сэр Генри Баскервилль заплатил за пару коричневых ботинок, купленных, вероятнее всего, в обувном магазине Дж. Х. Харриса на 418, Стрэнд, 6 долларов, т. е. 26 шиллингов, что было несколько выше обычной цены в 1 гинею. В гардеробе у Холмса с Уотсоном были и теннисные туфли на резиновой подошве.